Текст книги "Тайное общество ПГЦ"

Автор книги: Антон Инголич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

Антон Инголич
Тайное общество ПГЦ

Вступление

Ну и задаёт нам перцу наш учитель словенского за всякие там штучки! Не подумайте только, что он записывает нас в журнал, кричит и стучит по столу, как другие, как, к примеру, учитель Погачник, по прозвищу «Цербер». Ничего подобного. Он даже улыбается, если кто нарушает дисциплину или занимается посторонними делами. На днях Йоже заигрался циркулем, и он ласково так сказал:

– Йоже, к завтрашнему дню напишешь сочинение на тему «Почему циркуль мне милее словенской грамматики».

В другой раз он застукал Шпелцу. Она громко подсказывала Методу, который тщетно пытался найти пример существительных мужского, женского и среднего рода.

– Шпелца, к субботе – «Почему мне хочется стать суфлёром», – изрёк он. – Ты поняла?

Как не понять! Всякому было ясно, перед кем она выставлялась. Так ей и надо. Пора проучить эту птичку, чтоб впредь не пела на весь класс. Учитель и так знает, какая она зубрилка, а тому, кто отвечает, от её подсказки толку чуть. Запятая, то есть наш классный руководитель, за малейшую провинность вместо втыка или ещё какого наказания задает нам сочинения на свободную тему. И все пишут эти штрафные задания. Только мало кому удаётся угодить ему. Такой он привереда, наш учитель. Даже Лойзека не похвалил. А ведь сочинение было – пальчики оближешь! Ну, хоть прямо в журнал или в газету. С неделю назад Лойзек гонял на переменке губку и, ясное дело, не слышал звонка. Запятая вошёл как раз в тот момент, когда он забил свой великолепный гол в самую середину доски. Ну, и схлопотал сочинение на тему «Футбол – любовь моя». Ясное дело, помог ему брат, вратарь университетской команды. Сам Запятая смеялся до слёз, когда Лойзек читал свое произведение. Да и весь класс так заливался, будто все, кроме Лойзека, строчили сочинение на тему «Смех – источник молодости и здоровья». Заключение, видите ли, подкачало: слишком краткое и никакой тебе идеи.

Запятая смерть как не любит кратких ответов. Скажем, когда ученик под заглавием «Почему я ем на уроках словенского языка» напишет: «Потому что проголодался», или на вопрос: «Почему надо быть внимательным на уроки словенского языка?», коротко ответит его же словами: «Чтобы побольше запомнить в школе», он ужасно сердятся и до тех пор мытарит бедного автора, пока не подучит от него вразумительный ответ по всем правилам, то есть со вступлением, основной частью и заключением.

«Любое сочинение на свободную тему должно состоять по крайней мере из трех частей!» Этот наказ Запятой стоит в ушах, пока грызёшь карандаш, мозгуя, что бы такое написать.

Вступление нельзя растягивать, в немногих словах оно должно подводить к теме и пробуждать интерес к дальнейшему изложению. Главное, разумеется, основная часть. В небольших сочинениях это всего один абзац, только капельку длиннее, чем вступление и заключение, вместе взятые. В нормальных сочинениях, каковыми являются все сочинения на свободную тему, она состоит из трёх пунктов. Самое трудное – заключение. «Здесь ты должен показать себя мастером. Конец – делу венец!» Заключение вроде того, что написала Шпелца, Запятую не устраивает: «Итак, товарищ учитель, вы, конечно, поняли, почему я хочу стать профессиональным суфлёром». Не в восторге он, как я уже говорил, и от заключения Лойзека: «Из вышеизложенного ясно, почему я больше люблю футбол, чем школьные дисциплины».

Запятая не выносит таких заключений. «Заключение – это главная мысль, идея всего сочинения. Если вы не умеете думать, зачем тогда пришли в классическую гимназию?» [1]1
  В Югославии в гимназию поступают после окончания начальной школы.


[Закрыть]– вопрошает он с упором на определение «классическую», и пухлое лицо его при этом делается серьёзным. – Надо было идти в другую. А у нас нужно думать, думать и ещё раз думать!»

