Текст книги "Гостеприимный край кошмаров"

Автор книги: Антон Орлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Не пошел Тим в Танхалу. Мимо, на юг, по обочине пыльного старого шоссе. Демчо шагал за ним, выдерживая приличную дистанцию, и терялся в догадках: куда же дед направляется?

Машины проезжали раз в полчаса. Армейский броневик, несколько туристических микроавтобусов (на каждом оранжевый треугольник с буквой «Т» – чтоб сразу видно, что едут психи), длинный автобус с экскурсантами, грузовик с гремящими в кузове бидонами. Заслышав шум мотора, дед со своей тележкой проворно прятался в буйном придорожном кустарнике, и Демчо на всякий случай делал то же самое.

По широкому каменному мосту перешли через реку – сначала Тим, потом благоразумно отставший преследователь. На заляпанных пометом перилах сидело множество пернатых, одинокого человека они не боялись, зато Демчо под сотнями непроницаемых птичьих взглядов стало не по себе: если этой крылатой ораве что-нибудь не понравится, или заклюют, или обгадят. Медленное течение Танхи отзывалась мурашками вдоль позвоночника, это было почти приятно. В воде плыли облака.

Дальше начались огороды, окаменевшие или заполоненные лопухами, лебедой, репьем, остом, кипреем, крапивой, превратившиеся в болотца пруды, развалины домишек, трактиров и автозаправок. Было бы понятно, поверни Тим на северо-запад, в глубине Танары сохранилось два захудалых городка и десятка полтора деревень, но он тащился прямиком на юг.

Шли весь день, заночевали в руинах усадьбы, скрипевшей при лунном свете всеми своими деревянными костями. Демчо решил, что надо потуже затянуть пояс и экономить еду. Ох и выскажет он этой чокнутой тетке, когда наконец-то ее увидит… Назавтра пешее путешествие по необитаемому краю продолжилось. Царство бурьяна, безмятежное солнце, жужжание насекомых и поедающих чьи-то останки шмыргалей, усыпленные травяными колыбельными развалины.

На пятый день, ближе к вечеру, впереди замаячила пологая гора, очертаниями похожая на понуро сидящую собаку, и горизонт в той стороне опоясала ровная кайма на белесом, словно небо там вконец выцвело, фоне.

Рыдающая гора, сообразил Демчо. Пришли, называется… Кайма – это знаменитая южная стена Танары, теоретически защищающая людские земли от исчадий Гиблой зоны. Теоретически, потому что во время прорывов оно оттуда лезет через стену, как закипевшая каша из кастрюли. Полоса риска – пятьдесят километров, дальше мерсмоновы твари пока еще не забирались.

Здесь наблюдалось радующее глаз оживление: микроавтобусы и трейлеры (даже глядя издали, Демчо мог на что угодно поспорить, что все они помечены оранжевыми треугольниками «Осторожно, турист!»), разноцветные палатки, стоянки иноземных гостей, по-детски убежденных в том, что кошмары Гиблой страны – это что-то вроде «беспрецедентной акции» для потребителей острых ощущений, а Темный Властитель тайком получает жалованье от туристических бюро с премиальными за каждый прорыв.

С ними проводят разъяснительную работу, втолковывая, что, если ударит набат, надо немедля садиться в машину и на полной скорости ехать в глубь Танары, наплевать на брошенное имущество, жизнь дороже. Те, кто поумнее, принимают это к сведению. Другие, представители непробиваемой категории «А какую еще услугу вы мне можете предложить?», остаются посмотреть, их обглоданные останки потом собирает похоронная бригада.

Возле туристов кормятся потрепанные продавцы ходовой мелочовки: пиво, газировка, минералка, сигареты, пирожки, сделанные из костей сувениры. Мелкий нелегальный бизнес, на который администрация Танары смотрит сквозь пальцы, получая с этого дела свою десятину.

Демчо наконец-то понял, кто такая Серая Дама: одна из этих торговок, дед ей товар для перепродажи таскает. Вот только зачем туристам шурупы и саморезы в таких количествах и неужели они себе сами не купят, что почитать?

