Текст книги "Спи, крольчонок (СИ)"

Автор книги: Аноним Муромец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Дознаватель поднялся на второй этаж, миновал две двери справа, подошел к третьей.

– Входите, дознаватель Ауритус, прошу вас, не заперто.

Заперто действительно, не было. Эксер подсознательно ожидал положенного скрипа и слега огорчился тому, что ручка поддалась стремительно, а петли смазывали на совесть. В комнате, у вполне сносного камина, во вполне сносном кресле сидел высокий дородный пожилой мужчина, сносно выстукивая сносную ритмичную мелодию по крышке сносного стола.

Эскеру нравилось определение "сносный". Оно приходило на помощь в те моменты, когда прилагательные заканчивались.

Гость – все-таки комнату сняли Эскеру – производил впечатление не из мимолетных. Густо-синий кафтан изящно переходил в чеботы точно такого же колора. Круглая мягкая шапочка, почему-то, нагло светила укропно-зеленым. Скорее всего, потому что гость собирался в большой спешке и на оттенок убора внимания не обратил. Эскер прикоснулся сложенными в треугольник указательным, большим и средним пальцами ко лбу, затем раскрыл ладонь и протянул ее густо-синему с оттенком мягко-зеленого.

– Круг един, магистр.

Актуриус Сорриниус де Сервантес грузно высвободился из кресла, схожим жестом ответил на общепринятое коллегиальное приветствие.

– Круг един, дознаватель. Вы припозднились.

Эскер снял с плеча походную сумку, потер шею. Ту начинало ломить, судя по всему продуло.

– Прошу простить, магистр. Решил, для начала, изучить , так сказать, цель визита. С положенным вниманием. Заодно познакомился с парой местных. Очаровательные люди, соль земли.

Магистр глухо выругался.

– Соль! Перец и горчица! Вместо того чтобы служить примером, сами лезут на рожон. Не все ,конечно, но находятся кретины. Ползают по руинам. Многие уже отползали. Да так, что корона лично возбудилась. Лешим их нахлобучить! Тридцать с лишком лет тихо было, никого ничего не интересовало! Ну, может, раз в год какой-нибудь деревенский дурачок за кладом сунется, да там и останется. Кто их считает-то?!

Дознаватель не ответил, но выражение его лица Актуриуса не вдохновило. Судя по всему, считать все-таки кто-то должен.

– Нет, всякая жизнь бесценна, безусловно... Кхм. Так вот, корона. Король и королева лично изволили обратить внимание на аномалию. Особенно, так сказать, ее величество. – Сорриниус коршуном зыркнул на Эскера. – Анека. Вы с ней, кажется, мнэ, пересекались, так сказать.

– Мимолётно. В возрасте пяти лет принята в академию, я как раз оканчивал старший класс. Замечательное живое создание, в первый же день отлупила одного из соучеников ножкой от табурета. Тот нелестно выразился о веснушках будущего величества и позволил себе сильно толкнуть ее в бок. Анека. сломала обидчику зуб. Молочный, не велика потеря.

– Поговаривали, что вооружением й ее снабдили... э-э-э... – старик запнулся

Эскер сдержал улыбку, пожал плечами.

– Так говорят. Дескать видели меня поблизости. Одно могу сказать – задира был старше на год и раза в два больше. Я – за равные шансы. Но меня там не было.

– Нет?

– Нет.

За стенкой кто-то завывающим матюжком зачехвостил некоего Гренку Смирну, негодного скобаря и поганого спекулянта. Тирада оборвалась глухим шмяком – очевидно Гренка выразил острое несогласие с данным утверждением.

– Вернемся к теме, дознаватель. Что вы выяснили?

– Мертвое место. Высосанное. Убито без жалости. Но целью наговора являлась не долина, а крепость Иерархии. Стандартное эльфийское приоритетное укрепление, построенное на пятом году оккупации. Я поднял архивы, изучил материалы, что вы выслали, магистр.

Актуриус не ответил. Выждав немного, Эскер продолжил.

