Текст книги "Северные горы (СИ)"

Автор книги: Анна Котова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

– Тише, тише, все уже позади, – сказал Артан, прижимая ее к груди. – Не бойся, ты не утонула. Тут ведь совсем мелко. Пойдем на берег.

Карина обхватила его руками за шею и заплакала.

–

Когда девушке исполняется тринадцать лет, взрослые женщины ее семьи уводят девушку в лес на три дня. Ни один мужчина не должен знать, что там происходит – это чисто женский обряд, и если я кое-что все же выведал, так только потому, что наше язычество тоже понемногу разрушается под действием упорной реки времени, размывающей старые дамбы и уносящей замшелые камни древних табу в море прошлого. Так что старшие сестры, живо обсуждавшие между собой таинство посвящения, не обращали внимания на то, что я кручусь неподалеку, навострив уши. Позже, в университете, я уже знал, о чем спрашивать, и навел кое-какие справки у студенток, и они не слишком краснели, рассказывая мне об обряде. Ничего особенно страшного или неприличного в нем вовсе нет: женщины все вместе постятся, разводят костер, подбрасывают в него некоторые травы, отчего у них начинаются галлюцинации, поют обрядовые песни (вот тексты их, насколько я понял, довольно-таки откровенны, поскольку их узнать мне не удалось), омывают виновницу торжества в трех росах, в трех ручьях и в козьем молоке, заплетают ей косы по-новому, нарекают ее новым тайным именем, надевают новое платье со взрослым рисунком, впервые дают попробовать хмельного меда и, подвыпив, всласть сплетничают о мужчинах, делясь жизненным опытом. Девчонки возвращаются из леса донельзя гордые собой, наделенные новым женским знанием об устройстве мира, и начинают, получив благословение старших, напропалую кокетничать с парнями. Даже есть поговорка: «стреляет глазами, как тринадцатилетняя». Занятно, что обряд инициации для юношей, вероятно, еще лет сто назад существовавший, отмер, а женский вполне жив. Так что у наших женщин у всех поголовно – по два тайных, настоящих имени, а у мужчин – только по одному. Наверное, и поэтому тоже они так задирают перед нами нос…

Оревалат Аартелинур

«Языческие верования турепанских горцев»

–

Он вынес ее на траву, посадил на одеяло, завернул в него. Потом отошел.

– Отвернись, – сказал он и начал раздеваться, потому что был мокрым с ног до головы: он кинулся доставать ее из озера в чем был, даже в ботинках.

Карина не отвернулась. Она смотрела во все глаза.

Артан сбросил мокрый пиджак на траву. Снял белую рубашку, выжал, встряхнул, расстелил рядом с пиджаком. На коричневой голой груди качалась гроздь разноцветных бусин, резных фигурок, даже пучок какой-то сушеной травы. Карина куталась в одеяло и смотрела на амулеты. И на темную гладкую кожу под ними. Артан стянул брюки. Отжал. Встряхнул. Положил возле булькающих ботинок. У него были длинные стройные ноги. Левая – темная и гладкая. Правая – темная и гладкая только до колена, выше, по всей наружной поверхности бедра, шли поперечные светлые полосы старых шрамов. Выше шрамов были мокрые вдрызг трусы.

– Я просил тебя отвернуться, – сказал Артан и взялся за последнюю деталь туалета.

– Нет, – сказала Карина хрипло, поднимая глаза к его лицу. Он поймал ее взгляд и не отпускал – казалось, прошли годы. Потом стянул мокрые трусы. Отжал. Встряхнул. Положил возле брюк. Подошел к Карине – голый, стройный, темно-коричневый. Откинул одеяло, сел рядом с ней, обнял за плечи одной рукой, а второй запахнул одеяло.

– Сними мокрое, – сказал он ей в ухо.

– Сними сам, – ответила она. И закрыла глаза, чтобы ничто не отвлекало от ощущения больших ласковых ладоней, скользящих по коже. На секунду мелькнуло воспоминание о потных руках Говарда на ее груди – тысячу лет назад. Рука Артана замерла, приподняла одну грудь – левую – пальцы погладили, снова замерли – и рука медленно заскользила вниз. Ниже, ниже… Карина закусила губу и перестала дышать.

