Текст книги "Контрольная для друзей"

Автор книги: Анна Устинова

Соавторы: Антон Иванов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

Глава VII. ГОСПОДИН ГОНДУРАСОВ

Вид у Мишки и Гришки был какой-то пыльный. Будто на них вытряхнули мешок из пылесоса. Близнецы синхронно разинули рты и принялись оглушительно реветь. Услышав знакомый вой, из гостиной вихрем метнулась к дверям Елизавета Павловна.

– Миленькие мои! Что этот дядька вам сделал?

Дядька обиженно шмыгнул носом и, наполнив прихожую густым запахом спиртного перегара, просипел:

– Вот она, человеческая благодарность. Я, можно сказать, нашел, привел... Хоть бы налили.

Но Елизавета Павловна его не слышала. Втащив в прихожую Мишку и Гришку, она принялась утешать их и обнимать. Ее белоснежная блузка при этом мигом стала серой, а по лицам близнецов текли грязные потоки. Оба продолжали усиленно реветь.

Дядька, поняв, что от Елизаветы Павловны ничего не добьешься, повернулся к Климу:

– У вас, кроме этой мадам, взрослые-то какие есть дома?

Бесик зашелся грозным лаем. Я на всякий случай оттащила его подальше. А Клим объяснил заросшему щетиной дядьке:

– Все остальные взрослые в милиции.

Слово «милиция» дядьке не понравилось, и он торопливо проговорил:

– Ну, я, пожалуй, пойду.

– Нет, подождите, – преградил ему путь Клим. – Сейчас папа придет. Он наверняка захочет с вами поговорить. А вы нам пока расскажите, где вы их нашли?

Дядька заколебался. По-моему, в нем боролись два чувства. С одной стороны, он очень хотел, чтобы ему все-таки «налили». А с другой – боялся, как бы сюда не пожаловала милиция, с которой у него, кажется, были непростые отношения.

– Так где вы их нашли? – повторил Клим.

– Да на Рождественском бульваре, – просипел дядька.

– Как на бульваре? – в один голос воскликнули мы с Климом. – Там ведь их не было.

Тут подъехал лифт. Из него вылетели Станислав Климентьевич и Ольга. Так как близнецы по-прежнему ревели, а Елизавета Павловна над ними причитала, нам даже ничего не пришлось объяснять. Едва не сбив нас с ног, Станислав Климентьевич и Ольга кинулись к Мишке и Гришке.

– Это чего, отец? – указал пальцем на Станислава Климентьевича сиплый мужик.

Клим кивнул. Мужик, кажется, успокоился. Наверное, богемная внешность Круглова-старшего и его волосы, забранные на затылке в хвостик, по мнению мужика, никак не предполагали связи с милицией.

– Подождем. Пусть порадуется. А тогда...

И мужик причмокнул.

– Станислав, – громко произнесла Елизавета Павловна. – Разберись, пожалуйста, с этим человеком.

И она кивнула в сторону заросшего щетиной мужика.

– А это, собственно говоря, кто такой? – только сейчас обратил на него внимание Станислав Климентьевич.

– Гондурасов я, – с неожиданной церемонностью представился тот. – Сергей Эмильевич.

– Да хоть Сингапуров! – взревел Станислав Климентьевич. – Что вы тут делаете и что вам от нас надо?

– Гавриков ваших привел, – кротко и укоряюще произнес Сергей Эмильевич.

– Ах, значит, вы их украли? – громче прежнего проорал Станислав Климентьевич. – Держите его! Вызываю милицию. То есть нет, – ринулся к мужику он. – Пожалуй, я сам его буду держать, а вы звоните в милицию.

И отец Клима вцепился в плечи Сергея Эмильевича Гондурасова. Услышав про милицию, тот начал вырываться и вопить:

– Никого я не крал! Наоборот, нашел и привел!

– Папа, да подожди ты! – крикнул Клим. – Сперва надо выяснить.

– Так, значит, нашли, – отпустил мужика Станислав Климентьевич.

– Об том и речь, – ответил ему Сергей Эмильевич.

– Где же вы их нашли? – задал новый вопрос папа Клима.

– Да на бульваре же, на бульваре, – принялся объяснять господин Гондурасов. – Гулял я там. Воздухом подышать захотелось.

Мы с Климом переглянулись. Не похоже, чтобы Сергей Эмильевич Гондурасов относился к большим любителям свежего воздуха. Скорее он собирал на Рождественском бульваре бутылки.

