Текст книги "Вкус убийства"

Автор книги: Анна Владимирская

Соавторы: Петр Владимирский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)

С пол-оборота завелся двигатель, Андрей вывел машину на лесную дорогу, двинулся в сторону проспекта, прочь из леса.

– Ну просто невезение какое-то! – хмыкнул он. – Негде, понимаешь, полюбить самую желанную на свете женщину!

Веру уже отпустило.

– Это то самое, да? – спросила она. – Ты рассказывал, помнишь? Айкидо.

– Почти, – сказал Андрей и нахмурился.

Вера тут же заметила:

– Что? Болит что-нибудь?!

– Да ничего не болит. Просто… Я потерял контроль. У одного был в руке кастет, у другого нож. Я не удержался и сломал им, кажется, то ли пальцы, то ли запястье. А этого нельзя.

– Господи!.. Да ну тебя, Двинятин, с твоим рыцарством! Заживет. Не будут больше беззащитных прохожих трогать.

– Я понимаю, они уроды. Но дело не в них, а во мне. В основе айкидо лежит… Как тебе сказать… Доброта, что ли. Непричинение травм и увечий. Понимаешь, техники, составляющие искусство айкидо, – щадящие в том смысле, что никто ничего не ломает. Наоборот. Все действия противника дополняются так, чтобы изменить направление атаки и вывести его из равновесия. Вращаться, если толкают. Ускользать, если тянут. Не реагировать на ложные выпады, только на настоящие.

– Ага, вот почему ты не сразу… Да?

– Да. Но… Когда овладеваешь такой самообороной, твои реакции становятся привычными, спонтанными. Нет интервала на обдумывание между началом атаки и ответом на нее оборонительными техниками айкидо. Да и обдумывания никакого нет, есть инстинктивная реакция. Твое «я» отсутствует в этот миг.

– Хм… Но это же для защиты хорошо? Как специалист могу сказать, что именно потому ты успеваешь раньше.

– Да. Но с исчезновением личности исчезает и разум… Безличный автоматический ответ хорошо подготовленного бойца способен нанести ущерб, и нужен определенный контроль. А я его утратил. Потому что на секунду испугался за тебя. Разозлился на них, что хотели тебя обидеть. Вот и нарушил кодекс.

– Так у вас, айкидошников, есть свой кодекс?

– Вроде того. Если опустить все пафосные слова, то смысл овладения айкидо – это стремление к гармонии.

– Знаешь, гармонию эти гады нарушили чуть раньше, а ты ее, наоборот, восстановил. Так что кончай, дорогой мой, свою рефлексию. Будем считать, что ты приобрел новый опыт… Да и я, честно говоря, тоже.

– Какой?

– Раньше я считала недостатком способность мужчины реагировать мгновенно, без раздумий. Полагала, что женская мудрость состоит в неторопливости принятия решений, в проговаривании всех проблем. Мужчины не слушают, на десятой секунде разговора они уже готовы перебить тебя и выдать какое-то решение. Но теперь… Я поняла: есть случаи, когда одно мгновение, одно движение решают, будешь ли ты жить или умрешь. Значит, нельзя колебаться и тратить время попусту. Нечего терять ни одной минуты. Второго шанса не будет.

Андрей рассмеялся.

– Ты чего смеешься над бедной маленькой женщиной, а, великий боец?

– Я не смеюсь, я восхищаюсь. Ты почти дословно изложила мысль некоего мастера, О-Сэнсэя, из книги «Принципы айкидо». Он там так и пишет, дескать, нужно оттачивать свое мастерство и относиться к каждому поединку как к последнему, единственному шансу. Ловить и использовать каждое мгновение. Он называет это мудростью, находящейся на лезвии меча.

– А у тебя, Андрюша, мудрость на кончиках пальцев. И вообще я люблю твои руки.

– Если будешь развивать эту тему, мы опять где-нибудь остановимся, и…

– Нет, милый, – ласково сказала Вера. – Я буду занята.

– По делу этой девушки, Алисы? Да?

– Да.

Они подъехали к повороту на широкий проспект, Андрей остановился, пропуская ярко разрисованный рекламой троллейбус. Реклама умоляла покупать бытовую технику фирмы «Юпитер».