– Приподнимись, – прошептал Артан, – я сниму. – И она приподнялась, и мокрые трусы заскользили вниз по ногам, одновременно с теплой большой ладонью – и отлетели в сторону из-под одеяла, а ладонь очень, очень медленно двинулась по ногам вверх, выше, выше… и замерла, и зашевелилась, лаская. Тогда Карина повернулась, отодвинула связку амулетов и коснулась губами гладкой темной кожи.

– Что мы делаем? – пробормотал Артан, опрокидывая ее на спину.

– Просто мы сошли с ума, – сказала Карина и обняла его за шею. – Я рада, что это ты.

Он не понял, что она имела в виду. Не сразу. А когда понял, прижал ее к себе и ответил:

– Никому тебя не отдам.

–

Когда они встали с одеяла, уже совсем стемнело. Карина ощупью нашла измятое платье, отсыревшее от вечерней росы, и мокрые трусы. Лифчик потерялся. Артан, чертыхаясь, натянул мокрые брюки и рубашку, пиджак и ботинки закинул на заднее сиденье. Во флаере было теплее, чем снаружи, но все равно противно в сырой одежде.

– Ко мне или к тебе? – спросил он, поднимая флаер. Никаких сомнений не было, что теперь они будут вместе.

– Ко мне, – не задумываясь, ответила Карина. – У меня есть утюг, я высушу твой пиджак.

– А ботинки? – вздохнул Артан. – Дома у меня есть другие…

– Ой! – вспомнила Карина – А туфли-то мои! Я их забыла на берегу.

– Тогда к тебе, – подытожил Артан. – Не идти же тебе завтра на работу босиком.

–

Мы живем под крышами и не видим неба,

Мы узнаем сплетни из газет и стерео,

Мы не знаем имен соседей, их бед и радостей,

Мы забыли, как пахнет небо,

Мы забыли, как поют звезды,

Мы забыли ветер в лицо и дождь на волосах -

Но когда я обнимаю тебя,

Я слышу далекий звон летних трав,

А вкус твоей кожи на моих губах -

Вкус летнего солнца.

Оревалат Аартелинур

«Вкус солнца»

из сборника «Отрывки из жизни»

–

Всю ночь Карина прижималась к длинному теплому телу. Всю ночь ее обнимали большие теплые руки. На рассвете она проснулась, приводнялась на локте и долго любовалась красивым темным лицом. Потом не выдержала, наклонилась, поцеловала. Дрогнули длинные черные ресницы, распахнулись светло-серые глаза, самые прекрасные на свете.

– Турепанин белоглазый, – нежно прошептала она. Потянулась губами к ресницам.

– Высшая раса, – тихо засмеялся Артан. – Как тебе услужить, госпожа моя?

– Ты прекрасно знаешь как, – ответила Карина.

– Может быть, пойти приготовить тебе завтрак позаковыристей? – он сделал движение, будто собирался выбраться из-под одеяла.

– Не смей! – грозно сказала Карина, прижимая его плечи к постели – руками, губами, грудью. – Только попробуй сейчас встать!

– Как же я могу, – отозвался Артан. – Ты ведь меня держишь. Лучше подвинься, девочка. Ты еще не обхватила меня ногами, и я все еще могу сбежать. Попытаться сбежать… Все. Теперь никуда не сбегу… А если ты сдвинешься немного ниже… О… да, да, так… высшая раса! Все бы вам сверху…

И, крепко притиснув ее к себе, перекатил их обоих. – Ну, кто теперь высшая раса? – задыхаясь, спросил он. Но представительница высшей расы ничего не ответила, только тихо застонала и впилась белыми тонкими пальцами в широкую гладкую коричневую спину.

Через два часа будильник еле пробился сквозь крепкий сытый сон переплетенных тел – белого и темного.

Пиджак и ботинки так и не высохли.

-

Этот город, серый и пыльный,

Этот город, злой и страшный,

Этот город, полный поддельного золота и поддельных людей,

Этот город, где смерть стоит в каждой подворотне, скаля голодные зубы,

Этот город, где под улыбками скрыта ненависть,

а за ласковым словом – презрение,

Этот город, где я не жил бы ни дня, если бы мог -

Это город, где звездочкой светишь ты, моя любимая,

И поэтому он прекрасен.