– Ну, значит, иду, прогуливаюсь, – тем временем продолжал он. – Там кучу листьев дворники нагребли большу-ую. А в ней что-то лежит.

– Где лежит? – не дошло до папы Клима.

– В куче листьев, – пояснил Сергей Эмильевич. – Я решил: «Дай гляну». Вижу, нога. И притом не одна, а целых четыре. Ну, думаю, все. Каких-то детишек пристукнули и на бульваре бросили.

– Что вы за ужасы говорите! – возопила Елизавета Павловна.

Мишка с Гришкой немедленно вновь заревели.

– Это, мадам, не ужасы, а реальная жизнь, – с укором изрек опытный господин Гондурасов. – Я уж было хотел... в милицию.

По тому, с какой натугой он выдавил из себя слово «милиция», все мы мигом смекнули, что господин Гондурасов на самом деле собирался сделать совсем другое. А именно: сбежать куда подальше.

– Ну, а потом это... смотрю: одна нога дергается. Значит, видать, еще живы. Я давай их раскапывать. Смотрю: лежат, как живые. Видать, заснули.

Мишка с Гришкой подняли такой оглушительный рев, что Сергею Эмильевичу пришлось на время умолкнуть. Его бы все равно никто бы не услышал.

– Елизавета Павловна! – взмолился Станислав Климентьевич. – Уведите вы их, пожалуйста, к себе в комнату. Неужели не понимаете, мне человека не слышно!

Елизавета Павловна даже спорить не стала. Толкая перед собой орущих близнецов, она удалилась к себе и плотно затворила дверь. Правда, даже из-за нее вопли Мишки и Гришки по-прежнему были слышны.

– Продолжайте, – обратился Климов предок к господину Гондурасову.

– Ну, раскопал, разбудил. И ломаю голову: чего дальше делать. Хорошо, ребятки смышленые оказались. Сразу же дом свой указали и этаж. «На последнем, – говорят, – живем. Вы нас, дядя, скорей отведите домой, потому что Олька нас потеряла». Я и повел, а как поднялись, они квартиру свою показали. Только какие-то они у вас совсем одинаковые, – шмыгнул носом Сергей Эмильевич.

– Близнецы, – пояснил отец Клима.

– Вы-то знаете. А мне сперва показалось, будто у меня в глазах двоится, – нервно хохотнул Сергей Эмильевич. И многозначительно добавил: – На нервы мне это подействовало.

Мы с Климом снова переглянулись. Господин Гондурасов, так сказать, тонко намекал на толстые обстоятельства. Папа Климентия мигом врубился.

– Пойдемте на кухню. Там разберемся.

Сергей Эмильевич охотно последовал за ним.

Мы с Климом пошли посмотреть на близнецов. Бабушка и Ольга, уже опомнившись, от первой радости и потрясения, принялись расспрашивать Мишку с Гришкой, каким образом они попали в кучу листьев. Мишка в ответ немедленно скорчил жалобную рожу и завыл в три ручья. Гришка мигом последовал его примеру. Клим считает, что их близнецы совершенно одинаковые, но, по-моему, он не прав. Я давно уже заметила: Мишка обычно все придумывает и начинает, а Гришка подхватывает.

– Мишенька, Гришенька, успокойтесь, – попалась на удочку Елизавета Павловна. – Бедненькие, испугались.

– Испуга-ались, – продолжал жалобно выть Мишка.

– Стра-ашно, – подхватил Гришка.

– Олька плоха-ая, – скосив на нас хитрый взгляд, прогундосил Мишка.

– Она с нами играть не хотела, – прохныкал Гришка.

– Нам ску-учно стало, – Мишка просто захлебывался от рыданий. – А Олька все треплется и треплется...

– А мы уста-али, – проплакал новую информацию Гришка.

– Спа-ать захотелось, – пожаловался Мишка.

Ну просто два бедненьких, несчастненьких, всеми покинутых ребенка.

– Мы легли в листья и засну-ули, – наконец дошел до сути дела Гришка.

– Хорошо же вы их искали! – напустилась Елизавета Павловна на нас с Климом. Бесик поджал хвост и уполз под диван.

Он у меня вообще не переносит, когда разговор идет на повышенных тонах.

– Кучу листьев мы видели, – откликнулась я. – Но Миши и Гриши там не было.

