Текст книги "Мотылёк"

Автор книги: Анри Шарьер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 41 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]

Из реки – в открытое море

Прилив продлится шесть часов. Затем через полтора часа начнется отлив. Можно поспать семь часов, хотя лично я сгораю от нетерпения. Надо выспаться, иначе в море кто знает, когда удастся прилечь. Я растянулся между бочонком и мачтой. Матюрет положил одеяло поверх банки и бочонка, таким образом устроив для меня подобие укрытия. В нем я и предался сну, и только сну. Ни грезы, ни дождь, ни теснота – ничто не мешало моему глубокому и здоровому сну.

Я так бы и спал, если бы меня не разбудил Матюрет.

– Папи, нам кажется, что пришла пора. Отлив усиливается.

Лодка развернулась к морю, пальцы почувствовали упругую силу течения. Дождь перестал. При свете лунного серпа река четко просматривалась по ходу на сто метров. Она несла деревья, растительность и рисовала причудливые темные фигуры на своей поверхности. Я попытался определить точно место, где река встречается с морем. У берега ветра нет. Есть ли он на середине реки? Какой силы? Лодка выдвинулась из-под зеленого навеса, но пока еще она привязана к толстому корню. Всмотревшись в горизонт, я успеваю различить прибрежную полосу, где обрывается река и начинается море. Мы уплыли гораздо дальше, чем думали. До устья оставалось километров десять. Сделали по хорошему глотку рома. Надо ли устанавливать мачту сейчас? Надо, считают остальные. Мачта поднята. Она плотно вошла в подпятник и отверстие банки. Я поставил парус, не разворачивая его. Парус был плотно прижат к мачте. По моему слову Матюрет был готов поднять косой парус и кливер. Теперь, чтобы парус наполнился ветром, требовалось только освободить линь, удерживающий его у мачты. Это мог я сделать прямо с места, не вставая с сиденья. Матюрет с веслом на носу, я с веслом на корме. Надо сильно оттолкнуться и энергично грести, ибо течение плотно прижимает нас к берегу.

– Все приготовились. Пошли. С нами Бог.

– С нами Бог, – повторил Клузио.

– В руки Твои вверяю себя, – сказал Матюрет.

И мы пошли. Оба вместе налегли на весла. Я загребал глубоко и тянул что было силы. Старался и Матюрет. Мы легли на курс с легкостью воздушного поцелуя. До берега еще было рукой подать, а нас уже снесло вниз на сто метров. Вдруг налетел бриз, выталкивая лодку на середину реки.

– Поднять косой парус и кливер – делай!

Оба паруса напружинились. Лодка, встав на дыбы, как скаковая лошадь, рванула вперед. Вероятно, мы вышли позже запланированного времени, потому что внезапно река осветилась, словно при восходе солнца. Километрах в двух справа ясно просматривался французский берег, а в километре слева – голландский. Прямо спереди совершенно отчетливо различались барашки океанских волн.

– Боже, мы неправильно выбрали время, – сказал Клузио. – Сумеем ли выбраться, как считаешь?

– Не знаю.

– Посмотри, как высоки волны и как они разбиваются белой пеной! Не начался ли прилив?

– Не может быть. Разберусь на месте.

– Нам не выбраться. Мы не успеем, – сказал Матюрет.

– Закрой хлеборезку! Твое дело – парус и кливер. И ты заткнись, Клузио.

Трах-бах! Бабах! Карабины. В нас стреляют. Особенно четко прозвучал второй выстрел. Это не багры. Стреляют со стороны Голландской Гвианы. Я поднял гротовый парус. Ветер надул его с такой силой, что я едва справился с рывком удерживаемого в руке полотна и чуть не вылетел за борт. Лодку развернуло на сорок пять градусов. Я быстро пошел в отрыв, да это нетрудно было сделать – ветра хватило, даже с запасом. Бах, бах, бах. Затем выстрелы прекратились. Мы уже плыли ближе к французскому берегу, чем к голландскому, поэтому и перестали стрелять.

