Текст книги "Оккультные войны НКВД и СС"
Автор книги: Антон Первушин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 38 страниц)
Размещался отдел не только на Малой Лубянке, но и в здании на Кузнецком мосту, дом 21, в помещении Народного комиссариата иностранных дел, где занимал два верхних этажа. Официальными его задачами являлись масштабная радио– и радиотехническая разведка, дешифровка телеграмм, разработка шифров, радиоперехват, пеленгация и выявление вражеских шпионских передатчиков на территории СССР. Пеленгаторная сеть камуфлировалась на крышах многих государственных учреждений, и таким образом осуществлялось слежение за радиоэфиром Москвы. В сфере внимания спецотдела находились не только автономные неофициальные передатчики, но и передающие устройства посольств и иностранных миссий. В них устанавливалась подслушивающая аппаратура и отслеживались телефонные разговоры. Отделу непосредственно подчинялись и все шифроотделы посольств и представительств СССР за рубежом.
В начале 1920-х годов отдел включал шесть, а позднее – семь отделений. Однако собственно криптографические задачи решали только три из них: 2-е, 3-е и 4-е.
Так, сотрудники 2-го отделения спецотдела занимались теоретической разработкой вопросов криптографии, выработкой шифров и кодов для ВЧК-ОГПУ и всех других учреждений страны. Его начальником был Тихомиров.
Перед 3-м отделением стояла задача "ведения шифрработы и руководства этой работой в ВЧК". Состояло оно вначале всего из трех человек, руководил отделением старый большевик, бывший латышский стрелок Федор Эйхманс, одновременно являвшийся заместителем начальника спецотдела. Эйхманс организовывал шифрсвязь с заграничными представительствами СССР, направлял, координировал их работу.
Сотрудники 4-го отделения, а их было восемь человек, занимались "открытием иностранных и антисоветских шифров и кодов и дешифровкой документов". Начальником этого отделения был некто Гусев, который одновременно выполнял обязанности помощника начальника спецотдела.
Перед остальными отделениями спецотдела стояли такие задачи:
1-е отделение – "наблюдение за всеми государственными учреждениями, партийными и общественными организациями по сохранению государственной тайны";
5-е отделение – "перехват шифровок иностранных государств; радиоконтроль и выявление нелегальных и шпионских радиоустановок;
подготовка радиоразведчиков";
6-е отделение – "изготовление конспиративных документов";
7-е отделение – "химическое исследование документов и веществ, разработка рецептов; экспертиза почерков, фотографирование документов".
Специфика работы учреждения коренным образом отличалась от всего того, что делалось в ОГПУ, а потому требовала привлечения в аппарат людей, обладающих уникальными навыками. Это прежде всего относилось к криптографам, чье ремесло – разгадывание шифров и ребусов.
Свидетельствует писатель Лев Разгон, зять Бокия, а в 1930-е годы – сотрудник спецотдела:
"Бокий подбирал людей самых разных и самых странных. Как он подбирал криптографов? Это ведь способность, данная от Бога. Он специально искал таких людей. Была у него странная пожилая дама, которая время от времени появлялась в отделе. Я также помню старого сотрудника охранки, статского советника (в чине полковника), который еще в Петербурге, сидя на Шпалерной, расшифровал тайную переписку Ленина. В отделе работал и изобретатель-химик Евгений Гопиус. В го время самым трудным в шифровальном деле считалось уничтожение шифровальных книг. Это были толстые фолианты, и нужно было сделать так, чтобы в случае провала или других непредвиденных обстоятельств подобные документы не достались врагу. Например, морские шифровальные книги имели свинцовый переплет, и в момент опасности военный радист должен был бросить их за борт. Но что было делать тем, кто находился вдали от океана и не мог оперативно уничтожить опасный документ? Гопиус же придумал специальную бумагу, и стоило только поднести к ней в ответственный момент горящую папиросу, как толстая шифровальная книга превращалась через секунду в горку пепла.
Да, Бокий был очень самостоятельный и информированный человек, хотя он и не занимался тем, чем занималась иноразведка. К работе других отделов ОГПУ он относился с пренебрежением и называл их сотрудников "липачами".
Личный состав отделений спецотдела проходил по гласному и негласному штату. К негласному штату относились криптографы и переводчики, для которых были установлены должности "эксперт" и "переводчик". Работники же отделений, непосредственно не связанные с криптографической работой (секретари, курьеры, машинистки), представляли гласный состав. К 1933 году в спецотделе по штату числилось 100 человек, по секретному штату – еще 89.
