Текст книги "Влюблён до смерти (СИ)"

Автор книги: Анна Жнец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

Ударить женщину, даже если она сама об этом просит, – немыслимо!

– Но ведь ты сам прислал мне эту коробку с инструкциями.

– Какими инструкциями? – голова разболелась ещё сильнее.

Только этого ему не хватало – чужих извращённых желаний.

– Инструкциями. Записки, которые ты присылаешь мне перед каждой встречей и в которых подробно указываешь, какими способами я должна тебя удовлетворять.

– Что? Какие записки? О чём ты говоришь?

Эстер протянула ему сложенный пополам лист бумаги. Молох с трепетом его развернул: свой почерк он узнал сразу.

– Что это? Я не посылал тебе никаких записок, я…

И тут он вспомнил, как Эстер впервые пришла к нему в кабинет и опустилась на колени. Как зажималась всякий раз, когда он её касался. Как избегала поцелуев и отводила взгляд. Вспомнил её нелогичное поведение и непонятные фразы. И своё замешательство.

Неужели…

– Ты не хотела, – прошептал он глухо.

О Тьма, скажи, что это не так!  Что он ошибся, неправильно понял! Накрутил себя без повода.

– Не хотела всего этого?

«Не хотела… меня?»

Эстер скривилась. Всё это время он смотрел на неё сквозь призму самообмана, а теперь словно прозрел. Не было в её глазах ни страсти, ни нежности. Не было. Ни тогда, ни сейчас.

– Как можно хотеть такое? – ответила она, и её рот дёрнулся в брезгливой гримасе.

Молох попятился. Его словно ударили. Размазали об стенку, как насекомое. Швырнули под колёса грузовика.

Получается, он её принуждал? Заставлял делать то, что ей было противно? Он почувствовал слабость, непреодолимое желание на что-нибудь опереться.

– Почему же ты соглашалась? Почему не швырнула чёртову записку мне в лицо?

Губы Эстер задрожали, и она отвернулась, обхватив себя руками.

– Не надоело меня мучить? К чему эти игры?

– Какие игры? Я не знаю, откуда взялись записки. Я их не писал.

– Не писал? Это твой почерк!

Молох развернул бумагу – не заметил, как смял её в кулаке, – и снова пробежался взглядом по строчкам. Мерзость! Самая настоящая. И Эстер думала, что эту гадость ей посылает он. О боги!

–  Почерк ничего не стоит подделать магией.

Молох тяжело рухнул в кресло и закрыл лицо руками.

Каким грязным извращенцем, должно быть, представляла его любовница.

– Я выясню, кто это делал.

О да, он найдёт подонка и не оставит от него мокрого места. Оторвёт голову и сыграет ею в футбол.

– Мне так жаль.

Удовольствие тоже было наигранным? А стоны? Всё было притворством от начала и до конца? Пока он наслаждался близостью, Эстер... терпела?  Справлялась с отвращением? А что если своей страстью, своей несдержанностью он причинял ей боль? Этого он не вынесет. Просто не переживёт.

Эстер стояла, обнимая себя за плечи, и смотрела в пол.

– Значит… я могла не спать с тобой?

Молох вскинул голову. Вцепился в край стола так, что дерево затрещало.

– Я могла с тобой не спать? И мне бы ничего за это не было?

– А что могло за это быть?

Бездна! Он насильник! В самом страшном сне Молох не мог вообразить худшего сценария. Захотелось побиться головой об стену.

Эстер плакала. Слёзы текли и текли по её щекам.

Инстинктивно Молох потянулся к ней, чтобы успокоить, но любимая отшатнулась, посмотрела волком, и он снова обречённо упал за стол.

Она его не хочет. Никогда не хотела. Близость с ним была ей противна.

Руки задрожали.

Всё это время… Всё это время он её насиловал. Любимую женщину!

– Ты думала.... думала, что я тебя шантажирую?

Конечно. Всё складывается: она пришла к нему после того задания в больнице, закончившегося полным кошмаром. И привели её к Молоху не высокие чувства и даже не желание физического контакта, а безысходность и страх. Каким же монстром она его считала. Каким скотом.

Прижать бы её к груди, объяснить, утешить, но кому нужны его извинения, да и руки лучше держать при себе.

О, Эстер. Как теперь всё исправить? Как?

– Так это правда? Я могла не спать с тобой? Все эти шарики, совокупления на столе… – она всхлипнула и закрыла лицо ладонями.

Совокупления…

То, что он считал выражением чувств и про себя называл любовью, для неё было совокуплением. Неприятной обязанностью.

– Я никогда не опустился бы до насилия.

Он убьёт того, кто присылал им эти записки! Уничтожит. Разорвёт голыми руками!

– Эстер?

Она помотала головой, не отрывая ладоней от лица. Плечи её подрагивали.

Он всё исправит. Всё исправит. Теперь, когда правда открылась и Молох получил объяснение её странному поведению, он найдёт способ сблизиться, завоевать любовь. Заслужить доверие. Он…

– Я пойду, – Эстер метнулась к дверь.

– Постой! Может быть…

Поздно. Эхо разносило по коридору удаляющийся звук бега.

Глава 32

Он дал ей время. Честно выжидал неделю и каждую грёбаную секунду надеялся, что Эстер захочет обсудить случившееся, а потом не вытерпел – подошёл сам. Выловил её в коридоре после вечерней смены.

– Нам надо поговорить.

Любимая нехотя остановилась и шагнула назад, строго выдерживая между ними дистанцию. Она избегала его. Передавала отчёты через напарника, резко меняла маршрут, если им грозило столкнуться в одном из бесчисленных коридоров Крепости, спешно сворачивала завтрак, заметив Молоха в дверях столовой. А сейчас, когда он отрезал ей пути к отступлению, избегала смотреть в глаза. Застыла статуей, накручивая на палец вылезшую из рукава чёрную нитку.

Молох не знал, с чего начать этот мучительный разговор. Понятия не имел, что и как следует говорить. Никогда не выяснял отношения – не было у него такого опыта, по крайней мере, в тот период жизни, до которого могла дотянуться память.

– Я виноват.

Он действительно испытывал вину. Обострённое чувство ответственности – то, на чём так часто и с удовольствием играл Росс, знавший о привычке брата по поводу и без посыпать голову пеплом.

– Я должен был догадаться, что...

Эстер подняла руку в жесте, который однозначно определялся как призыв к молчанию.

– Не надо.

Но они и так непозволительно долго откладывали разговор.

Молох задавил рвущийся наружу поток бессмысленных извинений и попытался подобрать правильные слова.

– Я понимаю, мы начали отношения не с того, но, пожалуйста, дай мне шанс всё исправить. Может быть, мы поужинаем сегодня вместе?

– Молох, – Эстер длинно выдохнула и посмотрела ему в глаза. – Я не хочу ничего исправлять. Не хочу с тобой ужинать, не хочу ходить на свидания. Всё, о чём я мечтаю, – забыть случившееся, как кошмарный сон. Я понимаю: ты не виноват, – но видеть тебя, общаться с тобой выше моих сил. Прости.

И она сбежала. Сбежала, как в прошлый раз, когда оставила его наедине с открытой коробкой и её омерзительным содержимым. Бессильный что-либо сделать, Молох смотрел ей вслед: Эстер шла, ускоряя и ускоряя шаг, пока не исчезла за поворотом, и осталось только слушать затихающий стук каблуков по гранитному полу.

Он не мог её потерять. Не мог вернуться к прежнему полумёртвому состоянию. А потому не сдастся. Сделает всё от него зависящее, чтобы поймать ускользающее из рук волшебство, снова ощутить под ладонью биение чужого драгоценного сердца, зажечь радость в любимых глазах и увидеть в них, счастливых, своё отражение, отголоски ответного чувства. Он это сделает. Из кожи вон вылезет,  но найдёт способ. Годы одиночества научили его быть терпеливым.

– Браво, братец!

Дверь веками пустовавшего кабинета была распахнута. На пороге, облокотившись плечом о косяк, стоял Росс и оглушал коридор громким хлопком ладоней. В ярком свете галогеновых ламп сверкали стёклами зелёные очки, надетые на голову.

– Что ты здесь делаешь? – скривился Молох.

Росс, переставший издевательски аплодировать, растянул губы в улыбке.

– Подслушиваю, – честно признался он. – Жду, когда ты сложишь два и два, и логическая цепочка приведёт тебя к таинственному отправителю записок.

Молох дёрнулся.

– Эстер тебе рассказала?

Он пытался. Неделю бился над злополучным текстом, стараясь определить магический почерк. Бесполезно. Кем бы ни был их полоумный шутник, следы он заметал мастерски.

Росс стряхнул с рукава несуществующую пылинку.

– Эстер ничего мне не говорила. Думай, братец. Пораскинь мозгами.

Росс ухмылялся. Выстукивал по дверному косяку ритм, раздражающий, заставляющий нервничать. Зелёные стёкла очков на голове сверкали. Пёстрая оранжевая рубашка резала взгляд. Улыбка становилась всё шире, всё насмешливее. Уже и не улыбка вовсе – оскал. А в глазах – ожидание, почти крик.

Ну же, братец! Ну же!

Два и два сложились. Логическая цепочка раскрутилась и привела Молоха к пониманию. А его руки – к чужой шее.

– Ты!

Глава 33

Он втолкнул Росса в пустой кабинет и захлопнул дверь. Прижал брата к стене рядом с пыльным, заставленным коробками стеллажом и пару раз со злостью тряхнул.

– Зачем ты это делал?

Росс смеялся, а когда замолкал, растягивал губы так, словно хотел завязать на затылке бантиком. Но в глазах не отражалось и доли веселья.

– Почему? Ответь, почему? Почему ты так меня ненавидишь?

Затрещала, порвавшись, ткань. Молох сжал кулаки, и оранжевый хлопок под его пальцами начал расползаться.

– Ненавижу? – Под ногой хрустнула линза упавших на пол очков. – О нет. Нет. Я разбудил тебя, спящая красавица. Превратил деревянного мальчика в настоящего человека.

Зарычав, Молох вбил Росса в стену.

– Ты хоть понимаешь, что натворил? Понимаешь?

Сходя с ума, теряя контроль, он сжимал и сжимал руки на его горле. И не мог заставить себя остановиться. Не мог понять, зачем вообще надо останавливаться.

– Убй… убьёшь мен-ня не узн-най… шь прав… ду про… Эс… р, – прохрипел Росс.

Что?

– Эстер. Не… узн… шь. Кто… она… такая.

С трудом Молох заставил себя разжать пальцы, и Росс, закашлявшись, сполз по стене на пол.

– Говори.

Вопреки ожиданиям, брат не кинулся выполнять приказ. Развалился у ног и хитро посмотрел снизу вверх, прикрыв глаз и растирая покрасневшее горло.

– Говори, – повторил Молох. – Что тебе известно об Эстер?

– Что известно? Всё.

Молох шумно выдохнул и отчётливо ощутил, как натягивается кожа на скулах.

– Помнишь Алую?

В ушах оглушительно завыла сирена, и разум затопил красный свет. Усилием воли Молох заставил сигнализацию в голове затихнуть.

– Помню, – во рту пересохло, Молох тяжело сглотнул.

Давно, ещё до того, как Росс начал убивать и поверг миры в хаос, в Крепость, считавшуюся неприступной,  проникла ведьма. Могущественная колдунья, мечтающая стать одной из них. Совет её отверг, а Росс… Росс всегда знал, как обратить чужие ошибки себе на пользу.

– События повторяются, брат. События повторяются.

Как они могли забыть?

Единственным способом остановить конец света, устроенный Россом, была временная петля. Они открыли портал и ушли в прошлое. Родились заново и с тех пор старались избегать старых ошибок, держали опасного маньяка в узде, но предусмотреть всё не смогли.

– Эстер это... Алая? – Молох упёрся ладонью в стену, а затем обессиленно прижался к ней лбом.

– Танатос был прав: никакая она не жница, Смерть не назначала её своей служанкой. Это сделал я. Я! А хочешь знать, как?

* * *

– Это то, что я думаю? – Росс кивнул на гору пакетов, сваленных на полу смотровой площадки маяка и опёртых о стену.

Налетевший ветер растрепал волосы. На лицо упали первые капли дождя.

– Да, одежда. Чёрная и одинаковая, как ты и говорил.

Росс кивнул:

– Развешу в шкафу в твоей новой спальне.

Потянувшись, он взял в ладони её лицо и погладил большими пальцами скулы. Чем дольше он смотрел – пристально и оценивающе, а потом нежно и печально – тем быстрее и сильнее стучало сердце, болезненнее кололо под рёбрами.  Наклонившись, Росс коснулся губами уголка её рта. Трепетно, будто сомневаясь, стоит ли это делать, или давая возможность увернуться, избежать ласки, и Алая сама не знала, чего внутри больше – страха или предвкушения? Хочет она, чтобы Росс продолжил или чтобы остановился?

– Ты покрасила волосы, – шепнул он в губы.

– Изменила магически, – каждое слово превращалось в прикосновение, в лёгкий поцелуй. Росс смотрел, не отводил взгляд. И его глаза, зелёные и серьёзные,  заслоняли мир.

– Идеально.

Небеса развёрзлись, и дождь хлынул потоком. Миг – и одежда отяжелела. 

Они застыли на тонкой грани, словно балансировали на краю пропасти: качнись Росс вперёд – и прикосновение перерастёт в настоящий поцелуй, отодвинься – и волшебство исчезнет. Сомневаясь, Алая упёрлась ладонью ему в грудь, но… привстала на цыпочки и выгнула шею.

– Коса?

– Уже ждёт тебя в шкафчике.

– Совет…

– …стадо баранов.

Руки крепче сомкнулись на талии. Ограждение смотровой площадки врезалось в поясницу. Алая задержала дыхание, но Росс не стал её целовать – прижался щекой к щеке, провёл носом от яремной впадины до виска  и шепнул на ухо:

– Остался один момент.

Перед глазами возник прибор – узкий, вертикальный цилиндр с прорезью на конце. И её ослепила белая вспышка.

* * *

– Я стёр ей память.

– Ты… стёр ей…  память?

– А потом сбросил Алую со смотровой площадки маяка. Она разбилась о камни.

– Что? Что ты…сделал?

Росс сидел на полу и смотрел снизу-вверх, довольный собой и произведённым эффектом.

– Сбросил. С тридцатиметровой высоты. Прямо на землю. Шмяк.

Молох покачал головой.

Росс лгал. Всегда лгал. А значит, и сейчас...

– Эстер – неприкаянная душа.

«Непри…»

– Неприкаянная душа. Полтергейст. Красный код, если быть точным. Я дождался, пока её душа выберется из тела…

Молох попятился, качая головой, словно глиняный болванчик.

– ...отвёл её в Крепость...

Нет.

– ...уложил в постель…

Скажи, что это неправда!

– ...и снова стёр память.

О Смерть...

– Души в Верхнем мире материальны. А что касается Земли... Эстер не знала, что мертва, – никто не знал – поэтому и в нижних мирах она казалась такой живой. Всё дело в восприятии, братец. Мы видим то, чего ожидаем.

«То, чего ожидаем…»

Молох поднял руку и ослабил узел галстука, расстегнул две верхние пуговицы рубашки: воздуха не хватало.

– Если бы Эстер погибла в Верхнем мире, то стала бы пифией. – Он искал зацепку, чёртову грёбаную зацепку, чтобы доказать: Росс лжёт. Его Эстер не могла быть неприкаянной душой! Нет! Он вспоминал вкус её губ, сладость объятий, влажность и жар сокровенных мест. Не мог он спать с призраком! Влюбиться в неприкаянную душу – душу, которую отправят на перерождение сразу же, как правда раскроется.

– А кто сказал, что она погибла в Верхнем мире?

– Но маяк… – Молох посмотрел в окно, в сторону каменного острова, и на мгновение его ослепил свет вращающегося фонаря.

– А во всей вселенной только один маяк? Я телепортировал нас на вполне земной.

– Ты не можешь телепортироваться. И покидать Крепость не можешь. Мы забрали у тебя магию.

 – Не всю. Алая вернула мне часть. Её хватает на несколько заклинаний в день в зависимости от сложности. Пока я способен покидать Крепость не дольше, чем на час. Ваш поводок из заклинаний тянет меня обратно.

Молох прикрыл глаза.

– Ты не мог провести постороннего в Крепость. Защитное поле…

– …в последнее время барахлит, не замечал? Не задумывался почему? Я взломал главный компьютер и изменил коды доступа: включил в список обитателей Крепости Алую. А знаешь что? У тебя же с собой блокнот? Проверь. Введи имя и узнаешь судьбу.

Дрожащими руками Молох достал из воздушного кармана блокнот – аналог человеческого планшета – и открыл на первой странице. Тысячи лет он служил Великой, чего только ни повидал: был на войне, слышал, как взрываются бомбы, дышал пеплом извергающихся вулканов, наблюдал, как убийственная морская волна сметает с лица земли жилые кварталы, целые мегаполисы, и  сам бросался в пучину – ловить обезумевших от паники и страха клиентов. Разве осталось что-то, способное его напугать? Его, бога смерти. Но вот он смотрел на белый бумажный лист и уже вторую минуту не мог заставить себя коснуться его кончиком стилуса. Вывести имя. Четыре буквы.

– Тебе помочь?

Молох стиснул зубы и начал писать. Секунду запрос обрабатывался, а потом открылась электронная версия дневника.  Ведьма действительно должна была появиться в Крепости – так говорилось в книге судьбы. Но ничего из описанного дальше не произошло, а значит, Алую кто-то перехватил, и события начали развиваться по другому, неведомому сценарию.

Но ведь это не значит, что Алая и есть Эстер. Это, проклятые бесы, ничего не доказывает!

Но тогда где она? Где красноволосая ведьма, которую, если верить дневнику, они должны были схватить и приволочь в зал совещаний?

– Я знал, что ты к ней привяжешься, – продолжил Росс. – Дама в беде – твой любимый типаж. Нравится чувствовать себя защитником, верно? Ты как та мамаша, которая тем сильнее любит ребёнка, чем больше тот доставляет проблем. Поэтому я заколдовал косу…

– Коса!

Вот оно, противоречие! Нестыковка. Неувязка в кажущемся гладким повествовании. И Молох ухватился за неё, словно клиент жнеца за спасательный круг.

– Когда в Крепости появляется новичок, в пустом шкафчике хранилища материализуется новая коса. У Эстер была коса! Откуда она у неё?

– Это моя коса.

Взглянув в растерянное лицо Молоха, Росс расхохотался.

– Мы же конфисковали твою косу…

– Ага. Ту косу, которую  накануне я купил в магазине смертных. Обычную человеческую косу. А настоящую я вовремя успел спрятать в воздушном кармане, ещё до того, как меня лишили магии. Позже Алая вернула мне доступ к пространственному хранилищу, я извлёк из него косу, заколдовал и поместил в пустой шкафчик в оружейной.

– В тот день, когда заменял приболевшего Неда.

– Удачно он отравился, правда?

Тело будто разом лишилось костей – всех до единой. Колени обмякли. В приступе слабости Молох вцепился в дверную ручку.

Эстер – призрак, неприкаянная душа. И ей не место в Крепости. Не место, но…

– Зачем? Чего ты добиваешься?

Причина. У любого поступка должна быть причина. Тем более, если дело касается его брата. Каким бы безумцем ни казался Росс, у него всегда был план. Конкретная цель.

И тут Молох понял. Как если бы из глубины океана выступила нижняя часть айсберга, ранее скрытая водой. План Росса нарисовался в голове отчётливо и ясно, словно его тезисами изложили на бумаге.

– Ты…

– Хочу чтобы ты выполнил своё обещание. Снял кандалы.

– Иначе...

– ...Танатос узнает, кто такая Эстер, и её отправят в Орден Искупления, а потом…

– ...она переродится в новом теле, и я больше никогда её не увижу.

– Бинго!

Всё просто. Молох сполз по двери на пол и накрыл голову руками.

Эстер должна уйти. Должна уйти. Должна продолжить круговорот перевоплощений. Это будет правильно. Лучше для неё самой. Хороший жнец уже бежал бы докладывать обо всём Совету. Но он… не хороший жнец. Он тот, кто увяз в личном по самую макушку.

И теперь его принципы испытывают на прочность.

– Думай, братец. Выбор у тебя непростой: отпустить на свободу маньяка или навсегда лишиться любимой.

Молох сжал волосы в кулаках.

Он в ловушке. В ловушке.

Снова Росс обвёл его вокруг пальца. Брат приблизился и навис над ним тенью неприемлемого  морального выбора.

– Вы с Алой созданы друг для друга. Она, хоть и сильная ведьма, но из той редкой породы женщин, которым жизненно необходим покровитель. Давай, соглашайся! Будешь её опекать, как когда-то пытался опекать меня, с той лишь разницей, что ей это, скорее всего, понравится.

– Это…

– Верно – сделка с собственной совестью. Что тебе дороже: благополучие мира или одной-единственной женщины? Помнится, ты говорил, что каждый должен оставаться на своём месте. Место Алой в бараках Ордена. Не с тобой. Но почему бы не наплевать на глупые правила?

– Нет, – тихо сказал он, и лицо Росса вытянулось почти комично,  вот только Молоху было не до смеха. И он продолжил: – это выбор между благополучием мира и моим собственным. Интересы Эстер здесь ни при чём.

– Так насколько же ты эгоист, братец?

Молох потянулся и накрыл ладонями светящиеся татуировки на щиколотках Росса – сделал свой выбор.

Глава 34

Пожалуй, с самого начала я знала, во всяком случае догадывалась, что задание, подобное этому, не закончится хорошо. Но то, что дело примет оборот настолько скверный, предположить не могла. Не берусь судить, о чём думал Танатос, отправляя едва оперившегося птенца в гущу событий, но то, что руководствовался он не здравым смыслом, – неоспоримый факт.

Ник, разлучённый со мной, сейчас, вероятно, блаженствовал в оружейной – было его дежурство, – и я ему искренне завидовала.

Застыв на вершине горы, я в полуобмороке смотрела, как вода встаёт тёмной стеной и несётся на город. Слышался звук, похожий на отдалённый гром. С каждой секундой гул нарастал, делался страшнее, объёмнее. Теперь он напоминал грохот железнодорожного состава, идущего на полной скорости. В нём чудились стекольный звон и треск крошащегося бетона.

Океан ревел, поднимался на дыбы. Сорокаметровая волна сложила небоскрёбы вдоль берега, словно костяшки домино, поставленные на рёбра. Люди бежали, кричали. Жадные языки цунами растекались по руинам улиц потоками мусора. Несли, сталкивая друг с другом, доски, обломки заборов, лодки, машины, деревянные хибарки, снятые с фундаментов. Я смотрела на плывущую внизу между остовами домов свалку и понимала, насколько не готова покинуть безопасное место на возвышении. О том, чтобы приступить к своим непосредственным обязанностям, не шло и речи. Но назойливые часы на руке тикали, подгоняли.

Я богиня смерти. Я должна.

Мои более опытные коллеги восхищали бесстрашием. Мужчины в чёрных костюмах и с косами наперевес храбро перепрыгивали с машины на машину, с лодки на лодку в стремительной реке развалин человеческих жизней.

Собравшись с духом, я достала из воздушного кармана дневник – сегодня у меня был только один клиент – и с ужасом вчиталась в рукописные строчки. Танатос вне всяких сомнений задумал меня угробить. Иного объяснения его поступку не находилось. Моё задание было невыполнимым. Возможно, Молох или те суровые мужчины, что решительно размахивали косами в затопленном городе, и справились бы, но не я. Точно не я!

У меня тряслись руки и подгибались колени. Я была на грани того, чтобы наплевать на задание и вернуться в Крепость, так и не испытав свои силы. В конце концов, стихийное бедствие – не то, что по зубам новичку. Отправить меня сюда со стороны Танатоса было некомпетентно.

До События оставалось пять минут три секунды. Я сверилась с часами. С горизонта надвигались две белые полосы – новые волны, призванные уничтожить то немногое, что сохранили предыдущие. По океану словно мчался табун снежных лошадей, поднимавших исполинские брызги. А на пути стоял чудом уцелевший дом. Уцелевший пока.

Люди высыпали на плоскую крышу в надежде на крепкие стены своего жилища и милость богов. Покинуть убежище-ловушку они не могли хотя бы потому, что за пределами их замкнутого бетонного мирка царил хаос. Дороги исчезли под водой. Их заменили реки мусора и деревянных обломков. Несчастным на крыше оставалось только молиться, но я-то знала: время пришло. Списки погибших давно составлены, заверены и отправлены в канцелярию Пустоши. На каждом документе подпись главы Совета. В каждом дневнике – чёрным по белому конкретная дата смерти.

Я бы хотела сказать этим людям, что бояться нечего: то, что им кажется концом, на самом деле начало. Но давайте на-чистоту: как я могла кого-то утешить, если от страха сама едва держалась на ногах?

Надо было наступить на горло собственной гордости и отправиться за помощью к Молоху: он  бы не позволил включить в группу профессионалов неопытного новичка. Но неприязнь оказалась сильнее, и вот я здесь, жалкая, слабая, в шаге от позорной истерики.

А ведь начальник всегда стремился меня защитить, уберечь. Если бы наши отношения развивались иначе... Теперь же, когда я смотрела на Молоха, меня как цунами захлёстывали болезненные воспоминания. Я снова переживала гадливость, страх, тошнотворную беспомощность. Каким бы честным, добрым, благородным ни был Молох на самом деле, я подсознательно продолжала видеть в нём насильника.

Но сейчас, в эту секунду, мне отчаянно захотелось, чтобы он оказался рядом.

Среди далёких, мельтешащих на крыше фигурок я отыскала взглядом своего клиента и приготовилась телепортироваться. Когда волна ударит, я должна быть поблизости. Кахья – так зовут мужчину – умрёт, захлебнувшись под плитами рухнувшего здания. Чтобы освободить душу, мне придётся за ней нырнуть.

Я крепко вцепилась в рукоятку косы. Кожаный ремешок часов плотно обхватывал запястье, металлический корпус холодил кожу. Я готовилась ощутить вибрацию.

«Не получится. У меня не получится. Ничего не выйдет».

И вот океанская пучина смела, поглотила последний  дом. Ныряя за клиентом в омут брызг и камней, я инстинктивно задержала дыхание – привычка из прошлой, человеческой жизни. До последнего меня не покидала надежда, что каким-то чудесным образом дело окажется проще, чем я себе представляю, но стоило погрузиться под воду – под ледяную, кишащую балками и кирпичами воду, и пришло понимание: всё в сотни, в тысячи раз тяжелее.

Клиента я потеряла в первую же секунду: его, вероятно, подхватило волной и утащило на глубину. Металлический корпус часов вибрировал, требовал освободить душу из оков тела, но Кахья исчез, искать его было бесполезно. Самой бы выбраться из загребущих лап океана!

Проклятье!

Волосы облепили лицо. Вода залила нос и уши. Коса и мокрый, отяжелевший костюм мешали сопротивляться течению. Из богини смерти я вдруг превратилась в щепку, подхваченную быстриной. В бока и плечи острыми краями впивался проплывающий мимо хлам. Ежесекундно меня что-то кололо, болезненно задевало, царапало. А один раз приложило по голове так сильно, что, будь я человеком, лишилась бы чувств.

Надо признать: дело провалено – и выбираться.

Но телепортироваться на сушу не получилось: паника сдавила горло и мешала сосредоточиться. Я скинула туфли, тянувшие меня на дно, и вцепилась в ствол дерева, поваленного волной.

Сложно представить, что жнец способен захлебнуться. Тем не менее я вспомнила все леденящие кровь истории о богах, погребённых под руинами зданий, истерзанных торнадо, оглушённых взрывами и ожидающих помощи часами. В моменты, когда магия отказывала, мы понимали, что не так неуязвимы, как привыкли считать.

И разумеется, такой момент наступил и для меня.

Вцепившись в бревно, я повернула голову: жнецы – мужчины в чёрных костюмах – мелькали тенями. Ни одному не было до меня дела. Ещё бы – у всех поминутный график, у каждого по двадцать клиентов, не то, что у некоторых.

«Соберись! Возьми себя в руки. Ну давай же! Вон гора. Представь её хорошенько и телепортируйся».

Я напрягла все чувства. Сосредоточилась до боли в висках. Представила гору во всех подробностях… и взвыла от очередной неудачи.

Что же делать?

Зубы стучали от холода, ноги не слушались, пальцы соскальзывали с влажной коры. Я не могла плыть, не могла позвать на помощь. И только думала о Молохе как о единственном возможном источнике спасения.

О Молохе. Надёжном, как скала. Великодушном, как христианский бог. Умеющим найти выход из любой ситуации.

Мужчине, который меня любил.

Который всегда был рядом.

Который...

Снова оказался в нужном месте в нужное время.

Сильные руки подхватили меня под мышки и выдернули из воды.

* * *

Молох накинул мне на плечи полотенце – видимо, как аналог успокоительного пледа, что выдают потерпевшим. Я решила так, ибо была абсолютно сухой: как ни крути, магия – штука полезная.

– Танатос говорит, что произошла ошибка. Дневники перепутали. На задание должны были отправить Корстака.

– Ты ему веришь?

В руки мне сунули кружку горячего чая. Я сидела в кабинете начальника с белым полотенцем на плечах – сидела на том самом диване, который ещё утром неистово ненавидела, и чувствовала себя свободной от неприятных воспоминаний.

– Верю, – ответил Молох. – Сейчас Совету не до мелких пакостей. В Крепости переполох: Росс ушёл.

– Росс ушёл? – я разом забыла про все свои беды.

– Уже три дня как. Впрочем, многие его отсутствия не заметили до сих пор.

Сгорбившись, я провела пальцем по экспрессивной надписи на кружке. Росс был моим другом. Не сказать, что близким, но единственным на моей дырявой памяти. Получается, я его больше не увижу?

Интересно, Молох будет скучать по брату?

– Пей. Я бы предложил добавить пару капель коньяка, но, думаю, лучше не стоит.

Я усмехнулась.

Как он изменился! Когда мы встретились впервые, Молох казался бездушным компьютером в оболочке из живой плоти, а теперь он даже пытался шутить. Надо же!

Неожиданно для себя я чихнула, чуть не расплескав чай.

– Всё в порядке?

Уютный свет настольной лампы, тепло накинутого на плечи полотенца, мягкость во взгляде Молоха и общая атмосфера расслабленности, а может, пережитый недавно стресс – что-то из этого заставило меня разоткровенничаться:

– Ненавижу свою работу! Не хочу быть богиней смерти.

– А раньше это было твоей мечтой, – вздохнул он.

Что?

– Подожди. Ты… Откуда ты… Ты знаешь, кем я была в прошлой жизни? Что тебе известно?

Половина содержимого кружки всё-таки оказалась на полу.

Чёрт!

Молох опустился передо мной на корточки и, поколебавшись, накрыл ладонями мои руки.

– Я не хотел тебе рассказывать. Я, – он запнулся, и мне стало не по себе, очень-очень не по себе. Захотелось зажать ему рот и попросить притвориться, будто никакого разговора не было.

В самом ли деле мне необходимо знать правду?

Молох опустил голову. Тёмные брови сошлись на переносице, заломились под болезненным углом.

– Я всегда считал, что любовь – это забота, – сказал он глухо. – Но иногда моя забота выливалась в то, что я начинал навязывать свою волю. Указывать, как лучше. Но… Откуда я знаю, как кому лучше?

Я не понимала, к чему он клонит.

– Тебе здесь не нравится, – Молох нежно погладил мою ладонь большим пальцем. – Как бы мне хотелось привязать тебя к себе и не отпускать ни на шаг! Но любовь – это не когда ты слепо потакаешь своим желаниям, а когда жертвуешь ими ради другого человека. Знаешь, я просто расскажу тебе правду и буду надеяться, что последствия моего решения меня не убьют.

И он рассказал.

Глава 35

Теперь, когда я смотрела на Молоха, мне казалось, что в тёмной комнате я тянусь к выключателю настольной лампы и вот-вот зажгу свет. Но этого было недостаточно – ещё недостаточно, – чтобы превратить временный привал в конечную остановку. И я открыла дверь в кабинет Танатоса.

– Мне надо вам кое-что рассказать.

Магические ожоги на лице главы Совета преобразились в паутину белых рубцов. Взгляд жёлтых глаз проникал в самую душу, выворачивал наизнанку. Выслушав меня, Танатос устало потёр висок.

– Это же была твоя мечта – стать богиней смерти. Что изменилось?

– Ничего. Я просто узнала, каково быть жницей на самом деле.

За круглым окном шумели волны, кричали чайки – впервые за последние несколько месяцев. На краю стола, в стеклянной пепельнице, тлела сигарета. Заметив, куда обращён мой взгляд, Танатос хмыкнул и спрятал обличающую улику в стол.