– Наверное, они в нее зарылись, – предположил Клим.

– Нам стало хо-олодно, – провыл хитрый Мишка.

– Естественно, – рассердилась Ольга. – Не надо было ложиться на холодную землю. И, вообще, вы разве не понимаете? Они нарочно поглубже спрятались, чтобы я побегала и поискала их!

– Не нарочно мы, не нарочно! – Мишка лег на пол и начал сучить ногами.

Гришка, немного подумав, последовал примеру брата. У меня уже в ушах звенело от их завываний. Все было ясно: Ольга попала не в бровь, а в глаз. Эти два бандита сперва от нее спрятались, а потом заснули. И пока мы сломя голову рыскали по всему микрорайону, они смотрели сладкие сны.

Лицо у Клима сделалось суровым.

– Ольга, бабушка и Агата, выйдите, – тоном, не допускающим возражений, произнес он. – Сейчас тут состоится мужской разговор.

Мишку и Гришку будто бы разом выключили. Заткнувшись, они встали с пола и ангельскими голосками проговорили:

– Бабушка, нам кушать хочется.

– Вот бабушка вам сейчас сделает покушать, а мы с вами пока немножечко побеседуем, – не смягчился Клим.

Елизавета Павловна хотела что-то возразить, но Ольга встала на сторону брата:

– Пошли, пошли.

И она чуть ли не насильно вытолкнула бабушку из комнаты. Потом обернулась ко мне и сказала:

– Агата, давай с нами на кухню. Чайку попьем.

– Но там же этот... Гондурасов, – напомнила я.

– Кстати, ему совершенно нечего там делать, – сухо произнесла Елизавета Павловна. – Сейчас мы поблагодарим его за помощь и сразу же попрощаемся.

Однако на кухне мы обнаружили только Станислава Климентьевича.

– Где же твой гость? – иронично осведомилась Елизавета Павловна.

– Получил благодарность и отправился с ее помощью стресс снимать, – объяснил отец Клима.

– Опять на бульвар, – усмехнулась Ольга.

– Мне не докладывался, – ответил Станислав Климентьевич. – А близнецов вы куда дели?

– С ними Клим мужской разговор проводит, – ответила Ольга.

– Он там не очень? – забеспокоился Станислав Климентьевич.

– Да, Стасик, ты бы вмешался, – тут же посоветовала Елизавета Павловна.

– Не надо, – жестко бросила Ольга. – Клим прекрасно знает, как с ними обращаться.

– Вообще-то их надо было сначала помыть, – задумчиво произнес Круглов-старший, – хотя, может, лучше и потом.

– Папа, чай будешь? – спросила Ольга.

– Почему бы и нет, – придвинулся поближе к столу Станислав Климентьевич. – У меня до сих пор руки трясутся, – вытянул ладони он. – Хорошо, что Аиде догадались не сообщать.

– Папа! – взвилась вдруг на ноги Ольга. – Звони скорее в милицию! Они ведь по-прежнему ищут!

– И впрямь неудобно, – тяжело поднялся на ноги глава семьи.

– Стасик, возьми, – протянула ему трубку радиотелефона Елизавета Павловна.

Тот, порывшись в кармане, вытащил замызганный клочок бумаги, на котором, видимо, второпях записал номер нужного телефона. Набрав его, Станислав Климентьевич попросил капитана Назаренко. Когда того позвали, Круглов-старший принялся объяснять, что звонит по поводу пропажи близнецов.

Настала короткая пауза, после чего выражение лица у Станислава Климентьевича стремительно изменилось, и он воскликнул:

– То есть как это вы нашли? Мы сами их нашли! То есть они к нам пришли. А точнее, их привел один такой Гондурасов... Нет, я над вами совсем не издеваюсь, а как раз звоню сообщить, что поиски не потребуются... Ну да, они дома... Нет, ничего не перепутал... Да мои, мои дети. Что же, я своих близнецов не знаю... Зачем мне к вам приходить?.. И смотреть нечего... Говорю же вам: мои уже дома... Ну, если вы так настаиваете... Ах, письменное заявление. Ну ладно. Сейчас приду. Только чаю сначала выпью.

Станислав Климентьевич устало положил трубку на стол и выдохнул:

– Черте что и сбоку бантик. Бред в квадрате. Они пытались подсунуть мне чужих близнецов.

– Каких еще чужих? – изумилась Елизавета Павловна.

