Текст книги "Мир-ловушка"

Автор книги: Антон Орлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 33 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Часть вторая
ОБЛАЧНЫЙ МИР

Глава 1

Аспидно-черную доску покрывали начертанные мелом ломаные линии. Это хитросплетение разноцветных зигзагов выглядело очень красиво – с точки зрения непосвященного. Лаймодию Гортониусу, полгода назад принятому на должность младшего регистратора в Статистическое подразделение Департамента Налогов и Сборов, одного взгляда хватило, чтобы понять: паршивая статистика. И вдобавок кое-что не сходится. Вон те линии в правой части доски пересекаться никак не должны, а вот эти, в центре, почему-то не хотят накладываться друг на друга… Вывод: получены ложные данные. То ли это следствие ошибки, то ли кто-то намеренно вводит Отдел контроля за товарообменом с Окрапосом в заблуждение.

Лаймо с ранних лет умел связывать воедино разрозненные мелочи и делать выводы. Обычно он тут же говорил о них вслух, просто не мог удержаться. Школьные учителя его за это хвалили, мать ругала, а случалось – и поколачивала. «Если ты умный, не ляпай все подряд, не позорь меня перед людьми! А если дурак, не думай!» – пыталась она вразумить Лаймо. Постепенно он и сам понял, что стоит держать язык за зубами, но ведь так хочется сделать как лучше!

– Принес бумажки? – оторвавшись от магического зеркала, спросила Фаида Эсмон, начальница Отдела.

Наблюдая за ней краем глаза, Лаймо определил, что руководство использует казенное оборудование не по назначению, то есть не для работы со служебной информацией, а для подбора наилучшего варианта макияжа (магические зеркала и на это годились). Правда, у него хватило ума сделать вид, будто ничего не заметил. Все-таки ему уже не пять лет, что бы там ни говорила мать… Двадцать недавно исполнилось.

– Вот, госпожа Фаида, пожалуйста. – Он положил перед ней бумаги.

– Ладно, ступай. – Начальница искривила накрашенный рот в зевке.

Лаймо направился к двери, но его остановил окрик:

– Погоди! Вытри с доски. Все там одно и то же, ничего особенного…

– Да ведь там все неправильно! – Уж теперь-то Лаймо смолчать не смог. – Посмотрите на эти линии, госпожа, и на эти: начиная с месяца Винной Чаши на оптовые рынки Панадара поступило в полтора раза больше товаров из Окрапоса, чем зафиксировано в документах. И это только по официальным данным, а на самом деле, значит, еще больше…

– Ну?.. – Щурясь, грузная Фаида с трудом вылезла из-за стола и подошла к доске с графиками возле двери.

Окрапос, один из параллельных миров – Одичалых Миров, как называли их издавна обитатели Панадара, – был сущим захолустьем. Маленькое тусклое солнце, пылевые бури на открытых всем ветрам равнинах, циклопические каменные развалины не то храмов, не то каких-то иных строений, населенные злобной, но малосильной нечистью. По берегам пресных водоемов расползлись скопления гигантских грибов; у их подножия, а то и прямо на их ножках гнездились грибы помельче. Племена аборигенов кочевали между этими оазисами, питаясь грибами и рыбой. Скучноватое место. Даже боги туда заглядывали редко.

Панадар импортировал из Окрапоса два вида растительных красителей (их получали из грибов) и золото, которое аборигены ценили невысоко, зато охотно меняли на железные инструменты и ткани.

Пестрая сумятица линий на графике указывала на то, что довольно большая партия красителей просочилась в Панадар в обход таможни. Вероятно, по этому же каналу идет и контрабандное золото, но его, в отличие от уникальных окрапосских красителей, просто так не отследишь.

Фаида остановилась рядом с Лаймо, уставилась на график и вздохнула. От нее пахло тяжелыми дорогими духами. Ее лицо, покрытое густым слоем золотой пудры, скрывающей морщинки, стало похоже на маску Разгневанной Юмансы. Она раздраженно засопела, но потом спохватилась: неэлегантно.

