Текст книги "Кость Войны"

Автор книги: Антон Корнилов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)

Уже у самого выхода он увидел то, что ожидал.

Драный, безвольно раскинув руки и широко распахнув рот, висел на длинном клинке, горизонтально торчащем из стены, – словно большая диковинная бабочка. Шрам на его лбу, всегда багровый, точно налитый кровью, теперь словно потух, сливаясь с лицом смертельной серизной.

– Вот так-то… – не придумав ничего другого, проговорил Берт и вытащил из-за пазухи у мертвеца Глаз.

Через несколько шагов он выбрался на чистый воздух. Солнце давно закатилось за отроги скал, но небо еще не почернело. Оно было сочно-фиолетовым, как черничный сок, очень чистым, а поперек него струйкой подмерзшего молока белел Млечный Путь.

Берт вздохнул полной грудью и опустился на первый попавшийся камень. Поднес ближе к лицу Глаз. Несмотря на предночную полутьму, камень сверкал ослепительно, лучики красного света, точно искры, пробегали по острым граням. «Словно внутри у него – мощный источник света, – невольно подумал Берт. – Интересно, как он действует? Просто посмотреть сквозь него и увидишь тайны прошлого? Какие угодно или какие пожелаешь увидеть?»

Впрочем, сидел он недолго. Поднявшись, сунул Глаз за пазуху, надвинул на брови шляпу, запахнулся в плащ и пошел вниз по едва видимой горной тропке, петлявшей, словно нитка, меж острых скальных клыков. Неприятный холодок вновь коснулся затылка, и Берт поморщился: что там еще ждет впереди? Вывернув из-за очередного уступа, он остановился резко, будто ударился лбом о незримую преграду.

– Этого следовало ожидать, – медленно проговорил он.

На тропинке стоял Капрал.

Но в руках его не было оружия, да и стоял он как-то неестественно прямо, глядя на Берта широко распахнутыми глазами, полуоткрыв рот, словно готовясь что-то сказать.

– А я думал, ты до самой Метрополии бежишь без оглядки, – осторожно проговорил Ловец, под плащом положив руку на рукоять меча.

Капрал ничего не ответил.

– Меня ждал? – продолжал Берт, приближаясь мелкими шажками. – Желаешь помириться и напомнить условия договора?

Капрал безмолвствовал. И это Берту очень не понравилось.

– Прочь с дороги! – рявкнул он, распахивая плащ, чтобы Капрал увидел его побелевшие пальцы, стиснутые вокруг рукояти меча.

Капрал едва заметно вздрогнул. Что-то заклокотало в его горле, он мучительно перекосил лицо, и красная пена заклубилась на его губах. Потом Капрал стал клониться набок, точно и на самом деле хотел уступить дорогу, но почему-то тело перестало его слушаться. И, хрипнув в последний раз, он повалился между двух валунов.

Берт стиснул зубы, когда увидел, кто стоял за спиной Капрала.

Низкорослый человечек в косматой одежде из шкур, с нечесаной копной черных волос, почти полностью скрывающей грубое лицо цвета скального камня. Длинные, свисающие ниже колен руки человечка оканчивались непропорционально массивными кистями, огромными, с корявыми пальцами, вооруженными устрашающе загнутыми когтями, которые сейчас касались земли. С когтей на правой руке капала кровь.

Берт сморгнул. Это был… Страж? Страж, и никто другой. Один из немногочисленного горного народца, обращенного Диким Бароном в рабство несколько столетий назад. Об этом тоже было в легенде о Последнем Приюте. Когда строительство усыпальницы близилось к завершению, Дикий Барон сам отобрал тринадцать достойнейших и сам выковал тринадцать пар когтистых рукавиц. С тех пор внуки тех первых Стражей и внуки их внуков надевали рукавицы в день совершеннолетия и не снимали до самой смерти. Стражи не ведали ни страха, ни печали, ни радости, ни любви: ни одно человеческое чувство не было им доступно, кроме звериной ревности своего повелителя ко всему живому и неживому. Стражи не смели входить в усыпальницу, они должны были неотступно бродить вокруг, сторожа окрестности, без всякой жалости убивая каждого, кто приблизится к Последнему Приюту… До сих пор Ловец сильно сомневался в том, что эта часть легенды – правда.

