Текст книги "Мефодий Буслаев: другой путь (СИ)"

Автор книги: Аноним Ddos

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

– О, проходи. – Когда Ирка подъехала на коляске ко входной двери, инерция взяла свое, и моя рука замерла у коляски, задержавшись на миг, будто желая увидеть, как она упадет, впитать это в себя. Впрочем, я сумел вовремя побороть случай порыв, и она даже не заметила задержки.

'Случайный?'

Я закинул продукты на кухню, и пошел в комнату подруги. Бабани, судя по всему, еще не было, и это чувствовалось – квартира была убрана, но... Когда уборкой занимается инвалид – это заметно. Пыль на верхних полках и поверхностях и множество прочих мелочей, заметных наметанному взгляду.

– Что-то случилось? – Ирка была странно грустна и меланхолична в противовес обычной жизнерадостности. Не было дождя, но она смотрела в окно именно так, как смотрят на капли воды, стекающие по стеклу. А еще она словно отстранилась – и это было странно.

Девушка молча протянула мне планшет с каким-то открытым сайтом. Черное устройство блеснуло, отразив свет голубоватой лампы, и я начал читать указанный новостной пост. Какой-то блог, что ли – сложно сказать, у меня на интернет просто не хватало времени.

В программе N на сцену вышел человек без ноги, танцор. Отлично станцевал с партнёршей. В конце номера слово взяли 'судьи'. Главный судья сказал, что человек без ноги его задевает, что это запрещенный приём и только на этом основании жмёт кнопку 'НЕТ'. Вторая судья называет этого ни в чём не виноватого парня 'человек-ампутант' и предлагает ему пристегнуть ногу, чтобы он не пользовался своим преимуществом в виде её отсутствия...

Сначала было краткое описание, и я почувствовал, как хрупкий планшет начал потрескивать, а пальцы налились белым. Я поймал на себе задумчивый взгляд Ирки – и не нашел в себе сил делать вид, будто бы я спокоен.

Судорожно выдохнув, я продолжил читать.

В году M дядя Федор Синекуров приехал на (ныне обширно обсуждаемую) телепередачу 'N'. Он мечтал, чтобы его увидели и не считали пропащим человеком сыновья, он хотел, чтобы его не вышвыривали из детского садика, где он трудился сперва музработником, а потом сторожем, он пытался, наконец, явить миру свои действительно уникальные способности. Выпускник северного музучилища Федор Синекуров тяжело переживал, что жизнь как-то так по-дурацки сложилась, что он, самый одаренный из однокурсников – тренируется виртуозной игре на аккордеоне в селе X, а однокурсники – работают в оркестрах, некоторые даже – гастролируют. Синекуров приехал в Москву и вышел на сцену большой студии 'N'. Он играл на рояле то ногами, то руками, но недолго. Жюри очень быстро нажало кнопку и высказалось один за другим в том духе, что играл Синекуров фальшиво, да и вообще, на рояле в приличном обществе ногами не играют. Вернувшись домой, Федор Синекуров повесился. Я была у него дома, видела село Х, занесенное по грудь снегом кладбище с неразличимой могилой, рассматривала его инструменты и километры видеозаписей подготовки к поездке в Москву, в Останкино. Мне все это время хотелось его остановить, схватить за плечи и заорать: да не езди ты туда, никто там тебя не ждет, никому ты там не нужен. Но останавливать было некого...

Я осторожно отложил планшет в сторону. Читать дальше не было ни сил, ни уверенности, что я выдержу, не сорвавшись и не разбив невинную вещицу. Я прикрыл глаза, откинувшись в кресле. Мне было жарко и холодно, в голову бил гнев и... Хватит, Мефодий. Это прошло. Этого – нет.

'Такова жизнь' – я мог бы сказать это. 'Таковы люди' – я мог бы согласится с этим. Но не стану.

Потому что именно это было той причиной, по которой я впервые столкнулся с Иркой, дав по зубам пытавшемуся сломать ее коляску выродку. Потому что именно поэтому я в десять лет отправился в хоспис, желая помочь хоть чем-то, начав добровольно убирать дом смертельно больным старикам, уже потом перейдя к потугам на медицину. Потому что именно тогда я встретил...