Были в структуре спецотдела и подразделения, информация о которых считалась особо секретной. В частности, была создана группа из ученых самых разных специальностей. Все они формально находились в подчинении заведующего лабораторией спецотдела Евгения Гопиуса, который формально возглавлял 7-е отделение и числился заместителем Бокия по научной работе.
Круг вопросов, изучавшихся подразделениями, работавшими на лабораторию Гопиуса, был необычайно широк: от изобретений всевозможных приспособлений, связанных с радиошпионажем, до исследования солнечной активности, земного магнетизма и проведения различных научных экспедиций. Здесь изучалось все, имеющее хотя бы оттенок аномального или таинственного. Все – от оккультных наук до "летающих тарелок".
***
В декабре 1924 года, когда Александр Барченко приезжал в Москву для доклада о своих работах на коллегии ОГПУ, он произвел на начальника спецотдела сильное впечатление.
Будучи человеком умным и достаточно информированным, Глеб Бокий был прекрасно осведомлен о положении дел в стране и понимал, что репрессии ВЧК-ОГПУ, начатые против "социально чуждых элементов", раньше или позже затронут самих чекистов. С какого-то момента Бокия стали одолевать сомнения, и, когда зимой 1924 года после доклада на коллегии Барченко и Бокий разговорились, ученый сказал фразу, изменившую жизнь обоих собеседников:
"…контакт с Шамбалой способен вывести человечество из кровавого тупика безумия, той ожесточенной борьбы, в которой оно безнадежно тонет".
Еще больше ученый удивил начальника спецотдела, сообщив, что ему известно о дружбе Глеба Ивановича с доктором Мокиевским.
Поэтому нет ничего удивительного в том, что несколько дней спустя на конспиративной квартире, указанной Бокием, в обстановке строгой секретности собрались люди, близкие лично ему, – Москвин, Кострикин, Стомоняков, – для того чтобы создать московский центр "Единого трудового братства".
Собрание началась с монолога Александра Барченко. Он был взволнован, и это волнение быстро передалось присутствовавшим. Впоследствии, давая показания следователю НКВД, Барченко будет описывать свою тогдашнюю позицию следующим образом:
"По мере поступательного движения революции возникали картины крушения всех общечеловеческих ценностей, картины ожесточенного физического истребления людей. Передо мной возникали вопросы – как, почему, в силу чего обездоленные труженики превратились в "зверино-ревущую" толпу, массами уничтожающую работников мысли, проводников "общечеловеческих идеалов", как изменить острую вражду между простонародьем и "работниками мысли"? Как разрешить все эти противоречия? Признание диктатуры пролетариата как пути разрешения социальных противоречий не отвечало моему мировоззрению. Даже в академической среде нэп, оценка нэпа муссировалась как провал, отступление, бегство большевиков от своих позиций. Для меня еще больше усугублялся вопрос: стало быть, все кровавые жертвы революции оказались впустую, впереди еще большие кровавые жертвы новых революций и еще большее одичание человечества. К этому времени у меня оформилось представление, что "кровавый кошмар современности" есть результат молодости исторического опыта русской революции, который вместе с возникновением и развитием марксизма насчитывает каких-нибудь семнадцать лет, а где же пути и средства бескровного решения возникающих вопросов? …
В своей мистической самонадеянности я полагал, что ключ к решению проблем находится в Шамбале-Агарти, этом конспиративном очаге, где сохраняются остатки знаний и опыта того общества, которое находилось на более высокой стадии социального и материально-технического развития, чем общество современное.
А поскольку это так, необходимо выяснить пути в Шамбалу и установить с нею связь. Главным для этого могли бы быть люди, свободные от привязанности к вещам, собственности, личного обогащения, свободными от эгоизма, то есть достигшие высокого нравственного совершенства. Стало быть, надо было определить платформу, на которой люди разных мировоззрений могли бы заглушить свои временные социальные противоречия и подняться до понимания важности вопроса. Отсюда основными положениями ЕТБ являются – отрицание классовой борьбы в обществе, открытый доступ в организацию лиц без различия их классовой, политической и религиозной принадлежности, …то есть признание права для контрреволюционных элементов участвовать в организации, признание иерархии и уважение религиозных культов".
