355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Анна Котова » Северные горы (СИ) » Текст книги (страница 4)
Северные горы (СИ)
  • Текст добавлен: 4 октября 2016, 22:10

Текст книги "Северные горы (СИ)"


Автор книги: Анна Котова



сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)

Скептики скажут, что раз девочка умерла, откуда же известно, что приходил Серый старец? Но слушателям это неважно, им не до логики, у них сердце замирает. Признаться, я в детстве обожал эти страшилки и многие из них записал. Можно сказать, это была первая научная работа начинающего фольклориста.

Оревалат Аартелинур

«Языческие верования турепанских горцев»

Господин Мадетай, большой артолийский начальник, босс Артана, ездил на своей шикарной машине всегда и везде. Разве что в собственном особняке он еще ходил пешком. Рано утром, к шести, Артан должен был уже болтаться возле флаера, облизывать его, мыть и чистить, чтобы в любую секунду быть готовым вскочить за штурвал. По утрам иногда нужно было подбросить экономку босса на рынок, где она тыкала пальцем в товар (доставка продуктов входила в обязанности торговцев). Затем босс ехал в присутствие, где до обеда деловито принимал мелкие взятки. В середине дня босс ехал в ресторан и полтора-два часа предавался чревоугодию. Затем он возвращался в присутствие, где до пяти часов неукоснительно брал по-крупному. В пять его следовало везти в клуб, а оттуда – иногда домой (тогда Артан освобождался в восемь – девять вечера), а иногда – на какой-нибудь шумный прием, где босс приватно договаривался с вероятными клиентами об очень больших взятках (и тогда Артан приезжал к Карине после полуночи).

Карина скучала, плохо себя чувствовала, ходить было тяжело, все время тянуло в сон. Коричневый младенец иной раз вел себя так буйно, что уснуть она не могла и часами лежала, уткнувшись лицом в любимое турепанское одеяло, и шептала: «Ох, Артан, где же ты? Мне так худо». Но когда он возвращался домой, ей вдруг сразу становилось легче, и наследник вел себя прилично, и голова болела меньше.

Наступила и прошла дождливая ветреная весна, настало горячее сухое лето. К Верхушке лета маленький артолийско-турепанский метис должен был появиться на свет. Но в начале июня господин Мадетай поссорился с бандитами Южного района. Кто кому чего не заплатил, Карина так никогда и не узнала. Только утром Артан ушел на работу, а вечером его принесли незнакомые люди. Красивая черно-золотая шоферская форма была залита кровью. Светлые глаза потухли навсегда.

Молодой бандит из Южного района мялся у порога, не смея войти.

– Атаман Ортегон не хотел смерти шофера, – объяснял он. – Но Мадетай оскорбил атамана, такого не прощают. Мадетая-то мы замочили, ну вот и парню досталось. Извиняйте. Похороны за наш счет.

Карина ударила молодого бандита по лицу.

– Убирайся, – сказала она бесцветным голосом. Опустилась на колени возле Артана.

Тело. Как странно. Я так любила твое тело, и только его мне и принесли. Одно тело, а тебя нет. Руки, ноги, лицо, глаза – а тебя нет. Значит, ты был не тело. Ты был душа? Я любила твою душу? Но я и тело любила, а теперь оно остывает под моими руками. Пустое, без тебя. Пускай его хоронят. Ведь это не ты. Ты вернешься, я знаю. Ты придешь, и обнимешь меня, и мы будем смеяться и любить друг друга… Нет. Без тела ты не сможешь. А тело я похороню – куда же тебе возвращаться? Его надо оставить, это тело. Нельзя? Почему нельзя? Оно должно дождаться тебя!

Не трогайте меня! Я не отдам его тело, слышите, это его тело! Он придет, и войдет в него, и откроет свои прекрасные глаза, и засмеется, и скажет: «Жэнщина! Нэ плач»! Нельзя его уносить. Он еще не видел своего сына. Наш коричневый младенец. Он давит изнутри. Он еще не видел своего отца. Не смейте, не трогайте его! Артан, где ты? Артан!..