Оревалат Аартелинур

«Этот город»

из сборника «Отрывки из жизни»

–

Артан отвез Карину в контору и рванул домой – переодеться. Она шла от стоянки, помахивая сумочкой. Внутри у нее все звенело, и даже старые потертые туфли, надетые за неимением лучшего, не могли испортить настроения.

Они пытались собираться на работу, но все время что-то мешало. Сначало было никак не встать, потому что нужно было разомкнуть объятия. Потом, с великим трудом оторвавшись друг от друга, они сообразили, что душ можно принимать вместе. Но после душа опять пришлось разнимать руки и размыкать тела. Это удалось не сразу. Наконец, они оделись, но и одетыми обниматься было легче, чем не обниматься. Карина пила кофе, сидя у Артана на коленях, а Артан пить кофе уже не мог, потому что расстегнул на ней блузку, и его рот был очень занят. Пришлось отталкивать его голову, целовать его губы, чтобы он не мешал застегиваться, соскальзывать с его колен – и тогда он наконец выпил остывший кофе, но делал это очень медленно, потому что Карина обняла его сзади, прижавшись животом к его спине, и целовала его волосы. Хорошо, что в комнате был включен стереовизор, и диктор сказал пронзительно: «В столице нашей родины городе-богатыре Намайре восемь часов утра». Вот тут они вскочили, заметались, приглаживая волосы, застегивая пуговицы, надевая старые противные туфли и еще более противные мокрые ботинки, выбежали из квартиры, захлопнули дверь, запрыгнули во флаер и полетели. Но высоко над городом Артан поставил машину на автопилот, притянул к себе свою пассажирку и целовал ее еще долгих пять минут.

И вот теперь Карина шла к дверям конторы, внутри у нее все пело, губы сами собой улыбались, а глаза сияли.

"Ого! – подумала Марен, – кажется, у Говарда дело выгорело! " – и побежала в отдел по связям с общественностью за выигрышем. Увы, по пути она столкнулась с Говардом и по его злобной и несчастной физиономии поняла, что проиграла глубоко и безнадежно. Тогда Марен развернулась (пусть Тинура сама приходит за своим выигрышем!) и пошла неспешно в свою комнату, где у офисного компьютера уже сидела вся светящаяся изнутри Карина. Было ясно, что Карине повезло в любви, а Говарду – совсем наоборот. Тут было о чем поразмыслить.

Марен села за свой рабочий стол, развернула для вида поэтажный план какого-то строения (ей было глубоко плевать – какого) и задумалась, бросая время от времени пытливые взгляды на сияющую Карину.

С трудом высидев до обеденного перерыва, Марен схватила подругу за руку и потащила в кафе.

– Ну, рассказывай, – потребовала она.

– Что рассказывать? – спросила Карина, глядя невинными глазами.

– Я же вижу!

– Совершенно не понимаю, что ты видишь. Блузка старая (Карина слегка покраснела, вспомнив утренний кофе), юбка старая, туфли старые… Ничего нового!

– Выражение лица новое, – парировала Марен. – Что-то произошло, и белоглазому ясно. Сознавайся!

На слове «белоглазый» в лице Карины что-то дрогнуло, но Марен не хватило проницательности для верных выводов.

– Ну? – сурово надавила она. – Кто он? Только не впаривай мне, что Говард. Более отставленного поклонника, чем он, я сроду не видала.

– Свинья он, этот Говард, – Карина ухватилась за безопасную тему. – Полез вчера меня лапать, и я от него сбежала. Вот и все.

– Врешь, подруга, не все, – рассердилась Марен. – Ходишь, сияешь, будто всю ночь прыгала по простыням с крепким парнем. Это не Говард, очевидно. Кто?

– Ну что ты пристала, – взмолилась Карина. – Пойдем лучше в контору, мы ведь уже перекусили.

Марен бросила взгляд на нетронутую тарелку подруги.

– Это называется перекусили?

– Я больше не хочу, – ответила Карина.

– Тогда я и твою порцию съем, – сказала Марен и решительно потянула к себе вторую порцию творожной запеканки.

У столика материализовался турепанин-официант со счетом на подносе. Впервые в жизни Карина посмотрела ему в лицо. Официант выглядел тупым, но тщательно выдрессированным.