Берт медленно потянул меч из ножен. Хоть Страж был вдвое ниже его ростом, выглядел он довольно устрашающе. И дело было не только в жутких железных когтях. Лицо воина словно навеки замерло, превратившись в безжизненную грозную маску. Только глаза горели ровным черно-красным пламенем сквозь переплетения косматых волос.

Странное клацанье раздалось за спиной Ловца, слева и справа, откуда-то издалека и где-то очень близко. Берт шарахнулся назад, озираясь.

Скальные валуны оказались усыпаны воинами в звериных лохматых шкурах. С размаху вонзая когти в щели меж камней, Стражи ловко и быстро перебирались по почти отвесным стенам; словно гигантские пауки, они со всех сторон окружили свою добычу.

– Альберт Гендер, Ловец Теней из Карвада, – прозвучал среди скал негромкий, очень спокойный и какой-то даже укоризненный голос.

Берт дернулся, как от укуса ядовитой змеи. Страж, стоящий на тропинке, вдруг согнувшись, отступил в сторону, давая дорогу высокому человеку в черной монашеской одежде.

– Сет, – откликнулся Берт. Как и всегда, имя черного в его устах прозвучало плевком. – Сет, – повторил Берт, крутя головой и не веря.

Человек, обернутый с ног до головы в черную хламиду, зябко поводил плечами, будто ему было невесть как холодно. Руки его блуждали под одеждой, как две большие крысы. Лицо скрывалось под глубоко надвинутым капюшоном.

– Ты все-таки достал его, – утвердительно проговорил Сет.

– Ты о чем? – притворно удивился Берт.

– Глаз, – спокойно сказал Сет.

– Какой еще Глаз? – буркнул Берт, понимая, что отнекиваться сейчас глупо и небезопасно. – Откуда ты знаешь, что я вышел из Приюта не с пустыми руками?

– С пустыми руками ты бы из Приюта не вышел. Мне ли тебя не знать, Альберт Гендер, Ловец Теней из Карвада.

– Следил за мной?

– Это было нетрудно. Твою знаменитую шляпу можно различить издалека.

– Самому войти в Приют было недосуг?

Сет усмехнулся.

– Каждый должен делать то, что у него получается лучше других, – сказал он.

– А сейчас ты попросишь отдать тебе Глаз, – угадал Берт. – В противном случае Стражи убьют меня, верно?

– Неверно, – усмехнулся Сет. – Они в любом случае убьют тебя. Думаешь, Стражи смогут простить такое святотатство? Но в моих силах сделать так, чтобы ты умер быстро. Или так, чтобы ты умирал медленно и мучительно… как Дикий Барон.

– Отличная перспектива, – кивнул Берт, лихорадочно соображая, как бы еще оттянуть время, чтобы что-нибудь придумать. – Ты хотя бы честнее Драного.

– Что еще за Драный? – Теперь в голосе Сета прорезалось раздражение. – Прекрати болтать. Отдай мне Глаз!

– Хочу предупредить, – сказал Берт, – Драный говорил то же самое. И знаешь что? Он плохо кончил.

– Достаточно, – резко выговорил Сет. – Где Глаз?

Стражи заклацали железными когтями по скальным камням, подбираясь ближе.

– Они думают, что ты отдашь им Глаз? – поинтересовался Берт.

Сет хмыкнул.

– Наивные дураки… – вздохнул Берт.

Он сунул руку за пазуху. И вытащил камень, ярко заблиставший в ночном холодном воздухе.

Тринадцать Стражей испустили протяжный стон. Сет скинул капюшон, обнажив крупную облысевшую голову, покрытую лишь серым пушком. Бледное его лицо, с острыми чертами, словно вырезанное из древней кости, слегка порозовело. Сет выпростал из-под одежды тонкую белую руку с длинными, очень подвижными пальцами, и протянул к Берту:

– Отдай!

Заскрипев зубами, Берт сделал шаг вперед. И еще один шаг. Остановился.

– Чтоб ты сдох, гадина, – сказал он и вложил Глаз в узкую ладонь.

Сет стиснул камень, глубоко задышав. Стражи медленно поползли вниз по скальным стенам – сверкающий камень словно тянул их к себе.