Вопреки ожиданиям, Тим не повернул со своей колымагой к пестрому стойбищу иноземцев, а углубился в руины зимнего тепличного хозяйства. Спрятал тележку в укромном месте, под обломками досок и кучей вялых лопухов, поужинал и устроился на ночевку.

«Значит, она придет сюда?» – предположил Демчо.

Она так и не пришла, а дед с утра пораньше полез в колодец заброшенной теплотрассы.

Опять странствие в затхлых потемках. Чем дальше, тем хуже, на последнем участке пришлось ползти на четвереньках по трубе метрового сечения, обдирая ладони и колени. Тиму приходилось тяжелее, он еще и рюкзак волоком тащил. Демчо про себя изругал последними словами сумасбродную стерву, ради которой его дед вынужден выполнять такие номера. Ничего, скоро он ей выскажет… Все-все выскажет… А сейчас главное – не сдаваться и ползти, потому что в одиночку он в этих подземных кишках не найдет дороги ни вперед, ни назад.

Труба вывела к неширокой речке, на сырую каменистую отмель. Надо же, как погода испортилась, мимоходом отметил Демчо, жмурясь от пасмурного дневного света, показавшегося в первый момент слепяще-ярким.

Небо заволокло хмарью, все вокруг увязло в жемчужном киселе. Вода напоминала темное стекло, но вместо своего отражения он увидел там размытую кляксу, от ее шевелений к горлу подкатывала тошнота. Не стал мыть в этой водице испачканные саднящие руки, а уж выпить хотя бы глоток и подавно не согласился бы ни за какие коврижки. Вытер ладони о штаны, размазав кровь и ржавчину.

Еще и страх нахлынул такой же, как в детстве: хочется поскорее оказаться дома, забиться под одеяло, и чтобы вся эта жуть осталась далеко-далеко.

На том берегу виднелись кривые безлистые деревья, усыпанные бледными цветами, на ветвях что-то копошилось, переползало с места на место. Ощущение всеохватной печали, разлитое в воздухе, в воде, в тумане, было до того сильным и угнетающим, что Демчо невольно шагнул назад, к зеву трубы, и мокрая галька угрожающе хрустнула под его подошвами: не надейся, не уйдешь.

Наверх вела добротно сколоченная деревянная лесенка с перилами. Это свидетельство человеческого (как ему тогда подумалось) присутствия немного его успокоило.

Со склона, из-за корявого кустарника, доносились голоса: Тим с кем-то беседовал. С женщиной – властное глубокое контральто, напевные интонации.

Почему-то Демчо не мог разобрать ни слова. Иноземная речь? Но туристы с другой Земли, перед тем как пуститься во вся тяжкие в «волшебном» измерении, специально обучаются долгианскому языку магическим способом, у них это называется «под гипнозом». И Тим никогда не сознавался, что умеет шпарить по-ихнему.

Вытерпев укол обиды – слишком многое, как выяснилось, от него скрывали! – Демчо крадучись поднялся по лестнице. Хотел остановиться, однако ноги сами понесли его в обход искривленного, словно застывшего в трагической пляске, кустарника. Он понял, что попал под действие чар, его попросту поймали, а потом, обогнув сумятицу извилистых ветвей, покрытых бело-розовыми соцветиями, похожими на мотыльков со сложенными крылышками, наконец-то увидел дедову Серую Даму.

Рослая, выше и Тима, и Демчо. Статная, длинноногая, атлетически широкоплечая и узкобедрая. Выступающая грудь под шнурованной безрукавкой из грубой кожи, выкрашенной в темно-синий цвет и усеянной серебряными заклепками, скорее вызывала оторопь, чем возбуждала: этововсе не было женщиной.

Ну да, Демчо видел их раньше – на картинках, на фотографиях, в кинохрониках, рассматривал чучела в Музее Флоры и Фауны. Видимость совпадает, и все равно ничего общего с этим жутковато-прекрасным существом. Наверное, тогда он впервые понял, насколько сильно реальность может отличаться от демонстрационного материала, призванного создавать о ней более-менее близкое впечатление.