– Вы што-то хатэли эшшо? – спросил он гортанно.

– Нет-нет, спасибо, – поспешила ответить Карина.

Она оставила ему четверть динария на чай. Турепанин низко поклонился и с ужасным акцентом поблагодарил.

– Что это ты расщедрилась? – удивлялась Марен, когда они возвращались на работу. – Баловать еще этих недоумков!

Карина промолчала. Она была занята: украдкой высматривала зеленый флаер с красными горошинами. Но его не было.

–

Башни Коурли высоки и угрюмы.

Башни Коурли дышат историей,

Историей, которую давно забыли

В древнем университете Коурли.

В башнях Коурли гудит ветер,

Постоянный ледяной ветер,

Он уносит души мудрых предков,

Основавших университет Коурли.

Башни Коурли омывают ливни,

Бьющие наотмашь злые ливни,

Они смывают вековую пыль знаний

С древнего университета Коурли.

Башни Коурли заносит снегом,

Беспощадным необъятным снегом,

Усыпляющим навек снегом

Гибнущий университет Коурли.

Оревалат Аартелинур

«Коурли»

из сборника «Отрывки из жизни»

–

Вечером она вышла из конторы и неспешно двинулась к стоянке такси. Флаер Артана стоял дальше всех от дверей, и ее маневр – подойти к самой дальней машине – был замечен парой злобных глаз. Говард узнал потрепанный зеленый с красным аппарат. Он еще ничего не понял, но задумался.

А Карина забралась на переднее сиденье, рядом с водителем, и положила потихоньку руку водителю на колено.

– Я так скучала, – сказала она. – Я хочу тебя.

Теперь она точно знала значение этих слов.

– Ну что, домой? – спросил Артан. – Или – хочешь на озеро? Поищем твои туфли.

– И лифчик, – добавила Карина. – Он тоже где-то там. И… ты взял одеяло?

– А как же, – хмыкнул Артан. – На озере, с тобой, и без одеяла? Ты исколешь спину об теригуту.

– Обо что?

– Это трава такая, с острыми краями. Мне жаль твою нежную белую спину.

– Почему это мою? – надула губы Карина. – Может, вовсе твою коричневую!

– Согласен, – быстро отозвался Артан. – Мою коричневую тоже жалко. Хорошо, что я взял одеяло.

Некоторое время они летели молча. Потом Карина потянула его рубашку из брюк.

– Что ты делаешь, женщина? – возмутился Артан. – Не отвлекай водителя во время движения!

– Не могу, – ответила Карина. – У меня руки болят, так я хочу к тебе прикоснуться.

– Сумасшедшая, – пробормотал Артан. – Потерпи еще десять минут.

Но она была нетерпелива… Когда они сели на вчерашнюю лужайку, Артан был в одних брюках, и те расстегнуты, а Карина и вовсе нагишом. Прежде чем выйти из флаера, пришлось снять с Артана последнее, сесть к нему на колени и прижаться как следует – а потом позволить ему все, чего он захочет. Очень мешал штурвал. Но Артан хотел Карину, и немедленно, и отказать ему никак было нельзя. Потом вытащили одеяло, расстелили, и пришлось на него лечь, потому что Артан захотел еще Карину, да и Карина, честно говоря, очень хотела еще Артана.

Только на закате Карина вспомнила про туфли и лифчик.

– Лежи, – сказала она, – я поищу свои вещички.

Артан послушно остался лежать, лениво наблюдая, как она бродит нагая по траве, глядя себе под ноги. Вот она наклонилась, качнулась маленькая грудь (все у него внутри зашлось от нежности), подняла свои туфли и посмотрела на него – как он лежит на спине, длинный и коричневый, светлые глаза широко раскрыты – и побежала к нему, бросила туфли возле одеяла, упала на колени рядом с. Артаном, наклонилась над ним – грудь закачалась совсем близко. Он стремительно передвинулся, ухватил ее за талию, чтобы не сбежала, приподнял голову и поймал губами качающуюся грудь. Карина застонала, внезапно ослабевшие руки подогнулись.

Теригута действительно колола спину. Еще хуже был каблук, впившийся в правую ягодицу. Но остановиться было совершенно невозможно.