– Итак, на крепость обрушилось воздействие вне реестра. Даже заклинаниям из тех, кто обозначен Кругом шестым и седьмым уровнем, не причинить подобного. Разрушение чувствуется не только на материальном плане. Оно глубже, незаживающая гнойная рана, воронкой засасывающая. Чем бы оно ни было, оно растет. Местная легенда – и лесничий, с которым удалось побеседовать по данному вопросу, фактически ее подтвердил – полагает виной чрезмерное любопытство заклинателей Иерархии, настаивая, что эпицентром и причиной проклятья послужили именно оно. Сбой или чрезмерное усердие.

Актуриус не перебивал. Эскер заговорил дальше.

– Но это заблуждение.

Магистр сник. Дознаватель никогда не видел его таким. В юности, еще будучи школяром академии, Эскеру не раз приходилось бывать на лекциях Сорриниуса де Сервантеса. Возвышающийся над аудиторией волшебник громыхал о природе магии, сути элементов, дробления веществ и манипуляций энергий. Он называл Эскера одним их лучших своих студентов, и тогда большей похвалы не существовало в принципе. Но то тогда.

– Дознаватель еще раз доказал что должность занимает справедливо. – Актуриус потер лоб. – Проклятие сильно и в последнее время показывает признаки роста. Пока – невеликие. Есть контрсредство – накрыть пораженную площадь сферой Блицкера. Сами знаете, репутацией Блицкер не блистал, но по части разработки нейтрализационных мер равных ему нет. Закроем долину вместе с руинами на сто, двести, триста лет. Да насколько понадобится! Никто не пройдет – ни туда. Ни – упаси боги – от туда!

Сорриниус моргнул, остановился. Но Эскер не торопил. В его профессии торопливость сводила в гроб, куда раньше положенного биологией.

– Но есть, разумеется, явный второй вариант. Проклятья снимаются.

– Не все, магистр. А данное – совсем не "как все".

– Ну, это ясно...

– То, что применили против Иерархии, эльфийского следа не имело. Имело человеческий. Самая темная магия из возможных, магистр. Некромантия.

Актуриус Сорриниус вздрогнул.

– Вашего просчета тут нет, магистр. В Канеб Круг определил вас с иными задачами, распознание подобных чародейств не входило в обязанности, проверка на...

Сорриниус уставился на огонь камина, на горячие оранжевые щупальца, переплетавшиеся, танцующие, дикие. Лицо притронного магика, прежде тоскливое, неожиданно ожесточилось.

– Думаю, я смогу вам помочь дознаватель. А вернее, назову того, кто возможно сможет. Так вот...

Камин отрыгнул вихрящийся рой алых искорок.

Эскер слушал. Слушал и запоминал.

***

-Некромантию задумали и воплотили не эльфы. Эльфам высшим, живущим тысячу лет, никогда не льстила перспектива вечного блуждания под луной и солнцем. Их лесным и островным братьям выделила судьба срок меньший, но все-таки огромный. Некромантию задумали и воплотили не гномы. Не они, покрывая рунами гробницы своих великих вождей, придумали искусство в равной степени грандиозное и ужасное.

Некромантию задумали и воплотили не йирки. Ибо разумны среди них лишь великие матки ульев, что не знают старости и фактически бессмертны, а солдат, трутень и рабочий существует одной лишь преданностью, не имея личности в нашем обыденном понимании. Некромантию задумали и воплотили не сауриты Жизнь ради жизни им не понятна, кочуют они от степи к степи, поклоняются Старшим Драконам как богам и ищут гибели в бою, достойной и кровавой. Некромантию задумали и воплотили люди. Факт стыдливо стираемый из памяти, факт забытый. Задумали и воплотили ее, потому что мал срок наш, хрупки тела наши и страх наш перед неизвестным велик. Мы не хотим уходить, мы желаем оставаться вечными. И ради такого готовы некоторые из нас на самое непостижимое. Ибо перед тем, кто темным искусством овладеет, запретные тайны распахнутся пониманием, порою, не разумеемые. Мне не было нужды продлевать отпущенные годы. Запретные тайны распахивать тоже не хотелось, хватало и не запретных. Но отплатить сполна я имела право. И отплатила.

– Бабушка?

– Ой, прости ушастик. Опять в слух проговариваю, о чем пишу. Друная привычка, дурной бабы.

– И вовсе ты не дурная баба, бабушка. Я тебя люблю.

– А я – тебя. Спи, крольчонок.

