Текст книги "Капсула бессмертия"

Автор книги: Антон Бильжо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)

– Все там же.

– Пусть бросает все. Ганеши будет злиться…

Надя отчего-то засмущалась, поймав взгляд Германа.

– Я тут с другом, – взяв под локоть Таню, подвела к Третьяковскому. – Это Герман, мой бывший коллега. Я очень хотела, чтобы вы познакомились… У Германа тоже бывают видения…

Герман встал и вычурно поклонился.

Таня смерила его ревностным взглядом, подбоченилась, демонстрируя хорошую форму, как будто напрашиваясь на комплимент – «сколько-сколько? Не может быть. Вообще не дашь!».

Затем выбросила вперед руку:

– Таня.

Герман пожал кисть, слишком большую для такой маленькой головы.

– Он будет ходить в лав темпл на твои занятия, – добавила Надя.

– Отлично. – Таня все еще нагло разглядывала Германа. – Немного вес избыточный, да?

– Гамлет тоже был в теле, – злобно огрызнулся Третьяковский, которому эта библиотекарша сразу не понравилась.

Между тем она, не моргая, сканировала его холодными, как остывший бульон, очками старой хипушки.

Надя молчала, ожидая продолжения шоу.

– Как настроение?

Герман усмехнулся.

– А у вас?

– У меня-то отличное, – четко, по буквам выговорила она. – А у вас вот, кажется, с сердцем проблемы.

Третьяковский сплюнул прямо на землю, повернулся к ней спиной и сел за стол. Только медосмотра ему сейчас не хватало.

– Ничего, – послышался сзади голос Тани. – Мы вылечим.

– Слушай, объясни мне, чего вы все такие одинаковые! – Герман почти задыхался от ярости, катя Надин кейс обратно к пляжу. – Все говорите об одном и том же, как будто вас на одной фабрике штамповали! Карма, реинкарнация, не думай о плохом… Что вы вообще об этом знаете? Ты что, серьезно во все это веришь?..

– Герман, ты поживи здесь, – вздохнула Надя. – А потом поговорим.

– Да при чем тут здесь или там? Я-то поживу. Нет, понятно, что так легче. Придумать себе розовый, детский мир. Если идти по досочке с закрытыми глазами и петь «как я счастлив», то не упадешь, да?.. У тебя муж тоже такой?

– Какой?

Герман точно знал, о чем хотел сказать, но из-за волнения формулировать было сложно.

– …востоковед.

– Он много-чего-вед. – Надя нежно задумалась.

– Я еще одного такого знаю. Тоже менеджер. И главное, всем они помочь пытаются. Помощники хреновы. Себе помогите. Это какую гордость надо иметь, чтобы считать, что ты вообще можешь кому-то помочь?!!

– Гермашечка, не злись. Тебе нужно расслабиться. Посмотри вокруг – мы на Гоа. Шанти-шанти.

«Да заткнись ты со своим шанти, – подумал Третьяковский. – Зачем я только встретил тебя в аэропорту».

– Гуру Таня – потрясающая женщина, – успокоительно лепетала Надя. – Исследователь творчества Елены Ивановны Рерих. Уже двадцать лет преподает йогу. Занимается ченнелингом. Ты с ней познакомишься поближе, она тебе очень понравится.

На пляже Надя попросила Германа подержать полотенце. Пока снимала нижнее белье, которым баловала своего востоковеда: прозрачные белые трусики и ажурный, как кожа тритона, лифчик, – Пророк имел возможность рассмотреть ее вытянутую шею, мальчишескую спину и даже коснуться взглядом круглых прохладных маленьких ягодиц. Купальник Нади состоял ровно из четырех треугольных тряпочек, связанных веревочками, завязанными бантиком. «Совершенно детский купальник», – подумал Герман, разглядывая это подтянувшееся тело (видно, от занятий фитнесом).

«Ты просто завидуешь?» – спросил себя Третьяковский.

«Нет, дело не только в этом», – ответил Пророк.

– Идешь? – Надя вертела крепкой попкой и с наслаждением намазывалась кремом. На свету она вся стала почти прозрачной, недолизанный леденец на палочке.

Он сидел поверженный и щурился.