– Кстати… Слежку больше не чувствовала? – спросил Андрей. – Я вначале решил, что эти ребята, там, в лесу, – по нашему делу. Но потом понял: не то.

Вере понравилось, как он сказал: «по нашему делу». Но говорить об этом сейчас не стала. Она посмотрела в зеркало заднего вида. В очередь к перекрестку пристроилась темно-красная машина, далеко, между нею и «пежо» Андрея был еще микроавтобус и два «жигуленка». Машину эту Вера никогда не видела. Но лицо парня, сидевшего за рулем, было точно знакомым…

– Нет, Андрюша, слежку я не почувствовала.

Вера намеренно не сказала правду своему возлюбленному. После драки в лесу ей хотелось, чтобы он хоть на какое-то время не знал об опасности. Хватит и того, что с начала «семейного дела» слежка за ней продолжалась постоянно.

* * *

В самый разгар рабочего дня в переговорную вошла офис-менеджер Вика. И объявила:

– Сэр Джон Гордон Старк!

В помещение вошел высокий мужчина с жестким взглядом серых глаз, перебитым носом, выдававшим боксерское прошлое, и строгой линией рта. То ли вот это «сэр Джон» навеяло, то ли он действительно был похож на Джеймса Бонда, но женская часть коллектива сразу отметила: агент 007 некрасиво-красив, то есть невероятно обаятелен. Волосы темные, стрижка идеальная, кривоватую переносицу оседлала изящная оправа дорогих очков… Да, Джон Старк напоминал не просто суперагента, а такого, которого исполнял бы Же Пэ Бельмондо в расцвете лет и своего мужского шарма. На правом плече пиджака у гостя эффектно разлегся шерстяной платок в крупную шотландскую клетку.

Даже острословы агентства замерли в немом уважении. Хотелось встать по стойке «смирно». В сознании наиболее продвинутых всплыло слово «дресс-код». Образцовый костюм сэра Старка был сшит из кашемира с шелком, от пиджака исходило неясное мерцание. Посетитель «Art Advertising» выглядел подтянуто, элегантно и респектабельно. В нем чудесным образом сочетались непринужденность «плохого парня» и шик настоящего денди. Однако сквозь твердые черты лица сэра Джона опытный глаз мог разглядеть скрытую растерянность. Она проглядывала и тут же пряталась. Так бывает, когда заправский сердцеед Бонд встречает ту единственную женщину, без которой дальнейшее его существование теряет смысл. Старк омыл Алису взглядом полноводным, теплым и синим, как Гольфстрим. Под таким взглядом кто хочешь поплыл бы. Но только не Алиса.

Насмотревшись на сэра Джона Гордона, все агентство, как по команде, обернулось к его супруге. Та сидела пунцовая, причем казалось, будто кровь уже вот-вот готова брызнуть через нежную кожу. Глаза госпожи Алисы Старк были опущены. После тягостного молчания она подняла на мужа прозрачные гневные очи и произнесла:

– У тебя редкая способность – портить самые лучшие минуты моей жизни! – Алиса поднялась и вышла из комнаты.

Всем стало неловко.

– Я, собственно, к вам, – помолчав, обратился гость на хорошем русском языке к Сотниковой.

– Прошу в мой кабинет. – Дарья поднялась и направилась в свой офис.

Там, без всяких предисловий и раскачки, Джон Старк сказал:

– Я хотел бы, чтобы ваше агентство, Дарья Николаевна, провело рекламную кампанию для моей фирмы. Я готов немедленно подписать контракт о рекламном обслуживании… Скажем, на год.

Поскольку Даша была в курсе Алисиной семейной жизни, она думала, что ее трудно чем-нибудь удивить. Однако Старк все же умудрился это сделать.

– Простите… Но ведь вы ничего о нас не знаете, – проговорила Даша, не вполне понимая, можно ли доверять внезапно возникшему потенциальному клиенту.

– Все, что мне необходимо о вас знать, я знаю, – твердо сказал Старк. – Что касается рекламного бюджета, тут мы не стеснены. – Он озвучил такую цифру, от какой не отказалось бы ни одно рекламное агентство в мире.

