Текст книги "Одна ночь и вся жизнь (СИ)"

Автор книги: Анна Жилло

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

9.

Вот же блядь…

Я вертела гребаный тест и так, и эдак, словно пыталась стряхнуть вторую полоску, но она от этого стала только ярче. Наверно, чтобы поиздеваться.

– Ир, ты там живая?

– Не знаю, – буркнула я, выходя из туалета. – Не уверена.

– Что случилось?

Вместо ответа сунула ему под нос полосатую картонку.

– Ирка!

Он сгреб меня в охапку, целуя куда попало. Счастливый, как мальчишка, которому подарили… от чего там мальчишек прет? Футбольный мяч, хоккейную клюшку, игровую приставку? Никогда не интересовалась. Ни один из двух моих мужей детей не хотел. То есть они, вроде, хотели, но только в теории – когда-нибудь потом, попозже. Мои задержки пугали их сильнее, чем меня. От Дарьялова я такой реакции никак не ожидала. О возможных детях мы вообще не говорили. Да и чего о них говорить, если замуж за него я не собиралась? Понимала, конечно, что даже у очень защищенного секса может приключиться такая побочка, но кто всерьез верит в такое, пока не свалится на башку?

Я прекрасно знала, как это получилось. И когда.

В тот самый вечер. На столе. С лимончиком.

До этого я почти год принимала таблетки. В тот день, когда ушла, как раз начались месячные. Собиралась купить новую упаковку, но стало не до того. Да и зачем? А через две недели не вспомнила, потому что уже отвыкла беспокоиться о предохранении. И, опять же, было не до того. До того стало на следующий день, когда посчитала на пальцах дни и пришла в ужас. Но все-таки до последнего надеялась, что обойдется.

Не обошлось…

– Ира?

Дарьялов наконец вынырнул из ничем не замутненного счастья, посмотрел на меня, и мое лицо ему не понравилось. Язык не повернулся сказать, что не хочу.

Да, собственно, так ли уж и не хочу? Я-то боялась, что его эта новость не обрадует, а он вдруг на седьмом небе. Когда рожать-то еще? На минуточку, тридцать шесть годиков натикало.

– Дарьялов, все в порядке, – улыбнулась, даже вполне натурально. – Мне просто страшно.

Мне и правда было страшно. Очень-очень.

– Дочку хочу, – он аж помолодел лет на десять. – И чтобы тоже Ирочка.

– Господи! – я зажмурилась. – Зачем тебе еще одна Ирка?

– У меня будут сразу две Ирки! С ума сойти как здорово!

– А если мальчик?

– Ну… тоже неплохо. Но девочка лучше.

– Вообще-то это от мужчины зависит, кого он там на захват крепости отправит. Так что без претензий, пожалуйста, если вдруг пацан.

Я поморщилась: третий день адски мутило. Сначала пыталась себя убедить, что это от вока с креветками, который показался каким-то подозрительным. Но теперь-то было уже точно ясно, что креветки ни при чем.

За завтраком, когда я критически рассматривала омлет на тарелке, прикидывая, смогу ли его съесть или сразу вырвет, Дарьялов спросил осторожно:

– Ира, ну, может, теперь все-таки поженимся?

– Не-е-ет! – застонала я. – Зачем? Что, размножаться можно только с печатью загса?

– Ну как зачем? Чтобы у ребенка был отец.

– У ребенка и так будет отец. Дарьялов Петр Евгеньевич. Или есть сомнения?

– Глупости не говори! – рассердился он. – Надо, чтобы у него была нормальная семья.

– А если официально не пожениться, будет ненормальная?

– Ира!

– Что «Ира»? Если сможешь меня убедить, что это необходимо, я соглашусь. Но пока не смог. Даже в первом приближении. И, кстати, кто-то говорил, что дважды никому ничего не предлагает. Походу, обманул.

– Это совсем другая ситуация.

– Ну да, конечно, – я поковыряла омлет и поняла, что не смогу. Только чай с лимоном. Ага, с лимоном, как же иначе-то! Лимон теперь наше все! – Вы не понимаете, это другое.

Мама, узнав новость, задала тот же вопрос, слово в слово:

– Может, теперь вы все-таки поженитесь?