Чьи-то руки поднимали, несли ее куда-то, все внутри рвалось от боли – потому что ее оторвали от тела, в котором не было Артана, не было, не было… Она кричала и вырывалась, ее не пускали, потом навалилась темнота, но и в темноте была боль. Потом и она исчезла.

Карие глаза, бледная кожа,

Смешные пятнышки на носу.

Ты говоришь: веснушки.

Светлые волосы, прядь – серая, прядь – золотая,

Золото и пыль.

Ты говоришь: светло-русые.

Тонкие пальцы на моей груди,

Нежные, слабые, сердце щемит от счастья.

Ты говоришь: глупый,

Я ведь люблю тебя.

Оревалат Аартелинур

«Моя»

из сборника «Отрывки из жизни»

На рассвете Марен разбудил телефон. Незнакомый голос захлебывался, вскрикивал, выл. Марен ничего не поняла, только – что беда. Подхватилась, выскочила на улицу в юбке задом наперед, свитере наизнанку и домашних тапках. С неба упал знакомый зелено-красный флаер, теперь принадлежавший Раттирену, немолодому турепанину из тупика Буйных Молодцов.

– Скорее, мадам, – Раттирен распахнул дверцу.

В маленькой обшарпанной комнате на топчане лежала страшная серая женщина с остановившимся взглядом. Рядом топталась черномазая девчонка с тряпичным комом в руках. Ком шевелился и попискивал. Марен перехватила у девчонки сверток и увидела сморщенную коричневую мордочку с младенчески мутными глазами. Тогда она снова посмотрела на ту женщину на топчане и узнала Карину. Боги, умерла?

Она была жива, но никого не узнавала. Она не осознавала, что родила сына. Она бормотала что-то несвязное про тело, прекрасное тело, в котором больше нет Артана.

– Он погиб, – объяснила девчонка вполголоса.

Вот оно что. Он погиб, а его сын родился. И если Марен не вмешается, малыш, уже наполовину сирота, может остаться сиротой круглым.

– Лучше бы ты дала тогда Говарду, – пробормотала Марен сквозь зубы. И сильно ударила Карину по лицу. Ее голова мотнулась. Марен ударила снова. И снова. Пустые безумные глаза вздрогнули, закрылись. Открылись.

– Не бей, – прохрипела Карина. – Я не умираю. И его не бей. Он уже умер.

– Он жив, – закричала Марен и сунула ей в руки младенца. – Вот он!

– Кто это, – вяло прошелестела Карина.

– Артан! – зло бросила Марен. – Это Артан. Только еще маленький.

Измученное лицо Карины просветлело.

– Ты вернулся. Гереннэ…

Как мало было нужно мне, чтобы полюбить!

Ты просто посмотрела – и увидела меня человеком, равным тебе. И я пропал.

Почему ни одна красавица в родных горах не задела мое сердце? Как это было бы просто, естественно и красиво! Но нет – я услышал твой голос, полный стыда, и забыл всех на свете горянок. Ты прекрасна и сама это знаешь – я каждый день говорю тебе, как ты прекрасна; ты бесконечно другая – и ближе всех; ты понимаешь меня сердцем, не понимая слов, которые я шепчу тебе в забытьи на моем языке.

Как мало – и как много!.. Ты не знаешь, кто я и откуда – этого не объяснить ни за дни, ни за годы, может быть, только за всю жизнь. Но ты полюбила меня, и Огненноликий улыбается, глядя на нас по утрам.

Оревалат Аартелинур

«Ты»

из сборника «Отрывки из жизни»

Артана похоронили без нее. Ей было все равно. Ведь огню предавали пустое тело, а Артан был с ней. Такой же темный, как раньше, только крошечный. Он забыл, что он Артан. Но когда его тело подрастет, он непременно вспомнит.

Теперь она хотела жить, чтобы помочь ему вспомнить.

Но когда младенческая голубизна ушла из его глаз, они оказались темнее и ярче. У нового Артана были необыкновенные темно-синие глаза. Ни у кого таких не было. Марен, по крайней мере, никогда не встречала ни у белых, ни у варваров такой густой неистовой синевы.