– Двух, – пояснил Станислав Климентьевич. – Нашли вместо наших. Сидели на скамейке на станции метро «Тургеневская». И говорят, что я их папа.

Ольга фыркнула.

– Тебе смешно, – нахмурился Станислав Климентьевич, – а я теперь вынужден туда тащиться и письменно подтверждать, что те двое – не мои, а мои уже нашлись и искать их не надо.

Тут на кухню в сопровождении Клима явились очень тихие и скромные Мишка и Гришка.

– Слышали? – назидательно произнес отец. – Мне только что в милиции предложили других близнецов. Я сказал, что подумаю. В общем, еще раз так потеряетесь – поменяю.

Мишка с Гришкой расстроились. Нижние губы у них стали квадратными. Они явно приготовились снова реветь.

– Да ладно, па, – незаметно для близнецов подмигнул ему Клим. – Мишка с Гришкой обещали мне, что больше так никогда не будут. Правда, ребята?

Оба кивнули.

– Ну, тогда я пошел, —снова поднялся из-за стола Станислав Климентьевич.

Бесик уже тоже давно переместился на кухню и с интересом наблюдал за приготовлением к чаю. В особенности его привлекала ветчина, которую нарезала аккуратными тонкими ломтиками Ольга. Бесик даже засвистел носом. Ольга наклонилась и дала ему кусочек, который мигом исчез.

– Вообще-то ему вредно, – строгим голосом предупредил сестру Клим. – Знаешь, сколько его пришлось на диете держать, после того как Агатина бабушка раскормила.

– Вечно во всем почему-то виноваты бабушки, – многозначительно и крайне обиженно произнесла Елизавета Павловна.

– Между прочим, вас, по-моему, ни в чем не обвиняют, – заметил еще не успевший уйти в милицию Станислав Климентьевич.

– Только этого мне не хватало, – сухо откликнулась Елизавета Павловна.

Круглов-старший, махнув рукой, поспешил удалиться.

– Ничего вашему Бесику от одного кусочка не будет, – сказала Ольга и тут же дала ему второй.

Я сочла за лучшее не спорить. Все равно сегодня совершенно сумасшедший день. И у Бесика, в конце концов, могут быть в жизни праздники. Он же не виноват, что родился левреткой.

Когда мы попили чай, Клим потянул меня к себе в комнату:

– Пошли, ребятам звякнем. Надо сказать, что Мишка с Гришкой нашлись. А то Будка разболтал. Теперь весь класс наверняка на ушах стоит.

Первым мы позвонили Тимке. Но у него оказалось занято. Тогда Клим набрал номер Будченко.

– Сейчас я ему задам! Алло, Будка? Они нашлись.

Я сидела рядом, и до меня донеслись бурные Митькины ликования. Клим послушал, затем сурово изрек:

– Я, конечно, все понимаю, но зачем было трепаться? Тебя ведь предупредили, что это секрет.

Клим отнял от уха трубку, чтобы я могла слушать ответные Будкины вопли:

– А я и не трепался. Наоборот, под большим секретом сообщил Тимуру. Он ведь близкий друг и должен быть в курсе. А еще я Адаскиной рассказал.

– И на фига тебе было звонить Адаскиной? – взревел Клим.

– Очень нужно мне ей звонить! – проорал в ответ Будка. – Она сама позвонила.

У меня сделались квадратные глаза. Бред какой-то. Чтобы Зойка сама позвонила Будке...

– Клим, – одними губами проговорила я. – Спроси скорей, зачем она звонила ему.

– Зачем тебе, дурень такой, звонила Адаскина? – с охотой повторил Клим.

– А она это... узнавала, как я себя чувствую, – отвечал Будка.

Судя по его тону, Зойкин звонок совершенно не озадачил его. Про меня этого сказать было нельзя. Что-то моя хитрая подруга опять задумала. Но что? И почему ее так живо интересует состояние Будки?

Клим тем временем начал допытываться у Будки, откуда, в таком случае, о пропаже близнецов узнал почти весь восьмой «Б». Митька принялся изо всех сил уверять, что и сам очень этому удивлен.

– И Винокуру ты ничего не говорил? – сурово осведомился Климентий.

– Винокуру как раз сказал, – со святой простотой изрек Будка. – У него дядя детектив. Вот я и подумал: «Вдруг поможет найти?»

– Ну, спасибо тебе, Собачья Будка, – угрожающе прошипел Клим.

