Текст книги "Тайное общество ПГЦ"

Автор книги: Антон Инголич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

Новые трудности и осложнения

На следующий день, встретившись с секретарём и кассиром тайного общества ПГЦ, я в самых чёрных красках обрисовал ситуацию в жёлтом доме и попросил их о помощи и содействии.

– Штаб-квартира нашего общества – в жёлтом доме, и никаких гвоздей! – пламенно воскликнул Метод.

– На борьбу с Цветной Капустой! – загорелся Йоже.

Прозвучало ещё несколько воинственных криков, после чего правление приступило к рассмотрению создавшейся обстановки. Результат, как сказал бы Плюсминус, секретарь суммировал в три пункта:

1. Председатель должен выяснить, чем занимается Цветная Капуста в свободное время и почему Ковач с Ковачихой приходят к ней так часто и засиживаются до полуночи.

2. Секретарь должен взять на прицел Ковача и Ковачиху.

3. Кассир, которого никто из преступной тройки не знает, должен вести за ними постоянное наблюдение.

На истории меня вдруг озарила счастливая мысль. Старый Чепон – вот кто мог бы оказать мне неоценимую услугу. Но старого коллекционера стенных часов не так-то легко встретить случайно. Я не видел его уже целую неделю. Правда, сестра его Катра, которая ведёт у него хозяйство, попадается чуть ли не каждый день, да только она туга на ухо и ей нужно кричать на всю ивановскую. Ничего не попишешь, придётся идти к Чепону. Но как я пойду к нему? Как?.. Ага, с часами! Ведь он привечает всех, кто приносит ему часы. Даже с железнодорожником, который принёс большие карманные часы, он был сама любезность. Итак, во что бы то ни стало раздобыть старинные стенные часы, и двери старого Чепона откроются передо мной нараспашку.

Я уже готов был взвизгнуть от радости, и вдруг всё внутри у меня оборвалось. И вовсе не потому, что передо мной возникло строгое лицо товарищ Итак. Просто в голове у меня мелькнул вопрос: «А где ты, Михец, возьмёшь старые стенные часы?»

На переменке ко мне подошла Шпелца:

– Подумай, Михец, вчера у нас был кружок, а я не знала, потому что тот мерзавец – теперь я тоже считаю его мерзавцем – вытащил кнопки, а Эхма подобрал с полу бумажку и швырнул в корзину. А вчера как раз учились завязывать узлы.

– Какие узлы? – спросил я, стараясь скрыть своё смущение.

– Весной у нас первый экзамен. Каждому придётся завязать узлы пятью способами, развести костёр и поставить палатку.

– Всему этому учат в туристическом кружке? – удивился я.

– Это ещё не всё. Скоро мы идём в двухдневный поход. Возьмём с собой палатки, вечером будем сидеть у костра, а на другой день будут разные игры и состязания. Медвежата тоже идут.

– Какие медвежата?

– Мальчишки. А мы – пчёлки. А ты чего не записываешься? Узнай, когда у медвежат сбор. Не пожалеешь.

Медвежата и пчёлки на несколько минут отвлекли мое внимание от старого Чепона. Надо узнать, кто из нашего класса ходит в медвежатах; может, и меня примут. Обидно, что Шпелца пропустила из-за нас такое важное занятие. Надо что-то придумать. «Пегас» – общество собирателей пегасов, а вовсе не враг юных туристов и других полезных организаций. Я чуть мозги не свихнул, а ничего путного так-таки и не придумал. Оставалось одно: назначить на после обеда чрезвычайное заседание.

Мы прикидывали и так и эдак, каким образом соблюдать устав, не трогая при этом полезных объявлений. Йоже предложил первый параграф дополнить предложением, допускающим оставлять одну кнопку на важных объявлениях, но мы с Методом отклонили его как непоследовательное. И все трое с возмущением отвергли предложение Игоря вообще прекратить нашу деятельность по той причине, что у нас и так пегасов навалом.