Карина понемногу приходила в себя. Но прошел не один месяц, прежде чем она поняла, что муж ее умер, а сын – просто маленький ребенок, похожий на отца, но не второе его воплощение.

Конечно, имя его было Артан. Никакое другое нельзя было ему дать – настоящее. Но нужно было имя-для-людей, чтобы злые духи не подобрались к малышу. И, не смея произносить вслух настоящее имя ребенка, она звала его Оре – как синий весенний цветок.

Деньги давно кончились, и если бы не Марен, Раттирен, Раимман и стайка его юных друзей, Карине нечем было бы кормить Оре. То один, то другой забегали к ней взглянуть на малыша, а потом обнаруживалась кастрюлька с супом, или кружка молока, или пакет овощей, иногда – несколько динариев. Однажды пришла рыжая Матильда, о которой Карина давно забыла, и принесла толстый конверт с деньгами. Карине было неловко, но она взяла этот конверт, потому что в нем скрывались еда для Оре, башмачки для Оре, игрушки для Оре. Он уже начинал ходить, все тянул в рот, заливисто смеялся, показывая два острых зуба, он говорил: «та-та-та», «дай» и «мама». Туика, дочка Раттирена, сказала, что может присматривать за мальчиком, если Карина немного заплатит. Марен нашла ей место на почте. И в день, когда Оре исполнился год, – в годовщину смерти Артана, – Карина вышла на работу.

Никто не знал ее в маленьком почтовом отделении на восточной окраине. Она была тиха и молчалива, быстро и толково разбирала адреса на конвертах, безропотно таскала тяжелую сумку с газетами и письмами. Никого не интересовало, где и как она живет. Иногда ее подвозил до работы Раттирен на старом зеленом флаере в красный горох, но никто не задумывался, нравственно это или нет. И никто, слава богам, не знал, что под наглухо застегнутой блузкой между ее грудей лежит гроздь турепанских амулетов, амулеты Артана, а дома ее ждет маленький темно-коричневый мальчик с большими синими глазами.

Как-то она обнаружила среди почты конверт с необычной маркой и глянула на обратный адрес. Неизвестному адресату с нищей Кривой улицы писал человек из Коурли, Сереланский округ, в Северных горах. В глазах у нее потемнело. Как наяву, она услышала голос Артана: «Когда-нибудь я увезу тебя в Северные горы». Где-то там остались его братья и сестры, может быть – отец и мать, а возможно, даже картага икыз, двоюродная бабушка – горцы, говорят, живут долго. Наверное, они знают о смерти Артана. А знают ли они о маленьком Оре? Я им чужая, но Оре – ведь он родная кровь!

Всю ночь она просидела над пустым листом бумаги, грызя карандаш и прислушиваясь к сонному дыханию сынишки, но так ничего и не написала. И следующую ночь. И еще одну. Но однажды ночью карандаш побежал по листу, и утром она опустила в ящик конверт с безнадежно неопределенным адресом: «Северные горы, Кайе-ыргаз, родственникам Артана, работавшего в Намайре водителем такси». Письмо, конечно, ушло в никуда. Но она должна была это написать:

Здравствуйте. Меня зовут Карина. Я – бестолковая артолийка из южного города. Из столицы. Простите.

Я любила вашего родственника Артана. Он был бы моим мужем, если бы браки между турепанами и артолийцами дозволялись. Мы жили вместе восемь с половиной месяцев. Он погиб в перестрелке в прошлом году. У меня растет его сын.

Я не знала его настоящего имени, только имя-для-людей. Может быть, у вас его звали иначе. Я называла его Артан.

Мой сын Оре – настоящий турепанин. Он похож на отца.

Мы живем хорошо, у нас все есть. Некрасиво только, что у мальчика есть родные в Северных горах, а он об этом не знает. Он еще маленький, только начинает говорить. Но мне нечего будет ему ответить, если он спросит о своей турепанской родне.

Я плохо знаю ваши обычаи. Артан немного успел мне рассказать. Но про имя-для-людей я запомнила. Оре – не настоящее имя моего сына. Настоящее, как положено, я назову ему, когда он подрастет.