Обычно автор читает своё сочинение в классе, после чего все высказываются по поводу его содержания (чтоб «привыкали к самостоятельным оценкам»), и уж потом Запятая выносит свой приговор.

– А где запятые? О запятых ты, Татьяна, не думала?

– Нет, товарищ учитель, – признаётся Татьяна со второй парты, и участь её на ближайшие три дня решена.

– Ну что ж, к субботе напишешь подробное объяснение: «Почему при работе над сочинением я не думаю о запятых».

И обращается к классу:

– Неслыханно! Ей не хватает девяти запятых!

И снова Татьяне, которая становится белее придорожного столба с указателем километров:

– Если в следующем сочинении на свободную тему пропустишь хотя бы шесть запятых, получишь единицу.

После чего следует нравоучение, которое мы выучили наизусть уже на третьем уроке словенского языка:

– Дети, то есть учащиеся, первоклассники! Запятая с виду такая незаметная, а на деле очень важная. Сколько прискорбных недоразумений, даже несчастий происходит оттого, что люди не умеют правильно ставить запятые!

Неделю назад он проверил нашу первую письменную работу. Взойдя на кафедру, он положил тетради на стол и унылым голосом сказал:

– Мне пришлось поставить за вас сто пятьдесят три запятых, тридцать две я зачеркнул, а две точки и два двоеточия превратил в запятые. Переделал в точки восемь запятых, а в запятые – два вопросительных знака. Только на знаки препинания – двести одна ошибка! Такого со мной ещё не случалось, хотя я уже двадцатый год ставлю запятые вместо своих учеников.

Просматривая второе Татьянино сочинение, он то бледнел, то краснел, а потом поморщился и сообщил результат:

– Не хватает шести запятых, но – вы только представьте себе! – целых восемнадцать лишних.

Все, вместе с Татьяной, уже отчаялись покорить запятые. И только Запятая был спокоен.

– Погодите, я вас научу! – грозил он нам. – И Татьяну научу. Отныне вы будете раз в неделю писать сочинения, а помимо того, ещё и диктанты.

Так вот и вышло, что все мы под водительством Запятой отважно устремились на приступ запятых и начали их постепенно завоёвывать. Надеюсь, теперь ясно, почему мы нашего классного руководителя прозвали Запятой, как ясно и то, что запятая была нашим злейшим врагом. И несмотря на все сочинения на свободную тему, отнимавшие у нас уйму драгоценного времени, мы любили Запятую. Ведь никто из нас ещё не получил выговора, хотя мы разбили уже два окна, сломали три стула, украсили парты разными письменами и совершили множество других преступлений. И Запятая нас любит.

В коридоре, в простенке между нашим и третьим классом, находится умывальник, вокруг которого никогда не просыхают лужи. К этому все давно привыкли. Но в прошлый раз под умывальником было целое Бохиньское озеро. Третьеклассники свалили всё на нас. А их классный руководитель Цербер шёл у них на поводу.

– Нет, мои первоклашки тут ни при чем, – заступился за нас Запятая, не дожидаясь расследования.

«Мои первоклашки» – это нам страшно польстило, и к прозвищу «Запятая» мигом прибавилось притяжательное местоимение «наш». Спор загорелся единственно из-за того, как правильно писать: оба слова с заглавной буквы или только «Запятая». Тем, кто не забивал себе голову грамматикой, было всё едино.

Кажется, я слишком растянул вступление, пора кончать.

В тот день, когда я после нескольких бурных недель снова беззаботно сидел за своей партой, внимательно слушая учителя, Запятая, закончив объяснение, встал посреди возвышения, наморщил свой высокий лоб и, вместо того чтоб сойти, крикнул громче обычного:

– Михец! Михец Потокар!

Я вскочил как ошпаренный.

– Михец, стало быть, ты председатель тайного общества? – спросил он ещё громче.

Испуганные глаза девчонок и мальчишек разом уставились на меня. Я покраснел как рак.