***

Конъюнктивит с сонной покорностью в полудреме трусил по вихляющей худосочной тропке. Восседавший на мерине Эскер жевал сорванную травинку, почесывал комариные укусы и размышлял. Актуриус... Ну, можно сказать оказал содействие в расследование. Выдал зацепку. На отшибе, сравнительно недалеко от долины и развалин, прежде располагалась деревушка Лопухи. Незадолго до снятия оккупации Канеба, разъезд Иерархии, разорил ее и сжег. Позже, много лет спустя, когда прекращение боевых действий с кряхтеньем окуклилось в мирный договор, историки Иерархии утверждали, что наездники проявили своеволие, что приказом им выдавался только патруль. Утверждали что, жители деревни уходили в леса партизанить, помогали единой на тот момент разведке королевств и Империи, а потому эльфийские воины, преисполненные жажды мести решились на самосуд. Утверждали... Еще много чего.

Известно только, что через три дня после того как Лопухи обратили в обуглившиеся ошметки, проклятье ударило по ныне уже бывшей крепости. Три дня. Почему три дня?

Начинающий похрапывать Конъюнктивит запнулся о рытвину, повел в сторону. Дознаватель щелкнул мерина по уху.

– Окстись, любезный.

Мерин дернул уязвленным ухом, но дальше потрусил резвее.

Почему три дня и почему молчание? Иерархию выбили отсюда прочь, старательно обойдя долину, обойдя крепость. Но проверяя архивы Эскер не нашел ни словечка о том, как войска проходили через выжранную черной магией местность.

Некромантия запрещена Кругом. Но юрисдикция Круга распространяется только на королевства. А вот в той же Империи некромантию практиковали – впрочем, крайне немногие, находясь под неусыпным, слегка сжимающим гениталии, контролем инквизиции в целом и великого инквизитора в частности. А великий отчитывался перед самим императором, а значит нес абсолютную ответственность за всякий просчет. Просчет неизменно сопровождался свистом гильотины, потому как император терпел и извинял немногое – а особенно некомпетентность.

Были ли в армиях маги империи? Да. Случались среди них владеющие темным волшебством? Наверняка.

События в долине скрыли, чтобы обелить тогдашнего союзника? Не желали признавать роль запретной магии в освобождении Канеба?

Эскер болезненно закряхтел. Дуркуешь, дознаватель. Вьешь из козявок макраме. Вымучиваешь версии, корявишь факты.

Но Круг явно в деле. Сорриниус? Да и он тоже. Тряхнуть бы все как следует, да так чтобы пыль столбом.

Актуриус не договаривал. Да, не смотря на занимаемый пост и накопленные знания, его не учили тому, на что натаскивали дознавателей. И занимаемый пост вкупе с накопленными знаниями служили тому не последней причиной. Что мог натворить притронный магик силы и осведомленности де Сервантеса Эскер представлять не хотел, но чрезмерно живое воображение угодливо подсовывало мысленные картинки, одна тошнотворней другой. "Гляди!" игриво хихикало воображение "Вот магистр поднимает из забытых могил послушные его воли останки павших! Что им стрелы и копья? Уж забытых могил тут вдоволь, все поля усеяны. А пока он готовится, можно и подыграть. Вызвать дознавателя, завернуться в незнание как в теплое одеяло. Ну а чуть позже! О! Кончилась пора побегушек у Круга, подчинение правилам и расшаркиванием перед зазнавшимися болванами в коронах. Снова, как в те прежние – и для кого-то очень даже добрые – времена! Те самые, которые так отчаянно, с жалким трепетом , заметали под ковер."

На шляпу Эскера, пьяно спикировав, шмякнулась стрекоза. Сгонять насекомое дознаватель не стал.

Но прежние времена, жадно и зряшно хватая ртом воздух, потонули в болотах прошлого, вместе с последними всевластителями мертвых. Именно тогда и создали Круг, упрятав все знания под ключ, в хранилища, куда Эскера и его коллег по должности пускали дозировано и в рамках специализированного обучения. Но ведь упрятали, не уничтожили.

Что имеем в итоге?

Ничего хорошего.

Магистр знает больше, чем говорит? Наверняка. Причастен к проклятью? Вряд ли. Зацепка, нужна зацепка. Не зацепище, так хоть зацепочка.

