Текст книги "Сказки из Скородумовки. Чурочки березовые (СИ)"

Автор книги: Аноним Скифа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)

– Ты, ветерочек, мой сыночек, забирай всех с облака, неси их в нашу избушку, накорми хлебушком. От пшеничного каравая колдовство коварнино рассеется, снова по земле ходить станут, а не в облаках парить.

– Хлеб это хорошо, – проворчала Марфа, – да вверх тормашками лететь больше не желаю.

– Это я от досады, бережно теперь понесу.

И действительно. Ветер собрал всех с облака и так опустил на землю, что и волосок на голове не шелохнулся. И едва успели все зайти в избу и закрыть ставни. Как наверху завыло, поднялась буря.

– Вы хлебушком-то угощайтесь, – сказал Ветер. – скоро и маманя придет.

Хлеб быстро исчез в голодных ртах.

С каждым проглоченным куском Гостюшка чувствовала, что тело наливалось тяжестью. Уже никто из баб и девчушек не подскакивал под потолок, смирно сидели на лавке. Слышно было, как бушует буря.

– Кабы крышу не снесло, – охали бабы.

– Не бойтесь, – усмехнулся Ветер, – изба наша крепкая, да и не будет маманя свой домик рушить.

– Ох, и досталось Коварне, – шепнула Поля и глаза ее блеснули.

Ветер пригорюнился.

– Обманула, ласковыми речами опутала, эх, видать, не найду себе суженую. Буду одиноким дуть-свистеть, то злой, то ласковый.

За окном стихло. В избушку вошла довольная Буря. Щечки ее раскраснелись, прядь волос выбилась из-под платка. Теперь Буря опять походила на добрую, приветливую старушку.

– Уморилась, посижу, отдохну, – Буря махнула рукавом, и девки, сидевшие на лавке, посыпались на пол.

Старушка села, вытерла вспотевший лоб.

– Ох, давно я так не тешилась! Хорошо было, весело. Так дула, что сама чуть не лопнула. Разметала Коварнин терем по облачку, а ее самое назад в Шамаханское царство зашвырнула. А платьишко отняла, чтоб больше молодых красавцев, – Буря выразительно глянула на сынка, – с ума не сводила.

Старушка вытащила из кармана клок ткани, на нем тускло мерцали звездочки.

– Дай сюда, – сказала Марфа.

– Куда руки тянешь, невежа, – нахмурилась Буря.

Тетка так скривилась, будто хлебнула прошлогодних перекисших щей.

–Рразреши на Коварнино платьишко полюбоваться, забавно мне, как это старуха молодой становилась.

При этих словах Ветер сжал руку в кулак и низко опустил голову, Гостюшка заметила, как покраснели его щеки.

– Держи, мне без надобности.

– Ух ты, ах ты, дай и нам посмотреть, – женщины повскакали с лавок, окружили Марфу и хотели пощупать лоскут.

– Ну ка, – громыхнула Марфа, – и звонка шлепнула по рукам, – куда лезете. Неумытые, не про вас такое чудо, еще порвете ненароком.

Тетка подышала на звездочки, потерла их рукавом, так что они заискрились, и повязала лоскут на шею.

Все ахнули. Марфа дивно похорошела. Она осталась прежней высокой и толстой бабой, но лицо было, как у юной девушки.

– Тетка Марфа! – воскликнула Поля, – красивая ты какая молодая, черноволосая. Щеки полные, лицо белое. Осталась коварнина сила в лоскуте.

– Что лоскут, – отмахнулась Марфа. Подумаешь, лоскут. Что я тряпок таких не видала? И силы в нем никакой нет. Иль ты Полька слепа, не замечала, что у меня всегда брови соболиные были, уста сахарные, лицо как мукой обсыпанное.

Гостюшка хмыкнула, Поля прыснула.

– Глаза у меня зоркие, коли я твои белесые брови разглядела, – звонко сказала девушка.

– Да ну тебя! – отмахнулась Марфа. – Наговоришь тоже.

Тетка сняла шеи тряпицу, сунула за пазуху. Округлые щеки обвисли и загорелись конопушками.

– Вот расколдую мужичка своего, тогда и повяжу лоскут со звездами, чтобы смотрел на меня мой Васяточка и налюбоваться не мог.

