Текст книги "Оккультные войны НКВД и СС (дополненный вариант)"

Автор книги: Антон Первушин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 43 страниц)

А в новой Монголии свастику сменили другие символы – серп и молот…

***

Эксперимент, поставленный Унгерном в Монголии, в очередной раз продемонстрировал, во что могут превратиться сдобренные эзотерикой романтические идеалы, если они воплощаются в жизнь. Одним из первых в XX веке барон прошел тот древний путь, на котором странствующий рыцарь неизбежно становится бродягой и убийцей, мечтатель – палачом, поэт – тираном. На этом пути человек, стремящийся вернуть на землю золотой век, возвращает даже не медный, а каменный…

Бадмаев, Доржиев и советские экспедиции в Тибет

Однако центр буддизма – это не мифическая Шамбала, а вполне конкретный и географически обозначенный Тибет. Именно в этой горной стране сошлись интересы трех империй: России, Великобритании и Китая. Первые связи с Тибетом устанавливала еще Екатерина II. Через калмыков она посылала дары Далай-ламе, когда они шли в Тибет на поклонение к Живому Богу.

Начиная с конца XIX века к Тибету проявляет колоссальный интерес Англия, которая стремилась таким образом обезопасить свои позиции в Индии – "жемчужине британской короны". Здесь в Тибете английским интересам реально противостоял только Китай. Англичанам удалось оттеснить своего восточного конкурента, закрепиться в Тибете и переориентировать его экономику на Индию. Подобная "наступательная" политика не могла не тревожить Санкт-Петербург.

27 февраля 1893 года на стол российского императора лег документ, озаглавленный как "Записка Бадмаева Александру III о задачах русской политики на азиатском Востоке". В нем излагался последовательно и дотошно процесс колониального движения России в Азии и возможность присоединения к русским владениям Монголии, Китая и Тибета. Особый упор в "Записке" делался на то, что в тех местах это давно ожидаемое событие.

"Один бурятский родоначальник, – говорилось в документе, – по имени Шельде Занги бежал из пределов Китая с 20 000 семейств после заключения трактата, но был пойман и казнен маньчжурскими властями на основании 10-й статьи около 1730 года на границе. Перед казнью он держал речь, в которой сказал, что если его отрубленная голова отлетит в сторону России (что и случилось), то вся Монголия перейдет во владения белого царя.

Монголы твердят, что при 8-м ургинском хутухте они сделаются подданными белого царя. Настоящий хутухта считается 8-м. Ургинский хутухта почитается монголами святым, как и Далай-лама, и имеет громадное влияние на всю Монголию.

Ждут также появления белого знамени в Монголии в VII столетии после смерти Чингисхана, умершего в 1227 году.

Буддисты считают белого царя перерожденцем одной из своих богинь Дара-эхэ – покровительницы буддийской веры. Она перерождается в белого царя для того, чтобы смягчить нравы жителей северных стран. Легендарные сказания имеют гораздо более значения в этих странах, чем действительные явления".

К этому Бадмаев добавляет:

"Русский царь – идеал для народов Востока".

Царь наложил на "Записку" сдержанную резолюцию:

"Все это так ново, необыкновенно и фантастично, что с трудом верится в возможность успеха".

Автор "Записки" – надворный советник Петр Александрович Бадмаев (1849-1920) – по происхождению был из семьи бурятского аристократа из легендарного рода хоринских бурят, откуда, по преданию, происходила и мать Чингисхана. Отец Бадмаева владел большими стадами, что свидетельствовало о его богатстве. В 12 лет мальчик был отдан в иркутскую гимназию. Окончив курс, он уехал в Санкт-Петербург, к своему брату, который содержал в столице аптеку и занимался лечением болезней методом, основанным на принципах тибетской медицины. Свое настоящее имя – Сильтим – тот сменил при крещении на русское Александр. Что посоветовал сделать и брату, носившему бурятское имя Жамсаран. Крестным отцом младшего Бадмаева стал сам император Александр III. Новообращенный взял отчество Александрович, а в честь основателя Санкт-Петербурга решил стать Петром.