В лице сотрудников спецотдела при ВЧК-ОГПУ Барченко нашел тех, кто мог помочь ему осуществить давнюю мечту – снарядить экспедицию в Шамбалу. Надежды, которые возлагал Барченко на этих людей, вполне оправдались. Весной и летом 1925 года весь спецотдел волновала одна проблема – организация экспедиции в Шамбалу.
***
Начальник спецотдела при ВЧК-ОГПУ, главный шифровальщик страны и член тайного общества «Единое трудовое братство» Глеб Бокий видел мир как огромную информационную систему, из которой посредством манипуляций с человеческой психикой возможно черпать самую тайную и интимную информацию. Цель, которую ставил Бокий перед лабораторией нейроэнергетики, имела прикладное значение – научиться телепатически читать мысли противника или «снимать» информацию с мозга посредством взгляда.
Бокия покорила достаточно примитивная, но по тем временам неожиданная идея Александра Барченко о мозге как абсолютном подобии радиоаппарата. Только этим, как утверждал ученый, можно объяснить такие явления, как гипноз, телепатия, коллективное внушение, коллективные галлюцинации. И именно такой способностью мозга уже тысячелетия пользуются маги, медиумы, а сегодня – и спириты. А поскольку факт существования N-лучей считался доказанным, должны быть проведены серьезные лабораторные исследования их свойств.
Официально Александр Барченко числился сотрудником научно-технического отделения Всесоюзного совета народного хозяйства (напомню, что во главе ВСНХ стоял в те годы всесильный Феликс Дзержинский), якобы занимаясь исследованиями гелиодинамики и лекарственными растениями. Круг вопросов, связанных конкретно с деятельностью Барченко и интересовавших шефа спецотдела Бокия, постепенно расширялся и уже касался не только возможности применения телепатии для получения секретных сведений, но и информации о структуре и идеологии различных оккультных организаций.
Свои лабораторные опыты Барченко совмещает с должностью эксперта Бокия по психологии и парапсихологии. В частности, Александром Васильевичем разрабатывается методика выявления лиц, склонных к криптографической работе и к расшифровке кодов. Ученый выступает и консультантом при обследовании всевозможных знахарей, шаманов, медиумов и гипнотизеров, которых в конце 20-х годов активно использует в своей работе спецотдел. Для проверки этих деятелей одно из подразделений службы Бокия оборудовало "черную комнату" в здании ОГПУ по Фуркасовскому переулку, дом N1.
Методика Барченко применялась и в особенно сложных случаях дешифровки вражеских сообщений. В таких ситуациях даже проводились спиритические сеансы.
Интересовал их и шаманизм. В конце 1920-х годов в рамках научных программ спецотдела и опытов, проводившихся Барченко, из Горно-Алтайского краеведческого музея были изъяты отдельные предметы шаманского ритуала по "Особому списку ОГПУ". Любопытно, что изъятие проводилось целенаправленно и не затрагивало всю коллекцию ритуальных предметов.
Вскоре начальник спецотдела поручил Барченко проведение во вверенном ему подразделении лекций по оккультизму. Как правило, лекции проходили в доме N2 по Большой Лубянке. К этому заданию ученый отнесся со всей серьезностью и снабжал свои выступления многочисленными чертежами и диаграммами. Люди в униформе, сидевшие в кабинете, подробно конспектировали лекции. Среди слушателей Барченко были практически все руководители других подразделений спецотдела.
Иногда эти лекции проходили в более приватной обстановке, вне стен ОГПУ. Тогда к постоянным слушателям присоединялись: член ЦК партии товарищ Москвин и заместитель народного комиссара Иностранных дел Борис Стомоняков, курировавший в своем ведомстве направление Синьцзян-Тибет.
Среди других поручений, которые давал начальник спецотдела Александру Барченко, была, например, задача подготовки большой операции по привлечению на сторону Советской власти различных оккультных организаций. Еще с 1921 года в кулуарах Коминтерна муссировалась идея создания еще одного Интернационала, который объединил бы на базе борьбы с колониализмом все мистические конспиративные общества Азии и Африки. Барченко составил проект воззвания советской власти к мистическим сектам и объединениям, включавшим послания к хасидам, суфийским и дервишским орденам Саади, Накшбенди, Халиди, к тибетским и монгольским ламам. Но особые надежды возлагались на мусульманскую секту исмаилитов и ее лидера Ага-хана.