– Трус, вот ты кто! – возмутился я. – Прекратить? Теперь, когда о нашем обществе говорит полгорода? Ни в коем случае!

– Нет! Нет! – с негодованием воскликнули Йоже и Метод.

Наконец мы нашли выход: каждое объявление, сообщение и клочок следует сначала прочесть, потом «отловить» пегасов, как к тому обязывает первый параграф, и лишь после этого объявление, сообщение или клочок важного содержания любым способом вернуть на место. Йоже в этом дополнении к первому параграфу подчеркнул двумя чертами слова «любым способом». Значит, такую бумажку можно прибить гвоздём, приклеить или прикрепить любым другим способом, только не пегашкой.

За Цветной Капустой, к сожалению, ничего подозрительного не было замечено.

Уходя, члены общества обменялись крепкими рукопожатиями, и тем не менее я чувствовал, что между нами уж нет былого согласия и единства. Игорем овладел страх, начал сдавать и Йоже, и только мы с Методом твёрдо стояли на прежних позициях. Невзирая на угрозы Цветной Капусты, порой отвращавшие меня от общества, я все же был полон решимости не сдаваться. Буду получше приглядывать за Игорем, всерьез потолкую с Йоже, а весь свой досуг посвящу наблюдению за секретарём нашего домового совета и ее родичей.

И всё же я частенько ловил себя на мысли, что было бы хорошо, если бы я утром проснулся и знать не знал ни про какое тайное общество. Но когда я извлекал из тайника алюминиевую коробку и высыпал на стол рассортированные по разным свёрткам отдельные виды пегасов, малодушия как не бывало. Какое богатство, какая игра красок! Разве наше общество не сильнее самого директора гимназии и всех учителей с Эхмой в придачу? Даже милиция, которая наверняка начала уже охоту за «вредителями», не может нам ничего сделать, не говоря уж про разных там дворников и Цветную Капусту, всё ещё пылавшую злобой и ненавистью, хотя правила поведения жильцов давно уже висят на своём месте. Правда, в последние дни я пользовался одним чёрным ходом, а Игорь, так тот с самого возникновения нашего общества не осмеливался ходить мимо доски объявлений.

Цветная Капуста сумела убедить домовой совет провести общее собрание жильцов ранее намеченного срока.

Я тем временем неутомимо искал старинные стенные часы. Оказалось, что таковые имеются у дяди моего соседа по парте Борута. Мы надоедали ему три дня кряду, уговаривая продать часы старому Чепону, да только ничего бы из этого не вышло, если б часы были в порядке. Но они, как утверждал Борут, не шли со времён первой мировой войны, а в городе не было часового мастера, который смог бы их починить.

Старый Чепон осмотрел часы со всех сторон, потом улыбнулся и весело воскликнул:

– Где вы их нашли, ребятки? Именно таких мне недоставало. Теперь моя коллекция укомплектована.

Сказал и вернул нам часы. Пускай-де хозяин письменно подтвердит наши полномочия.

Когда мы предъявили ему наш мандат, он назвал свою цену. Сумма была такая внушительная, что дядя Борута не поверил. Пришлось и ему предъявить документ за подписью старого Чепона. Таким образом, в течение трёх дней я три раза посетил старого собирателя часов.

Став обладателем этих редкостных часов, он тут же приступил к их починке. В часах он разбирался лучше любого часовщика, хотя до ухода на пенсию работал на почте. Часы он стал собирать, как говорила бабушка, когда похоронил одного за другим жену и сына. Мы подружились, и потому я без всякого стеснения в четвёртый раз постучался к нему в дверь и после небольшого вступления спросил, почему к Цветной Капусте так часто приходят ее родственники.

– Если думаешь, что я буду с тобой разговаривать об этой женщине, то можешь уходить! – как отрезал он.

Я немного помялся у двери и уж взялся было за ручку, как вдруг старик снова заговорил:

– Уступил ей в прошлом году комнату, а она вместо благодарности хотела выселить нас из квартиры.

– А теперь принялась за нас с бабушкой, – вздохнул я.

Чепон поднял голову от маленьких колёсиков.

Я мигом ввернул вопрос:

– Почему она хотела выгнать вас из квартиры?

– А почему вознамерилась выбросить на улицу вас?

– Не знаю.

– Не знаешь? – рассердился Чепон, будто я был виноват в том, что не знал. – Чтоб поселить здесь Ковачей!

– Ковачей?

– Мальчик, разве ты не видишь, как я занят? Эти часы тридцать лет никто не чинил, ужасно запущены, но я их приведу в порядок! Непременно приведу!

И он снова склонился над вынутыми из часов внутренностями. Я знал, что сейчас бесполезно задавать ему вопросы. К тому же полученных сведений вполне достаточно для дальнейших расследований. Итак, Цветная Капуста хочет любой ценой поселить в нашем доме своего дядюшку Ковача, рабочего на железной дороге, и его жену, дворника в доме, где живёт Йоже. Отсюда Ковачу ничуть не ближе до работы, если не подальше, чем с улицы Ашкерца. Да и Ковачихе здесь прибавилось бы работы, ведь в Йожином доме всего восемь съёмщиков, а у нас – десять. И квартира наша ничуть не больше и не лучше их теперешней. Если Цветной Капусте так приспичило быть с ними под одной крышей, значит, на то есть особые причины. Значит, рассуждал я дальше, поздние визиты дядюшки Ковача и тётушки Ковачихи не носят чисто родственный характер, а…

Даже не попрощавшись с Чепоном, я дунул прямо к Йоже.

– У Ковачей, – сказал мой друг, – с утра до вечера толкутся крестьяне. Папа говорит, что они занимаются перепродажей. Сюда приехали весной, а раньше жили где-то на границе. Язык у Ковачихи что помело, а его тоже хлебом не корми, только дай похвастать, какие посылки приходят от брата из Вестфалии.

– А Цветная Капуста похваляется своим дядюшкой во Франции. У него-де свой магазин, и он два-три раза в месяц шлёт ей посылки.

– Ковачи как пить дать сбывают барахло, и своё и Цветной Капусты. Я ещё не видел, чтоб Ковачиха вышла из дому без сумки, а Ковач – без набитого портфеля.

– Значит, к Цветной Капусте они приходят не чай гонять, – подхватил я. – Этакая фифа не станет марать руки спекуляцией. Каждый третий день в новом платье, а уж туфель – бабушка со счету сбилась. И все заграничные. С квартирой Чепона сорвалось, так теперь зарится на нашу. Куда мы пойдём, на это ей чихать, главное – чтоб сподручней было торговать заграничными шмотками.

– Верно, – подтвердил Йоже.

Метод держался другого мнения.

– Думаю, здесь дело покрупнее, – глубокомысленно изрёк он, когда мы на переменке обсуждали результаты своих расследований. – Тут какой ни есть богач разорится, если будет посылать Цветной Капусте столько, чтоб Ковачам таскать – не перетаскать и чтоб к ним каждый день приходили покупатели. Тут что-то другое.

– А что? – разом спросили мы с Йоже.

– Вот это нам и предстоит установить, – произнёс Метод значительным тоном. – С сегодняшнего дня Ковачи и шагу не ступят без нашего ведома. Это относится и к Цветной Капусте.

Разумеется, эта сложная операция самым печальным образом сказалась на основной работе «Пегаса». К счастью, объявлений заметно поубавилось. На школьных досках объявлений всё чаще писали мелом, а однажды я увидел бумажку, прибитую гвоздями. Ясное дело, мы её не тронули.

– Вытаскивают только кнопки, – констатировала Шпелца во время второй перемены. – Странно!

– Наверняка это какое-нибудь опасное общество, – вздохнула Метка.

На последней переменке Шпелца пулей влетела в класс и, давясь от смеха, закричала:

– Представляете, на той перемене я нарочно воткнула в доску Народного университета кнопку, и уже её нет! Значит, в школе и впрямь завелись собиратели кнопок!

Запятая как раз расхаживал перед нашей дверью. Голову даю на отсечение, что он слышал всё от слова до слова.

Класс захохотал, а у меня заныло под ложечкой. Совсем недавно мы были героями дня, а теперь нас поднимают на смех!

На уроке словенского языка я послал своим правленцам распоряжение:

Операции продолжаются. П.

Метод вернул записку с замечанием:

Принимают большой размах.

А С. добавил:

Повсеместно.

После обеда мы провели операцию на вокзале. И ни капельки не удивились, когда через несколько дней местная газета поместила краткую заметку о «похитителях кнопок». Видно, кое-кто из класса её прочёл, потому что отношение к нам снова повернулось на все сто восемьдесят. О нас вновь заговорили с почтительным уважением. Но теперь это относилось только к нам, троим правленцам, так как Игорь наотрез отказался участвовать в наших операциях. Но на следующее заседание он всё же пригнал целый табун пегасов.

– Ого! – воскликнули мы. – Откуда столько?

– В школе и вокруг было полно объявлений, – сказал он.

И тем не менее мы не считали его больше полноправным членом общества и не посвящали его в планы, которые рождались в школе или по дороге домой. Даже не привлекли к борьбе с Цветной Капустой. Однако в операции против человека в сером пальто он тоже участвовал.

Однажды под вечер Сильвица прибежала к нам на кухню со своим медвежонком Буцей. Я отправил её на свою кровать, и всё равно она нас очень стесняла.

– Ступай домой, Сильвица, – сказал я.

Она не уходила.

– Дядя дал мне денежку, а мама послала к тебе.

Я знал, что человек в сером пальто никакой ей не дядя, но перечить не стал, а только попросил ее немножко погулять. Она ушла и вскоре вернулась с пятью кренделями.

– Всем по одному пегас-кренделю, – объявила Сильвица. – Нате!

Мы ели пегас-крендели, говорили о пегасах и думали, как нам отвадить человека в сером пальто. Он уже давно захаживал к Пеничихе или уводил её из дому в отсутствие Пенича. Наконец я кое-что придумал.

– Ребята, могли бы вы пожертвовать по десять пегасов? – спросил я друзей.

Глаза их вопросительно воззрились на меня.

Я изложил им свой план. Через пять минут все вытащили из своих коробок по десять пегашек, мы с Йоже положили их в карман, подождали, пока стемнеет, и вышли на улицу.

Вскоре после нашего возвращения на кухню за окном послышалось «бум» и сразу за тем «пшшш».

Мы выбежали во двор. Человек в сером пальто водрузил на плечо велосипед с лопнувшими шинами и, чертыхаясь и кляня всё на свете, пошёл со двора.

Гордые своим подвигом, мы торжествующе смеялись:

– Пускай потаскает на себе велосипед!

На следующий день я напрасно ждал Игоря под каштаном. Мы должны были идти на заречную сторону, где ещё не знали о деятельности нашего общества.

Трус! Я весь кипел от гнева и возмущения. Какой он после этого мужчина? Самая что ни на есть настоящая девчонка!

Вдруг с четвёртого этажа донёсся ужасный крик. Сначала я услышал сердитый голос отца Игоря, потом мольбы его мамы и наконец рёв самого Игоря. Что там стряслось? Не иначе, как проболтался! Это было первое, что пришло мне на ум.

– Вот как? – кричал его отец. – Воруешь? Ну погоди, я тебе так всыплю, что своих не узнаешь!

– Я больше не буду, папа! Мамочка, миленькая, заступись!

– Оставь его, Франц, ведь он ещё ребёнок! Слышишь? Перестань его бить!

Стало быть, наше общество здесь ни при чём. И всё же мне было не по себе. Игорь ворует. Это нехорошо. Я бы не украл ни за что на свете. Сколько раз бабушка говорила мне: «Михец, я не буду тебя ругать, ежели напроказишь невзначай. Только чужого не бери».

Порой мне так хотелось взять с лотка апельсин, когда я ходил за салатом, или горсть орехов, когда покупал картошку. А раз я уж было потянулся за шоколадкой, но тут же отдёрнул руку. Нет, я не вор. А Игорь ворует. Завтра же предложу новый параграф: «Члены ПГЦ не должны воровать». Утвердим этот параграф и сразу призовём Игоря к ответу. Он не станет отпираться. А что ждёт члена, нарушившего устав, он знает не хуже меня. Итак, сам себя исключает. Члены ПГЦ не будут заниматься воровством!

И тут я услышал голос, шедший откуда-то изнутри:

«А разве первый параграф не предусматривает воровство? Вытащить тайком кнопку и положить её в свой карман – разве это не кража?»

«Нет, – ответил я этому голосу, – это не кража, это сбор пегасов».

«Сбор украденных пегасов, Михец!»

«Нет, приобретенных во время операции!»

«А что такое ваши операции, как не…»

Крик на четвёртом этаже прервал мой диалог. К рёву Игоря прибавились всхлипывания его матери. Наконец Игорь замолчал. Я ждал, что он выйдет во двор. Он появился только вечером.

– Игорь! – позвал я его.

Он шёл ко мне с таким страхом, будто я прятал за спиной рейсшину.

– За что тебя вздули? – спросил я с сочувствием, напрочь забыв про новый параграф.

Игорь уже поплатился за кражу, какого бы свойства она ни была. Теперь я понимал, что новый параграф находился бы в некотором противоречии с первым параграфом.

Игорь поднял свои зарёванные глаза и пролепетал:

– Папа открыл…

– Что открыл? ПГЦ? – вздрогнул я.

– Нет. Открыл, что у него не хватает пегасов…

Я сначала ничего не понял.

– Каких пегасов?

– Знаешь, Михец, я брал у папы…

Я всё ещё ничего не понимал.

– Ну, брал кнопки. У него их много, пять-шесть коробок.

Тут я разразился горьким негодованием:

– Значит, твои пегашки не были в употреблении? Ты их брал у отца?

Игорь покаянно кивнул головой.

– Я пробовал их вытаскивать, только меня в первый же раз поймала учительница. Потом уж я не решался.

Жалость мою как рукой сняло.

– Ты понимаешь, что́ тебя ждёт?

– Я сам выйду из организации, – сказал Игорь и сунул руку в карман. – Вот тебе печать и подушка, а кнопки-пегасы отобрал отец.

Я чуть не вырвал у него печать и подушечку. С каким наслаждением пнул бы я его в бок или пришлёпнул на лоб три красных клейма!

– О нашем обществе не проболтался?

– Нет.

Он посмотрел на меня так искренне, что я не мог не верить.

– Не выдашь нас?

– Не выдам.

– Поклянись.

Он поднял три пальца и дрожащим голосом произнёс:

– Клянусь!

– Берегись! – пригрозил я. – Нас трое!

Точно побитый, спустился я в подвал. Итак, мы потеряли «массу», осталось одно правление. Я чувствовал, что и в обществе, и во мне самом произошёл какой-то перекрут.

В обществе медвежат

Настроение у меня было ну хоть в гроб ложись.

– Что с тобой? – забеспокоился секретарь.

Я завёл обоих правленцев в уборную и изложил им, как обстоит дело с «массой».

– Знаешь, – сказал Йоже, – Игорь мне с самого начала не показался. Хорошо, что вышел.

Метод воскликнул:

– Итак, тройка! Тройка ПГЦ! Еще лучше – ударная тройка ПГЦ!

На душе у меня стало скверно. Выходит, это я чуть не развалил всю работу. Ведь по пути в школу я уже подумывал о роспуске общества. А этот увалень Метод готов стоять насмерть. Он спас положение. Да, ударная тройка ПГЦ! УТ ПГЦ! Превосходно! Я вожак тройки. И мой отец был вожаком тройки, пока его не вызвали в отряд.

На перемене я обследовал все три доски. Пять бумажек. Три прикреплены пегасами, два других – гвоздями. В лучшем случае десять безукоризненных экземпляров. Я хотел назначить операцию на завтра, но Метод упорно настаивал на том, чтоб провести её сразу после уроков. Он сжился с делом и ни за что не хотел отступать. Такой он был – неуклюжий, но основательный.

– Товарищи, вы помните первый параграф нашего устава? УТ ПГЦ должна сегодня же приступить к операции!

Я заметил, что Йоже в душе соглашается со мной. Он тоже схватил два кола и с трепетом ждал педсовета и родительского собрания. Отец с матерью покамест ничего не знали – не очень-то побегаешь в школу, когда на руках ещё шестеро детей. Методу нечего было опасаться. Он как-то умудрился обойтись без единиц. К тому же его отец, после того как весной умерла мать, что называется, дневал и ночевал в своей портняжной мастерской, свалив все заботы о Методе и его сестре, третьекласснице, на плечи старой глуховатой родственницы. Мы долго сидели в уборной, самом безопасном месте во всей школе. Ожидание в классе или в коридоре могло навлечь на нас подозрения. Надзор в последнее время усилился. Ещё утром я слышал, как Эхма говорил Запятой:

– Мы с товарищем директором решили раскрыть ПГЦ-банду и раскроем, товарищ учитель!

Запятая озорно улыбнулся:

– Смотрите, чтоб вас кто другой не опередил!

Я встревожился. Неужели он напал на наш след?

Времени на раздумья не было. Прозвонил звонок, и я заторопился в класс.

Но сейчас, в уборной, я вспомнил слова Запятой и его загадочную ухмылку. И сразу почувствовал, как у меня сжимается сердце. Будто какая-то невидимая рука сдавливает его железными тисками. Что за гонка? Почему бы не отложить операцию на завтра? Метода словно подменили. То его приходилось понукать да подгонять, а теперь, когда нужна сугубая осторожность, он прямо помешался на пегасах.

В животе у меня урчало, от разлитых здесь ароматов начинало мутить. Однако выходить было рискованно. Из коридора непрерывно доносились шаги и голоса. Наконец повалила вторая смена, но мы всё равно не рискнули выйти, несмотря на то что в кабинки к нам всё время стучали, а какой-то храбрец посулил даже перелезть через деревянную стенку. Только звонок спас нас от этого надоеды.

В полной тишине покинули мы свои вонючие убежища.

На своём этаже мы управились в момент. Всё было заранее продумано, да и опыт кое-что значил. Караулили мы с Йоже; на втором этаже мне надлежало выдёргивать кнопки, а внизу – Йоже. На цыпочках спустились мы на второй этаж. Из учительской слышались голоса учителей, а из ближнего класса – разговор учеников. Осторожно! С. и К. заняли свои наперёд намеченные посты, я приступил к работе.

Шляпки кнопок отлетали одна за другой, словно имели дело с новичком. «Трус, растяпа, обормот!» – ругал я себя. Но это не помогло. То ли пегасы были плохого качества, то ли дерево было чересчур твёрдым, то ли у меня дрожала рука. На ум приходили разные страсти: вот-вот из-за угла вынырнет директор, из учительской выйдет учитель, из соседнего класса выбегут ученики. А что, если директор с Эхмой подговорили ребят…

Вдруг щёлкнула дверная ручка. Я молниеносно оглянулся на класс, где галдели ребята. Ручка не двигалась. Зато в следующее мгновение опустилась ручка на двери как раз за моей спиной. Эта дверь вела в комнату для приёма родителей. На лестницу я бы не успел, не добежал бы до правого угла, за которым спрятался Йоже, ни до левого, где исчез Метод. Значит, остаётся класс, где, судя по раскованному ребячьему разговору, не было учителя. Я кинулся к запасному входу, стремительно распахнул дверь и спокойно вошёл. В глаза мне бросились верёвки, палки, палатка и уж в последнюю очередь – ватага таких, как я, мальчишек, сгрудившихся вокруг вожатого.

– А, Михец! Пришёл-таки! – прозвучал где-то рядом знакомый голос.

Я повернулся на голос и увидел Тинчека с первой парты.

– Шпелца сказала, что ты тоже любишь походы, – продолжал Тинчек. – Теперь из нашего класса будет пятеро – три пчёлки и двое медвежат. – Он схватил меня за руку и повёл к кафедре. – Товарищ вожатый! Это Михец, Михец Потокар из нашего класса. Он хочет записаться в наш отряд.

Вожатый продолжал объяснять, а я чутким, привычным ухом ловил то, что делалось в коридоре. Вот отворилась и снова закрылась соседняя дверь, послышались шаги и ворчание Эхмы. Наконец шаги его стали удаляться и вскоре совсем затихли. Теперь только я по-настоящему осмыслил свое положение.

Итак, я попал на сбор юных туристов. К медвежатам. Вот здорово! Рядом с Тинчеком стояли двое третьеклассников и один знакомый первоклассник.

– Ты первый раз? – спросил вожатый.

Я вспомнил, что это он вчера стоял у доски, силясь прикрепить булавками какое-то объявление.

– Да, первый, – пролепетал я в сильном смущении.

– Сначала ознакомься с нашими правилами. – Он подошёл к столу, взял из ящика маленькую книжечку и протянул ее мне: – Прочти к следующему разу, узнаешь, какая у нас организация и чем мы занимаемся. Полагаю, ты уже слышал о юных туристах?

– Да.

Только б не пустился в разные там расспросы!

– Значит, знаешь, что наша задача – охранять леса и животных, прививать любовь к природе. Юные туристы должны беззаветно любить свою родину. Все это ты прочтёшь в правилах, а сейчас смотри и учись.

Я подошёл к Тинчеку.

– Что это ты вытворяешь с верёвкой?

– Узлы завязываю, – объяснил мне мой одноклассник. – Видишь, это рыбацкий узел, вон тот – ткацкий. А теперь пытаюсь изобразить ковбойский. К первому эк замену надо освоить пять узлов, распознавать тайные лесные знаки, читать географические карты, разводить костры и ставить палатки. Второй потруднее. А вообще мы сдаем три экзамена.

– Рассказывай, Тинчек, – попросил я.

Чем больше он говорил, тем сильней скребли у меня на сердце кошки. А какое общество создал я? Общество по выдёргиванию кнопок. У юных туристов тоже свои тайные знаки, но они делают прекрасное и полезное дело. Что может быть прекраснее, чем прийти к цели, следуя тайным знакам, сидеть вечером у лагерного костра, а потом растянуться в палатке или стоять на вахте у входа в палаточный городок! Я начисто забыл про ПГЦ, забыл про Йоже и Метода. Они уж, поди, давно дома. Тинчек ещё с увлечением говорил, когда вожатый повёл нас во двор. Здесь он показал, как ставят палатку; растолковал, для чего служат всякие там причиндалы. А потом велел четверым ребятам натянуть крышу. Но ему всё равно пришлось прийти им на выручку, не то они возились бы с ней до ночи. Даже разобрать палатку путём не сумели.

Наконец дошла очередь до последней тройки.

Сначала я только смотрел, а потом тоже засучил рукава. И работа закипела.

– У тебя ловкие, сноровистые руки, – похвалил меня вожатый. – Я уверен, из тебя выйдет лихой турист.

Домой я вернулся уже затемно. Достал из духовки обед и сразу уткнулся в правила юных туристов. Воодушевление мое росло с каждым новым параграфом.

Охрана природы! Вот здорово!

Пришла бабушка и как набросится на меня! Где ты, мол, пропадал весь день? Ну, я дал ей выговориться, а потом сказал, где я «пропадал», ну, и вообще всё про юных туристов выложил.

– Что ж, я не против, запишись, – смягчилась она. – Природа худому не научит. Природа, она облагораживает человека. Только помни: главное – школа!

Я подскочил к ней и поцеловал её в обе щеки. Она прижала меня к себе и украдкой смахнула слезу.

Я решил покончить с председательством и вообще выйти из тайного общества «Пегас». Но не тут-то было. На другой день на первом уроке пришла записка:

Операция должна быть проведена, С.

Согласен, К.

Я приписал:

Согласен, П.

Вскоре пришла вторая записка:

До обеда, К.

Я ответил:

Согласен, П.

На перемене мы обсуждали план операции, хотя меня так и тянуло к Тинчеку и Шпелце. Метод предложил провести операцию на четвёртом уроке. Один из нас попросит у Запятой разрешения выйти в уборную.

– А кто? – спросил я с тоской.

– Метнём жребий, – сказал Метод.

Я вытащил обломленную спичку.

– Смотри не подкачай, – напутствовал меня Метод.

Я чуть не взорвался. Мыслимо ли, кассир учит основателя и председателя ПГЦ!

Посреди урока я встал и попросил у Запятой разрешения выйти в уборную.

– Мог сходить раньше, – усмехнулся Запятая. – Для чего у нас перемены? Ты же не щенок.

Под общий смех вышел я из класса, как побитая собачонка. Вернулся я с высоко поднятой головой – в кармане у меня лежало одиннадцать пегасов! Дело было, конечно, не в самих пегасах, дело давно уже было не в них, главным была операция. А моя последняя операция по смелости и дерзости далеко превзошла все предыдущие. Пусть К. и С. видят, что я не совсем еще пропащий человек.

Сев за парту, я послал им записку:

Сделано. Одиннадцать штук. П.

Записка вернулась с пометкой:

Отлично! К. Поздравляю. С.

Томительно ползли минуты. Запятая объяснял употребление полных и кратких прилагательных. Но вот он кончил и велел нам показать свои волосатые уши, чумазые шеи и длинные когти. Итак, саносмотр. Этих осмотров я не боялся, потому что бабушка следила за тем, чтоб я по субботам мылся, а уши, руки и шею проверяла каждое утро, если только не уходила из дому раньше.

Когда дошла очередь до меня, я вытянул шею, словно лебедь в городском пруду, и положил руки на парту. Сначала надо было показать ногти, потом ладони.

Я повернул руки и так и обмер: на правой ладони пылало красное пятно. Я мгновенно приложил её к парте.

– Когти я видел, покажи ладони! – сказал Запятая.

Пришлось снова перевернуть руку.

– А это что? – засмеялся Запятая. – Или ты тоже ставишь колы?

Он уже подходил к Методу, когда вдруг снова обернулся ко мне:

– Через неделю чтоб было сочинение: «Почему красные чернила нравятся мне больше, чем черные». Слышал?

Сочинения на свободную тему, как я уже упоминал, давались мне легко, но сейчас я не на шутку испугался. О чём писать? Если б можно было написать правду! Я бы состряпал такое сочиненьице, что все бы просто обалдели, и в первую очередь сам учитель и классный руководитель Запятая.

По дороге домой мы весело говорили о последней дерзкой операции. Нас просто распирало от гордости. А когда восторги поулеглись, я рассказал друзьям, как было у медвежат.

– Подумаешь, туристы! – фыркнул Метод. – Природы у меня и дома хоть отбавляй.

Ему что, их дом стоял у реки; у него была лодка-одиночка, а в саду под старым дубом – шалаш с лежаком.

– Шахматы – вот это вещь, – продолжал Метод. – Сиди себе на месте и спокойно передвигай фигуры, сидя атакуй. Это по мне. Папа обещал купить мне шахматы, если будет пятёрка по прилежанию. Надо узнать, когда занимается шахматный кружок.

– А я бы поступил в кружок по рисованию, – сказал Йоже. – На уроках мы совсем мало рисуем.

Так в тот день обсуждение успешной операции как-то само собой перешло в разговор о кружках, про которые мы узнали благодаря тайному обществу «Пегас». И надо сказать, он был куда интересней.