С 1871 по 1875 год Петр Бадмаев учился в Санкт-Петербургском университете, на факультете восточных языков по китайско-монголо-маньчжурскому разряду. Впоследствии его определили на службу в Азиатский департамент российского Министерства иностранных дел. Спустя пятнадцать лет Петр Бадмаев покинул министерство и отдал себя таинственной науке – тибетской медицине.

Бадмаев был весьма инициативным субъектом, имевшим склонность к всевозможным авантюрам. Когда воцарившийся на престоле Николай II обнаружил тягу ко всему сверхъестественному, Бадмаев, быстро учуяв запах мистики, стал прилаживаться к разным "божьим людям", находившимся в фаворе при дворе. Отсюда – близость Бадмаева к Григорию Распутину. Именно в последние, распутинские, годы с наибольшим блеском засияла и звезда Бадмаева.

*Григорий Ефимович РАСПУТИН* (настоящая фамилия – Новых, 1872-1916) – крестьянин Тобольской губернии, получивший известность "прорицаниями" и "исцелениями". Оказывая помощь больному гемофилией наследнику престола, приобрел неограниченное доверие императрицы Александры Федоровны и императора Николая II. Был убит заговорщиками, считавшими влияние Распутина гибельным для монархии.

Несмотря на природный ум и свою затаенную хитрость, тобольский "старец" Распутин едва ли принадлежал к числу людей, способных самостоятельно разбираться в сложных вопросах политики, да в этом и не было для него особой необходимости – важнее была его мистическая "интуиция", благодаря которой в романовской семье на него смотрели как на прозорливого святого "старца". Однако этот придворный святой, так воздействовавший на Романовых, в свою очередь, и сам подвергался различным влияниям со стороны темных личностей, связывавших свои как политические, так и просто мошеннические предприятия с Распутиным. И тибетский врач Бадмаев был не только крупной фигурой в клике "старца", но, несомненно, оказывал на него самое непосредственное воздействие.

Но еще до Николая II и до "распутинщины" Бадмаев не раз придумывал различные хитроумные комбинации, которые позволили бы ему, с одной стороны, укрепить свое влияние при дворе, с другой – запустить руки в государственную казну. Проект присоединения к русским владениям Монголии, Китая и Тибета был лишь одной из авантюр подобного рода.

Для реализации своего проекта Бадмаев предлагал устроить поселение за Байкалом, близ реки Онона, в местности, очень удобной для скотоводства и хлебопашества. Отсюда снабженные всем необходимым русские пионеры будут разъезжать по Монголии, Тибету и Китаю. Сюда же, в Забайкалье, будет приезжать монгольская и тибетская знать, жрецы, ученые; их радушно встретят, и они "мало-помалу убедятся в безопасности своего положения под гостеприимным кровом своих единоплеменников". А возвращаясь в родные места, эти посетители будут "укреплять уверенность в приближении освобождения от гнета чиновного мира маньчжурской династии". Такая работа будет, разумеется, осуществляться "без всяких разъяснений об истинных намерениях и конечных целях сближения". Так, нисколько не посвящая местных жителей в свои планы, "можно спокойно подготовлять почву к тому, чтобы они сами признали неизбежным пойти на Лан-чжоу-фу и взять этот стратегический пункт без кровопролития". Отсюда же, как утверждает Бадмаев, легко овладеть и всем управлением Китая. А когда это удастся, монгольская, тибетская и китайская знать, а также буддийские жрецы отправятся в Россию просить "белого царя" принять весь Китай в его подданство.

Таким образом, план Бадмаева фактически заключался в том, чтобы русское правительство с целью присоединения Китая и Монголии к России подготовило восстание против маньчжурской династии. Уже после этого события предполагалось железнодорожной ветвью соединить Лан-чжоу-фу с Байкалом.