– Да, сейчас, – начал неторопливо расстегивать свою идиотскую гавайскую рубашку.

– Ладно, догоняй.

Пошла, а потом побежала – легкая серна, бросающаяся в объятия хищному океану. Подождав, когда возбуждение уляжется, Герман поднялся. Солнце уже взошло. Было часов 9 утра.

Медленно вошел в воду, каждый из маленьких водоворотов мог таить смерть. В журнале «Домодедово» говорилось, что в Индии около 238 видов змей, 50 из которых – ядовиты (включая 20 видов морских змей). «Не думай», – говорил себе Герман, бессознательно призывая на помощь позитивные вибрации.

– Герман! – закричала Надя. – Погружайся уже.

Пророк поплыл, имея в качестве ориентира и символа веры Надину змеиную головку. «Если она не боится, то и ты не должен… сила любви… люби эту воду…»

– Какая теплая, да?

– Да.

– Теперь медленно разводи руками и представляй, что паришь, как птица.

Третьяковский принялся разводить руками.

Прости меня, Великий Отец,

За низкие мысли,

За зависть и ревность,

За то, что не способен быть Пророком твоим…

– Мать твою. – Герман набрал в рот воды и начал тонуть, волны накрывали, и дна под ногами уже не было. – Ладно, Надь, для первого раза хватит.

Он лихорадочно погреб к берегу: если сейчас в трусы заползет змея, приступ хватит прямо в воде.

– Что дальше? – спросил Герман, когда они вылезли на берег. После купания действительно чувствовался приток сил. Захотелось покурить и выпить.

Надя искрилась в бриллиантах капелек, сидела, поджав колени, и перебирала песок пальцами ног.

– Дальше, по плану… поеду в Морджим… там серфинг сейчас.

– Даже не поспишь? Ты же не спала как следует, перелет был такой тяжелый…

– Герман. – Она строго посмотрела на него долгим-предолгим взглядом, а он страшно пожалел, что не зашел с Алисой в кабинку туалета.

Один

На следующий день 6 октября Герман в длинной, расшитой блестками рубахе курта, в бирюзовых широких шароварах, в сикхском тюрбане-дастаре и роскошных, расшитых золотыми нитями остроносых моджари (все вместе в пересчете на наши деньги не дороже пяти тысяч рублей), как некий пенджабский султан, сидел под тентом в шезлонге. В раскаленном воздухе стоял этно-транс, раздававшийся из бамбуково-пальмового кафе на высоком берегу над пляжем: диджериду, там-там, варган – музыка как бы давала забродивший голос ветру, хриплый и страшный – низко летящему, колкому песку, а края тентов танцевали, как сотни юбочек Катрин.

Пророк наблюдал явления внешнего мира. Он наконец освободился от страстей. С отъездом Нади его мысли вязко потекли по поверхности, набирая по дороге драгоценный сор: породы кур, виды муравьев, оттенки окраса собак, а также маленьких крабов, бегущих бочком во время отлива в свои дырочки-норки. «Вот она, вездесущая жизнь под солнцем, – говорил себе Герман, – ничего не требующая, а только ласкающая, как океан ласкает берег. Быть всего лишь благодарным зрителем в первом ряду. Позволять потоку жизни проходить через тебя свободно».

Герман заставлял себя вернуться к Миссии, вспомнить про memеnto mori и высокую цель, выстроить внутренние ресурсы в боевом порядке. Обращался к ним с речью военачальника – «будьте готовы, будьте бдительны», они же отвечали бесстрастным гулом – «мы готовы, готовы…», как будто хотели, чтобы он поскорее оставил их в покое.

От музыки и ветра Третьяковский задремал. Его разбудила маленькая вертлявая белозубая торговка в бейсболке, совершенно прокоптившаяся на солнце, обвешанная браслетами и парео. Стоя над ним, она монотонно повторяла – «массаж» и трогала его за ногу.

Герман посмотрел на свои щиколотки. Отек почти полностью спал. Значит, он выздоравливал.

Подозревая, что это очередное искушение, Пророк отказался.

– Сэнк ю, ай донт нид ит.

– Вай? Ит вил би вери гуд.

Она присела на шезлонг и провела кистью по его ноге.

– Стоп. Ай сэд, ай донт нид ит.

– Вэн вил ю нид? Тэл ми…

– Ай донт ноу.

– Вэн? – индианка не собиралась сдаваться. Видно, Герман в своем облачении вызвал в ней верноподданнические чувства. Как ни старайся, куда-нибудь вляпаешься. Надо быть монахом.

– Тумороу.

– О’кей. Тумороу ай кам.

Мгновенно развеселившись, подарила Герману лукавый молдаванский взгляд с открытки пятидесятых и подошла к расположившейся на соседнем шезлонге налитой и апатичной русской даме с каменной меланхолией в лице. Дама была завернута в ткань с изображениями жуков и бабочек. Торговка принялась разворачивать перед ней одну цветную тряпку за другой, но женщина ничего не хотела.

– Мне нужно с совами, O-W-E, – раздраженно повторяла она по буквам.

Индианка не понимала. Тогда дама попыталась объяснить, что браслет, купленный в прошлый раз, уже сломался. Но та мотала головой, вилась и ластилась, трогала женщину за скромно подобранные под ткань с жуками гигантские голени, потом взяла веревку и показала, что может их побрить.

Дама начала улыбаться. Загипнотизированная ужимками этой мастерицы, любительница сов стала гораздо покладистей. Герман увидел, что вот уже в ее руке появилось сто рупий за парео в мелкий цветок.

Когда торговку сдуло, дама рассмотрела обтрепавшиеся углы покупки и грубо крикнула девочке, копавшейся в песке все это время:

– Я тебе что говорила? На солнце не сиди.

Затем схватила ее за руку и понуро косолапо убралась.

– Туристы. – Рядом с Германом возникла официантка из кафе над пляжем. Полузакрыв глаза, в легком простеньком платье она лениво крутила пои. Ей было лет 25. – Лучше на пляже ничего не покупать.

Третьяковский кивнул.

– Я так и понял.

Он засмотрелся на красивые движения: шарики вращались вокруг ее тела как бы сами по себе, опутывая его ажурными орбитами.

– Вы откуда? – спросила она, прервавшись.

– Из Москвы.

– А я из Алма-Аты.

Девушка представилась Марией, у нее был неправильный прикус: зубы, как поплывший забор. Но это ее не портило.

– Хотите, можете у нас пообедать.

Герман покорно встал с шезлонга.

– Наверно.

Забрал вещи, поднялся по ступенькам, три раза споткнувшись.

В глубине сидела молчаливая компания. Несколько молодых людей одинакового долихоморфного типа телосложения кропотливо склонились над столом. Единственной женщиной среди них была казашка лет 50, пятнистая от какой-то кожной болезни. Она кивнула, здороваясь. «Хозяйка» – догадался Герман.

Мария принесла меню – на простой, грязноватой заламинированной картонке без брендинга.

– А что они делают? – спросил Герман.

Мария снова улыбнулась. Как она ни пыталась делать это реже, улыбка выскакивала из-за угла, нападала врасплох и освещала все вокруг карманным фонариком.

– Ловцы снов плетут. Сейчас покажу.

Отошла и вернулась с небольшим обручем, на который были намотаны нитки.

– Вот, отгоняет кошмары. И злых духов.

Герман взял поделку, повертел, рассматривая примитивный мелкий труд. Мария обессиленно присела за его столик. Подперла голову рукой, уставившись в океан, другую брякнула перед собой. В ее полуприкрытых веками глазах показывали сладкий сон: пляж, океан, она была девочкой, выросшей на берегу, она крутила пои. Погладить эти светлые выгоревшие волоски предплечья. Ветер играл ими, как золотистой травой на необитаемом острове, где у самого берега есть рыбки, за которыми они могли бы наблюдать вечно. Пригласить на танцы сегодня вечером. Нет, Герман. Нет.

– Вы надолго? – спросила она.

– Не очень.

– Один?

– Ну, да.

– А почему?

Третьяковский развел руками.

– Так уж получилось.

– Приходите сегодня вечером чиллум курить. У нас такая традиция после заката… Выбрали?

«Наверняка эта казашка, старая ведьма, просит Марию флиртовать с одинокими мужчинами, – подумал Герман. – Чтоб они питались в ее ресторане».

По совету Марии он заказал самое дорогое блюдо – тибетские момо с бараниной.

«Она же специально подсела, специально так положила руку на стол, – Герман быстро шел вдоль воды, – надо было погладить…»

«Не знаешь, куда здесь можно вечером сходить?»

«Ну можно в такой-то бар».

«Пойдем вместе? А то я один, мне скучно».

«Почему нет».

Они танцевали всю ночь, он платил за нее, а потом в тени лодки на освещенном луной пляже задирал ее платье, как пират, зашедший в этот порт…

«О чем ты думаешь за несколько дней до пилотирования? – раздавался голос Пророка. – Почему не стремишься раскаяться?»

«А что такого, – отвечал Третьяковский, – если она сама захотела. Прикоснуться к Пророку – бесценный опыт…»

«Опять ты шутишь, пытаясь уйти от ответа. Ради нескольких минут удовольствия готов предать Миссию. Знаешь ли ты, что означают восемь лучей мальтийского креста, который является одновременно и звездой, твоим арканом. Они соответствуют восьми рыцарским добродетелям, а это смирение, правда, вера, безгрешие, милосердие, искренность, справедливость и терпение. Будь целомудренным. Ты должен пройти процедуру оздоровления».

«Но возможно, романтическое приключение помогло бы мне снова поверить в себя…» – пытался найти лазейку Герман.

Океан отдыхал перед сном, не мешая наблюдать величественный закат. На пляж Арамболя перед празднично-оранжевой вечностью, как на обрыв скалы, высыпала яркая группа. Они отчитывались пред светилом за успехи в духовном росте, понимаемом как поддержание худобы и практикование чего бы то ни было. Кто-то ходил на ходулях. Кто-то бил в барабаны. Кто-то стоял на голове. Какой-то взрослый мужчина безостановочно крутился вокруг своей оси, погружаясь в транс суфиев. Худющий старикан показывал молодой девушке плавные движения тай-цзы.

Пророк вспомнил, что когда-то занимался пинг-понгом и мог чеканить ребром ракетки.

Потом в волнах прибоя он заметил Алису, которая с хохотом пыталась залезть на доску для серфинга. Дайвер, вышедший из туалета Боинга, куда так и не попал Герман, придерживал ее за задницу.

– Вечер добрый, – навстречу Герману шла гуру Таня в светло-голубом сари, завязанной на груди и закрывающей только нижнюю часть тела.

– Здрасьте, – нехотя отозвался Герман.

– Выглядите живописно. Почему сегодня не пришли?

Еще чего, он должен перед ней отчитываться!

– Был занят.

– Чем?

Третьяковский ухмыльнулся и посмотрел в сторону Алисы. Ну почему он всегда оказывается на обочине жизни? Возможно, что-то хранит его от слишком глубокого участия в ней. Хранит для чего?

– Небось спали на пляже?

Гуру Таня скалилась лошадиными зубами, поправляя свой мундум-нерьятхум.

– Обгорели, я смотрю, даже. Шо ж вы так! Может, вам крем нужен?

– Спасибо.

– Не за что.

Герман направился дальше, а Таня успела крикнуть ему вслед:

– Завтра приходите!

На обратном пути, когда на мир спустились прохлада и тьма, Пророк все-таки зарулил в одно мигающее, несдающееся, пульсирующее битами заведение прямо пляже – потому что увидел среди танцевавших Катрин. Сердце пару раз болезненно сжалось – этого времени хватило, чтобы Третьяковский внутренне узрел, как француз берет билеты на Гоа, как они завтракают в Дабл Датч, курят травку, плетут ловцы снов, качаются в гамаке, почесывая друг друга, а главное – как Катрин, снова молодая и счастливая, вырвавшаяся из оков одеревеневшей плоти, в гирляндах шафрановых цветов, забавляет развратного деда изощренными позами из «Камасутры».

«Надо же, то же темное облегающее платье, те же флюоресцентные браслеты на руках, как в их первую встречу: ее беспроигрышный наряд – сразил один раз, сразит и второй, – накручивал себя Герман. – Хочет, чтобы француз стал ее мужем, не меньше. А где ж он сам? Ага, вот отплясывает: красный как рак, с перевязанной целлофаном рукой – только что сделал татуировку в знак вечной любви, в его-то возрасте, старый козел». Герман осторожно подошел к барной стойке, заказал пива, стараясь не смотреть, пока не успокоится и не примет решение, что будет делать, если это окажется она. Надо просто подойти с чуть высокомерным и насмешливым видом… «Оп-ля. И ты здесь! Это же вроде был наш план. Ну, ладно, я не обижен. Бонжур, мсье. Что сделано, то сделано, как говорится. Все к лучшему, да?»

Наконец, схватив холодную, как пистолет, бутылку, Герман обернулся. Лица танцующей все еще нельзя было увидеть из-за разметавшихся волос, но движения – это были точно движения Катрин! Такие же легкость, прыгучесть и безалаберная разболтанность овцы, скачущей по выскогорным склонам.

Чтобы не вызывать подозрений, Герман кое-как переступал под музыку и, переступая, медленно приближался. Ему все не удавалось изловчиться и разобрать, что за волосами. Пришлось положить руку на талию. Девушка с браслетами вздрогнула, метнула два испуганных свинцовых шарика – отошла в дальний угол и продолжила там. Нет, это была не его жена – открытие, которое наполнило Пророка таким неожиданным чистым счастьем, что он протанцевал с этими милыми людьми еще несколько часов.

Кстати, его внимание привлек длинноволосый и бородатый, обнаженный по пояс еврей в широких белых шароварах, который быстро двигался в автономном режиме, ни на на кого не глядя. Он был весь мокрый, как только что вытащенная из воды рыба. Аскетичное тело, отсутствующий взгляд, фанатическое повторение одних и тех же движений – кого же он напоминал?

«Вполне возможно, это нечто вроде Иисуса Христа, – предполагал воодушевленный Герман. – Вполне возможно, все они здесь уже достигли святости, кроме меня – не попадающего в такт рогоносца».

Вполне возможно, нет и не было никакого француза.

Вполне возможно, Катрин переписывалась сама с собой, чтобы вызвать ревность Германа, которого она все еще любит.

Вполне возможно, нужно смотреть на мир через розовые очки веры, надежды и любви.

Вполне возможно, это именно та мысль, ради которой Германа отправили сюда. Петр и магистр наверняка переживали за внутреннее состояние Пророка. Ведь он мог завести корабль не туда, повинуясь всему низменному в себе.

Да, кажется, сейчас он начал понимать их замысел.

Гудящими от танцев ногами Герман месил песок. На сером пляже огромными доисторическими червями спали лодки под усеянным звездами небом – небом, в которое ему еще предстоит окунуться.

Впереди какие-то тени водили хоровод, пели что-то вполголоса. Герман прислушался. Это были русские. «У нас все хорошо, – раздавались звенящие голоса. – А будет еще лучше».

Единственное, что продолжало беспокоить Пророка, – это Катрин. Он все еще думал о ней. В нее, как в подземное озеро, уходили все его силы. Он думал о том, почему боялся ее любви, почему всегда подозревал свою жену во лжи и неискренности, почему не мог увидеть в ней родного человека, но видел Чужого. Конечно: ей нужны были Отношения, нужна была Красота – подарки, нежность, поцелуи, забота и пошловатый шепоток на ушко. Виновата ли она в том, что клюнула на просроченного француза? Нет. Бедная маленькая Катрин, ты все еще остаешься девочкой.

Они могли быть счастливы! Это было бы так просто! Надо было просто плыть по волнам ее чувств, а не тянуть одеяло на себя…

– Прости меня, Катрин, прости. – Третьяковский вытирал накатывающие и уносящие с собой тяжесть слезы отлива.

В хижине казашки горел свет. Здесь уже собралось общество. Все та же дневная компания специалистов по нитевому плетению угощалась ромом.

– Пришли? – Мария снова не смогла сдержать застенчивой улыбки, обнажив падающий забор в свой прелестный огород. – Садитесь. Я сейчас.

Герман занял свое место, отдельный столик. По кафе ходила и клянчила траву пьяная, бомжеватого вида личность, одетая, как Иоанн Предтеча – в хитон.

Вот он остановился и присел перед столиком с двумя молчаливыми европеоидными индейцами, передававшими друг другу косяк.

– Иду туда, не знаю куда, затем не знаю зачем.

Странник приложил два пальца к губам. Ему передали ганджу. Он раскурился до искр, как хороший тамбовский самовар, вернул пяточку, закашлялся, засмеялся, заикал, подошел к Марии и показал ей свою сучковатую палку, на которой была натянута единственная струна. Гостеприимная милая девушка пару раз щипнула струну, прислушалась к звуку, многозначительно кивнула страннику. Довольный абсолютно всем, он попытался что-то ей сказать, снова засмеялся и поплыл к лестнице, уводящей из кафе в темную-темную индийскую ночь.

Вскоре Мария подошла и села за столик Германа. В руке у нее была глиняная трубка.

– Чиллум – это вообще фаллический символ, – так начала она. – Предмет культа. Когда куришь, нужно произносить мантры, а после затяжки прислонить чиллум ко лбу. Вот так. Это значит, как бы отдаешь дань богу.

Герман огляделся по сторонам. Какой-то крепкий малорослик посматривал из-за хозяйского стола в их сторону.

– А вы там что, чиллум собрались курить? – крикнул он.

– Да, подходи, – пригласила Мария, не оглядываясь.

Она подожгла трубку с одного края и протянула Герману.

– Муж? – тихонько уточнил Третьяковский.

– Друг, – сказала Мария.

Втянув едкий дым, Пророк сразу выпустил его. Эта штука может плохо подействовать, так что лучше не рисковать.

– Я вообще не очень люблю курить, – признался Герман и почти незаметно провел рукой по нежным волоскам, покрывавшим предплечье Марии. – Слушай, ты не хочешь потанцевать куда-нибудь сходить?

– Сейчас же уже поздно. – Мария набрала в легкие взрослую порцию дыма и протянула чиллум подскочившему малорослику.

– Все не засоси, – усмехнулся мастер сноркинга и умеючи прилип к трубке.

Снова настала очередь Германа.

– Я больше не буду, – скромно отказался он, чувствуя каждый удар сердца.

Мария пожала плечами и опять по-молодому полной грудью вдохнула. Подержала внутри, а когда выпустила, крепко задумалась.

– Вообще говоря, правильно, – наконец сказала она. – С этими со всеми духовными вещами нужно осторожно. Помнишь, Вадик, – обратилась к мускулистому малышу, – Руслан попробовал один стафф, потом три дня не спал. Паранойя накрыла. Переворачивал зеркала, камеры выключал. В результате сбежал из дома.

– Да вообще, – возмутился Вадик. – Мне, главное, ничего не было. Я ж то же самое жрал. У твоего мужа предрасположенность какая-то.

– И что в результате – нашелся? – спросил Герман, думая о сбежавшем, как о мучимом ревностью брате, брате, увидевшем себя в зеркало и потерявшемся среди этой страшной чужой гармонии.

– Кто?

– Муж.

– Пока нет, – грустно сказала Мария.

– Тудэй массаж, ес? – Герман проснулся оттого, что кто-то трогал его за ногу. На сей раз над Третьяковским нависла целая стая индийских женщин всех возрастов, среди которых была и его первая, самая обиженная, в бейсболке.

– Ноу, – вскочил Герман. – Ноу.

Эти черные муравьи каждый день шастали по пляжу, обгладывая все живое. Они жили тут же – на картонках в кустах за линией кафе. Среди них были и мужчины, продавцы барабанов. Большое цыганское племя. Приехали из глубины Индии заработать на туристах.

Сюжет болливудского фильма: Герман приводит одну из них в свою хижину, она омывает ему ноги и учит тонкостям восточной любви – столь изощренно неспешной. Утром на пороге стоит мужчина и, размахивая тесаком, таскает ее за волосы. «Я женюсь на ней, женюсь!», – кричит Герман, которому уже все равно. В Москве, покорная фатуму, она приготовит последний талак алу перед вылетом. Жизнь продолжится в кудрявом белокожем мальчугане, бегающем по гоанским пляжам с продавцами барабанов и удивляющем туристов талантливыми рекламными стихами на плохом английском.

Расписание Германа полностью устоялось. Утром – немного солнца и воды. Потом сиеста, прогулка по берегу. Танцы, ужин и нормальный крепкий сон. Петр был прав: Гоа – лучший санаторий. Время неслось незаметно. Только однажды он ходил пешком в Морджим, пытаясь найти серфинговую станцию и встретить там Надю. Но чернявый подросток, собиравший лежаки на пляже, сказал – никакой такой станции в Морджиме нет, сейчас вообще не сезон, ветра мало. Возможно, он просто не понял по-английски.

Герман еще позаходил в местные рестораны. Подслушал разговор двух клуш бальзаковского возраста, пивших кофе с видом на океан.

– Я составила твой гороскоп, – говорила одна. – Ты можешь зарабатывать кулинарным искусством.

– Я же не умею готовить.

– Это не обязательно. Подумай в разрезе бизнеса.

– Подожди. Мне бабушка оставила рецепты…

– Ну, вот видишь.

Они только что расстались с мужьями. Составительница гороскопа, более пухлая и уверенная в себе, рассказала, как в ней пропало чувство – это случилось вдруг, после его измены. Он долго переживал, не давал ей развода, а когда она неожиданно приехала к нему, то увидела, что подлец уже живет с любовницей. Подняла скандал и вот осталась одна.

Вторая сказала, что просто слишком рано женилась.

За период одиночества у каждой было по мужчине, с которым хотелось бы иметь более серьезные отношения, но при этом почему-то «сразу было понятно, что ничего не выйдет».

Они смотрели на волны и видели перспективу одинокой старости, которую могло скрасить только кулинарное искусство.

Если присмотреться, тут было много таких – пытающихся вернуться к жизни после отношений. Хорошо, что у Пророка все-таки другая цель.

10 октября. Всего три дня до запуска «Зигфрида», а ему все еще никто не звонил.

– Ю промисд. – Герман уже собрал вещи и шел с пляжа, малышка в бейсболке не отставала. – Эври дэй ю сэй тумороу.

– Тумороу из олвейс тумороу.

Так они дошли до гестхауса.

«Ю кен мейк ми массаж инсайд», – подумал Герман, но вместо этого произнес:

– Гуд бай.

Около восьми он подошел ко входу в лав тэмпл. Это был большой круглый шатер, временное строение, как и все здесь – временная жизнь на берегу вечного океана, видно, старик периодически слизывал весь этот хлам.

Перед входом стояло несколько пар тапок. Герман снял моджари и вошел. В шатре было темно, играла релаксирующая попса – какие-то хрустальные перезвоны. На стене висела карта-схема чакр человека. На полу стояли свечи. В центре круга в позе лотоса помещалась гуру Таня. Перед ней – обложенный подушками понурый тюфяк с безобразным шрамом от заячьей губы гундел что-то под нос, глядя перед собой выпученными глазами. Герман тихо прошел и сел в темный угол.

– …сейчас человечество переживает время отсутствия границ, когда особенно важно и нужно… нужно сохранять любовные отношения не только между близкими, но и между дальними.

Вокруг говорившего неподвижно сидели четверо. Похожая на лягушку маленькая круглолицая женщина в панамке. Совсем худая старушонка – божий одуванчик. Трагическая брюнетка средних лет с флюсом и болезненно нахмуренными, широкими черными бровями. И подозрительно улыбающийся юноша, как с рекламы мыла, тоже в позе лотоса и с закрытыми глазами.

– Эти отношения могут поддерживаться телепатической верой… верой и другими тонкими сверхчувствами, а также посредством Интернета. Не пренебрегайте этой возможностью. Отправляйте письма за границу своим родным, близким и, как уже было сказано, дальним.

«Что за чушь», – подумал Герман.

– Мы закончили, – как бы услышав его, пробубнил мужчина с заячьей губой. – Это было Великое Кармическое Управление.

– Спасибо, – сказала гуру Таня. – Великое Кармическое Управление и контактер Виктор закончили.

В этот момент руку поднял румяный молодой человек.

– Следующую информацию хочет получить контактер Андрей. – Гуру Таня наконец кивнула Герману, заметив его. – Приветствуем Великое Кармическое Управление и контактера Андрея. Мы вас любим. Вам слово.

– Мы Великое Кармическое Управление, – мультяшным голосом, не переставая улыбаться и не открывая глаз, произнес Андрей. – Мы хотим сказать, что благодаря нашим усилиям жизнь на Земле стала лучше. Теперь ей не угрожают войны и глобальные катаклизмы. Однако необходимо искать новые ресурсы на других планетах. Возможно, среди вас сейчас находится кто-то, кому суждено будет отправиться на поиск духовных сокровищ в другие галактики…

Герман прислушался.

– …мы желаем ему удачи и никогда не останавливаться на достигнутом. При перемещении на планету, обладающую необходимыми землянам ресурсами, нужно прислать ее описание на Землю. Этого будет достаточно для следующих поколений исследователей. Мы, Великое Кармическое Управление, закончили.

– Спасибо, – послышался рассудительный голос гуру Тани. – Великое Кармическое Управление и контактер Андрей закончили. Кто хочет продолжить?

Руку потянула старушка.

– Следующую информацию хочет получить контактер Вера, – снова произнесла гуру Таня. – Приветствуем Великое Кармическое Управление и контактера Веру. Мы вас любим. Вам слово.

– Мы – Великое Кармическое Управление, – строгим голосом начала старуха, – говорим вам, что войны в этом году с Америкой не будет. Мы уже обеспечили ей поражение в ее борьбе за мировое господство… Россия окажется могущественной державой. Это было Великое Кармическое Управление. Мы закончили.

– Спасибо, – сказала гуру Таня и помахала Герману рукой, приглашая его пересесть поближе, в этот узкий, уютный кружок сумасшедших. – А у нас есть еще один контактер, его зовут Герман. Герман, подойдите ближе.

Третьяковской, тихо матюгнувшись, поместил свое материальное тело между дамой с флюсом и женщиной-лягушкой.

– Может быть, гость хочет получить информацию?

Гуру Таня ласкала его из-под очков.

– Нет-нет, – Герман замотал руками и головой. – Не сейчас. Спасибо.

Так слово перешло к женщине в панамке, которая поведала миру крайне важную информацию о том, что Великое Кармическое Управление приняло решение о сокращении срока между преступлением и наказанием. Если раньше он составлял в среднем три месяца, то сейчас будет где-то две недели. Это, мол, сделано в связи с тем, что Вселенная ускоряется, приближаясь к новому витку, и нужно разобраться с подвисшими делами. Наконец трагическая обладательница бровей и флюса от лица Великого Кармического Управления сделала смелое заявление о том, что все собравшиеся в этом зале являются чистыми и светлыми душами, чему Великое Кармическое Управление, как уже было сказано, очень радо, и что впредь оно будет поддерживать контакт с человечеством только через присутствующих лиц. Засим заседание закончилась.

– Ну что, очень хорошо, масса полезного, – улыбалась всем гуру Таня. – Это надо будет опубликовать на сайте. Видите, Герман, хорошо, что вы пришли. Вас Управление особо отметило.

Все уже встали и разминали колени, тихонько переговариваясь, как после важного дела.

– Правда? Я не заметил, – скромно сказал Герман.

– Правда-правда! – К Третьяковкому подскочила женщина с флюсом и бровями. Еще у нее оказались бегающий взгляд и дикие манеры, так что ждать можно было чего угодно. – Я стала яснослышащей после автокатастрофы, как вы, наверно, уже заметили, – тараторила она, делая изящный жест вокруг своего неправильного лица, – долго спрашивала у Абсолюта, зачем мне была оставлена жизнь. Что я должна теперь делать? А потом познакомилась с гуру Таней и вот – нашла себя. А вы? Давно общаетесь с потусторонними мирами?

Герман пожал плечами.

– Наверно, с детства.

– Это как Андрюша, – обрадовалась брюнетка и помахала рукой молодому человеку, неподвижно стоявшему отдельно от всех с той же застывшей улыбкой на лице. – Андрюшка!

Тот махнул в ответ, но с места не двинулся.

«Фрики, – подумал Герман, глядя на женщину в панамке, которая, стоя, пританцовывала, поворачиваясь туда-сюда вокруг оси, теребя края платьица и, судя по всему, представляя себя дюймовочкой. – Вполне возможно, они и правда все это слышат».