Текст книги "Все, что вы хотели, но боялись поджечь"

Автор книги: Анна Козлова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

ЧЕТВЕРГ

В 8 утра звенит будильник. Я перевожу его на повтор, но не дожидаюсь второго сигнала и встаю. Я иду в ванную, умываюсь, чищу зубы и причесываюсь. Закончив с этими процедурами, иду на кухню и ставлю на плиту чайник. Сегодня я, пожалуй, поджарю себе яичницу.

Я взгромождаю на конфорку сковородку, бросаю в нее кусочек сливочного масла и смотрю, как оно плавится. Перед тем как разбить яйца, я пару минут развлекаюсь, сжимая их в обеих руках. Как ни сжимай яйцо, хоть до вспухших жил, оно никогда не треснет. Так оно спроектировано, и это одна из величайших загадок природы. Вторая величайшая загадка природы – это моя голова, в которой со вчерашнего дня вновь обосновались мысли о Самолетове. Это уже настолько не смешно, что самое время попробовать извлечь из этого какую-то выгоду.

Надо бы мне влюбиться в Самолетова посерьезней. С надрывом, с ночными истерическими звонками, с порезанными венами. Тогда мои чувства станут заметны для окружающих и меня будут жалеть. Все мои никчемность, бездарность и глупость будут раз и навсегда объяснены любовью к Диме. Бедная Саша, скажет Лиза Морозова, из-за этого идиота Самолетова она и замуж не вышла, и детей не родила! Все ждала и надеялась, бедная девочка! Да, ответит ей Глаша Пастухова, не повезло.

Давно пора признаться себе в том, что чувства для меня – форма досуга. Мне чертовски скучно жить в этом бесконечном одиночестве, на работе и дома. У меня нет никаких увлечений, я не путешествую, не прыгаю с парашютом, не пишу картин, не леплю уродских кукол из пластика, я аморфна, инертна и пассивна. С учетом всех этих особенностей моей личности безответная любовь к Самолетову, в тридцать пять лет занимающему на СЛК почетную должность фоторедактора с астрономическим окладом в сорок тысяч рублей, еще не самое худшее. Видимо, любой коллектив, в котором задействованы мужчины и женщины, развивается по принципу «Дома-2». Тебе могут поначалу совсем не нравиться твои коллеги, но деваться совершенно некуда. И, проводя с ними вместе по сорок пять часов в неделю, волей-неволей в кого-нибудь влюбишься.

Я беру спонжиком немного тонального крема и распределяю его на лице. Прекрасно. Теперь займемся глазами – через каких-то пару минут они засияют под воздействием светоотражающих теней. Немного румян, тушь, и я просто картинка.

Начало десятого, а на улице уже вязкая, липкая жара. Я надеваю черный топик на бретельках и джинсовую мини-юбку, в которой лучше не наклоняться. Ну, вот и все – вперед, Живержеева, пиздуй трудиться во славу «Дома-2»!

В 10.17 я появляюсь в open space и застаю своих замечательных сослуживцев в состоянии легкого ажиотажа.

– Ну наконец-то! – кричит мне Глаша. – Не раздевайся, сейчас на «Дом-2» с Димкой поедешь.

– Не раздеваться? – удивляюсь я, притормаживая.

– Раздевайся, Живержеева, раздевайся! – подталкивает меня в спину Женя Левин.

– Блин, чего у вас происходит? – спрашиваю я Аньку.

Она не успевает мне ответить, потому что из-за стенки выпрыгивает Самолетов, с которым мы, по словам Глаши, должны немедленно уехать на Истру.

– В «Доме-2» построили курятник! – задыхаясь от смеха, сообщает Дима. – Надо съездить, сфоткать, а тебе написать, соответственно.

– Там и курицы есть?

– Да. Очень породистые. И три петуха.

– Ладно, – говорю я, – заодно у экстрасенса интервью возьму. Представляете, туда экстрасенс пришел. В песцовой шапке.