Бадмаев был так предусмотрителен, что намечал даже примерный срок, когда может осуществиться присоединение Китая к России, а также и то количество местных сил, которое обеспечит успех восстания.

"Но, – предупреждал Бадмаев, – успех всего плана зависит во многом от соблюдения его в полном секрете".

Что же хотел выгадать Петр Александрович лично для себя в этой "сверхсекретной операции"? А вот что…

Вскоре после подачи проекта Бадмаев стал хлопотать о выдаче ему двух миллионов рублей золотом (!). Эту сумму Бадмаев просил для организации в Забайкальской области торгового дома под фирмою "П. А. Бадмаев и К". Указанному торговому дому и надлежало вести ту подготовительную работу, результатом которой должно было явиться "присоединение Китая к России".

Но министр финансов Витте, поддержавший сначала проекгы Бадмаева, вдруг заупрямился относительно выдачи денег. Напротив, Александр III, отозвавшийся сперва о планах Бадмаева как о фантастических, пошел теперь навстречу стремлениям своего крестника и приказал выдать ему испрашиваемые два миллиона.

Бадмаев немедленно приступил к действию, и 11 ноября 1893 года в Петербурге был основан торговый дом "Бадмаев и К". Сам же он вскоре после этого направился в Читу, где и была организована главная контора компании, которая вместе с тем являлась чем-то вроде штаба для предполагаемого "завоевания Монголии, Китая и Тибета".

На первых порах работа Бадмаева проявилась, главным образом, в подготовке "экономического завоевания" указанных стран. "Торговый дом" организовал в Чите обширное промысловое скотоводческое хозяйство, закупил громадное количество верблюдов для перевозки грузов, арендовал земли у бурят и монголов, открыл несколько лавок в степях и даже завел в Чите типографию, которая в ноябре 1895 года начала издавать газету "Жизнь в Восточной окраине" на русском и монголо-бурятском языках.

Сам Бадмаев пробыл в Чите, по-видимому, до февраля 1895 года, когда он возвратился в Петербург и возобновил свое непосредственное общение как с Николаем II, так и с Витте. Пробыв некоторое время в Петербурге, Бадмаев снова отправился на Восток. На этот раз конечной целью поездки был Пекин.

"Мой приезд на окраину расшевелил весь буддийский мир", – торжественно начинает Бадмаев свой доклад Николаю II (15 января 1897 года) после посещения Востока в 1896 году. Он утверждает, что в Читу, бывшую опорным его пунктом, услышав о его прибытии, стали съезжаться буряты, монголы и, главным образом, ламы, и все они будто бы постоянно твердили, что "наступило время расширения границ белого царя на Востоке".

Почерпнув от прибывших нужные сведения, Бадмаев, по его словам, отправил в различные пункты Монголии, Кукунора, Тибета и Китая партии вооруженных бурят и монголов. Некоторым влиятельным лицам Бадмаев делал подарки и давал в полное их распоряжение верблюдов, лошадей, оружие и патроны, а также деньги для приобретения имущества в тех местах, где предполагалось устроить оружейные склады.

Потом Бадмаев направился в Пекин, встречался там со многими князьями и ламами и знакомился с их взглядами на маньчжурскую династию. Сюда же, в Пекин, съезжались для доклада Бадмаеву агенты, разосланные им в разные места Китая. Вознамерившись сделать китайскую столицу своим временным штабом, Бадмаев стал посылать отсюда экипированные партии для подготовки "присоединения Китая к России".