Порыв ветра принес аромат выпекающейся сдобы. Сдобы щедро умащенной корицей.

Конъюнктивит повел мордой – из-за лысого пригорка седой прядкой взвивался дым.

Мерин ускорил ход, обогнул обделенный травой пригорок и остановился. Дознаватель спешился. И удивился.

Небольшой домик, стоящий посреди сада, желтел соломенной крышей и выглядел тем сусальными умилением, каковое обычно рисуют на картинах отчаянно отдаленные – во всех возможных смыслах – от деревенской жизни художники, чье знание сельского быта ограничено разовым ношением купленным по случаю лаптей и вялой, окончившееся руганью и сорванной спиной, попыткой вытянуть из колодца ведро с водой. А сад... Сад цвел. Красными языками маков, благоухающими сладостью бутонами сирени, белыми цветочками молодой вишни. Наливался соком крыжовника и оранжевыми точками облепихи, выглядывающих из-за плотных зеленых листков.

Сад цвел. Сад пах. Сад дышал и жил.

В мертвой груди Лопухов билось живое сердце.

Домик распахнул дверь и навстречу примеривающемуся к кусту с клубникой Конъюнктивиту вышел обещанный Актуриусом свидетель. Последний житель бывших Лопухов. Единственный выживший.

Свидетель держал перед собой поднос со свежеиспеченными булочками и двумя чашками чая. Неспешной походкой в развалочку – чашки дребезжа запрыгали по подносу – свидетель доковылял к простенькому столику, стоящему под березой. Поставил поднос на стол. Покряхтел, кое-как распрямил спину, стянул с головы платок, высвобождая белый пружинистый одуванчик волос. Повернулся к Эскеру.

У стола стояло ровно два плетеных стула.

Дознаватель откашлялся. Свидетель оказался куда древнее ожидаемого.

А еще оказался не свидетелем, но свидетельницей.

Слепой.

Застарелая катаракта, определил Эскер. Хрупкая скрюченная старушка неожиданно ловко выдала книксен.

С морщинистой шеи, аккурат поверх ношеного перештопанного сарафанчика, свисал медальон на серебристой цепочке. Малютка-сапфирчик в самом центре перемигивался застенчивым голубым огоньком.

Конъюнктивит с графской чопорностью принялся уминать клубнику.

– Почетного гостя милости прошу к столу пройти! – мелодично прошелестела старушка, отточено приземляясь на один из свободных стульев.

Эскер не возразил. Подошел, поклонился, не сводя глаз с медальона. Свидетельница ухмыльнулась на все оставшиеся зубы.

– Это вы верно, сударь магик, определили, куда смотреть-то. Глазищ то все-равно что нет.

Медальон излучал чары. Ритмичные, как рысья поступь и столь же осторожные. Заряженный камень служил обладателю глазами – вернее, глазом – и... чем-то еще. Эскер мысленно нажал на медальон – легкий магический толчок, не более, едва заметное сканирование.

Старушка расправила скатерку.

– Садитесь, господин дознаватель, умащивайтесь. В ногах правды нет.

– Как нет ее и выше. – ответил Эскер, присев , наконец, на стул.

Мерин переключил аппетит на крыжовник.

– Большую честь оказываете дряхлой немощной бабушенции, господин дознаватаель. – бодро крякнула дряхлая немощная бабушенция, решительно двигая к Эскеру чашку с чаем. От фарфоровой, кичливо расписанной розами, чашки валил пар и пахло мятой.

Эскер отхлебнул. Верно, мята. И чуть-чуть меда

– Судары...

– Ой, сударыня, пф! – старушка хлопнула в ладоши. – Сударь магик, ну какая я сударыня! Ксаной меня зовите, всю жизнь свою Ксанкой была, ею и помру.

– Ксана. – Эскер сдержанно улыбнулся. Медальон его беспокоил. Но давить магией дальше означало ставить под угрозу саму его целостность. Ослеплять уже и так слепую он не имел никакого желания. – Так понимаю, вам обо мне сообщили?

– Нисколечко не угадали, сударь магик! Это все вот эта штука – Ксана ласково погладила сапфир. – Давний подарок. И глазами служит и знать дает, если по мою душку кто наведаться собирается.