«Н-да! Это тебе не постное масло “Семечки” раскручивать! – подумала ошарашенная Сотникова. – С таким рекламным бюджетом можно отказаться от всей мелочевки. Можно, наконец, сделать что-то и для Каннских львов!»

Мечты директрисы рекламного агентства были прерваны сухим покашливанием Джона Гордона.

– Дарья Николаевна! Я не стану мешать вам микроскопической… Нет, как это… минимальной… А! Мелочной опекой. Более того, в моем лице вы найдете самого лояльного клиента…

«Ишь ты! Мечта, а не заказчик!» – подумала Дарья, невольно улыбаясь Старку. А тот продолжал:

– У меня будет только одно-единственное маленькое условие.

– Какое? – Сотникова насторожилась, спускаясь с небес на землю. Один ее знакомый любил повторять: «Сыр подается в мышеловку в строго определенное время!» – и она была с ним полностью согласна.

– Меня как клиента должна провожать… сорри… Должна вести ваша новая сотрудница, Алиса Старк.

Образовалось молчание. Дарья Сотникова соображала, что ответить, и на всякий случай держала паузу. Она часто и умело пользовалась таким приемом в деловых переговорах, чтобы побольше вытянуть из собеседника. Есть такая актерская поговорка: взял паузу – держи до конца. Чаще всего собеседник из чувства неловкости стремится паузу заполнить. Но Джон Гордон, видимо, тоже был не лыком шит. Он спокойно молчал, молчал талантливо и величественно… Пока он молчит, самое время рассказать о нем подробнее.

Сэр, надо вам сказать, родился в городе Дувре, что на Великобританщине. Там прошло детство сэра. Дувр оказался судьбоносным местом для Джона, потому что был он портом у пролива Па-де-Кале, в графстве Кент. А главный серьезный бизнес в этом месте – производство кораблей и судового оборудования. Отец мальчика был моряком, а все дядья и родственники по мужской линии занимались ремонтом кораблей. Поэтому маленький Джон точно знал, кем он будет, когда вырастет. Небольшой провинциальный Дувр славился множеством архитектурных памятников, что придало характеру Джона романтический оттенок. Не было ни одного строения на меловых дюнах, не исследованного ватагой дуврских мальчишек с Джоном во главе. Средневековый замок, окруженный стеной с башнями на скале, остатки римского маяка, цитадель и несколько фортов, построенных еще римлянами, – все эти осколки прошлого были обычным фоном для игр.

Затем Джон учился, работал на судостроительной верфи у дяди. Освоил все специальности и возглавил семейный бизнес.

В личной жизни сэр преуспел меньше. Девушки Старка оказывались лишь временными подружками. Идеалом ему представлялась мать – домохозяйка, посвятившая свою жизнь отцу, растившая Джона, его сестру и младшего брата. Главным делом в жизни матери было ожидание мужа-моряка из плавания. Именно такой видел Джон Гордон свою будущую жену. И хотя жизненный опыт показывал, что подобные женщины закончились еще в начале прошлого века, Старк продолжал поиски. Случайная встреча с Алисой во время путешествия по чужой стране заронила в душу надежду, что его идеал на свете все же существует.

Они долго переписывались. Он придумывал себе дела в Киеве, старался как можно чаще приезжать в командировки. Один раз и Алиса приехала в гости. Роскошный дом в пригороде Лондона произвел на нее сильное впечатление. Но и без дома она бы пошла за Старка: он напоминал ей капитана Грэя из Гриновских «Алых парусов» – любимой книги детства. А себя она видела в роли Ассоль. Вот так первая любовь девицы Бессоновой и долгие поиски идеала джентльмена Джона Гордона Старка закончились браком. Брак продержался пять лет…

Дарья вышла из рекламной паузы. Как мудрая бизнес-леди, она предложила решение, при котором овцы оставались целы и невредимы, а волки вкладывали деньги в нужное место.

– Я обдумала ваше предложение, господин Старк! Бесспорно, оно очень заманчиво. Но наш новый эккаунт-менеджер Алиса… Старк – еще молодой и не очень опытный сотрудник. Поэтому я предлагаю вам следующий вариант. Вести вашу рекламную кампанию буду лично я, уж очень ответственная работа нам предстоит. А ваша жен… Алиса будет выполнять задания агентства в коммуникациях с клиентом. То есть с вами. Как и положено эккаунт-менеджеру.