– Глаз… – тихо проговорил Сет.

Этого момента упускать было никак нельзя. Не тратя времени на то, чтобы обнажить меч, Берт прыгнул вперед и толкнул изо всех сил долговязого Сета плечом в грудь. Стражи, все еще завороженные блеском Глаза, не успели даже пошевелиться, когда Сет, крепко прижимая к груди камень, с визгом полетел наземь. Берт перемахнул через него и бросился бежать.

Не сразу, но очень скоро вслед ему полетели злобные вопли и громкое клацанье – будто десяток подкованных жеребцов мчались по плоской равнине из цельного гранита. Раз обернувшись, Берт увидел, как Стражи, с невообразимой ловкостью перебирая руками и ногами, настигают его, двигаясь по отвесным стенам по обе стороны тропинки. Эта картина изумила и напугала его. Напугала сильнее, чем изумила…

Тропинка, по которой бежал Берт, словно горная извилистая речка, разбивалась о большой валун на две тонких струйки. Первая вела почти отвесно вниз, вторая поднималась вверх. Берт не раздумывая повернул на вторую.

Вопли злобного торжества ударили ему в спину. Тропинка вела на голый утес, обрывавшийся глубокой пропастью, на дне которой неслышно плескалось широкое низинное озеро, – и Стражи, всю жизнь проведшие в этих скалах, не могли не знать об этом. Впрочем, и Берт об этом знал.

Ловец выбивался из сил. Подъем дался ему очень трудно, зато преследователям было все равно, ведет тропинка вверх или вниз, – они передвигались по вертикальной плоскости. Стражи настигали.

Скалы расступились, открыв фиолетовое небо, на котором уже налились крупные желтые звезды. Край обрыва чернел всего в сотне шагов. На нем, как громадные бородавки, громоздились несколько приземистых валунов.

– Самуэль!!! – закричал Берт.

Один из валунов шевельнулся.

Стражи начали спрыгивать со скал. Они видели свою жертву – совершенно беспомощный человек на открытом голом пространстве, прижатый к обрыву, за которым гудит ночным ветром неминуемая смерть. Все тринадцать, растянувшись полукругом, медленно приближались к Ловцу, волоча за собой длинные руки, утяжеленные когтистыми рукавицами. Железные когти скребли по камням, высекая короткие пронзительные взвизгиванья.

Но Берт почему-то не спешил обнажать меч.

– Самуэль! – крикнул он снова.

Темный валун на краю пропасти зашевелился, изменяя форму, переставая быть валуном. Вот он выпрямился, приняв вид человека, – но вдруг распахнул огромные крылья, сразу став похожим на чрезвычайно крупного нетопыря.

Стражи смыкали полукруг в гибельное кольцо.

Они заметили странное существо на краю пропасти и встревоженно загомонили, опасаясь найти в нем конкурента. И впрямь – нетопырь повел правым крылом, и от его силуэта отделился комок багрового света. Словно комета, неся за собой лохматый хвост пламени, комок прочертил в черном воздухе пылающую дугу и шлепнулся под ноги Берту, взорвавшись снопом ярчайших брызг.

Берт отскочил, полоща по ветру загоревшийся плащ.

– Самуэль! – в третий раз крикнул он.

Нетопырь опять махнул крылом. Следующий сгусток багрового пламени угодил в одного из Стражей. Лохмы его шкуряной куртки вспыхнули мгновенно. Заорав от боли и испуга, воин повалился на камни. Он бил себя руками, стараясь потушить пламя, но железные когти, видно, ранили его сильнее огня – Страж орал все тише, пока не затих совсем.

Цепь нападавших разбилась. Оставшиеся двенадцать заметались по площадке. Еще несколько сгустков пламени полетели в их сторону, но не достигли цели. Стражи ловко уворачивались.

И подходили все ближе.

Они оглушительно завопили, когда Берт кинулся прямо на нетопыря. Они рванулись к нему, но опоздали. Обхватив существо обеими руками, Ловец покачнулся и вместе с нетопырем рухнул вниз с обрыва.

Стражи сгрудились на краю пропасти. Некоторое время они смотрели, как два тела, плотно сцепившись друг с другом, кувыркаясь, летят вниз, к далекому озеру, над которым клубился молочный туман.