– Теперь вижу, – давясь от смеха сказала Поля, – ты, тетка Марфа, что с лоскутом, что без лоскута красавица.

– Эх, Полька, чем меня на смех перед чужими людьми поднимать подумала бы, как мы дальше будем. Как до Змея с Дивой добираться.

– И нам по домам надо, – всхлипнули бабы и девчушки, – далеко отсюда забрала нас Коварна, а в какую сторону идти не знаем.

– Донесет вас Ветер-ветерочек до избушек ваших, не ревите, – сказала Буря.

– Мы тяжёлые теперь, хлеба-то наелись, – Марфа хлопнула себя по животу.

Ветер хмыкнул, Буря усмехнулась:

– Мой сыночек и потяжелей поднимал.

Распрощавшись с хозяйкой, все вышли из избы.

– Сначала нас отнеси, – заявила Марфа, удобно устроившись на рукаве Ветра.

– Вам далеко надо, – сказала Буря, – а Ветерочек, мой сыночек сначала баб и девок по ближним деревням разнесет.

Марфа сначала было надулась, но потом, поняв, что Ветер крепко ее держит, завертела головой и начала рассматривать все, что творилось на земле. Марфа охала, ахала, дергала за рукав Полю, теребила Гостюшку, указывала на вывернутые бурей деревья, сорванные крыши.

– Порезвилась, старуха вдоволь, – шипела Марфа, – сколько народу безвинно пострадало.

Гостюшка с Полей шикали на тетку Марфу, опасаясь, что Ветер услышит ее слова, рассердится и сбросит их на землю. Но унять болтливый язык Марфы было невозможно, глаза так и шарили по сторонам. Увидев в проплывающем облаке деревянную ручку. Марфа тут же ухватилась за нее и вытянула метлу.

– Совсем новая! – обрадовалась Марфа, – как она здесь оказалась?

– Так это Коварнина метла! – воскликнула Гостюшка, – выброси ее, тетка Марфа.

– Еще чего, – фыркнула Марфа, – пригодится!

Пока ветер бережно опускал баб и девчушек на землю. Марфа успевала рассмотреть все: хороши или убоги деревеньки, достаточно узористы ли ставеньки на окошках, опрятны ли бабы, считала, сколько свиней валяется в лужах, и сколько кур ходит по улице. Ветру надоела Марфина болтовня и он понесся так быстро, что в ушах путниц засвистело, и как только Марфа раскрывала рот, пытаясь что-то сказать, воздух крепко запечатывал его. Марфа беспомощно булькала, давилась словами, и, наконец, смирилась, насупилась. Лишь вечером Ветер опустил Марфу, Полю и Гостюшку в странном месте. Далеко впереди, освященная закатным солнцем, стояла высокая рубленная башня с окошком под тесовой крышей. Пространство перед башней было завалено вывороченными пнями с изогнутыми корнями, гнилыми бревнами, ветками кустарника с острыми шипами, костями животных, камнями.

– Чего тут ссадил? – скривилась Марфа, – неси до башни.

Ветер, опять обернувшийся пригожим молодцем, усмехнулся:

– Уж прости, не могу. Видишь, чего удумали, супостаты. Наволокли со всего света гадости, я и пролететь не могу, платье изорву, исцарапаюсь, волосами запутаюсь. Вы уж дальше сами.

– Да ты что! – взбеленилась Марфа, – тут уж не проползет.

– Сами, сами, да и не досуг мне, маманя теперь к чаю ждет, пирожка спекла, скажет: налетался, сыночек, проголодался. Бывайте, милые.

Ветер вертанулся на каблуке, поднял пыль и улетел.

Марфа расчихалась, метла, которую она крепко прижимала к себе, при каждом чохе, крепко била ее по щекам.

– Пирогов, апчхи, захотел, ааа-пчхи, чаю щас напьется. Ап-ап-чхи!

Наконец, Марфа отчихалась, вытерла слезы, появившиеся на глазах, тряхнула метлу, отчего у той задрожал каждый прутик.

– Я молот в руках держала, неужто тебя не удержу.

Стемнело, выплыла яркая желтая луна. Ее свет стекал с завалов перед башней, придавая им пугающий вид.

– Боязно как, – прошептала Гостюшка и прижалась к Поле.

В башне зажглось окошко.

Марфа зевнула раз, другой. Потянулась.

– А что, девки, давайте спать укладываться.