– Именно такого ответа я ждал. – Хмурое лицо судостроительного магната на миг озарилось приветливой улыбкой. Он выудил из элегантного кармана визитную карточку и положил ее на стол. – Пришлите мне для подписания контракт. Я остановился в «Премьер Паласе», в президентском номере.

Даша вышла проводить клиента. Алиса сидела за своим компьютером и не отводила взгляда от монитора. В голове Сотниковой крутилась фраза: «Благодарю за недоставленное удовольствие!» – но она не стала произносить ее вслух. В Дашиной душе боролись деловая женщина и просто женщина. Конечно, жаль Алису. Но бизнес не предполагает такого чувства, как сострадание. Как говорят американцы, «ничего личного, только бизнес». Тем более когда впереди замаячил такой рекламный бюджет! Леди капитулировала перед бизнесом и затихла.

После ухода англичанина Алиса заглянула в кабинет начальницы. Та отрицательно помотала головой: «Позже я сама вас вызову! Сейчас я занята!» – и даже руками отмахнулась. Новая сотрудница снова почувствовала себя хуже некуда…

Оставшись одна, Дарья приняла решение имени царя Соломона. Другими словами – решила позвонить Вере. Уж кто-кто, а именно ее бесценная подруга умеет безболезненно разруливать тяжелые ситуации.

* * *

Наконец с неуловимым хозяином фармацевтического концерна удалось договориться о встрече. Вера практически напросилась к нему в гости, угрожая, что если он ее не примет, она придет сама, загипнотизирует охранников и войдет в квартиру. Голембо сразу согласился, назначил время.

Жил он в зеленом центре города, рядом со старым Ботаническим садом. Квартира его была класса люкс. Здесь все напоминало о том уровне жизни и том времени, когда материалы были настоящими, когда пластмасса не притворялась камнем, а бумага – деревом.

Вера вошла в дверь квартиры и поднялась к холлу по основательной, мраморной, какой-то из прошлого века лестнице. С любопытством предвкушала, какие чудеса ждут ее наверху. И все равно открывшийся на верхней ступеньке вид ее удивил. В середине холла красовался оазис – декорированный зеленой растительностью альпинарий. Сквозь зелень стекала струйками вода. Вера не могла оторвать взгляда. Не каждый день попадаешь в квартиру, посреди которой струится водопад!

– Здравствуйте, Вера Алексеевна! – встретил ее хозяин дома, надев на лицо дежурную улыбку воспитанного человека.

– Добрый вечер, Вячеслав Демьянович, – ответила гостья так же учтиво.

Из холла Голембо провел Лученко в гостиную. Гостиная, она же каминный зал, соединялась с кабинетом высокими, до потолка, раздвижными дверями. Вера осмотрелась. Розовый мрамор камина, ценные породы дерева в орнаменте паркета, роскошь обоев, богатство портьер. Цвета гостиной были подобраны с патрицианским шиком, в кораллово-золотистой гамме.

Мужчина и женщина присели в кресла терракотового цвета.

– Чай, кофе, коньяк? – спросил хозяин квартиры, с невольным уважением присматриваясь к докторше. Он не забыл ничего из того, что произошло в ночном клубе.

– Спасибо, пока нет. Для начала я отвечу на тот вопрос, который вы не задаете, – с мягкой улыбкой посмотрела ему в глаза гостья.

– Какой же вопрос я не задаю?

– Почему я назначила встречу у вас дома.

– Почему же?

– Потому что по просьбе Алисы мне нужно разобраться в деле десятилетней давности. А для этого необходимо пообщаться со всеми участниками тех событий. И не просто пообщаться, а понять особенности характера незнакомых мне людей. Где же лучше всего это сделать, как не дома? Иной раз дом говорит о своем жильце больше, чем может рассказать сам человек.

Голембо нахмурился.

– Я понимаю Алису, но вы… Не надо разбираться ни в каком деле, – сказал он упрямо. Уважение уважением, а у него есть свои принципы. Не следует привлекать чужих к семейным тайнам…

Вера вздохнула.