Поймав восходящий воздушный поток, Самуэль расправил кожаные крылья, зубами потянул рычаг, который зафиксировал крылья на одной плоскости. Берт, уже успевший втиснуть свое тело в прочную петлю под сложной конструкцией из деревянных планок, ремней и дубленой кожи, наконец, обрел дар речи.

– Я уже, признаться, прощался с жизнью, – откашлявшись, сообщил он.

– Почему, хозяин? – мелодично отозвался Самуэль, висящий на ремнях между Бертом и прочной деревянной рамой, на которую были натянуты кожаные крылья.

– Думал, если в ловушку не попаду, так эти бандюги прирежут, если бандюги не прирежут, сам Дикий Барон выпотрошит, чтобы вынуть душу… А если уж от Барона уйду, так Стражи настигнут. Ну, коли и Стражи остались с носом, так старый добрый Самуэль спалит своими адскими искрами.

Шум ветра не мешал им говорить. Воздушный поток нес их, они летели с той же скоростью, что и сам ветер, и поэтому не слышали ветра.

– Прости, хозяин, – Самуэль говорил тоном печальным и извиняющимся – обычным своим тоном; вкупе с такими интонациями нежный тембр его голоса напоминал пение одушевленной флейты, – прости, хозяин, я задремал. А спросонья не смог верно прицелиться. Вы достали то, за чем шли?

Берт промолчал на это. Он молчал до тех пор, пока они не перелетели озеро и не приземлились у болотистой впадины, где паслись их стреноженные кони.

ГЛАВА 2

По окраинной улочке Катама двигался человек в черной хламиде, с лицом, скрытым глубоким капюшоном. Следом за ним шлепали сапогами по жидкой грязи двое здоровенных воинов с двуручными мечами в заплечных перевязях. На одном поблескивала стальная кольчуга, другой был одет в длинную куртку из бизоньей шкуры. Заплетенные в толстые косицы светлые волосы и бороды выдавали в них уроженцев Северной Пустоши, а массивные золотые кольца с кровавыми каплями сердолика, покачивающиеся в ушах, говорили о том, что их обладатели – члены Дома Наемников. Северяне то и дело окидывали пустынную улочку подозрительными взглядами, а, когда приближался перекресток или крутой поворот – один из воинов забегал вперед черному человеку, чтобы убедиться в отсутствии засады. Такое рвение, очевидно, объяснялось тем, что воины были наняты всего на несколько часов или тем, что им очень неплохо заплатили. А может быть, и тем и другим вместе.

Деревянные глухие стуки сопровождали троицу. Близилось время ночи, и жители окрестных домов закрывали окна ставнями.

…Черный остановился возле одного из домов, над дверью которого поскрипывала на вечернем ветерке вырезанная в виде камбалы дощечка. Внимательно оглядевшись вокруг и поежившись, будто от холода, черный толкнул дверь и оказался в тесном полутемном помещении, провонявшем горькой чешуей, крепким рассолом и тухлым рыбьим жиром. Развешенные над изрезанным прилавком рыбины металлическим блеском напоминали диковинные широкие мечи. За прилавком стоял толстяк в замурзанном кожаном переднике. Нижняя половина его лица, погруженная в рыжую бородищу, походила на пышный кустарник, из которого торчал бутон пунцовых губ. Выпуклые серые глаза были неподвижны и мутны, будто толстяк спал стоя. Черный скинул с головы капюшон и негромко поздоровался.

– Желаю и тебе здравствовать, Сет, – раздельно и бесцветно выговорил толстяк.

Сет вздрогнул. В этой рыбной лавке он был впервые и толстяка раньше не видел никогда. Но именно потому, что незнакомец назвал его имя, Сет понял, что пришел по адресу. Впрочем, в этом еще предстояло удостовериться окончательно.

– Вечереет, – заметил Сет.

– Тьма наступает, – медленно произнес условленную фразу толстяк.

– Я принес то, что обещал.

Толстяк молчал, глядя куда-то мимо человека в черном. Лицо его нисколько не изменилось с того момента, как Сет вошел в лавку.