– Вот еще головная боль… Надо бы проверить, уточнить. Данные по импорту, Лаймо, поступают к нам прямо оттуда, из Окрапоса. Вдруг они забыли что-то включить, а? Знаешь, как бывает? Ладно, иди! Я сейчас еще раз все это перемалюю, и, если опять не сойдется, придется кого-нибудь туда командировать, чтоб на месте проверил… Иди, иди!

Она не поблагодарила его за предупреждение. С одной стороны, поблагодарить-то стоило: если б несоответствие первыми заметили вышестоящие лица, начальница Отдела получила бы нагоняй. С другой стороны, этот сопливый умник угробил ее планы на сегодняшний вечер. Фаида собиралась сделать макияж под женщину-вамп и пойти в кафе с одним интересным молодым человеком, который остро нуждался в ее протекции. Вместо этого придется до полуночи сидеть здесь, пересчитывать и перерисовывать графики. Недолюбливала Фаида этого мальчишку: вежливый, но необходительный.

Лаймо вышел в длинный серый коридор, стараниями приписанных к Департаменту рабов чистый, но все равно выглядевший неухоженным. Хлопали двери, шелестели шаги и голоса. По коридору текла толпа чиновников, чей рабочий день закончился, он тоже влился в эту толпу.

В Департамент Налогов и Сборов его пристроила мать, задействовав ради этого массу знакомых и родственников, обладающих каким-никаким влиянием. Лаймо вначале не хотел, потом сдался: получить работу в Верхнем Городе – это для мальчишки из Нижнего редкое везение! Мать мечтала, что он сделает карьеру, станет важным сановником и получит разрешение жить наверху, за периметром. И она тогда тоже поселится у него, не страшась больше никакой ночной нечисти.

Пока они по-прежнему жили внизу, в квартале Битых Кувшинов, и Лаймо мчался по великолепным улицам Верхнего Города почти бегом: мать нервничала, если он задерживался. Не замедляя шага, он вертел головой, разглядывая красивых шикарных женщин в открытых паланкинах, а те на него даже не смотрели. Лаймо был темноволосым черноглазым медолийцем, не красавцем, но и не уродом, довольно-таки щуплым, среднего роста. Внешность у него была откровенно мальчишеская, и лишь форменная туника чиновника указывала на то, что ее обладатель – взрослый гражданин.

Дойдя до стены периметра, он сбавил темп. На этом участке он всегда отдыхал. Вокруг развалин Храма Правосудия сновали рабы и вольнонаемные рабочие, прогуливались любопытные, среди которых было много туристов. Проходя мимо, Лаймо завистливо вздохнул: он бы тоже хотел путешествовать, а не сидеть с утра до вечера в Департаменте.

Какой-то старик, остановившийся возле чана с цементирующим раствором, сердито говорил, обращаясь к прорабу в заляпанной спецовке:

– Бывал я в Вантарии. Слыхали? Это мир, где правят Божественные Супруги. Других богов они туда к себе не пускают, всякими хитрыми заклятьями отгородились, и уж такой у них там порядок, такой порядок… Местный народ по десять раз в день молится, все набожные, на каждом углу храмы стоят, везде тишина. Благолепие! Сразу видно: блюдут они свое божеское достоинство. А наши хуже бешеных собак! Людей покусали, храм разнесли по камешкам… И это боги!..

Лаймо ощутил неловкость: мать приучила его, что богов, каковы бы ни были их поступки, надо уважать, и обычные для Верхнего Города богохульные речи вызывали у него оторопь. К такому он еще не успел привыкнуть.

Он вышел за периметр и начал спускаться, рассеянно гладя ладонью скользкий нагретый мрамор перил. По параллельной лестнице, подобно веренице муравьев, тащились рабы с корзинами за плечами. Внизу и впереди во всю ширь распростерся Нижний Город, а позади остался Верхний. Лаймо с оттенком досады подумал, что вовсе не хочет стать его постоянным жителем. Этого хочет мать. А сам он хочет… ну, трудно сказать, чего-нибудь поинтересней!

Ближайшая станция рельсовой дороги находилась в десяти минутах ходьбы от лестниц. Лаймо доехал до остановки Ирисы. У подножия эстакады цвело множество роскошных ирисов – поскольку они нравились Нэрренират, никто не смел их вытаптывать.