– Вот сейчас вы подумали, что если даже в этом деле и имеются какие-то секреты, то надо оставить все как есть, без огласки. Потому что в каждой семье свои, так сказать, шкафы со скелетами. Это первое. Второе: вы гадаете, какой мне предложить чай – черный, зеленый, ягодный или цветочный. Отвечаю – черный. Если можно, с лимоном, и сахару две ложки. А вы любите ягодный чай… Да, ягодный, скорее всего – малиновый. И сахару вы кладете четыре ложки.

После недолгого молчания Голембо усмехнулся.

– Понимаю. Мне уже рассказали, что вы волшебница и все такое. Ошеломить хотите своими способностями?

– Да чего же тут ошеломительного, – пожала плечами Вера, – если я вижу, что вы любите сладкое. Подумаешь! Вот вы обо мне справки наводили, за работой меня наблюдали, и теперь у нас разговор пойдет по существу. А мой «справочник» – мои наблюдения и выводы. И сейчас мы на равных. Так как насчет чая?

Вячеслав Голембо вышел на кухню. Вера посмотрела ему вслед и вздохнула. Она действительно поняла про этого человека гораздо больше, чем озвучила, причем понимание началось еще в клубе, а сейчас все стало окончательно ясно. В сознании у нее обычно возникали не слова, а образы, на миг Лученко будто бы становилась своим собеседником, чувствовала, как он. Голембо – страдалец однообразия, мученик кажущейся бессмысленности жизни. У него одно и то же каждый день, каждый месяц, каждый год. Он засыпает поздно, ворочается часами. Утром встает со скрипом в шейных позвонках. Совершает одни и те же действия, делая одни и те же движения, жесты, гримасы. Ест один и тот же надоевший завтрак. Едет одним и тем же маршрутом по городу. Работа, пусть и любимая, но однообразная. Начинает ее ненавидеть. За день никогда не успевает все, что планировал. Никогда. И это повторяется. Даже набор удовольствий – один и тот же. Никакого разнообразия. Он сам себе не нравится. Но что делать, другого-то себя у него нет. И он преодолевает немощь духа хитростью: уговаривает свой дух, что тот все может. Уговаривает, уговаривает – и дух вытирает сопли и действительно может. Может вставать в одно и то же время, смотреть в зеркало, ехать на работу, разговаривать с одними и теми же людьми и не сойти с ума. Так что, получается, он достиг совершенства по крайней мере в одном виде искусства – искусстве самообмана. Без него жить было бы невозможно…

Пока хозяин звякал на кухне посудой, Вера через открытую дверь изучала фотографии на стене в кабинете. На официальных снимках хозяин дома стоял рядом с политиками – с каждым из трех президентов страны, с депутатами, священниками, дипломатами. Туристические изображали Голембо на фоне Эйфелевой башни, египетских пирамид и рядом с Ниагарским водопадом. Были и личные фотографии: с женой, детьми и с семьей Бессоновых. И еще стену украшали несколько крупных портретов Ксении Бессоновой, очень похожей на Алису. Только другая прическа говорила о том, что на фото не она, а ее мать…

Голембо вошел с подносом. На нем красовались изящные чашечки, чайник и сахарница с фирменным знаком в виде скрещенных рыцарских мечей. Вера осторожно взяла чашку, посмотрела ее на свет. Молочный фарфор напоминал тонкую китайскую бумагу. Сквозь него можно было различать предметы. О редкости сервиза говорила и ручная роспись.

– Этой посуде триста лет, – с гордостью сказал хозяин. – Сделана в Саксонии. Из рук тамошних мастеров выходят штучные произведения. Они и продаются попредметно, а не сервизами. А как иначе, если речь идет о подлинном произведении искусства?

– Мейсенский фарфор. Приятно пить из такого, – кивнула Вера. Казалось, она задалась целью непременно удивлять Голембо своей осведомленностью. – Но к делу, Вячеслав Демьянович! Вы были недовольны решением Алисы прояснить те давние события. Почему?

– А кому станет легче, если вы найдете сделавшего укол? Алиса не понимает, что это ничего ей не принесет, кроме новых страданий. Пусть прошлое остается в прошлом.

– Но вы, вероятно, не знаете, что из-за прошлого распался брак Алисы. Джон утаил от нее письмо отца – кстати, так же, как и вы, – и она его нашла случайно. Алиса уверена: муж не хотел иметь от нее детей, поскольку боялся, что она – дочь убийцы! А возможно, он думает, что она сама убийца.