Я боюсь по невежеству наделать каких-нибудь ошибок. Я ведь совсем не знаю, как полагается воспитывать маленьких турепанских детей. Буду благодарна, если кто-нибудь поможет мне советом.

До свидания. Надеюсь на ответ.

Карина Четохон

Еще аспирантом в Коурли я нашел в университетском архиве древнюю плохо сохранившуюся рукопись, представлявшую собой, по-видимому, список книг, которых не было в Коурли, о чем страстно сожалел автор рукописи. Выглядело это примерно так:

«12. Библия. Позор, что у нас нет хотя бы списка великой Книги! Заказал в Менельтарме копию – не прислали. Пишут, что потеряли. О Господи, прости рабов твоих, глупых, забывчивых и небрежных!»

Расшифровывая рукопись, я испытывал примерно те же чувства, что и ее автор. Но к моему великому огорчению примешивалась и радость открытия: я нашел бесспорное свидетельство существовавшей некогда единой древней истории наших народов. В те незапамятные времена университет Коурли безусловно принадлежал к той же культуре, что и библиотека Менельтармы, сгоревшая не позднее X века. Так как университет был основан приблизительно в VIII веке, можно осторожно датировать начало разрыва культур Северных гор и Артолии X веком. Конечно, это было очень давно, но все равно удивительно, как за каких-нибудь 15 столетий мы настолько оторвались друг от друга, что считаем себя разными расами, не имеющими ничего общего…

Любопытны и упоминания единого бога, сплошь и рядом встречающиеся в рукописи. Значит, в VIII–X веках монотеизм еще не был забыт, по крайней мере в среде кабинетных ученых.

На основании списка книг из Коурли, некоторых филологических наблюдений о родстве артолийского и турепанского языков и несомненного единого происхождения письменности наших народов, а также устойчивого фольклорного мотива о появлении людей со звезд как в турепанских, так и в артолийских источниках, я сделал вывод о вероятном внеземном происхождении человечества. Очень похоже, что все мы – потомки некоей экспедиции из глубин Вселенной, которая по каким-то причинам потеряла связь с планетой исхода.

Я помчался со своей идеей к моему учителю, мудрому Каэтинале Иринайе. Старик выслушал меня и сказал: «Примерно так и я думал, когда был молод, как ты. Но подтверждений этой версии маловато. Если люди прилетели со звезд, на чем они прибыли? Где следы могучих звездных кораблей или хотя бы рассказы о них? Почему за столь долгое время человечество не построило межзвездный корабль? Если бы оно действительно помнило, что прилетело сюда из Вселенной, были бы и сведения о том, как это случилось». Я ответил, что Менельтарма погибла в X веке, и все подтверждения можно попробовать поискать там. «И кем ты поедешь на раскопки Менельтармы? Чернорабочим? Твоя ученая степень ничего не стоит в Артолии, мальчик, там не поверят, даже если ты докажешь, что умеешь читать».

Я был мальчишкой, полным энтузиазма, и решил, что все трудности преодолимы. Я уехал из дома и двинулся прямым ходом на руины Менельтармы. Оказалось, однако, что Каэтинале был вовсе не пессимистом, а большим оптимистом: грязных варваров не брали на раскопки даже землю рыть. Боялись, что мы что-нибудь украдем или поломаем.

Я не сдавался; мне удалось дойти до бригадира северо-западного раскопа. Я попытался объяснить ему, что, на мой взгляд, следовало бы поискать на развалинах; к несчастью, я не слишком хорошо говорил тогда по-артолийски. Меня подняли на смех и прогнали.

Я уехал из Менельтармы и устроился на работу в столице. Все свободное время я совершенствовал язык и пытался пополнять свои научные знания, хотя это и было чудовищно трудно. Чтобы получить нужную книгу в библиотеке, приходилось просить белого соседа сходить за ней, сосед же соглашался посещать библиотеку только за деньги. Все же кое-что интересное я смог раздобыть через него; но работа в архивах была для меня закрыта.