Итак, все шло блестяще, но… министр финансов опять отказался выдать Бадмаеву новую, запрошенную им, ссуду. Бадмаев обратился к нему в декабре 1896 года с письмом, в котором отстаивал мысль, что государи, независимо от министров, могут принимать самостоятельные решения:

"При постоянном столкновении с лучшими людьми государства у государя могут возникать самостоятельные взгляды на дела, которыми будут все руководствоваться, и никто не может сказать, чье влияние преобладало в данном случае. Если бы государь был обыкновенный смертный, то поддался бы влиянию распускаемых слухов о том, что он живет вашим умом, и непременно постарался бы удалить вас; но так как он смертный необыкновенный, то он не боится вашего абсолютного влияния".

Настаивая на необходимости поддержать его планы, беззастенчивый империалист Бадмаев спрашивает не без ехидства более рассудительного империалиста Витте:

"Маньчжурская дорога разве не результат вмешательства России в японско-китайские дела при вашем энергичном содействии?"

А поскольку и маньчжурская дорога – уже вмешательство, то почему бы не вмешиваться и далее? Так рассуждает Бадмаев и тут же выпрашивает новую субсидию в два миллиона рублей:

Однако новой крупной ссуды Бадмаев не добился; выданные ему ранее деньги пропали безвозвратно, торговый дом "Бадмаев и К" прогорел – и затея тибетского врача по "завоеванию" Востока провалилась.

***

Однако эта авантюра стала началом возвышения другого посланца Тибета в России – ламы Агвана Доржиева. Именно о нем в своем письме царю от 26 декабря 1895 года писал Бадмаев:

"В Лхасе у Далай-ламы продолжает иметь влияние бурятский лама Агван, благодаря чему бурятам дозволено проживать там и ездить в Тибет, именуясь подданными белого царя, а ранее они приезжали туда под именем монголов, подданных Богдохана".

Агван Доржиев, представитель далай-ламы XIII в СССР

*Хамбо Агван ДОРЖИЕВ* (в переводе с тибетского «Доржиев» – «Раскат грома») известен тем, что, будучи российским подданным, долгие годы являлся послом Далай-ламы в Российской империи, а впоследствии – в СССР.

Около 1880 года в тибетскую столицу Лхасу прибыл молодой лама. В то время он еще ничем не отличается от сотен других монахов-послушников, за исключением, пожалуй, того, что не был тибетцем: он родился в сибирских степях к востоку от Байкала. В те дни в Тибете он был известен как Чоманг Лобзанг.

После своего прибытия в Тибет молодой монах поступил в монастырь Дрепунг – один из трех наиболее значительных центров религиозной деятельности этой горной страны. Однако вскоре ему пришлось заняться политикой.

В 1898 году, когда угроза со стороны Британии стала для Тибета более чем ощутимой, Доржиев по поручению Далай-ламы отправился в Санкт-Петербург.

Доржиев пересек Китай, а в Тяньцзине обратился за помощью к русскому консулу Солнцеву. Волей обстоятельств в посольстве оказался князь Эспер Ухтомский, снискавший славу защитника бурят и считавший себя буддистом. Именно Ухтомский, благодаря своей близости ко двору, помог "тибетскому посланнику" получить аудиенцию у царя. Николай II довольно холодно относился к тибетским проблемам, но инициативный Ухтомский сделал все, чтобы эта встреча состоялась. Придворный лекарь Петр Бадмаев также способствовал земляку.

Агван Доржиев выходит из Большого Петергофского дворца после аудиенции с царем Николаем II, 1901 г.

На аудиенции в Зимнем дворце Николай II заявил Доржиеву, что поддержка Тибета со стороны России возможна только при наличии письменного обращения Далай-ламы, которое в таком случае должно иметь характер официального документа. Царь намекал, что на большее рассчитывать не стоит.

В Петербурге Доржиев завел полезные знакомства и вернулся в Тибет с многочисленными дарами от русского императорского двора. Он был полон решимости подчинить Лхасу политическим интересам русского царя. Его аргументы произвели огромное впечатление на тогдашнего Далай-ламу. Они были достаточно убедительными. Ведь традиционный союзник Тибета, Китай, больше не обладал значительной военной мощью и практически полностью находился под контролем англичан. С другой стороны, Россия представляла собой реальную военную силу. К тому же Доржиев видел свою задачу не во включении Тибета в русскую сферу влияния, а в распространении тибетской религиозной мысли в русской среде.

