Текст книги "Мир-ловушка"

Автор книги: Антон Орлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 33 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Глава 7

Чем дальше, тем горячее становился воздух. Словно приближаешься к раскаленной печке. Губы Титуса потрескались от жара, по лицу скатывались капли пота. Он взглянул на Гания: того пошатывало, кожа покраснела, взгляд затуманился. В конце галереи, около арки входа, распластались на полу тела охранников. Однако ни запаха гари, ни шума пламени… Кое о чем догадавшись, Титус шагнул к незастекленному окну и высунул наружу руку. Перепад температуры, благодатная вечерняя прохлада… Так и есть! Он запустил пальцы в пришитый к тунике изнутри потайной карман, где лежали амулеты, и прошептал, еле ворочая языком:

– Это магия. Амулет Ярсаф, голубая четырехгранная призма.

Ганий и сам должен помнить, как выглядит Ярсаф, защищающий тело от магически вызванных колебаний температуры и воздушного давления, а также от молниевых разрядов, но он совсем еще молодой брат-исполнитель, в первый раз на задании. Вдруг растеряется…

Вытащив цепочку, на которой болталось множество миниатюрных фигурок разнообразной формы и расцветки, Титус отыскал среди них Ярсаф, сжал его двумя пальцами и произнес активирующее заклинание. Ощущение жара исчезло. Брат Ганий с небольшой задержкой сделал то же самое.

– Пошли!

Титус бегом устремился вперед. Они опаздывали. Грабители уже приступили к осуществлению своего плана, воспользовавшись магией зноя, чтоб избавиться от охранников и свидетелей. Где же Тубмон, этот опустившийся маг-недоучка, раздобыл Аллот, порождающее сию магию устройство? Особенно если учесть, что Аллотов в Панадаре не более десятка и секрет их изготовления утрачен? Наверняка влиятельный заказчик позаботился.

Охранники не шевелились. Потеряли сознание от перегрева. Не сбавляя шага, Титус скорбно качнул головой.

Учение афариев гласит: «Каждый человек, желает он того или нет, является орудием в чьих-либо руках; каждый афарий – орудие Ордена и Высшего Блага. Воистину счастливы афарии, ибо они суть орудия в руках Наидостойнейших!»

«Я – орудие, – напомнил себе Титус, перешагнув через тело девушки, лежавшее поперек коридора. – Я могу пожалеть пострадавших, но не могу ради них отвлекаться».

Растения в расставленных вдоль стен расписных глиняных кадках поникли, их листья и цветы безжизненно свисали на дряблых стеблях. На полу валялись трупики декоративных бабочек и залетевших сквозь оконные проемы ночных мотыльков. А на неживые предметы магия Аллота не влияла: Титус дотронулся до оштукатуренной, покрытой фресками стены, до лампы в виде ротонды, которая наливалась золотым светом, по мере того как снаружи сгущались сумерки, до стеклянного графина с водой на подоконнике – нормальная температура.

Шорох. Голоса. Звуки доносились из-за приоткрытой двери в противоположном конце зала, куда вывел афариев коридор.

Титус сделал знак помощнику и бесшумно двинулся к двери. До нее оставалось несколько футов, когда она резко распахнулась. Титус отскочил. Ганий – молодец, мальчишка! – тоже отскочил, увернувшись от брошенного ножа.

Появившийся в проеме щуплый парень – Атхий по прозвищу Козья Харя – уже выхватил из-за пазухи другой нож, но Титус, шагнув к нему сбоку, легко уклонился от нацеленного в живот лезвия и нанес достаточно сильный, но не смертельный удар по горлу. Козья Харя упал. Боковым зрением Титус поймал восхищенный взгляд Гания – и прыгнул вперед, сбив с ног Тубмона, который, направив на него нечто вроде толстого стеклянного карандаша, уже начал бормотать заклинание. Успел.