В траве звенели кузнечики, ночь была тепла. Марфа легла на землю, сунула упирающуюся метлу под голову и тут же захрапела. Поля ворочалась, но скоро тоже засвистела носом. Гостюшке не спалось. От Марфы пыхало теплом, тётка спала неспокойно, вертелась, дыхание Поли едва было слышно. Гостюшка смотрела на мигающие звёздочки, в носу защипало, и слёзы покатились по щекам. Девочка думала о Стёпушке и отце, превращённых в берёзовые чурки, если поначалу путешествие казалось простым, как в сказке, где всё делалось само собой, то теперь на девочку, порой, находило отчаяние. Звёзды перемигивались и расплывались.

Утренний холод разбудил всех троих. Марфа села, обхватив себя руками. Гостюшка и Поля тесно прижались к тётке.

– Девки, что делать-то? – Марфа почесала в затылке и захлопала белыми ресницами, – как к башне пробираться будем?

Метла, которую Марфа пристроила вместо подушки, казалось, крепко спала.

– А пускай она поработает, – сказала Марфа и пнула метлу. Та встрепенулась, зашевелила прутьями, дёрнулась, словно пыталась уползти, но Марфа опустила на неё тяжёлую руку.

– Куда навострилась? На Коварну работала, теперь на нас потрудись.

Марфа плюнула на ладони, расправила плечи и, взяв метлу на подобие косы, широко размахнулась.

– Вжик, вжик, – мела на совесть метла.

Сучья, пни, камни и бревна летели в стороны. Кофта на спине тетки намокла. Марфа остановилась, схватилась за сердце, выпустив метлу из рук.

– Ох, уморилась, – прошептала тетка, – сердце, как овечий хвост бьется.

Метла не заметила, что Марфа больше не держит ее и продолжала мести. Сквозь густой слой пыли башня была едва видна. Пыль медленно оседала, очертания башни становились яснее, и Гостюшка увидела, что пни, перебирая корнями, переваливаясь, как утки возвращаются на выметенную дорожку. Корни тянули за собой ветки, бревна, кости, катили камни.

– Побежали! – крикнула Гостюшка, – сейчас опять дорожку завалит.

Девочки, как козлятки перескакивали через бревна и камни.

– Меня-я-я, меня-я подождите, – трусила за ними Марфа.

Она откидывала сучья и охала потому что шипы кололи ей пальцы, царапали руки и рвали одежду. Марфа споткнулась, полено выскочило из-за пазухи и корень хотел было ухватить его, но Марфа шустро подобрала полено и побежала дальше. Сор быстро заполнял выметенное пространство. И когда девочки и тетка Марфа добрались до стены башни и крепко прижались к ней спинами, даже следа от дорожки не было.

– Дальше что? – Марфа распласталась по бревенчатой стене и втягивала живот, в который упирался сук. – Ни вправо не двинешься, ни влево, о как нас подперло.

Метла прильнула к Марфе.

– Чего дрожишь? – спросила она, – э, да у тебя всего три хворостинки и осталось. Что ж делать?

Поля всхлипнула: – Нас сейчас по макушку мусором засыплет.

– Чего стоишь, Ксюха? – рявкнула Марфа.

Гостюшка не сдержавшись, хлюпнула носом:

– Ходу никуда нету. Видать помрем тут.

– Когда не надо, у тебя головенка куда как хорошо работает. Ишь, пришла меня с Бы позорить, в избе дверь мигом проделала, додумалась, стало быть, – кипятилась Марфа. – Кольцо тебе на кой? Вишь, как лезут вороги, меня сейчас насквозь сук проткнет.

Марфа завыла. Гостюшка просунула руку за спину и принялась скрести кольцом по стене. Куча мусора надвигалась. Марфа откидывала ветки, метла дубасила пень, Поля еле успела увернуться от камня.

– Получилось! – крикнула Гостюшка и провалилась в распахнувшийся за ее спиной проем. Вскочила на ноги, ухватила Полю за талию и втянула ее в башню. Вдвоем девочки затащили Марфу, корень обвился вокруг теткиных щиколоток и не хотел отпускать, пока метла хорошенько его не огрела. Сучья было полезли в башню, но Марфа с Полей навалились на дверь, а Гостюшка поторопилась ее запечатать.

Из под свода башни лился слабый свет, кружилась-завивалась лестница. Ее ступени казались старыми, перила шаткими.