Хватит. Это больно не то что вспоминать – об это больно даже думать.

– За что, Меф? – я посмотрел на Ирку. – Почему они... – она прервалась, взмахнув рукой.

Ирка плакала. Всегда стальная Ирка, умудрявшаяся даже во время анализов и профилактики оставаться спокойной, даже биопсию выдерживавшая с напряженной улыбкой на лице, плакала. Потому что человек, хороший в сущности человек, мертв. И потому уже ничего, совершенно ничего нельзя сделать. Было бы так просто начать проклинать стражей и свет в целом. За то, что не пришли, не спасли, не помогли... Но ведь это будет ложью. Не они не помогли, а мы. Люди сами это устроили, и сами же сплясали на костях. Я не знал, что я должен ответить. Потому что среди людей есть мрази? Она это знает, я это знаю. Сказать, что ей это не угрожает? Это будет ложью, да и откровенно лицемерно по отношению к погибшему. И кто знает, а остался ли с ним его эйдос, не продал ли он его за билет до Москвы?

Ирке повезло – у нее есть Бабаня и, в меньшей степени, я. У нее есть что-то кроме компьютера и книг, пусть даже у меня получается приходить не так уж часто. Она еще не столкнулась с настоящим общественным презрением, в конце концов, из дома она выходила только в моей компании, а всех дегенератов в ближайших дворах я уже унял, пусть и не слишком красивыми методами... Ну, тут уж что рост и сила позволяет.

Но сколько таких – больных, искалеченных или просто невезучих, в мире? Сколько таких случаев остается за кадром, стихая в безызвестности? Не знаю. Не хочу знать... Должен знать. Должен... Я...

Жар, бьющий в голову, становился невыносимым. Жар, в котором виднелись изумрудные искры. ХВАТИТ!

Я должен это знать. Просто, чтобы остаться человеком. Просто чтобы в один миг не сказать 'пусть эти выродки уже сдохнут, только жить мешают'. Просто чтобы в один день не закрыть глаза на происходящее, не пройти мимо... Не позволить комиссионерам купить душу бедного человека в обмен на миг надежды.

Я не находил в себе сил даже обнять Ирку – это каждый должен пережить в одиночестве. Просто молчал, сжимая кулаки до боли, до красных ногтей и белых пальцев. Ведь дело даже не в одной истории одного человека, а в том, сколько таких историй происходит мимо. Возможно – даже в эту секунду.

Вздохнув, я посмотрел в окно. Дождя все еще не было, и посреди ночного двора только ветер гонял по стоянке пакет от чипсов. Мне было еще хуже, чем раньше. Зато теперь это была правильная боль – сочувствия, а не самокопания или стоны о своей неудачной судьбе.

Почему-то я был уверен, что в тот миг, когда перестану чувствовать эту боль, помогать будет нужно уже мне. Только вот будет поздно.

***

– Подходим, подходим, не задерживаем очередь, – ближайший комиссионер отчаянно выдохнул, и подошел к стойке. Все пластилиновые сволочи толкались, дрались и делали все возможное, чтобы попасть в очередь, ведущую к Улите – и не зря.

В меня уткнулся полный ужаса взгляд духа, аккуратно выложившего три эйдоса на стойку. Ну когда же вы научитесь...

– Эйдосы ныкаешь от Мрака, тварь? – хамить было неприятно, но необходимо – любое хотя бы нейтральное отношение эта мерзота воспринимала, как слабость.

Комиссионер задрожал.

– Н.нет, вашблагородие, повелитель наш! Никак не смею, и думать не могу о таком! – ага. А истинное зрение меня обманывает.

Я схватил не успевшего отпрянуть духа за воротник, и оторвал вторую пуговицу на подкладке. К ней с задней стороны была прилеплена пластелином пурпурная песчинка.

– А это что, выродок? – я вздохнул и поднял руку, на которой уже привычно появился туман. Это заклинание было будто бы создано для уничтожения комиссионеров – от них не оставалось никаких следов. Правда, по словам Арея, это только отправляло их обратно в Тартар на сто тысяч лет, но большего и не нужно. – Саботаж, вредительство и утайка эйдосов. Сим приговариваю тебя к возвращению в Тартар.