– Бог мой! Какая глупость! Этот Джон – просто дурак. Вы же видели Алису, общались с ней. Может такое существо совершить убийство?! Ведь эта девочка – как живая вода! Понимаете, Вера Алексеевна? На нее можно просто смотреть, и этого достаточно, чтобы понимать смысл жизни на земле.

– Но теперь, когда вы знаете, зачем Алиса затеяла раскопки давно минувших событий, согласитесь ей помочь?

– Нет, – упрямо наклонил круглую седую голову Голембо. – Я и ей скажу, напрасно она это затеяла. Ничего хорошего не получится. И вам говорю – бросьте. Вы доктор – вот лечением и занимайтесь… Хотите денег? Сколько? Ну давайте, говорите.

Вера покачала головой:

– При всей симпатии к Алисе вы не в состоянии встать на ее место, почувствовать то, что она. При чем тут деньги? Ну хорошо, сколько вам нужно, чтобы забыть Ксению Бессонову?

– Что?! – Голембо вздрогнул и взглянул в сторону кабинета, на фотографии Алисиной матери. – Это шутка?..

– Сто тысяч долларов хватит? Полмиллиона? Чтобы снять ее фотографии со стены, убрать, отдать. Навсегда, насовсем. Вычеркнуть из памяти. Могу помочь, загипнотизировать… А? Вам же легче станет.

Голембо молча хмурился. А Вера продолжала:

– Ведь она вас угнетает, не отпускает. Я любовь вашу имею в виду. Поверьте как специалисту. Самые частые мои пациенты – именно с такой вот душевной болью от любовной раны, от разрыва, потери. Воспаление любви, перешедшее в хронику. Она жжет и изводит, издевается и мучит…

– Ни за что, – глухо сказал Голембо, – ни за какие сокровища мира я не откажусь от моих воспоминаний. Вы с ума сошли! – Он нервно закурил.

Вера вздохнула. В наступившей тишине она как бы случайно достала из сумки белый батистовый платочек. Это был тот самый платок из Алисиной шкатулки, заранее надушенный Верой. Она помахала перед своим лицом вышитым лоскутком, словно отгоняя сигаретный дым. Голембо снова вздрогнул.

– Какие у вас хорошие духи… – Он втянул ноздрями воздух.

– «Анаис», – с самым невинным видом сказала гостья.

– Это же любимые духи Ксении! Я их ей дарил каждое восьмое мар… та! – Мужчина запнулся, будто споткнулся о невидимую преграду. – Подождите… Она говорила не «надушиться», а какое-то смешное словечко… Как же она говорила? – Он машинально взял из Вериных рук платочек. Прикоснулся им к своему лицу. – Вспомнил! Она говорила «освежиться» духами.

Он помолчал немного, потом стал вспоминать:

– Знаете, как мы познакомились? Они тонули в Блюдце. Это озеро рядом с нашими дачами. А я катался на катамаране и любовался ими. Но не решался приблизиться и внаглую завязать знакомство. А тут такой случай! Я в молодости был мастером спорта по плаванию. Вытащил их обеих на берег. И знаете, что меня тогда больше всего потрясло в этой женщине? Она стала хохотать! Причем не в истерическом припадке перепуганной дамы. Ксения смеялась оттого, что они с дочкой могли утонуть в «блюдце»! Ей это показалось безумно смешным! Она не боялась гибели – ее смешила сама ситуация: утопиться в озере с таким названием! Вот с той самой секунды я… влюбился. Самое забавное, что моя любовь не была омрачена ни взаимностью, ни простым сексом из жалости.

Вера кивала, ее молчаливое сочувствие подбадривало Вячеслава Демьяновича.

– Да, я любил Ксению, – грустно улыбнулся он. – Но безответно. Она была предана Павлу. Э! Да что сейчас об этом говорить!

– Что вы думаете о последнем письме Бессонова?

– Буду с вами откровенен, Вера Алексеевна. Я и в самом начале, когда Ксюша умерла, не верил в то, что Пашка сделал укол морфина. Чтобы совершить эвтаназию, нужен другой характер, не Пашкин! Для этого нужно уметь брать на себя ответственность! А этого Бессонов никогда не умел! Так что я вполне допускаю – кто-то другой, кто-то из близких Павла это сделал. А он взял на себя.