– И кто же, позволю поинтересоваться...

Слепая рассмеялась.

– Так думаю, та, из-за которой весь шабаш и пошел! Та, что повесила над остроухими проклятье, их с дерьмом и волосьями скушавшее. Та, про которую только я рассказать могу. Не ошиблась, господин дознаватель?

Эскер не спешил с ответом. Взял с подноса булочку, откусил, прожевал.

Предполагаемого подвоха в булочке не было. Как не было его и в чае.

Не было, но должен был быть.

Магия теперь чувствовалась не только в самом медальоне, она пропитывала сад, избушку. Вкрадчиво присутствовала в воздухе. Ничего угрожающего, ничего... конкретного. Магия ждала. И наблюдала.

– Это ее дом, господин дознаватель. И сад. От того тут все волшбой продето. Насквозь, до корней, до костей. Селентией звалась, травницей трудилась.

Конъюнктивит тряхнул хвостом, отгоняя особенно жадного до меринской кровушки слепня.

– Эльфы все пожгли, перебили народ-то. Баб, мужиков, деток малых. Меня в канаву конник ихний сшиб, добивать не стал, видать решил – так сдохну. Ну почти не ошибся, остроухий, кабы не умелица то наша.

– Селентия?

– Она. Ее тогда в деревне не случилось, уехала, дела видать, чаровнические. Не про мою честь, знать то такое. А у ней тут сын жил. С женой, тремя детишками. Хорошие такие, шумливые.

Ксана осеклась, поджала губы.

Эскер молчал. Ждал.

– Не знаю точно, сколько времени прошло.

– Не менее трех дней.

Медальон на цепочке сверкнул синим. Эскер сосредоточенно дожевал булочку, стряхнул крошки со скатерки, отпил чаю.

– Прошло не менее трех дней. – продолжил дознаватель. – На третий, после разорения Лопухов, день по крепости и гарнизону применили заклинание, Ксана. Проклятье разработанное и использованное некромантами.

Ксана пожала плечами.

– Воля ваша, три так три. А что это за некримонты то такие?

– Практики некромантии. Манипуляция жизнью и смертью. Запрещенное учение во все королевствах.

– Мудреные словеса какие! Чары те, что мертвяков из гробов подымают, такие что ли?

– Помимо прочего.

Медальон перестал перемигиваться. Светился равномерно, яркой сапфировой звёздочкой. Эскер сосредоточился и не ощутил... ничего. Вообще ничего, ни намека на чары. Волшебство , прежде объявшее все вокруг, исчезло. Лопнуло мыльным пузырем, не оставим после себя даже оттиска.

Его проверяли. И проверку он, похоже, не прошел.

– Чай стынет, господин дознаватель.

Эскер сделал еще один глоток.

– Так скажу, была ли Селентия наша чернокнижницей – не знаю. Ни своих то не спасла, ни деревню. – голос старушки, прежде мягкий, посуровел. – И назад не вернулась. Видать сгинула вместе с остроухими. Может некромудия энта ее и сгубила, больно гордая баба была, думала, все ей по плечу.

Ксана вновь умолкла. Эскер не торопил.

– Вы не подумайте, сударь магик, про меня, дескать, неблагодарная вздорная карга. Меня она от костлявой спасла, выходила, в ее хате живу, ее медальон в дар приняла, им гляжу, им загодя всякое чувствую. Но ельфы то солдат послали не просто так, они же всю войну на наших чароманов пуще всего охотились. А Селентия видать считала, что прячет от них ворожбу умело, да так, что ни один остроухий не прочувствует. Да вот прочувствовали. И не стало Лопухов. Прахом пошло, углями раскаленными кончилось.

Конъюнктивит помотал патлатой башкой, уставился на хозяина долгим выжидательным взглядом. Эскер допил чай, бережно поставил чашку на поднос.

– Не вернулась травница наша от остроухих. – повторила Ксана – Остались где-то там косточки, а может и их давно как нет. Прежде чем туда отправиться она все по деревне бродила. Бледная, как баньши. Слезы выплакала, все что имелись.

– И больше никто не выжил?

– Нет. Я одна. Одинешенька.