Ага-хан был одной из наиболее влиятельных фигур во Всеиндийской лиге мусульман, и привлечение его на сторону СССР могло иметь большие перспективы в борьбе с Англией. Однако переговоры с ним закончились безрезультатно.
По-настоящему же большим проектом из тех, которыми руководил Барченко, стала организация экспедиции в Шамбалу, которая, согласно планам ЕТБ, должна была отправиться в Афганистан и Синьцзян в конце лета 1925 года.
***
Планировалось, что экспедиция под видом паломников, выйдя из района Рушан на советском Памире, преодолеет горные кряжи афганского Гиндукуша и попытается выйти на заповедное место в одном из каньонов Гималаев, где, по утверждению, Барченко, находится искомая Шамбала.
Подготовка экспедиции шла полным ходом. Барченко вспоминал:
"Мне при содействии Бокия удалось добиться организации экспедиции в Афганистан. Экспедиция должна была побывать также в Индии, Синьцзяне, Тибете, и на расходы экспедиции Бокию удалось получить около 100 тысяч рублей (по тогдашнему курсу – 600.000 долларов. – А.П.)".
Деньги на экспедицию выделялись по линии ВСНХ согласно личному распоряжению Феликса Дзержинского, выступавшего одним из самых горячих сторонников будущего предприятия.
Базой для подготовки экспедиции стала арендованная спецотделом дача в подмосковном поселке Верея.
К концу июля 1925 года все приготовления в целом были завершены. Наступил наиболее ответственный момент, когда было необходимо провести документы через ряд бюрократических советских учреждений. Чтобы нейтрализовать нежелательную реакцию народного комиссара иностранных дел Георгия Чичерина, у которого были свои виды на Тибет, Бокий предложил Барченко обратиться к нему с рекомендательным письмом от сотрудника Отдела международных связей Коминтерна Забрежнева, являвшегося членом масонской ложи "Великий Восток Франции". Забрежнев еще с 1919 года занимался связью с Французской компартией и был одинаково известен как в Наркомате иностранных дел, так и в спецотделе. Идея оказалась удачной. "Чичерин вначале отнесся к моим планам доброжелательно", – будет вспоминать Барченко.
Для того чтобы окончательно закрепить успех, 31 июля Бокий, Барченко и начальник лаборатории спецотдела Гопиус пришли на прием к Чичерину, и после недолгого разговора с ними тот составил для Политбюро положительное заключение по поводу предстоящей экспедиции. Приведу фрагмент из этого весьма примечательного документа:
"Некто Барченко уже 19 лет изучает вопрос о нахождении остатков доисторической культуры. Его теория заключается в том, что в доисторические времена человечество развило необыкновенно богатую культуру, далеко превосходившую в своих научных достижениях переживаемый нами исторический период. Далее он считает, что в среднеазиатских центрах умственной культуры, в Лхасе, в тайных братствах, существующих в Афганистане и тому под., сохранились остатки научных познаний этой богатой доисторической культуры. С этой теорией Барченко обратился к тов. Бокию, который ею необыкновенно заинтересовался и решил использовать аппарат своего спец. отдела для нахождения остатков доисторической культуры. Доклад об этом был сделан в Коллегии Президиума ОГПУ, которое точно так же чрезвычайно заинтересовалось задачей нахождения остатков доисторической культуры и решило даже употребить для этого некоторые финансовые средства, которые, по-видимому, у него имеются. Ко мне пришли два товарища из ОГПУ и сам Барченко, для того чтобы заручиться моим содействием для поездки в Афганистан с целью связаться там с тайными братствами.
Я ответил, что о поездке в Афганистан и речи быть не может, ибо не только афганские власти не допустят наших чекистов ни к каким секретным братствам, но самый факт их появления может повести к большим осложнениям и даже к кампаниям в английской прессе, которая не преминет эту экспедицию представить в совершенно ином свете. Мы наживем себе неприятность без всякой пользы, ибо, конечно, ни к каким секретным братствам наши чекисты не будут допущены.