Сет положил на прилавок кожаный мешочек, в котором угадывались очертания шарообразного предмета. Но рук с мешочка не убрал – его вдруг одолели сомнения. Придерживая мешочек одной рукой, вторую он протянул к лицу толстяка. Коснулся его бороды, провел ладонью перед глазами. Рыбник не шелохнулся. В застывших его зрачках не отразилось ничего. Тихий звон послышался в глубине комнаты – на прилавок прыгнула маленькая обезьянка с украшенной колокольчиком серебряной цепочкой вокруг шеи. Сет испуганно выругался, прижав мешочек к груди. Обезьянка уселась совсем как человек, скрестив задние лапки, а передние положив на коленки, и уставилась на Сета умными черными глазками.

– Отдай мне это, – не шевельнувшись, проговорил толстяк.

Сет шумно выдохнул. Нерешительно он положил мешочек на прилавок, развязал тесемки… Глаз, выкатившись из кожаного нутра, засиял, разбрызгивая лучи света на рыбин. Сет и сам не удержался от восхищенного восклицания, а толстяк остался безучастен – он по-прежнему смотрел в никуда.

Обезьянка вдруг, подскочив к камню, схватила его обеими лапками, проворно запихала в пасть и исчезла под прилавком. Руки Сета, запоздало протянутые к животному, поймали пустоту.

– Хорошо, – донеслось из бороды. – Очень хорошо, Сет.

Сказав это, рыбник, наконец, пошевелился. Движения его были замороженно-медленны, но точны. Из-под фартука он достал увесистый кошель и брякнул им о прилавок. Сомнения покинули Сета: он схватил кошель и, кланяясь, стал пятиться. А рыбник внезапно дернулся, будто проснулся: заморгал, зашлепал губами, приложив ладонь ко лбу, растерянно оглядел лавку, словно удивляясь, как он попал сюда и что тут делает, заметил Сета и вскинул брови.

– Что это?.. – забормотал он. – Не пил же я… почти… рыбки… Рыбки господин не желает?

Сет не успел ответить. Толстяк подавился своим вопросом и вновь окаменел.

– Хорошо, Сет, – проговорил он прежним бесцветным голосом. – Очень хорошо. Ты скоро опять мне понадобишься. Я найду тебя, Сет.

Человек в черном, добравшийся уже до порога, сглотнул.

– И помни, Сет, – закончил толстяк. – Тьма наступает…

– Я помню, – выдавил Сет и выскользнул за дверь.

Рыбник еще долго стоял за своим прилавком, безмолвный и неподвижный. Совсем стемнело, но он не зажег светильников. Ночная мошкара облепила его губы и глаза, зудела в бороде, но он не поднял руки смахнуть назойливых букашек. Очнулся он только к утру и до конца жизни ни разу не вспомнил о прошедшей ночи. Обезьянка в ошейнике из серебряной цепочки исчезла сразу после того, как вышел человек в черном.

Покинув рыбную лавку, Сет в сопровождении наемников заспешил прочь с окраинной улочки. Тяжелый кошель позвякивал у него за пазухой. Не заглядывая в кошель, Сет знал, что там – шестиугольные золотые монеты вроде тех, что изредка еще находят в развалинах древних городов Метрополии. Он не в первый раз выполнял поручения Эолле Хохотуна, и не в первый раз получал такие кошели. Платил Хохотун хорошо, но Сету часто бывало не по себе, когда приходилось встречаться с хозяином лицом к лицу. Никогда еще Хохотун не выходил в мир людей в одном и том же обличье, к тому же человеческим телам нередко предпочитал звериные. Говорили, впрочем, что, живя среди смертных, Эолле выглядел мрачным, темнолицым карликом с огромным носом, загнутым книзу, как ятаган, в красных шутовских одеяниях, увешанных серебряными колокольчиками… Каков же был истинный облик Хохотуна, не знал никто.