– Да я же хотел как лучше, – защищался Митька.

– А я тебе сказал, чтобы не трепался, – напомнил Клим.

– Не гони волну, – добродушно произнес Будка. – Главное, что все кончилось хорошо.

– Это тебе сильно повезло, – сказал Клим и положил трубку.

Чуть помолчав, он сказал мне:

– Ты знаешь, Агата, я сейчас вдруг представил, а что, если бы Мишку с Гришкой не нашли?

Я молча смотрела на него. Мне было даже страшно о таком подумать.

Глава VIII. АДАСКИНА ПРОЯВЛЯЕТ БДИТЕЛЬНОСТЬ

Зойка оказалась права в одном: Будкиных и Тимкиных предков в результате в школу так и не вызвали. Как доложила разведка в лице Климовой сестры Женьки, которая с самого первого класса дружит с дочерью нашей библиотекарши тети Нонны, Нинкой, директор, выяснив, как серьезно болен Тимур, сказал:

– Ладно. Не будем усугублять тревоги родителей. А вот если поведение Сидорова не исправится, тогда уж поставим вопрос ребром.

Таким образом и Будка избежал неприятностей. Не вызывать же в школу только его родителей.

Тимку после болезни как подменили. Он стал жутко мрачным и замкнутым. От Клима я узнала, что после полного медицинского обследования врачи поставили ему какой-то очень сложный диагноз. По их словам, жить со всеми этими болезнями было можно, но очень осторожно. В результате Сидорову запретили не только бокс, но и ролики, и футбол, и все остальное. Выслушав это, Тимка, который не мыслил себя без постоянного движения и разнообразных спортивных игр: зимой – в хоккей, летом – в футбол и на велосипеде, а круглый год – бокс, – резонно заметил:

– Зачем вообще жить, если нельзя все, что любишь?

Клим старался изо всех сил утешить его, однако на главный вопрос у него ответа не находилось.

– Ты понимаешь, Агата, – делился он со мной. – Наверное, я бы тоже не смог жить, если бы стало неинтересно.

Я, честно говоря, не понимала, почему все интересное в жизни должно быть связано только со спортом.

– Клим, – говорила я. – Как же Тимка может утверждать, что ему не для чего жить, когда вокруг столько всего интересного. Можно кучей вещей заняться.

– Например? – спросил Клим.

– Ну, не знаю, например, книжки читать, – ответила я.

– Ты ведь прекрасно знаешь, – сказал Клим. – Читать он не любит. Ему скучно.

– Пусть про спорт свой любимый читает, – посоветовала я.

– Это идея, – обрадовался Клим. – Мне как-то самому в голову не пришло.

– А потом, – на ходу сочиняла я, – можно заняться спортивной фотографией. У Тимки же есть фотоаппарат.

– Точно! – воскликнул Клим. – Гениальная мысль. Надо ему сказать.

– А если подумать, наверняка еще какие-нибудь интересные занятия найдутся, – продолжала я, – и даже виды спорта, в которых по голове не стучат.

– Ага, – хмыкнул Клим. – Шашки и шахматы. Но Тимке это не нравится. А насчет спорта врачи сказали: «В ближайшие полгода можно ходить только на лечебную физкультуру». Тимка пошел. Ох, он потом и ругался. Представь: группа из семи человек. Самый старший – Тимур. А остальные – детский сад и первоклассники. В общем, полный отстой. Тимка заявил: «Лучше я сразу умру, чем так позориться».

Тогда мать нашла ему другую лечебную группу. На «Динамо». Для взрослых.

– Ну и? – поинтересовалась я.

– Еще хуже, – усмехнулся Клим. – Десять старушек от семидесяти до восьмидесяти и один дедуля. Ему девяносто лет. Он морж и глухой.

– Как это морж? – не поняла я.

– Очень просто, всю зиму в проруби плавает, – объяснил Клим. – А остальную часть года ходит в эту самую группу и к бабкам клеится. В общем, Тимка еще сильнее ругался. Единственное, по его словам, положительное отличие стариковской группы от малышовой – это то, что бабки после тренировки устраивают чаепитие, и каждая притаскивает из дома что-нибудь вкусненькое собственного изготовления. В общем, Тимку вместе с моржом закормили до отвала домашними пирогами. Но ему все равно больше туда идти не хочется.

– Ясно, – вздохнула я. – Бедный Тимка. Не повезло.