Щелчок – и на месте духа остается только горстка пыли, а неучтенный эйдос отправляется ко мне в карман. Позже я положу его в пакетик к другим душам, что у меня получилось вырвать.

– Следующий. – к стойке подошел еще один дух, смотря на меня с ненавистью и ужасом.

Я вздохнул и приступил к работе. Это был уже третий час приема, и пока что получилось испарить только сто шесть комиссионеров да пятьдесят суккубов – мало, чертовски мало. Так как я не мог совсем уж беспределить, пришлось начать читать инструкции. И оказалось, что норму добываемых в неделю эйдосов может устанавливать и резиденция, Главная Канцелярия устанавливала только не снижаемый порог. Воспользовавшись этим, я установил запредельный минимум в сто эйдосов с рыла, к выполнению которого никто не мог приблизится и близко, а потому закономерно по истечению недели отправлялся обратно в ад, не успев накопить опыт и стать опаснее для людей. Вообще-то то, чем занимаюсь я, иначе как вредительством и не назвать. Все опытные и просто талантливые комиссионеры московского отдела под самыми разными предлогами пошли под нож, и эффективность просела еще сильнее, что меня дико радовало. А самое главное – я соблюдал все инструкции, и вряд ли меня стали бы прижимать по ним – если Арею вообще есть дело до эйдосов, не попадающих к нему в дарх.

Сказать, что я чувствовал себя искупавшимся в дерьмо после того, что делал – не сказать ничего. Эйдосы, все-таки прошедшие мой ценз, упакованные в коробки и готовые к отсылке в тартар... Один их вид доводил меня до отчаяния. Их количество уменьшилось, и фиолетовых, и без того попавших бы в Тартар, среди них стало больше, но... Все еще попадались голубые, все еще сверкал перламутр, и я ничего не мог с этим сделать. Право слово, провожать людей в хоспис было куда проще. Там все заканчивалось смертью, здесь же спасения не было как такового.

Наконец прием закончился, и я откинулся в кресле, устало прикрыв глаза. Мне было тяжело дышать, да даже мысли скользили в голове с усилием. Мрак резиденции давил, обволакивал и стискивал тысячами темных щупалец, от которых не получалось закрыться. Каждый раз, выходя из здания, я чувствовал себя морально изнасилованным, но это даже это не было худшим. Временами я ловил себя на не характерных мыслях. Это были как мимолетные вспышки – только что я бы спокоен, а в следующий миг мне до безумия, до дрожи в руках хотелось убить или искалечить того, на кого падал взгляд. Такие приступы были мимолетны, и их получалось перебарывать, но я понимал, что моя психика идет в разнос – постоянное воздействие тьмы просто не получалось заблокировать. И это... пугало.

А еще я снова замечал кислотно-зеленые искры.

– Чего приуныл, Меф? – до меня донесся голос Улиты.

Вздохнув, я оторвал голову от стойки и открыл глаза. Женщина с легкой тревогой смотрела на меня, покачав головой.

– Что вообще означает 'Наследник мрака'? – я имел довольно смутное представление, и мне было интересно. Примерно так, как больному интересно узнать свой диагноз.

Улита задумалась, качнув котлетой на вилке. На ее стойке стояла коробка с солеными огурцами и, почему-то, конфеты. Такс... Не, не беременная, просто кулинарная извращенка. Истинное зрение не лжет, тень зарождающегося эйдоса я бы заметил и за пятьсот метров – накопился уже опыт. Окончательно сформируется он месяцу к девятому, к слову.

– Видишь ли, Меф, лет эдак триста назад у мрака был правитель. Редкостная скотина, но сильная, как... Как я не знаю кто. – она ушла в свои мысли. Похоже, история отказывалась вспоминаться. – Он был первым темным стражем, и под его руководством мрак вообще возник – даже Тартар осваивали как раз в его правление. Эм... – она вздохнула. – В общем, эта скотина – Кво... – она заметила мою реакцию. – Ты понял, о ком я. Он объявил войну Свету и шла она лет эдак тысячу. Свет тогда почти запинали, стражи держали в осаде Эдем. – на ее лице появилось странное выражение – смесь гордости и сожаления.