Штаны, заправленные в высокие мокасины с бахромой, покрывала прихотливая вышивка металлизированной нитью (где взяла? да Тим же принес в какую-то из прошлых ходок!), на поясе пара кинжалов в ножнах, длинный и короткий, за спиной меч – наверное, с изогнутым клинком, кесу всегда изображают с кривыми мечами. Слева на груди крупная брошь в виде серебристого цветка с иззубренными лепестками, выглядит опасно – зараз и украшение, и метательное оружие. На запястьях широкие браслеты, усыпанные сверкающими алмазами, тоже страшные в ближнем бою штуки.

Ни на вот столько не похожа на тот образ Серой Дамы, который нарисовал себе Демчо: ни заносчивого мутноватого взгляда свихнувшейся стервы, ни горестного вислого носа пьянчужки с несложившейся жизнью. Царственная осанка, горделивая посадка головы. Лицо, шея и мускулистые руки покрыты короткой шерстью, напоминающей серый бархат. Лоб и щеки иссечены шрамами: не те безобразные щербины, которые остаются после близкого знакомства с роем вьюсов или другой похожей пакостью, а ровные белесые линии – следы заживших порезов. Вероятно, что-то ритуальное. Радужка слегка раскосых глаз темно-красная, почти бордовая. Заостренные уши плотно прижаты к бархатистому черепу. Верхняя губа приподнята в улыбке, и видны острые клыки – дикие предки долгианских автохтонов были хищниками.

Ошеломленно уставившись на кесу, о присутствии деда Демчо в первый момент забыл. А Тим между тем стоял рядом, придерживая за верхушку сгруженный на землю рюкзак, все больше бледнел и дышал так, словно ему не хватало воздуха.

Резко повернувшись, кесу сделала сложное волнообразное движение рукой перед его грудью, тогда он встряхнулся, глубоко вздохнул и с отчаянным напором заговорил все на том же незнакомом языке.

– Из-за тебя у него почти произошла нежданная сердечная болезнь, – произнесла Серая Дама низким мелодичным голосом, когда дед выдохся и умолк. – Я остановила плохое. Ты младший, должен подчиняться. Зачем пошел за ним? Тебя сюда не звали.

– Я думал… – Демчо запнулся, прежние домыслы насчет загадочной дедовой подельницы показались ему нелепыми и жалкими, словно дешевые безделушки, высыпавшиеся в грязь с опрокинутого пинком прилавка.

– Глупо думал, – заметила кесу, словно прочитав его мысли (позже выяснилось, что так оно и было).

Тим снова заговорил, часто моргая, пересохшие побледневшие губы дрожали.

– Есть два выхода, кроме смерти, – остановив его повелительным жестом, сказала Серая Дама. – Я могу сделать так, чтобы он забыл. Или возьму с него клятву, как с тебя.

Должно быть, она специально перешла на человеческую речь, чтобы Демчо тоже все понял.

– Я поклянусь, что никому про вас не расскажу. Я не хочу забывать, что со мной было. И потом, если я об этом забуду…

– Снова пойдешь по следу Тима, – ухмыльнулась собеседница, сверкнув сахарными клыками.

– Ни-ни, больше этого не повторится! – дед энергично замотал головой. – Буду теперь от него беречься пуще, чем от полиции, пусть он лучше забудет, наргиянси, и дело с концом…

– Деда, почему, я не хочу ничего забывать!

– Молчи, обормот, – шикнул Тим. – Тебе придется дать наргиянси не простую клятву, а Нерушимую – знаешь, надеюсь, что это такое?

– Ага, читал… – он испуганно кивнул.

– Раз ты сам сюда пришел, сам выберешь, – решила кесу. – Пока можешь подумать, немного времени.

То, что после этого они затеяли варить на угольях кофе с сахаром и корицей, показалось Демчо до невозможности диким – ну, ни в какие ворота, это же действие из другойжизни! – однако что было – то было, сварили. Вода из жутковатой темной речушки вполне годилась для питья, только кипятить ее нужно было подольше. Огонь кесу зажгла магическим способом. С самого начала было ясно, что она ведьма.

Называть ее следовало наргиянси– «госпожа» по-кесейски. Как ее зовут, даже Тим не знал. Однажды она сказала: «Не надо, чтобы мое имя плавало в ваших мыслях. Вам так безопасней», но это было в какую-то из последующих встреч. А тогда Демчо прихлебывал из кружки кофе, грыз галеты и копченую ножку неведомой мелкой дичи и чувствовал себя так, будто уже умер и находится на том свете: интересно, странно, к прежней жизни по-любому нет возврата. Еще и затуманенная окружающая обстановка вполне себе смахивает на потустороннюю.