Когда они летели в темноте на площадь Зеленых фей, обнявшись в тесной кабине, Карина задумчиво сказала:

– За один вечер ты любил меня на штурвале, на одеяле, на теригуте и на моей левой туфле. Или на правой?

– Если хочешь, мы подложим в постель что-нибудь еще интересное, например, кастрюлю, и я полюблю тебя на кастрюле, – засмеялся Артан.

– Не хочу на кастрюле, – запротестовала Карина. – Обычная простыня меня вполне устроит.

Но на обычной простыне они обнялись и моментально уснули.

–

Когда-то Артолия была мощной воинственной державой, перед которой трепетал весь континент. Рассказывают, что король Намангет VIII, великий полководец, расширивший пределы Артолии от Моря Тысячи островов на юге до турепанских предгорий на севере, первую половину жизни проведший в завоевательных походах, а вторую в попытках удержать захваченное, на смертном одре отмахнулся от Великого Омна, главного жреца Туип-Таа, и прохрипел: «Я не боюсь, что Создатель спросит с меня за пролитую кровь. Я боюсь, он спросит, почему Северные горы и Тысяча островов не исповедуют истинную веру в Него».

Уж не знаю, что говорят об этом на островах, а у нас в горах всегда считали: наш Огненноликий сильнее Туип-Таа, но не такой жадный. Он не хотел, чтобы его народ спускался на жаркие равнины Артолии, где всегда лето, и становился там слабым и ленивым, как бледные изнеженные артолийцы в своих южных городах. Но и войска Намангета на наши земли не допустил.

Рассказывают, что когда несметные полчища молодого еще короля подошли к Северным горам и встали, сверкая броней, на берегу Миэрге-рра-иу, пастух из рода Нгаинараре, потомок драконов, не успел увести своих бестолковых овец вовремя, и солдаты Намангета схватили его. В ту зиму в горах было много снега, и Миэрге-рра-иу разлилась шире обычного, воды ее побурели и мчались к Восточному морю с бешеной скоростью, все в хлопьях пены. По реке, кружась, плыли смытые постройки прибрежных поселков, вывернутые с корнем деревья и трупы утонувших животных. Генералы артолийского короля боялись соваться в разбушевавшуюся реку даже на танках, что уж говорить о пехоте.

«Покажи нам переправу», – потребовал Намангет от пастуха, когда того притащили к нему. Пастух был сильно избит и плохо стоял на ногах – его уже весьма энергично спрашивали о переправе люди ниже чином. «Я глупый человек, простой пастух, – сказал он. – Я не понимаю, чего ты хочешь». – «Ты умудрился перебраться через поток со стадом безмозглой скотины, – сказал король. – Значит, ты знаешь, как вернуться обратно. Покажи моим людям, где ты переходил реку». Но пастух был потомком драконов, и в груди его билось сердце дракона, хоть он был и не самый умный и не самый храбрый в сильном клане Нгаинараре. Он сказал так: «Ты большой человек, король южного народа. Твои воины сильны и отважны. Огненноликий простит меня, глупого и трусливого, если я помогу тебе перейти реку. Пусть твои люди идут за мной». Намангет поверил пастуху, ибо тот говорил, опустив голову, будто ему стыдно. На самом деле пастух боялся, что глаза выдадут его раньше времени.

Он привел людей короля к тому месту, где русло Миэрге-рра-иу разделял прежде остров. Когда-то на этом острове была крепость, затем она разрушилась, но острые обломки клинков, вил и копий все еще скрывались под водой там, где их воткнули давным-давно наши предки. Сам же остров залило водой, и его не было видно, хотя по бурунам можно было понять, где он. Но люди артолийского короля ничего не понимали в реках и не знали языка течения. Они послушно полезли вслед за пастухом в воду. Выше острова была отмель почти до середины русла, и, видя, что в этом месте турепанин едва замочил колени, солдаты совсем успокоились. Они шли за пастухом, не особо глядя под ноги, а за ними следом поползли уже тяжелые бронемашины. Несколько раз пастух оступался и падал в воду, потом вставал, отряхивался, как собака, и брел дальше. Солдаты очень веселились, видя это. И когда турепанин оступился последний раз, они ничего не поняли и шагнули за ним следом. Миэрге-рра-иу подхватила их и швырнула с размаху на смертельную отмель, ощетинившуюся железом. Несколько танков, ползших за пехотой, успели затормозить, но три или четыре из них, шедшие впереди, не удержались на мелководье, их поволокло и бросило на затопленный остров поверх собственных солдат, напоровшихся на колья.