Совершенно иначе я отнесся к поездке в Лхасу. Если меценаты, поддерживающие Барченко, имеют достаточно денег, чтобы снарядить экспедицию в Лхасу, то я даже приветствовал бы новый шаг по созданию связей с Тибетом при непременном условии, однако, чтобы, во-первых, относительно личности Барченко были собраны более точные сведения, чтобы, во-вторых, его сопровождали достаточно опытные контролеры из числа серьезных партийных товарищей и, в-третьих, чтобы он обязался не разговаривать в Тибете о политике и, в особенности, ничего не говорить об отношениях между СССР и восточными странами. Эта экспедиция предполагает наличие больших средств, которые НКИД на эту цель не имеет.
…Я безусловно убежден, что никакой богатейшей культуры в доисторическое время не существовало, но исхожу из того, что лишняя поездка в Лхасу может в небольшой степени укрепить связи, создающиеся у нас с Тибетом".
Бокий сообщил наркому, что документы членов экспедиции давно лежат в визовом отделе посольства Афганистана и уже решена дата отъезда. Чичерин удивился такой поспешности и поинтересовался перед самым уходом посетителей, согласованы ли планы экспедиции с начальником разведки Михаилом Трилиссером. Бокий ответил, что еще на коллегии в декабре проинформировал Трилиссера о плане этой операции, и глава ИНО голосовал в ее поддержку, и что в принципе этого достаточно.
Это заявление насторожило Чичерина, и он, позвонив начальнику разведки, в двух словах пересказал разговор с Бокием. Трилиссер был взбешен.
"Что вообще себе этот Бокий позволяет?!" – кричал он в трубку.
Трилиссер попросил Чичерина отозвать свое заключение. И сразу же после телефонного звонка посетил заместителя председателя ОГПУ Генриха Ягоду и рассказал о случившемся. Несмотря на то что Бокий пользовался прямой поддержкой Дзержинского и некоторых членов ЦК, Трилиссер и Ягода договорились о совместных действиях по блокаде экспедиции. Тогда же они навестили Чичерина и заставили его полностью пересмотреть свои взгляды на экспедицию.
В результате всех этих дрязг экспедиция была отменена в самый последний момент: 1 августа 1925 года Чичерин дал о ней отрицательный отзыв. В новом письме в Политбюро нарком иностранных дел заявлял, что "руководители ОГПУ теперь сомневаются в том, следует ли вообще отправлять экспедицию Барченко, ибо для проникновения в Тибет имеются более надежные способы. Тов. Ягода и Трилиссер обещали мне, что всякие шаги по организации экспедиции в Тибет будут предварительно исчерпывающим образом обсуждены с НКИДом".
***
Несмотря на провал новой попытки пройти в заветную страну Шамбалу, Александр Барченко не пал духом. Осенью того же года он отправился на Алтай. Цель этой поездки, организованной все тем же Бокием, состояла в том, чтобы установить связь с представителями «русской ветви традиции Дюн-хор» – искателями Беловодья. Маршрут путешественников был таков: через Семипалатинск, Усть-Каменогорск, пароходом по Оби и Иртышу, а затем на лошадях в горы. Конечный пункт – селение Катон-Карагай, расположенное в живописной Бухтарминской долине. Там участники экспедиции рассчитывали встретить тех, кто некогда ходил в Беловодье-Шамбалу.
В конце 1926 года Кондиайны, давно уже подумывавшие о том, чтобы перебраться на юг, уехали в Крым. Поначалу остановились в местечке Азиз под Бахчисараем. К ним вскоре (в марте 1927 года) присоединился и Барченко со своей кочевой "семьей". Крымский полуостров привлекал к себе его внимание тем, что здесь, по учению Сент-Ива де Альвейдра, находилась одна из главных колоний Черной Расы – Таврида. Однако наибольший интерес у Барченко вызывали так называемые пещерные города в юго-западной части полуострова. Особенность этих "городов" заключается в том, что они состоят не только из наземных построек в виде остатков крепостей, монастырей и жилых зданий, но и подземных, вырубленных в толще мягких известняковых пород помещений. По поводу происхождения этих подземных проходов существует три основные гипотезы. Наиболее древние из "городов" (Чуфут-Кале, Тепе-Кермен, Мангуп) датируются VI-VII веками нашей эры. Барченко пытался отыскать среди развалин городищ следы доисторической культуры.
В это самое время к походу на Шамбалу готовился еще один искатель этой "страны грез" – художник и этнограф Николай Рерих.
Рерихи в поисках шамбалы
Николай Константинович Рерих родился 9 октября 1874 года в Санкт-Петербурге. Род Рерихов древний, датско-норвежский, появился в России в первой половине XVIII века. Слово "Рерих" в переводе с древнескандинавского на русский язык означает "Богатый славой".