– Боязно, – вздохнула Поля, – кабы не свалиться с этой лестницы.

– Слышь, Ксюшка, – сказала Марфа, – шла бы ты первая, ты легонькая, свалишься – не разобьешься.

Гостюшка поставила ногу на ступеньку, она скрипнула, положила руку на перила, они качнулись. Следом поднимались Марфа и Поля, Марфа опиралась на черенок метелки.

Свет становился ярче.

– Еще кружечку нацедить, братец? – ворковал женский голос, – пряничками закусывай, мядовыми.

От слова "медовый", Марфа забулькала горлом, и уже не боясь ветхих ступеней, оттерла Гостюшку к стене, и заторопилась наверх.

– Ловко мы их, – говорил мужской голос, – вышли что ль пряники?

– Последний, – кушай, Змеюшко.

Марфа взвыла, оперлась на метлу, перескочила несколько ступеней и прыгнула в комнату. Огромный начищенный самовар блестел боками на столе. Марфа цапнула пряник, за которым уже потянулся Змей, кинула его в рот, мигом прожевала, открыла вентиль самовара и, ухватив самовар за ручки, подняла его и принялась хлебать крутой кипяток.

– Фу-у, отвела душу, – облегченно вздохнула Марфа.

Выпучив глаза и раскрыв рты Дива и Змей смотрели на Марфу.

– Чего пялитесь? – Марфа грохнула самовар на стол и вытерла ладонью рот, – иль гостей не ждали? Небось, думали, хламу накидаем, никто и не пролезет. Так мы скородумовские. Мы думаем скоро, а делаем еще скорей. У нас и метелка непростая есть, она какой хочешь сор выметет. Эй, метелка ты где?

Черенок с тремя прутиками подскочил к Марфе и ткнулся ей в бок.

– Расколдовывай моего мужа сей миг, – Марфа грозно уставилась на Змея. – А то, а то...

– Что а то? – Дива опомнилась и поднялась из-за стола. – Ишь, явилась, вся запылилась. Я ваших мужиков заколдовывала, ко мне за помощью и обращайся. – Марфа было полезла запазуху за поленом, но Дива зашипела кошкой.

– В зеркало мне тошнехонько смотреться, как отняли ваши мальцы у меня гривну с сережками, так и красоты во мне не стало. А я замуж хочу.

Дива обиженно надула губы и насупилась. Марфа обернулась к Гостюшке и Поле, смирно стоявшим у порога.

– Девки, – нараспев заговорила она, – в нашем болоте невеста сыскалась. Милая, тебе самой в зеркало гадко смотреть, а как мужик то на тебя глядеть станет. Тьфу.

– На тебя то твой плюется, а смотрит. – Дива уперла руки в бока и, высунув язык, дразнила Марфу.

– Дура! – завопила та, – да мой мужик, мой мужик, он вон как меня любит. – Марфа достала полено и громко его чмокнула. – Видала, жаба пучеглазая, видала?

– Видала, – злорадствовала Дива, – ох, видала. Вот мое слово: принесете сережки с гривной, расколдую мужиков ваших. Или хотя бы гривну, – хоть что-нибудь принесите.

– Не уйду, пока мужа не расколдуешь, – топнула ногой Марфа, – а не то ваш теремок по бревнышку раскатаю. Я в Коварниной кузнице молотом намахалась, сила у меня теперь мужицкая.

Марфа выхватила из-за стола Змея, подняла его над головой, покрутила и шлепнула его на пол рядом со скамьей. Змей заскулил, сморщился, но вдруг улыбнулся, почесал бороду и ласково сказал:

– Что ж ты, Дива гостей наших на скамью не сажаешь, они долгий путь прошли, устали, пускай передохнут.

– Еще чего, – огрызнулась было Дива, но поймав взгляд братца, захихикала

– Присаживайтесь, гости дорогие, на скамеечку.

Поля и Гостюшка переглянулись, ожидая подвоха. Марфа плюхнулась на скамейку, расставив ноги, и опираясь на метлу, девочки притулились возле тетки. Марфа тяжело помахивала поленом.

– Ты и впрямь думаешь, жаба бородавчатая, что я ноги била, у Коварны в рабстве была, чтобы о твоей красоте теперь заботиться? Ишь, замуж ей захотелось. Да пока отворотного зелья не дашь, не уйду отсюда!