– Нет, – скрипнула зубами я.

– Почему?

– Потому что не хочу.

Мама замолчала, но я прямо слышала, с каким скрипом вертятся в ее голове шестеренки, пытаясь выдать идеологически верную реакцию. Она никак не могла поверить, что женщина может не хотеть замуж. Особенно беременная женщина – за отца своего ребенка. Особенно если отец – депутат и немножко олигарх. Единственным объяснением, приходившим ей на ум, было то, что я бессовестно вру, а жениться не хочет Дарьялов. Она, может, даже бесстрашно попыталась бы его вразумить, но останавливало то, что он элементарно не станет слушать.

– Ира, ты меня огорчаешь…

Лет тридцать, даже двадцать назад эта фраза работала. Потом перестала. Мне больше не становилось стыдно. Ну правда, бедная мамуля пережила столько продуцируемых мною огорчений, что одним больше, одним меньше – без разницы. Озвучивать это я не стала, зато сделала ответный выпад:

– Я думала, ты обрадуешься.

Мама снова озадаченно замолчала, потом выдала страдальческим тоном:

– Я рада, конечно, но… Ирочка, это все-таки как-то… неправильно.

Спас меня входящий – Ленка. Я спешно распрощалась с мамой и нажала соединение. И предупредила, даже не поздоровавшись:

– Лель, если ты тоже скажешь, что нам надо пожениться, я разъебеню телефон об стену.

– Э-э-э… а что случилось? – осторожно поинтересовалась она.

– Не что, а кто. Мы с Дарьяловым. В результате я беременна. И собираюсь рожать.

– Даже не знаю, как реагировать.

– Желательно естественно, – фыркнула я. – Без натуги.

– Тогда я за тебя рада. Будет моей девке подружка. Или дружок. А что Дарьялов?

Ну правильно, кто о чем. Но хоть рада, и на том спасибо.

– Дарьялов счастлив до луны и обратно. Хочет девчонку. Ты лучше скажи, тошнить долго будет?

– Ну как повезет, – хохотнула Ленка. – С Тимом меня полоскало адски аж до шестого месяца. А с этой девушкой вообще нет. Ир, а ты точно не хочешь замуж?

Я чувствовала себя королевой. Причем не простой королевой, а пчелиной или муравьиной. Все теперь вертелось исключительно вокруг меня и моего живота. Иногда это было приятно, иногда не очень. Пару раз пришлось на Дарьялова даже рявкнуть, пытаясь донести, что я беременная, а не больная, не надо надо мной трястись.

– Ты и Викторию свою так в вату заворачивал? – скривилась я, когда для меня был нанят отдельный водитель, причем к машине в процессе выбора предъявлялись особые требования: чтобы и надежная, и безопасная, и забираться удобно.

– Тогда у меня не было таких возможностей, – невозмутимо отбил Дарьялов. – На Вике я женился пошло по залету, на третьем курсе. А через два года после Ника Витька родился. Тоже случайно.

– Блин, Дарьялов, у тебя все дети какие-то случайные. Ты просто ас предохранения.

Меня тошнило, я вредничала и язвила, он стоически терпел. Даже не огрызнулся, что кто-то пролошил с таблетками.

Раньше я ездила на работу с ним, а если оставался в Выборге или ему надо было в другое место, то ходила пешком, всего-то пятнадцать минут. Теперь мне это запрещалось. Ради безопасности, разумеется.

Война получилась тяжелой, но сдаваться я не собиралась, доказывая, что мне надо двигаться и дышать свежим воздухом.

– Это на Невском-то свежий воздух? – с иронией поинтересовался Дарьялов, оторвавшись от планшета, в котором читал написанное для него выступление. – Рядом хватает где гулять. Скажешь Вадиму, он тебя в Летний сад отвезет.

– Это когда? После работы? Издеваешься?

– Ну так давай уволю.

– Только попробуй! – ощетинилась я.

После долгих кровопролитных боев я выбила себе право ходить на работу и с работы пешком, но только в хорошую погоду. То есть редко. Ну хоть что-то. Справедливости ради, по вечерам, если позволял график, Дарьялов выводил меня на прогулку. Это у нас называлось «выгулять собачку».

