Текст книги "Кость Войны"

Автор книги: Антон Корнилов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)

ГЛАВА 3

Самуэль родился далеко на западе в поселке лесорубов. Появление на свет хилого мальчика с огромной головой, ушами-лопухами, тоненькими, как прутики, ручками и ножками и голоском, тонким, словно комариный писк, отец воспринял как личное оскорбление. «Это не наследник, – прорычал он, скребя огромными намозоленными ручищами волосатую грудь, – это какой-то паучок…» В девять лет, когда его сверстники наравне с взрослыми валили лес, Самуэль просиживал целыми днями у ручья, строя из веток и еловых шишек запруды и плотины. Работать он не мог, мало того – он не мог удержать в руках топор. Вечно задираемый другими детьми, он выдумал оригинальную версию собственного происхождения: мол, произошел он вовсе не от человека, а от лесного эльфа, случайной ночью забредшего в поселок… Прослышав об этой истории, очень обиделась матушка, а отец, от греха подальше, увез юного сочинителя в ближайший монастырь.

Монашеская жизнь поначалу Самуэлю понравилась, в первую очередь тем, что в монастыре он быстро научился грамоте. И занятие ему подыскали подходящее – разбирать в библиотеке книги, стирать с них пыль и расставлять по полкам. Как-то попался в руки Самуэлю древний алхимический манускрипт. Вчитавшись в потускневшие строки, он восхитился премудрости и немедленно пожелал ею овладеть. Через неделю по монастырю поползли слухи: дескать, из кельи послушника Самуэля пахнет серой, по ночам в его окне вспыхивают искры и выкатываются клубы какого-то подозрительного сизого дыма. А тут еще, как назло, как-то ввечеру на отца настоятеля, вышедшего во двор по нужде, нагадила черная сова – и все дружно истолковали это событие дурным знаком.

Самуэля выставили из монастыря вон, напоследок посоветовав мальчику не водить больше дружбы с дьяволом, ибо это всегда плохо кончается.

Начинающего алхимика подобрал бродячий цыганский цирк. Умение Самуэля смешивать из разной дряни начинку для фейерверков и шутих циркачей впечатлило, но не так, как монахов, а в хорошем смысле. А когда мальчик обнаружил способность мастерить хитроумные механические игрушки, престарелый цыганский барон с готовностью объявил Самуэля своим приемным сыном. Развеселая кочевая жизнь продолжалась два года и закончилась неожиданно. В пятнадцатилетнего Самуэля влюбилась бородатая женщина-чревовещатель, являвшаяся, ко всему прочему, супругой барона. Барон страшно разгневался. Самуэль, не знавший, чего больше бояться: тучного старика, не расстававшегося с фамильным кинжалом, или нежеланной возлюбленной, не стал дожидаться, чем разрешится любовная драма, – и бежал.

Несколько лет он скитался по всей Метрополии. Перепробовал массу профессий, дольше всего задержавшись у оружейника, но по причине слабосилия отовсюду был изгоняем. Голодным нищим нашел его Альберт Гендер в родном Карваде. Накормив юношу из жалости, он пустил его переночевать, одарив старой своей рубахой, а тряпье и драную нищенскую суму выбросил в сточную канаву, потому что из-за этого тряпья дышать в комнате все-таки было трудновато. Лохмотья нищего с бульканьем погрузились в зловонную жижу, а сума на глазах изумленного Берта, соприкоснувшись с влагой, вдруг вспухла громадным багровым шаром и разорвалась в тысячи разноцветных искр. Ловец заинтересовался Самуэлем. Он поведал юноше о своем ремесле, а тот в свою очередь рассказал об умениях, которые успел приобрести с того времени, как лишился родного дома. В результате разговора Берт предложил Самуэлю стол, кров и жалованье, а Самуэль преисполнился к Ловцу благоговейным уважением, многократно усилившимся после того, как выяснилось, что Берт намеревается называть его полным именем, а не Вонючкой, Засранцем или Уродом, как Самуэля звали люди, с которыми сталкивала судьба.

Так Самуэль стал Ловцом Теней.

– …Вот так, – проговорил Берт, закончив укладывать дорожную сумку.

– Значит, мы направляемся в Турию, хозяин? – уточнил Самуэль. – За навершием меча Аниса?

– Верно.