– Отвечай, когда тебя спрашивают!

Я судорожно схватился за парту и промямлил с таким трудом, с каким бы, наверное, Петер Клепец выжимал капельку воды из сухого дерева наших школьных парт.

– Нет.

– Нет? Не лги, Михец! – сказал Запятая, потемнев в лице.

– Он не лжёт! – вступились за меня Метод и Ноже.

– Ну, а вы – члены тайного общества ПГЦ?

Глаза моих одноклассников округлились и в мгновение ока уставились на Метода и Йоже.

– Нет, – ответил Йоже.

– Больше нет, – пояснил Метод.

– И ты, Михец, уже не председатель? – обратился ко мне Запятая уже мягче.

– Нет, – ответил я чётко и решительно. – Нет, потому что мы распустили тайное общество ПГЦ.

Класс зашумел. Девчонки приглушённо охнули, мальчишки недоверчиво смотрели на меня, на Метода и Йоже.

– Да, тайное общество ПГЦ! – снова сердито и резко крикнул Запятая. – Я уже двадцатый год преподаю словенскую грамматику и литературу, двадцатый год классный руководитель, но тайных организаций в моём классе еще не бывало.

«Выговор! Исключение!» – сулил голос классного руководителя, но глаза его за стёклами очков в тёмной оправе светились добротой и лаской.

– Тайное общество ПГЦ! – прокатилось по классу. – А с чем его едят?

– Прочь грозного Цербера! – раздалось у печки.

Глаза девчонок от удивления сделались совсем круглыми, а в глазах мальчишек появилась чёрная зависть. Запятая поправил очки. По всему видно было, что гроза миновала.

– Что прикажешь делать с тобой, товарищ председатель, товарищ бывший председатель?

Я молчал. И вдруг мёртвую тишину прорезал голос будущей профессиональной суфлёрши:

– Сочинение на свободную тему!

Лицо учителя сразу подобрело.

– Да, сочинение! – выдохнул он с облегчением. – Однако, – и голос его опять стал строже, – сочинение должно быть капитальным, оно должно объяснить всё с начала до конца: возникновение общества, его деятельность и крах. Срок – две недели. Учти: напишешь не по правилам – я вынужден буду прибегнуть к дисциплинарным мерам. Черновик покажи Методу и Йоже. Все трое отвечают за сочинение. Понял?

– Да, – пробормотал я.

– Итак, ровно через две недели. «Тайное общество ПГЦ»! – Лицо учителя озарилось добродушной улыбкой.

Когда он вышел, на меня обрушился град вопросов.

– Узнаете через две недели, – ответил я разом на всё.

В коридоре ко мне подскочили Метод и Йоже.

– По совести говоря… – залепетал Метод.

– Ты всего-навсего кассир, – успокоил я его.

– Но ведь я-то был секретарём, – захорохорился Йоже. – Мой долг…

– О важных событиях отчёт делает сам председатель, – оборвал я бывшего своего секретаря.

С Запятой он, впрочем, как и с запятыми, больше ладил, чем Метод. И все же я видел, что к сочинительству его отнюдь не влекло.

– Я заварил кашу, сам и расхлебаю! – сказал я и слетел с лестницы.

По дороге домой мне в голову пришла как будто неплохая мысль: а что, если для вступления использовать сегодняшний разговор? Наскоро проглотив обед, я тотчас взялся за перо. Накатал это самое вступление и составил план главной части сочинения на свободную тему.

Раскрытие темы. Как все началось

Собственно, всё началось на уроке словенского языка, точнее – на уроке грамматики, а еще точнее – когда мы спрягали глаголы.

Метод спрягал глагол «колоть». Говорил он, по своему обыкновению, медленно, чётко отделяя каждый слог:

– Ко-лю, ко-лешь, колет…

Класс скучал. Прямо скулы сводило со скуки. Ведь мы долбали тринадцатый по счёту глагол. Хотя, какой там тринадцатый – пятьдесят восьмой! На последних двух уроках мы только и делали, что до одури спрягали различные глаголы. Один Запятая внимательно и терпеливо слушал нудное завывание Метода. Был чудесный осенний день, на улице вовсю сияло солнце, а по синему небу плыли беспокойные белые облака. Утром по радио обещали перемену погоды. Циклон с Атлантического океана достиг уже Западных Альп, и всякому, кто мало-мальски смыслил в сводках погоды, было ясно, что этой же ночью пойдёт дождь. Вот бы и оставить на завтра спряжение глаголов, а сейчас жаль каждой минуты. А Метод, как назло, и не думал спешить. Он только-только добрался до множественного числа:

– Ко-лем…

– Отколете… – шепнул я.

Метод как ни в чём не бывало мужественно продолжал, я тоже.

– Ко-ле-те… Отколете! – спрягали мы вдвоём.

И вдруг Метод замялся.

Я поспешил вставить «от», Метод повторил «от…», и мы вместе торжественно закончили: «…колют!»

– Почему «отколют»? – возмутился Запятая и сердито посмотрел на класс. – Кто тебе велел спрягать «отколоть»?

Метод замолчал, но Запятую молчанием не проймёшь. Ему подавай ответ на каждый вопрос.

– Кто тебя просил спрягать во множественном числе «отколоть», а не «колоть»?

У Метода уже заплясала перед глазами тема свободного сочинения: «Почему я во множественном числе перешёл с «колоть» на «отколоть».

– Мне подсказал… подсказал… – лепетал он.

– Это я его сбил, – сознался я, спасая таким образом своего друга, который делился со мной своим школьным завтраком, когда приносил из дому что-нибудь получше.

– Ты, Михец? Погоди, погоди! Как раз сегодня о тебе говорили в учительской.

Он подошел к столу, взял журнал и уткнул в него голову с крошечной плешинкой на макушке.

– Да, – послышался голос из журнала. – По латинскому языку ты получил кол, то есть единицу, а по английскому у тебя двойка с минусом. Не даются тебе иностранные языки.

Голова учителя снова вынырнула из журнала – сначала лоб, потом очки в чёрной оправе и наконец всё остальное.

– Захотел единицу и по словенскому языку?

Я пристально смотрел в серые глаза учителя, поблескивавшие за оптическими стёклами. Они были отечески укоризненными. Нет, грозными они никогда не бывали, даже в самые критические минуты. Сочинение на свободную тему – самое худшее, что меня ждёт. Я знал это, и весь класс это знал. Какое только будет название? К счастью, письменные работы не доставляли мне особых хлопот. Словенский язык, несмотря на жуткую грамматику, был моим любимым предметом. В голове у меня вертелось множество тем: «Правда глаз колет», «Плотник забивает гроб гвоздями, учитель учеников – колами», «Как я отколол номер на уроке словенского», «И хочется и колется», «А мне хоть кол на голове теши»… Тьфу ты, сколько возможностей! Ну и влип я, нечего сказать! На ближайшие два дня работка обеспечена.

В первый же вечер по рецепту Запятой полагается набросать черновик, на следующий день – внести поправки и дополнения и уж потом переписывать набело. И вот тут-то особое внимание следует уделить запятым.

Однако о названии ни звука! Запятая закрыл журнал, положил его на стол и обратил на меня взгляд, полный сочувствия.

– Если будешь продолжать в том же духе, – сказал он печальным голосом, – то к концу полугодия соберёшь прекрасную коллекцию. Так-то, дорогой мой собиратель колов!

Это было похуже, чем целых три сочинения на свободную тему.

– Что ж, собирай колы, если тебе так хочется! Глядишь, к концу полугодия станешь известным коллекционером.

И повернулся к Методу:

– А ты тоже сохнешь по колу?

– Хи-хи! – послышался тоненький девчоночий голосок.

– Соскучился по единице, – поправился учитель. – Спрягай сначала.

Итак, из-за каких-то двух паршивых отметок я прослыву собирателем колов? На первом уроке Цербер вкатил мне кол только за то, что я не сделал домашнее упражнение и не знал трёх латинских слов, а учитель английского языка Олрайт влепил единицу за плохое произношение. Придумали же эти англичане такой ни с чем не сообразный звук, что-то среднее между Т и С! А я вот теперь пыхти, отыскивай эту золотую середину.

«Собиратель, собиратель колов!» – звенело у меня в ушах.

Четвёртый класс начальной школы я закончил с одними хорошими отметками, первое задание по словенскому языку написал на пять с минусом, учитель физкультуры, тот самый, к которому мы ещё не приклеили никакого прозвища, частенько хвалил меня. Значит, собиратель колов? И такое говорит Запятая, наш классный руководитель и, как он сам себя именует, наш второй отец!

Я ещё не успел проглотить обиду, как Запятая вызвал меня:

– Спрягай глагол… глагол… – и, блуждая своими близорукими глазами по классу, вдруг выпалил: – глагол «собирать»!

Держался он вполне серьезно, но из-за очков сверкала озорная улыбка. Класс тоже улыбался. Когда я снова сел за парту и стал смотреть перед собой, на доску и на всё то, что было на той стене, мне показалось, что смеются даже кнопки на нашем расписании.

Солнце светило как раз на них. Четыре чудесных солнечных луча кололи мне глаза, словно иглы.

«Собиратель… собиратель колов!»

На истории и даже на географии, которую я после словенского и физкультуры люблю больше всех предметов, я никак не мог отделаться от этой ужасной мысли.

Все уже и думать забыли про коллекцию колов, а те четыре кнопки возле доски всё ещё кололи мне глаза, хотя солнце давно уже перекочевало на другую стенку.

«Собиратель… собиратель… колов!»

И ничего удивительного в том, что после уроков я не спешил вымахнуть из класса. Дождавшись, пока все уйдут, кинулся я к расписанию и выдернул все четыре кнопки. Я уж хотел было бросить их в корзину, как вдруг услышал какой-то внутренний голос. «Собиратель, собиратель… сунь-ка их лучше в карман!» – посоветовал он так озорно, что я засмеялся и громко крикнул:

– Что верно, то верно!

Я сунул в карман кнопки, зажал под мышкой портфель и помчался догонять своих друзей.

Собиратель кнопок

Вид у меня, наверное, был невесёлый, потому что бабушка за обедом спросила:

– Михец, в школе что-нибудь не так, а?

«А когда это там всё было «так»?» – подумал я, а вслух сказал:

– А что там может быть не так?

– Может, получил кол или замечание? – робко спросила бабушка.

– Ну, схватил пару колов, подумаешь!

Она нахмурилась, но тут же её увядшее лицо расплылось в улыбке.

– Когда же ты возьмешься за ум, мальчик? – И, переложив со своей тарелки на мою кусок мяса, добавила: – Оно, конечно, ничего страшного, но лучше б не носить их домой.

Для бабушки вопрос был исчерпан. У меня же всё только начиналось. После обеда я, как обычно, помог ей перемыть посуду и убрать кухню. За работой в ушах у меня звенело: «Собиратель… собиратель колов!»

Нечаянно взгляд мой упал на светлую алюминиевую коробку, стоявшую на кухонной полке. Вот бы мне такую!

– Бабушка, – спросил я дрожащим от волнения голосом, – дай мне вон ту коробку!

– Ты же знаешь, что я держу в ней лавровый лист.

– Лавровый лист можно держать в столе или в кастрюльке, а мне позарез нужна коробка.

– Зачем?

– Буду складывать в неё краски, пуговицы, мел, карандаши, кнопки… ну и вообще… – поспешил я объяснить сладеньким голоском.

– Знаю, какой ты барахольщик, карманы вечно оттопырены, а всё ж…

Я уже знал, бабушка в душе сдалась, коробка считай что моя.

– Бабулечка, очень тебя прошу! – прицепился я к ней. – Тебе не придется загонять меня вечером в постель, а утром стаскивать. Бабулечка, обещаю тебе…

– Уж ты выцыганишь! – ворчала бабушка, а её худая, узловатая и такая добрая рука уже тянулась к полке. – Падок ты на всё, что блестит.