Пастух погиб первым. Его уже нельзя было ни пытать, ни казнить. Потери Намангета были невелики: сорок человек и четыре танка – мелочи для многотысячного войска. Но все артолийцы видели, как это случилось, и страшная смерть на переправе подорвала дух армии. Король Намангет был великим полководцем и знал, когда войско с радостью пойдет на гибель, а когда не стоит и пытаться посылать его вперед. Среди солдат уже пошли разговоры: кто-то будто бы слышал, как пастух перед смертью призвал на помощь дух реки, кто-то будто бы видел, как вода приняла форму хищной когтистой лапы и сгребла все танки, до которых смогла дотянуться. Шептались, что пастуха чудовищной волной выбросило на другой берег. А один парень сказал: «Черномазый снял с шеи свои амулеты и бросил в воду, прежде чем в нее ступить». Побежали к отмели и увидели связку языческих побрякушек, зацепившуюся за ивовый куст.

Намангет понял, что Миэрге-рра-иу отныне непреодолима для его войск. Даже если рядом есть безопасный брод, ни один солдат не сунется в реку.

Так и вышло, что ценой жизни одного пастуха и стада баранов – их артолийцы, разумеется, моментально сожрали – были спасены Северные горы. Намангет до конца своих дней мечтал снова прийти сюда и перерезать горцев вместе с их баранами, но волнения в собственной разросшейся державе не позволили ему вернуться к нашим горам.

Имени пастуха уже не помнят, но каждый человек из рода Нгаинараре при удобном случае ввернет: «В нашем клане даже пастухи – и те драконы».

Оревалат Аартелинур

«Сказания Северных гор»

–

Летели ночи безоблачного счастья, тянулись дни нетерпеливого ожидания сладкой ночи, Артан каждое утро подвозил Карину в контору и каждый вечер забирал ее с работы. Иногда они отправлялись прямо домой, в постель; иногда летали на озеро – называлось: «искать лифчик», но поскольку он так и не нашелся, всегда был повод поискать еще. Артан учил Карину плавать; в результате она научилась любить его в озере ничуть не хуже, чем на турепанском одеяле, но так и не научилась держаться на воде.

Но через две декады начались неприятности. Сначала явилась домохозяйка. Она долго трезвонила в дверь; когда Карина открыла, мадам Теплиц решительно отстранила квартирантку и строевым шагом вошла в комнату, где на широкой кровати, принадлежавшей мадам Теплиц, на варварском турепанском одеяле лежал варвар-турепанин в одних трусах и читал толстую книгу. Неизвестно, что больше возмутило мадам Теплиц: наглое присутствие голого варвара на ее драгоценной кровати или то, что белоглазое отродье позволяет себе притворяться грамотным (сама мадам читала с трудом) – но домохозяйка побагровела, задохнулась, а потом взорвалась гневным ором. У нее приличный дом! Она не сдает черномазым жилья! Она не потерпит противоестественного разврата под своей крышей! Чтоб через час духу турепанского в доме не было! Что, если, не приведи Создатель, другие жильцы узнают, что дура-девчонка спуталась с белоглазым! Вон, немедленно вон! Подстилка турепанская! И будь добра денежки за этот месяц отдать сейчас же! Что? Месяц не кончился? Ничего, заплатишь, иначе мадам Теплиц пойдет к твоему начальству в твою гребаную контору и расскажет всем и каждому, с кем ты трахаешься, бесстыдница, позор артолийской расы!

– Сколько ты должна? – спросил Артан.

– Двадцать динариев, – ответила Карина.

Он молча достал деньги, бросил их на ковер под ноги орущей мадам и стал неторопливо одеваться. Мадам прибавила громкость. Он оскорбляет ее самим своим существованием! Но то, что он даже не вышел из комнаты надеть свои поганые штаны, вынести невозможно!

Светлые глаза Артана недобро засверкали.

– Мдам! – сказал он с жутким гортанным акцентом. – Вэсь дом узнаэт, што у тэбя жыву я! Патышэ, прашу!