Семья Рерихов со временем обрусела. Отец Николая, Константин Федорович, управлял большой нотариальной конторой в Петербурге, был близок к Вольному экономическому обществу, занимался вопросами народного образования. Человек большой культуры и широких интересов, он дружил со многими видными людьми своего времени.
Николай Рерих рос необычайно впечатлительным, любознательным и склонным к фантазиям ребенком. Вся обстановка в доме располагала к этому. Он неоднократно присутствовал при беседах об истории, литературе, странах Востока. Особенно увлекали его рассказы монголоведа Позднева о путешествиях в Азию.
В 1883 году Николай поступил в гимназию. В первые же годы он выделился среди своих сверстников редкой одаренностью и трудолюбием. Рерих проявлял огромный интерес к истории. В его ученической тетради за 1887-88 годы наряду с переписанным "Плачем Ярославны", записями народных сказок есть работы на исторические темы: сочинение "Месть Ольги за смерть Игоря", стихи "Ронсевальское сражение", "Поход Игоря", "Йоркское сражение".
Однако этот деятельный мальчик не ограничивался знаниями, которые давала ему гимназия. Он постоянно находил для себя новые занятия и полностью посвящал им свое свободное время. Особенно плодотворными были для него летние месяцы в имении отца в Изваре, неподалеку от станции Волосово. Николая привлекали к себе глухие дремучие леса, озера с густыми туманами, заросли камышей. Все в окрестностях усадьбы казалось ему необычным, таинственным, сказочным.
Рано привлекли внимание Рериха курганы. Как-то в усадьбе в Изваре остановился крупный археолог Ивановский. Рерих, всегда живо реагировавший на новое, под впечатлением знакомства с Ивановским уже девятилетним ребенком начал раскапывать старинные захоронения в окрестностях имения своих родителей. Будучи в последних классах гимназии, он обратился за советом к известному археологу Спицыну и нашел у него поддержку: уже в 1892
году по поручению Археологического общества Рерих произвел раскопки курганов между селом Брызовым и деревней Озертицы бывшего Царскосельского уезда Санкт-Петербургской губернии. Находки этих и последовавших за ними в 1893 году вторых раскопок были переданы в гимназию.
К этому же периоду относятся и первые опыты рисования. В гимназии Рерих принимал активное участие в любительских спектаклях как актер и художник. Он сделал портрет Николая Гоголя для программы спектакля, эскизы декорации для постановки живых картин из "Страшной мести" и "Майской ночи".
Первым, кто обратил серьезное внимание на увлечение Николая рисованием, был художник Микешин, друг семьи Рерихов. С 1891 года Микешин занимался с ним, обучая этому нелегкому искусству.
В 1893 году гимназия была успешно Рерихом окончена. Встал вопрос о будущем. Интерес Рериха к искусству и истории настолько окреп, что он вознамерился одновременно поступить и в Академию художеств, и на историко-филологический факультет университета. Однако отец, собиравшийся со временем передать сыну нотариальную контору, настаивал, чтобы сын учился на юридическом. Николаю пришлось пойти на компромисс: вместо историко-филологического факультета Рерих согласился поступать на юридический с одновременной сдачей экзаменов в Академию художеств.
Осенью 1893 года Николай стал студентом университета и академии.
Понятно, что любимым стал не юридический, а историко-филологический факультет. Даже тему зачетного сочинения "Правовое положение художников древней Руси", за которое в 1898 году ему был выдан диплом, Рерих взял с историческим уклоном.
Именно там, в университете, Рерих познакомился с будущим народным комиссаром иностранных дел Георгием Чичериным.
Не забывал Николай и про археологию. В 1894 году, интересуясь культурой племен Древней Водской Пятины, Рерих осмотрел двадцать семь курганов и раскопал из них одиннадцать. В 1897 году он вскрыл неизвестный могильник при мызе Извара.
Во время раскопок в Бологом Николай познакомился с Еленой Ивановной Шапошниковой, дочерью архитектора Шапошникова, двоюродной племянницей композитора Мусоргского. В 1901 году она станет его женой.