Ксана. – Эскер подбирал слова осторожно, взвешенно. – Не осталось ли у вас при себе личных вещей Селентии. Заколки, гребня, наперстка?

– Имеется. А вам, господин дознаватель, к чему?

– Проклятье можно снять, Ксана. Но для этого придется пойти к развалинам. И если травница суть источник сглаза, то личные ее вещи... скажем так, мне помогут.

Сапфирчик погас. Сморщенные пальцы побарабанили по столу, выстукивая мелодию до странного знакомую.

– Думаете, она все еще там, господин дознаватель? Бродит среди развалин, духом неуспокоенным? Мечется, рвется прочь, выжимает из землицы соки, а уйти не может?

– Думаю. Предполагаю.

Ксана кивнула.

– Кольцо имеется, сын ей выковал, на именины. Лунный камень, в оправе из латуни. Принесу.

Старушка поднялась со стула, кряхтя, побрела к домику.

– Ксана!

– Да, господин дознаватель?

– А у медальона, презента Селентии, не имеется никаких иных полезностей?

– Нет.

– Точно?

Старушка улыбнулась, обернулась ко все еще сидящему Эскеру. Солнце путалось в волосах-одуванчике и казалось, будто Ксана светится.

– Нет. К чему мне врать-то?

Конъюнктивит саркастически фыркнул.

Эскер вернул улыбку.

– И правда, зачем?

Сапфирчик подмигнул ему хитрым синим глазком.

***

– Значит, не отрицаете?

– Нет.

– Вы понимаете возможные последствия? Лично, для вас?

– Понимаю.

– И ничего не отрица...

– Я, кажется, уже ответила, разве нет?

– Не для протокола... Вы оказали неоценимую услугу. Устранение целой крепости, со всем гарнизоном. Мы могли бы закрыть...

– Нет. Закрывать не надо. Я сделала что сделала. По личным причинам.

– Вы лишитесь многого.

– Я уже лишилась. Практически всего. Я опоздала, в своем непростительном высокомерии позволила случиться непоправимому. Но кое-что все-таки у меня осталось.

– Нечто важное?

– Бесценное.

***

– Входите, дознаватель, уже не заперто!

Эскер мысленно выругался, открыл предательски не скрипучую дверь. У прикроватной тумбочки, задумчиво рассматривая содержимое дознавательской походной сумки, стояла медноволосая королева Канебе, На тумбочке, в хирургическом порядке располагались привезенные с собой из Круга Эскером инструменты. Ее величество с царственной предусмотрительностью взвесила на ладони нечто напоминающую длинную вязальную спицу из тусклого металла.

– Почти ничего не весит, теплая на ощупь. Удивительная редкость!

Эскер поклонился.

– Вы правы, ваше величество.

–Акерантарий? Редчайший сплав, дознаватель!

Королева тактично, практически нежно, коснулась следующего предмета.

– А еще амулет из платины и жемчужной пыли, внутри янтарь. По краю выбиты гномьи руны. Хммм... Выходит, защитный. Браслет... Плющ, нитки из шелка. Ха, нет, не шелк. Дриадов волос. Однако. Про прочее молчу. Неплохую коллекцию принесли, дознаватель. А ведь собирались то расторопно.

Анека положила "иглу" на место.

– Страшное оружие.

– Не для всех, ваше величество.

– Верно, не для всех.

Королева окинула комнату придирчивым взором. Огонь камина поблескивал на полированных пуговицах походного костюма, сверкал на вычищенных боках следопытских ботинок. Анека встряхнула плащом – сухим, не смотря на заоконную морось. Обувь так же не оставляла мокрых следов.

– Позволите поинтересоваться, ваше величество?

– Валяйте, дознаватель.

– Вы изволили самостоятельно навести точку выхода портала или многомудрый Актуриус Сорриниус де Сервантес оставил тут маяк?

Королева звонко щелкнула языком.

– Скорее, якорь. Но он помог, безусловно. У меня, дражайший дознаватель, маловато опыта чтобы козой скакать по туннелям, продырявливаемые в пространстве чародеями. Открой портал сама, приземлилась бы Иерарху на загривок. Или туда где еще гаже. Не переживайте, уйду я своим ходом.

– Разумеется, ваше величество.