Тогда я написал письмо академику Николаусу Эйбери, известному археологу, исследователю Менельтармы. Я был теперь умнее и подписался вымышленным артолийским именем, поэтому академик (не сам, разумеется, а один из его референтов) удостоил меня ответа:

«Уважаемый г-н Антертон, наука придерживается теории о земном происхождении человека и не видит пока причин пересматривать ее. Мы склонны считать ваши взгляды чистой фантастикой. Приятно, что простые люди интересуются историей и фольклором, но ваши знания недостаточны, чтобы выдвигать столь смелые гипотезы. Советуем вам прочесть труды г-на Эйбери, для начала – учебник „Древняя история Артолии“, прежде чем пытаться перевернуть вверх дном сложившиеся научные представления».

Бесполезно было ссылаться на архивы Коурли – мне бы не поверили. Я последовал совету и внимательно изучил труды уважаемого академика. И понял, что говорить с ним не о чем. Академик не искал новых путей. Он все находки ловко увязывал со «сложившимися представлениями», даже если приходилось упихивать факты сапогом. В описании «остатков железного храма», найденного в Менельтарме, я увидел черты, возможно, того самого межзвездного корабля, но академик написал: «железный храм», значит, вся артолийская наука считает, что это «железный храм». Плевать, что он уникален, плевать, что позже никогда «железных храмов» нигде не возводили. Я попробовал написать еще одно письмо, другому светилу исторической науки, еще раз получил по физиономии и наконец успокоился.

Фантастика так фантастика.

И я написал фантастическую повесть о людях, пришедших со звезд. Ее издали (автором был, разумеется, Стефен Антертон), ее читали, я даже купил на гонорар машину – но никто так и не поверил, как верю я, что все мы действительно потомки потерпевшей крушение межзвездной экспедиции.

Оревалат Аартелинур

«Как я стал фантастом»

из сборника «Отрывки из жизни»

Оре стукнуло два. Марен подарила ему игрушечный флаер, и он целыми днями бегал и кричал: «У! У! Летит! Летит!» Карина ловила его, чтобы приласкать, но он вырывался, говорил: «Не мешай!» Получалось «нимисяй». Даже ел на бегу. Туика водила его гулять в скверик, и турепанские подростки с удовольствием возились с малышом.

Однажды вечером Карина загоняла мальчика спать, он сопротивлялся и вопил: «Я не наигрался! Ну мама! Не наигрался! Же!» Наконец, умытый, завернутый в потрепанное пестрое одеяло, он был водворен на топчан у стены – у них не было детской кроватки, да и куда ее ставить? «Мама, дай флаер!» – заныл Оре. Карина сунула ему в руки любимую игрушку, и он лежал тихонько, сонно поблескивал синими глазами, а флаер летал перед его мордахой, крепко зажатый в цепких коричневых пальчиках. Оре бормотал что-то себе под нос, и вдруг Карина услышала: «Папа летит! У! У!»

И тогда она уронила голову на стол и заплакала.

А утром пришло письмо с Северных гор.

Здравствуйте Карина Четохон. Извините за ошибки если что слова я пишу правильно а в запятых не силен.

Получается вы моя келеиртай. Значит жена младшего сына старшей сестры. Оревалат умер и теперь его имя можно говорить. Его звали Оревалат удивительно что мальчика его сына вы назвали Оре. Это духи подсказали может даже сам Оревалат ведь он уже умер и тоже дух.

Оревалат был хороший парень да вы сами знаете раз полюбили его хоть он и черномазый. Его дух не оставит вашего сына и вас тоже потому что вы мать. Моя старшая сестра и ее дочери хорошо жили на деньги из Намайре от Оревалата. У них добрый дом и большая семья но сестра не говорит по вашему только ее дети немножко. Оревалат был самый умный гордость семьи учился в университете в Коурли филолог фольклорист. Бесполезная для семьи профессия денег не платят уехал шоферить. Он знал наши обычаи лучше старых стариков жалко не успел вам все рассказать но времена новые старое уходит.