– Как вы думаете, кто это мог быть?

– А тут особенно и думать нечего. Витька, тот еще тип! Он ради своего комфорта и удобства вполне способен по трупам пойти. Или бабушка Влада. Она так Ксюшу ненавидела, что могла ее убить еще тогда, когда та была здорова! Гадюшник…

– А сама Алиса? – задала провокационный вопрос Вера.

– Нелогично, – пожал мощными плечами бизнесмен. – Зачем ей тогда все это ворошить? Да еще с вашей помощью? Все уже забыли ту историю…

– Из нашего разговора я поняла, что вы не забыли.

– Не забыл. Ксению нельзя забыть…

Они замолчали. Несколько минут было тихо.

– Как вы относитесь к роману «Мастер и Маргарита»? – неожиданно спросила Вера.

– А при чем тут… – удивился Вячеслав Демьянович. – Восхищаюсь, конечно, как и всякий интеллигентный человек. И творчество Булгакова уважаю, и эту книгу считаю великой. А что?

– Там есть эпизод, когда Левий Матвей хочет зарезать Иешуа, своего учителя, которого везут на казнь. Зарезать, чтобы «спасти», как он сказал, от невыносимых мучений. Спасти, понимаете? Очень важное слово. Потому что Иешуа, не сделавший никому в жизни ни малейшего зла, должен избежать истязаний. И мысль об убийстве учителя Левий называет «простой и гениальной». Что это, как не своего рода эвтаназия? Как вы относитесь к этому?

Голембо растерянно моргал своими чайными глазами.

– Ну… Я не знаю… С такой точки зрения я как-то никогда… Но ведь церковь осуждает легкую смерть! – вдруг вспомнил он.

– Никто и никогда этот эпизод с такой стороны не обсуждал, – сказала Вера, внимательно глядя на собеседника. – Да, официально церковь против эвтаназии. Но почему Левий по умолчанию считается как бы героем? Пусть он не смог, но пытался… А вы могли бы?

– Что мог бы?

– Как Левий. Спасти любимое существо от ужасной боли, но стать убийцей…

– Чего вы от меня хотите?! – вскинулся бизнесмен, но как-то неуверенно. – Не знаю я. Не знаю!

Вера встала.

– Спасибо за разговор и за чай, Вячеслав Демьянович. Мне пора.

Голембо проводил гостью в холл, где водопад продолжал медленно струиться в чашу бассейна. Не хотелось отводить взгляд, хотелось стоять и наблюдать за льющейся водой, смотреть на зеленый каскад листьев и цветов. Хозяин дома заметил это и сказал:

– На Востоке считают, что вода очищает жилище от негативной энергии. В императорских покоях древних восточных династий всегда текла вода. Они воспринимали стихию воды как предмет философский. Журчание воды успокаивает, дает жизненную силу.

Вера подумала невольно: «Уводишь разговор в сторону. Интересно, много ли покоя дает тебе эта вода?» Но вслух ничего не произнесла.

– Подождите! – пробормотал ей вслед Голембо. – Ну хотите, я скажу Алисе, что это я сделал Ксении Бессоновой укол?

– Зачем же, если вы его не делали? – мягко улыбнулась Вера.

– Пусть Алиса успокоится и будет счастлива, – проговорил он глухо, глядя в сторону.

Вера покачала головой.

– Не нужно, Вячеслав Демьянович. Но за попытку спасибо…

Выйдя из роскошных апартаментов, Вера присела на скамью Ботанического сада. На соседней лавочке мама с дочкой приманивали орехами белочку. Белка медленно и будто бы неохотно подходила, брала орешек – и пушистой змейкой взвивалась на дерево. Съедала лакомство, затем спускалась за новым угощением. Наблюдая эту сценку, Вера размышляла о своем.

Все-таки сомнений Веры разговор с Голембо не разрешил. Мог ли он сделать смертельный укол? Мог. Ему как химику, знающему препараты, это нетрудно. Тем более ему, любящему мужчине, было невыносимо смотреть на страдания обожаемой женщины. Да. Мог, мог… Ему не довелось разделить с ней жизнь, но он вполне был способен решить, что хотя бы ответственность за ее смерть он в состоянии взять на себя. Мог, подобно Левию Матвею, свято верить, что совершает благо. И даже после смерти соперника, Павла Бессонова, не хочет отдавать ему права на такой подвиг… Дескать, нужен другой характер, не Пашкин, нужно уметь отвечать за свои поступки.

Голембо подходил на роль человека, способного на поступок – эвтаназию. Но решился ли он на него?..

* * *

Несколько раз звонил Верин телефон. Она говорила «Алло», в трубку дышали и молчали. Веру раздражали эти немые звонки, и она вдруг подумала: а так ли уж необходимо идти домой? Сколько можно терпеть рядом унылые разговоры совершенно чужого мужчины, его подозрительные взгляды… Сколько можно скрываться? Да и зачем, что за детский сад?! Совсем завертелась, свои личные проблемы забросила, вот так психотерапевт!.. С Юрием давно все говорено-переговорено, даже и объяснять ничего не надо. А Оля уже взрослая, поймет мать. Но тянется, тянется эта неопределенность. А почему? Потому что тебе, уважаемый врач, «сапожник без сапог», постоянно некогда. Нет, не хочу я возвращаться назад, в старую жизнь. За Паем вот только заеду и за вещами…

Телефон снова затренькал.

– Да! – рявкнула Вера в трубку. – Говорите, я не кусаюсь!

– Ой, – послышался знакомый голос. Это была Даша Сотникова. – Ты чего ругаешься?

– Извини, тут ошиблись номером… Привет.

– Привет-привет, мой нежно любимый Эскулапик! – промурлыкала рекламиссис.

– Подлизываешься, – определила подруга. – Значит, хочешь получить от меня срочную телефонную помощь. Слушаю тебя всеми фибрами и жабрами!

– Ты чего это хулиганишь, а, Верунь?

– Потому что я решила уйти из дома и пожить у тебя. Не бойся, временно! А тут ты берешь и сама звонишь. Ну и кто теперь может сказать, что телепатии не существует?

– Телепатия – есть! И ты умеешь передавать мысли, как главпочтамт – телеграммы.

– Тогда встретимся вечером, и ты мне расскажешь о накипелом и наболелом.

– Верунь, я не могу ждать до вечера! – заканючила Сотникова. – Мне срочно надо. И потом, вечером ты мне расскажешь свое. Почему ты вдруг уходишь из дома? Опять свекровь достала? Или Юрик в своем репертуаре – пилю, нужу, жену извожу?

– Нет, Дашка. Я, как тебе уже известно, влюбилась!

– Ну и что? Мой сексодром всегда к твоим услугам, я на работе сутками пропадаю. Но чтоб семью бросать?..

– Дарья! У меня порвался терпец! Понимаешь? Совсем.

– С ума сойти! Ну-ка! Подробности! Кто он? Портрет, профессия, семейное положение?

– Все вечером. Что у тебя стряслось?

Дарья кратко и лаконично доложила о явлении Джона Гордона Старка. Сначала она, как истинная бизнес-леди, похвасталась возможным контрактом и выгодой для рекламного агентства. Затем рассказала об условии Старка. И напоследок, не удержавшись, чисто по-бабски описала англичанина.

– Представь себе Джеймса Бонда, только похожего не на Шона Коннери, а на Бельмондо – и статью, и фейсом лица. А одет! Прям тебе мужская модель от Готье! Шотландский платочек на плече. Пиджачок сидит как влитой. Просто представитель палаты лордов, никак не меньше!

– Стало быть, ноль-ноль-семь приехал лично… Это хорошо. Хочет, чтоб Алиса занималась его рекламной кампанией? Отлично!

– Верунь, ты чего? От своей любви совсем обалдела?! Ничего хорошего и никакого отличного я не вижу! Она ж его на дух не переносит. Он же ее гнобил, как султан в гареме! Скотина британская. Алиска его видеть не хочет, понимаешь? Просто не выносит!

– Ладно, Дашуня, как говорит моя дочь, не гони волну, поговорим вечером. Ты к восьми домой придешь?

– Куда ж я денусь! Ради тебя – буду.