Понятно, корпоративная этика. И рада, что вроде как свои побеждали, и понимает, что ей от этого только хуже.

– А потом? – рассказ становился все интереснее. – Как я понимаю, свет все-таки не победили?

Улита грустно качнула котлетой.

– Да какое там победили... – она вздохнула. – Убили его. Восемь фонариков решили построить из себя камикадзе, и пролезли в его лагерь. В итоге минус один владыка мрака и восемь светлых самоубийц. – она снова задумалась. – А потом вообще много чего было. Лигул отхапал себе главную канцелярию, Арея сослали на маяк, а тартар лет на триста погрузился в кровавый хаос. Сейчас вроде бы успокоилось... Но не уверена, я от этой кухни стараюсь держаться подальше. Не место там хрупкой девушке.

Я с сомнением посмотрел на 'хрупкую' девушку, чья рука была толще моей ноги, но промолчал. Рассказанное было интересно, но...

– И теперь я должен занять его место? – это даже звучало как бред.

Ведьма фыркнула.

– Нет, Меф. Звиняй, но тебе до Квод... – она оборвала имя на середине. – Как мне до Арея. Он ведь и не умер в полном смысле этого слова... Хотя тут сложно.

Я внимательно посмотрел на нее, и она все-таки продолжила.

– Квод... – душа мрака. Его личность умерла, но дух остался и воплотился в виде огромного сосуда в глубинах Тартара. Думаешь, куда деваются все эти эйдосы? – она кивнула на стол. – Да и не только эти, а все, попавшие к нам, даже без продажи? В дархи? Да как бы не так, львиная доля отправляется в сосуд, подпитывая мрак. И достать их оттуда не может никто, хотя пытались, наверное, все.

Я замер. Все темные души, когда-либо попадавшие в ад... Дьявол, да их ведь там миллиарды. А ведь по словам Арея у него, сильнейшего мечника Мрака и живой легенды, всего десять тысяч в дархе, а трехсотэйдосовые стражи считаются элитой.

– И я должен их достать? – что-то не нравится мне эта перспектива.

Улита фыркнула.

– Нет, Меф. Ты можешь подключиться к ним... Наверное. Поэтому тебя и осторожненько так примеряют на трон – сможешь или нет. Если сможешь – у мрака окажется новый глава с исключительным правом на веселье перед последней битвой. – она вздохнула. – Но Кво... ты не заменишь. Как и никто в мире.

Ох, это радует. Значит я даже в худшем случае просто насадка на трон, а не полноценный дьявол. Счастье то какое. Я с облегчением выдохнул, снова заметив недоуменный взгляд Улиты. Похоже, по ее мнению я должен был расстроиться.

– Улита, а его изображения остались? – на что похож реальный дьявол? Что-то я сомневаюсь, что на какое-то уродливое рогатое животное, пусть даже и гуманоида. К тому же... Меня снова колотил жар, сбивая мысли.

Женщина задумалась, прикрыв глаза. Наконец, спустя почти три минуты, она наконец-то продолжила.

– Знаешь... А ведь есть. – она зарылась в шкаф, стоящий в приемной. – Остался еще от прежних хозяев здания. Такие раньше часто рассылали, он хотел, чтобы каждый слуга знал, как выглядит его повелитель.

Знакомая стратегия. И чертовски действенная.

Покопавшись в завалах бумаг, Улита достала тряпицу небольших размеров – она видала и куда лучшие времена, это было заметно и по начавшим осыпаться краскам, и просто она чувствовалась... Ветхой. Да, правильное слово. Это же как давно происходили все эти события?

Я присмотрелся к картине. Красивое, гладкое лицо. Белые, почти снежные волосы. Прямой нос с легкой горбинкой, очень длинные волосы, уходящие далеко за ограниченное картиной пространство. Легкий черный доспех на груди, на плечах вместо наплечников две полосы шипов. Кираса отделана серебром, часть у подбородка больше похожа на воротник рубашки, чем стальную пластину. Он был красив, очень красив – и только в следующий миг я обратил внимание на глаза. Точнее осознал по-настоящему. Они были зелеными – ядовито зелеными. Настолько, что любой изумруд поблек бы от зависти.