– А-а… как же вы снова?.. – замялся Самуэль. – Я хотел сказать… вряд ли стоит…. Возвращаться туда… М-марта… – с некоторой натугой выговорил он и исподлобья глянул на Берта.

Тот с нарочитой сосредоточенностью вертел в руках свою шляпу.

– Позвольте, я поставлю латку, хозяин, – помолчав, предложил Самуэль.

– Только аккуратнее, – оживился Берт. – Чтобы, знаешь, незаметно…

– Да я знаю, хозяин. Не в первый раз же. Будьте спокойны.

Берт прошелся по комнате меж топчанами, потирая руки. Глаза его снова заблестели. Кажется, он уже не думал о Марте, о предстоящей встрече с ней.

– Вещи уложены, – говорил Берт. – Ну тут много времени не понадобилось. Сейчас заглянем на рынок, выберем пару жеребцов и – айда к башне Маргона. Старикан обещал нам три сотни золотых на дорожные расходы. Сразу и двинемся в дорогу, чего ждать?

Давно уже рассвело, но Сет все не ложился спать. Он бегал по комнате, то и дело передергивая плечами, будто от сильного холода. Руки, спрятанные за пазухой, неустанно шевелились, так что черная хламида на груди ходила ходуном.

Где этот чертов Комар? Давным-давно он уже должен справиться со своим делом и вернуться за вознаграждением… А его все нет и нет. Неужели и на этот раз сорвалось? Проклятый Гендер, неужели он и в эту ночь умудрился выжить?

Ставни в комнате были прикрыты, но не плотно. Сквозь щель неслышно просочилась струйка черного дыма, будто воздушная змея, перетекла по воздуху в самый темный угол и медленно приняла форму человеческого тела.

Фантом пошевелил белыми дырами глаз и прошелестел:

– С-сет… – белым ртом.

Сет дернулся и подпрыгнул оборачиваясь. Испуганные глаза его встретились с пустыми глазами фантома. И Сет замер, точно враз окоченев. Только губы его шлепали одна о другую, как два рыбьих хвоста.

Фантом оставался в углу, но руки его, неестественно удлинившись, потянулись к горлу человека, переплетаясь друг с другом тугой удавкой.

Тотчас ставни с грохотом распахнулись. Темный вихрь ворвался в комнату. Опрокинул стул, взметнул вверх бумаги со стола, повалил все свечи и сорвал капюшон с лысой головы Сета. Крупные хлопья пепла, из которых состоял вихрь, закружились по комнате, заполонив тесное пространство, будто рой черных пчел. Обезумев от жути, Сет визжа бросился к двери.

Но успел сделать только один шаг.

Воздух в комнате словно загустел, превратившись в стекло. Опадающие на пол бумаги качнулись еще пару раз и застряли в стеклянном воздухе. Ставни, скрипнув, замерли, полуоткрывшись. Сет, оцепенел в неподвижном прыжке: руки протянув к двери, а ногами почти не касаясь пола. Глаза его потухли.

Черный пепел застыл в липком воздухе, медленно растворился в нем, превратив комнату в подобие плоской однотонно-серой картины.

И под потолком, в углу, противоположном тому, где колыхался зыбкий фантом, возникла фигура сгорбленного карлика в красных шутовских одеждах. Карлик пошевелился в пустоте, подобрав под себя ноги, – звякнули серебряные колокольчики на носках его туфель и на кончике колпака – и неожиданно низким голосом произнес:

– Говори со мной, Маргон…

Глаза фантома изменились – из белых и пустых они стали вполне человеческими – слабо-голубыми, с красными старческими прожилками. Пустой провал рта обозначился бледными губами.

– Я вижу тебя, Эолле, – сказал фантом.

– Хорошо, Маргон… Для чего тебе был нужен Глаз? Зачем тебе жизнь этого смертного?

– Это мое дело… – помедлив, откликнулся фантом.

Лицо карлика, и без того темное, почернело.

– Не забывай, с кем говоришь! – понизив голос до рокочущего хрипа, произнес он. – Тебе многое открыто и многое подвластно, но и ты всего лишь смертный, Маргон. Как он, и как все в этом мире… Оставь человека в покое. Он нужен мне.

На этот раз пауза была еще дольше.

– Он мешает мне, – ответил фантом.