– Улетишь! – хохотнула Дива и дернула за шнурок, свисавший с потолка. Послышался глухой звук, словно катили что-то тяжелое.

– Окно распахни, – рявкнул на сестрицу Змей, – стекла переколотят.

Дива подскочила к окошку, отворила его, в тот же миг с потолка скатилось тяжеленное чугунное ядро и упало на край скамьи. Та часть, на которой сидели Марфа, Поля и Гостюшка резко поднялась вверх, и все трое с визгом вылетели в окошко.

– И без гривны не возвращайтесь, – Дива стояла в окошке и медленно махала платочком на прощанье.

– И с гривной не возвращайтесь, – ухмыльнулся Змей. Но получив оплеуху от сестры, умолк.

Марфа с девочками плюхнулись на землю далеко за кучами мусора.

– Не прорвешься, – Марфа охнула и с трудом встала на ноги, – и метелку назад не отдали. Куда мы без метелки-то.

– В белый свет, – послышался далекий насмешливый крик. – Крышу ищите золотую.

Наши путницы шли да шли, били ноги о камни дорог, мокли под дождём, мучились жаждой, крапива их стрекавила, солнце жгло. Холодней становились ночи, по утрам туман скрывал дорогу, лето закатилось, как солнышко на покой.

В пути Марфа бубнила и жаловалась без остановки. У Поли и Гостюшки на одно слово сил не хватало. Вечерами просились на постой. И в чужих домах Марфа не унималась. Если хозяева клали её на печь, ныла, что от жару всю ночь глаз не сомкнула, коли бросала пук соломы у порога, жаловалась, что простудилась, спину ломит. Недовольна была Марфа и едой, что хозяева ставили на стол. Пока Поля и Гостюшка молча выскребали чугун. Марфа бубнила что каша горелая или сырая, хлеб вязкий к зубам липнет или до того сух, что в горло не лезет. Не однажды разгневанная хозяйка выгоняла странниц из дома. Поля и Гостюшка плакали, а Марфа со слезой в голосе восклицала: За правду страдаю, за правду!

– Тётка Марфа, – не выдержала раз Поля, – ты хоть за правду, мы-то за что?

– А-а-а-а, – Марфа подняла вверх руки и затрясла ими, – ты, Полька рыжая, налегке идёшь, Ксюшка, как козлёнок скачет. А я-то, я Васяточку ненаглядного несу. Он у меня мужик справный, весу в нём, как в хорошем жеребце. С дороги и пушинка тяжела кажется, а я сколько дорог исходила, тело полное отощало, лицо белое спало. Увидит меня мой Васяточка, не признает. И по сыночку сердце исстрадалось. Вы ночь спите, а я думаю, как моя деточка одна, не сгрызла ли его мышь, не оплёл ли паутиной паук? Ох, не вернуться нам домой, не расколдовать мне сыночка ненаглядного, не заглянуть в ясные глазки, не поцеловать в тёплую макушечку.

Марфа смахивала слёзы с обвисших, похудевших щёк. Наконец, успокоилась, высморкалась в подол юбки, достала из-за пазухи полено, любовно погладила его, чмокнула.

– Скажут мне сейчас, ступай, Марфа, домой, я и отвечу: и не знаю, в какой стороне дом.

– Я знаю, – молвила Гостюшка, – На восход солнца мы вышли, на закат возвращаться будем.

– Умна-ая, – покосилась Марфа. – Рано нам домой. Со стыда сгореть с пустыми руками ворочаться. Грех о себе думать, мужиков спасать надо. А тяжко как! Ноги синие, распухшие, пяточки потрескались. Поля и Гостюшка переминались с ноги на ногу, девочки тоже были босиком.

– У вас ноги синие, да щёки розовые, – продолжала кричать Марфа, – а я, а я!

Тётка закрыла лицо руками и завыла:

– И крыши золотой в помине нету, уж на что князья и у них на теремах тес. Где такую искать, в какое царство идти?

Поднялся ветер, был он холодный и резкий. Ветер натянул тучу, взял её как тряпку и выжал ледяным дождиком на головы странниц.

– Не Ветерочек ли Коварнин дружочек балуется, – сжалась Марфа.

Укрыться было негде. Гостюшка и Поля прижались друг к дружке. Девочки даже если б и захотели не могли вымолвить не слова.