И мадам заткнулась.

– Вот так! – удовлетворенно заметил Артан. – Тыхо, харашо! Пажалй, нэ буду тэбя рэзат! – и спокойным голосом Карине: – Подожди у машины, милая, я вынесу наши вещи.

– Какие вещи? – завопила было мадам Теплиц и осеклась под бешеным белым взглядом.

– Стереовизор, аквариум, одеяло, подушка, книги, – перечислил Артан и повернулся к мадам спиной.

–

Ты прекрасна, моя земля: твои снежные вершины, на которых, зацепившись, виснут облака; твои бездонные ущелья, где слышишь неумолчный шум бегущей воды, а видишь лишь радугу на мельчайших брызгах, повисших в воздухе – ибо так глубоко ущелье, что самой реки не видно; твои цепкие растения, живущие на голых камнях; твои шустрые звери, превосходящие отвагой драконов; твое небо, чистое и ясное летним днем, черное и сверкающее яркими глазами бессонных богов летней ночью – и низкое, темно-сизое, лежащее на самых крышах занесенных снегом селений, зимой. Я люблю твоих людей, моя земля: бедных, но щедрых, гордых, но добрых, суеверных, но не косных, красивых, но не высокомерных. Как тяжело вдали от гор вспоминать все это; но я знаю, что вернусь, я непременно вернусь, я пройду по этой траве, я поцелую эти камни, я склонюсь перед этими вершинами, я омою лицо в этих реках – я вернусь, чего бы мне это ни стоило. Даже если я умру, я вернусь, потому что душа не умирает и ей не нужны деньги на дорогу.

Оревалат Аартелинур

«Моя земля»

из сборника «Отрывки из жизни»

–

Они переехали в квартиру Артана, в глухом тупике Буйных Молодцов на западной окраине. Кругом жили сомнительные личности, половина из них – турепане, половина из турепан – бандиты. Никто не сказал ни слова, увидев с Артаном белую девушку, но смотрели на нее настороженно. Выходя утром из квартиры, Карина слышала за спиной гортанные пересуды и радовалась, что ничего не понимает. Она догадывалась, что соседи в целом разделяют мнение мадам Теплиц о безнравственности их межрасовой связи. По вечерам она спешила укрыться за дверью их крошечной квартирки, в объятиях Артана; по утрам – за ненадежной дверцей потрепанного флаера.

Потом в ее конторе наконец сложили два и два. Говард додумался, что неспроста один и тот же белоглазый привозит ее каждый день на работу, и поделился догадкой с некоторыми коллегами. Шустрая Тинура из отдела по связям с общественностью провела небольшое расследование; как только она встретилась с мадам Теплиц, ужасные подозрения превратились в позорный факт.

Карина вошла в свою комнату и увидела за своим компьютером незнакомую девицу.

– Что это значит? – спросила она у Марен.

– Влипла ты, девонька, вот что, – ответила подруга, вздохнув. – Шеф тебя вызывает.

Карина сильно побледнела и ухватилась за спинку стула.

– Он узнал? – пробормотала она, запинаясь.

– Рано или поздно всегда все всё узнают, – сказала Марен. – Хоть ты и дура невозможная, могла бы догадаться. Ну не плачь, глупая. Что ж теперь плакать? Дала бы Говарду, ничего бы не случилось.

– Я не люблю Говарда, – всхлипнула Карина. – Мне противен Говард. Я люблю Артана.

– Долюбилась, – фыркнула Марен, но обняла подругу за плечи. – Я тебя не брошу, хоть ты и спишь с белоглазым. Ох, Создатель, что ты в нем нашла?.. Ну, иди на казнь. Потом поговорим.

Шеф был краток и вежлив. Он не багровел и не орал, и выражения его были вполне культурными, но суть совпадала с сутью речей мадам Теплиц. У них приличная контора, в ней сроду не было поганого турепанского духа, и артолийке, опозорившей себя и в своем лице всю белую расу непристойной связью с варваром, нет и не будет места в чистом деле торговли недвижимостью. Зайдите в бухгалтерию за расчетом. Прощайте. Надеюсь никогда больше не видеть вашего порочного лица в этих стенах.