Лодка неслась с головокружительной скоростью, ветер готов был снести все на своем пути. Проскочили середину эстуария. Скорость растет. Промедли несколько минут – и нас вынесет на французский берег. Я вижу, что там уже в нашу сторону бегут люди. Мягко, очень мягко делаю разворот, что есть мочи налегая на главный парус. Косой и кливер совершают маневр самостоятельно. Ветер гонит уже в нужном направлении, а парус летит впереди ветра. Отпускаю парус – и выскакиваем из реки. Фу-у! Проскочили! Минут через десять морская волна попыталась остановить нас. Но мы с легкостью через нее перевалили. Мягкий говорок речной воды за бортом сменился серьезным разговором моря. Волны были высокими, но мы перекатывались через них как бы играючи. Шух-шух – кланяется лодка волнам без содрогания, и только ее корпус глухо стучит по воде, когда опускается вниз.

– Ура! Ура! Мы в море! – во весь голос заорал Клузио.

И чтобы осветить нашу победу над стихиями природы, Господь послал нам удивительный восход солнца. Волны накатывались в постоянном ритме. По мере удаления от берега высота их падала. Вода была мутной. Много ила и грязи. На севере она выглядела совершенно черной, потом сменялась голубой. Не было нужды сверять курс по компасу. Имея солнце за плечом справа, я уверенно шел вперед – быстро, но с малым креном, поскольку натяг паруса ослаб и он легко и спокойно увлекал нас за собой.

Клузио приподнялся. Ему хотелось устроиться так, чтобы все было видно. Матюрет помог ему примоститься у бочонка рядом со мной. Клузио скрутил сигарету, зажег ее и передал мне. Мы все трое закурили.

– Дайте мне рому, – сказал Клузио. – Этот переход косы стоит выпивки.

Матюрет разлил ром по жестяным кружкам, мы чокнулись и выпили за наше здоровье. Матюрет сидел рядом слева. Мы посмотрели друг на друга. Их лица сияли от счастья. Конечно, и мое тоже. Затем Клузио спросил:

– Капитан, месье, позвольте узнать, куда идем?

– В Колумбию, если Господу будет угодно.

– Господу угодно, без всякого сомнения. С нами Бог! – отвечал Клузио.

Солнце поднималось быстро. Мы обсохли. Из больничной рубашки я сделал себе подобие арабского бурнуса. Смоченная водой, она охлаждала голову и предохраняла от солнечного удара. Море простиралось перед глазами голубым опалом. Между гребнями трехметровых волн проходила широкая полоса спокойной воды. Полный комфорт. Бриз еще силен, и мы быстро уходим от берега. Время от времени оборачиваюсь назад и вижу, как прибрежная полоса тает на горизонте. Чем дальше мы убегаем от широкого зеленого массива, тем явственнее раскрывается его красота. Я пристально гляжу назад. Встречная волна, принятая не носом, а бортом лодки, напомнила о моих обязанностях и об ответственности за жизнь товарищей и свою собственную.

– Я приготовлю рис, – вызвался Матюрет.

– Я подержу печку, а ты горшок, – сказал Клузио.

Разожгли примус. Запахло жареным рисом. Добавив туда две банки сардин, мы его ели горячим. Сверх того мы выпили по чашке кофе. Ром? Я отказался: было жарко. Кроме того, я не был большим любителем спиртного. Клузио крутил для меня сигарету за сигаретой и прикуривал их. Первый завтрак на борту прошел хорошо. Судя по солнцу, было не больше десяти часов утра. Идем еще только пять часов, а уже чувствуется под нами огромная глубина океана. Волны невысоки, и, когда мы пересекаем их, лодку даже не бросает. Погода великолепная. Я вскоре сообразил, что днем совсем не требуется все время смотреть на компас. Время от времени я фиксировал положение солнца относительно стрелки – и этого оказывалось достаточно для управления лодкой. Все так просто. Яркий блеск утомлял глаза, и я пожалел, что не позаботился о защитных очках.

Ни с того ни с сего Клузио сказал:

– Повезло мне, что я вас встретил в больнице!

– И мне повезло, что я не одинок. Я думал и о Дега, и о Фернандесе. Если бы они согласились, то сейчас были бы с нами.

– Я не совсем уверен, – сказал Клузио. – Да и как в таком случае удалось бы заманить араба в палату в нужный момент?

