Текст книги "Зеленый пароход имени Штирлича (СИ)"

Автор книги: Аноним Юрьевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)

Предлагаю, говорит он, Комитету нашему Временному, аккурат за день до того народом на собрании всеобщем выбранному, прекратить деятельность вам бессмысленно-добывательскую, а вместо этого, ко мне всем личным составом присоединившись, подремонтировать средство плавучее и отплыть на нем отсюда в иную, лучшую жизнь. Только, говорит, сильно долго над ответом не размышляйте, а то, слышал я, идет сюда бледная чума, от которой еще никого не вылечили. Смысл, значит, говорит, такой – или соглашаетесь вы на предложение мое рискованное, или перемрете здесь, все до единого, от чумы скоропостижной, страшной и неизбежной.

Высказал он им все это – и вместе с Мартою прочь удалился. Недалеко, правда, к командии своей из старичков каких-то странных. Но это мы потом все узнали, про старичков-то.

А еще в командии этой у товарища Стокса ужас этот ходячий, ну, уродец двоеполый который, еще зачем-то присутствовал. Это мы тоже потом выяснили. А с какого перепугу он товарищу Стоксу понадобился – до сих пор мы так и не поняли.

Но вопрос этот выяснить мы тоже честно пытались, Леха. Подкараулили момент, когда товарищ Стокс вроде как в хорошем настроении находился, и намеком так – и поинтересовались. Нахмурился слегка товарищ Стокс – и к Марте нас за разъяснениями направил. Только к Марте не рискнули мы обратиться, правда. Потому как – боязно чего-то стало. Вдруг скажем чего не так, а?

Такие вот дела, Леха.

В общем, думали-думали комитетчики над товарища Стокса идеей неожиданной и заманчивой, спорили, кричали, аж до хрипоты, даже чуть не передрались было в момент самый волнительный – и согласились.

* * *

Стокс сидел на ящике с динамитом и курил, рассеянно стряхивая пепел на рифленый стальной пол.

В секретном отсеке было жарко и душно, на стене, в решетчатом противовзрывном светильнике красноватым недокальным светом, часто помигивая, бесполезно жаловалась на жизнь покрытая доисторической пылью лампочка, заодно сигнализируя о том, что все пропало и генератору уже скоро – хана, а за переборкой глухо пыхтела и фыкала паровая машина.

Отсек, по соседству с машинным отделением, в глубокой тайне, во время подготовки парохода к плаванию, соорудили мастеровитые старички по настойчивой просьбе Стокса. Натащили бесхозных листов железа из порта, нарубили электродов из проволоки, намешали мела с мылом для обмазки – и соорудили, благо, тогда генератор еще работал вполне сносно и простенькую сварку тянул без проблем.

Стокс тогда наплел им что-то про вынужденную необходимую оборону при имеющем достаточно значимую вероятность внезапном нападении или, в другом возможном случае, про массовую добычу рыбы глушением в условиях отчаянного голода. Старички слушали, кивали, соглашаясь, но было видно, что все они понимают.

Отсек удался на славу – неприметный, вместительный и снабженный практически незаметной в трюмном полумраке дверью с бесшумным сейфовым замком. Ключ был только один, и Стокс оставил его у себя.

А в ночь перед отплытием он, вместе со старичками, доставил и перегрузил в отсек весь динамит, который отыскался на кем-то и когда-то брошенной и притопленной у другого берега военной барже. Динамитные шашки были старые, отсыревшие и взрывались далеко не всегда, но других взять было негде.

К динамиту еще не хватало бикфордова шнура, но старички извернулись и вручили Стоксу здоровенный моток самодельного фитиля из тонкой веревки, пропитанной селитрой. Последующие испытания показали, что фитиль горит медленно, но достаточно равномерно и устойчиво, и на этом вопрос был закрыт.

А сами старички плыть на пароходе решительно отказались, как Стокс их ни уговаривал. "Смысл-то в чем?" – отвечали они, – "Ваше дело молодое, а мы уж – доживем как-нибудь..." Стокс разворачивал перспективы, обещал нормальную и даже хорошую и интересную жизнь впереди – но старички только скептически хмыкали и были непреклонны.

Возможно, они и были правы, подумал Стокс. Ведь наша жизнь всегда будет с нами, и никуда от нее не убежишь и не уплывешь.

Хотя, конечно, в глубине души точно зная, чем все закончится, он, все же, надеялся до последнего.

План был прост, хотя и изначально безнадежен.

Взять Марту, а также всех, кто еще остался и не впал в смертельное оцепенелое уныние, и, погрузившись на подремонтированный пароход, добраться, все-таки, до обитаемых заграничных земель. А там, смотришь, и Марту вылечат, и Бобо, эту нелепую насмешку природы – тоже вылечат, и остальные куда-нибудь да пристроятся. Перестанут святого Митрофания вспоминать, начнут работать помаленьку, в меру сил, так сказать – и все у них наладится. Даже у Бобо – наладится. Он вообще ведь везучий, этот Бобо, из нескольких кварталов – из детей только он с Мартой и остался, потому что других младенцев, несмотря на строжайшее указание сдавать их ученым для дальнейшего изучения, увидев человеческую голову на теле ящерицы или змеи, просто тихо убивали при рождении.

Вот Марта и уперлась: или Бобо тоже поплывет – или она остается.

Пришлось согласиться, потому что участие в мероприятии Марты не обсуждалось, и с этим Стокс ничего поделать не мог, потому что Марта была – вылитая Мария, и бросить ее здесь было все равно, что хладнокровно и безжалостно стереть часть себя.

Тогда было время быстрых, решительных действий и хоть каких-то надежд, и это было лучше, чем просто остановиться и покорно ждать неизбежного прихода чумы, и особо думать тогда было просто некогда, и это было хорошо.

Вот только теперь Стокс совершенно точно знал, что все было впустую.

Не будут они работать, хоть убей, а будут слоняться, цитировать Митрофания Заветы нерушимые, совещаться и употреблять друг друга во всех смыслах, пока не изойдут совсем. И – не исправить уже этого никак, и рыбу злополучную никто так ловить и не будет, и, все едино – никуда этот обреченный пароход так и не доплывет и доплыть не мог с самого начала, да и не нужно это никому.

Так что, откладывать неизбежное – не надо.

Стокс затушил окурок и, достав из кармана спички, поджег уже отрезанный и заправленный в подходящую на вид динамитную шашку кусок фитиля.

Времени, судя по скорости тускловатой красной искорки, медленно ползущей вперед, оставалось минуты три-четыре, и еще можно было успеть приготовиться ко всему.

И, почему-то, вспомнилось растерянно-радостное лицо Марты, когда он поставил на стол клетку с невозмутимо продолжающими жевать не очень свежую, но еще вполне пригодную траву кроликами, пухлыми, белыми и пушистыми. "Это... ...мне?" – робко спросила Марта голосом Марии, стараясь совсем, совсем, совсем не смотреть на них, но не в силах удержаться. "Да, милая," – сказал он, снова, в который раз, сходя с ума от этого голоса, абсолютно невозможного и лишнего здесь, в этом умирающем и уходящем в ничто осколке чужого и непонятного ему мира, но, тем не менее, бесспорно существующего и, несомненно, неопровержимо реального, и, по возможности незаметно, отвел глаза, – "Конечно."

А потом он ушел, пока Марта не спросила еще что-нибудь – а он бы просто не смог ответить, потому что ответа в любом случае не было и не могло быть.

Стокс закрыл глаза и попытался представить себе Марию – ту, настоящую, утраченную навсегда.

Но ничего не получалось, и в голову лез какой-то теперешний бред, и мелькали какие-то беспорядочные отрывки воспоминаний, но все это было не то, не то, и Стокс, максимально сосредоточившись, наконец, почти увидел ее, да, да, да, сидящую вполоборота возле щемяще знакомого окна их маленькой, тесной, но очень уютной кухни, и вот она повернулась к нему, такая родная и близкая, и одновременно бесконечно далекая, но, тут, в совершеннейшем отчаянии, Стокс внезапно понял, что это опять Марта, Марта, Марта...

Стокс вздрогнул и открыл глаза.

Фитиля осталось уже совсем немного. Стокс потянулся было еще за сигаретой, но понял, что нет, уже не успеть.

– Прости, Мария, – сказал он куда-то в равнодушную и безразличную пустоту впереди, – Прости.

Фитиль догорел.