– Это уж точно, – с грустью проговорил Клим. – Понимаешь, с ним стало так трудно общаться. Что ни скажешь, а он в ответ: «Тебе легко говорить. Ты здоровый».

– Нда-а, – протянула я.

А про себя подумала: «Если бы мы не затеяли всю эту историю с симуляцией, Тимка бы до сих пор считался совершенно здоровым и ходил бы с удовольствием на свой любимый бокс. Правда, неизвестно, чем все это в результате бы кончилось. Однако и сейчас получилось совсем нехорошо. И вообще, кто знает, что нам хорошо и что плохо».

– Тимкина мать тут встретила мою бабку, – отвлек меня от дальнейших философских размышлений Клим. – И рассказала, что ей посоветовали Тимура к психологу отвести. Мол, у него сейчас переходный возраст, и всякое может произойти.

– Что значит всякое? – переспросила я.

– Вплоть до суицида, – мрачно изрек Клим.

– Ты хочешь сказать, Тимка способен покончить с собой? – не на шутку перепугалась я.

– Это не я хочу сказать. Тимкиной маме так объяснили, – внес ясность Клим. – Я как раз тоже сомневался. Тимка, по-моему, другой человек. У него ведь характер. Но бабка говорит, что такое не исключено. Вот у нее, когда она еще преподавала в Вагановском училище, была одна очень талантливая ученица. Только о балете и думала. А потом в автомобильной катастрофе ей раздробило ногу. Ходить-то она смогла, а вот на балете пришлось крест поставить. И когда она об этом узнала, то сиганула из окна. Насмерть.

– Кошмар! – воскликнула я.

– А бабка говорит: у той девочки тоже характер был, – добавил Клим. – В общем, она считает, Тимуром надо всерьез заняться.

– Ну, и водили его к психологу? – осведомилась я.

– Откуда мне знать, – откликнулся Клим. – Бабушка больше с тех пор его мать не встречала. А Тимка, естественно, такого не скажет.

– Почему? – удивилась я.

– А тебе бы хотелось, чтобы тебя потом психом дразнили?

– Но ведь к психологу ходят совсем не психи, – сказала я.

– Каждому ведь объяснять не будешь, – резонно заметил Клим. – А ты наш народ знаешь. Сама бы стала об этом рассказывать?

– Нет, – чуть подумав, откликнулась я.

– А Тимка тем более не станет, – подвел итог Клим.

– Плохо дело, – снова вздохнула я.

– Попробую осторожненько подъехать к нему с фотографией, – прозвучала надежда в голосе Клима. – Но не знаю, что из этого выйдет. Хоть бы телекружок организовали. Тимка вроде раньше говорил, что ему хотелось бы туда поступить. Но телекружок начнет работать только во втором полугодии.

– Откуда ты знаешь? – спросила я.

– От тети Нонны, естественно, – хмыкнул Клим.

Я тоже усмехнулась: вечный источник нашей информации. Кстати, сведения от тети Нонны обычно отличаются точностью.

– До второго полугодия слишком долго, – продолжал Клим. – За эти месяцы с Тимкой может произойти бог знает что.

– Слушай, а может, поговорим с Изольдой, чтобы она Тимура хотя бы на время взяла в театральную студию? – предложила я. – Думаю, она войдет в положение. А для поддержки подключим тетю Нонну.

– Ага, – не воодушевился Клим. – И что дальше? Роли-то уже распределены. Ну, сделают его пятой мышью, запряженной в тыкву. А потом, думаешь, Тимка не допрет, что ему предложили это из жалости?

– Допрет, – согласилась я.

– И выйдет все еще хуже, – снова заговорил Клим. – Он просто пошлет нас всех. Потом до него вообще не достучишься.

И вдруг меня осенило:

– Клим, я все знаю! Пусть сделает фоторепортаж о наших репетициях и о спектакле. Потом из лучших фоток можно сделать обалденную стенгазету. Или альбом на память. Представляешь, как через несколько лет это будет интересно смотреть.

– А вот это идея, – одобрил Клим. – Только, прежде чем предлагать Тимуру, нужно с Изольдой договориться. Может, она деньги ему на пленку выделит. И вообще, чтобы предложение сделали как бы не мы с тобой, а театральная студия.