– Согласен. Матюрет нам здорово помог. Я рад, что мы его взяли с собой. Он надежный. В уме и храбрости ему не откажешь.

– Спасибо, – сказал Матюрет. – Я вас благодарю обоих за то, что вы поверили в меня, несмотря на то что я молод и сами знаете кто. Я сделаю все, чтобы вас не подвести.

– Франсуа Сьерра тоже отличный парень. Он здесь здорово пригодился бы. Да и Гальгани…

– Обстоятельства не позволили нам это сделать, Папийон. Если бы Жезю вел себя порядочно и достал хорошую лодку, то можно было бы переждать где-то в буше и вызволить остальных. Они тебя знают, Папийон. И если ты за ними не послал никого, значит это невозможно было сделать.

– Между прочим, Матюрет, как ты оказался в палате?

– Я не знал, что меня интернируют. Я сказался больным, потому что у меня болело горло и мне хотелось немного погулять. Когда врач увидел меня, то сказал: «Из твоей карточки видно, что ты подлежишь интернированию на острова. Почему?» – «Я ничего не знаю об этом, доктор. А что значит интернирование?» – «Ладно, не беспокойся. Определим тебя в больницу!» Так я и попал туда, и мне нечего больше добавить.

– Он хотел оказать тебе хорошенькую услугу, – сказал Клузио.

– Что бы ни хотел этот знахарь сделать для меня, ему, вероятно, пришлось сказать обо мне что-нибудь этакое: «Вот тебе и ангелочек. Я-то думал, что он еще мочится в штанишки, а он уже в бегах!»

Мы разговаривали и смеялись.

– Кто знает, – говорил я, – может, мы встретимся с Жюло Молотобойцем. Он сейчас уже далеко. А может, еще выжидает в буше.

– Когда я уходил из больницы, – сказал Клузио, – то оставил под подушкой записку: «Ухожу и не оставляю адреса».

Это нам так понравилось, что мы хохотали от души.

Плывем уже пять суток, и ничего не случилось. Днем восточно-западный переход солнца служит мне компасом, ночью пользуюсь настоящим. Утром на шестые сутки нас приветствовало необычайно яркое солнце. Море неожиданно успокоилось, и летучие рыбы замелькали вокруг. Усталость меня доконала. Еще ночью, чтобы я не уснул, Матюрет протирал мне лицо смоченной тряпкой. Это мало помогало – я то и дело засыпал. Тогда Клузио вынужден был прижигать меня сигаретой. Теперь наступил штиль, и я решил немного поспать. Спустили главный парус, убрали кливер. Оставили только косой парус. Я лег на днище лодки и заснул, как деревянная колода. От солнца меня накрыли парусом.

Я проснулся оттого, что меня тряс Матюрет. Он сказал:

– Сейчас полдень или час дня. Я тебя разбудил потому, что крепчает ветер, а на горизонте, там, откуда он дует, все черно.

Я встал и отправился на свой пост. Единственный парус, оставленный нами, нес лодку по тихой глади. Позади, на востоке, все почернело. А ветер все крепчал и крепчал. Для поддержания быстрого хода лодке хватало косого паруса и кливера. Я аккуратно свернул грот-парус вокруг мачты и закрепил его.

– Держитесь! Приближается шторм!

Упали первые тяжелые капли. Темнота стремительно надвигалась на нас. Через четверть часа она заволокла весь горизонт и приблизилась вплотную. Вот она уже здесь: невероятной силы ветер подул навстречу. И все преобразилось, как в волшебном зеркале. Море вскипело. Волны покрылись пенными барашками. Солнце исчезло. Дождь хлынул ручьями. Ничего нельзя было разобрать. И только вода, разбиваясь о лодку, брызгами и струями больно жалила мне лицо. Да, это был шторм, мой первый шторм во всем ужасающем великолепии необузданной стихии: гром, молния, дождь, волны, завывание ветра над нами и вокруг нас.

Лодку несло, как соломинку; она взбиралась на умопомрачительные высоты и падала вниз так глубоко, что казалось, больше не выберется оттуда. Но нет, несмотря на эти захватывающие дух глубины, она снова влезала на бок следующей волны, переваливала через ее гребень, и все начиналось сначала – вверх и вниз, вверх и снова вниз. Я ухватился за руль обеими руками. Заметив еще более высокую и крутую волну, подумал, что ее надо чуть подрезать. Без всякого сомнения, я сманеврировал с излишней поспешностью, и лодка, резко встретив волну носом, зарылась и зачерпнула очень много воды. В самой лодке все оказалось на плаву. Совершенно непроизвольно рывком руля я сбросил лодку прямо поперек следующей волны (что делать крайне опасно), лодка встала почти отвесно в так называемой точке переворота черепахи, и почти вся вода из нее выплеснулась обратно в море.

– Браво! – закричал Клузио. – Ты настоящий мореход, Папийон! Лодка почти сухая!

– Теперь вы поняли, как это делается? – сказал я.

Если бы он только знал, что из-за недостатка опыта я едва не опрокинул нас всех в открытом море! Я решил больше не сопротивляться напору волн, не беспокоиться о курсе, а следить только за тем, чтобы лодка сохраняла устойчивость. Подставляя волне три четверти борта, я вел лодку вперед, полностью передоверившись законам морской стихии. И лодку снова поднимало и опускало, словно поплавок. То, что я вскоре понял, было для меня равнозначно важному открытию: море не любит суеты, море требует согласованного партнерства – и это девяносто процентов безопасного плавания. Дождь прекратился. Ветер продолжал дуть с уничтожающей свирепостью, но спереди и сзади появились прояснения. Сзади небо освободилось от туч, спереди оно еще было черным. А мы где-то посередине.

К пяти все прекратилось. Снова засияло солнце; бриз стал таким, каким и следует быть морскому бризу; и само море успокоилось. Я снова поднял главный парус, и снова мы, довольные, пошли дальше. Воду из лодки вычерпали. Одеяла выжали и развесили для просушки на мачте. Рис, мука, масло, двойной кофе и ром для бодрости. Солнце почти село, освещая голубизну моря и рисуя незабываемые картины: красновато-бурое небо, огромные желтые лучи скачут от полузатонувшего шара и зажигают небо, цепочка белых облаков и само море. По мере подъема волн просматривались их голубые основания, затем они становились зелеными, и гребни расцвечивались красным, розовым или желтым, в зависимости от того, какого цвета лучи пронизывали их.

Чувство глубокого умиротворения переполняло меня. А вместе с ним появилось и чувство уверенности. Я вел себя молодцом: шторм пошел на пользу. Пришлось самому учиться обращаться с лодкой в подобных обстоятельствах. Приближение ночи уже нисколько не тревожило.

– Итак, ты видел, Клузио, как надо выливать воду из лодки? Понял, как это делается?

– Послушай, брат, если бы это тебе не удалось и вторая волна накрыла бы нас сбоку, мы бы затонули. Ты поступил правильно.

– Этому тебя учили на флоте? – спросил Матюрет.

– Да. Стоит как-нибудь рассказать вам о флотской тренировке.

Нас, должно быть, порядком снесло в сторону от курса. Кто знает, чего мог стоить этот дрейф в течение четырех часов в условиях такого ветра и при таких волнах. Решил держать на норд-вест – так, казалось, наверстаю упущенное. Солнце исчезло в море, посылая нам свои последние вспышки, на этот раз фиолетовые. И затем сразу наступила ночь.

Плывем еще шесть суток, и ничто нас не беспокоит. Было, правда, несколько шквалов и ливней, но они более трех часов не продолжались, да их и нельзя было сравнить с тем первым штормом.

Десять часов утра. Ни ветерка. Мертвый штиль. Лег спать и проспал около четырех часов. Когда проснулся, то почувствовал, что горят губы. На них не оставалось кожи, на носу тоже, и правая рука сгорела до мяса. То же было и с Матюретом, и с Клузио. Дважды в день мы натирались маслом, но этого было недостаточно – тропическое солнце вскоре высушивало все напрочь.

Судя по солнцу, было около двух пополудни. Я поел. Видя, что штиль не прекращается, из паруса устроили навес. Там, где Матюрет мыл посуду, стали собираться рыбы. Я взял тесак и попросил Матюрета бросить в воду немного риса. Появилось мутное пятно от ферментации зерна в воде. В этом месте скопилось много рыбы, она плавала почти у поверхности. Улучив момент, когда одна рыбина высунула голову, я сильно ударил. Она всплыла кверху брюхом. Мы прикинули: тянет килограммов на десять. Мы ее выпотрошили и отварили в соленой воде, а вечером съели с подливкой из маниоковой муки.

В море мы уже одиннадцать суток. За все это время только раз видели корабль, да и то далеко на горизонте. Я стал задумываться, где же мы все-таки могли быть. Конечно далеко, но где? Где мы находимся по отношению к Тринидаду или другим островам, принадлежащим Англии? Вот уж действительно, заговори о черте, и он непременно… Спереди появилась черная точка. Она постепенно росла. Что это – корабль или рыбачья посудина? А может, ни то и ни другое – она к нам не приближается. Да, это был корабль. Теперь мы его ясно видим, но он идет пересекающимся курсом и вряд ли приблизится к нам вплотную. Ветра не было, и наши паруса тоскливо обвисли. С корабля нас даже не заметят. Вдруг раздался вой сирены, затем три коротких гудка. Корабль изменил курс и направился в нашу сторону.

– Надеюсь, он не подойдет слишком близко, – сказал Клузио.

– Нет никакой опасности. Тихо, как в мельничной запруде.

Это был танкер. Чем ближе он подходил к нам, тем лучше мы видели людей на палубе. Им, должно быть, не терпится узнать, что делает в открытом море эта маленькая скорлупка. Танкер медленно приближался. Мы видим уже офицеров и матросов команды и кока. Вот и женщины в пестрых платьях появились на палубе, и мужчины в цветных рубашках. Это были пассажиры. Пассажиры на танкере – это меня поразило. Танкер медленно приблизился, капитан выкрикнул по-английски:

– Откуда вы?

– Французская Гвиана.

– Вы говорите по-французски? – спросила одна женщина.

– Да, мадам.

– А что вы делаете так далеко в море?

– Мы идем туда, куда ведет нас Господь Бог.

Дама поговорила с капитаном и затем сказала:

– Капитан приглашает вас на борт. Он возьмет и вашу маленькую лодку.

– Скажите капитану, что мы ему благодарны, но хотим остаться в лодке.

– Почему вы отказываетесь от помощи?

– Потому что мы беглецы, а вы идете в другом направлении.

– Куда вы держите путь?

– На Мартинику или дальше. Где мы находимся?

– В открытом море.

– Как идти на Антильские острова?

– Вы читаете английскую карту?

– Да.

Через минуту нам спустили карту, несколько пачек сигарет, зажаренную баранью ногу и хлеба.

– Посмотрите на карту.

Я посмотрел и сказал:

– Мне следует идти на запад, и я попаду на Антильские острова, это так?

– Да.

– Сколько миль?

– Вы там будете через два дня, – сказал капитан.

– До свидания. Всем большое спасибо.

– Капитан поздравляет вас: вы отличный моряк.

– Спасибо. Прощайте.

Танкер осторожно отвалил, едва не коснувшись нас бортом. Я стал отгребать, чтобы не попасть в бурун от винтов. В этот момент матрос с танкера бросил мне фуражку. Она упала в лодку. На фуражке красовались золотая лента и якорь. С этой фуражкой на голове я со своими товарищами через двое суток благополучно прибыл на Тринидад.

Тринидад

Задолго до того, как мы увидели землю, птицы возвестили о том, что она уже рядом. В половине восьмого утра они стали кружиться над нами.

– Мы дошли! Мы дошли! Первая часть побега удалась! И труднейшая! Да здравствует свобода!

Мы кричим и дурачимся от радости, как мальчишки, и наши лица, намазанные от солнца кокосовым маслом, которым нас снабдили люди с танкера, блестят еще ярче. Около девяти мы увидели землю. Свежий ветер гнал нас к берегу на приличной скорости по морской зыби. Около четырех пополудни мы уже различали некоторые детали побережья длинного острова, обрамленного прерывистой цепочкой белых домиков, над которыми простирались огромные рощи кокосовых пальм. Издалека нельзя было разобрать, остров это или полуостров и живут ли в домиках люди. Прошел еще час с небольшим, прежде чем мы увидели людей, бежавших вдоль берега к тому месту, где мы собирались причалить. Минут через двадцать на берегу собралась пестрая толпа. Вся деревня вышла нам навстречу. Позднее мы узнали, что прибыли в Сан-Фернандо. Не дойдя до берега метров триста, я бросил якорь. Он тут же лег на дно. Я поступил так отчасти потому, что хотел узнать, как поведут себя люди, и отчасти потому, что не хотел повредить лодку в случае, если дно поросло кораллами. Мы свернули паруса и стали ждать. К нам направилась небольшая лодка. В ней находился белый человек в защитном шлеме и с ним двое чернокожих гребцов.

– Добро пожаловать на Тринидад, – сказал белый на чистом французском языке. Чернокожие засмеялись, обнажая все свои белые зубы.

– Спасибо на добром слове, месье. Скажите, на дне песок или коралл?

– Дно песчаное. Можете приставать к берегу без всякого опасения.

Мы подняли якорь, и волны нежно стали прибивать нас к пляжу. Мы едва коснулись дна, как с десяток чернокожих зашли в воду и одним махом на руках вытащили лодку на берег. Они рассматривали нас с любопытством и одобрительно прикасались к нам, как бы поглаживая. Женщины китайского, негритянского или индейского происхождения куда-то приглашали нас. Белый, разговаривавший с нами по-французски, объяснил, что они все наперебой зазывают нас к себе. Матюрет взял пригоршню песка и поцеловал его. Так выразил он свою радость. Я поведал белому о состоянии Клузио, и он распорядился перенести его к себе в дом, стоявший недалеко от пляжа. Он сказал нам, что мы можем оставить все свои пожитки в лодке до утра, и никто ничего у нас не тронет. Все громко кричали: «Good captain, long ride on small boat! (Хороший капитан! Долго плыл в маленькой лодке!)».

Мне стало смешно, что меня окрестили капитаном.

Наступил вечер. Я попросил оттащить лодку повыше и привязать к другой, гораздо большей, чем наша, лежавшей на берегу. После этого я последовал за англичанином, а Матюрет за нами. Подошли к дому в строгом английском стиле: несколько деревянных ступенек, дверь с металлической пластинкой. Мы вошли в дом. Там мы увидели Клузио, сидевшего в кресле и довольного собой. Больная нога покоилась на стуле. Рядом с Клузио сидели дама и девушка.

– Знакомьтесь, жена и дочь, – представил их джентльмен. – Сын учится в университете в Англии.

– Добро пожаловать в наш дом, – пригласила дама по-французски.

– Садитесь, месье, – сказала девушка, указывая на плетеные кресла.

– Спасибо, сударыни, просим о нас не беспокоиться.

– Почему же? Мы знаем, откуда вы прибыли. Поэтому еще раз говорю: добро пожаловать в наш дом. Не волнуйтесь, пожалуйста.

Англичанин был адвокатом. Его звали мистер Боуэн. Его контора находилась в Порт-оф-Спейне, столице, в сорока километрах отсюда. Принесли чай с молоком, тосты, масло и джем. Мы провели этот первый вечер как свободные люди. Я его никогда не забуду. Ни слова о прошлом. Ни одного бестактного вопроса. Только о том, сколько дней пробыли в море, какие встречались трудности. Как переносит боль Клузио. Когда лучше для нас поставить в известность полицию: завтра или послезавтра. Связаны ли мы какими-либо семейными отношениями; есть ли у нас родители, жены или дети. Если мы хотим написать им, то письма наши отправят. Что я могу сказать? Прием был просто замечательный как со стороны людей на берегу, так и со стороны этой семьи с ее необычайной добротой к трем беглецам.

Мистер Боуэн позвонил врачу, и тот посоветовал доставить Клузио на следующий день к нему в амбулаторию, чтобы провести рентгеноскопию, после чего будет ясно, как поступать дальше. Мистер Боуэн также позвонил руководителю Армии спасения в Порт-оф-Спейне. Он сказал нам, что этот человек приготовит для нас комнату в общежитии Армии спасения и мы сможем поехать туда, когда нам заблагорассудится. Мистер Боуэн поинтересовался, не нуждается ли наша лодка в ремонте, поскольку она может еще нам пригодиться для дальнейшего плавания. Он спросил, приговорены ли мы к каторге или к высылке. И казалось, остался очень доволен, когда узнал, что нас приговорили к каторге.

– Не хотите ли принять ванну или побриться? – спросила девушка. – Не стесняйтесь. Вы нас нисколько не беспокоите. В ванной комнате вы найдете все необходимое. Прошу вас.

Я принял ванну, побрился, причесался, переоделся в серые брюки, белую рубашку, белые носки и теннисные ботинки.

В дверь постучали. Появился индус с пакетом в руках, который он передал Матюрету. Оказывается, врач собрал для Матюрета кое-что из одежды и очень беспокоился, подойдет ли она ему по размеру, потому что он примерно одного роста с адвокатом и платья маленького размера у него не имеется. Он прислал индуса, который нам обо всем рассказал. Индус откланялся на мусульманский манер и удалился. Что еще сказать об этой доброте? Всего даже не опишешь! Клузио пошел спать первым, а мы впятером продолжили разговор. Очаровательных женщин больше всего интересовало, как мы собираемся менять свою жизнь. Ни слова о прошлом. Только настоящее и будущее. Мистер Боуэн посетовал на то, что власти Тринидада не позволяют беглым поселяться на острове. Он много раз пытался добиться разрешения на поселение для других, но каждый раз неудачно.

Девушка очень хорошо говорила по-французски, как и ее отец, без акцента и с правильным произношением. Она была белокурой, с веснушками на лице. Ей было между семнадцатью и двадцатью, но об этом я не решался ее спросить. Она сказала мне:

– Вы очень молоды, и у вас вся жизнь еще впереди. Я не знаю, за что вас приговорили, и не хочу знать. Но то, что вы решились, рискуя жизнью, отправиться в опасное плавание на таком утлом суденышке, говорит о том, что вы готовы заплатить любую цену за собственную свободу. И меня это приводит в восхищение.

Мы спали до восьми часов следующего утра. Когда проснулись, стол уже был накрыт. Обе дамы спокойно сказали нам, что мистер Боуэн уехал в Порт-оф-Спейн и вернется только после полудня. Он привезет необходимую информацию о том, что можно будет для нас сделать.

Оставив свой дом в распоряжении трех сбежавших преступников, мистер Боуэн преподал нам блестящий урок, лучше которого не придумаешь. Он как бы говорил нам без всяких громких фраз: «Вы нормальные, порядочные люди, вы сами видите, что я вам доверяю, поскольку оставляю вас одних в своем доме вместе с женой и дочерью». Нас глубоко тронуло такое бессловесное общение с ним. «Вот мы и договорились. Вы остаетесь у меня в доме как друзья. Я нисколько не сомневаюсь в вашем порядочном поведении. Я вам полностью доверяю, зная наперед, что вы не сделаете и не скажете ничего дурного и недостойного».

Читатель (надеюсь, придет день, у этой книги будет свой читатель), я недостаточно образован, не владею живым стилем и словом, чтобы описать это огромное чувство самоуважения, чувство возвращения собственного достоинства и вкуса к новой жизни. Это своеобразное крещение, эта купель очищения, это возвышение над пошлостью и грязью, окативших меня с головы до пят, эта быстротечная встреча лицом к лицу с настоящей ответственностью удивительно просто взяла и перевернула все мое существо. Я был каторжником, слышавшим кандальный звон даже тогда, когда на ногах не было цепей, и я осознавал себя свободным человеком; ощущение того, что кто-то наблюдает за мной, никогда не покидало меня. Я превратился во все то, что видел, испытал, прошел, выстрадал. Я превратился во все то, что отметило меня печатью злого человека, опасного во все времена, внешне кроткого, покладистого, но все же страшно опасного при взрыве эмоций. И все это исчезло, пропало, как в сказке. Благодарю вас, мэтр Боуэн, адвокат его величества. Благодарю вас за то, что за такое короткое время вы сделали из меня другого человека!

Та же белокурая девушка с голубыми, как море вокруг нас, глазами сидит рядом со мной под кокосовыми пальмами в саду своего отца. Красные, желтые, розовато-лиловые цветы придают поэтический оттенок, соответствующий моменту.

– Месье Анри (она называет меня месье! Сколько времени уже ко мне так никто не обращался?), как говорил вам вчера мой отец, британские власти ведут себя недостойным образом, и, к сожалению, вам нельзя оставаться здесь. Вам предоставлено право только на двухнедельный отдых, а затем вы снова должны отправиться в море. Сегодня утром я ходила осматривать вашу лодку, она выглядит очень маленькой и хрупкой для такого длительного плавания. Будем надеяться, что вы доберетесь до более гостеприимной страны, чем наша. На всех британских островах поступают одинаково в таких случаях. Если вас ждут большие неприятности, я прошу вас не держать сердца на людей, проживающих на этих островах. Они ни в чем не виноваты, все распоряжения идут из Англии от тех чиновников, которые вас совершенно не знают. Адрес отца: 101, Квин-стрит, Порт-оф-Спейн, Тринидад. Если Господу будет угодно, прошу вас, напишите хотя бы строчку о том, что с вами произошло.

Я был настолько тронут, что не знал, как ответить. К нам подошла миссис Боуэн. Она очень красивая женщина с каштановыми волосами и зелеными глазами. На ней было простое белое платье с белым поясом. На ногах сандалии салатного цвета.

– Месье, мой муж вернется к пяти часам. Он договорился доставить вас в Порт-оф-Спейн в собственном автомобиле без сопровождения полиции. Он также добился разрешения не помещать вас на первую ночь в полицейском участке Порт-оф-Спейна. Ваш раненый друг будет направлен в амбулаторию нашего приятеля, где ему окажут соответствующую помощь и уход. А вы поедете прямо в общежитие Армии спасения.

В саду к нам присоединился Матюрет. Он ходил взглянуть на лодку. Там он встретил толпу любопытных. В лодке ничего не тронуто. Осматривавшие ее люди нашли пулю, застрявшую в руле. Кто-то попросил разрешения вытащить ее и оставить себе в качестве сувенира. Матюрет отвечал: «Капитан, капитан», и все поняли, что надо спросить разрешения у капитана. Матюрет закончил вопросом:

– А почему бы нам не отпустить черепах?

– У вас есть черепахи? – воскликнула девушка. – Пойдемте посмотрим на них.

Мы направились к лодке. По дороге меня взяла за руку без всякой робости очаровательная маленькая черненькая девушка. Все цветные дружно приветствовали нас: «Добрый день!» Я вытащил черепах.

– Что будем делать? Отпустим в море? Или вы хотите поместить их в своем саду?

– У нас в глубине сада бассейн с морской водой. Давайте отпустим их туда, и у меня о вас останется какая-то память.

– Прекрасно.

Я раздал зрителям все, что было в лодке, за исключением компаса, табака, фляжки, ножа, мачете, топора, одеял и револьвера, который я засунул в одеяла так, что никто и не заметил.

В пять часов появился мистер Боуэн.

– Месье, все в полном порядке. Я вас сам повезу в столицу. Сначала мы завезем раненого в амбулаторию, а потом поедем в общежитие.

Мы разместили Клузио на заднем сиденье автомобиля. Я прощался с девушкой и благодарил ее за все. В это время появилась ее мать с чемоданом в руке:

– Возьмите, пожалуйста. Это некоторые вещи мужа. Они вам пригодятся. Мы отдаем их вам от всего сердца.

Что еще можно было сказать? Спасибо, еще раз спасибо, спасибо много-много раз. Машина тронулась. Без четверти шесть мы приехали в амбулаторию – частную клинику Святого Георгия. Санитары занесли носилки с Клузио в палату, в которой находился один индус. Он сидел на кровати. Вышел врач, он обменялся с мистером Боуэном рукопожатием. Доктор не говорил по-французски, но через мистера Боуэна он объяснил нам, что Клузио будет оказан должный уход и что нам разрешается навещать его в любое время. В машине мистера Боуэна мы поехали через весь город.