– Я через три минуты буду готов, – сообщает Дима.

Он и впрямь за три минуты собрал все свои вспышки, батарейки и штативы, мы вышли из офиса, сели в мою машину и поехали в «Дом-2». Находясь со мной наедине, Самолетов являл своего рода образчик нелогичного поведения. И этот раз не обещал стать исключением. После нашего замечательного свидания нормальным для Самолетова было бы избегать меня, свести общение на минимум, а в случае таких вот поездок, от которых не отвертеться, говорить о посторонних предметах. Их немало: погода, кино, Люба Журкина. Но вместо этого он сообщает:

– Саша, ты сегодня как-то особенно хороша, просто глаз не отвести.

– Смотри, я разрешаю, – говорю я с улыбкой.

Самолетов на этом не останавливается и делает совсем уж неожиданное предложение:

– Слушай, зайка, а давай летом съездим с тобой на «Дом-2», купим поесть, выпить, позагораем там на берегу… Ты как? Я думаю, Третьяков тебе не откажет в этой маленькой просьбе.

– Отличная идея, – говорю я.

Может быть, ему просто доставляет удовольствие изводить меня?

Чтобы я сначала озадачила Третьякова странной информацией из серии: «Миш, а можно мы с фотографом у вас тут поваляемся на одеяле? Мы не помешаем съемочному процессу» – потом бы с похабным хихиканьем переодевалась в купальник, а потом разлеглась под солнцем, а он бы на меня пялился. И после всего этого принялся бы меня уверять, что я неправильно истолковала его дружеские знаки внимания. Действительно, это у меня не все в порядке с головой – когда тебе делают такого рода предложения, просто невозможно представить, что здесь замешана личная симпатия.

– …и на работу мы уже не вернемся, – углубляется в мечты Самолетов. – Это же просто чудесно. Солнце, свежий воздух, твоя неземная красота…

– Пиво еще, – добавляю я.

– И пиво! Поехали, а?

– Да поедем, Дим. Что ты волнуешься?

В «Доме-2», как всегда, царил неуправляемый и неконтролируемый пиздец. От шлагбаума я позвонила Третьякову, чтобы обрадовать его чудесной новостью: мы приехали.

– Да! Да! Да, Саша! – проорал Третьяков. – Иди, делай что хочешь. Я тебе нужен?

– Ну… – я замялась, побоявшись оскорбить его бодрым «нет».

И сказала:

– Нет.

– Очень жаль, – сказал Третьяков, – но я равно приду.

Я засмеялась:

– Миша, видеть вас – это такое счастье.

Самолетов недовольно на меня покосился.

Мы зашли в периметр и сразу увидели Третьякова, который ругался с оператором по поводу какого-то шнура, перегрызенного собакой.

– Какого хуя она свою собаку выпускает? – спрашивал оператор, грустно глядя на обглоданные ошметки. – Знаете, сколько этот провод стоит?

– Знаю, – отвечал Третьяков, – не хрен оставлять его во дворе.

– Здравствуйте, – улыбнулась я, – а где курятник?

Третьяков махнул рукой в сторону покосившейся сараюшки, в которой бились о стены всполошенные куры.

– Каких-то больных кур привезли, – пожаловался он, – они вообще ни на секунду не затыкаются.

– Надо, наверное, отделить от них петуха, – посоветовала я.

– А куда я его отделю? – удивился Третьяков. – К себе, что ли, в аппаратную? Хотя это идея…

– Миш, можно позвать человек семь любых участников, чтобы они с курами сфотографировались? И экстрасенса, мне с ним поговорить надо.

Третьяков кивнул и удалился выполнять задание.

В течение следующего часа Дима сидел в шатающемся курятнике с девками из «Дома-2», которые визжали, рыдали и боялись взять куриц в руки. Наконец из общей кудахтавшей массы удалось вычленить одну рябу в предсмертном состоянии, которая ни на что не реагировала и спокойно давала себя взять. Я, сгибаясь пополам от истерического хохота, беседовала с совершенно сумасшедшим пареньком, который стоял на солнцепеке в меховой шапке и рассказывал мне про астрал. Неподалеку столпились более вменяемые участники «Дома-2» и операторы, наблюдавшие за этим стихийным шоу.

– Саш, попроси Рустама позвать! – рявкнул Дима из курятника.

– Подожди, у меня интервью! – крикнула я в ответ.

– Не волнуйтесь, – подобострастно сказал молоденький администратор, – сейчас я его приведу.

– Продолжай, – я включила диктофон и сунула его под нос экстрасенсу.

– А о чем я говорил? – спросил он.

– Про то, как ты используешь магию, чтобы добиться благосклонности Ермаковой.

– А! Да, я собираюсь провести над Надеждой Ермаковой магический ритуал. Я не могу раскрывать какой, но скажу, что я выйду из своего тела и войду в тело Надежды Ермаковой…

– А зачем из тела-то выходить? – под общий гогот спросил Степа Меньшиков.

– …и она изменит свое мнение обо мне. Она в принципе считает, что я не мужчина, назвала меня пидором, но я готов нести это клеймо.

– Так, спасибо, – сказала я, – не убегай, тебя сейчас Дима сфотографирует.

– Ой, – обрадовался экстрасенс. – А можно с зайчиком?

– С зайчиком?

– Это моя игрушка, я ее сейчас принесу, вы не уходите!

Он убежал, а я подошла к курятнику и осторожно постучалась.

– Дим?

– Чего? Я уже закончил.

– Снимешь еще экстрасенса? Он за каким-то зайчиком побежал.

– Сниму, куда ж я денусь?

Экстрасенс вернулся с огромным, в человеческий рост, зайцем в красной мужской майке с надписью «I love you», швырнул его на землю и принялся изображать с ним половой акт. Дима снимал, а я просто стояла и смотрела.

Потом мы попрощались с участниками, с Третьяковым, воспылавшим идеей отделения петуха от куриц, и покинули съемочную площадку самого продолжительного российского реалити.

В машине мы ржали как заведенные, и я все время порывалась съехать на обочину и включить «аварийку». Ехать было невозможно.

– Боже, Саша, – Самолетов трясся от смеха, – такое может случиться только с тобой! Сколько раз я ездил на съемки каких угодно программ, но такого не было никогда!.. Особенно, конечно, экстрасенс… Как его зовут?

– Венцеслав Венгржановский, – прорыдала я.

– Ладно, надо как-то успокоиться, – решил Дима. – Пойдем пообедаем?

Я кивнула.

Мы пообедали в «Шоколаднице», вернулись в офис, и я кипящими чернилами написала релиз с оптимистичным названием «Пятнадцать клевых курят», куриц и впрямь было пятнадцать. Около пяти мне позвонил Третьяков и сообщил, что одна курица (видимо, та, которую мы эксплуатировали для съемок) подохла.

– Ой, как жаль! – сказала я.

– Ее просто затрахали, – сказал Третьяков.

Не самая плохая смерть, надо сказать.

В 17.08 я расслабленно курю с Левиным, когда на лестницу выбегает Морозова, неся на вытянутой руке мой разрывающийся телефон.

– Але! – говорю я, не глядя на номер.

– Саша! Это такой ужас! Кошмар! – визжит Ника. – Тебе удобно говорить?

– Да, минутку. – Я тушу сигарету и направляюсь в переговорку.

С Никой мы познакомились в институте, и только ее дружеский энтузиазм и полнейшее одиночество не дали нам потеряться на просторах так называемой взрослой жизни. Что касается меня, то в дружбе я отличаюсь едва ли не большей бездарностью, чем в любви, и стараюсь не слишком обнадеживать людей. Ника всегда звонит мне сама, рассказывает об очередной провалившейся попытке построить отношения с очередным мужчиной, и я к этому уже привыкла. Периодически мы с ней куда-нибудь выбираемся, чтобы выпить и с кем-нибудь познакомиться.

В этот раз мою подружку послал к чертовой матери некий Леша, администратор ночного клуба, с которым она, как это ни удивительно, в ночном клубе и познакомилась. Все шло хорошо первые три дня, потом Леша заявил, что его возбуждает только анальный секс, потом он принес Нике какую-то цепочку с прищепками для сосков (я не очень разобралась в устройстве) и заставил надеть. Кульминацией стало связывание Ники и избиение ее ремнем.

– Я кричала ему, что мне больно, что все, хватит, а он как будто с ума сошел…

И теперь Ника сидит в синяках и кровоподтеках, с впечатавшимся в задницу красным следом от пряжки и ломает голову, как же ей Лешу вернуть.

– Он сказал, что между нами все кончено, что ничего, кроме секса, он мне не обещал и чтобы я типа шла на хуй.

– А ты что? – осторожно поинтересовалась я.

– А что я? – Ника шумно высморкалась. – Сижу и рыдаю.

– Бедная… – вздыхаю я.

Впрочем, Ника не намерена повторять подвиг Сольвейг. Пускай ее избили, пускай Леша, которого она любила всей душой, оказался обычной скотиной и извращенцем, все это совершенно не значит, что счастье не подстерегает Нику где-то за углом. Она хочет блистать сегодня вечером в саду «Эрмитаж» и просит меня составить ей компанию.

– Почему бы нет? – говорю я. – Дома уже сидеть надоело.

– Там столько классных мужиков, – возбужденно шепчет Ника. – Мы обязательно кого-нибудь снимем. Хоть выпьем бесплатно!

– Вряд ли, Ника. Я буду за рулем.

В 18.15 я покидаю свое рабочее место и ползу по пробкам до Пушкинской площади, где в мою машину прыгает Ника. Она ни хрена не видит и в моменты напряженного поиска надевает уродливые роговые очки. Видимо, чтобы лучше рассмотреть мужчину, который через каких-то пару дней начнет ее избивать и трахать в жопу.

На Тверской мы разворачиваемся, съезжаем на бульвар и останавливаемся перед светофором на пересечении Петровки и Каретного Ряда. Я рассказываю о сегодняшней поездке в «Дом-2».

– А Третьяков был? – спрашивает Ника.

– Да.

– И чего? Не кокетничал с тобой?

– Не успел.

– Саш, смотри, – Ника дергает меня за рукав, – там какой-то мужик хочет, чтобы ты стекло опустила. На «бентли»!

– А не пойти бы ему на хуй, – зеваю я.

– Саш, все-таки «бентли».

Я перевожу взгляд в сторону, куда указывает Ника, и действительно вижу черный «бентли» с сидящим в нем толстым хачиком, который бурно жестикулирует.

– Все-таки нет, – говорю я.

– Ну, может, он сказать что-то хочет! Так нельзя! – Ника опускает стекло и высовывает свою улыбающуюся морду в роговых очках.

– Дура! – орет хачик. – У тебя сейчас права отнимут! Ты за двумя сплошными стоишь!

В этот момент я понимаю, что каким-то непостижимым образом оказалась на встречной полосе, и начинаю перестраиваться, льстиво улыбаясь владельцу «бентли». Боже правый, неужели только что благодаря этому прекрасному мужчине я избежала общения с ГИБДД и дачи солидной взятки?

Мы паркуемся напротив входа в «Эрмитаж», рядом гордо встает «бентли». Ника выскакивает из машины и бросается к нашему спасителю. Я равнодушно вылезаю, захлопываю дверь и включаю сигнализацию.

– А пойдемте с нами поужинаем?.. – доносится Никин голосок. – Меня, кстати, Вероника зовут, а девушку за рулем – Саша.

Владельца «бентли» зовут Карен. Он без претензий одет в майку и мятые льняные штаны. Какие уж тут претензии, если денег у Карена как у меня проблем. Мы валяемся на подушках в «Чайхане № 1», и все идет к тому, что меня драть будет Карен, а Нику – его быстро появившийся товарищ по имени Армен. Я пью чай с чабрецом и курю анисовый кальян, Карен отдает предпочтение яблочному фрешу со льдом, а Ника с Арменом налегают на ром-колу. У них сегодня определенно все сложится.

– Саша, а ты чем занимаешься? – спрашивает Карен, непонятно только, у меня или у моей груди.

– Я работаю на СЛК.

– «Дом-2»? – его голос сразу теплеет.

– Именно!

– Да ладно, ты на «Доме-2» работаешь? – удивляется Армен. У него очень волосатые руки.

– Правда, – вставляет Ника.

– Слушай, а вот ты мне скажи, как человек, который все знает, – просит Карен, – в чем смысл «Дома-2»?

Я кладу шланг от кальяна на стол и говорю с расстановкой:

– Видимо, он в том, чтобы разные уроды смотрели «Дом-2» и укреплялись в своем праве быть уродами…

– Молодец! – хвалит меня Армен. – Мне Оля Бузова там очень нравится…

Около часу ночи мне приходит смс-ка от сидящей напротив Ники:

«Ты с ним будешь спать? Сегодня?»

Мне не хочется ломать голову над этим вопросом, тем более что он более чем вторичен.

«Видимо».

К нашему столику подходит девушка в цветастом платьице и с корзинкой роз. Карен широким жестом забирает у нее всю корзинку и отдает ее мне.

– Ах, какая прелесть! – радуется Ника.

– Может, поедем в одно место, – шепчет Карен мне на ухо, – тут рядом.

– Поехали, – киваю я.

Он говорит Армену что-то по-армянски, и мы уходим из «Чайханы № 1». Садимся в «бентли» и едем в какую-то сауну, где Карена все знают и где он, по всей видимости, на хорошем счету. Нам выдают халаты, полотенца и одноразовые тапочки и провожают в уютное помещение с зеркальными стенами, где стоит внушительных размеров кровать под балдахином.

– Я душ приму, – говорю я, бесстыдно раздеваясь и складывая одежду на пол.

– Давай, – одобряет Карен.

Когда я выхожу из душа, Карен легким похлопыванием по кровати предлагает мне лечь. Он тоже разоблачился до трусов, над которыми свисает жирное пузо со шрамом от аппендицита.

Обычный сценарий такого рода встреч нарушен тем, что Карен раздвигает мои ноги и погружает язык в промежность. Ну что ж, попадаются такие любители, я со вздохом откидываюсь на подушку. Кстати, он совсем не плох, может, не стоит ограничиваться одним свиданием? Его руки тем временем поднимаются вверх по моему телу и останавливаются на груди. Как обманчива внешность. Боже мой, хорошо, что Ника все же опустила стекло…

Через пару минут я кончаю, сдавив его голову ляжками, и некоторое время мы просто лежим рядом в кровати.

– Хорошо? – спрашивает он.

– Да, спасибо большое! – отвечаю я с энтузиазмом.

В течение следующего часа я удивляла Карена искусством надевать презерватив без помощи рук и упражнялась в позе наездницы. В «Cosmopolitan» писали, что пятнадцать минут секса, когда ты сверху, равны часу тренировок на велотренажере.

Около пяти утра он подвез меня к моей машине, поцеловал и пообещал позвонить.

Уже по дороге домой я вспомнила, что забыла розы в сауне.

ПЯТНИЦА

Вернувшись домой, я приняла душ и помыла голову – волосы накрепко пропитались запахом одеколона Карена. Ложиться спать смысла не было, так что я выпила энергетик и начала готовиться к последнему рабочему дню на неделе. Трудно сказать, в чем состояла эта подготовка: я накрасилась, заплела косички, принарядилась и постаралась подавить острое желание раздеться, смыть косметику, позвонить Глаше и сказать, что я увольняюсь к чертям собачьим.

В 9.00 я вышла из квартиры, закрыла дверь на нижний замок, на два оборота, спустилась на лифте вниз, села в машину и поехала на работу.

Лет до двадцати в моей жизни еще был какой-то смысл. Я верила, что будущее что-то изменит. Жизнь-то была такая же, может, даже хуже, она всегда одинакова. Сейчас, в двадцать семь, я знаю, что впереди ничего нет. Кроме этой дороги и этой ебаной работы, кроме этого замкнутого круга, который можно прервать только на короткий секс в сауне. Как же я ненавижу людей, находящих в жизни нечто привлекательное. Их нужно отстреливать, как животных, которые пережрали генных модификаторов и помутились разумом. Меня невыносимо пугает мысль, что кому-то здесь действительно может быть хорошо.

Сейчас я сяду за свой стол, напишу отчет о проделанной за неделю работе, и так будет продолжаться очень долго, бесконечно долго. А потом я просто сдохну. О чем бы написать в отчете? Чем бы порадовать Катю? Каким изощренным способом подтвердить свою значимость для компании?..

Понедельник – бесполезные размышления о том, почему мама и папа развелись. Яростное сопротивление сексуальным поползновениям непосредственного начальника. Обсуждение вторичного кинематографического говна с коллегами, корпоративное сплочение.

Вторник – болезненные воспоминания о перенесенной в детстве травме. Попытка вникнуть в чужое горе, обернувшаяся полным провалом.

Среда – сексуальные фантазии на тему Ближнего Востока. Попытка сопоставить традиционный и педерастический сексуальный опыт с целью доказать их одинаковую трагичность.

Четверг – общение с участниками «Дома-2» и домашней птицей. Вялое противостояние столь же вялым сексуальным поползновениям коллеги. Спонтанное знакомство на дороге, завершившееся множественными половыми актами на нейтральной территории.

Пятница – написание отчета. Попытка осмыслить собственные жизненные достижения за неделю.

Итог – тотальная деградация личности. Подпись – Александра Живержеева, развалина и неудачница.

За обедом в «Астории» все отмечают, что я не в себе и очень печальная.

– Я просто не выспалась, – оправдываюсь я.

– Отчет написала? – интересуется Глаша.

– Да, конечно.

– Ой, девочки, мне сегодня из «Озона» книжки привезут! – говорит Морозова. – Я наконец-то нашла «Бегущую с волками» в твердом переплете, ну, в таком подарочном.

– А ты разве не читала? – удивляется Ксюша.

– Я-то читала, я хочу подруге подарить. У нее сейчас не самая легкая ситуация, она с мужиком рассталась, попивать начала, я хочу ее подбодрить.

– Да, это хорошая книга, – говорю я, хотя совершенно в это не верю.

– Сашок, а не пойти ли тебе домой? – заботливо смотрит на меня Глаша. – Ты прямо вообще какая-то никакая. Не заболеваешь, случайно?

– Я уже давно и тяжело больна, – пытаюсь я отшутиться, но звучит не смешно.

– Иди-ка давай, Кати все равно сегодня не будет…

Я сажусь в машину, отъезжаю от офиса метров на двести, останавливаюсь и начинаю плакать. Господи, да что же это такое?.. Что со мной происходит?.. Может быть, я не заметила, как умерла, и нахожусь в аду? Ведь не может же все это и впрямь быть моей жизнью?

Кое-как приведя себя в порядок, я все-таки поехала домой, приняла три таблетки фенозепама и вырубилась. Мне ничего не снилось, я ничего не чувствовала, как будто лежала на койке, подвешенной на цепях в полной пустоте.