Никогда он не понимал этих снобов, брезгующих простым оружием! Ну да, амулеты не дают осечек, не знают промахов и разят наповал. Но для того чтоб их задействовать, надо от начала до конца, без ошибок произнести активирующее заклинание – а пока его произносишь, треснут тебя, не мудрствуя лукаво, дубиной по голове, и плакала твоя магия…

Афарий и маг-преступник упали на мраморные плиты. При этом Тубмон выронил и «карандаш», разлетевшийся на осколки, и невзрачную с виду шкатулку, которую зажимал под мышкой. Видимо, грабители только что извлекли ее из чрева Драгохранителя – похожего на сидящую собаку металлического зверя с широко разинутой пастью. Пасть заклинивал в этом положении покрытый сложной резьбой деревянный стержень. Тоже магическая штучка. Обычную деревяшку Драгохранитель смял бы, как палочку сахарного печенья.

Маг, зло оскалившись, повернул правую кисть, направляя в лицо Титусу алый камень перстня на безымянном пальце, но афарий ткнул его в нервный узел, и рука бессильно упала. Тубмон не остался в долгу: отпрянув, лягнул противника в подреберье тяжелым башмаком с шипастой окантовкой. Титус зашипел от боли. Оба вскочили.

– Ганий, копируй! – не сводя глаз с мага, приказал Титус.

Этот недоучка опасней, чем он думал… Они стояли друг против друга, слегка покачиваясь, как две змеи, изготовившиеся к броску. Между тем Ганий подхватил шкатулку, поставил на стол. Чуть не порвав в спешке свою тунику, достал из кармана коробочку с читающим камнем – оправленным в золотую сетку красноватым кристаллом величиной с перепелиное яйцо.

Тубмон вновь попытался поднять руку с перстнем. Парализованная рука плохо слушалась, эта попытка отняла у него слишком много энергии и внимания, чем и воспользовался Титус. Бросившись на мага, он чуть не получил удар в пах, но успел развернуться боком, сделал подсечку, повалил противника на пол, заломил ему руку за спину и сорвал перстень. Взвизгнув, маг другой рукой ущипнул афария за ляжку – очень больно, с вывертом. На миг растерявшись, не столько от боли, сколько от неожиданности, Титус отпустил его. Маг тут же выскользнул, откатился и через секунду уже стоял на ногах. Его темные, с желтоватыми белками глаза дико горели.

«Если бы ты не поддавался гневу и владел собой, ты бы дрался лучше», – про себя отметил Титус, бдительно наблюдая за Тубмоном. Сам он не испытывал ни злости, ни азарта. Он должен отвлечь мага, пока брат Ганий копирует нематериальное содержимое шкатулки. Этот озлобленный человек не враг ему, хоть и вступил на преступную стезю.

Они кружили по комнате, озаренной светом расставленных в нишах магических ламп в виде идонийских узкогорлых ваз. У Тубмона наверняка имелось еще кое-какое оружие помимо перстня, который отобрал Титус, и разбившегося «карандаша», но он уже оценил подготовку своего противника и не смел сделать ни одного лишнего движения.

На овальном столике у окна стояла еще одна лампа, необычная: футовой высоты пирамидка, увенчанная золотым шариком. Она источала бледный розоватый свет, а в ее прозрачной глубине как будто шевелились язычки пламени, облизывающие прямоугольный предмет с двумя отростками по бокам… Вдруг Титус понял, что это такое. Аллот. Вот как он выглядит! Внутри – модель ректорского корпуса с двумя галереями, которые соединяют его с соседними зданиями.

Из-за двери донесся шум, потом она заскрипела, и на пороге вырос Атхий с ножом.

– Я закончил! – сказал Ганий, пряча под туникой коробочку с читающим камнем.

Тубмон сунул руку в карман.

Титус принял решение: Аллот, заключающий в себе силу убийственного магического зноя, должен принадлежать не преступникам, а Ордену афариев. Любой ценой.

Козья Харя, еще не полностью очухавшийся после удара по горлу, но уже готовый к резне, нетвердо шагнул к Титусу, который находился к нему ближе всех.

Маг выхватил миниатюрный бронзовый самострел с тонким стволом и направил на брата Гания. Щелчок. Если самострел заряжен «сонными шипами», Ганий сейчас уснет…

Атхий замахнулся ножом, Титус перехватил его руку. А Тубмон теперь целился в него! Крутанув Атхия, Титус заслонился от выстрела его телом, потом отшвырнул его в угол, перед этим сдавив запястье и заставив выронить нож.

Против ожиданий, Ганий не уснул. Очевидно, маг промазал. Юноша схватил Аллот и пытался то ли повернуть, то ли отломить золотой шарик. Сообразил, что это за устройство, и хочет дезактивировать, догадался Титус. Это делается не так! Маги Ордена управятся с этой задачей, а сейчас надо уходить. Пинком выбив у Тубмона самострел, он крикнул:

– Клади в мешок! Не возись!

Маг опять полез в карман. Он понял, что проигрывает, его губы дрожали.

– Прям в жопу кольнуло… – копошась в углу, простонал Атхий.

Значит, у Тубмона были выдохшиеся «сонные шипы»: попасть-то он попал, да зелье не подействовало. Титус выбросил кулак, метя ему в челюсть, но маг увернулся, а воздух вдруг стал невыносимо едким, противно скребущим носоглотку… Все закашлялись – кроме Тубмона, который метнулся к столу посреди комнаты, цапнул ректорскую шкатулку и выскочил за дверь раньше, чем Титус успел его перехватить. Следом за ним, давясь кашлем, бросился наутек Козья Харя. Брату Ганию кашель не помешал проворно упаковать Аллот в заплечную сумку, где лежала ряса афария.

– Пошли… – прохрипел Титус, увлекая его к двери. – Чем скорее… доберемся… тем скорее…

В зале воздух был чистый, сразу стало легче. Афарии спустились на второй этаж, выпрыгнули из окна во двор, выскочили на улицу и помчались к Дому, выбирая улицы потемнее. Те, кто их видел, могли сделать вывод, что двое рабов ударились в бега, но переодеваться некогда, на счету каждая минута. Теперь, когда задание выполнено, стоит позаботиться о людях, оставшихся в ректорском корпусе. Возможно, те еще живы. Чтобы спасти их, надо дезактивировать Аллот, а для этого нужно поскорее передать сие устройство магам Ордена. Подошвы двух пар ботинок выбивали дробь по брусчатке.

С того момента, как все началось, времени прошло не так уж много. Извне никто не успел заметить, что в ректорском здании творится неладное. И сумерки еще не превратились в непроглядную чернильную тьму. Сделав знак Ганию, Титус нырнул в знакомую подворотню: под конец лучше попетлять, чтоб отвести от Ордена подозрение в причастности к преступлению.

Тубмона душили ярость и отчаяние. Его ограбили! Он сделал свое дело, добыл шкатулку, но двое невесть откуда взявшихся молодых подлецов, переодетых рабами, отняли у него Аллот и перстень с ослепляющим камнем, а жезл, умертвляющий сердца, разбили. Эти три предмета принадлежали заказчику. Утрату перстня и жезла тот еще мог бы простить (на худой конец, вычел бы их стоимость из гонорара), но потеря Аллота перечеркивала все надежды на благоприятный для Тубмона исход.

Аллот не имеет цены. Конечно же, заказчик не поверит, что его утащили неизвестные разбойники. Тубмона будут долго пытать, дабы выяснить правду, а после убьют.

Испустив плачущий вздох, он ускорил шаги. Шкатулка оттягивала сумку, пристегнутую к поясу, и что с ней теперь делать, Тубмон не знал. К заказчику он не пойдет. Господин До-Пареселе, сановник из Департамента Постижения и Учения, человек с узким, бледным, холеным лицом, застывшим в постоянной брезгливой гримасе, и холодным, как отверстые двери храма Мегэса, взглядом, и раньше внушал ему страх… Но раньше Тубмон выполнял его поручения без осечек.

Это судьба. Он не успел воспользоваться жезлом и перстнем, да еще дрянной самострел, найденный во чреве Драгохранителя, был заряжен негодными шипами. Когда сама судьба против тебя, лучше убраться куда-нибудь и залечь на дно. Тубмон знал, куда лучше всего убраться: в Одичалые Миры.

Одно время он вел кое-какие делишки с контрабандистами и до сих пор сохранил нужные контакты. В Одичалых Мирах господин До-Пареселе его не достанет… и на шкатулку там найдутся покупатели: внутри у нее хитроумно переплетенные золотые решетки с драгоценными камнями – даже если забыть о том, что это информационное устройство, начинка стоит немалых денег.

Тубмон огляделся. Он был один на слабо освещенной улице. Во тьме дремали каменные здания и бассейны. Никто его не преследовал. Куда делся Козья Харя, он не знал и знать не хотел. Надо поторопиться. Хорошо, если он успеет сторговаться с контрабандистами и покинуть этот мир до рассвета.

Келью Титуса озарял приглушенный свет магической лампы, укрепленной над дверью. Все тут было родное и давно знакомое: стол с дюжиной выдвижных ящиков, переживший не одно поколение афариев, узкая жесткая койка, застланная покрывалом из грубого полотна, пара неудобных стульев, полки с книгами в нишах. За черным окном, в переплетении древесных ветвей, притаилась малая луна, Сийис.

Титус забыл опустить сетчатую штору, и в келью налетели тучи ночных мотыльков. Шурша крыльями, они мельтешили вокруг лампы, по стенам скользили их гротескные тени.

«Совсем как я, – вздохнул Титус. Он наблюдал за ними, подперев голову кулаком. – Тоже идеализируют мираж, летят и обманываются… Бедные…»

На столе перед ним стояла глиняная бутылка с «особым» Цведония и мятая оловянная кружка. Пить, как Эрмоара До-Энселе, Титус не умел и потому был основательно пьян. Ноги его не держали, кружку он поднимал с трудом, в глазах плавал туман, а Сийис нет-нет да и начинала дробиться на множество расползающихся лун… Но самым кошмарным было то, что сознание его, несмотря на внешние симптомы опьянения, оставалось ясным.

Иначе и быть не могло. Он – афарий, обученный сохранять контроль над своим умом даже после приема больших доз спиртного. Забытье не для него.

Титус хотел сломать внедренные в его сознание защитные механизмы и набраться до полной отключки. Непохвальное для афария намерение, но он не знал другого способа заглушить боль.

Он понял, что любит Роми, – и понял, насколько ужасна и преступна ее душа. Кем она была в прошлой жизни? Она не просила его о защите (это было бы понятно, правильно, это бы его тронуло!), нет-нет, она хотела с его помощью раздобыть оружие для убийства. Вряд ли она когда-нибудь видела, как убивают и как умирают… Да, это нехорошо, что ее бьют, но она все равно не имеет права на такие мысли!

Боль не уходила, в голове шумели крылья мотыльков, луна в окошке дрожала, как отражение в черной воде.

Титус решил пойти к наставнику и поведать ему о своих мучениях. Афарии соблюдали обет безбрачия, однако руководство Ордена смотрело сквозь пальцы на любовные похождения молодых братьев (возбранялось только связываться с куртизанками и соблазнять чужих жен – вот за это наказывали строго). Магистр пожурит его, но поймет и что-нибудь посоветует.

Попытка встать успехом не увенчалась. Стены закачались и куда-то поехали, окно с луной перекосилось… Титус мертвой хваткой вцепился в столешницу и опять плюхнулся на стул.

Все. Допился. Ему теперь даже до койки своим ходом не добраться. Если бы у него был такой же, как у Эрмоары, амулет, заряженный протрезвляющим заклятьем…

В дверь постучали.

– Титус, можно?

Он не ответил. Не смог.

За дверью решили, что можно, и в келью вошел брат Ганий.

– Пьешь «особое»? Я тоже плесну себе чуток? Титус, я сегодня второй раз родился, поздравь!

– Оружие в руках у прелестной девушки – это противо… естес… естве… – с трудом заставляя свой язык двигаться, выговорил Титус.

– У какой девушки? – Ганий, оглядевшись, достал с полки другую кружку, втиснутую между книгами, и уселся на свободный стул.

– У нее белые волосы… глаза из янтаря… Она как лунный свет… Не знает… что такое нищенство… и поэтому хочет оружие… Это нехорошо!..

– Понятно, – кивнул Ганий, наливая себе «особого». Потом вытащил из кармана бумажку, развернул. На бумажке лежал тонкий темный шип длиной в полдюйма. – Смотри, эту штуку извлекли у меня из живота. Она была смазана ядом замедленного действия. На пятый день я бы умер.

– Откуда… это?.. – Титус качнулся вперед и вновь откинулся, не позволяя своему стулу завалиться набок.

– Тубмон из самострела засадил, помнишь?

– Помню…

– Ну вот. Это не «сонный шип», это хуже.

Титус почувствовал, что трезвеет. Обозначилась проблема, перед которой боль отступила.

– Ганий… Тубмон этот… Он два раза стрелял… В тебя и в меня…

– Так пошли к целителю! Хм, ты много выпил? Если не можешь идти, я сюда целителя приведу. Эту гадость надо поскорей вытащить!

– В меня он не попал… В Атхия… Помнишь, я Атхием прикрылся…

На пятый день. Через пять дней Атхий по прозвищу Козья Харя умрет. По вине Титуса.

Ему нередко приходилось драться, выполняя задания Ордена, но покойников на его совести пока еще не было.

– Бывает, брат. – Ганий наполнил и пододвинул к нему кружку. – Вспомни, что писал Луиллий Зинабиус о наших невольных прегрешениях!

– Нет… – помотал головой Титус. – Не надо… Я найду его… Пять дней… Найду и спасу.

Ректор полулежал в своем любимом кресле, кутаясь в атласное одеяло. Его знобило. Следуя его указаниям, Шертон смешал снадобья и приготовил лекарство. Рабыни и слуги, пострадавшие от магического зноя, сейчас не в том состоянии, чтобы выполнять свои обязанности. Четверо умерли, еще один, выпрыгнув из окна на седьмом этаже, разбился насмерть (окно выходит во двор, никто не заметил), остальные выжили, но чувствуют себя плохо.

Воры похитили информационную шкатулку, больше их ничего не заинтересовало. Самострел с ядовитыми шипами, подаренный ректору бывшим студентом, ныне видным алхимиком, они вытащили из чрева Драгохранителя и за ненадобностью выбросили. Никаких сомнений, они приходили именно за шкатулкой!

Осмотревшие комнату маги-сыщики заверили ректора, что к утру установят личность человека, державшего в руках разбитый стеклянный жезл (его осколки валялись на полу). Предметы такого рода впитывают информацию о своих владельцах, как губка, и грабитель, не позаботившийся собрать все до единого кусочки, сделал глупость, а заодно оказал следствию крупную услугу.

Также были найдены два ножа и запирающий стержень, коим преступники заклинили пасть Драгохранителя. С этих вещиц просто так информацию не считаешь, но хватит и осколков жезла.

– Арсений… – позвал ректор.

– Что?

В свете лампы-ночника лицо Шертона еще больше походило на непроницаемую, с резкими чертами маску.

– Ты можешь вернуть мне шкатулку?

Шертон пожал плечами.

– Я все расходы оплачу… Маги установят, кто ее взял, но всего лишь установят, а дальше начнутся трудности. Только ты сможешь это сделать! Без нее у меня в голове пустота, ничего не помню… Массу важного не помню. Помоги мне, Арсений, прошу тебя! Мы же с тобой друзья?

– Ладно, – помолчав, согласился Шертон. – Пусть они выяснят, где шкатулка, и я попытаюсь ее вернуть.

Глава 8

Террасы, один из древнейших районов Нижнего Города, встретили Титуса громким хлопаньем развешанного на веревках белья.

Вырубленная из желтовато-серого камня лестница для великанов поднималась к небу. Много веков назад, если верить летописям Панадара, на ее ступенях-террасах стояли величавые дворцы – ныне их сменили бурые наросты глинобитных трущоб. От дворцов даже развалин не осталось – все они были сметены в ходе одной из великих войн между людьми и богами. Зато сами Террасы сохранились. Их связывало друг с другом множество истершихся каменных лесенок. Сейчас по этим лесенкам поднимался Титус, явившийся сюда в поисках Атхия.

Он уже третий день преследовал Козью Харю. Половина срока истекла. Титус надел темный парик и приклеил над верхней губой черные усики, вместо рясы на нем была рубашка с пышными рукавами, парчовый жилет, плетеный пояс и модные двуцветные шаровары – одна штанина желтая, другая синяя. В этих районах Нижнего Города, если не хочешь выделяться, надо одеваться попестрей.

Титус испытывал нарастающее смутное беспокойство. Он редко бывал на Террасах. В детстве он усвоил, что нищие с Террас – злые люди: гоняют рыночных, если те в поисках хорошего места забираются на их территорию. Могут даже побить. Деда однажды побили. (Рыночные нищие тоже гоняли чужаков – но это совсем другое дело, это справедливо.) Маленький Титус привык обходить Террасы стороной.

Ему и сейчас было немного не по себе: а ну как прогонят… Встряхнувшись, он заставил себя посмотреть на вещи трезво. Он взрослый человек, сильный и тренированный. Пришел сюда, чтобы спасти обреченного Атхия. Магистр разрешил ему отложить все остальные дела ради выполнения сего милосердного долга.

Сухой южный ветер, усилившийся после полудня, играл рукавами его рубашки и теребил застиранное тряпье, болтавшееся на веревках, натянутых вдоль края каждой террасы в качестве ограждения. Кое-где в ограждении зияли прорехи. Случалось, кто-нибудь падал и расшибался о крыши построек нижнего яруса, чаще всего с перепоя или под наркотическим кайфом.

Седьмая терраса, предпоследняя. Она ничем не отличалась от тех шести, что остались внизу. В обе стороны протянулись вереницы домов, напоминающих древесные грибы, жилые чередовались с лавками и сараями.

Нахальные дети, некрасивые неряшливые женщины, мужчины с туманом в глазах и свежими ссадинами на руках и физиономиях.

«На Террасах живет злой народ!» – вспомнился Титусу плаксивый шепот матери.

«Я – афарий, я выполняю свой долг», – возразил он мысленно.

Вытащив из кармана горсть медяков, раздал ребятишкам, которые обступили его и заученно тянули руки, отталкивая друг друга. Потом направился к борделю Феймары. Утром ему удалось выяснить, что именно там обрел убежище Козья Харя (от магического паучка Атхий избавился, когда сбросил рабскую тунику, убегая из университета).

Недавно побеленный бордель сверкал, как перл, на фоне обложивших небо грозовых облаков.

– Это он! – сипло вымолвил Козья Харя, выглянув из-за шторки и сразу отступив назад. – Прям сюда идет! Уже третий день за мной гоняется, такой, паскуда, прилипчивый… Кокнуть хочет!

Феймара, пожилая куртизанка, вздохнула, сложив руки на выступающем животе. Атхий приходился ей племянником, лишь поэтому она согласилась его спрятать. И уже успела раскаяться в своей доброте: вчера, невесть на что обидевшись, тот полоснул ножом по горлу одну из ее девушек. Поверхностный порез, ничего страшного, но держать этого пакостника у себя в доме ей теперь совсем не хотелось.

Властный стук.

Атхий проворно, как испуганный зильд, метнулся к кладовке, прошипев напоследок:

– Если чего, всех тут порешу!

И прикрыл за собой дверь, оставив узкую щель. За щелью, во мраке, блестели его злые трусливые глаза, блестело лезвие ножа…

Мысленно воззвав к великой богине Юмансе, своей покровительнице, Феймара вразвалку направилась к входной двери. Внутренние стенки в доме из тонкой фанеры, и Атхий у себя в кладовке услышит все, что она скажет.

В течение некоторого времени она громко препиралась с посетителем. Потом, приблизив губы к щели, скороговоркой прошептала:

– Он здесь, но я не могу вам открыть. Подождите. Скоро он вылезет на крышу и попробует перебраться на верхнюю террасу. Главное, не прозевайте, – и вновь повысила голос: – Нету у меня никакого Атхия! Уходите, нету!

Громко топая, она вернулась в комнату с кладовкой.

– Атхий, ты здесь?

Как будто здесь. Хриплое дыхание за дверью.

– Тебе надо бежать, мальчик. Это настоящий наемный убийца, у меня аж сердце заледенело от его голоса. Пошли, я выведу тебя на крышу. Там лежит лестница, заберешься по ней на верхнюю террасу – и беги! Ты слыхал, что он говорил?

– Чего? – с подозрением спросил Атхий. – Молол, будто спасти мою жизнь хочет… Врет.

– Спасти от жизни, – поправила Феймара. – Сдается мне, это служитель великого бога Карнатхора. Ты ведь знаешь: Карнатхор пожирает свои жертвы, оборачиваясь зверем. Великий утверждает, что таким образом он спасает людей от превратностей жизни и дарует им покой. Не нам спорить с богами, Атхий. Идем скорее!

Атхий побледнел, раза два его зубы нервно стукнули.

– Я не избранник Карнатхора…

– Так и за дверью стоит не сам Карнатхор, а его скромный слуга, наемный убийца. Слыхал про них? Ох и лютые люди… – Она вывела его в коридор, подтолкнула к лестнице, ведущей на чердак, и, подобрав юбки, полезла следом, не переставая пугать: – Говорят, они у живых людей сердца вырывают во славу Карнатхора… Давай, поспеши!

Козья Харя дрожал и спотыкался.

«Чтоб он и правда оказался служителем Карнатхора! – глядя с недобрым прищуром на его вспотевший затылок, думала Феймара. – Чтоб он тебя настиг! Будешь знать, как моих девушек резать…»

Титус видел, как над крышей дома взметнулась лестница – ее прислонили к замшелой стене, и по ней начал карабкаться пестро одетый человечек. Несмотря на расстояние, Титус узнал его: Козья Харя, никаких сомнений! Лестница покачивалась, но человечек, щуплый и верткий, продолжал проворно подниматься. Вот он добрался до края верхней террасы, поднырнул под веревку с бельем, заменяющую парапет. Исчез.

Титус огляделся: до лестниц, вырубленных в скале, слишком далеко, несчастный Атхий успеет сбежать… Он решительно повернул к дому Феймары. Если надо, он выломает дверь. Долг милосердия – превыше всего.

Дверь сама распахнулась ему навстречу.

– Идемте! – позвала грузная пожилая женщина с усиками над верхней губой. – Подниметесь с крыши. Я буду молиться, чтобы вы его поймали!

– Почему вы не впустили меня сразу? – нырнув в пахнущий приторными благовониями сумрак коридора, спросил Титус.

– Он бы меня зарезал. Это мерзавец каких поискать! Вчера он поранил одну из моих куртизанок, чтоб его милостивый Карнатхор сожрал… Если вы его убьете, вы сделаете доброе дело! Тогда приходите к нам, и мои девушки вас бесплатно обслужат, за счет заведения.

На крыше два длинноухих шелудивых зильда дрались из-за недоеденного яблока. Визжащий мохнатый серо-бурый клубок катался у подножия прислоненной к стене лестницы, грозя ее опрокинуть. Поддавшись нехорошему импульсу, Титус пинком отшвырнул надоедливых тварей.

– Их мои девушки прикармливают, – добродушно пояснила Феймара. – Ну, лезьте, а я подержу. Да помогут вам все боги Панадара!

Афарий вихрем взлетел по лестнице: добродетельное намерение утроило его силы.

Последняя терраса была точной копией семи предыдущих. Оделив медяками здешних ребятишек, он выяснил, куда направился Атхий, и бегом поднялся наверх.

Террасы кончились, тут начинался другой район, Высокий Стан. Широкие извилистые улицы с разбитой мостовой, почти на каждой стене фрески – кое-где свежие, но чаще старые, выцветшие. Над двух-трехэтажными домами торчали древние башни на раскоряченных опорах. Множество лавок, мастерских, кафе, сутолока на улицах.

Эта сутолока поглотила Атхия, но афарии умеют добывать информацию. Задать вопрос таким образом, чтобы на него непременно ответили, – ценная способность, Титус не зря этому учился. Лавируя в толпе, он устремился к вознесенной над Высоким Станом мраморной эстакаде. Иногда ненадолго задерживался, чтобы перекинуться парой слов с уличной торговкой или нищим, приветливо улыбаясь и держа наготове серебряный баркль. От денег тут никто не отказывался, так что золото Эрмоары, обменянное Титусом на монеты меньшего достоинства, весьма пригодилось.

Наконец-то он увидал Атхия! Тот застрял на площадке перед аркой, за которой виднелись движущиеся эскалаторы. Застрял вместе с другими желающими подняться на эстакаду. К арке их не пускала растянувшаяся в две шеренги группа людей в белых одеяниях.

Молодая женщина с умильным выражением лица, выступив вперед, уговаривала:

– Ходите пешком, глупые! Послушайте совета доброй богини Омфариолы, не пользуйтесь рельсовой дорогой! Светлая Омфариола всех вас любит! А разнузданная дщерь тьмы Нэрренират заманивает вас на свои эскалаторы и рельсовые дороги, дабы вы разучились ходить ногами! Не поклоняйтесь ей, не молитесь ей, не платите ей за проезд! Лучше раскройте свои маленькие слепые души перед доброй Омфариолой!

Ее ласковый голос легко перекрывал гомон толпы – видимо, у нее был специальный амулет, усиливающий звук.

Рвущиеся к эскалаторам пассажиры ругались и напирали, но люди в белом сдерживали их без видимых усилий. Тоже какая-то магия. Так или иначе, а Титусу повезло: Козья Харя тут застрял, не уйдет. Теперь надо пробиться к нему и объяснить насчет отравленного шипа. Главный целитель Ордена сказал, что сей шип надлежит удалить из плоти до истечения пяти дней (лишь после этого срока яд начнет действовать, и тогда уже никакие противоядия не спасут).

Протиснувшись к преступнику, Титус окликнул:

– Эй, Атхий!

Тот вздрогнул, повернулся, узнал преследователя – и на его бледном прыщавом лице заблестели бисеринки пота.

– Я уже третий день за тобой бегаю, – сообщил Титус, безуспешно пытаясь подойти ближе.

Теперь их разделяло всего несколько человек, но эти несколько человек стояли плотно, как кирпичи в кладке крепостной стены.

– Помнишь, как тебя в задницу кольнуло? Я хочу тебя спасти, я твой друг!

Это утверждение заставило Козью Харю втянуть голову в плечи и присесть, прячась за чужими спинами.

Между тем из толпы выбрались двое жрецов Мегэса, в белых рясах и бесцветно-прозрачных, словно отлитых изо льда, венцах.

– Белизна есть символ Мегэса, непорочно-ледяного бога! – крикнул первый из них звучным высоким тенором (видимо, у него тоже был амулет, усиливающий звук). – Не оскверняйте ее, грязные теплые козявки! Не славьте чокнутую Омфариолу и развратную Нэрренират, лучше преклонитесь перед хладным величием Мегэса!

– Белизна – символ Омфариолы, символ ее безмерной чистоты и доброты! – возразила служительница Омфариолы. – Не слушайте их, люди, затворите слух для их гнусных речей! Мегэс замораживает, а Омфариола согревает!

На нос Титусу шлепнулась капля. Назревала гроза, в небе громыхало. Козья Харя исчез, как сквозь землю провалился, но Титус знал, что он тут, рядом: ему просто некуда деться. Между жрецом Мегэса и служительницей Омфариолы начался магический поединок. Оба стояли неподвижно, только воздух вокруг них сверкал и потрескивал. Второй жрец Мегэса, не владеющий магией, сцепился с приверженцами доброй богини врукопашную, но те одолели его числом и повалили на землю. В толпе все громче ругались: народ опаздывал, да и мокнуть под дождем никому не хотелось.

Озираясь, Титус насчитал на заднем плане полторы дюжины шлемов, увенчанных одинаковыми гребнями, – городская стража. Стражники выставили вокруг площадки оцепление, однако в свару не вмешивались: тут задеты интересы богов, а они всего лишь люди.

– Атхий! – привстав на цыпочки, позвал Титус. – Где ты? У тебя из задницы шип надо вытащить, иначе помрешь! Не бойся, я друг!

Капли зачастили. По эстакаде скользнул поезд, исчез за мраморными стенами. Через мгновение эскалатор выплеснул из-под арки отряд мускулистых парней и девушек в легких блестящих доспехах, отливающих лиловым. Храмовые воины Нэрренират.

На площадке началась свалка. Воины работали кастетами: наилучшее решение, ибо в такой давке затруднительно использовать дубинки либо мечи (при условии, что твоя задача – не разогнать толпу, а смять служителей Омфариолы и расчистить для пассажиров проход к эскалаторам). Люди в белом пытались защищаться с помощью магии, но каждого из воинов окутало лиловое свечение, и магические заряды не причиняли им вреда. Жрецов Мегэса нигде не было видно: их сбили с ног еще в самом начале. Титус опасался, что Козья Харя в этой сумятице удерет, но протолкнуться к нему не мог. Толпа колыхалась, как желе в энергично встряхиваемой посудине.