Надеюсь вы не потеряли амулеты Оревалата это сильные амулеты будут оберегать от беды. Странно что не спасли от пули но пуля не аарт от нее не убежишь. Лучше чтобы мальчик носил некоторые из них особенно такой пучок сухой травы это арнакой целебный дух. Ничего если ребенок будет совать в рот только здоровее будет. Скажите ему что амулеты его отца пусть знает. На связке должна быть черная каменная кукла носите ее сами она забирает горе легче будет на душе.

Дорогая келеиртай я плохо знаю ваши обычаи как вы наши. Раз ваш мальчик вы сказали настоящий турепанин приезжайте лучше к нам ему будет хорошо и вас никто не обидит потому что вы мать. Он должен говорить по нашему а вы не научите не сможете. Ему нужно много братьев а в город малышей не возят вы знаете. У нас у него будут внуки моей сестры и мои им будет весело и вырастет здоровый красивый и умный как Оревалат. Может быть даже найдете другого мужа вы же совсем молодая как я думаю нужен мужчина в доме ну впрочем как захотите никто вас неволить не будет.

Приезжайте мы живем в поселке Катайе-рра от Кайе-ыргаз сорок миль напишите если соберетесь когда встречать с поезда мой второй сын отличный шофер прилетит за вами.

Негоже турепанскому ребенку расти в южных городах. Приезжайте жена уже красит стены в вашей комнате через декаду можно будет жить.

Надеюсь на встречу. Будешь звать меня дядя Саралак а мою жену тетя Миспа. Остальных выучишь когда приедешь Карина Четохон моя келеиртай. Жена пришла говорит поцелуй Оре от нас и скорей надень ему арнакой чтобы не заболел.

Ждем.

Твой дядя Саралак.

Карина читала письмо, с трудом разбирая корявый почерк незнакомого горца. Пальцы ее перебирали амулеты Артана. Она носила их на груди со дня… нет, не со дня похорон, тогда она была не в себе. Просто однажды к ней, еще слабой и полубезумной, еще вцепившейся в навязчивую мысль вернуть Артана в тело его маленького сына, пришел Раттирен и надел ей на шею кожаные шнурки с бусами и фигурками. Она посмотрела на него благодарно, стиснула гроздь амулетов, но ничего не сказала. Кажется, именно тогда она начала понемногу приходить в себя.

Она кормила ребенка грудью, а он играл амулетами Артана. Она не расставалась с ними днем и ночью. Они грели и утешали ее. Может быть, эта черная каменная фигурка маленького демона с лицом идиота, расплывшимся в беззубой счастливой улыбке, и впрямь забрала ее горе – не все, только самую тяжелую, безумную часть.

Карина погладила черного демона пальцем и улыбнулась ему. Положила на ладонь четыре резных серебряных колечка – серьги Артана, нанизанные на шнурок вместе с бусами. Вспомнила, как перебирала их губами, лаская Артана. Встала, сняла амулеты с шеи. Отделила бусы и пучок сухой травы от остальной связки, подошла к топчану, где спал умаявшийся за день Оре. Осторожно, чтобы не проснулся, надела на ребенка шнурок, завязала два узелка, чтобы амулеты не болтались слишком низко. Ласково взъерошила черные жесткие волосы мальчика, легонько поцеловала его. Малыш завозился, вздохнул, пробормотал: «нимисяй» и снова ровно засопел.

Поставила на стол зеркальце, прислонив к чайнику. Достала толстую иглу, нагрела на свече. Оттянула вбок левое ухо и, стиснув зубы, проткнула хрящ в четырех местах. Криво, косо – как вышло. Вдела серебряные кольца Артана. Подошла к раковине, смыла кровь с уха. Надела на шею оставшиеся амулеты. Расстегнула блузку, распахнула ее, посмотрела в зеркало, как лежат между грудей каменные и деревянные человечки, демоны и чудища. Подняла зеркало повыше, поглядела на серьги в ухе. Их не спрячешь, застегнув ворот. Ну и пусть. Заметят – будут болтать. Чужой рот не зашьешь. Пускай болтают. Она знает, что поступила правильно.