Так я стал обладателем уже давно привлекавшей меня алюминиевой коробки. Она была новёхонькая и блестела, как серебро. Кнопки сразу затерялись в её глубинах.

Эх, если б набрать полную коробку таких блестящих кнопок, тогда я стал бы настоящим коллекционером! Собиратель кнопок… Мариян с первой парты собирает марки. Раз в неделю он приносит в школу свой альбом. Каких там только нет марок! Пепчек, Славко и Павлек тоже начали собирать марки, но у всех троих столько не наберешь, сколько их у Марияна. Отец Марияна работает в большой торговой фирме, которая ведёт переписку с заграницей, вот почему у него столько марок. В последние дни я тоже был одержим идеей собирать марки, но потом как-то понял, что вряд ли преуспел бы в этом. Бабушка только по праздникам получает открытки, да и то не из-за границы, а мне и вовсе никто не пишет. До самого аттестата зрелости мне не заполнить даже один альбом. Старый Чепон собирает стенные часы. Мы с ребятами часто стоим под его окном, слушаем, как они тик-такают. С первого же дня, как мы здесь поселились, я мечтал войти к нему в комнату. Но удостоился такой чести лишь через месяц.

Однажды вечером пришёл к нам пожилой железнодорожник и спросил, где живёт товарищ Чепон. В доме как раз отключили свет, и бабушка сказала:

– Михец, проводи товарища на второй этаж и покажи, где живёт Чепон!

Я довёл его до квартиры, а потом вместе с ним вошёл в комнату. Все стены были увешаны часами. Каких тут только не было! И с кукушкой и с петухом, с гирями и без гирь, с золотыми и обычными чёрными стрелками, с римскими и арабскими цифрами, с длинным и коротким маятником. Здесь нельзя было найти даже двух похожих часов. И тик-такали они по-разному. Одни спешили, как на пожар, другие шли медленно и торжественно. Поистине услада для глаз, музыка для слуха! А посреди всего этого великолепия стоял старый Чепон, сгорбленный и седой, со свечой в руке и смотрел на пришельца. Тот сунул руку в карман и извлёк оттуда большие карманные часы.

– Благодарствуйте, карманные часы я не собираю, – предупредил его Чепон. – Я специализировался по стенным часам. Лишь коллекция однородных предметов имеет ценность. Часы! Это то же самое, как если б кто-нибудь собирал гвозди, кнопки. Представьте себе, сколько видов гвоздей существует! Спасибо. Но если вы услышите про какие-нибудь особенные стенные часы, то дайте мне знать.

Значит, кнопки тоже можно собирать! А почему бы и нет? Бабушка говорила, что люди, к которым она ходит стирать и убирать квартиру, коллекционируют фарфоровые трубки. Человек должен специализироваться, сказал старый Чепон, опытный коллекционер.

Ну, а раз так, начну-ка я собирать кнопки.

В кухне мне вдруг стало душно. Тогда я схватил два самых ненавистных мне учебника и, крикнув бабушке, что пойду учить английский и латынь, выскочил во двор. Учебники я даже не раскрыл. Какая там зубрёжка, когда на уме новая идея! Хорошо бы, конечно, посоветоваться со старым Чепоном, да ведь к нему и на козе не подъедешь. Значит, милый мой, сам доходи до всего.

С книгами за пазухой я взобрался на каштан в глубине двора, чтоб там спокойно и без помех обо всём поразмыслить.

Итак, кнопки! Это первое. Чепон собирает старые часы, человек, о котором рассказывала бабушка, – старые трубки, ребята из класса собирают использованные марки, а я буду собирать использованные кнопки. Где их взять? На школьных стенах, на доске объявлений нашего домового совета, где угодно! Так! Пошли дальше. Ребята собирают марки с почтовым штемпелем, но ведь кнопки в стене или дереве тоже имеют свой штемпель – отпечаток пальца, как правило, – большого пальца правой руки. Этот штемпель не виден, и тем он ценнее.

Итак, использованные кнопки!

Я, как белка, спустился с дерева.

– В мяч будешь играть? – спросил меня Игорь с четвёртого этажа.

– Некогда! – буркнул я и торопливо зашагал к дому.

В просторном подъезде нашего большого дома не было ни души, а на чёрной доске объявлений висели два листа. На том, что побольше, были правила поведения жильцов. Они красовались здесь уже целый год, и придерживалась их одна бабушка. Как будто именно для неё их и вывесили. Ржавые кнопки всего на номер больше тех, что лежали в алюминиевой коробке. Вот здорово! Только выдернуть их надо так, чтоб не сломать. Ведь на марках, насколько мне известно, не должен быть попорчен ни один зубец. Это пункт три. Во-первых, одни только кнопки; во-вторых, уже использованные; в-третьих, неповреждённые!

Я обломал все ногти, а кнопки по-прежнему прочно сидели в дереве. В полном унынии взглянул я на второе объявление. Гром и молния, оно прикреплено большой жёлтой латунной кнопкой! Вовек не видывал таких.

Сам собой напрашивался вывод: коллекционер должен находить всё редкостное и рядовому человеку недоступное. Это пункт четыре.

Повторяю:

1) гвоздики-кнопки,

2) использованные,

3) неповреждённые,

4) необыкновенные, редкие!

Я пробежал глазами нацарапанное карандашом объявление:

Потеряла носовой платок, вышитый собственноручно.

Прошу нашедшего вернуть его за вознаграждение.

Зора Пенич.

Знаем мы, как она вознаграждает! Ещё летом бабушка нашла во дворе ключи от её квартиры, так Пеничиха даже спасибо не сказала. А ещё раньше я нашёл под каштаном её зонтик. Я бы тоже ушёл несолоно хлебавши, не скажи ей Сильвица, чтоб дала мне пирожное.

Сломанными ногтями я подцепил жёлтую круглую шляпку кнопки. Но не тут-то было! Видно, Пеничиха загнала её в доску французским ключом своего мужа, шофёра в какой-то большой экспортной фирме. Да, собирать кнопки голыми руками, как, к примеру, стенные часы, трубки и прочие предметы, просто немыслимо. Нужно обзавестись, по крайней мере, ножиком.

Это открытие сразу же возвысило в моих глазах начатое дело. Какая жалость, что у меня больше нет ножика! В первый же учебный день я одолжил его Методу, Метод дал Йоже, а Йоже ещё кому-то. Я видел, как мой ножик, подарок бабушки в день моего десятилетия, ходил по нашему ряду. Когда он добрался до первой парты, его заметила учительница Итак. Пантерой слетела она с кафедры и забубнила:

– Что это у вас? Итак, что у вас?

У них был ножик, мой ножик, и теперь он перекочевал в её сумочку.

– Итак! – снова зашумела учительница. – Я тут вам рассказываю, как первобытные люди каменными топорами рубили деревья, а вы, итак, этим ножиком двадцатого века чините карандаши! Меня не интересует, чей это ножик! – рявкнула она на Лойзека, попытавшегося было объяснить, что ножик чужой. – Пусть хозяин обратится ко мне в конце учебного года. Итак, на чём я остановилась? Да, вспомнила. Итак, в те суровые времена…

И товарищ Итак унесла мой ножик, а бабушка в тот же вечер заметила его исчезновение, и я не придумал ничего лучше, как солгать, что одолжил его историчке, а она-де забыла вернуть. Какой дурак станет напоминать учительнице, говорил я с жаром, кому охота наживать врага! Самому было противно от этого вранья, но ведь если по-честному, при чём тут я? Кругом виновата была учительница Аналия Пенко, по прозвищу «Итак». Впрочем, я был близок к истине, потому что товарищ Итак с тех пор всё время чинит карандаш моим ножиком.

Без ножика тут нечего делать, это ясно, как день. Ножик и коробка такому коллекционеру во как нужны.

– Проголодался? – забеспокоилась бабушка, когда я с растерянным видом остановился возле буфета. – Погоди чуток, кофейку сварю.

– В учебнике по латыни попались склеенные страницы. Надо б их разъединить, – полувнятно прочирикал я и, выдвинув ящик, взял кухонный нож.

– Ты в своём уме? Разве этот нож для бумаги? – накинулась на меня бабушка. – Попроси учительницу вернуть перочинный ножик. Забыла, – экая важность, с кем не бывает. И никакого тут зазору нет попросить обратно одолженную вещь. Оно, конечно, неприятно. Вот я тоже на той неделе…

И мне пришлось до конца выслушать рассказ о том, как Пеничиха, которая со своим мужем и Сильвицей тоже живёт в подвале, когда ещё заняла у неё пяток яиц и никак не отдаст. Она сегодня же напомнит ей про долг. Я-то знал, что это только разговоры. Бабушка уже сто раз зарекалась одалживать что-либо, но стоило кому-нибудь прийти, она тут же делилась последним.

– Ей бы я ничего не дала, – как бы извинялась бабушка. – Его мне жаль, он хороший человек. И Сильвица, бедняжка, ни при чём.

– Видишь, бабушка, – прервал я начинающийся монолог, как мы говорили в школе, – видишь, ты не получила назад то, что дала соседке Пеничихе. Мыслимо ли, в таком случае, досаждать учительнице из-за какого-то ножичка?

Бабушка вздохом подтвердила правильность моей выкладки. Ободрённый, я устремился дальше.

– На уроках я беру ножик у других, а учителя не любят этого. Плохо мне без ножика, а ведь до конца года ещё будь здоров сколько.

На сморщенном бабушкином лице появилась едва заметная улыбка, означавшая: «Куй железо, Михец, пока горячо!»

– На уроках арифметики, то есть математики, черчения и других приходится через каждые пятнадцать минут точить карандаш. Бабуся, а ты не могла бы…

Желание было столь дерзким, что я осекся. Но бабушка поняла.

– У меня есть ножик, – сказала она. – С тремя лезвиями.

– Бабуля! – нежно воскликнул я.

– Это ножик твоего покойного дедушки. Я подарила ему в тот день, когда ему исполнилось шестьдесят. Он так радовался! Только пользовался им недолго, бедняга. Два года с какой-то малостью. На глазах у бабушки заблестели слёзы. – Умер от разрыва сердца.

– Знаю, знаю, – заторопился я, опасаясь, как бы она не затянула свою любимую песню – как-де хорошо жилось нам при заводе, где дедушка работал вахтёром, и как трудно было после его смерти в этом большом доме, где она получила место дворника и квартиру в подвале. – Знаю, бабуся, знаю, – быстро повторил я. – Вечером поговорим об этом, а сейчас дай мне дедушкин ножик. Я буду беречь его, как зеницу ока. Теперь-то уж Итак до него не доберётся, а Олрайт даже не увидит.

– Сколько раз говорила: называй учителей, как положено! – рассердилась бабушка, хотя, с другой стороны, ей нравилось, что мы с учителями запанибрата. Она ещё немного подумала, потом оставила шитье и встала. – Подожди здесь! – приказала она и ушла в комнату.

Я ей не мешал, несмотря на то что в сундуке, помимо дедушкиного ножика, хранилось много интересных вещей.

– Вот, получай. – Бабушка протянула мне ножик с белой костяной ручкой, предварительно протерев его и окинув любовным взглядом. – Береги его. Это не простой ножик, это память о дедушке. И смотри не одалживай без отдачи.

Я чмокнул бабушку в морщинистое лицо и умчался. Рассмотрю ножик в другой раз, рассмотрю его как следует, покажу всему классу. Все просто обзавидуются. Но сейчас не до того.

За какие-нибудь полчаса в моей коллекции насчитывалось уже девять экземпляров, четыре – номер 3, четыре – номер 2, а один, без номера, представлял собой нечто совершенно особенное. Все экземпляры были уже в употреблении, стало быть, имели штемпель, и были в полной сохранности.

Итак, начало хорошее.