Анеке еще раз взглянула на тумбочку. Эскер готовился. Визиты вежливости проистекали иначе, значит и цель ставилась иная.

– Дознаватель, не будем любезничать лишку. Я – лицо по здешним понятиям с абсолютной властью, но вы – специальный посланник Круга. Можем расшаркиваться хоть до заморозков, толку от того не будет. Я стану отпускать саркастические комментарии, вы с неизменной терпеливостью примерите каменную рожу и станете выдавать односложные ответы. Но у меня мало времени, хотелось бы перейти к сути. Не возражаете.

Последняя фраза не звучала вопросом. Эскер возражать не стал.

– Судя по тому, что над долиной и развалинами не висит что-нибудь из арсенала алкаша Блицкера, проклятье решили развеять, а не заблокировать?

– Да, ваше величество.

– Судя по содержимому сумки и тому, что из Круга прислали дознавателя, а не очередного обормота-теоретика, проклятье наложено с использованием некромантии?

– Да, ваше величество.

Анеке крепко врезала кулаком по тумбочке. Эскеров арсенал резонировал укоризненным бряцанием.

– Некромантия! Под самым носом, на приграничье! Что еще я не знаю? Где-то закопан один из всевластителей?!

– Нет, ваше величество.– бесстрастно ответствовала Каменная Рожа. – Всевластители тут совсем не причем. Так же смею предположить, что почтенный притронный магик Актуриус так же не имеет к источнику проблемы никакого отношения.

– Так подсказывает верное сердце бывшего студента?

– Да. Смею надеяться, то же самое оно подсказывает и вам.

Ее величество кивнула, не проявив , впрочем, особенного энтузиазма.

– Подсказывает. Но я предпочитаю слушать разум. Разум сварлив, циничен и , случается, паскуден, вот только чаще иных органов оказывается прав. Хотя изредка не вредно дать тем другим органам взять вверх. – королева похлопала себя по животу. – Иногда получается неплохо.

– Могу ли я поздравить вас, ваше величество?

– К концу года ближе и поздравите. К развалинам пойдете один?

– Да, ваше величество. Так надежней.

– И каковы шансы, что... – королева выдержала паузу, позволяя Эскеру докончить самостоятельно.

– Велики. Если я не вернусь, то магистр Сорриниус приступит к запасному плану.

– Закупорка имени Блицкера?

– Верно, ваше величество.

– Верно, мое величество.

Эскер подошел к окну, одернул занавеску. В комнату, через треснутое стекло, густой алой волной втек закат. Закат переливался через подоконник, заливал дощатый пол, размалевывал стены в кровавую мозаику.

Анека, было уже перешагнувшая порог, остановилась.

– Господин Эскер!

Дознаватель не успел удивиться.

– Да, ваше величество?

– Удачи и спасибо.

– Ваше величество?

– За ту ножку от табурета.

Королева накинула капюшон и вышла, бесшумно затворив за собою дверь.

***

Медвежонок – дурень глупый

С ревом громким, шустрой прытью

Через лес густой понесся

Ветви хлещут как нагайкой

Шерсти клочья выдирают

Ах медок то золотистый!

Сочный, вкусный, сахаристый!

Пчелы разом стражей лютой

Возле улья ратью встали

Покусали, победили, сладкоежку-бедолажку

Мама в нос его лизнула

Сразу боль любовь уняла

Диких слив ему в лукошке

Что весь вечер собирала

Принесла и накормила, дурошлепа-шалопая

Папа рыбкой серебристой

Что в ручье холодном, льдистом

Сквозь прозрачную водицу

Тенью призрачной струится

Угостил дите малое

Вместе вышли из берлоги

Всей семье пошли по лесу

Под пологом листьев желтых

Со спокойным сердцем, зная

Что едины,, неразлучны, и судьба бессильна злая

***

«Мане аструм унда» узнал Эскер, помедлил, прикоснулся к дереву. Кора, выцветшая и сухая, все еще плотно облегала ствол. Ива «утренней звезды», разновидность встречающаяся только на территории Иерархии, служила символом – гордым, вечным, упрямым. Ива, каждую весну обряжавшаяся в подвенечно-белое лиственное облачение, сносила засуху и морозы, терпела потопные ливни и паразитов. Короеды гибли от ядовитого сока, годы не имели власти. Из нее первые Высшие делали луки, копья и стрелы, из ее ветвей и листьев выделывали короны. «Белый венец» всякого нового Иерарха сплетали из «мане аструм унда», саженец «утренней звезды», постепенно мужающий и растущий, сопровождал верховного правителя до самого конца. И когда престол передавался следующему Высшему из Высших, его ждал свой личный саженец.