Она пришла на почту раньше обычного, быстро разобрала письма и газеты, уложила их в сумку и подошла к столу начальника отделения. Толстый пожилой артолиец, господин Беренгоф, поднял на нее глаза и сразу увидел серьги в покрасневшем ухе.

– Что это вы нацепили, Четохон? – хмыкнул он. – От злых духов, что ли?

– Да, – ответила Карина. – Я увольняюсь, господин Беренгоф, и уезжаю в Северные горы.

– С ума сошли, – изумился Беренгоф. – Там же нет наших, одна турепня.

– У меня там дядя с тетей, – сказала Карина. – Зовут к себе. У них большое хозяйство, рабочие руки лишними не будут, а здесь у меня родных нет. С какого дня я могу быть свободна?

– Найдете себе замену и можете уезжать, – покачав головой, сказал Беренгоф. – Только зря вы это. А впрочем, ваше дело. Жалованье будет в середине декады – через два… нет, три дня. Вы хорошо работали, вам положена премия. Приведите мне вместо себя другую толковую девочку – и скатертью дорога. А побрякушки свои варварские снимите лучше, видит Создатель, нехорошо это.

– Спасибо, господин Беренгоф, за добрый совет. – Карина подхватила сумку с почтой и вышла – побежала по адресам.

– Что это с ней? – сам себя спросил пожилой почтарь и сам себе ответил: – Молодая еще, дурь в голове…

Зарплаты с премией хватило на одно место в общем вагоне. Стереовизор взяла Марен, тритона – Туика, в квартирку, страшно довольный, въехал Раиммар, отделившийся от дяди-бандита. Раттирен подвез их до вокзала, помог затащить в вагон тощий мешок с одеждой и игрушками, пакет с провизией на дорогу и узел из потрепанного турепанского одеяла.

– Госпожа, вагоны для артолийцев немного дальше, – начал было говорить проводник и осекся, увидев серьги в ухе, гроздь амулетов в низком вырезе варварски яркой блузки и черномазого малыша, цеплявшегося за тонкую белую руку. Отошел в сторону, пропустил Карину в вагон, прошипел презрительно в спину: «Позорище какое, как боги допустили!»

Карина недобро усмехнулась. Распихав вещи под жесткой лавкой, усадила Оре на узел, сунула ему любимый флаер, чтобы вертелся поменьше, вышла в тамбур попрощаться с Раттиреном и нарочно – специально для проводника – расцеловала старика в обе щеки.

– Алезт, Раттирен, – сказала она. – Я напишу, как доберусь. Туика тебе прочтет.

Раттирен прекрасно говорил по-артолийски, но читать не умел.

Расталкивая толпу, через платформу пронеслась высокая артолийская девушка в нарядном платье, отодвинула ошалевшего проводника, пожала на бегу руку Раттирену и обняла Карину, громко хлюпая носом.

– Ох, дура ты, дура, подруга, – причитала Марен. – Что тебя несет в несусветную даль… Турепня ты бестолковая, вот ты кто…

– Ты же знаешь, милая, я и есть турепня, и муж мой был турепня, и сын мой турепня, – засмеялась Карина. – Я люблю тебя, Марен, лучшей подруги, чем ты, и пожелать нельзя. Я умерла бы, если бы не ты, такой долг не отдаришь, как ни старайся. Я напишу тебе из Катайе-рра. Не плачь. Все будет хорошо, теперь я в этом не сомневаюсь.

Локомотив загудел, Карина вернулась в вагон, обняла Оре и долго махала в окошко зареванной Марен и угрюмому Раттирену. Поезд дернулся, лязгнул сцепкой и пополз – сперва медленно, потом все быстрее и быстрее, проплыл вокзал, побежали назад несуразные хозяйственные постройки, замелькали деревья.

– Едем! Едем! – закричал Оре, подпрыгивая. – Мама, мы едем!

– Едем, маленький, – сказала Карина, целуя его в черную макушку.

– К бабушке и дедушке?

– Да, милый, к бабушке и дедушке.

Через сутки на горизонте показались Северные горы.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю