Текст книги "Гостеприимный край кошмаров"

Автор книги: Антон Орлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Выбравшись из лаза, долго плескались в темной речке. Она хоть и заморочена, для «своих» ничего страшного. Отражения ухмылялись и растекались смутными творожисто-бледными пятнами, а белые и розовые лепестки цветов, облетевшие с прибрежного кустарника – по-кесейски называется ариссахья, – покачивались на обсидиановой воде, словно крохотные лаковые лодочки.

Услышав о повестке, Серая Дама сказала:

– С нами воевать тебе нельзя. Если я тебя отмечу свой знак, чтобы кесу не убивали, ваши колдуны это увидят, и люди сами тебя убьют. И нельзя давать клятва, которая ты нарушишь, это не честь. Но я сделаю так, что ты будешь показываться больной. Чары, порча. Не настоящая порча. Страха не надо, не опасно для здоровья. Иногда будешь болеть, и туда не позовут.

– А если раскусят, что это нарочно, и меня засудят как симулянта? – спросил Демчо, изнывая от тягостного чувства. Не нравился ему этот разговор, все это до умопомешательства неправильно, но куда денешься.

– Они станут думать, что тебе навели порча. Сделать такие чары не для вреда, как осторожная симуляция, стоит много денег. Бешеные деньги, так говорят, да? Не подумают, не угадают, – она улыбнулась, сверкнув острыми жемчужными клыками. – Вы мне говорите про жизнь у людей – тогда я могу постигать и плести выводы, вы могли бы так же.

Дала понять, что они два дурака. Утвердила свое расовое превосходство. Ну и Мерсмон с ней.

Как на него навели чары, Демчо не почувствовал. Теперь еще и симулянт… И все-таки надо жить дальше. Стряхнув с глаз отросшую челку, он развязал рюкзак и начал вытаскивать товар.

– Наргиянси, вы всегда берете шампуни для длинных волос, – и с чего вдруг пробило на бойкую рыночную болтовню, словно какого-нибудь долбанутого юного менеджера из никесовской стекляшки, да еще сейчас, когда в душе нестерпимо саднит. – Я видел иноземные шампуни для короткошерстных кошек, возможно, они подошли бы вам больше. Если хотите, принесем на пробу.

Дедово сухое лицо побледнело, да Демчо уже и сам понял, что сболтнул глупость: вдруг она обидится… Но когда общаешься с магами, способными проникать в чужой разум, оно, хоть и неприятно, имеет один безусловный плюс: тебя не могут неправильно понять. Вот и наргиянси не усмотрела в его предложении ничего оскорбительного.

– Это не мое. Для человека, уход за длинные волосы. Шерсть кесу – другой уход, ваши средства гигиены не надо.

Для какого еще человека, поразился Демчо, разве в Гиблой зоне живут люди? А потом сообразил: Мерсмон, враг всех людей и Высших, сам-то ведь тоже человек, и изображают его всегда с длинными нечесаными патлами. Значит, вот для кого шампуни и коньяк покупаем… И ладно, ведь от этого никому не плохо, а зелье, зачарованное Темным Властителем, в свое время спасло Демчо ногу. Они с дедом всего лишь торговцы – между теми и этими, вроде ничейной связки улетевших воздушных шаров, которая болтается между небом и землей.

– Кошка – ласкательная прелесть, из то хорошее, что принесли сюда люди, – даже тонкие белесые шрамы на бархатном лице Серой Дамы слегка изогнулись, как будто присоединяясь к мечтательной улыбке. – Кошки восторгательные существа, изысканная живая радость, про них можно слагать стихи…

– Не хотите взять котенка? – брякнул Демчо. – У нас Шаби недавно родила, два полосатых и одна трехцветная. Ищем, куда пристроить.

– Хочу, но нельзя. В Гиблой стране кошки не живут. Скоро умрет, буду грустно жалеть. Не надо выполнять такое желание.

Ага, кошек ей жалко, а людей нет. Но развивать эту тему никакого смысла.

На обратном пути, когда добрались до людных мест, у Демчо случился первый приступ.