К этому времени у нас уже начались репетиции. А так как Будка еще не выздоровел, Зойка осуществила свое намерение, и ей удалось уговорить Изольду, что она временно будет играть Митькину роль – Короля. По-моему, это выглядело довольно комично. Король получился маленький, пухленький, кудрявенький и ростом куда ниже Золушки. К тому же Зойка старательно говорила басом. На первой репетиции все просто покатывались от хохота. Но постепенно привыкли. А потом Изольда даже однажды заметила, что «в этом что-то есть». И я, честно сказать, заволновалась, как бы к моменту выздоровления Будки не вышло, что он лишился роли. Зойка, словно назло, старалась и играла все лучше и лучше. А Митька болел и болел.

У Будченко врачи выявили какое-то осложнение после гриппа, и в школу он в результате вернулся лишь в начале второй четверти. Бледный, похудевший и к тому же подросший сантиметров на пять. Во всяком случае он теперь стал выше Тимки и Клима и почти догнал Серегу Винокурова. Тот, глянув на него, тут же выступил с предложением:

– Плюнь ты на свой этот театр. Пошли лучше к нам в баскетбол.

Но Будка решительно воспротивился.

– Я искусство ни на что не променяю.

Винокур глянул на него, как на чокнутого, и, покрутив пальцем возле виска, ответил:

– Тоже мне, искусство! Дурак, потом жалеть будешь.

– Не буду, – стоял на своем Будка.

Зойка совсем не обрадовалась Митькиному возвращению. По-моему, у нее до последнего мига теплилась надежда, что он еще чуть-чуть проболеет и в результате роль Короля уж точно достанется ей. Видимо, ее до сих пор заедало, что на отборе она не прошла в актеры. Правда, Изольда ее утешила:

– Знаешь, Адаскина, то ли мы на просмотре ошиблись, то ли ты неудачно выступила. По-моему, у тебя все-таки данные есть. В следующем спектакле обязательно дам тебе роль.

– А Б-будченко к-костюмы от-тправим ш-шить, – все никак не проходило заикание у Кости Петриченко.

Впрочем, он настолько с ним свыкся, что это его совершенно перестало смущать. Досаждали ему лишь мать и бабушка, которые по-прежнему таскали его по различным врачам. И даже отправили Костю на все осенние каникулы в какой-то санаторий, где от заикания лечили гипнозом и пением.

Лечение подействовало на Петриченко своеобразно. Заикание не прошло. Зато, возвратившись в Москву, он стал каждую ночь, не просыпаясь, бродить по квартире, громко распевая песни, которые выучил в санатории. Родителям и бабушке это совсем не нравилось. Им приходилось просыпаться, вылавливать Костю и снова укладывать в постель.

– А в-вообще мне п-понравилось, – рассказывал нам Петриченко. – М-мы т-там ч-четыре ч-часа в день л-лечились, а остальное время б-бе-сились. Х-хороший с-санаторий. И с п-парнем мы т-там с од-дним п-подружились.

– Он тоже заикается? – полюбопытствовал Клим.

– Н-нет, у него н-нервный тик. Г-глаз д-дер-гался, – объяснил Петриченко.

– Его тоже лечили пением? – спросила я.

– Н-нет. Л-лечили с-стоянием на г-голове, – внес ясность Костя. – И р-расслабляющими уп-пражнениями.

– Помогло? – внимательно посмотрела Зойка на Костю.

– С-сначала да, – кивнул тот. – Но в с-са-мый последний д-день н-нас д-девчонки п-позвали в свою п-палату н-на прощальный ужин. А т-там т-такое с-старинноё здание. Б-бывшая усадьба к-какого-то князя или не князя. В общем, н-не-важно. К ним в п-палату надо б-было п-проби-раться сквозь т-темную б-библиотеку. А там вдруг на нас как кто-то в-выскочит. Думали, п-приви-дение, а оказалось, д-другие мальчишки п-пошу-тили. Ну, мы когда к д-девчонкам пришли, оказалось, у Петьки д-другой глаз стал д-дергаться.

– То есть у него теперь оба глаза дергаются? – Зойка не удержалась и прыснула.

– Ни фига, – отвечал ей Костя. – Тот глаз, который лечили, совсем прошел. А другой дергается. Так что его на зимние каникулы снова туда отправят. И меня, наверное, тоже. С-снова оторвемся.

– А предки твои не боятся, что ты после этого по ночам не только петь, но и плясать начнешь? – осведомился. Клим.