Хотелось спать, хотелось вонючей селедки с чесноком. А еще кислого, и побольше, побольше.

– Ира, желудок угробишь. И зубы, – кривился Дарьялов, глядя, как я пожираю лимоны. Прямо как яблоки, с кожурой.

Я притворялась глухой и заказывала их через доставку килограммами, в обход Варвары, которая теперь работала у нас в городе.

А еще меня пробило на запахи. Иногда по пути домой я заворачивала на Московский вокзал, выходила на платформу и гуляла по ней, упиваясь запахом шпал. Другим моим хитом был горячий асфальт. Как-то мы ехали с Вадимом, я приоткрыла окно и вдруг унюхала. Уговорила остановиться под запрещающий знак, вылезла и минут пять стояла, умирая от восторга. Вадим наябедничал Дарьялову, и тот откуда-то приволок мне кулек асфальтовой крошки.

– Прикинь, – рассказывал он, пока я, повизгивая, нюхала эту отраву, – едем, вижу: огорожено, заплату ставят. Тормознул Марата. Мужики, говорю, отсыпьте крошки в кулек. Те на жопы сели. Ну как бы выходит из кукухи мужик в пальте от Хриони и просит кулек асфальта. Но дали. Даже денег не взяли, когда сказал, что для жены беременной. Посмеялись только. Но ты не увлекайся, это канцероген вообще-то.

С врачами – тут была отдельная песня. Разумеется, меня наблюдали в самой-самой вип-клинике, которую Дарьялов выбрал лично – не по ценам, а по отзывам знакомых теток. Хотя и ценник там был ого-го какой конский. Просто иго-го какой. Впрочем, тут я как раз не возражала. Хватило однажды сходить в женскую консультацию, чтобы встать на учет. Отсидев два часа в живой очереди с талончиком на конкретное время и выслушав хамское «а чего ж так поздно рожать надумали?», я согласна была на что угодно, лишь бы не этот ад.

К счастью, с врачом мне повезло, Антонина оказалась моей ровесницей, вполне адекватной теткой, хотя малость перестраховщицей. Впрочем, возможно, это мне только так казалось.

Дарьялов лично следил, чтобы я не забыла об очередном осмотре или анализах. И даже отменил важную встречу, чтобы поехать со мной на узи и полюбоваться на мутные пятна на экране, которые привели его в настоящий экстаз.

А вот Антонину картинка не слишком обрадовала.

– Не хочу вас пугать, – задумчиво сказала она, покусывая губу, – но, учитывая некоторые моменты и возраст, я бы порекомендовала дополнительные обследования. Не только обычный генетический скрининг, но и хорион-биопсию.

– А это что такое? – мгновенно сгруппировался Дарьялов, но Антонину его волчий прищур не напугал.

– Через прокол в брюшной стенке берется кусочек плаценты и исследуется на генетические отклонения. Некоторые признаки указывают на такую возможность. Это инвазивная процедура и не слишком приятная, делается в стационаре, но она более информативна, чем стандартные исследования. К тому же ее проводят раньше обычного скрининга. Если обнаружатся аномалии, у вас еще будет время для принятия решения. Не думайте только, что это развод на деньги, женщинам старше тридцати пяти процедура проводится бесплатно. К тому же есть показания.

– Домой, – коротко скомандовал Дарьялов в машине и, набрав Марину, отменил все свои дела до вечера.

Ехали молча. Для меня услышанное стало шоком. Похоже, для него тоже. Но он справился быстрее. Дома за руку привел в гостиную, сел на диван и усадил к себе на колени.

– Ира, давай сразу обговорим это. Вопрос серьезный. Окончательное решение в такой ситуации всегда за женщиной. Но я хочу, чтобы ты знала: если ребенок больной и ты решишь его оставить, я все равно буду его любить. И сделаю для вас все, что в моих силах. Потому что он твой. Наш.

– Спасибо! – я обняла его и за шею и расплакалась.

Твою мать, если бы я уже его не любила, то влюбилась бы только за одни эти слова.

10.

Неделя до обследования и еще пять дней после, пока не пришли результаты, – это был кошмар. Если бы не Дарьялов, я бы точно спятила. В своем сверхнапряженном графике он находил свободные минуты, чтобы позвонить или написать мне. Просто для поддержки. По возможности старался пораньше вернуться домой, даже если был в Выборге. Меня он больше туда не брал, чтобы не болталась лишний раз в машине или в электричке. Вечера мы проводили дома вдвоем. И если ему приходилось заниматься работой, все равно рядом с ним было легче.

Наконец подошел назначенный день. В институте Отта мне сделали биопсию. Под местным наркозом, не больно, но достаточно противно. Продержали один день под наблюдением и отпустили. Оставалось только ждать.

– Ирочка, все будет хорошо, – уговаривал Дарьялов. – А даже если и нет, мы со всем справимся. Вместе справимся.

Когда по электронке пришел ответ, я поняла, что не смогу открыть его одна. Если там плохие новости, мне нужно будет выть кому-то в плечо, чтобы примириться с этим. Но только не в одиночестве.

«Дарьялов, ответ пришел, – написала я в воцап. – Но я не могу открыть. Без тебя».

«Скинь мне, – тут же ответил он. – Я открою».

Не прошло и минуты, как раздался звонок.

– Ирка, все отлично! – Дарьялов орал так, что в трубке зафонило. – Никаких генетических отклонений. И это девочка. Девочка Ирочка!

Слезы лились сами собой, но уже совсем другие – от радости. Облегчение было таким, как будто я уже родила самую здоровую, самую красивую, самую замечательную в мире девочку Ирочку.

Хотя, как выяснилось, все только начиналось. Ленке повезло, она родила свою Наташку в конце марта, когда ковид был на низком старте. Казалось, что это какая-то информационная паника, как было раньше с атипичной пневмонией и еще какой-то фигней. А даже если и на самом деле, нас не коснется. Но… коснулось, еще как.

Рожать я должна была в августе, а уже в конце апреля все стало очень и очень плохо. Весь офис и выборгская часть команды перешли на удаленку. Сами мы перебрались в Выборг. Обслугу сократили до минимума, продукты и все прочее заказывали через доставку, гуляла я в саду и вокруг поселка, с овчаром по имени Флай. Депутаты свою деятельность пригасили, заседали больше по видеосвязи, но бизнес требовал внимания, поэтому Дарьялову все равно приходилось куда-то ездить и с кем-то встречаться, хотя, конечно, не так интенсивно.

Больше всего он боялся притащить заразу мне. К счастью, переболели мы оба уже потом, на третьем году ковида, когда тот стал легче. А тогда любой намек на малейшее недомогание вызывал нешуточную панику. Но живот при этом рос исправно, Иришка возилась и пиналась, неизменно приводя будущего папашу в восторг.

– Дарьялов, а у вас дети точно были ваши? – смеялась я. – Не усыновили взрослых? Выглядит так, как будто для тебя все впервые.

– Знаешь, Ира, а оно ведь и правда как впервые, – задумчиво отвечал он. – Тогда большая часть прошла как-то… мимо меня, что ли. Я их обоих люблю, конечно, и Ника, и Витьку, но до рождения уж точно не ждал и не радовался. Все пришло уже потом. А сейчас по-другому. Мне с самого начала очень хотелось, чтобы у нас был ребенок. Как только стали жить вместе. Именно дочку – чтобы на тебя была похожа. Но ты так резко отказалась за меня замуж выходить, что даже заикнуться на эту тему боялся.

– А я боялась, что ты не обрадуешься. Или будешь против. Или вообще скажешь, что я тебя пузом к стене приперла.

– Ир, ну ты сама-то слышишь, что говоришь? Каким пузом, куда приперла? Да я бы счастлив был, если б ты меня пузом приперла и за галстук в загс повела. А ты коза упрямая.

На подобное я даже не отвечала. Потому что да, была упрямой козой. Потому что мне было и так хорошо. И я была благодарна ему за то, что не давит, не заставляет и не уговаривает. Правда, еще один раз заговорил уже перед самыми родами.

– Ир, ты меня в неловкое положение ставишь.

– В смысле? – напряглась я.

– Ну я все-таки не последний хрен на деревне, а приду в загс собственного ребенка усыновлять. Чтобы все сказали: о, депутат Дарьялов соблазнил девчонку, а жениться не хочет.

– Не усыновлять, а удочерять, – зашипела я, выпустив когти. – И не удочерять, а признавать отцовство. И какая я тебе девчонка? Мне в консультации сказали: вы, милочка, старуха уже, куда вам рожать. А вообще тебе не пофигу ли, что там будут думать и говорить? Или на партсобрание вызовут и… как это? Пожурят?

– В жизни всегда есть место пофигу. Но при том условии, что это касается только меня одного. А на собрание – нет, не вызовут.

– Дарьялов, мне тоже глубоко пофигу, что меня считают твоей любовницей, содержанкой или хрен там знает еще кем. Если бы это меня волновало, я бы прошлой осенью согласилась с радостным визгом.

Высказавшись, я ретировалась в туалет. Последние месяцы в этом плане, конечно, трындец, зато всегда есть возможность для отступления.

Извини, дорогой, не могу терпеть, потом договорим.

Ну а когда я пришла, Дарьялов разговаривал по телефону, и наша беседа свернулась сама собой.

Рожала я в частном роддоме на Фурштатской – одном из лучших в городе. Точнее, мы рожали. Само собой, из-за ковида все совместные роды прикрыли, но попробовал бы кто-нибудь что-нибудь запретить Дарьялову. Во сколько ему это обошлось, я так и не узнала. Да, собственно, и не спрашивала. Держался он молодцом, хотя когда я орала и материлась, как сапожник, бледнел и покрывался испариной.

Все прошло без осложнений. Двенадцать показавшихся мне вечностью часов с начала схваток, и Дарьялову вручили долгожданную Иришку. Суровый волк от радости и умиления прослезился, но я притворилась, что не заметила. Потому что и у меня глаза были на мокром месте – по тем же самым причинам.

Первый Иришкин год провалился в какую-то черную дыру. Единственное, что я хорошо запомнила, – это адская усталость. Мне постоянно хотелось спать, и я отрубалась моментально, едва принимала горизонтальное положение. Да и сидячее тоже. Дарьялов нашел и заказал специальный ремень для кормления – чтобы ребенок не упал, если я усну. Так и получалось: пока она сосала, я дремала.

Помимо того, что она была беспокойной и оручей, через месяц всплыла еще одна серьезная проблема – не зря Антонину тревожило узи, и то, первое, и потом. Она так и сказала: на шею обратите особое внимание.

Да, согласился ортопед, есть проблемка. Запустите – получите инвалидность. Полностью исправить порок развития шейных позвонков не удастся, но подкорректировать можно.

И понеслось…

Гимнастика, массаж, физиотерапия. А еще надо было следить, чтобы Иришка не лежала долго, повернув голову в одну сторону. Специальные воротники не помогали. В телефоне я настроила таймер и перекладывала подушечку – особенно весело было ночью.

Секс? Какой такой секс? Нет, не слышала.

– Дарьялов, трахай меня как захочешь, только можно я буду в это время спать?

– Ира, я похож на некрофила? – возмущался он. – Спи, сам справлюсь. Наши руки не для скуки.

Еще одним ужасом оказалось молоко. Его было не просто много, а очень много. Все, что я ела, уходило в него. А ела я пять раз в день, да еще и перекусывала. И худела, худела. Щеки провалились, ребра торчали, а сиськи перевешивали при ходьбе.

А потом вдруг все кончилось. Иришке – вот правда, внезапно! – исполнился год. Шея у нее более-менее пришла в порядок, хотя врачи предупредили, что это всегда будет ее слабым местом. Кончилось молоко, и я перестала кормить. И вот тут-то меня накрыло нешуточной депрессией. Стандартная послеродовая депра начинается через месяц-полтора и к полугоду уже проходит. Моя сильно запоздала, соединившись с обраткой по всем стрессам сразу.

Я просыпалась утром и лежала, глядя в потолок, а из глаз ручьями лились слезы. Дарьялов к этому времени обычно уезжал, и мне никто не мешал утопать в скорби по жизни, зашедшей в тупик. Самое интересное, что я при всем желании не смогла бы объяснить, в чем заключается этот самый тупик. У меня прекрасный ребенок. И муж… ну ладно, фактический муж, но одно мое слово – и будет юридический. Муж прекрасный, любит меня, я люблю его. Полное материальное благополучие. Мать жива, есть хорошая подруга. Работа? Пока нет, но я все равно по всем финансам и бизнесу с Дарьяловым и его людьми в контакте.

Что не так?

Гормоны, мать их за ногу!

Потом Иришка начинала хныкать, приходилось вставать. Все, что я делала, шло через силу, через не могу, с ощущением, будто вот сейчас лягу и сдохну. Все раздражало, но сил не было даже на то, чтобы поругаться. Уходила и плакала в ванной. Секса по-прежнему не хотелось. Дело было не в Дарьялове. Не хотелось вообще – в принципе.

Зато я жрала. Все так же пять раз в день с пятью перекусами. И потому, что привыкла, и потому, что это было единственной приятной отдушиной. Вот только молока уже не было, и все съеденное теперь укладывалось на боках.

Пятьдесят пять… шестьдесят… семьдесят… восемьдесят… Кто больше, господа?

Щеки, как у хомяка. Растяжки на бедрах. Заказанные на дом тряпки гигантских размеров.

«Извините, ничего не подошло. Да-да, конечно, заплачу за примерку».

Дарьялов пытался со мной поговорить, и не раз, но я огрызалась и уходила плакать.

– Ирина, так дальше продолжаться не может, – сказал он однажды в ресторане, глядя, как я с мрачным видом наворачиваю тазик карбонары.

– Я тебе не нравлюсь? – прошелестела вяло. – Ясное дело, не нравлюсь. Жирная туша, такую даже трахать противно. Вот поэтому я и не хотела замуж. Чтобы не разводиться, когда ты найдешь себе другую девку, молодую и красивую. Они там, наверно, уже в очереди стоят.

– Рот закрыла! – сказал он тихо, спокойно и почти ласково. Только взгляд хорошо знакомый – жутко волчий, до дрожи. Аж макароны в глотке застряли. – И послушала внимательно. Да, вот такая ты мне не нравишься. Но намного больше мне не нравится то, что ты не нравишься сама себе. Поэтому пойдешь к психиатру.

– Что?! – я бросила вилку, и та ускакала под стол. – К какому, на хер, психиатру?

– Окей, к психотерапевту. Или к клиническому психологу, который запрещенку выписывает. Потому что сама ты, походу, справиться с собой не можешь. А меня не слушаешь.

– Это что, ультиматум? Или я иду к психиатру, или – что? На выход с вещами?

Хотелось ругаться, но опять потекли слезы.

– Ира, давай без сцен на людях, – Дарьялов под столом наступил мне на ногу. Довольно-таки больно. – Это не ультиматум. Я не собираюсь тебя заставлять. Мне нужно, чтобы ты заставила себя сама. Просто обратиться за помощью. Это не стыдно.

Неделю я варилась в себе, как суп в кастрюле, бросаясь от бессильной ярости до полной апатии. Потом попросила, стиснув зубы:

– Найдешь мне врача?

Диета. Фитнес. Лекарства. Беседы с психотерапевтом – колоритным грузином по имени Автандил, одним из лучших специалистов по расстройствам пищевого поведения.

– Кстати, почему вы не хотите замуж? – поинтересовался он в первую нашу встречу, задав кучу вопросов, не самых приятных. – Не доверяете своему партнеру?

– Скорее, себе, – честно ответила я. – Мне не хватает гибкости. Все мои отношения рано или поздно разваливались. Потому что я не умею подстраиваться. Мужчины либо боялись открыть рот, либо пытались меня нагнуть. Меня это не устраивало. А разрывать отношения слишком больно. Особенно официальные. Есть в этом что-то… – я пощелкала пальцами. – Не знаю. Сакральное. Видимо, в меня с детства вбили, что брак – это священная корова. У моих родителей был очень несчастливый брак, но они прожили вместе двадцать пять лет. Жили бы и дальше, если бы отец не умер.

– Ну что ж… – кивнул Автандил. – Ясно. Будем работать.