Столь же значительными были успехи Рериха в Академии художеств. Отвоевав у отца право стать художником, он всей своей душой отдался искусству. С первых же дней учебы в академии Рерих помимо общих классных заданий пробовал самостоятельно работать над историческими композициями. Неоднократно он обращается к широкоизвестным темам и делает эскизы. Тут и "Плач Ярославны", и "Святополк окаянный", и "Иван-царевич наезжает на убогую избушку", и "Вечер богатырства киевского". В 1895 году началась работа по подготовке иллюстраций к сборнику литературных произведений студентов университета, выпущенному в свет в следующем году. Рерих исполнил 24 иллюстрации к сборнику, обложку и оглавление.
В 1900 году Николай уехал во Францию. В Париже он посещал музеи, выставки, художественные салоны, мастерские, познакомился с новейшими течениями искусства. И в Париже Рерих продолжал учиться. Следуя советам своих старших товарищей о продолжении художественного образования, Рерих поступил в мастерскую Кормона, автора известных исторических картин.
Проработав во Франции год, Николай вернулся в Петербург. И в мае 1903 года Николай Константинович вместе с женой начал большое путешествие по России. Эта своеобразная "поездка за стариной", как называл ее сам художник, охватила огромный район: города Ярославль, Кострому, Казань, Нижний Новгород, Владимир, Суздаль, Ростов Великий, Москву, Смоленск и многие другие. Рерих поставил перед собой задачу изучения древнерусской архитектуры различных эпох и школ. Попутно он знакомился со старой живописью, разыскивал старинные костюмы, предметы прикладного искусства, записывал сказки, песни.
Помимо старинного русского искусства Рериха интересовало также древнее искусство Скандинавии, Индии, Монголии и Китая. У художника зародилась мысль о возможном использовании в искусстве богатейших наработок Востока.
Тем временем служебная карьера Николая Рериха шла по восходящей. В 1909 году он стал академиком. Занял пост председателя объединения "Мир искусства" и пост секретаря Общества поощрения художеств. Солидная должность позволила ему получить близость к царскому двору. Результат сказался незамедлительно – ему был пожалован чин действительного статского советника, что приравнивалось к чину генерал-майора в армии или к контр-адмиралу на флоте.
В 1913 году Рерих опубликовал статью "Индийский путь", в которой писал о необходимости глубокого изучения культуры Индии и организации туда большой экспедиции. Рерих видит определенное сходство культур Индии и древней Руси:
"Невольно напрашивается преемственность нашего древнего быта и искусства от Индии… Обычаи, погребальные "холмы" с оградами, орудия быта, строительство, подробности головных уборов и одежды, все памятники стенописи, наконец, корни речи – все это было так близко нашим истокам. Во всем чувствовалось единство начального пути".
Вместе со своим другом, археологом Голубевым, Рерих составляет план экспедиции и начинает готовиться к путешествию, ставя перед собой целью изучение первоисточников восточной философии и древних культурных памятников.
***
Именно в это время в жизни Рерихов появляются Учителя-махатмы. Вот что пишет об этом П.Ф.Беликов, один из исследователей жизни и творчества Рерихов:
"Примерно между 1907 и 1909 г. Елена Ивановна имела видение, потрясшее все ее существо. Вечером она осталась одна (Николай Константинович был на каком-то совещании) и рано легла спать. Проснулась внезапно от очень яркого света и увидела в своей спальне озаренную ярким сиянием фигуру человека с необыкновенно прекрасным лицом. Все было насыщено такими сильными вибрациями, что первой мыслью Елены Ивановны была мысль о смерти. Она подумала о маленьких детях, которые спали рядом в комнате, о том, что перед смертью не успела дать нужных распоряжений. Однако вскоре мысль о смерти отступила, заменилась необычным, ни с чем не сравнимым ощущением присутствия Высшей силы".
Николай Константинович отнесся к видению своей жены с пониманием. Реальная же встреча Елены Ивановны с Учителем произошла позже, в 1920 году – в Лондоне, куда Николай Рерих приехал со своей выставкой. Она увидела Учителя у ворот Гайд-парка. Он был одет в форму офицера англо-индийской армии. Учитель был высок, а его "удлиненной формы глаза излучали спокойную силу и как бы притягивали к себе". Елене Ивановне они напоминали глаза подвижников и святых. Ей показалось, что она где-то уже видела этого человека. Она замедлила шаг и остановилась. Офицер шагнул ей навстречу, и только тогда она заметила его спутника. Оба Учителя приветствовали Елену Ивановну. Беседа состоялась тут же у ворот парка.