– Не боятся, – заверил Костя. – Им объяснили, что мне еще один курс требуется. Тогда уж все сразу п-пройдет.

Еще на каникулах мы с Климом занялись устройством судьбы Тимура. Тот совсем закис и все время после уроков просиживал дома. Даже в каникулы отказывался гулять. Клим с трудом два раза вытаскивал его на улицу, но в результате Тимур только с ним поругался.

Мать Тимура опять столкнулась с Елизаветой Павловной. Выяснилось, что он побывал у психолога. Но то ли психолог оказался никудышний, то ли у них с Тимуром не наладился контакт. Во всяком случае, после двух сеансов этот психолог сказал, чтобы Тимку к нему больше не приводили. И еще его мама пожаловалась Елизавете Павловне, что он прикидывается, будто делает уроки, а на самом деле просто сидит, уткнувшись в одну точку, или целыми вечерами смотрит телевизор.

Вот тут мы с Климом и развели бурную деятельность. Для начала через Женьку договорились о домашней встрече с тетей Нонной. Она, очень внимательно выслушав нас, согласилась, что Тимку нужно спасать. И обещала поговорить с Изольдой. А после сообщить нам о результатах. Чтобы, если потребуется, мы с Климом сами еще раз ей все объяснили.

Однако никаких усилий нам с Климом больше прилагать не пришлось. Изольда Багратионовна мигом загорелась идеей увековечивания спектакля. Причем сказала, что в идеале надо бы сделать фотолетопись не только «Золушки», но и «Леса», где будут заняты старшеклассники. И, главное, Тимкина кандидатура полностью Изольду устроила. Причем безотносительно печальных обстоятельств его жизни. Ей тут же вспомнилось, как в прошлом году она возила нас по пушкинским местам Москвы, и Тимка сделал потрясающие фотографии. «Так что, – сказала она тете Нонне, – лучшей кандидатуры для нашей студии не придумаешь. И нам польза, и парню поможем. А на фотоматериалы я выбью деньги у директора школы». И главное – Изольда пообещала самолично предложить новое дело Тимуру.

Мы с Климом очень волновались, как он это воспримет. И вот в начале второй четверти Изольда попросила Тимура после урока литературы подойти к ней. Тот мигом вспыхнул и прошипел на ухо сидящему рядом Климу:

– И чего они все ко мне лезут? Сейчас опять лекцию будут читать.

Клим чуть не ляпнул: «Не будут», – но, к счастью, вовремя удержался. Весь наш класс отправился в другой кабинет, а мы с Климом остались поджидать Тимура у двери. Любопытная Зойка тоже осталась с нами, хотя была не в курсе событий. Клим категорически запретил мне что-либо ей рассказывать.

– Ну чего там, чего там? – пыталась заглянуть в щелку двери она.

– Отзынь, Адаскина, а то еще нос прищемят, – шикнул на нее Клим.

– Нет, – вскипела она, – меня просто возмущает, почему они все лезут к Тимурчику. Неужели не врубятся, что ему и так плохо. Можно сказать, всю жизнь человеку болезни порушили.

Клим выразительно посмотрел на меня: мол, не проболтайся. Зойка продолжала бурлить в том же духе. Видели бы вы ее физиономию, когда из класса вышел вполне довольный Тимур.

– Ну, что там? – набросились мы на него с расспросами.

– Да, в общем-то, ничего особенного, – с нарочитой небрежностью отозвался он. – Изольда попросила меня помочь. Ну, а мне вроде бы все равно делать нечего. В общем, я сказал ей: «Если надо, пожалуйста».

– Как помочь? Чем помочь? – мигом затрепыхалась моя подруга. – Спектакль, что ли, ставить?

– Да нет, —с важностью отозвался Тимур. – Она задумала фотолетопись сделать. Так сказать, на память всем нам и нашим потомкам. Вот это мне и поручили. В общем, теперь держитесь, – он подмигнул нам. – Буду вас подлавливать в самые неподходящие моменты.

– Папарацци ты наш! – хлопнул его по плечу Клим.

Тимур улыбнулся. По-моему, это случилось с ним первый раз с того самого дня, как мы изучали у него дома медицинскую энциклопедию.

Когда мы остались с Зойкой одни, она немедленно заявила:

– Всегда была уверена, что Изольда – отличная тетка. Молодец какая! Будто почуяла, что Тимурчику нужна помощь. Глядишь, увлечется и про свой бокс наконец забудет.