Марфа достала коварнин лоскут и повязала поверх платка.

– Может так потеплей будет.

Замёрзшее лицо Марфы преобразилось, на округлившихся щеках выступил румянец, большие глаза заблестели.

– Д-д-д-д, – затряслась тётка.

– Что с тобой? – всполошились девочки.

– Д-д-дым, не видите что ли, слепухи?

Марфа повеселела и бодро зашагала по тропинке, ведущей к дому. Тропинка была норовистая и несговорчивая, подсовывала под босые ноги незваных гостей камешки, проваливалась ухабами кошкой выгибала спину.

– Врёшь, удержусь, – пыхтела Марфа.

Девочки подхватывали друг друга, поддерживали тётки, сойти с тропинки ни у кого не было желания, потому что по краям росли терновые кусты в сизых ягодах и длинных колючках.

Дождик моросил, спутницы подошли к дому промокшими. Домик стоял под почти облетевшей березкой, удивленно хлопал ставеньками.

– Нашли! – радостно воскликнула Гостюшка, – крыша-то золотом усыпана, да щедро как!

– Тьфу, – сплюнула Марфа, – листочки березовые на крышу упали, какое тебе золото.

– Осеннее, – ликовала Гостюшка, она схватила за руки Полю и девушки закружились.

– Уймитесь, плясухи, – одернула их тетка и дернула за ручку двери. Та было подалась, но кто-то с другой стороны потянул её на себя.

– Девки, тяните сильней, – загудела Марфа, – у меня от этого дожжа всё нутро отсырело.

Поле и Гостюшке тоже хотелось отогреться, поэтому они крепко ухватили замёрзшими пальцами ручку. Гостюшка повисла на ней, ногой упираясь в стену.

– Э-эх! – утробно крикнула Марфа, – не сдавайтесь, девки.

Стой стороны двери отпустили ручку, и троица, не ожидавшая этого, покатилась на землю.

Из двери высунулся острый нос, послышалось хихиканье, и дверь бы захлопнулась, если б Марфа с невероятной ловкостью не вскочила на ноги и не вцепилась бы в нос хозяина.

– Стой, злыдень! Заморозить нас захотел? Ах, ты, душегуб. Мы, бедные, несчастные странницы, ищем пристанища, а ты двери отворить не хочешь? – Тетка привычно выудила из-за пазухи полено и стукнула хозяина по лбу.

Послышался писк, стук чего-то падающего, Поля и Гостюшка поднялись на ноги, переглянулись и шагнули в избу вслед за Марфой. Тетка подскочила к печи, хотела погреться, но скривилась: холодная!

– Не топил либо? – тётка повернулась к хозяину. Это был тщедушный старичок со свалявшейся в мочало седой бородой. – Сама ж видела, дым из трубы шёл.

– Глазастая, – хихикнул старичок, – да не шёл дым из трубы.

– Вот, этими двумя глазьями видала, – тётка ткала двумя пальцами себе в глаза.

– Давай спорить, – предложил старичок и протянул ладонь. – Проспоришь, убирайся отседова.

Марфа было раскрыла рот, чтобы сказать "давай", но передумала:

–Ишь, большой палец у тебя кренделем-то загибается, так только у хитрецов бывает, не стану с тобой спорить.

Поля и Гостюшка облегчённо вздохнули, девочки боялись, что Марфа проспорит и придётся уходить из избы. Стоять на холодном земляном полу было неуютно, девочки осматривались, куда бы присесть, но единственная лавка была занята книгами. Они лежали друг на друге в несколько рядов. Марфа двинула мощной дланью и книги полетели на пол, подняв клубы пыли.

– Ты чего творишь-то? – опешил старичок, – по какому такому закону в чужом доме хозяйничаешь, деревенщина неучтивая.

– А по такому закону, что я гостья!

Поля и Гостюшка подобрали книги, сложили стопкой на лавку и сели на освободившийся краешек. Старик загляделся на Полю, поводил длинным носом и пробормотал: нет, не подходит.

– Ты чего там бормочешь, дедок? Ох странный ты. И дым непонятно откуда шёл. И пахнет у тебя здесь чем-то, не пойму. Что ты за человек?

– Вот откуда дым шёл, – хмыкнул старик и сыпанул в котелок горсть травы. Из котелка повалил дым.