Наемники довели Сета до постоялого двора и расположились в зале для гостей на всю ночь. Оказавшись в одиночестве, Сет усилием воли выбросил из головы Хохотуна. Он задумался об Альберте Гендере, Ловце Теней из Карвада. Сколько раз сталкивала их судьба? И лишь вчерашней ночью встреча оказалась удачной именно для Сета, а не для Ловца. Альберт мешает ему. Почему он охотился за тем же, за чем и Сет? Да еще в то же самое время… А если бы Сет опоздал на день-другой? Хохотун умеет не только щедро награждать, но и сурово карать. И на кого, кстати, работает этот чертов Альберт? Надо бы это выяснить, надо вообще серьезно заняться этим Ловцом…

Внезапно он понял, что не очень-то ему хочется связываться с Альбертом Гендером. Было в этом Ловце Теней нечто, отчего Сета пробирал ледяной озноб – как, например, от общения с Эолле. Многие маги пользуются услугами Ловцов Теней, но обычно век Ловца недолог. Редко кто из таких ребят переживает два-три серьезных задания. А на счету Гендера уже около полусотни подвигов. Слава его гремит на всю Метрополию, он бывал в таких местах, откуда смертные либо не возвращаются вовсе, либо приходят уже не способными не то что на продолжение славных дел, а на какие-нибудь более-менее осмысленные действия. А вот Альберт всегда оставался невредимым, разве что седина на его висках становилась все гуще… Что помогает ему выживать и сохранять разум незамутненным? Какой скрытой силой он обладает? Может, он не совсем смертный? Может, он существо из тех миров, что и Эолле Хохотун или, допустим, этот чертов Маргон, под одеждой которого, говорят, прячется самый настоящий хвост, а колпак скрывает пару коротких кривых рожек? Недаром ведь Маргон никогда не снимает своего колпака…

«Надо покончить с Альбертом, – решил Сет. – Покончить раз и навсегда…»

Возможно, благоволение Эолле придало ему храбрости, возможно, по какой-то другой причине Сет вдруг понял, что, если хорошо спланировать, это дело вполне может выгореть. Конечно, надо будет подыскать специалистов. Ну а это нетрудно, особенно в такой зловонной клоаке, как Катам. Особенно имея при себе внушительной тяжести кошель с золотом. Особенно зная, что Альберт тоже остановился в Катаме. Вот опять – какого черта ему здесь понадобилось? Он что – преследует его, Сета?..

Сет даже рассмеялся от злого удовольствия, представив, как по Метрополии покатятся слухи о внезапной гибели знаменитого Гендера. Хорошо бы еще перед смертью выставить Ловца в каком-нибудь дурацком свете. Помимо всего прочего, это наверняка понравится Хохотуну – Хохотун всегда ценил остроумную шутку.

– Займемся, – сказал себе Сет. – Прямо сейчас, этой ночью…

Маргон поправил на узкой голове колпак, расписанный таинственными знаками, и нетерпеливо заерзал в кресле.

– Выскочи отсюда! – прикрикнул он. – Ну!

Гут, горбатый и длиннорукий, словно паук, безмолвно повернулся и вышел из комнаты, неслышно притворив за собой дверь. Берт проводил его неприязненным взглядом. Слуга многознатца никогда ничего плохого Ловцу не делал, но все же Берт с трудом выносил его присутствие. Черт его знает, что за человек… Всегда молчит, передвигается бесшумно – и дрожь берет, когда видишь его, сгорбленно семенящего, руками чуть ли не касающегося земли, – вроде бы и не человек, а какое-то животное… Вот и Самуэль, остановившийся у двери, опасливо посторонился, когда мимо него проходил Гут.

– Наконец-то! – выдохнул Маргон. – Давай его сюда!

Берт оглянулся на Самуэля, но никакого Самуэля не увидел. «Как и всегда, сбежал, черт трусливый», – подумал он и вытащил из поясной сумки перевязанную бечевкой шкатулку. Нетерпение Маргона было столь велико, что он не стал ждать, пока Берт поднимется со своего кресла и сделает пять шагов по комнате. Шкатулка вырвалась из рук Ловца и, плавно переместившись по воздуху, упала на колени Маргону. Бечевка, вспыхнув, мгновенно истлела черным пеплом, деревянная крышка с треском отлетела в угол.

– Глаз… – завороженно проговорил Маргон, уставившись на дно шкатулки.

Берт поглубже погрузился в кресло и сплел пальцы на животе. Маргон осторожно вытащил из шкатулки камень, держа его на ладони, поднес к лицу… Через несколько мгновений торжественно-благоговейное выражение на его лице сменилось неприступной черствой маской. Он с хрустом сжал и разжал кулак. Стряхнул с ладони красную труху и сухо проговорил:

– Значит, ты видел Глаз… Тебя кто-то обошел?

– Да, – кивнул Берт мрачнея. – Сет. Один мошенник из Катама. Очень вредный тип. Вредный и опасный. Он давно мешается у меня под ногами.

– Я сам с ним разберусь, – отозвался Маргон. – А что касается тебя… Еще раз позволишь себе подобную выходку, я превращу тебя в собаку. В хромоногую подслеповатую суку. И привяжу в квартале бедняков, где тебя в тот же день сварят в похлебке или продадут на мыло. Понял меня?

– Понял, – склонил голову Берт.

– В первый раз я тебя простил, во второй тоже прощаю, но еще раз попадешься – пощады не жди. Я не терплю обмана даже в виде шутки. Я вообще не люблю шуток. Я не забыл еще, как ты в прошлое полнолуние бесстыдно врал о своей битве с белым драконом…

– Но драконья кровь была настоящая! – осмелился протестовать Берт. – Пусть и не очень свежая… Я купил две колбы у болотного народца. Они торгуют запасами, оставшимися еще с того времени, когда в их местах водились белые драконы. Прости, Маргон, но, по-моему, это вполне естественно: немного преувеличивать, расхваливая свой товар…

– У меня не базарная лавка, – отрезал Маргон. – Оставим эту тему. Твое счастье, что дело, для которого мне нужен был Глаз, уже решено. И поэтому у меня для тебя новое задание. Не скрою, трудное и опасное, но платить я за него буду вдвое.

Берт встревожился. Всякое задание, которое он получал от Маргона, было в полной мере и трудное и опасное, но многознатец впервые говорил об этом вслух. А тут еще двойная цена…

– Я слушаю, – сказал Берт.

– Разговор будет долгим, – предупредил Маргон.

Берт кивнул в знак согласия.

– Ты слышал когда-нибудь об Орике и Кости Войны?

Берт в задумчивости постучал пальцами по коленям.

– Д-да… – ответил он, – слышал, конечно. Кто ж об этом не слышал? Древняя сказка, сколько таких старики рассказывают… Орик… – набрав в грудь побольше воздуха, начал он…

– …Сирота из прибрежного северного поселка, – подхватил Маргон. – Пираты Вьюжного моря разорили поселок, а тамошних жителей и самого Орика продали в рабство за море на туманный материк, где жили выродившиеся потомки дочеловеческого племени титанов. Бог не дал Орику ума, зато наделил крепким телом. И стал Орик копьеносцем в царстве одного из местных князьков…

– И служил парень князьку верой и правдой, и возлюбил тот его, – в тон Маргону продолжил Берт, – и приблизил к себе. И не было у того правителя сыновей, и, умирая, он завещал Орику свое царство…

– Не смей перебивать меня! – рявкнул Маргон. – Да… Так оно и было. С воцарением Орика жизнь на туманном материке переменилась. Бывший раб, не знавший в своей жизни ничего, кроме кровавых сражений, развязал войну, умудрившись стравить друг с другом враждебные царства и подмять под себя дружественные. Все диву давались, как быстро Орик, не умевший даже написать собственное имя и при счете сбивавшийся на первом десятке, овладел всем материком. Но и на этом он не остановился. Хитростью и уступками он привадил к себе пиратов Вьюжного моря, и в одну ночь, словно мстя за давние унижения, перерезал их всех до одного, оставив в живых лишь самых опытных мореходов, но и тем огрубил по правой руке, чтобы они больше никогда не могли держать меч. Теперь Орик, кроме огромной армии, владел флотом в добрую сотню кораблей, познаниями о морских маршрутах и всем опытом ведения морских боев. Он вознамерился стать повелителем всего мира. На быстроходных пиратских кораблях его воины высаживались на побережья, грабили все, что только можно было ограбить, жгли, что можно было сжечь. Одно его имя наводило такой ужас, что правители предпочитали признать владычество Орика прежде, чем воины с его кораблей ступят на подвластные им земли. Царство Орика разрасталось с необычайной быстротой, войско становилось все больше – Орик, словно яростное пламя, пожирал все, чего касался… Нам всем очень повезло, что мы не жили в те давние ужасные времена…

Маргон на минуту умолк, переводя дыхание. А Берт позволил себе усмехнуться – уж слишком близко к сердцу воспринимал многознатец легендарные события, которые, скорее всего, очень мало имели общего с реальной историей.

– Но, страстно увлеченный лишь войной, – метнув на Ловца раздраженный взгляд, заговорил снова Маргон, – Орик совсем не заботился о жизни народов, которые завоевывал. Люди были нужны ему лишь как воины. Армия все умножалась, она питалась разбоями, учиняемыми на новых и новых землях. Истинно это был злой огонь, способный гореть лишь тогда, когда есть чему гореть. Туманный материк, откуда начинал свой кровавый путь Орик, почти весь вымер от голода. Немногие, кто осмелился хотя бы в мыслях противостоять кровожадному владыке, понимали – если не остановить Орика, весь мир превратится в золу и пепел. И стали они искать способа погубить Орика.

– И только тогда вдруг прозрели и увидели, что Орик-то никогда не снимает с головы костяной шлем, – скучающим голосом договорил Берт, – который надел еще тогда, когда был рабом-копьеносцем. А шлем был выточен из цельного черепа одного из давно сгинувших титанов. Якобы парень откопал в каком-то могильнике этот череп и не придумал ничего лучше, как сделать из этой штуки себе шлем… Господин Маргон! – взмолился Берт. – Я знаю эту легенду, я еще мальчиком ее слышал! Заговорщики подстерегли Орика в походе, прокрались ночью и стащили шлем. После этого могуществу Орика пришел конец. Хитроумный и жестокий владыка полумира снова превратился в тупого увальня, который, поутру проснувшись, не сразу даже смог сообразить, где находится… При всем моем к вам уважении, господин Маргон… Уж не верите ли вы на самом деле во всю эту чушь?!

Маргон вскочил, затопал ногами, но… через минуту, тяжело дыша, снова опустился в кресло. Странно усмехнулся и прищелкнул пальцами, между которыми метнулась короткая синяя искра.

– Молчу, молчу! – хотел воскликнуть Берт, но почувствовал, что и впрямь замолчал. Губы его прочно слиплись между собой и никак невозможно было их разлепить, даже и при помощи рук.

– Отлично, – удовлетворенно проговорил Маргон. – Теперь слушай то, чего не рассказывают старики…

…Несколько минут в темном шатре не было слышно даже дыхания. Собравшиеся вокруг могучей фигуры воина не дышали, боясь и пальцем коснуться того, кто одним движением руки мог послать на смерть тысячи, кто стирал с лица земли царства так же легко, как давят сапогом мышь. Лунный свет, проникая через дымоход широким голубым лучом, освещал лицо Орика, наполовину скрытое большим костяным шлемом-черепом. Из мертвых дыр пустых глазниц торчали жесткие опаленные ресницы, из выпиленного треугольника смотрел косо переломленный нос. Твердые губы даже во сне кривились в жестокой усмешке, обнажавшей крепкие желтые зубы, от углов рта пролегли глубокие, будто трещины в древесной коре, морщины. Прокравшиеся в шатер были, конечно, вооружены, но никто не осмелился обнажить оружие против Орика. Простой сталью не убить великого владыку – это знали все… Наконец Анис, приходившийся сыном племянника того князя, который когда-то приветил юного раба-копьеносца из-за моря, зашел в изголовье Орика. И, стиснув зубы, положил ладони на холодную кость шлема, иссеченную черными следами бесчисленных ударов мечей и топоров. Орик чуть пошевелился. Тогда Анис стиснул руками шлем-череп и потянул на себя.

Мертвые глазницы ожили – Орик распахнул глаза. Люди в шатре накинулись на него всем скопом. Кто-то впихнул тряпицу в раскрывшийся рот, кто-то навалился на руки, прижимая их коленями к земляному полу, кто-то упал на ноги всемогущему владыке. Громадное тело Орика забилось, девять человек едва сдерживали его. Анис, тяжело дыша от натуги и страха, тянул и дергал шлем, но шлем – хоть и не был ничем укреплен на голове Орика – не поддавался.