Доржиев совершил еще две поездки в Петербург. В конце 1901 года он привез в Тибет предварительный текст договора между двумя странами. Мало-помалу в Тибет стало просачиваться и русское вооружение, пока только ружья. Однако планам Доржиева не суждено было сбыться. 12 декабря 1903 года британцы начали крупномасштабную военную операцию против Тибета. Россия же, связанная войной с Японией, не вмешалась.

Разгром был полный, и летом 1904-го британцы вступили в Лхасу. Далай-лама был вынужден бежать из страны. Вместе с ним уехал в Монголию и Доржиев. Со стороны казалось, что он навсегда перестал играть сколь бы то ни было значительную роль в международной политике. Но это впечатление было обманчивым. Доржиев не раз возвращался в Тибет после того, как британские войска были выведены.

А в 1909 году посланец Далай-ламы затеял построить в Санкт-Петербурге буддийский храм (дацан). При этом Доржиев преследовал две цели – политическую и религиозную. Во-первых, дацан должен был способствовать русско-тибетскому сближению, а во-вторых, он позволял еще больше "продвинуть" буддийское учение на Запад, туда, где традиционно господствовала христианская церковь. И это ему отчасти удалось. Сохранились фотографии, запечатлевшие петербургскую "буддийскую колонию" начала 1910-х, на которых можно видеть русских "великосветских" буддистов, стоящих бок о бок с простыми бурятами и калмыками на ступенях еще не достроенного дацана в Старой деревне.

Постройка храма, долгая и трудная, благополучно завершилась в 1915 году, в самый разгар Первой мировой войны. По его освящении, состоявшемся 10 августа, храм получил название "Источник Святого Учения Будды Всесострадающего". Посетившие Старую деревню корреспонденты петербургских газет были немало удивлены, увидев вместо скромной молельни для местных бурят и калмыков величественное сооружение – "буддийскую пагоду". Над храмом в его задней части возвышалась выложенная из красного кирпича башня (так называемый "гонкан"), ориентированная строго на север – туда, где, по представлению буддистов, находится блаженная земля Шамбалы (Шамбалын орон). В этой башне помещался особый алтарь с изображением гения-хранителя храма – богини Лхамо. Основной же алтарь с почти трехметровой статуей Большого Будды, изваянной из алебастра забайкальскими мастерами, находился в главном молитвенном зале – в первом этаже башни по оси здания.

Сильное впечатление на посетителей производили и интерьеры храма, создававшие особую мистическую атмосферу. Прежде всего поражало отсутствие окон – свет в молитвенный зал проникал прямо с неба через остекленную часть крыши и потолка и падал на восьмилепестковый лотос, выложенный цветными плитками в полу и воспроизводивший символические очертания Шамбалы. Чуть ниже лотоса, у самых дверей, из тех же плиток была составлена свастика. Завораживало и богатое убранство молитвенного зала: позолота и яркие краски, загадочные восточные иероглифы, унизывающие собой барельефы колонн, писанные на ткани буддийские иконы – "тангка"…

Прообразом для петербургского дацана послужил классический тибетский "цогчен-дуган" – монастырский соборный храм. Но по желанию Доржиева архитекторы Барановский и Берзен придали петербургскому храму вполне современный европейский облик в стиле модного северного модерна, чтобы сделать его привлекательным в глазах западных буддистов. Особенно тщательной была отделка интерьеров, которой в 1914-15 годах руководил знаменитый русский художник Николай Рерих. Основой для его эскизов послужили рисунки бурятских художников, которые Рерих искусно стилизовал в духе модерна. По признанию самого Рериха, именно во время строительства храма он впервые услышал о Чанг Шамбале (Северной Шамбале) от "одного очень ученого бурятского ламы". Возможно, это намек на Агвана Доржиева.

***

Впервые Тибет привлек внимание большевиков осенью 1918 года.

27 сентября газета "Известия" опубликовала небольшую заметку, озаглавленную "В Индии и Тибете". В заметке шла речь о борьбе, якобы начатой тибетцами, по примеру индийцев, против "иностранных поработителей":

"К северу от Индии, в сердце Азии, в священном Тибете идет такая же борьба. Пользуясь ослаблением китайской власти, эта забытая всеми страна подняла знамя восстания за самоопределение".

Рассуждения неизвестного большевистского публициста о зреющем среди тибетцев стихийном протесте против угнетателей-англичан были чистым вымыслом, поскольку в тот момент никаких признаков национально-освободительного движения в Тибете не наблюдалось.

Появление же этой заметки объясняется тем, что в сентябре 1918 года ЧК освободила из Бутырской тюрьмы представителя Далай-ламы в России Агвана Доржиева. Последний вместе с двумя спутниками был арестован на железнодорожной станции Урбах (недалеко от Саратова) по подозрению в попытке вывоза ценностей за пределы Советской России. На самом деле это были средства, собранные Доржиевым среди калмыков на строительство общежития при буддийском храме в Петрограде.

От расстрела, почти неминуемого, Доржиева спасло лишь вмешательство НКИДа.

Условием освобождения тибетского дипломата, очевидно, стало его согласие сотрудничать с советским дипломатическим ведомством – привлечь же Доржиева к такому сотрудничеству было не очень трудно, зная о его давнишней англофобии и активной посреднической деятельности с целью привести Тибет под покровительство России. Таким образом, перед руководителем НКИДа Чичериным открылась заманчивая перспектива – завязать через Доржиева дружеские связи с Далай-ламой и другими тибетскими теократами, благодаря чему можно было бы продвинуть революцию в страны буддийского Востока и в то же время приступить к осаде главной цитадели британского империализма в Азии – Индии.

Вскоре после освобождения Доржиева, 19 октября 1918 года, состоялось заседание Русского комитета для исследования Средней и Восточной Азии, находившегося в ведении НКИДа, на котором его председатель академик Ольденбург выступил с проектом двух экспедиций – в Восточный Туркестан и Кашмир – под его собственным руководством, и в Тибет – под началом профессора Щербатского.

Обе экспедиции, хотя перед ними формально ставились чисто научные задачи, в то же время должны были служить политическим целям большевиков. Так, в проекте Тибетской экспедиции говорилось, что она, "между прочим, должна собрать сведения о взаимоотношении, взаимном проникновении и влиянии монгольских племен вдоль северной границы Тибета".

Однако из-за начавшейся гражданской войны, отрезавшей Москву от Восточной Сибири и Монголии, этим экспедициям не суждено было осуществиться.

Более удачливой оказалась экспедиция, организованная при поддержке НКИДа уполномоченным Коминтерна на Дальнем Востоке Шумятским. Вот что Шумятский сообщал Чичерину по поводу подготовки экспедиции в письме от 25 июля 1921 года:

"Тиб. экспедиция мною спешно снаряжается, я вызвал в Иркутск начальника экспедиции Ямпилова проинструктировать его согласно вашим указаниям. Жду присылки радиоаппарата и тех вещей, на которые я оставил вам выписку. Мы выработали маршрут для экспедиции с расчетом обойти все опасные пункты. Весь путь рассчитан на 45-60 дней, считая остановки и возможные задержки. Начальника конвоя ищу из числа калмыков-коммунистов. На днях один из кандидатов приедет ко мне для ознакомления, 22 июля, в крайнем случае, 4 августа экспедиция выступает в путь. Ранее приобретенные прежними организаторами верблюды экспедиция не возьмет, ибо гораздо конспиративнее следовать на наемных верблюдах, как пилигримы. Сампилон мною уже вызван в Иркутск. Он сейчас с головою увяз в работу в Монголии. Пришлось его оттаскивать от работы. При приезде немного его обработаю и пошлю к Вам для полировки и для того, чтобы Вы познакомились с ним лично, окончательно решим, стоит ли его посылать или нет".

Проблема подбора кандидата на роль "начальника конвоя" разрешилась быстро. Им стал калмык-коммунист Василий Хомутников (настоящее имя – Василий Кикеев), командир Калмыцкого кавалерийского полка Юго-Западного и Кавказского фронтов.

После долгого и трудного путешествия 9 апреля 1922 года экспедиция Щербатского-Хомугникова достигла Лхасы. Далай-лама встретил посланцев довольно настороженно. Аудиенция состоялась на следующий же день в зимнем дворце правителя в Потале.

"Не расстреляли ли Советы Атвана Доржиева? Здоров ли он, чем занят? Говорят, что Советы расстреляли наших единоверцев-калмыков?" – было первыми его вопросами, обращенными к Хомутникову.

Тот, конечно же, постарался рассеять подозрения тибетского первосвященника, для чего в ход было пущено заранее заготовленное письмо Доржиева.

Но началась аудиенция с ритуала приветствия наместника Будды и поднесения ему подарков от лица Советского правительства – сто аршин парчи, золотые часы с монограммой "РСФСР", серебряный чайный сервиз и, наконец, "чудесная машина" – небольшой радиотелеграфный аппарат. Вместе с подарками Далай-ламе было вручено официальное послание Советского правительства за подписью заместителя Чичерина, Прием продолжался около шести часов.

Каких-то особенных результатов, кроме разве что разведданных, эта экспедиция не принесла. Далай-лама не спешил разрывать договоры с Великобританией, тем более что британцы поставляли Тибету оружие и военных советников для войны с Китаем.

Свой отчет о путешествии Хомутников подал в НКИД 28 октября 1922 года. О том, какого рода сведения были добыты им в поездке, говорят хотя бы заголовки основных разделов этого документа:

"Далай-лама и его настроение", "Министры Далай-ламы", "Тибет и Англия", "Тибет и Китай", "Тибетская армия" и так далее.

Почти сразу речь зашла об организации следующей экспедиции, цель которой была в закреплении успеха первой. Такая экспедиция под видом каравана паломников состоялась в 1924 году и вошла в Лхасу 1 августа. Возглавлял ее сотрудник Восточного отдела НКИДа Сергей Степанович Борисов. Тибетцы встретили советскую делегацию довольно приветливо и даже с некоторыми почестями – при ее встрече был выставлен почетный караул. На следующий день состоялась аудиенция в летнем дворце Далай-ламы. Началась она, по обычаю, с поднесения подарков правителю Тибета, которые включали в себя фарфоровые вазы, золотые кубки, серебряные блюда и многое другое – похоже, что Далай-ламе на этот раз привезли из Москвы целый столовый сервиз. Вместе с подарками Борисов, фигурировавший под конспиративным именем Церендоржи, вручил ему также два официальных письма – от ЦИК (за подписью Калинина) и от правительства СССР. Подарки и письма были приняты "благосклонно". Затем последовала традиционная чайная церемония.

Экспедиция Борисова пробыла в Лхасе около трех месяцев и вернулась в Москву в мае 1925 года. Переговоры с Далай-ламой не увенчались успехом, хотя их подробности во многом остаются неизвестными.

Летом 1920 года в ведомстве Чичерина обсуждался еще один проект "научно-пропагандистской экспедиции" в Тибет, принадлежавший литератору и ученому Александру Барченко, о котором я рассказывал в предыдущей главе. Барченко определил официальной целью экспедиции "исследование Центральной Азии и установление связи с населяющими ее племенами", хотя в действительности намеревался отыскать центр "доисторической культуры" в Тибете – легендарную Шамбалу северных буддистов.