Чисто выметенные тротуары. Ослепительно-белые стены с высокими арками, за которыми маячит что-то фешенебельное и ухоженное. Величавые кариатиды подпирают балконы, похожие на пышные заиндевелые клумбы. Даже солнце здесь сияет торжественно, а затененные и ярко освещенные объемы пространства сменяют друг друга, как на параде.

Прохожих негусто. Когда из-под арки впереди выступила девушка, Стах, пусть и пребывал в задумчивости, обратил на нее внимание сразу. Да она и не таилась.

– Привет, леспех! – бросила Инга с той дружелюбной грубоватой развязностью, которая пристала скорее старому боевому товарищу, чем даме из поднебесных слоев общества, которую видишь всего-то в третий раз.

– Привет, – отозвался Стах, остановившись.

Встреть он эту Ингу, не зная, кто такая, ни за что бы не заподозрил, что перед ним одна из Высших.

Ладно скроенная, но без той утонченности линий и форм, которая так поражает в Эгле. Хорошенькая мордашка. Вьющиеся темные волосы подстрижены коротко, шапкой. На модной иноземной майке изображен механический человек с торчащими отовсюду орудийными стволами. Серые в лиловых пятнах штаны, разношенные спортивные туфли. Ничего из ряда вон, разве что глаза цепляют – яркие, с угрожающим блеском: «Я – Высшая, примите к сведению».

Выражением лица и повадками Инга напоминала Стаху тех девчонок, которые в учебных заведениях с энтузиазмом вступают в добровольные молодежные общества и силком тащат туда тех, кто добровольно вступать не хочет. На работе локтями отпихивают конкурентов и отпускают шпильки в адрес нерасторопных. Осенью и зимой бегают на Суды Морали, да с таким удовольствием, словно их там сластями угощают, и при случае доносят – с кристальной уверенностью в собственной правоте – на тех, кого эти суды разделывают, как повар куренка. Любят ловить на промахах, это для них тоже слаще всякого пирожного.

– К Эгле направляешься?

– Само собой, – отозвался Стах нейтрально-миролюбивым тоном, отметив, что пятен крови у нее на одежде не видно: значит, сама побывать в гостях у Эгле еще не успела.

– Уже получил какое-нибудь головоломное поручение? Наверняка получил, то-то тебя все время где-то носит.

– А если и так, тебе-то какая разница, высшая госпожа?

Язык не поворачивался говорить «вы» в ответ на ее «ты». Если в Эгле едва уловимо, словно аромат дорогих духов, ощущалось сокрушительное могущество хрупкой королевы, то Инга, сколько бы лет ей там ни было, производила впечатление воинственной девчонки из тех, что каждой кастрюле крышка. Но забываться не стоит, эта девчонка одним мановением пальца сотрет его в порошок. Подвид полубогов. Хорошо хоть кровь не пьют.

Инга состроила гримасу:

– Давай без «госпожи». Может, я тебе сочувствую. Луна с неба твоей хозяйке понадобилась, что-нибудь в этом роде?

– Не с неба.

– Хм… Если Эгле послала тебя за луной из ближайшего пруда, все равно не позавидуешь. Ты выбрал не ту компанию, леспех.

– А ваша компания чем лучше?

– Да уж мы не дурака валяем и не декадентствуем, как те, с кем ты связался. Открой глаза, их интересуют одни удовольствия. Непрерывное коллекционирование наслаждений, безобидных и не очень, день за днем, год за годом, век за веком. Нон-стоп, как говорят туристы с Изначальной. Тебе оно нравится?

– Если вы от них принципиально отличаетесь, где вы были во время прорыва?

– Где кому полагалось, там и были, – она предупреждающе прищурилась, не спеша уходить с дороги.

– Тогда позволь поставить вопрос иначе: почему вас не было на береговой стене Танары?

Снова хмыкнула, тоненько и презрительно.

– Ты задаешь пошлые, неумные и банальные вопросы, леспех. Не ожидала от тебя такого. Прорывы эти – ваша проблема, сами обороняйтесь.

Стах хотел сказать, что у него есть имя, но передумал: она небось только того и ждет. Мерсмон ее знает, зачем ей понадобилось это сближение. Скорее всего, чтобы насолить Эгле.

– Если бы вы там были, не погибло бы столько народа.

Инга приосанилась, словно примерная школьница, отвечающая урок у доски.

– Может, вас еще и манной кашкой покормить? С ложки, чего уж мелочиться! Люди должны самостоятельно решать свои проблемы.

«Ага, и кто же из нас городит банальности?»

– Вы, значит, не люди, а?

– Мы – Высшие, мы переросли человеческое. Скажите спасибо, что мы положили конец Темной Весне и заточили всеобщего врага в Кесуане.

«Молодцы, так хорошо заточили, что он каждые три-четыре месяца прорывы устраивает».

Инга догадалась, что вместо «спасибо» собеседник выдаст что-нибудь в этом роде, и моментально исчезла. Отступив под арку, растаяла в воздухе. Или даже иначе: таяние – процесс, занимающий хотя бы несколько секунд, а Высшая в дешевой майке с картинкой пропала в мгновение ока. Словно никого тут не было и весь этот разговор померещился Стаху с тридцатиградусной жары.

Миновав еще одну арку, завернул в подворотню. Чтобы отворили решетчатую дверцу, надо нажать на кнопку массивного яшмового звонка. Приглушенная белизна мрамора, голубоватые тени. Посреди сверкающего на солнце дворика журчит небольшой фонтан, струи бьют из громадной друзы хрусталя. На фасаде элегантного двухэтажного особняка мозаичные ирисы: синие, фиолетовые, изумрудные мазки по молочному фону.

– Ты разговаривал с Ингой? – усмехнулась Эгле, когда Стах налил ей иноземного бананового ликера, а себе взял жестянку пива из холодильника.

– Да, попалась навстречу. Она тоже где-то здесь обитает?

– Как бы не так. Жемчужный Акрополь для них слишком благопристойный район. Презирают и все такое. Из наших многие тут поселились, а эти принципиально избегают комфорта и роскоши, а то вдруг соблазн проклятый одолеет. Инга здесь болтается, когда хочет напакостить – подпустить какой-нибудь дряни в фонтан или загадить мои клумбы. Не удивляйся, их удалая компашка не считает мелкое хулиганство недостойным занятием. Подразумевается, что они такими методами до кого-то что-то доносят, хотя я до сих пор не разобралась, в чем тут изюминка.

– Мне показалось, ей не двенадцать лет, – недоверчиво ухмыльнулся Стах.

– Ей много-много раз по двенадцать, а толку-то? Это еще цветочки, ягодок ты не видел. Как она в свое время на Мерсмона вешалась – это было что-то!

– На какого Мерсмона? Темного Властителя?

– На какого же еще? Он, к общей радости, один-единственный. Инга тогда втрескалась, как дура-школьница в крутого бандита с пижонским автомобилем. Это было до того, как он стал Темным Властителем, но все равно такой эпатаж… Оцени: она к нему липла, а он ее ни вот столечко не хотел. Беда в том, что с тех пор, как Ингу сделали Высшей, у нее в головенке не укладывается, чтобы она – и вдруг не получила желаемого. Мерсмону было на нее наплевать, даже хуже, он ее в грош не ставил. Кстати, Инга – протеже госпожи Тарасии Эйцнер, которую ты здесь уже видел. Старуха сильна, из самых могучих в этой банде, после господ Андреаса и Конрада. Ничего удивительного, что меня в тот раз порвали, как ненавистную грелку с вышитой розочкой.

– Эгле, раз уж речь зашла о Мерсмоне, – может, и не стоило ворошить эту тему, к тому же второй раз за день, пусть и с другой собеседницей, но Стах не смог удержаться, он ведь знал на собственной шкуре, что такое прорывы из Гиблой зоны. – Почему вы его не убили? Или, если для этого есть какие-то причины, о которых ты не можешь сказать, почему предоставили ему такую свободу, что он устроил себе целую Гиблую страну, от Кесуана до Кордеи, и творит там всякую хрень? Кому это нужно, чего ради, вот что я хотел бы понять…

– Ты прав, причина есть, – она смотрела в столешницу, опустив длинные загнутые ресницы и по-детски покусывая губы. – Он ведь не просто один из сильнейших магов за всю историю человеческой цивилизации на Долгой Земле, а еще и лесной колдун – то есть, помимо прочего, связан с Лесом и может черпать силу оттуда. Нам пока не удалось его убить, хотя над этим вопросом ведется работа.

Ответ Эгле, неожиданно бюрократический, несмотря на грустный доверительный тон, вызвал у Стаха оторопь, а вслед за ней прилив раздражения.

– Так-таки нельзя было запереть его понадежней?

– Ты не дал мне договорить!

В ее голосе проскользнул упрек, шелковистые ресницы обиженно затрепетали, и он почувствовал себя грубым животным. Отвел взгляд, неловко сцепил руки в замок.

– Вначале, после нашей победы, он был очень надежно заперт. Скручен заклятиями так, что не мог ни шевелиться, ни колдовать – только мечтать о смерти, как будто заживо мучился в аду. Это должно было продолжаться до скончания времен, но летом того же долгого года его освободила одна серая дрянь, Ис…

Эгле словно прикусила язык. Вскинув ресницы, глянула на Стаха с беспокойством.

– Человеку лучше не знать, как ее зовут. Она само свое имя превратила в оружие. Если сработают чары, которые она ухитрилась вплести в этот набор звуков, как будто захлестнется скользящая петля, и потом, когда уснешь, тебя затянет в Отхори. В курсе, что это за место?

– Где-то слышал… Кесейское слово?

– Отхори – Страна Снов и Кошмаров, преддверие Намутху – Страны Мертвых, пограничная область между жизнью и смертью. А что такое синдром Рухлера ты, надеюсь, знаешь?

– Что-то типа летаргии, верно? Человек спит и спит, и никак не добудишься.

– Это не афишируется, но больные с синдромом Рухлера – те, кто угодил в Отхори и не могут оттуда выбраться, то есть проснуться. Они так и блуждают в кесейских кошмарах, пока не умрут. Высшего, провалившегося в Отхори, разбудить можно, хотя это не всегда легко, а обыкновенному человеку ни врачи, ни колдуны не помогут. Изредка бывает, что страдающие синдромом просыпаются сами, но в большинстве случаев о здравом рассудке после этого говорить не приходится, личность разрушена. В своем уме остаются считаные счастливчики. Темный Властитель и главная ведьма Гиблой страны чувствуют себя в Отхори как дома, а для нас это вражеская территория.

– Но тогда получается, попадать в Отхори должны все, кто знает ее по имени, в том числе кесу? Наверное, я чего-то не понял…

– Тут на самом деле сложно, такая магия, черт ногу сломит. В Отхори тянет тех, кто через ее имя попал в ловушку, потому что она так захотела. Очевидно, на кесу это не распространяется. Меня и остальных наших там были бы рады увидеть, но мы после нескольких инцидентов обеспечили себе защиту.

– Почему вы не убили эту ведьму за компанию с ее товарками?

– Упустили, – процедила Эгле, потянувшись к бутылке с банановым ликером. – Ту нашу операцию иногда называют Кесуанской бойней, и это в самом деле была бойня. Оптимальный для людей Долгой Земли выход из тогдашнего расклада. Надо было выбирать: или они, или человечество. Мы позаботились о том, чтобы некому было прийти Мерсмону на помощь, уничтожили всех его клыкастых сучек, кроме одной. И этой одной твари хватило, чтобы все испоганить!

Милое манерничанье с Эгле слетело, теперь она говорила устало и зло, как профессионал, чья работа пошла насмарку.

«Как же вы ее упустили?» – хотел спросить Стах, однако промолчал.

Допив ликер, она приступила к рассказу:

– Ис… Тьфу, забудь, этой мерзавки не было в Кесуане, когда мы его наконец-то одолели. Ее выгнали. Перед этим она допустила оплошность и поступила, как заведено в таких случаях у серой знати: сама себе исполосовала лицо ритуальным ножом и на коленях приползла к Мерсмону, чтобы тот решил ее участь. Можно было ожидать, что он велит ей покончить с собой, или сам убьет, или прикажет казнить. С человеком он так бы и поступил, другое дело – серая сука! Темный Властитель пощадил ее, отправил в изгнание. Тоже сурово, но есть шанс выжить. Ее подчиненных разжаловали в младшие воины и оставили в Кесуане, к этому времени у них каждый боец был на счету, так что она ушла оттуда одна.

– Кесу – и приползла на коленях? – недоверчиво уточнил Стах. – Если Темный Властитель настолько их поработил, чего же они не взбунтовались?

– Немножко не так, это не рабство, а кесейские представления о чести. Раз она совершила непростительный промах – должна понести наказание, предписанное обычаем. Избегать наказания – с их точки зрения бесчестье. По свидетельствам людей Мерсмона, которых мы допрашивали, он тогда едва не рехнулся от горя, так что серая вассалка, не оправдавшая доверия, вела себя, по кесейским меркам, адекватно ситуации.

– От горя? А что она натворила?

То, что всеобщий враг способен испытывать горе, выламывалось из привычной для Стаха картины мира – словно собачий хвост, выросший на помидорном кустике, или городской трамвай, плывущий по транспортной траншее с одного острова на другой вместо зверопоезда.

– Мягко говоря, оплошала. Не уследила за личной собственностью повелителя.

Лукавая и недобрая улыбка, появившаяся на прелестном личике Эгле, на долю секунды показалась Стаху почти отвратительной, хуже какой-нибудь несусветной гримасы. Было в этой короткой улыбке и сопровождающем ее взгляде что-то отталкивающее, невыносимое. Словно открыл любопытства ради дамскую косметичку, а оттуда высыпалась горсть раздавленных пауков. Но это выражение тут же исчезло, и через полминуты он уже сомневался: было что-то или нет? Скорее всего, нет.

– Что за собственность?

– Достаточно ценная для Мерсмона, чтобы приставить для охраны десяток аласигу во главе с этой дрянью. Благодаря нашим массированным атакам серым сучкам пришлось несладко, и они проглядели то, что должны были стеречь, как зеницу ока. И… Тьфу, опять чуть не вырвалось ее проклятое имечко, и ведь я не пьяная, мы от алкоголя не пьянеем. Мерзавка ушла в южную сельву, и след ее простыл. Изгнаннице положено скитаться по глухомани в одиночку: уцелеет – ее счастье, нет – значит, туда и дорога. Эта сука выжила, а узнав о том, что Наргиатаг побежден и все его союзники уничтожены под корень, пошла обратно в Кесуан. По обычаю, у нее не было права на возвращение, но, с другой стороны, какой смысл в изгнании, если никого больше не осталось? Клыкастая гадина, преодолев все препятствия, добралась до Мерсмона и частично освободила его от наших чар, не постояв за ценой. Она буквально пытку по доброй воле вытерпела и все равно не отступилась, чертова сука… Разумеется, спасенный из ада повелитель простил ей старую провинность и отменил изгнание. Да еще б не отменил: хоть одна живая душа рядом. Досадно то, что бестия действовала у нас под носом, и когда мы обнаружили, что дело дрянь, было уже поздно. Она аласигу, это воины-тени, способные во плоти уходить в Алас, – теневое продолжение материального мира, что-то вроде каймы, окружающей каждый предмет и каждое место. Аласигу могут там перемещаться и наблюдать оттуда за происходящим, из-за этого их считают невидимками.

– Знаю. Во время лесных рейдов мы с ними сталкивались. Счастье еще, что их не очень много.

– Для того чтобы похерить нашу победу над Темным Властителем, одной за глаза хватило.

– Чем он их поработил? Или чем купил? Это же хищная раса, и психология у них как у хищников. Еще и оголтелый матриархат.

– Он водил с ними дружбу чуть ли не с детства, при полном взаимопонимании. Сумел вписаться в кесейские понятия о чести, которые для нас чаща темная, ему это всегда было ближе, чем человеческая мораль. Лесные колдуны умеют находить с кесу общий язык, предатель на предателе… Вдобавок Мерсмон эту серую погань много чему научил: придумал для них удобный алфавит, ознакомил с позиционной арифметикой, с нашей техникой и огнестрельным оружием, с продвинутыми способами обработки металла и дьявол знает, с какими пакостями еще. Кесейский просветитель, мать его… Кстати, его мать, Изабелла Мерсмон, была лесной колдуньей и тоже играла в эти игры, но ее хотя бы власть не интересовала. Этот моральный урод столько времени спустя начал мстить за ее смерть, да еще с такой остервенелой жестокостью…

– Постой, постой, разве он не сам ее убил? Везде же написано…

Эгле поморщилась, выразительно вздохнула и ничего на это не сказала.

Налила себе ликера, уставилась на рюмку, словно впервые увидела изящный перламутровый бутон, оплетенный серебряной филигранью, и негромко произнесла:

– Мы, Высшие, делаем что можем. Регулярно совершаем рейды в Кесуан и наносим превентивные удары, чтобы Мерсмон не смог полностью избавиться от связывающих заклятий. Суку-ведьму никак не поймать, но бывает, что удается прихлопнуть кого-нибудь из кесу, которые тянутся туда со всех концов Леса, чтобы учиться у Наргиатага и его доверенной мерзавки. Боже, Стах, как я устала от этой бесконечной войны с Гиблой страной…

Он накрыл ладонью тонкое беззащитное запястье. Как еще ее поддержать? Разве что не задавать больше дурацких вопросов, но все-таки не вытерпел, спросил:

– Эгле, почему вы не повторите то, что проделали так блестяще семь с половиной долгих лет назад? Вы же тогда полностью победили! Если вы снова скрутите Мерсмона теми же заклятиями и на этот раз приставите постоянную охрану, чтобы ведьма до него не добралась…

– Хорошенького ты о нас мнения! Мы, по-твоему, не пробовали? Бесполезно. У него ненормальная сила сопротивления, да еще такой магический потенциал, что больше его никак не сломать, можно только ослабить.

– В тот раз получилось.

– Послушай, Стах… О чем сейчас скажу, помалкивай, как будто дал подписку молчать как рыба. В тот раз нам невероятно повезло. Мы тогда использовали одно безотказное средство… Случай подвернулся неожиданно, и мы решили – почему бы нет? Даже не рассчитывали на такой сокрушительный результат, но как Мерсмона пробило, это было что-то! Бледная, как у трупа, каменная морда, запавшие покрасневшие глаза – покрасневшие, представляешь? Мы еще немного подождали, пока он дозреет, и нанесли окончательный удар. Иначе, боюсь, так бы все и тянулось с переменным успехом. Он и правда исключительно силен.

– Неужели нельзя опять применить то же средство?

– Да если б только можно! Оно было одноразовое, из того барахла, которое уничтожается в момент использования.

Снова, всего на секунду, мелькнула неприятная улыбка. Словно прием, позволивший Высшим одержать верх над Темным Властителем, был отнюдь не джентльменским и Эгле до сих пор вспоминает об этом с болезненным злорадством. Словно у нее там замешано что-то личное, да такое, что подробностей нипочем не расскажет.

– Главное, тем, кто охраняет южную стену Танары, нечего считать ворон и медузников, – заговорила она с легким раздражением, стряхнув мутноватое наваждение прошлого. – И зачем туда пускают туристов? Пню ясно, что за деньги, но кормятся на этом вовсе не Высшие! Разве я не права? Жертвы прорывов – расплата за коррупцию.

На это возразить нечего. Официально в полосе риска на Танаре гражданским лицам находиться запрещено, неофициально – взятки с любителей острых ощущений обеспечивают кое-кому недурные доходы, на безбедную старость хватит. На этой роковой территории шагу не ступишь, чтобы не наткнуться на микроавтобус, палатку или парочку-другую восторженных иноземцев, ожидающих, когда начнется знаменитое шоу под названием «Прорыв».

– Недавно Летняя нагрянула туда с высочайшей проверкой, – добавила Эгле с усмешкой. – Ходят слухи, собственноручно надавала пощечин ворюге-коменданту, который хотел от чистого сердца поделиться с ней выручкой. Эта может, ей палец в рот не клади – откусит, разжует и выплюнет тебе же в лицо. Стерва.

Стах уже усвоил, что в устах у Эгле «стерва» – не оскорбление, а высшая степень похвалы.

– Дай бог, чтобы Летней госпоже удалось разобраться с этим гадючником. Она вроде бы грозилась…

– Мечтай. Коррупция увяла только при Мерсмоне, потому что взяточников, казнокрадов и вымогателей он без суда отдавал своим серым сучкам на пропитание. Вот тогда они плакали, но держались, не гребли под себя в четыре руки, жизнь дороже. А Янари ничего не добьется, ей напугать их нечем. Разве что скопит меньше, чем другие, да наживет лишнюю сотню врагов. Хватит об этой тягомотине. Ты мое поручение выполнил?

– Я над этим работаю, – сказанул Стах, лишь после запоздало подумал, что это может быть понято как издевка.

– Звучит солидно… Хочу надеяться, твоя работа надолго не затянется, мне правда-правда очень надо. А теперь как насчет меня утешить?

Она оттолкнула иноземный столик на колесиках, сверкающий серебристым металлом, розовой эмалью и алмазной россыпью стразов. Столик наткнулся на раскинутую посреди комнаты шкуру белого медвераха, брякнула посуда. Эгле, пахнущая мускусом и жасмином, очутилась на коленях у Стаха в тот же миг, когда соскользнуло на пол ее шелковое кимоно с веткой мимозы на бледно-желтом фоне.

Перед визитом к колдуну Лерка замазала пожелтевший фингал перламутрово-синими тенями для век и тональным кремом. То, что получилось, смахивало на куклу с расписной мордашкой или на жрицу наемной любви, собравшуюся на работу. Подумав, смыла косметику и отправилась на трамвайное кольцо в своем обычном облике.

Настроение было смурное.

Дружба с Лидией естественным образом сошла на нет: после доверительной беседы с адаптером Лерка чувствовала себя едва ли не тайным осведомителем, это ее смущало, а девочка, узнав от Марианны об их встрече, замкнулась в себе. Разговаривала как раньше, но больше не откровенничала, словно в одночасье выздоровела и нет у нее больше никакой мнемотравмы. Она ведь не просто тринадцатилетний подросток. Фрагменты прежней, более взрослой личности – словно провалы среди травы на лужайке, и черт знает, какая там глубина, какой жизненный опыт. Беда в том, что всегда находились желающие решать за нее: в прошлой жизни любовник, который был порядочной скотиной, а теперь психолог и Никесы. Лерка ее в общем-то понимала (тоже бы в такой ситуации всех послала), но было немножко обидно. С другой стороны, оно к лучшему: раз нет возможности совершить предательство – пусть совсем маленькое, безобидное, в интересах терапии, – совесть будет чище. Своей совестью Лерка дорожила.

Личная жизнь тоже не ахти какая радужная. Бескомпромиссный эколог девушками интересовался в сугубо физиологическом смысле. Перепихнуться, так это у него называлось. Романтика для Йонаса в другом: нарыть что-нибудь пострашнее, переворачивающее вверх тормашками представления обывателя о реальности, а потом нести в массы. В гостиничном номере с ползучей живностью на потолке, ржавой оконной решеткой и пятнами на обоях Лерка влепила ему по физиономии и стремглав выскочила, хлопнув дверью: насчет «перепихнуться» – это не к ней. Вероятно, Йонас остался при убеждении, что его подло продинамили. Не хам, добродушное животное, даже злиться бесполезно. А для Берта Никеса она недостаточно хороша: чтобы его заинтриговать, надо быть королевой рекламных акций и успешных продаж. К тому же не шла у нее из головы та фраза Берта: «Валерия, у меня много сестер…»Одной больше, одной меньше. Все-таки не может быть, чтобы он и вправду так относился к Лидии и остальным девочкам… Но тогда почему? Это ведь не было шуткой.

Честно говоря, в глубине души она мечтала не о таком парне, как Йонас или Берт. Ей бы с вампиром познакомиться – вечно юным, нечеловечески прекрасным, изящным, как облитая лунным светом хрустальная статуэтка, и они бы гуляли вдвоем по ночному городу… Но здешние вампиры – бессловесная летучая гадость с мохнатыми щупальцами. Еще, говорят, кесу любят пить теплую кровь своих пленников, тоже не то. Лерка уже смирилась с тем, что тайная мечта не сбудется, но хоть бы уж подвернулся кто-нибудь, не помешанный на голосах мироздания или мегапродажах!

Третья причина для печали: послезавтра вечером ее не возьмут в Эоловы Чертоги Летнего дворца. Как Золушку на бал. Все из-за того же фингала.

Традиционный праздник с концертами, угощением и толпами гостей, юные менеджеры из школы Никеса удостоятся чести помогать дворцовому персоналу, но такая честь не про тех, кто лезет в уличные драки и после ходит с битым лицом.

– Узнала что-нибудь новенькое? – деловито, словно резидент тайной агентуры, поинтересовалась Злата.

– Нет. Она мне больше не доверяет. В этом стеклянном муравейнике ничего не скроешь.

– А ты выражай солидарность, ругай меня, говори, что психологи ни фига в настоящей жизни не понимают. Чтобы прикинуть верную тактику, мне надо побольше узнать. Я чувствую, у нее там какие-то неподъемно тяжелые глыбы. Пообщаться бы с тем больным мужиком и его заботливой приятельницей, тогда я определю, что к чему и с какого угла этот завал надо разбирать.

Младшая богиня смерти говорила с азартной досадой, ее машина в это время петляла по старым кварталам Птичьего Стана. Глядя в окошко, Лерка снова подумала о вампирах: вот бы они здесь водились… Не медузники с загребущими полосатыми щупальцами, а миловидные юноши с бледными, как луноцвет, ликами и острыми клыками, и один из них потянулся бы к ней, словно к запретному солнечному теплу… Злата затормозила возле двухэтажного кирпичного дома. По фасаду развешаны фонари с леденцово-разноцветными стеклами – не только красивая иллюминация, еще и дополнительная защита от ночных упырей. Дом был длинный, на три подъезда, слишком большой для одного человека.

– Кирсан сдает жилье внаем, – пояснила Злата. – От желающих отбоя нет, у него репутация, сюда никакое ворье не полезет. Его личные апартаменты слева на первом этаже, видишь, где окна с витражами?

Дверь, обитая дерматином, распахнулась сама собой. Темная прихожая благоухала сушеным разнотравьем, вполне подходящий запах для жилища волшебника. Из комнат выплыло инвалидное кресло, сидевший в нем древний дед выглядел до того живописно, что Лерка едва ли не впервые за время своего нахождения в этом будто бы магическом измерении не ощутила привкуса разочарования.

Сразу видно, что колдун. Крупная голова с гривой сивых волос, небрежно подстриженная косматая борода, высохшее, словно древесный корень, морщинистое лицо, под кустистыми седыми бровями молодо сверкают черные глаза. Узловатые руки выглядят сильными, несмотря на очевидную телесную немощь их хозяина. Чистая рубаха с вышивкой по вороту, жилетка из вытертого бархата, колени прикрыты пестрым лоскутным пледом.

– Ай, какую девицу-красавицу ты ко мне привела! – голос глубокий и звучный, вовсе не старческий. – Удружила, молодец… Завари-ка, Златушка, чаю, а ты, красавица, иди сюда, зачем тебе такой синячище? Давай-ка его сведем – раз, два и нету!

Лерка нерешительно взглянула на младшую богиню, та кивнула – мол, не теряйся, все свои, – и направилась по коридору на кухню.

Следом за развернувшимся креслом (ничего особенного, если забыть о том, что оно парит в воздухе не за счет антигравитации, а благодаря магии) она вошла в комнату.

Глаза разбегаются: на полу узорчатый ковер, мебель украшают резные звери, птицы, листья, виноградные лозы, на стене зеркало в наборной цветной раме (то самое, о котором говорила Злата?), в дальнем углу большие часы в корпусе из разлапистой коряги. Витражи расцвечивают диковинную обстановку винно-красными, лимонными, фиолетовыми, индиговыми, оранжевыми пятнами.

Колдун протянул руку, дотронулся сухими, как бумага, пальцами до ее лица возле левого глаза. От неожиданности Лерка отпрянула, но словно увязла в разноцветном калейдоскопическом воздухе этой удивительной комнаты.