Рыжая кассирша Матильда выдала Карине пятьдесят динариев, воровато огляделась и сказала тихонько:

– Если нужны будут деньги, позвони мне. На верхней купюре я записала мой телефон.

– Спасибо, – так же тихо ответила Карина. – Ты очень добра.

– Только никому ни слова, а то и мне не поздоровится, – сказала Матильда, пожимая Карине руку. – Пока. Надеюсь, тебе еще повезет.

–

Брат мой, ты полон злобы.

Брат мой, я не понимаю тебя,

Как ты никогда не поймешь меня.

Но мы – братья.

Ты стреляешь без промаха, брат мой,

Твои руки черны от крови,

И черно от крови сердце,

Но мы – братья.

Что мне делать, как полюбить тебя,

Брат мой, не знающий жалости?

Глаза мои полны слез по тебе,

Брат мой.

Оревалат Аартелинур

«Мой брат»

из сборника «Отрывки из жизни»

–

Карина вышла на улицу, не заходя в бывшую свою комнату. На стоянке не было зеленого с красным флаера – Артан работал. Идти было некуда, делать было нечего. Голова кружилась, тошнило. Она добралась до кафешки, где всегда перекусывала в перерыв, и присела за крайний столик.

Подлетел турепанин-официант, спросил:

– Падать кофэ?

– Да, пожалуйста, – кивнула Карина.

Официант исчез и вскоре вернулся с чашкой.

– Алезт, – сказала Карина. Она выучила по-турепански только два слова: «спасибо» и «люблю».

Официант замер.

– Что случилось, госпожа моя? – спросил он без акцента.

– Ничего особенного, – ответила Карина. – Меня выгнали с работы за безнравственное поведение. В остальном все прекрасно. Гереннэ.

«Оба слова ввернула, – усмехнулась она про себя. – Похвасталась… Дура я, дура, права Марен».

– Сидите тут сколько нужно, – тихо сказал официант. – Я буду иногда подходить, будто вы что-то заказали. Захотите заказать – принесу. Не захотите – неважно. Только не плачьте. – Немного помолчал и добавил: – Завидую вашему парню. – И испарился.

–

Карина тихонько сидела в уголке, смотрела на улицу и по крошечному глотку цедила остывший кофе. Пробежала стайка артолийских детишек, громко вопя. Прошаркал старый артолийский дед. Прошмыгнула артолийская кошка-киупе – крупная, пятнистая, с кисточками на ушах. Пролетел синий флаер. Улицу перебежала высокая артолийская девушка в красном платье. «Марен», – равнодушно подумала Карина.

Марен вошла в кафе, огляделась, увидела Карину и села рядом с ней.

– Ох, и дуреха, – сказала она. – Ну, говори же, я ведь ничего не знаю о твоем турепанине.

– Гереннэ, – сказала Карина. И перевела: – Я его люблю.

– Тяжелый случай, – вздохнула Марен. Посмотрела кругом, поймала взгляд официанта, показала на стол. Он подлетел, с беспокойством глянул на Карину.

– Это моя подруга, – сказала Карина официанту. – Не беспокойтесь.

– Хорошо, госпожа, – ответил турепанин. – Хотите что-то заказать, мадам?

Марен раскрыла рот и уставилась на турепанина. Официант усмехнулся.

– Пажалте мэню, мдам, – и действительно, протянул Марен меню.

– Знаешь, как-то спокойнее было думать, что они все тупые, – пробормотала Марен, когда официант удалился выполнять заказ.

– Может быть, – сказала Карина. – Только они вовсе не недоумки. Они ничуть не глупее нас. Многие из них говорят по-артолийски не хуже, чем мы с тобой. А некоторые читают и пишут получше многих наших. Просто у них бедная страна, и они приезжают к нам на заработки, а все приличные места уже заняты – нами.

– Зато они хитрые гады, – возразила Марен. – Зачем они придуриваются? Зачем эти зверские рожи: «зарэжу»?

– Так их, наверное, меньше обижают… Не знаю я, Марен. Ничего не знаю.

– И ничего не ешь, – подхватила Марен. – Ну-ка, возьми пирожок.

– Не могу, – ответила Карина. – С утра тошнит, и голова кругом.

– О боги! – воскликнула Марен. – О Создатель всего сущего! Только бы не то, о чем я думаю!