Несчастному Тиму кусок в горло не лез, а серая наргиянси уплетала шоколад, шелестя фольгой и культурно отламывая от плитки по одному квадратику. «Везде же написано, что они питаются свежим мясом…» – обескураженно припомнил Демчо. Светски изысканные движения, синий лак на когтях, которые кесу могут произвольно выпускать на полтора-два сантиметра или втягивать так, что слегка загнутое острие находится вровень с кончиком пальца.

– Я ем сырое мясо, – усмехнулась его мыслям наргиянси. – Теплое лучше. Тебе станет страшно, если увидишь мой основной прием пищи. Любезно не хочу шокировать. А люди всеядные, в любом смысле.

Последняя реплика прозвучала презрительно.

– Что хочешь предпочесть – клятва, что будешь мне служить, или забвение? – спросила она после трапезы.

– Если я поклянусь и начну на вас работать, вы оставите моего деда в покое… наргиянси?

Тим делал знаки, несогласно тряс головой: не надо, только не это!

– Нет. Вдвоем вы принесете больше. Он старый и умный, ты неопытный, пока неосторожный. Должен учиться. И ты ошибся, что его надо освобождать. Совсем не так. Он сам захотел приходить в нашу Гиблую страну, и смотреть, и испытывать опасность, и торговать. Он хотел так жить, и он так живет.

– Ему плохо! – выкрикнул Демчо в иссеченное шрамами бархатное лицо. – Он от такой жизни мучается, разве нет?

– Человеческая странность. Не только человеческая – наша тоже, всеобщая. Тим хотел быть бродяга, избегать ловушки, приходить туда, куда людям запретно, а когда это получил, стал мучиться. Я сказала правду, Тим? Он мечтал так жить, ходил сюда без спросу, и состоялось наше знакомство. Если сбылась мечта – должно быть хорошо, а ему плохо. И подумай, если у него это отнять, ему опять будет плохо.

– Все верно, наргиянси, – вздохнув, подтвердил дед. – Не всякая мечта должна сбываться, но я по молодости этого не понимал. Некоторые мечты лучше бы так и оставались мечтами.

– Это не только твое. Иногда возникающая проблема. Я знала другой такой же человек. Да, не кесу, человек, из ваш народ. Он тоже получил для жизни на каждый день то, что раньше мечтал, и тоже был не рад, тоже говорил такие слова, как ты сейчас. А потом не вовремя умер, это была тяжелая беда.

Застарелая ярость и горечь в ее голосе заставили Демчо замереть: как будто находишься рядом с опасным хищником, и лучше лишний раз не шевелиться, чтобы тот не обратил на тебя внимания.

– Он не должен быть умирать, ни в тот раз, ни после, – в глазах цвета темного рубина мерцали тоскливые огоньки. – Большое зло, что он так посмел… А мне не хватило времени длиной в один вдох, чтобы вырвать его у смерти. Мер-р-рзавец…

Неожиданное финальное ругательство побудило Демчо растерянно сглотнуть.

«Любила она его, что ли, если до сих пор так переживает?»

– Нет, его любила не я, но я была его берегущая, – уже спокойным тоном возразила Серая Дама.

«Надо научиться не думать ничего лишнего… А что значит берегущая?»

– Не думать лишнего – хорошее свойство, – невозмутимо одобрили его намерение. – Научись, тебе пригодится. Или ты предполагаешь, одна я умею узнавать твои мысли? – и она потянулась за плиткой в усыпанной золотыми звездочками обертке: заесть горькие воспоминания горьким шоколадом. – Вместо «берегущая» люди говорят «телохранитель». Смешное слово, примитивный смысл.

Кесу служила телохранителем у человека? Ничего себе… Но в пору Темной Весны, когда Мерсмон пустил их в Танхалу, они жили бок о бок с людьми, заходили в магазины и кафе, ездили в трамваях… Оказывается, их еще и на работу брали, хотя бы в охрану.

Потом Тим выложил свежие новости и слухи, по нему и не сказать бы, что он держит в голове такой ворох информации из самых разных областей жизни. Демчо тем временем размышлял: если выбрать забвение, на самом-то деле ничего не исчезнет, просто он снова не будет об этом знать. То, чем занимается дед, – предательство? Но ведь он не порох сюда таскает, а кое-что из снеди, бинты, литературу – гуманитарный груз, как выражаются иноземцы. Плюс шампуни, кое-какой крепежный материал, который без токарно-фрезерного станка не изготовишь, тоже ничего страшного. Оттого, что кесу все это получат, никто не помрет. И к тому же после того, как зимой обошлись с мамой, Демчо никому ничего не должен, поэтому вопрос о предательстве отпадает.

– Ты выбрал одно из двух?

– Да, наргиянси. Я лучше дам клятву. Деда, не волнуйся, вдвоем веселее будет рюкзаки носить.

– Подумай… – сокрушенно попросил Тим.

– Я уже подумал.

– Хорошо выбрал. Повторяй за мной слова…

– Ох, Демчо, Демчо, что же ты натворил, шальная башка, – выговаривал потом дед, глядя печально и опустошенно. – Влип, как муха в клей! Я-то хотел уберечь тебя от этого, а ты сам полез… И я старый дурень, знал ведь, что у тебя шило в заднице, да недооценивал его размеры. Что же делать-то будем, а?

– Будет у нас семейное торговое предприятие, как у Никесов, которые везде своих магазинов понатыкали.

– Тьфу на тебя, – вздохнул Тим. – Придется теперь обучать тебя всем премудростям, чтоб не попался, хотя видит Бог, не хотел я тебя этому учить!

Он показал Демчо, где припрятаны тележки для транспортировки товара по пустынным дорогам и тропкам Танары, смастерил толстые защитные перчатки и наколенники, чтобы не оставалось ссадин после путешествия ползком по трубам, рассказал обо всяких поведенческих уловках, помогающих отводить подозрения.

Окончив в прошлом году школу, Демчо купил курьерский патент и начал работать частным доставщиком. С точки зрения соседей, это позволяло ему добывать немного карманных денег, но по большей части валандаться без дела и сидеть на шее у матери: хорош помощничек вырос, ничего не скажешь! Еще и повадился за Помойным Тимом по свалкам таскаться… Его осуждали, Барбару жалели. Ага, спасибо, раньше надо было пожалеть, зимой. Уж лучше быть подневольным контрабандистом на службе у Серой Дамы, чем таким же, как эти. Зимой они, глядя на маму с ее животом, корчили постные рожи и неодобрительно качали головами, а сейчас, что ни вечер, хлещут пиво и предаются незамысловатому добрососедскому блядству или такому же незамысловатому мордобою, когда поднакопятся взаимные обиды на почве разрешенныхлетней моралью перекрестных адюльтеров. Тошно.

Курьерский патент давал возможность разносить заказчикам выменянные в Гиблой стране диковинки, не привлекая к этому занятию ненужного интереса. Конечно, Демчо боялся, что его выследят, разоблачат, сцапают, этот страх стал для него привычным состоянием, и он чувствовал себя кем-то вроде отчаянного мыша, которого всякий, кто покрупнее, не прочь слопать, но за маму и деда он боялся больше, чем за себя. Участвуя в этой игре, он, по крайней мере, постарается оградить их от неприятностей.

Тим рассказал ему, как познакомился со своей покровительницей:

– Шесть долгих лет тому назад, когда Гиблая страна подступила к стенам Танары, полез я туда за цацками на предмет продажи магам для исследований. Они тогда за всякие странные штукенции хорошо платили. Не хуже, чем сейчас. И ведь не мальцом был вроде тебя, а столетним балбесом-авантюристом. Надеялся разбогатеть, и еще, как она, помнишь, сказала, тянуло меня туда, словно в какой-то колдовской сон, от которого никакого спасения – по-страшному колется, но все равно хочется. Нас таких дуралеев несколько пошло – ну, и нарвались на серых хозяек этого окаянного сна. Моих компаньонов растерзали, а меня, раненного, наргиянси у своих красоток отобрала. Она в Гиблой стране вроде королевы, остальные кесу ее слушаются. Не знаю, чем я приглянулся ей… Скорее всего, своей запутанностью душевной, она сразу просчитала, как можно эту запутанность эксплуатировать с выгодой. И вдобавок есть тут, Демчо, один серьезный момент, я ведь никогда не чувствовал к серым отвращения. Так уж я устроен… Страх, нелюбовь, то, что они человеку совсем чуждые, – это все да, но никакой гадливости, а они, говорят, на такое очень внимательны и оскорбляются, когда ими брезгуют. Серая Дама вылечила мои раны и взяла с меня Нерушимую клятву, с тех пор мы вроде как деловые партнеры. Платит щедро, не жалуюсь. И ренегатом я себя не считаю. Может, наоборот. Может, благодаря тому шоколаду и тем шурупам, которые я приволок на своем горбу, ее бесовки чуток меньше будут наши окраины грабить. Понятное дело, то, что я таскаю, – капля в озере в дождливую погоду, но первым делом ей нужна информация обо всем и возможность заказывать что-нибудь конкретное, чтобы без проволочек получить. Однако опять же прикинь: или они ради информации кого-то выкрадут, допросят и после сожрут – или я побеседую с Серой Дамой за чашкой кофе, и этот кто-то неизвестный будет дальше жить-поживать, так что я, выходит, служитель меньшего зла. И я не сообщаю никаких секретных сведений, мне узнать их неоткуда. Только то, что и так всем известно. Как ни посмотри, я не ренегат, а порядочный делец.

Когда Демчо слышал о зверствах кесу во время прорывов, его коробило, и в голове не укладывалось, что за этим стоит все та же Серая Дама – умная, ироничная, сладкоголосая, на свой лад элегантная, и впрямь самая настоящая дама, куда там до нее соседским теткам – как до луны в небе. Однажды он не выдержал и заговорил о прорывах: может быть, наргиянси не знает, что вытворяют на Танаре ее младшие подруги?

Тим опасливо охнул. Кесу выслушала эти путаные резковатые рассуждения с вежливым лицом – словно в гостиной на чаепитии – и снисходительно ответила:

– Идет война. Враги наши делают так же, но ты видишь с одной стороны. Это не избежать. Каждый мстит за своих, и война растет. Мы не трогаем ваши караваны, потому что Наргиатаг сказал: мы воюем с армией, а не с Трансматериковой компанией. Это милость к людям. Гуманность, если назвать ваше слово, но ответной благодарности нет. Наргиатаг не всеяден, как другие люди, он такой же, как мы.

Наргиатагом кесу называют Мерсмона, Темного Властителя. Уж чего-чего, а говорить о его гуманности…

– Так вы же берете с Трансматериковой дань, – нашелся Демчо. – Об этом все знают. Не будет караванов – некого станет грабить.

– Слабый платит дань сильному, таков обычай, – снисходительности в голосе наргиянси прибавилось. – Уничтожить ваш народ – не цель.

– Во время прорывов вы же убиваете не только солдат, а всех, кто попадется. Туристов с другой Земли, которые вообще ни при чем.

– Эти сами хотят такой гибели, – она улыбнулась, задумчиво и жутковато, показав клыки. – Когда мы приходим их убивать, они спрашивают: можно с вами сфотографироваться на память? Фотокартинку не возьмешь с собой в Страну Мертвых, они это не понимают.

Демчо мог бы возразить, что иноземные туристы вовсе не хотят гибели, до несчастных балбесов просто не доходит, что их могут всерьез прикончить – это же нарушение прав потребителя, влекущее за собой штрафные санкции. Потребителей не убивают, их стараются привлечь акциями, скидками и бонусными программами, но поди объясни это кесейской колдунье, ближайшей помощнице Темного Властителя!

В другой раз он собрался с духом и задал давно вертевшийся на языке вопрос:

– Наргиянси, вы видели Эфру Прекрасную, Весеннюю Королеву? Какая она была?

– Не такая, как в глупой человеческой сказке, – фыркнула кесу.

– Она была красивая?

– Да. Не как мы, но нам было приятно на нее смотреть. Умела не ссориться из-за пустяки и не прощать то, что не надо простить, – это было наоборот, чем у многих других людей, и это было правильно, для нас понятно. Когда кьянси Эфра устроила нам хорошую вечеринку с угощением, я тоже получила достойное любезное приглашение, там было очень незабываемо, всем понравилось. Когда она ушла в Страна Мертвых, многие знакомые кесу о том пожалели, и я тоже. А человек, которого я берегла, перед ее могильным камнем заплакал. Верно, увидел тогда свою собственную тропу, уводящую прочь из Страна Живых. Мерзавец, ему нельзя было уходить по этой тропе… – наргиянси сжала унизанные серебряными перстнями пальцы в кулак, ее раскосые глаза полыхнули багровым отсветом давнего, но все еще не угасшего гнева.

Демчо подумал, что, если она когда-нибудь в неопределенном будущем повстречает своего бывшего подопечного в Стране Мертвых, тому парню ох как не поздоровится.

– А когда Темный Властитель ее казнил, кесу не пытались за нее заступиться?

– Выдуманное человеческое вранье, – Серая Дама снова фыркнула, почти по-кошачьи. – Наргиатаг кьянси Эфра не убил. Некрасивая легенда, как будто мозаику цветной камень замазали грязью. Все изменили. Кьянси Эфра была для Наргиатаг не атхе’ориме, а каннеро’данлаки’сийве– наделенная привилегией без сожалений отдавать то, что ей не нужно.

– А что это значит?

– Я тебе не скажу, – категоричным тоном заявила кесу. – Ты еще молод, чтобы объяснять тебе такие вещи.

Демчо не стал настаивать, нет так нет. Пусть наргиянси временами снисходит до болтовни с контрабандистами, раздражать серую хищницу не стоит. Он довольно быстро научился улавливать, когда можно приставать с вопросами, а когда лучше заткнуться.

Тим спустился с веранды в пятнистый от солнца и тени сад, подошел к поднявшемуся из травы внуку и вполголоса сказал:

– Она мне снилась. Велела пока не приходить. Потом, как все закончится, позовет, так что гуляй.

– Ясно, – кивнул Демчо, ощущая слабый тоскливый холодок.

Вроде бы ерундовый обмен репликами, но если бы кто-нибудь мог услышать и понять, о чем речь… О прорыве, который случится в ближайшую пару недель. Предупреждать об этом никого нельзя, да они и не смогли бы: Серая Дама знает толк в чарах, и пусть Демчо этого не чувствует, его сознание как будто запеленуто в кокон, защищающий от проникновения в мысли извне и в то же время не позволяющий нарушать ее запреты. Клятва клятвой, пусть и Нерушимая, но ведьма из Кесуана подстраховалась, и при попытке рассказать о прорыве он или начнет заикаться и задыхаться, или попросту потеряет сознание. Демчо не знал, что именно случится, поскольку ни разу не проверял. В такие моменты, как сейчас, он чувствовал себя предателем, и на душе было скверно, хоть сам себе по роже съезди.

– Демчо, это не наше дело, – дед глядел на него обеспокоенно и предостерегающе. – Не бери в голову, слышишь? Если б мы на нее не работали – вовсе бы ничего об этом не знали. От нас ничего не зависит.

Снова кивнул, хотя этот аргумент ни капли его не утешал.

Как-то раз, набравшись смелости, он спросил у Серой Дамы, зачем нужны прорывы.

– Война, – терпеливая снисходительная улыбка. – Танара будет наша рано или поздно. Люди сами ушли, бросили Танхалу напрасно. Город многих воспоминаний, и они там кружатся, как снежинки зимой, как лепестки на ветру летом: красивые, грустные, смешные, злые, незаконченные… Мы хотим забрать это себе.

Мама помахала им с крыльца: госпожа Аурелия скоро подойдет за своим заказом.

Окованный железом дубовый контейнер с приготовленным для нее товаром стоял в сарае, неприметный среди старого хлама. Демчо отомкнул навесной замочек, откинул крышку: проверить напоследок, все ли в порядке.

Два отделения, в каждом наглухо завинченная трехлитровая стеклянная банка, со всех сторон обложенная ватой, словно хрупкие и блестящие елочные шары в старой заветной коробке. Только содержимое – ничего общего с теми праздничными украшениями. В одной банке сидит «пурпурный крест» – экземпляр размером с ладонь, фиолетово-красный в черную крапинку. И жрать ему там нечего, и дышать нечем, а вполне себе живой, шевелится. Магическая тварь, неподвластная обычным законам природы. В другой банке скрипожорки, целая горсть, салатовые, оранжевые, лимонно-желтые фасолины в бахроме черных ресничек, эти выглядят неживыми, словно пластмассовые игрушки – ага, как бы не так!

И то и другое можно добыть только в тропиках, далеко-далеко за Кесуанским хребтом, кто же туда отправится на свой страх и риск? Магам эта опасная дрянь нужна для волшбы, и они готовы платить, не спрашивая, каким образом Помойный Тим добывает этакие редкости. Сами небось догадываются, где и у кого, но держат догадки при себе, чтобы не лишиться источника ценных ингредиентов.

Аурелия сообщила, что ждет в парке Медных Шаров. Она поддерживала связь со своими тайными поставщиками через магическую шкатулку, стоявшую в маминой комнате на трельяже. Выглядела шкатулка так себе: незатейливая работа, надпись «На счастье!», но если ее открыть, перед тем нажав в особом порядке на розовые граненые стекляшки, на внутренней стороне крышки можно будет прочитать сообщение от волшебницы. Если пришло новое послание, шкатулка начинает наигрывать мелодию «Сансельбийского вальса». Распространенный у магов способ связи, причем Демчо еще в школьные годы вычитал в популярной книжке, что за образец они взяли какие-то высокотехнологичные приборы, изобретенные на Земле Изначальной еще до колонизации Долгой Земли.

Контейнер был не столько тяжелый, сколько громоздкий и неудобный, а тащить – только пешком: «пурпурный крест», эта мохнатая ползучая загогулина, когда у него начинается всплеск активности, выводит из строя любую технику в метровом радиусе. Влезешь с ним в автобус или трамвай, непременно что-нибудь заест, заглохнет, переклинит. А то еще трамвайные обереги затрезвонят, и кондуктор тебя взашей вытолкает.

На улице с плохим асфальтом и большими тенистыми тополями какой-то шкет выкрикнул в спину: «Помойный Демчо!», тут же ушмыгнув в подворотню. Драться с Демчо соседские ребята побаивались: может отлупить. Безобидный с виду Тим знал немало боевых приемов и внука за эти два года кое-чему обучил. На резонный вопрос, почему же он в таком случае никого не бьет, дед ответил:

– Трус я, Демчо. Никуда не денешься, трус, потому и перед Серой Дамой склонился. Ежели к стенке припрут, и не отболтаешься, и бежать некуда, покажу зубы, а чтобы просто так – мои зубы дорогого стоят, лучше их поберечь.

Демчо не все дедовы принципы разделял. Вот наступит осень – пора строгих нравов, и если хоть одна сука припомнит ему или маме, что он родился зимой от внебрачной связи, вломит он этой суке по первое число, чтобы сразу в дежурную травматологию.

В парке Медных Шаров было всего два медных шара – позеленелые и неприметные, на каменных тумбах по обе стороны от входа. Аурелия сидела на скамье под акацией возле выцветшей палатки мороженщика и ела эскимо в серебряной обертке. Демчо с ящиком пристроился на другой скамейке. Госпожа Аурелия внушала ему не то чтобы неприязнь, а скорее уважительное отторжение. Высокая, полногрудая, осанистая, она статью напоминала Серую Даму, и этого было достаточно, чтобы вызвать у него оторопь. Светлые волосы лежат идеально гладким каре, длинное платье из дорогого переливчатого шелка, золотится на солнце прозрачный шарф – сразу видно, что служит во дворце.

Пока она с томным наслаждением уписывала мороженое, Демчо едва не соблазнился: может, тоже взять? Оно здесь высший сорт, вдобавок на нее поглядишь – самому захочется, словно дразнит. Но лучше после, на обратном пути. Он отвернулся, и тогда колдунья, мигом расправившись с остатками эскимо, поднялась со скамьи. Точно ведь дразнила, а как он перестал смотреть, ей стало неинтересно. Лицо неприступно строгое, как у школьной директрисы, по виду не подумаешь, что она склонна к таким девчоночьим фокусам. И лет ей двести пятьдесят, не меньше.