Жар усилился, и я почти перестал чувствовать тело – настолько меня колотило.

Кислота глаз. Тьма резиденции

Его взгляд смеялся, и меня затягивало внутрь себя. Меня несло, и я уже не понимал, что спрашиваю и о чем думаю. Мне было плохо – даже хуже, чем обычно.

– А почему у него такие длинные волосы? – язык шевелился с трудом – я вспотел, будто меня окатили из брандсбойта, буквально покрывшись влагой.

Улита усмехнулась.

– Говорят, его волосы кровоточили, когда их резали, – она покачала головой. – 'Придворный парикмахер – работа элитная, но для самоубийцы', – ее тон изменился, будто она кого-то цитировала.

Я вздохнул, и не смог выдохнуть. Меня колотило, и я уже почти лежал, не в силах даже просто пошевелить ногой, но увлекшаяся рассказом и мыслями Улита этого не замечала.

Ножи, вонзающиеся в сознание. Раскаленные брызги черного цвета – и изумруд, сияющий ярче солнца.

Волны жара накатывали одна за другой, и я уже не отличал мрак резиденции, рванувшийся вперед, заметив мою ослабшую оборону, от...

Тонкий звук, проходящий сквозь темные волны. Белые волосы, свисающие над бесчисленными зеркалами

Краски сплетались в колейдоскоп с волнами жара, и с тихим выдохом я все-таки потерял сознание, упав на диван. Мне было плохо.

Интерлюдия 1

В приемной Резиденции Мрака было темно. В ней не было ни лампочек, ни даже свечей – только полоска звездного неба, пробивающегося сквозь узкое окно, освещала комнату. Арей стоял у окна, вдыхая почти свежий городской воздух, и грузная фигура ничуть не напряглась, когда вокруг кресла, стоявшего за его спиной, сгустились тени.

– Что тебе нужно, Лигул? – голос мечника был тяжел и груб. Он будто бы наполнял собой зал, и тьма, обычно заглушавшая звуки, в этот раз только сделала его громче, наполнив резиденцию тихим эхом.

Горбатая фигура в темном плаще, сидевшая в кресле, впрочем, даже не поморщилась.

– Поговорить, конечно, – его голос был сух и безличен – в нем не было чувств, и даже его обладатель будто бы не имел их. Горбун Лигул, глава высшей канцелярии и временно исполняющий обязанности повелителя мрака, не видел в них ни смысла, ни необходимости. – Зачем еще я бы пришел к тебе, Арей?

В кабинете повисла тишина. Лицо горбуна подрагивало, втягивая непривычно живой воздуха. Молчание затягивалось.

– Арей... Ты ведь помнишь, для чего я вытащил тебя с маяка? – Лигул внимательно смотрел на мечника, ожидая реакции.

Арей вздохнул.

– Сам засунул, сам и вытащил. – барон мрака покачал головой. – Однажды я все-таки оторву тебе голову.

Карлик усмехнулся, сощерив зубы.

– Не сегодня. Распри между своими, пока свет здравствует и копит силы, недопустимы. – его ухмылка стала шире. – И все-таки, зачем тебе передали эту резиденцию?

Арей обернулся и прямо посмотрел на горбуна. Его шрам налился кровью, а тьма сгустилась вокруг него – первый меч мрака был на грани бешенства.

– Чтобы я подготовил Мефодия Буслаева к лабиринту. – он усмехнулся. – Ты это хотел услышать, горбун?

Усмешка Лигула стала шире.

– Верно. Подготовить Мефодия Буслаева... И у меня для тебя новости. – Лигул замер, ожидая реакции собеседника. Поняв, что ее не будет, горбун продолжил. – Придворные астрологи облажались. У тебя осталось двадцать три дня.

Край рта Арея дернулся, но больше он никак не показал свое раздражение.

– Не передавил ли тебе горб голову, Лигул? Мефодий должен войти в лабиринт в день своего тринадцатого дня рождения, а до него еще почти год. – мечник был напряжен и тьма, окружившая его живым плащом, взбудоражено клубилась.

Горбун ощерил зубы, смотря на старого врага – он держал себя в руках, но ненависть, пылавшая в нем, была почти материальной.

– В этот раз звезда решила появиться раньше. – он вздохнул. – Или Мефодий пройдет Лабиринт двадцать восьмого апреля, или следующий шанс выпадет только через тридцать тысяч лет.

В зале повисла напряженная тишина.

– Он не готов. Абсолютно, – мечник покачал головой. – Лигул, мальчишка слишком светлый. Он не то что меч Древнира взять в руки не может – он и в резиденции теряет сознание. Даже чтобы просто переучить его на темного мага уйдут месяцы, если не годы.

В приемной повисла тишина. Рот горбуна тихо трясся, а в глазах стояла все усиливающаяся издевательская насмешка.

– Слишком светлый, Арей? – голос Горбуна был таким же безликим, но его лицо выражало собой только превосходство.

Барон напрягся, не понимая причин неожиданного веселья горбуна.

– Да, Лигул. – их взгляды столкнулись – уверенность, переходящая в легкое сомнение у Арея и издевательская усмешка горбуна.

А в следующий миг Лигул расхохотался. Громко и почти искренне, во всю мощь легких и нашедшего на него злого веселья.

– Мефодий – светлый? – горбун снова сорвался на смех. – Арей, Мефодий Буслаев стоит от света настолько далеко, насколько это вообще возможно. Дальше тебя, меня – да даже нас вместе взятых, – он перевел дыхание, и его усмешка стала еще шире. – Впрочем, ты никогда не умел разбираться в людях. Иначе бы не доверил семью Яраату, верно?

Искаженное бешенством лицо Арея дернулось, но все-таки он сумел удержать себя от атаки. Это было бы бессмысленно – Лигул бы все равно успел сбежать.

– Моя семья тебя не касается, – тьма вокруг него буквально кипела, и кого-то слабее Лигула распылило бы на атомы от одного ее прикосновения. Но у горбуна был в дархе как минимум десяток тысяч эйдосов, и бурлящая тьма не могла к нему даже приблизиться. – Проваливай, если это все, что ты хотел сказать.

Лигул усмехнулся.

– Почти. У меня для тебя сюрприз, – в руке горбуна появилась тонкая папка бумаг. – Яраат сбежал, убив охрану.

Лицо мечника изогнулось в гримасе настощей, неподдельной ненависти, и папка Лигула, на которую он мельком взглянул, осыпалась пеплом, обожженная черным пламенем.

В зале повисло молчание.

– Удовольствия после дела, Арей. – горбун усмехнулся. – У тебя есть двадцать три дня чтобы подготовить Буслаева к лабиринту. Это дело не мое и не твое – это дело всего Мрака.

Мечник только покачал головой. Горбун просил о невозможном – и они оба понимали это. Нельзя сделать из человека хотя бы среднего бойца меньше, чем за месяц. Даже для Арея, даже из наследника мрака.

Лигул только покачал головой, и щелкнул пальцами. На столе появился черный футляр, заляпанный кровью. Арей, прищурившись, проверил его на сюрпризы. Ничего – ни отложенных проклятий, ни даже простейших сберегающих чар. Простая коробка из дерева, даже не обшитая тканью. Мечник осторожно прикоснулся к крышке, откинул ее – и тьма, проникшая внутрь, вспыхнула белым пламенем. Арей тут же захлопнул крышку, с уважением взглянув на футляр.

– Не ты ли всего миг назад распинался о том, насколько далек Меф от света? – Арей насмешливо, но слегка недоуменно посмотрел на горбуна.

Лигул усмехнулся.

– Если мальчик сумеет обмануть даже этот меч – он пройдет Лабиринт, – горбун покачал головой и неожиданно сварливо продолжил. – Достать его было тяжело – так постарайся не просрать так же бездарно, как эйдос своей жены.

Вспыхнув, Арей все-таки ударил – но меч только безо всякой пользы вонзился в кресло. Лигула в нем уже не было.

Глава 2

Бескрайнее море кроваво-черной жижи. Мутные багровые небеса, закутанные темной дымкой. Вместо солнца в вышине виднеется громадная черная дыра, из которой вязким потоком изливается грязь. Я тону в кровавой грязи. Она затягивает в себя, словно болото, заливается в горло, не дает даже вдохнуть. Обволакивает пальцы, не дает зацепиться или хотя бы вскрыть себе горло.

Ни ровной поверхности, ни проблеска света. Только кровавая грязь, которая заливается внутрь тела, сжигает изнутри, разъедает, и словно стремится сожрать. Миллиарды голосов, сливающихся единый гул. Визгливый плач умерщвляемых собственными родителями детей, стоны подростков, забитых насмерть в уличных драках, рыдания изнасилованных, а затем убитых девушек, проклятия погибших в бесчисленных войнах мужчин, хриплые вопли стариков, которые больше никому не нужны. Стоны задыхающихся евреев и линчуемых негров, глухое отчаяние сжигаемых философов, ярость убивающих за веру воинов. Голоса шепчут, кричат, молят, на всех языках мира, от давно мертвых шумерского и египетского до наречий, которые войдут в обращение только спустя несколько веков.

Зло – только этим словом можно описать этот мир. Кристаллизованное, дистиллированное, чистейшее зло. То, к чему я пришел. То, что я заслужил. Мир, который я со...

Вздрогнув, я с грохотом рухнул на пол, скатившись с дивана. Сердце просто раскалывалось от боли, горло будто бы все еще было забито кровавой грязью, и каждый вдох давался с трудом. Меня колотило, но не было сил даже чтобы просто встать.

В окнах резиденции было темно – похоже, я провалялся до ночи. Потихоньку, понемногу, становилось легче – сердце уже не билось, как сумасшедшее, а дышать становилось все проще. Я оперся правой рукой на диван и рывком встал, облокотившись на стену. Я выдохнул, прикрыв глаза. Голова гудела, накатывали волны жара, уже ставшие привычными, а ноги почти не чувствовались. И ведь Арей предупреждал, чтобы я даже думать не смел спать в резиденции.

Выдохнув, я все-таки заставил себя двинуться по направлению к двери на улицу. Здесь невозможно отдохнуть – тьма резиденции выпьет все силы, что восстановятся, и прихватят то, что еще осталось. Только сейчас я заметил большую коробку на столе рядом с диваном. Обычно я бы и не подумал что-то трогать в этом месте, но надпись маркером 'Мефодию' намекала, что для этого случая придется сделать исключение.

В свете фонарика предмет оказался не коробкой, а заляпанным кровью футляром. К нему была кинжалом прибита записка. Похоже, Арей прицепил сообщение первым, что попалось под руку. Такс... 'Открывать ТОЛЬКО вне резиденции'. Буквы предупреждающе сверкнули красным, а после этого бумажка рассыпалась пеплом. И не зря – даже в такой мелочи я чувствовал личный отпечаток Арея, давящий даже в таких маленьких количествах. Вздохнув, я закинул футляр на плечо. Кисть правой руки привычно болела – меч, зачарованный неизвестным магом, упорно сопротивлялся при каждом прикосновении, и даже просто держать его в руках было больно.

Дверь резиденции хлопнула за спиной, и я почти сполз по стене, дыша во всю силу легких. Никогда бы не подумал что грязный, затхлый, наполненный выхлопами московский воздух будет казаться сладким и живым. В один миг мне стало легче – пропало постоянное давление мрака. Это ощущалось даже без истинного зрения – цвета словно стали ярче, а звуки – громче.

На улице никого не было – даже для центра Москвы пять утра это рановато. Я перешел на истинное зрение. Да, все правильно – сама резиденция находится неизвестно где, за моей спиной только телепортационная руна. Мрака тут нет – ну, не больше, чем просто в мире. Совсем его нет только в Эдеме, наверное. Значит, условие Арея выполняется.

Крышка футляра легко и почти радостно отошла в сторону, и я увидел содержимое. Прямой меч, примерно на ладонь длиннее ставшего привычным полуторника из белой стали. Полоса на рукояти была сделана из странного золотистого металла, и это было единственным украшением – ни гравировки, ни даже навершения. Но, не смотря на этот минимализм, меч чувствовался завершенным.

Меч будто бы светился в тусклом лунном свете, не просто отражая, но усиливая падающие на него лучи. Я не мог оторвать взгляда – оружие манило, согревало и ободряло одним своим видом. Меч был красив и... Знаком. Смутно, но четко.

Осторожно, нерешительно, я дотронулся до рукояти – и, вместо привычного электрического заряда, в руку влился ровный поток тепла. Кажется, я потерял на миг сознание – чистая, яркая, мягкая и деликатная волна света прокатилась по телу, смывая налипший за проведенное в резиденции время мрак. Впервые за последние... Лет десять, наверное, я чувствовал себя так хорошо – хотелось смеяться, а боль и усталость, скопившиеся в теле, исчезли без следа.

Я рухнул на землю, прижавшись щекой к теплому лезвию. Это было не тем болезненным жаром, что разносился по телу, сопротивляющемуся мраку, но настоящим теплом – ярким, животворящим и мягким. Не способным обжечь – только согреть. Я потерял контроль над собой – и смеялся, окутанный светом. Благодаря этому мечу я впервые за долгое время почувствовал себя живым. В паре метров от входа в резиденцию мрака, на глазах десятков комиссионеров.

Я почувствовал на себе жесткий, задумчивый взгляд. Арей стоял в десятке шагов от меня, прищурившись. Свет меча жег его глаза, заставляя смотреть в мое отражение в окне, а не прямо. Меч, словно живой, напрягся в моих руках – он знал свои цели, и умел их поражать.

– Все-таки этот меч тебя признал... – голос мечника был странным. В нем смешивалось сожаление и что-то еще, смутное, странное и знакомое.

Я внимательно посмотрел на стража. В его руках не было меча, но, судя по позе, он мог появиться в любой миг. И я чувствовал, уже не понимаю, сам или через меч, но мне не победить в этом бою. Арей размажет меня по улице парой движений, и не важно, чем я буду вооружен.

– Этот меч из Эдема, верно? – не могло что-то подобное быть создано в человеческом мире. Даже просто держа его в руках я меняюсь – давление тьмы, которое излучал Арей, исчезло. Он оставался все той же непреодолимой силой, но не было больше ужаса – только разумное опасение. – Что стало с его хозяином?

Вряд ли меч света достался мраку без боя. Но... Я не чувствовал в мече горечи или боли. Он грел руки, и ощущался словно старый друг после долгой разлуки, но никак не снятый с трупа трофей.

Арей молчал, смотря на меня. Его глаза слезились, и хотя он явно пытался разглядеть меч внимательнее, у него не выходило.

– Если ты спрашиваешь, отобрали ли его у него – нет, – мечник покачал головой. – А если хочешь узнать о прежнем обладателе – ищи сам.

Голос мечника был странно пуст – он словно бы был не здесь. Стоп. Я наконец понял, что он чувствует – ностальгию. Он ведь действительно смотрит сейчас не столько на меня, сколько на бывшего обладателя меча. И судя по его лицу – они были достаточно близки.

– И что теперь? – наследник мрака с мечом света – это даже звучало как оксюморон. – В следующий раз мне меч выдадут перед храмом?

Даже одна мысль о том, чтобы разжать руку отдавалась ноющей болью в груди. А уж передать меч темным... Нет. Это не то, на что я готов пойти, даже если придется умереть прямо здесь. Жизнь в резиденции без защиты от мрака куда хуже смерти с ней.

Арей только усмехнулся.

– Нет, Мефодий. Отобрать у тебя этот меч не сможет никто – разве что снимут с трупа, – он вздохнул. – Или если ты сам от него откажешься.

Повисла тишина. Даже одна мысль о том, чтобы поступить так, казалась бредом.

– Почему мрак отдал мне его? – это было странным. Я ведь начал ломаться – еще месяца три в резиденции, и у меня кончились бы силы сопротивляться мраку. Хотя, я бы сбежал раньше, и пусть бы меня прирезали.

Арей вздохнул.

– Планы изменились. Ты должен пройти Лабиринт через двадцать три дня, – он не шутил.

Я выдохнул – это было ударом. Должно быть, мрак действительно отчаялся, раз пошел на такое. Хотя... Может они не верили, что я смогу принять меч света?