Крепости и гарнизону оказывали великую честь, если в самом центре твердыни сажали подобную иву. Это означало, что все окрест принадлежит Иерархии. Отныне и до конца времен.

В данном случае, конец времен наступил локально. Ива сгинула вместе с замком и долиной.

Развалины внутреннего двора, где пустило корни дерево, в блеклом утреннем свете приобретали вид жалкий, нежели зловещий. Ночью! О, ночью все было иначе! Обернутые сумраком, обломки башен и стен клыками вздымались к сумрачному небу, гуляющие сквозняки оборотнями выли из щелей. Сейчас же, небосвод, затянутый в рваные обрывки туч, цветом походил на выжатую половую тряпку, а просачивающиеся через прорехи облаков лучи высвечивал приконченную крепость, навевали постное ощущение уныния.

Оставив Конъюнктивита у высохшего русла, остаток пути до развалин дознаватель прошел пешком. Эскер ожидал сопротивления. Исступленного броска незримого присутствия, бешенной ярости. Хоть чего-то.

Бойницы пустоглазо пялились на низшего, осмелившегося приблизиться к замку вплотную.

Он миновал то, что осталось от ворот, прошагал сквозь руины казарм, обогнул колодец, прошел по вымощенному бежевыми плитками внутреннему двору. Там и увидел иву.

Но более ничего.

Проклятье, препаскудный выкормыш некромантии, словно играло с ним в прятки.

Эскер вновь вытащил из кармана кольцо, лунный камень, в оправе из латуни, личная – очень личная – вещь покойной травницы. Зажал блестящий кружочек между ладонями, зашептал. Чувствовал, как кольцо наливается холодом, тяжелеет, тянет вниз. Но неуспокоенный дух Селентии не торопился являться на зов. Нечто слушало, но не откликалось. Не хотело. Либо не могло.

Эскер шептал. Сконцентрировался, позволил холоду выступить инеем.

Отзовись!

Тот, кто лишен права на смерть, откликнись!

Эскер шептал. Кольцо до костей жгло пальцы.

А потом рвануло к земле, стремительно потянуло прочь, едва не вырвалось из рук. Тянуло, собакой-поводырем, гончей взявшей след, тянуло к дальней стене, туда, где открывался отменный вид на долину.

В куче мусора и песка путеводной звездной блеснул обломок металла.

Нет, не обломок. Брошь. Знак отличия.

Эскер сосредоточился. Предполагал, что последует. Набрав в легкие воздух, крепко сжал находку.

И...

... м еня окликает дозорный. Я поднимаюсь скорой хищной выправкой, ветер играе т в волосах, щекочет кончики ушей, несет странный гнилостно-сладковатый запах. Тления?

В голосе дозорного удивление. И страх. Чего может бояться Высший? Здесь только чернь, слякоть под сапогами. Грязь не страшна, ее просто надо подчищать.

Мы высшие.

Я поднимаюсь.

Возле дозорного стоит она. Как всегда прекрасна, как всегда презрительна, как всегда высокомерна. Я кланяюсь – так положено. Она кивает – коротко, официально. Длинные платиновые косы заплетены в узор , изящная ладонь с тонкими пальцами сжимает длинный жезл увенчанный черным алмазом, стройная фигура вдета в светлое бархатистое платье . Верно, полевая форма уже ни к чему, скоро по приказу Иерарха она откроет портал . Ее отзываю т. Мне будет не хватать. .. того, чем она была для меня.

Дозорный смотрит вдаль, в долину. Оборачивается.

– Докладывай.

– Префект, я... – голос его ломает хрип и становится понятным, что страх мне не причудился.

Она брезгливо фыркает.

– Твой подчиненный, префект, фактически устроил истерику. Ничего толком не объяснил, отвлек меня от подготовки к прыжку. Порталы, дорогой префект, вещь сложная и на такие дистанции просто так не активируются.