Квартал Битых Кувшинов встретил Лаймо неприветливо. Как всегда. Он уже подходил к дому, когда вывернувший из-за угла нетрезвый парень толкнул его плечом и сипло процедил:

– Придурок налоговый…

Лаймо ускорил шаги. Он не умел драться. Подумал, что мать, может, и права: лучше переселиться наверх, когда представится возможность. Правда, до этой возможности еще очень и очень далеко… Двухэтажный глинобитный домик, окруженный небольшим виноградником, ждал его, приоткрыв замаскированную зеленью калитку.

Развалины виллы походили на куски рассыпчатого белого пирога, забытые в траве. Их окружали заросли чайных роз и невысокая литая решетка. Было здесь два бассейна: один, заиленный, заросший тиной, – снаружи, перед фасадом; второй, пересохший, заваленный поломанной мебелью и глиняными черепками, – во внутреннем дворике. Некоторые из комнат вполне годились под жилье, однако бездомных бродяг не соблазняла мысль устроить тут притон: на вилле, а именно – во внешнем бассейне, водилась нечисть.

У виллы были хозяева, но они давно уже не вспоминали о своей недвижимости. Дешевле оставить все, как есть, чем нанимать магов для многоэтапного и дорогостоящего ритуала изгнания.

Жители окрестных кварталов старались поддерживать с потусторонним соседом добрые отношения, ради чего оставляли на ночь около своих домов лепешки, фрукты и кружки с молоком и вином. Нечисть из бассейна человеческой пищей не интересовалась, зато все эти приношения с удовольствием поедали здешние зильды. И Роми.

Она уже несколько дней пряталась на вилле. В кармане у нее лежал прозрачный камень неправильной формы, испускающий в темноте слабое свечение – осколок кристалла Сойон, который делает своего обладателя незримым для потусторонних существ, поэтому нежити она не боялась. Умозрительно не боялась, теоретически. На самом-то деле все равно было страшно, однако попасть в руки к тем, кто за ней охотится, – еще страшнее. Убедившись после первой ночи, что Сойон работает, ибо обитатель бассейна ее присутствия не заметил, Роми решила остаться здесь, пока не удастся придумать что-нибудь получше.

Осколок достался ей, когда в Храме Правосудия обвалилась часть стены, вдоль которой она пробиралась к выходу. Прежде замурованный кристалл, упав на пол, разбился на несколько частей. Роми догадалась, что это за камень: готовясь к вступительным экзаменам в университет, она читала книги по магии и имела представление о внутреннем устройстве знаменитого Храма Правосудия. Схватив один из кусков, сунула в карман – вдруг это поможет ей выжить.

Она выскочила на опоясывающую террасу незадолго до того, как наружу выкатились сцепившиеся боги. Всем было не до нее. Небо потемнело, она бежала по лестнице вниз вместе с какими-то людьми, охваченными паникой. Очутившись в Нижнем Городе, она поняла, что обрела свободу! То и дело нащупывая в кармане Сойон – лишь бы не потерять его, ведь это ее единственная защита от Нэрренират и Ицналуана, – Роми забралась через окошко в подвал многоквартирного дома и просидела там до сумерек, дрожа в нервном ознобе. Потом отправилась искать пристанище понадежней, подальше от Верхнего Города, и набрела на эту виллу.

Теперь у нее было преимущество: с Сойоном она могла ходить по улицам после полуночи. Хотя соблюдать осторожность стоило. Из книг Роми знала, что нежить, вроде призраков или упырей, не заметит ее и не почует ее присутствия, однако с богами не все так просто. Божество, принявшее телесный облик, сможет увидеть ее, используя обычное зрение. Кроме того, ее разыскивали люди: городская стража, агенты из Департамента Жертвоприношений, жрецы Ицналуана, храмовые воины Нэрренират. А также все те, кто хотел получить награду за поимку Романы До-Энселе.

Награду сулили расклеенные по городу объявления с ее портретом. «Оказывается, я дорого стою!» – ошеломленно подумала Роми, когда увидала первое из них, выбравшись в сумерках на улицу.