– А ты мешаешь мне, – отозвался карлик. – Если ты не знал об этом, я предупреждаю тебя, и больше предупреждений не будет. Оставь смертного. И забудь про Кость Войны.

Фантом безмолвствовал долго, очень долго.

– Что ты задумал, Эолле? – спросил наконец он. – Кость Войны… Так вот зачем тебе нужен был Глаз?

Карлик неожиданно хихикнул:

– Тьма наступает, Маргон. Разве не чувствуешь? Тьма наступает, и ты ничего не можешь с этим поделать. Или ты желаешь сопротивляться Тьме?

– Я не желаю сопротивляться Тьме, – сказал фантом.

– Тогда отойди в сторону. И проживи остаток жизни так долго, как позволит тебе Тьма. Ты понимаешь меня, Маргон?

– Я понимаю тебя, Эолле.

Фантом задрожал, рассеиваясь тонкими паутинными нитями. Когда он исчез, чернота поползла с лица карлика на красную шутовскую одежду – очень скоро Эолле стал чернильным пятном, и это пятно впитала в себя тень в углу.

Воздух в комнате снова пришел в движение.

Сет очнулся на полу, весь мокрый от холодного пота. Пол был усеян хлопьями черного пепла, ломкими, словно прошлогодняя листва. Пачкаясь, Сет пополз к столу. Упершись лбом в ножку стола, он всхлипнул:

– Что это было?..

Что это было? Кто скажет ему? Было, и нет. И хорошо, что нет… И не надо об этом больше вспоминать…

Трясущиеся ноги с трудом подчинялись Сету. Он поднялся, помогая себе руками, и вдруг ахнул, увидев на столе стройные высокие башенки из шестиугольных золотых монет. Башенок было тринадцать, а монет в каждой – шестижды по шесть. Сет утер лицо подолом хламиды. И тогда с необыкновенной ясностью в его сознании отпечаталось то, что ему нужно сделать.

– Как будет угодно, – зашептал Сет, неизвестно к кому обращаясь, – как вам будет угодно, господин…

Берт, наклонившись в седле, еще раз постучал кулаком в массивную, обитую железом дверь. Никто ему не ответил. Башня мага и многознатца Маргона безмолвствовала.

– Нехорошо… – тонко пропел Самуэль, выглядывая из-за густой гривы своего коня. – Очень нехорошо… Куда подевался Маргон? Он же говорил вам, хозяин, чтобы вы посетили его, он обещал вам денег на расходы… Это что же получается, Маргон больше не нуждается в наших услугах?

– Не знаю я, что это получается, – промычал Берт. – Его великомудрие изволило отвалить, не известив.

– Мы не едем в Турию, хозяин?

– Как это не едем? – удивился Берт. – Едем, конечно. Поприжаться придется в дороге, но… ничего, переживем. Если Маргон решил, что ему Кость Войны без надобности, так на такую вещь всегда покупатель найдется. Верно?

Самуэль пожал плечами.

– Верно, – за него ответил Берт и поправил шляпу.

Часть вторая
СМЕРТЬ-ОГОНЬ

ГЛАВА 1

Снежная безветренная тишина лежала на горной тропе. Путники медленно продвигались вперед и вверх, и цоканье копыт их коней тонуло в глубоком снегу. Белые хлопья падали так густо, что на несколько шагов не было видно ничего, и только когда внезапно налетавший порыв ветра сдергивал снежную пелену, вокруг вставали округлые голубые вершины Туринских гор.

Взметнувшийся откуда-то свист пронзил вечную тишину и долго дрожал, тая в сумрачном, низком небе.

– Наконец-то, – проговорил Берт. Голос его прозвучал сырым хрипом – слово, которое он произнес, было первым за весь этот долгий день.

Самуэль пошевелился в седле, рыхлые снежные пласты сползли с его плеч.

– Что, хозяин?

– Хоть что-то, – весело отозвался Берт. – Слышал? Где-то есть люди.

– А мне этот свист не понравился, хозяин.

– Свист как свист, – сказал Берт и тут же почувствовал легкое ледяное прикосновение к затылку. – Вообще-то, – добавил он, – будь наготове на всякий случай.

– Паучье жало? – осведомился Самуэль. – Или адские искры?

– Мм… больше ничего нет?

– Чертов палец. Но эта штука очень опасная…

Самуэль вынул продолговатый темный предмет величиною в палец, на ладони осторожно поднес его ближе к Берту:

– Устройство довольно примитивное. Кусок плотной ткани, несколько мощных пружин… и заряд отравленных игл. Снаряд нужно бросить так, чтобы он ударился о какую-либо твердую поверхность, тогда сработают пружины, мгновенно разбросав сотни игл. Яд действует мгновенно – это тот самый яд, которым вы убили тварь у входа в Последний Приют Дикого Барона. В общем, чертов палец уничтожает все живое шагов на десять вокруг… О прицельной стрельбе, конечно, и речи не идет.

– Выброси, – посоветовал Берт. – Э-э, то есть не сейчас. А потом. И не выброси, а похорони где-нибудь в безлюдном месте. Неужели ты не в состоянии придумать что-нибудь менее страшное, а?

– Плач русалки, – Самуэль опустил руку в один из многочисленных карманов и вытащил кожаную грушу со вставленной длинной трубкой.

– Что еще за плач? – подозрительно спросил Берт. – Эта штука уже опробована?

– Нет, – смутился Самуэль, – я ее недавно смастерил. Да вы не беспокойтесь, хозяин. Вещь безотказная и в работе совершенно безопасная.

– Ну-ну… Смотри у меня…

Сам же Берт вынул из ножен меч и положил его поперек седла. Путники двинулись дальше. Скоро тропа сузилась, по обе стороны ее выросли высокие скальные стены, и снежный покров стал много ниже. Кони пошли быстрее. И Самуэль нисколько не удивился, когда Берт тихонько сказал ему:

– Вот сейчас…

На тропу ступили трое мужчин, одетых в меховые куртки и высокие сапоги с пушистыми отворотами. У каждого поверх куртки имелся расшитый золотыми и серебряными нитями плащ – мужчин вполне можно было принять за отбившихся от каравана купцов, если бы не короткие широкие мечи, висящие на поясных ремнях и не корявые шрамы на зверских физиономиях.

– Приятного путешествия добрым господам, – очень доброжелательно поздоровался самый высокий – с черной повязкой, скрывающей вытекший глаз.

– И вам того же, – кивнул Берт и демонстративно взялся за повод. Но мужчины не посторонились. – Ну чего вам еще надо? – прикрикнул он.

Одноглазый хмыкнул. Его товарищ – с красным платком, повязанным на голове вместо шапки, – приблизившись, уже по-хозяйски похлопывал коней по мордам и приглядывался к дорожным сумкам, притороченным к седлам. Третий отступил по тропе назад и молча достал из-под плаща арбалет.

– Что нам нужно? – повторил вопрос одноглазый и принялся перечислять, загибая пальцы. – Кони, золото и оружие. Немного, правда? Провизию и одежду мы вам оставим, мы ж не изверги какие. Заплатите и того… идите себе дальше.

– Заплатить за что? – поинтересовался Берт.

– За проход, конечно, – объяснил одноглазый. – Дорога здесь одна, стороной нас не обойдешь. Ежели платить неохота, мы не неволим. Поворачивайте, откуда пришли.

– Интересно, – проговорил Берт, – с какой стати кто-то еще, кроме государя Императора, взимает налоги с дорог Метрополии?

Одноглазый вздохнул. Видимо, ему приходилось по нескольку раз в день объяснять одно и то же, и это ему давно надоело.

– Император далеко, – сказал одноглазый, – а мы – тутошние. Мы – люди Рыжей Бестии, слыхал?

– Не приходилось.

– Еще услышишь, – пообещал одноглазый. – Глянь-ка…

Он достал из-за пазухи две деревянные дощечки на бечевках. Понюхал дощечки и сладко сморщился:

– Сандал! Такого здесь днем с огнем не сыщешь. Так что подделать не того… не получится. Нате-ка, господа, на гайтан повесьте, и ни одна собака вас больше не тронет. А как с наших гор спускаться будете, вас ребята встретят, им дощечки и отдадите… Ну чего ждете, господа? Слазьте с коняшек и карманы того… выворачивайте. А Цыпа пока в ваших сумках пошебуршится… Давай, Цыпа, господа согласны платить, – ласково пригласил одноглазый.

Разбойник, носящий странное прозвище Цыпа, глупо гыгыкнул и, поправив красный платок на голове, решительно взялся за сумку, притороченную к седлу коня Берта. Берт двинул его рукоятью меча по голове. Цыпа с воем рухнул в снег, а конь Ловца, испугавшись, с громким ржанием взвился на дыбы. Одноглазый попятился, ища ладонью рукоять меча – он явно не ожидал сопротивления, зато арбалетчик с готовностью пустил в Берта стрелу, угодившую в конское брюхо.

Задние ноги коня Берта подкосились, и он повалился вместе с всадником.

В последний момент Берту удалось выскочить из седла, избежав опасности быть придавленным конской тушей. Крепко держа меч, он перекатился через голову и вскочил на ноги. Арбалетчик вкладывал новую стрелу, а Самуэль ловил прыгающими руками кожаную грушу. Одноглазый, придя в себя, обнажил меч – и с рыком кинулся в бой. Самуэль взвизгнул и сдавил грушу в ладонях, впопыхах не заметив, что трубка направлена в лицо ему самому, а не противнику. Облако едкой пыли вырвалось из трубки. Самуэль, завопив, схватился за лицо, засучил ногами и свалился с коня. Это падение спасло ему жизнь. Одноглазый рубанул сплеча, но удар клинка пришелся по конской шее, почти ее перерубив. Разбойник выдернул меч из тела забившегося в агонии животного, шагнул к Самуэлю, но тут подоспел Берт.

Ударом ноги сшибив поднимавшегося Цыпу, Ловец набросился на одноглазого, тесня его назад, к арбалетчику, чтобы тот, уже зарядивший свое оружие, не мог как следует прицелиться.

Самуэль тонко кричал, барахтаясь в снегу. Никакой помощи от него ждать не приходилось, и Берт оказался в затруднительном положении. Одноглазый, отразив первую бешеную атаку Ловца, дрался теперь осмотрительно, не нападал, лишь защищался – выигрывал время для того, чтобы Цыпа успел подняться, и арбалетчик имел возможность отбежать подальше и выбрать удобную для стрельбы позицию.

Надо было метнуться назад, разобраться с Цыпой, пока тот не очухался окончательно, но оставлять за спиной арбалетчика было слишком опасно. Прорваться же к нему мешал одноглазый. Впрочем, в голове Берта уже созрел план – но на это нужно было решиться. И когда сзади долетел злобный стон Цыпы:

– Ну, гадина, сейчас я тебе… – Берт решился.

Сильным ударом он заставил одноглазого отступить еще на шаг, а сам прыгнул на середину тропы, открывая себя. Арбалетчик не упустил своего шанса. Он нажал на рычаг, но Берт, ожидавший выстрела, мгновенно прижался к скальной стене. Стрела свистнула мимо. Ловец бросился назад, чтобы за время, пока разбойник заряжает арбалет, прикончить Цыпу, который, судя по всему, выдающимся бойцом явно не являлся, но… тут же повернул обратно. Все получилось даже лучше, чем он предполагал. Стрела, уготованная Берту, проткнула горло несчастному Цыпе насквозь. Разбойник изумленно глянул на своего случайного убийцу, разинувшего рот и опустившего арбалет, и плашмя повалился между двумя лошадиными трупами.

Это происшествие переломило ход битвы. Одноглазый вдруг без слов повернулся и побежал прочь. Арбалетчик пустился следом за ним, ради удобства отступления бросив свое оружие на тропе. Берт не стал их преследовать. Кто знает: может быть, в сотне-другой шагов их ждал еще один отряд. На всякий случай стоило поторопиться.

Ловец подбежал к зарывшемуся с головой в снег Самуэлю и за шкирку легко вздернул его на ноги.

– Хозяи-ин… – плаксиво протянул Самуэль, являя свету опухшее, покрасневшее лицо, залитое слезами, – простите, хозяин…

– На этот раз хотя бы в меня не попал, – быстро отрезая постромки сумок с седел и цепляя их на Самуэля, прокомментировал Берт. – Что бы ты делал с тремя головорезами, если бы я валялся тут, заливаясь слезами? Эх, коней жалко… Теперь придется пешком волочься… Да и припасов много не возьмешь… Хотя… пешком мы будем незаметнее. Что-то мне подсказывает, что и дальнейшее передвижение нам постараются испортить…

– Как изменились Турийские горы! – все еще всхлипывая, заметил Самуэль.

– Это да… Всего полгода прошло с тех пор, как мы здесь были, и вот… объявился какой-то подонок, который додумался собирать дань с каждого встречного. Рыжая Бестия! Чтоб ему…

Они спешно двинулись вперед. Когда тесное ущелье осталось за их спинами, путникам, опасавшимся засады, пришлось свернуть с тропы. Они тащились по пояс в снегу до самой ночи. К темноте снегопад усилился, и Берт вырыл большую пещеру, где и переночевали, не разводя огня. Утром, позавтракав насухую, наевшись снега, путешественники продолжили путь. Небо очистилось, Берт принялся определять направление по солнцу и, закончив с расчетами, мрачно сообщил:

– Сбились с дороги. Выйдем к равнине с другой стороны.

– Так выйдем же все-таки? – робко предположил Самуэль.

– Ты забыл? К равнине ведет одна тропа, с юга. Все остальные подступы обрубаются пропастями. Равнина с трех сторон окружена отвесными скальными стенами…

Посовещавшись, они все же решили продолжать путь в заданном направлении, а, как выйдут к пропасти, идти по краю до тех пор, пока не выбредут на тропу. К полудню горы расступились перед Ловцами. Они оказались на кромке глубокой пропасти. Далеко внизу расстилалась зеленая долина, где в бревенчатом домике на берегу мелкой речки жил старина Франк. «И Марта», – мысленно добавил Берт и тоскливо вздохнул. Ловец прищурившись долго смотрел вниз, так долго, что Самуэль забеспокоился:

– Что-то не так, хозяин?

– Не знаю… – процедил Берт сквозь зубы, – как-то все… Вроде бы поселок на ладони, но я не вижу… Дай-ка…

Догадливый Самуэль сунулся в мешок, порылся там и вложил в протянутую руку Гендера подзорную трубу. Берт застыл на краю обрыва. Когда он опустил трубу, лицо его было бледнее раскинувшихся вокруг снежных покровов.

– Рыжая Бестия, – неестественно спокойно проговорил он. – Наверняка это он. Кто еще мог сотворить такое?!

– Что случилось, хозяин?

– Поселок у реки сожжен, – сказал Берт. – На месте поселка – пепелище. Кажется, давнее – обугленные бревна заросли травой и кустарниками, потому я не мог сразу понять, в чем дело…

– А?.. – вопросительно начал Самуэль.

– И дом Франка тоже сгорел, – подтвердил Берт. – Ни один дом не уцелел. И ни один дом не был отстроен заново. Что это значит?

Самуэль испуганно повел плечами.

– Это значит, что, скорее всего, никто из поселка не выжил.

Берт швырнул трубу под ноги и зашагал вдоль края пропасти.

Спустилась ночь, а вместе с ней – мороз. Снег, подтаявший под солнцем, теперь крепко схватился настом. Берт и Самуэль, не проваливаясь, шли много быстрее. За всю дорогу Берт не проронил ни слова и не сбавил шага, Самуэль едва поспевал за ним. Вывернув из-за очередного валуна, Берт остановился, и Самуэль с облегчением опустился на снег, сбросив дорожные сумки с плеч.

Впереди в непроглядной тьме мерцало огоньками окон приземистое строение.

– Или мы опять сбились с дороги, – сказал Ловец, – или этот дом появился здесь недавно.

Не сговариваясь, они направились к строению. Мысли о том, что в их положении довольно опасно соваться в места, про которые ничего не известно, быстро оказались задавлены тяжелой перспективой еще одной ночевки в снегу. Оба понимали, что эту морозную ночь – без топлива для костра, без крыши над головой – они не перенесут.

– Трактир, – удивленно проговорил Самуэль, когда они приблизились к двери, из-за которой слышалось нестройное гудение пьяных голосов. – Только без вывески… Почему без вывески?.. Может быть, не стоит сюда заходить?

Берт тряхнул головой, отгоняя сомнения. И толкнул дверь.

Стряхивая с одежды снег, они вошли в натопленное, ярко освещенное помещение, перегороженное стойкой, за которой возвышался гигантских размеров бородач в кожаной безрукавке, оставлявшей открытыми могучие узловатые руки. Несколько грубо сколоченных столов вразброс стояли тут и там, и только один стол был занят. За ним сидели пятеро. Двое из этих пятерых были уже знакомы путешественникам, но Берт не смотрел на них. Замерев на пороге, он уставился на девушку в мужской одежде, сидевшую прямо напротив него. Грудь девушки перекрещивалась двумя широкими ремнями, на которых укреплялись ножи в деревянных ножнах; густые, ослепительно-рыжие волосы ниспадали ниже плеч, а под горлом на золотой цепи висел тусклый металлический медальон. Змея обвивала солнечный шар на этом медальоне.

Самуэль, выглянув из-за плеча Берта, охнул и попытался шмыгнуть обратно за дверь. Берт успел схватить его руку.

Тишину, установившуюся в зале сразу после того, как открылась дверь, прорезал удивленный голос одноглазого:

– Сами пришли…

Арбалетчик, который был теперь без своего оружия, уронил кружку, выхватывая из ножен меч. Это словно послужило сигналом – четверо мужчин повскакали с мест, а верзила-бородач извлек из-за стойки дубину, утыканную медными гвоздями.

– Повремените, – негромко проговорила девушка.

Она не отрываясь смотрела на Берта. И все так же – не отводя от него взгляда – спросила:

– Это те самые, о ком вы мне говорили?

– Они, они! – закричал одноглазый. – Они Цыпу уходили до смерти, тот даже охнуть не успел! Мы же…

– Оборвись, – коротко произнес Берт, не глядя на одноглазого. – Мы ни на кого не нападали. А этого Цыпу вы прикончили сами… перед тем, как задать стрекача.

– Это правда? – подняла брови девушка.

Одноглазый замялся. Впрочем, девушка, кажется, не ждала от него ответа. Она поднялась, при общем молчании обогнула стол и остановилась, скрестив руки, всего в нескольких шагах от Берта.

Тот снял шляпу и галантно поклонился. Видимо, приступ изумления, поразивший его при входе в зал, уже прошел. Но искорки тревоги в его глазах не погасли.

– Как мне называть вас, госпожа? – осведомился он.

– Так же, как меня называют мои ребята, – ответила она.

– Рыжая Бестия?

– Именно.

– Отвратительная кличка.

Четверо за столом ошеломленно переглядывались. Верзила за стойкой – тот даже втянул голову в плечи, будто ожидая, что потолок вот-вот обрушится на его макушку. А девушка провела ладонью по волосам и улыбнулась.

– Ребята искали вас на всех тропах, – сказала она. – Они и посейчас ищут. Вы нарушили закон, убили одного из нас и теперь приговорены к смерти.

– Насколько я помню, Турийские горы все еще принадлежат Метрополии, и законы, действующие здесь, – законы Императора. Я не слышал, чтобы Император велел карать смертью мирных путников, отбившихся от бандитов на глухой тропе.

– Госпожа! – взвизгнул одноглазый. – Прикажите, и я прямо сейчас выпущу ему кишки! Кто он такой, чтобы дерзить вам?

– У тебя уже была возможность доказать свою храбрость, – не оборачиваясь проговорила Рыжая Бестия. – А теперь этим человеком займусь я.

Она шагнула к Берту. Ловец растерянно развел руками – и тут же полетел на пол. Бестия, потирая кулак, стояла над ним, ожидая, пока он поднимется. Берт вставать не спешил. Проведя рукой под носом, он стряхнул красные капли и приподнялся на локте.

– Неплохой удар, – сказал он.

– Ты бьешь больнее, – отозвалась Бестия странно изменившимся голосом.

– Он умелый воин! – подобострастно подтвердил арбалетчик. – Госпожа, теперь нам можно выпустить ему кишки?

– Я же сказала, этим человеком займусь я. Вставай и следуй за мной.

– Вот это другое дело, – пробормотал Берт, поднимаясь.

Рыжеволосая молча повернулась и направилась мимо стойки к лестнице, ведущей на второй этаж. Снова недоуменная тишина повисла в зале, но, когда и Берт ступил на лестницу, одноглазый очнулся:

– Госпожа, ну, хоть этому-то ушастому коротышке можно пока выпустить кишки?

Берт, сидя на краю кровати, связывал шнурки на куртке – полчаса тому назад он оборвал их, не желая возиться с узлами.

– Твои живоглоты и впрямь Самуэлю горло не перережут? – спросил он.

Марта откинула покрывало и сзади оплела его руками:

– Без моего приказа они не посмеют его и щелбаном угостить.

– Слушай, у меня до сих пор не укладывается в голове, – повернулся к ней Берт. – Ты… и эти ублюдки. Рыжая Бестия! Сама придумала это имя?

– Ребята так назвали… По-моему, неплохо звучит.

– А по-моему, дерьмовей некуда… Откуда они вообще взялись, эти подонки? Во что превратились Турийские горы за те полгода, пока меня здесь не было?!

– Пока тебя не было, много изменилось… – Марта отстранила от себя Берта и улеглась, закинув руки за голову. – Отец пропал. Отправился на поиски своего чертова Барона и пропал. Я осталась одна. Совсем одна, понимаешь? Потом появился ты. Я думала… думала, мы снова… Я, такая дура, даже грех взяла на душу, предполагала, что теперь, когда отца нет, никто не будет мешать нам, а ты… А ты, как выяснилось, вернулся только для того, чтобы покопаться в бумагах отца.

Она села в изголовье кровати, сцепив пальцы на белых коленях.

– Альберт, тебе нравится мучить меня? – неожиданно спокойно спросила она. – А я ведь уже совсем не та робкая девочка, которая приходила по ночам в твою комнату, когда ты гостил в нашем доме.

– Я заметил, – глядя в пол, пробормотал Берт. И тронул все еще налитую болью переносицу.

Некоторое время они молчали. Снизу нарастало развеселое пение под аккомпанемент звона бутылок. «За Самуэля, значит, беспокоиться не стоит, – невнимательно подумал Берт. – Или они его уже загрызли, а теперь празднуют?»

– Ничего мне не скажешь? – подала голос Марта.

Берт вытащил трубку и стал сосредоточенно набивать ее табаком. Что он мог сказать Марте? То, что говорил уже тысячу раз? Да, она дорога ему, дороже всех прочих женщин и, наверное, всех прочих людей… С Мартой ему хорошо, как ни с кем больше. И Марте с ним хорошо… Почему бы и не остановиться на этом? Неужели она не понимает, что Альберт Гендер даже ради самой лучшей из женщин не променяет сладкую пыль дорог на выложенный белым камнем камин, где мирно потрескивает укрощенное пламя? Год за годом ожидать старость в скрипучем кресле, превращаясь в привычный предмет комнатного интерьера, год за годом видеть в окне все тот же пейзаж – от одной этой мысли можно сойти с ума. А взять с собой Марту туда, где бывает он… Ни один мужчина не выдержит и сотой доли того, через что пришлось пройти Альберту Гендеру. Что уж тут говорить о женщине…

– Твой дом… – проговорил Берт. – Поселок, в котором вы жили… Что случилось?

– Грах, – рассеянно ответила Марта. – Бывший атаман моих ребят. Он явился сюда со своей сотней недели через две после того, как ты сбежал в последний раз. Грах облюбовал наш поселок – видимо, ему нужно было пересидеть какое-то время в глуши. Только лучше бы для него было забраться подальше. Гвардейцы нашли его здесь. Они и подожгли несколько домов, где прятались разбойники, начался пожар, в котором погиб весь поселок. Граха убили в бою, а с ним – большую часть его подопечных. Остальные разбежались. Жители поселка были объявлены укрывателями преступников и… Ты знаешь, как гвардейские полковники решают проблемы на задворках Метрополии? Мужчин: кого казнили, кого заковали в цепи и отправили на рудники. Семьи увезенных ушли вместе со своими кормильцами. Поселок умер. Я одна осталась на пепелище. Мне-то некуда было идти. Когда туда стали сбредаться остатки банды Граха… в общем, двое парней решили, что пришло время позабавиться со мной. Грах-то их держал в строгости, понимал: себе дороже враждовать с людьми, среди которых живешь. А у меня был меч. Ты сам учил меня обращаться с оружием…

– Ты была отличной ученицей! – попытался улыбнуться Берт.

– Ага, они тоже это поняли. Правда, слишком поздно. Один за свою недальновидность заплатил жизнью, другой – правым глазом. Остальные не осмелились сунуться.