Текст книги "Где я? или (не)счастливая пропажа(СИ)"

Автор книги: Аноним Светланам

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Светланам
Где я? или (не)счастливая пропажа (в процессе)

1

Вам хоть раз хотелось поистерить? Вот так, что б от души поистерить, а потом еще раз поистерить и еще раз, хотелось? А мне сейчас очень хочется. Стою, носом хлюпаю, слезы вытираю, а все почему, да потому, что не знаю, где стою. Обычно-то я знаю, а тут – хоть убей. Деревья кругом, какая-то не шибко хорошая дорога (ухаб на ухабе) и я. И я-я-я!

Господи, где же я, что за место такое, в своей хоть стране? Хоть убей, не помню. Что делать-то, куда идти, а может, тут постоять?.. Не знаю-ю-ю...

А ведь как хорошо все начиналось.

Отметили с друзьями мою новую должность, ну, и как заведено, немного перебрали, и Люська, это подруга моя злейшая, решила, что неплохо бы прокатиться на природу, воздухом свежим обдышаться по самое не балуй. Я с похмельной головы, и не только я, возьми и согласись с ее шибко «дельным» предложением.

Завалились мы в машину, все восемь человек. Как все влезли – отдельный вопрос, ответ на который я сама не знаю, но ехали весело, тем более, что трезвых среди нас не было, и финты, что Степка, муж Люськи, выделывал за рулем (тоже не от большого ума), казались смешными. А уж когда машина на кочках прыгала, – это Степка перед ямами еще сильнее разгонялся (видно, возомнил себя летчиком, а свое корыто с болтами – самолетом), – все дружно кричали «Виу!» и пытались поднять руки вверх, словно на американских горах. В общем, дерево нас встретило любя, и хорошо, что оно спилено было – один пень, на котором мы благополучно и встали. В этот момент кто-то пропел: «Мастер нужен в каждом деле. Я на каждой на реке сосчитать могу все мели, словно пальцы на руке»*. И Степка, заржав, как конь на выгуле, ёмко закончил: «Это мель первая была»**. Сейчас могу сказать, что она была первая и последняя, так как дальше машина ехать отказалась, и я ее понимаю. И мы пошли все дружно черт знает куда, продолжая распивать и распевать. Через какое-то время наступил провал в мозговой системе, и очнулась я здесь. Где это «здесь», как и говорилось в начале, я не знаю. Где остальные алкаши – тоже не в курсе.

Господи, как же холодно, голова болит и пить охота.

Хлюпнув носом, я осмотрелась по сторонам, еще раз убедилась, что куда идти – не знаю, и, плюхнувшись на землю, заревела в голос.

– Бли-и-ин... Тут хоть кто-то есть?! Я заблудилась! Помогите мне! Ау-у-у! Господи, хоть бы у себя в Рязани была, а не у черта на куличках. Люди-и-и, где я-я-я?!!

– Чё ты орешь, блаженная? У себя ты, в Рязани, в парке сидишь. Нажрутся, а потом плутают в трех березах, орут почем зря, – ругался на меня старичок, божий одуванчик, который вдруг появился, словно из ниоткуда.

Я смотрела и не верила своим глазам. Человек! Реальный, настоящий человек, спасена!

– Дедушка, а это точно Рязань? – решила переспросить, ну, чтоб наверняка, к тому же мне нравилось слышать, что я в обычном парке в Рязани, а не у демоновой пасти.

– Ты, никак, и правда с умом не дружишь, – скривился дедок. – Я тебе, непутевой, по-русски говорил, где ты находишься. Алкошня, ух, как вы мне надоели! – погрозил мне кулаком дед. – А с виду вроде приличная и одета хорошо... – он причмокнул губами и, махнув в мою сторону, зашагал по дороге, да так, словно спешил от меня удрать.

– Дедушка! – закричала я, а он только прибавил ходу. – Дедушка!!! – еще громче стала звать старика.

– Ну что ты все не угомонишься-то?! – дед остановился, обернулся, недовольно посмотрел на меня и сплюнул на землю.

– П-простите, – виновато промямлила я.

– Бог простит, окаянная.

В общем, дедок ушел, а я потопталась-потопталась и решила больше чуда не ждать, а выручать себя самой. Парк ночью казался странным, незнакомым и пугающим – все в нем было не так, как я помнила. Поэтому шла, куда глаза глядят. О том, что придется и домой через полгорода пиликать пешим ходом, старалась и не думать. Что поделать, сумки, кошелька, телефона, да хоть шестнадцати рублей на проезд, у меня не было. Как любила говорить моя мама: «Гол как сокол». Ну ничего, живы будем – не помрем.

Как я добралась до дома, даже вспоминать не буду, потому что тошно и стыдно, но тут главное, что добралась. А еще главнее, что ключи от квартиры в парке не посеяла. Впервые сказала спасибо, что вечно цепляющийся за все брелок за ткань кармана крепко прицепился. В общем, открыла дверь не сразу, конечно, но ведь открыла же, ввалилась в прихожую и, скинув туфли, побрела в ванную. Пока дошла до нее, сняла блузку, «потеряла» брюки.

Впервые я поняла, что горячая вода – предел мечтаний, самая великая вещь из всех, созданных Богом. Пока парила уставшие косточки (а они устали, потому что так ныли, аж узлами завязались), там и уснула. Разбудил меня стук, хотя скорее грохот. Кажется, кто-то решил мне дверь с петель снести. Даже страшно стало открывать. Я затаилась в ванной, сделала вид, что меня тут не лежало. Но грохот не прекратился, а, кажется, наоборот, только стал сильнее. Как я ползла до входной двери, вооруженная утюгом – отдельная история, успела даже молитву вспомнить, которую никогда не знала. Я прямо чувствовала, что начинаю седеть и тут... услышала голос подруги.

– Млять, – коротко выругалась я, вздохнула с облегчением, наклонилась и поставила утюг прямо на пол.

– Ирка, зараза ты крашенная... – орала Люська на весь дом. – И что я ее матери теперь скажу?.. – между делом причитала она. – Где тебя черти носят?! Ирка-а-а!

«Значит, это я крашенная, а она, коза, натуральная, да? Ну, я ей сейчас покажу».

С этими мыслями дверь и распахнула, но сказать я ничего не успела, как и показать. Люська с ревом, матом, причитаниями, размазывая сопли, слюни (причем по мне) кинулась меня обнимать.

– Ирка, я думала все, кабзда тебе, спиздили инопланетяне и опыты теперь на тебе проводят. Я же все глаза выплакала, а ты, сучара такая, дома сидишь и в ус не дуешь.

Кто сучара, я сучара? Кто в ус не дует, я в ус не дую? Ну, это Люсёк уже загнула! Я через полгорода пешим ходом пиздюхала, думала – вообще не дойду никогда. А она мне тут...

– А не вы ли, коллеги алконавты, меня у черта на куличках одну бросили?

– Что значит бросили? – возмутилась Люська. – Мы тебя просто утеряли случайно.

– Ага, утеряли... как говорится: а вот слона мы и не приметили. Так, что ли?

– Ну, да, так и есть. Мы же все не совсем трезвые были. На секундочку от тебя отвлеклись, а ты раз и пропала. Как сквозь землю провалилась. Мы, честное слово, твои поиски организовали, звали так, что чуть голоса не сорвали, под каждый камень заглядывали, в кустах искали... Но нас менты раньше нашли и сцапали. Час назад из вытрезвителя выпустили. Ну, я и...

Договорить подруга не успела, у нее телефон заорал так, что я подпрыгнула, а она ничего, невозмутимо так вынула его из сумочки, причем моей.

– Степа, протруби там отбой, нашлась она. Дуй к нам и пиво по дороге прихвати, голова болит сил нет.

После этих слов она сунула мне в руки сумку, телефон, отодвинула с прохода и, скинув туфли, направилась в ванную. Раздевалась Люська, как и я, по дороге, видно, с кем поведешься, от того и наберешься.

Подруга пропадала в ванной час. Уж не знаю, что она там делала, но вышла счастливая, словно в лотерею выиграла пару миллионов долларов. Люська, что-то весело напевая, прошла в зал и, скинув тапки, забралась на диван с ногами, при этом так и не перестала промокать волосы полотенцем.

– Мой еще с пивом не явился? – спросила подруга, даже не глядя на меня.

– Как видишь, не явился, – буркнула я, копаясь в своей (слава всем богам) вновь приобретенной сумке.

Меня сейчас волновал лишь один вопрос – где мой новенький, дорогущий, еще практически неношеный телефон? Я же его только купила, даже еще кредит не начала выплачивать за него. Неужели потеряла? Я высыпала на пол все содержимое сумки, но в куче каких-то бумажек, косметики, мелочи нашлось практически все, даже четыре пакетика растворимого кофе и три пары носок, но телефона там не было. Чувствуя, что у меня начинается паника, я вновь перекопала довольно большую кучку содержимого сумки, но итог был все тот же.

– Люсь? – позвала я подругу, та оторвалась от разглядывания своих волос и уставилась на меня. – Люсь, а как к тебе моя сумка-то попала?

– Ты же сама и дала, – пожала плечами подруга. – Мы когда хоровод все вместе вокруг дерева водили (мы еще и хороводы успели водить?), ты сказала, что сумка тебе мешает, и сунула ее мне.

– А дальше что было? – подозрительно спросила я.

– Как что? Мы потеряли тебя. Потом искали, бегали... ну, насколько вообще могли в том состоянии бегать, и кричали, тебя звали, но на зов явились строгие блюстители порядка и препроводили нас в участок. А дальше ты знаешь.

– Люсь, а ты телефон мой не видела?

Я поддалась вперед, вглядываясь в лицо подруги, в ожидании приговора.

– Не, его точно в сумке не было, стопудово.

– У-у-у! – провыла я, хватаясь за голову. – У-у-у!

– Ты чё, Ирок? – участливо полезла с вопросами подруга, видя, что еще чуть-чуть и я начну биться о стену.

– Кобзда, Люсёк, кобзда моему телефону. Посеяла я его-о-о...

– Ну, соберем потом урожай, – решила поюморить подруга, но, глядя на меня, осеклась. – Так, Ирок, не паникуй, сейчас мой приползет, рванем в парк и будем искать. Ты, главное, не реви, ладно? Может, еще найдем его.

Словно в подтверждение слов подруги, в дверь позвонили. Люська вскочила с дивана, уронила полотенце на пол и побежала открывать. Мне хорошо было слышно, как она в трех словах обрисовала Степке всю ситуацию и как тот начал ныть, что еще даже не жрал и опять пилить к черту на кулички из-за какой-то мобилы. Тут Люська понизила голос и что-то шепнула мужу, потом наступила тишина и шорох, а затем Степка громко ответил ей:

– Надо, так надо. Собирайтесь, а я пока хоть чаю попью и бутербродом закинусь.

В парке на сей раз было людно и не так страшно как ночью. При свете дня он не казался таким густо заросшим деревьями. Теперь я удивлялась: «Как вообще можно было тут потеряться? Вот, что называется, заблудилась в трех соснах». Самой смешно стало, но смех-то смехом... А где я могла посеять телефончик? Все ж не на дороге его потеряла, хотя, оно конечно, хорошо, что не на дороге, так быстрее бы подобрали, но, блин, и плохо тоже. Самой-то как мою прелесть найти?

– Люся, кануло мое сокровище. Хрен мы его тут найдем. Я ж не помню, как шла.

И тут так мне обидно стало, что прямо нестерпимо, аж слезы на глазах навернулись.

– Так, подруга, не реви, мы сейчас что-нибудь сообразим.

– Что например, с собаками будем парк прочесывать?

– Ирка, не вешать нос, не падать духом, не опускать рук, не тормозить головой, ну или что там можно еще сделать? А, вот, не впадаем в депрессию. Я сказала – найдем, значит землю перевернем, но найдем. Вон, Степка ее носом перероет, если нужно будет.

Степа вылупил глаза и криво улыбнулся. Я всхлипнула, но немного приободрилась.

– Так, сейчас подумае-е-ем, – затянула подруга, постукивая пальцами по лбу, словно так хотела добыть новые идеи по возвращению моего блудного телефона в родимые ручки. – Думай, голова, думай, я тебе шапку куплю.

– Твоя голова отродясь шапок не носила, даже зимой, – зачем-то вставила я, но меня даже не услышали.

Вдруг Люська вся засветилась, как лампочка на сто ватт, и как заорет:

– Придумала, придумала! Да я просто гений у вас! Да вы на меня молиться должны! Мои стопы целовать!

– Детка, а давай стопы мы для нашей постели оставим, мы... Сейчас ты нам просто скажи, что придумала, – перебил жену Степка, та немного покраснела и плутовато подмигнула ему.

Мне опять стало обидно. У меня тут горе, а они затеяли брачные игры, гады. Люсёк, заметив мой угрюмый взгляд, тут же стала более серьезной.

– Так, всё, шутки шутить потом будем, а сейчас, родной, дай-ка мне свой телефончик.

– Э-э-э, – во взгляде «родного» появилось подозрение, – а почему это мой? А свой тебе на что?

– Не жмись, на моем денег нет.

– Как нет, и когда успела? Опять на телефоне четыре часа провисела, да?

– Лапуль, сейчас не об этом. Дай телефончик, не будь жмотом.

– Я не жмот, – буркнул Степа, но телефончик жене протянул.

Люська быстро прибрала его к рукам и разблокировала клавиатуру, а потом сунула его мне.

– Давай, звони сама себе, может, услышим, где звон, на него пойдем.

Я не стала медлить, тут же набрала нужный номер. Пошли гудки, но знакомой мелодии мы не услышали.

– Ладно, углубляемся в парк, может, где и услышим, – скомандовала подруга.

Я уже было направилась за ней, но вдруг гудки оборвались, а в трубке раздался незнакомый мужской голос, должна признаться, голос интересный, глубокий, слегка с хрипотцой, как будто его обладатель только что проснулся. Сексуально так, я даже на миг забыла, что у незнакомца мое сокровище, но только на миг.

– А ну верни мою прелесть! – выпалила, не подумав, я.

С той стороны повисла тишина. Я уже испугалась, что он выключит телефон, и тогда фиг его найду.

– Простите ради всего, это я с расстройства. Телефон новый, только купила, думала – все, не найду его никогда, а тут вы...

– Тихо-тихо-тихо, не частите, я уже понял, что ваш телефон в парке нашел. Где вы сейчас? Как мы можем встретиться, чтобы я вам его отдал? Только нужно побыстрее, через три часа у меня самолет.

– Я в парке, в том самом, где вы телефон нашли. А вы где?

– Это хорошо, я недалеко от парка, у кафе, на углу. Знаете, где это?

– Еще б мне не знать. Стойте, где стоите, я уже бегу.

И ведь не соврала, реально бежала, да так, что только пятки сверкали. Люсёк мне что-то кричала вслед, но было уже не до этого.

Его я увидела сразу же. Аж сердце защемило и дыхание перехватило – до чего красив, элегантен... слов нет. Вот он, мой-мой-мой... родной телефончик, который какой-то здоровенный мужик сжимал в руке. Я спешила к своей детке на всех парах, улыбаясь всему миру и с трудом удерживая себя, чтобы не подпрыгивать, как девчонка, от счастья. Люди от меня шарахались как от больной, наверное, такой я сейчас и казалась. Да пофиг, у меня счастье!

У мужика на лице крупными буквами было написано удивление. Он посмотрел по сторонам, наверное надеясь, что сие недоразумение без тормозов не по его душу, но облом – я именно по его душу. Мужик даже пискнуть не успел, как я выхватила у него телефон и прижала к груди. Наконец-то можно было выдохнуть, ну, я и выдохнула, и тут же почувствовала, как ноги подкашиваются.

«Ну, – думаю, – сейчас сяду, где стою. Мне бы стульчик».

Незнакомец будто прочитал мои мысли, ловко подхватив под руку, потащил в кафе. Так как дышать у меня получалось лишь как у загнанной лошади, возразить ему не могла, а ноги все равно словно ватные были.

В общем, усадил он меня за столик у окна, а сам сел напротив. Тут же, не иначе как из-под земли, материализовался молоденький официант с выправкой солдата со стажем, разве что только честь не отдал.

Незнакомец без вопросов заказал два кофе и какое-то пирожное. Я вспомнила, что кафешка эта хоть и хорошая, но, зараза, дорогая, и меня тут же начала душить жаба. Мужик словно прочел мои мысли – ухмыльнулся.

– Ну, что, давайте знакомиться, – вдруг начал он разговор, – меня Юра зовут.

Знакомиться мне сейчас не очень хотелось, но он нашел мой телефон и отдал его мне. Я попыталась быть культурной. Возможно, конечно, поздно, но лучше поздно, чем никогда.

– Ирина, – почему-то тихо представилась я, что-то меня до жути смущало в этом Юре, но понять, что именно, пока не могла.

– Прекрасно, Ириночка, – тут же он отбросил официоз, – расскажите же мне, каким образом ваш телефон оказался висящим на дереве, на ветке, до которой и я с трудом смог допрыгнуть?

Я покраснела и стала лепетать какую-то ерунду. Юра засмеялся и вдруг его крупная ладонь накрыла мою руку. Сказать, что я удивилась, как ничего не сказать, да у меня глаза чуть в волосы не ушли.

– Да вы не волнуйтесь так. Бог с ним, с телефоном. Это и неплохо, что вы его потеряли. Возможно, то была судьба, и она познакомила нас с вами.

У меня практически челюсть ноги отбила от таких резких поворотов, но тут Юра улыбнулся. Господи, какая улыбка, какие у него ямочки были на щеках, такая красота. Мимо таких мужчин вменяемые женщины не проходят. А чем я хуже их, пусть не до конца, но хоть немного вменяемости во мне есть, и это «немного» плотоядно улыбалось и облизывалось. В общем, это не я, оно само.

Через час мы непринужденно разговаривали, я порой немного по-идиотски улыбалась и скидывала звонки, не глядя кто звонит. Наверное, звонящий все же понял, что мне сейчас не до него, так как телефон замолк и вскоре был напрочь позабыт.

Билеты на самолет Юра сдал, сказав, что не к спеху и можно еще немного отдохнуть от дел. Он проводил меня до дома, когда почти уже стемнело, пожелал спокойной ночи и записал номер моего телефона. Только дома я наконец-то поняла, как устала: ноги гудели не хуже старых труб, но это пустяк, зато была счастлива.

Я уже почти засыпала, когда телефон зазвенел. На экране высветился незнакомый номер, но я точно знала, что это Юра. Так и было, как только ответила на вызов, услышала его голос. Мы проболтали еще час-два, пока я не уснула, прямо так, с телефоном в руке. Наутро увидела сообщение от него:

«Я буду ждать тебя в нашем кафе в пять вечера, очень буду».

– Моя прелесть, – проворковала я над телефоном, трепетно прижимая его к груди, – все же не зря тебя купила, ты оказался таким счастливым. Надо Люське звякнуть и все рассказать.

Примечание к части

«Мастер нужен в каждом деле. Я на каждой на реке сосчитать могу все мели, словно пальцы на руке». «Это мель первая была». – из к/ф Волга-Волга.

2

На второй день первым делом я набрала номер подруги, она была мне рада, о чем незамедлительно сообщила в своей привычной хамоватой манере:

– Ирка, курва ты крашеная, ты куда вчера опять пропала? Мы на секунду с тебя взгляд отвели, и, опаньки, ты, шельма, уже свинтила куда-то.

– Люсёк, кто б о крашености говорил, но ток не ты. А вчера я не свинтила, я взяла след моей прелести и пошла по нему, как лучшая ментовская ищейка.

– И чего, нашла прелесть?

– А то, ещё как нашла, да не одну, а целых две. Вторая прелесть держала в руках первую. Собственно поэтому я тебе в такую рань несусветную звоню, чтобы рассказать, а то меня просто разорвет от переизбытка эмоций, если ни на кого их не солью.

– Ну, понятно. Тады лей, я вся превратилась в уши. Давай, давай скорее, – поторопила подруга. В ее голосе явно слышалось нетерпение – как видно, узнать о моих вчерашних похождениях ей хотелось намного больше, чем мне о них рассказать.

– Кто там, мать твою, с утра пораньше? – услышала я недовольный сонный голос Степки в трубке. Ну да, он был совой и работал по большей части ночью, а тут я с новостями.

– Не упоминай маму всуе, – одернула его Люська и добавила: – А то нагрянет как снег на голову посередине лета, и тогда мне придётся вылизать всю квартиру чуть ли не языком, а тебе прибить все, что не прибито, вкрутить все, что не вкручено, и покрасишь все, что не покрашено.

Судя по всему, Степка впечатлился объёмом предстоящих работ, так красноречиво описанных женой, потому как притих, словно его там и не лежало.

– Ну давай, делись, подруга, новостями. Как зовут твою вторую прелесть, и когда у вас второе свидание?

– Вторую прелесть зовут Юра, а свидание прямо сегодня, в пять, в том кафе, где мы вчера виделись.

С этого момента я стала рассказывать подробнее, а Люська не то что не перебивала, она, похоже, и не дышала, прямо как губка – так и впитывала всю информацию.

– Ирок, этот рассказ я должна слышать, глядя тебе в глаза, встретимся через пару часиков в кафешке на углу твоего дома.

– Я не пойду, – прогундел в трубку Степка.

– Тебя никто и не зовёт, медведь мой вечно спящий, закрывай глазки и соси вон свою лапу.

Я посмеялась тихо над их милой беседой и сбросила вызов, услышав возню и сопение совсем иного вида, более... интимного, очень более.

Странная они парочка. Когда Люська так подначивала мужа, мне казалось, что она послана ему за какие-то ну очень плохие дела. Возможно, в прошлой жизни он как минимум был тираном, изводившим свою страну непомерно огромными налогами, несправедливыми казнями и порчей всего, что двигалось, а что не двигалось – пинал и тоже портил. Вот после такого грехопадения ему Люську и могли подсунуть как орудие истязания его нервной системы и мозговой деятельности. Впрочем, как ни странно, Степка никогда не обижался на жену и в пылу особой нежности называл ее мутирующей пираньей. На что она тут же отвечала не менее нежной кличкой: «Долбоклюв чешуйчатый». Обычно после этого они смеялись и целовались так, словно вокруг никого не было, а они уже в собственной постели. Если у их страсти в свидетелях была не только я, но и проходящие мимо мужики, они дружно вздыхали и тянулись к сигаретам. Честно говоря, меня и саму порой посещала та же мысль. В общем, их любовь была нежной, трепетной, страстной и немного экзотичной. Но, похоже, такое дело их устраивало.

«А как будет у нас с Юркой?» – вдруг непрошеной нагрянула мысль, и все – я была потеряна для этого мира.

Глупо улыбаясь, я порхала по комнате и собиралась на встречу с Люськой. Практически на автомате дорисовала своё лицо косметикой; не глядя в зеркало, уложила волосы, прихватила сумочку и выпорхнула из квартиры. В голове крутилась песенка: «Миленький ты мой, возьми меня с собой, там, в краю далёком, буду тебе женой...»

А потом она как-то сама собой сменилась на: «Никуда не денешься – влюбишься и женишься. Ла-ла-ла-ла-ла, не отстану я. От меня ты прячешься, только ты мне нравишься. Ла-ла-ла-ла-ла, так что это всё зря».

Наверное, сейчас я действительно выглядела нелепо: улыбаюсь непонятно чему, пою, что мне вообще не свойственно, и танцую, делая такие движения, какие в здравом уме фиг бы стала делать. Вот увидела бы меня сейчас Люсёк и все, не меньше недели бы насмешками изводила. Но... «Любовь нечаянно нагрянет, когда ещё совсем не ждешь, и, подловив тебя с берданкой, в упор по органу шмальнет».

Несмотря на то, что до кафе мне всего два шага, а времени на сборы аж два часа, я так замечталась, что на встречу с Люськой опоздала на пятнадцать минут. О чем та не забыла высказаться:

– Смотрю, сильно тебя приложило, мало того, что опоздала, так вся любовь твоя на лицо или на лице, скорее. Накрасить глаза разными тенями – это, несомненно, круто, смелое решение.

– Что? – «Как разными, как умудрилась-то?»

– Подруга, а ты на себя в зеркало-то смотрела?

– Не особо.

– Оно и видно. Хорошо, что хоть не через весь город так шествовала.

Люська открыла свою сумочку, покопалась в ее необъятных недрах и выудила на свет божий небольшое зеркало, а потом поднесла его ближе к моему лицу.

«Н-да-а-а, картина маслом „Не ждали, а вот она я – представительница внеземных цивилизаций“».

– Мамочка родная! – ужаснулась я и полезла в сумочку за влажными салфетками.

Быстренько стерла с себя всю боевую раскраску бывалого индейца, – и как только умудрилась? – наскоро пригладила волосы расческой и, посмотрев, как тихо ржет подруга, почти обиделась, но потом передумала и тоже засмеялась.

– Ну, бывает и такое. А с кем не бывало-то? – философски рассудила я, пожимая плечами.

– С тобой раньше точно никогда не бывало.

– Все бывает впервые, это любовь.

– Заметно. Ну ладно, рассказывай и в подробностях.

Ну, я и рассказала, в красках, с жестами. И закончила фразой:

– ... ну вот так мы и проговорили, пока я не уснула. Он пригласил меня на свидание, в пять. Я даже не знаю...

– Чего ты не знаешь? Не знает она, конечно иди, нет – беги даже.

– Мне надеть нечего, совсем. Я ж уже и не помню, когда последний раз на свидании была. Вот когда? Эх, я все в джинсах да в футболках рассекаю. Из юбок – какие-то старые тряпки, из блузок – только свитер. А платье... Да отродясь я их не носила. И что делать?

– Брать руки в ноги и идти покупать, – решительно настояла Люська, вскочила со стула, сдернула с другого меня и потащила в ближайший магазин шмотья. Уж в этом она разбиралась: шопоголик с многолетним стажем.

В магазине Люська была королевой, я в том смысле, что она точно знала, что где лежит, висит или стоит, как найти лучшее и не налететь на ширпотреб. Продавцы для нее авторитетными советчиками не являлись, верила подруга лишь своим глазам. Когда мы зашли в магазин, Люська безошибочно рванула к платьям моего размера. Из кучи нарядов на любой вкус ею тут же были отсеяны непригодные, кричащие, скучные и нелепые. В результате она сняла с плечиков три длинных платья, четыре короткое и одно ну очень короткое со всех сторон.

«Последнее точно не надену», – мелькнула мысль, и я, чтобы изобразить кипучую деятельность и показать свою заинтересованность, тоже сняла пару нарядов.

Люська хмыкнула, вывалила на меня все, что отобрала, и, развернув на сто восемьдесят градусов, подтолкнула в спину в направлении примерочной кабинки.

– Давай шустрее, жду тебя тут, будем устраивать показ мод.

Я обернулась и увидела, как Люська села в большое кресло и вооружилась толстенным журналом «Гламур». Она посмотрела на застывшую, аки статуя самой себе, меня и сделала мне ручкой, мол: «Давай, чеши в кабинку, что приросла к месту?» Я вздохнула и выполнила молчаливый почти приказ подруги. С ней спорить бесполезно. Проще выполнить, что требует.

В примерочной я разделась до нижнего белья и натянула первое попавшееся под руку платье, с трудом застегнула длинную молнию на спине – думала, руки поломаю и шею сверну. Честное слово, вот лучше б в джинсах пошла.

Я взглянула на себя в зеркало и осталась довольной: вполне себе милое платье, не длинное, чуть выше колен, с небольшим разрезом по правой ноге. Платье было глубокого черного цвета, и не сказать, чтобы сильно закрытое, но и открытым оно не было: неглубокий круглый вырез, длинные узкие рукава... По мне, так платье сидело замечательно. «Вот его-то мы и возьмем, – решила я. – Не придется все это барахло мерить». И вышла под ясные очи подруги.

Люська окинула меня беглым взглядом.

– Дальше, – буркнула она и вновь приступила к чтению, а мне захотелось ее стукнуть этим самым толстенным журналом. Коза.

Когда я надела второе платье и вышла из примерочной, Люська придирчиво осмотрела меня и хмыкнула:

– Тебе еще пучок сделать, в одну руку книгу, а в другую указку, и ни дать ни взять – училка из младших классов, пугающая детей новыми знаниями. Следующее.

Следующий наряд был также сильно раскритикован, и меня вновь отослали переодеваться. На четвертом, – это был одно из тех платьев, которое я сняла не глядя, – Люська ржала в голос.

– Блин, Ирок, тебе в рот яблоко и ты вылитая поросенок в яблоках под винным соусом. Что это за розовый кошмар? Аж глаза режет от яркости цвета. Иди, сними это безобразие.

Ну я и пошла, правда следующее платье тоже было раскритиковано и то, что я надела после него, и после, и после, и после. А потом я не выдержала:

– Блин, Люся, даже в инквизиторах имелось больше жалости, чем в тебе. Поимей совесть, чем тебе последнее не устроило, а?

– Ну, если ты на бал собралась, то ничего, а ты ведь не на бал, а на свиданку, да? И потом, совесть – о чем ты, подруга? Какая совесть и у меня? В наше время она отмирает за ненадобностью. Совесть – это роскошь, которую я не могу себе позволить. Иди давай.

– Не пойду, мы тут уже два часа дурью маемся, – уперлась я.

– Мы тут только сорок минут, и не дурью маемся, а судьбу твою устраиваем.

– Сколько, только сорок?! Вот, ты только посмотри, какое испытание мне устроила, каждые сорок минут идут за два часа.

– Иди-иди, – непреклонно настаивала Люська, и я пошла, а что еще было делать, когда напротив в кресле сидит гестаповец. И как только с ней Степка живет и еще не свихнулся. Памятник нужно мужику поставить, еще при жизни. Потому как спокойно помереть Люська ему точно не даст никогда.

Боже, никогда не думала, что купить платье это такой титанический труд. Люська безжалостно отвергла все, все, все! .. Когда я ей об этом сообщила, она подумала немного и вдруг сказала то, за что мне захотелось ее убить с особой жестокостью, а потом воскресить и убить еще раз.

– То, первое, было ничего, берем его и идем на кассу.

«Вот же, слов нет», – думала я, а потом мне на глаза попался ценник, и я таки нашла слова, много слов, изощренные, длинные и все нецензурные. Если бы меня по телевизору показывали, моя речь состояла б из одних только «пи».

– Мать-перемать, это что, цены у них тут такие? У меня сейчас инфаркт случится, да где мне столько денег взять?

– Ирок, не жмись, а? Первое свидание раз в жизни бывает, тем более с мужчиной твоих грез. Бери платье и иди на кассу. Я отлично знаю, что на твоем счету лежит довольно кругленькая сумма.

Тут она была права, на карточке у меня деньги водились: откладывала на всякие пожарные. Видно, это тот самый пожарный случай, и Люська права – когда решается судьба, жмотничать нельзя.

– Ладно. – Я подхватила платье и под одобрительным взглядом подруги направилась профукивать непозволительно крупную сумму кровно-заработанных денег.

Из магазина Люська вышла довольная донельзя, а я немного хмурая. Оказывается, расставаться с накоплениями я не люблю, словно от сердца отрываю.

– А теперь в салон красоты, – весело заявила Люська.

– Что, в салон, зачем это?! – нахмурилась я. Предчувствие твердило, что кошелек вновь схуднёт.

– За красотой, Ирок, за красотой. Она, как известно, мощная штука.

– Ага и любит жертвы, – угрюмо дополнила я, но в салон пошла, рассудив, что один раз живем и нужно это делать так, чтобы было о чем вспомнить и, хорошо бы, при этом хоть немного становилось стыдно.

Из салона красоты я выходила преобразившаяся до неузнавания и обедневшая до неприличия. В этом салоне со мной чего только не делали, некоторые моменты даже вспомнить стыдно. Люсек воспринимала все с большим пофигизмом; правильно, ведь это не ее деньги таяли, как снег по весне, а мои. Это не ее истязали разными способами, а меня, она же лишь следила за всем с хищной улыбкой, которая мне вообще ничего хорошего не сулила.

– Ну что, Ирок, как тебе поход в салон, как новая прическа?

– Странно, – неопределенно ответила я.

– Почему это?

– У меня чувство, что теперь на голове у меня вместо волос золотой запас маленькой страны. Ничто иное таких деньжищ стоить не могло.

– Да ладно тебе, это даже еще не самый дорогой салон.

– Что-о-о, – у меня голос сорвался чуть не до поросячьего визга, – есть и еще дороже?!

– Есть, – кратко ответила Люсёк, не вдаваясь в подробности, видно, чтобы окончательно не вогнать меня в шок.

– Ну что, Ирок, теперь в обувной?

Я застонала: кажется, подруга все же решила выполнить свою давнюю угрозу и поставить меня на шпильки. Шпильки – это такие штуки, тонкие и длинные, по ошибке принятые кем-то за каблуки. Чаще туфли на шпильках метко называются лодочками. И действительно, если нет умения передвигаться на них без последствий, то походочка очень похожа на лодку во время шторма: коленки дрожат, ступни поворачиваются – вот именно потому при ходьбе шатает немилосердно. За свою жизнь я лишь раз надела это пыточное устройство: на выпускной, и то только потому, что Люська уломала. Смогла дойти в них до школы, просидеть на торжественной части и доковылять до кафе, а потом нервы отказали, и я стащила этот кошмар с ног. Так и просидела до утра за столиком босиком. Было бы странно согласиться на танец и выйти без обуви. Хотя к концу ночи многие дамы были босиком, но к тому моменту я клевала носом, готовая вот-вот уснуть там, где сижу. Издержки любого алкоголя. А что еще делать, когда даже потанцевать не можешь? Только пить, чем я, собственно, и занималась. И вот теперь она вновь замыслила недоброе. Только через мой труп.