Ицналуан готов был вознаградить всякого, кто доставит Роману к нему в храм живой или мертвой. Нэрренират обещала заплатить за живую Роману, ту же позицию занял и Департамент Жертвоприношений (видимо, Высшая Торговая Палата все еще не похоронила надежду договориться с богиней насчет эскалаторов). Каждая из заинтересованных сторон ежедневно увеличивала размер вознаграждения, стремясь обойти соперников, как на аукционе. Этот дикий торг продолжался, пока у Ицналуана и Департамента не иссякли резервы: Нэрренират, благодаря своей многовековой транспортной монополии, располагала гораздо большими капиталами.

Украдкой читая при лунном свете объявления, призывно белеющие на стенах домов, Роми старалась следить за тем, чтобы зубы не стучали, а то вдруг кто-нибудь из запоздалых прохожих поймет, что это она… Правда, сейчас она была не очень-то похожа на свои портреты. Роми выглядела как бездомный подросток, отощавший, грязный, избитый. Ссадины и синяки, полученные в рушащемся Храме Правосудия, сразу бросались в глаза. Из тряпки, найденной на вилле, она соорудила нечто вроде чалмы, какие носят мужчины и мальчики в Южном Кухе, спрятав под ней свои отросшие ниже плеч белые волосы. Левое запястье обмотала куском ткани. Ее голос звучал хрипло – в тюрьме она простудилась.

Порой, когда она сидела в прогретой солнцем пыльной комнате на втором этаже виллы и прислушивалась к доносящимся извне звукам, или по ночам, когда вокруг развалин ползал похожий на громадный кусок желе обитатель бассейна, а она пыталась уснуть, свернувшись на голом полу, у нее мелькала мысль: не лучше ли пойти в храм Нэрренират и сдаться?

Ее удержали от этого страх и самолюбие. Вспоминая монстра с человеческой головой, Роми содрогалась: ей не хотелось иметь ничего общего с таким существом. Вдруг Нэрренират, дабы отомстить ей, примет какой-нибудь чудовищный облик, когда дело дойдет до близости? Роми обладала достаточно развитым воображением, чтобы подумать о такой возможности. Кроме того, Нэрренират назвала ее на суде «имуществом» и «собственностью» – будь она хоть трижды великая богиня, а это хамство! И ругается так, что хочется заткнуть уши… Нет, компромисс немыслим.

За оконным проемом с выбитой рамой сгущались сумерки. Роми спустилась на первый этаж. Здесь отсутствовала часть стены, за проломом теснились окутанные ароматом одичавшие розовые кусты, виднелся бортик бассейна с мутной водой.

Возле бассейна Роми задержалась. До полуночи далеко, час его обитателя еще не пробил, да и осколок Сойона лежит у нее в кармане – и все же она, сосредоточившись, послала притаившемуся в воде существу импульс дружелюбия. Вопреки расхожему мнению, не все потусторонние создания, называемые «нечистью» или «нежитью», одержимы страстью нападать на людей – так же как не все собаки норовят покусать каждого встречного. К тому, кто живет в бассейне, Роми испытывала теплое чувство: его соседство охраняло ее от визитеров.

Выглянув в просвет между кустами, она довольно ловко – научилась за эти дни – перелезла через решетку. Улица тонула в сумерках. Пока можно погулять, жители окрестных домов выставят еду поближе к полуночи, чтобы зильды раньше времени не сожрали (после полуночи угощение все равно достанется зильдам, но это уже другой вопрос).

Роми побрела по улице, стараясь изобразить шаркающую походку оборванца, которого никогда не учили двигаться грациозно. Через некоторое время ссадины и синяки сойдут, тогда она будет больше похожа на себя… Да и воины Нэрренират рано или поздно обыщут виллу, богиня наверняка снабдила их надежной защитой от нечисти. Надо искать другое место, безопасное… Но в Панадаре нет безопасных для нее мест.

Все чаще Роми подумывала о бегстве в Одичалые Миры. Далеко не все они «одичалые», просто в Панадаре привыкли их так называть. Там тоже можно жить. Боги ее не найдут, благодаря осколку Сойон, а местные люди ничего о ней не знают – и она затеряется… Да, это единственный выход.

Роми знала, что база магических машин для путешествий через междумирье находится неподалеку от Верхнего Города. Остановившись, припомнила направление. В той стороне. Если ей удастся спрятаться в одной из машин и покинуть Панадар, пусть Нэрренират, Ицналуан и остальные хоть до скончания века за ней охотятся!

– Они собирались в Окрапос. Тубмон хотел, чтоб его доставили в Чеплему, и в итоге договорились: сначала в Окрапос, потом в Чеплему. В Окрапосе они задержались надолго, меняли товар на товар. Тубмон был очень раздражителен, все время торопил их. Он невзлюбил одного малого из шайки, Дергуса, и часто называл его коротышкой, а тот злился. Кончилось поножовщиной, Дергус заколол нашего клиента.

Маг-сыщик, черноглазый, с нервным живым лицом, умолк, сцепив пальцы. Его напарник с непроницаемым видом пил молодое виноградное вино из кубка с гербом университета.

– Куда они дели вещи Тубмона? – спросил ректор.

– Что-то присвоили, что-то продали. Шкатулку обменяли на мешок золотых слитков – она произвела на кочевников большое впечатление.

– Сукины дети… – пробормотал профессор Ламсеарий.

Невежественные кочевники из Окрапоса ведать не ведают, что такое информационная шкатулка! Вполне могут поломать ее… Надо поспешить. Надо, чтобы Арсений взялся за ум и отправился в Окрапос. А для этого надо найти магическую машину. Ректор покопался в своей рыхлой, перепутанной памяти: есть у него давние связи, чтобы все это устроить. Без шкатулки трудно думать, но в комоде лежат старые бумажки, которые помогут разобраться, что это за связи. Кажется, кто-то из Департамента Налогов и Сборов…

Он по-детски обрадовался тому, что хоть что-то помнит. Все эти опасные для богов установки, которые ему как теологу приходилось отлаживать, высосали из него силы, здоровье, память – непомерно страшная плата за благополучие Верхнего Города.

Ничего, когда к нему вернется шкатулка, его голова будет работать, как эти самые… ага, как механические часы. Лишь бы Арсений не подвел.

Глава 2

Разбуженный лучами солнца, проникавшими в комнату сквозь окно с простеньким красно-зеленым витражом, Лаймо откинул сетчатый полог, сел на кровати и первым делом, преодолевая привычное внутреннее сопротивление, осмотрел свое тело. На руках, на ногах, на груди, на животе – ничего.

Взяв с подоконника зеркало в медной оправе, он встал спиной к другому зеркалу, висевшему на стене. Чисто. Он не отмечен Знаком Мегэса, на этот раз заморозят не его.

Каждое утро Лаймо начинал с этой процедуры – подобно множеству других панадарцев, кроме тех, кто безвылазно жил за периметрами Хатцелиуса. До жертвоприношения Мегэсу оставалось четыре дня.

Глубоко вздохнув, отбросив страхи, он натянул штаны и тунику с эмблемой Департамента Налогов и Сборов. Интересно, на что похожа жизнь без богов? И есть ли где-нибудь такие миры?

По рассохшейся лесенке Лаймо спустился на первый этаж. Лалия, арендованная матерью рабыня, собирала на стол в гостиной. Она игриво улыбнулась ему, он равнодушно кивнул в ответ.

Лалию мать арендовала для него. «Дабы ты не бегал по девкам, как твой отец, который на старости лет добегался до того, что его упырь загрыз! Получай дома все, чего тебе по молодости нужно, да спасибо скажи – вон как я ради тебя стараюсь, ничего не жалею!» То, что Лалия, рослая манглазийка с невыразительным рябым лицом и бесформенной фигурой, флегматичная и отменно глупая, совсем не нравилась Лаймо, с точки зрения матери значения не имело.

– Мама, я ее не хочу!

– Раз мать велела, хочешь! – прикрикнула она таким же тоном, как в детстве, когда заставляла его пить теплое молоко с пенкой. – И не смей спорить с матерью!

Лаймо понимал, что она старается сделать как лучше, что у нее просто нет денег на аренду молодой и красивой рабыни. Понимал, что она за него боится, особенно с тех пор, как погиб отец, служивший в Департаменте Градопопечения на мелкой должности. В присутствии жены тот был человеком тихим и незаметным, но любил выпить, частенько наведывался в дешевые бордели и однажды, не уследив за временем, не успел вернуться домой до полуночи. Его тело, полностью обескровленное, с рваной раной на шее, нашли наутро неподалеку от борделя Мартолиды в квартале Каменных Собак. После этого у матери появилась навязчивая идея во что бы то ни стало переселиться в Верхний Город, а через год, когда Лаймо исполнилось шестнадцать, она арендовала Лалию – и та, холодная, безучастно-покорная, пропитанная кухонными запахами, стала его еженощным кошмаром.

Правда, в последнее время он ее к себе в постель не пускал. Отговаривался тем, что устает на работе.

Умывшись под медным рукомойником возле крылечка, Лаймо вернулся в дом. Мать уже сидела в гостиной и встревоженно повернулась, услыхав его шаги.

– Ничего нет, – ответил Лаймо на невысказанный вопрос, занимая свое место за столом.

– Спасибо тебе, милостивый Мегэс! – с чувством прошептала мать. – Лаймо, богов всегда нужно благодарить. Пусть нас минует их гнев и пусть на нас падет их милость. Что это у тебя, туника запачкалась? Переоденься, брось эту в стирку. Я всегда тебя учила, что надо чисто одеваться. Если б ты чисто одевался, тебя бы, может, и великая Нэрренират заметила, а то ходишь такой, словно тебя некому обстирать!

Мать задела его больное место: три восьмидневья назад, на исходе месяца Магнолии, Лаймо каждое утро и каждый вечер тщательно осматривал свое тело в поисках Знака, но не со страхом, а с робкой надеждой. Как и многие, он мечтал стать избранником Нэрренират, божественно-прекрасной в человеческом облике, щедрой к тем, кто сумеет добиться ее расположения… Разумеется, его мечты не сбылись. Раз на него даже смертные девушки внимания не обращают, что уж говорить о богине!

– Пей чай, остынет, – велела мать. – И лепешку скушай. Вот эту, румяненькую. Совсем спал с лица, один нос торчит… Лалия сказала, вчера ты опять не возлег с ней. Может, на тебя порчу навели? Надо бы к магу сходить…

– Мама, я устаю, – откусив от лепешки, объяснил Лаймо. – Побегай два раза в день по этим лестницам! Ни на что больше сил не остается, честное слово.

– Надо было чисто одеваться, – покачала головой мать. – Тогда бы Нэрренират обратила на тебя свой взор, и мы бы сейчас на серебре – на золоте ели! И эскалаторы бы эти не остановились… А то она отметила своим Знаком какую-то сумасшедшую девку из Верхнего Города, и та сначала в канализации пряталась, а потом, когда из Департамента Жертвоприношений за ней пришли, кучу народа перестреляла. Соседка рассказывала: две дюжины трупов оттуда вынесли.

– Откуда – оттуда? – удивился Лаймо.

– Из канализации. Слушать надо, что люди-то говорят, тогда все будешь знать!

Лаймо взглянул на часы, наскоро допил чай, вежливо поблагодарил мать за завтрак и выскочил из пестро обставленной гостиной, заполоненной множеством безделушек, над которыми господствовала висевшая в стенной нише бронзовая маска Благосклонной Юмансы – среди всех богов Панадара мать с особым рвением почитала эту богиню.

Пробежка до станции Ирисы, недолгий отдых в перламутрово-розовом вагоне, вторая пробежка, изматывающий подъем по лестницам, третья пробежка… В Департамент он все-таки не опоздал. Он никогда не опаздывал на работу.

Столоначальник, появившийся четверть часа спустя, с неодобрением посмотрел на него и велел идти в кабинет к начальнице Отдела.

– Нагадил ты нам, Лаймо! – проворчала Фаида в ответ на приветствие. – Как последний шелудивый зильд нагадил! Сидели мы тут, ни о чем не тужили, а ты, со своими несходящимися линиями, всему Отделу свинью подложил! Как это называется, а?

– Но я-то в чем виноват, госпожа? – заморгал обескураженный Лаймо. – Если так и есть… Я же заметил, сказал вам… Не я, так все равно бы кто-нибудь сказал… Чем раньше, тем лучше…

Фаида скривилась:

– Не оправдывайся! Получается, что из Окрапоса уже больше года идет контрабанда, а мы тут – ни ухом ни рылом! Ты хоть понимаешь, как некрасиво получилось? Если б мы раньше забили тревогу, другое дело…

– Так раньше я ваших графиков не видел, – объяснил он, окончательно растерявшись. – Мне же их никто не показывает…

– Значит, тебя надо сделать начальником, на мое место посадить? – ядовито осведомилась Фаида. – Раз ты такой умный и глазастый, все замечаешь! Ох, устроил ты нам, ох, устроил…

Лаймо никак не мог понять, в чем его обвиняют. Он ведь ничего не «устраивал», а всего лишь заметил тревожные показатели и поставил руководство в известность. Он-то ждал, что его похвалят за усердие…

– А чего это от тебя потом несет? – нахмурилась Фаида.

Лаймо смутился: его туника до сих пор не просохла.

– Извините, госпожа. Пришлось бегом, я живу далеко, за периметром…

– Потому что проспал! – перебила начальница. – Да, с дисциплиной у тебя плоховато, опаздываешь… Ну, вот что: раз ты кашу заварил, я командирую тебя в Окрапос с инспекцией, и на месте разберешься, чего у них там не так.

Лаймо замер. Его – в Окрапос? В параллельный мир? Вот это да… Только вчера он с тоской думал о том, что ничего не увидит в этой жизни, кроме Нижнего и Верхнего Города, и вдруг – такой поворот! Междумирье, командировка в иное пространство… Воистину, даже ему иногда везет!

– И нечего тут вымышлять причины, из-за которых ты не сможешь туда отправиться! – с усилием подняв свое тучное тело с кресла, крикнула Фаида. – У нас так: кто виноват, тот и работает.

Она была довольна: все-таки удалось ей этого молодого да раннего приструнить. Аж рот приоткрыл, побледнел… Испугался! Несмотря на свой тридцатилетний стаж службы в Департаменте, Фаида не могла без страха думать о междумирье. То, что трехмерных пространств неисчислимое множество, казалось ей противоестественным, ужасным… Сама она от таких командировок увиливала всеми правдами и неправдами. А Лаймодий не увильнет! Небось после этого шелковый станет и больше не будет тыкать свое начальство носом в факты, на которые проще закрыть глаза. Наберется ума-разума.

Оглядев свой элегантный кабинет, обставленный массивной дубовой мебелью с бронзовыми завитушками, Фаида смерила взглядом щуплого мальчишку, остолбеневшего у двери, и улыбнулась: пусть знает свое место.

– Спасибо, госпожа… – прошептал Лаймо.

– Я надеюсь, что данные, которые ты привезешь из Окрапоса, всех нас удовлетворят, – прозрачно намекнула начальница.

– Я сделаю все, чтобы оправдать ваше доверие!

Лаймо воспрянул духом: в Окрапосе он постарается докопаться, что к чему, и привезет стопроцентно точные данные. Тогда она убедится в его объективности и перестанет сердиться.

«Сломался, – подумала Фаида. – Понял! Но в Окрапос я тебя все равно загоню, теперь без этого не обойтись…»

Тут она вспомнила о поступившей сегодня разнарядке насчет инструктажа, который ей вменялось провести с каждым из сотрудников Отдела. Мысль об инструктаже вызвала у Фаиды иронический вздох: они что же, там, наверху, полагают, что Отдел контроля за товарообменом с Окрапосом должен бросить свои текущие дела и заняться ловлей преступников? Для этого есть соответствующие Департаменты, городская стража, Орден афариев и маги-сыщики. Нет же, надо всех перебаламутить!

– Подойди сюда. Я тебя заодно проинструктирую, и ты распишешься, что ознакомлен с императорским приказом.

Лаймо подошел.

– А ты за собой не следишь… – оглядев его вблизи, протянула Фаида. – Встрепанный какой-то, щеки ввалились… Наверно, совсем ничего не кушаешь. На вот, угощайся!

Она пододвинула к нему золоченую тарелку с белыми ноздреватыми лепешками ихлавы, заблудившуюся на столе среди деловых бумаг и канцинвентаря. Раздражал ее этот Лаймодий: ни разу не удосужился показать, что видит в своей руководительнице женщину, однако сейчас, когда ему светила командировка в потустороннее пространство (так Фаида называла про себя параллельные миры), ее вдруг охватило сентиментально-жалостливое чувство, захотелось позаботиться о нем, накормить его.

Лаймо ихлаву не любил, но по опыту знал: если в начальнице проснулся материнский инстинкт, просто так она не отстанет. Поэтому он вежливо поблагодарил и положил одну лепешку в рот. Вязкое приторное лакомство тут же разбухло, он начал судорожно двигать челюстями.

– Кушай, ихлава содержит все необходимые человеку питательные вещества. А эта свеженькая, просто чудо! Все время забываю, какой у нашего Драгохранителя пароль… Сейчас! – Припомнив, она произнесла рифмованной скороговоркой несколько лишенных смысла звуковых сочетаний, и выкрашенный под бронзу металлический зверь, притаившийся в углу кабинета, широко разинул пасть. – Ну и выдумали! Кто-то там, – она закатила глаза к потолку, – решил сделать нашу жизнь интересной! Возьми это.

Императорский ордер на арест. С большой гербовой печатью. «Выдан Лаймодию Гортониусу, младшему регистратору Статистического подразделения Департамента Налогов и Сборов…»

– М-м-м?.. – вытаращив глаза, промычал Лаймо. Говорить членораздельно с ихлавой во рту он не мог. И никто не сможет.

– Верхний Город задыхается без эскалаторов, – объяснила Фаида, – поэтому всем нам предложили поиграть в игру «Своими руками поймай преступника». Не бойся, никого ты не должен арестовывать. Просто носи этот документ с собой, и все. У меня тоже такой есть, их выдают всем госслужащим. Достань-ка из Драгохранителя печать Отдела, ее надо поставить под императорской.

Присев на корточки перед зловещим в своей неподвижности бронзовым зверем, Лаймо вытянул шею, высматривая печать в куче разнообразных предметов, вроде сломанных карандашей, цилиндрических сафьяновых футляров с документами или фарфоровых баночек с косметикой.

– Ты слыхал об истории с избранной жертвой Нэрренират? – спросила Фаида. – Лаймо, я с тобой разговариваю! Лаймодий! А, ты же ихлаву кушаешь… Ладно, кушай, а то совсем изголодался. Пока жертвоприношение не состоится, эскалаторы не заработают, поэтому гражданский долг каждого – арестовать Роману До-Энселе. Маги предполагают, что она завладела осколком кристалла Сойон, из-за этого ее невозможно обнаружить магическими средствами. Все боги сумасшедшие. Не понимаю я эту Нэрренират, на что ей сдалась паршивая безответственная девчонка… С жиру бесится, а у нас проблемы!

Заметив краешек печати, Лаймо сунул руку в пасть Драгохранителя. В следующий момент бронзовые челюсти захлопнулись.

Боль. Адская, невыносимая, но крик застрял в горле – вместе с приторным комом ихлавы.

– …Итак, мы должны расшибиться и арестовать Роману До-Энселе! – доносился до него будто издалека полный сарказма голос Фаиды. – Это, конечно, ерунда, но это – наш долг! Долг каждого гражданина! А то они подумают, что мы тут мышей не ловим! Лучше, Лаймо, сделай, как я говорю: забудь об этом. А ордер пусть лежит у тебя в кармане.

Он все-таки сумел издать полухрип-полумычание.

– Лаймо?.. Лаймо, да что ты делаешь?!

Около пяти минут у Фаиды ушло на то, чтобы осмыслить происходящее; попытаться оттащить Лаймо в сторону, без намека на положительный результат; вспомнить, что пароль она произнесла неправильно (это был пароль-ловушка, она перепутала, в правильном предпоследнее слово другое); пробормотать, всхлипывая, нужный пароль. Суетясь вокруг Лаймо, она причитала: