Текст книги "Предчувствие смерти"

Автор книги: Анна Владимирская

Соавторы: Петр Владимирский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

– Вы говорите, словно из книги цитируете. – Феофанов нервно прошагал по террасе взад-вперед. – Как будто я уже об этом читал.

– Могли читать вполне. – Вера взглянула на него с интересом. – Если читали книги по психиатрии и психологии. Куттера, например, Белову и особенно Клячко.

– Почему особенно?

– Потому что именно у него написано, что по биотокам внутренней речи можно легко распознать галлюцинации у больного, даже если он о них молчит и скрывает.

Феофанов приостановил свои шаги.

– Что ж, благодарю за науку. Но теперь мы уже ничего о Катеньке не узнаем, да это никому и не нужно.

– Вы правы, Екатерине Павловне это не поможет. Однако я полагаю, что насчет наличия у нее депрессии вы ошибаетесь.

– Что же тогда? – Художник вновь принялся мерить своими длинными ногами террасу. Черный хвостик волос, как поплавок, торчал за его затылком.

– Не знаю точно, но она не утонула, уверена: ее утопили…

– Что вы такое говорите!

– Кроме того, – сказала Вера, – ее квартирку, ту, где мы сейчас временно живем, обокрали. На мою дочь вечером напали какие-то подонки, моего зятя чуть не утопили. И на меня тоже пытались напасть.

– Какие ужасы вы рассказываете!..

– К чему мне фантазировать? И все это за последние несколько дней после трагической смерти Екатерины Павловны. Тут поневоле подумаешь если не о сглазе, то о злом умысле.

– А знаете, может быть! – вдруг горячо воскликнул Феофанов. – Это в связи со смертью моего брата! Те люди, что его убили, они сейчас пытаются мстить нашей семье, и вот вы тоже попали под прицел.

Но за что?

– Они продолжают думать, что мой брат украл у них деньги.

– Вы же говорили, что привезли с собой деньги, чтобы отдать брату. Разве вы их не вернули тем, кому он задолжал?

– Дать деньги убийцам?! Это же кто-то из них его застрелил! Никогда!!! – Феофанов покраснел.

На террасу вышли покурить мужчины, и с ними Галя.

– Что у вас тут за крики? – спросил Жаровня.

Вера махнула рукой, дескать, все нормально. Галя сказала:

– Дядя Кадмий, давайте покажем Вере ваши картины. Она ведь их не видела.

– С удовольствием! – мгновенно переключился Феофанов. – Пойдемте в мою мастерскую. Пусть все смотрят работы народного художника Феофанова.

Гости поднялись на третий этаж особняка, где размешалась мастерская-кабинет. Идея жить наверху, на горе над морем, оказалась настолько привлекательной для художника, что привела к появлению роскошной мансарды-галереи под крышей его коттеджа. От мансарды в помещении была стеклянная стена, днем закрытая двойными плотными шторами и жалюзи, а от галереи – две длинные стены, увешанные картинами. Подобно тому, как коттедж немыслим без сада, так феофановская мансарда под крышей была немыслима без богатого, декорированного уникальной мебелью пространства и свободной площадки. По мебели, как и по морщинам человеческого лица, Вера могла судить не только об уровне благосостояния художника, но и о его жизни. Глядя на антикварный шкафчик или бюро столетней давности, она представляла себе весь жизненный уклад этого крымского живописца. Было у Феофанова и кресло, напоминавшее позолоченный трон. Он сидел в нем и получал явное удовольствие от того, какой эффект произвела его мастерская на гостей. Все это представляло собой единое целое, которое довершали великолепные картины на стенах.

Посетители притихли, разглядывая холсты. Мощная живопись большого художника смотрела на них с полотен. Морские пейзажи, виды разных городов, портреты известных и никому не известных людей, все многообразие мира сосредоточилось в этих картинах. Вера, разглядывая их, думала о том, что Феофанов, конечно же, не просто тапант-лив. Его искусство было заряжено такой сильной положительной энергией, что она буквально кожей чувствовала ее. Оля, Кирилл и Андрей тоже ощущали силу настоящего искусства. Они вполголоса обменивались впечатлениями.

– У меня в офисе обязательно будут висеть такие картинки, – выразил свои впечатления Кирилл.

– Размечтался, крейзи? – Ольга ущипнула мужа.

– А что? Когда стану президентом корпорации «Майкрософт»! – обезоруживающе улыбнулся тот.

– Андрей, ты от таких картинок тащишься? – шепотом спросила Ольга.

– Я от них тащусь, шизею и балдею, – дурашливо шепнул Андрей и, перейдя на серьезный тон, сказал уже в полный голос: – Кадмий Иванович, мне очень нравятся ваши картины. Интересно, сколько времени нужно работать, чтобы приобрести какое-нибудь из ваших полотен?

– Это смотря кем вы работаете. Если, к примеру, учителем, или врачом, или, простите, научным сотрудником, то вам, в принципе, никогда не заработать на мои картины. Потому что вы и себя-то не прокормите.

– Андрей работает ветеринаром, – сказала Галина, чувствуя неловкость за дядю.

– Ветеринары неплохо зарабатывают. Всякие там кошечки, собачки… Богатые люди за своих питомцев готовы прилично платить. Тогда, пожалуй, вам мои творенья по карману. Думаю, за пол года-год накопите.

– Кадмий Иванович! – Появившийся в студии Иван слышал конец разговора. – На что Андрюшке нужно копить?

– На дядину картину, – ответила за Двинятина Галя. Она подумала, что Андрею должно быть неприятно, что в его присутствии оценивают размер его кошелька.

Это не укрылось от зоркого глаза хозяина особняка.

– А что ты, собственно, Галчонок, смущаешься? Или ты думаешь, художник должен быть голым, босым и свои картины всем подряд раздаривать, как Нико Пиросмани?

– Нет, я так не думаю…

Галина смутилась. Но Феофанов не дал ей оправдаться.

– Каждая моя картина писалась не меньше трех-четырех месяцев. Возьмем работу среднего банковского клерка, который бумажки перекладывает: он в месяц получает несколько сотен долларов. Только он не создает ничего вечного и прекрасного. А я создаю! Поэтому, если даже тупо умножить средне клерковскую зарплату на время написания и потом продать по самой щадящей цене, плюс холст, краски и прочие издержки – получится уже сама по себе приличная сумма. Цена – вообще капризная субстанция… Она меняется в зависимости от спроса, сезона, места продажи, желания поскорее купить или побыстрее продать, от качества товара, от того, кто его произвел, от «фирменности». Если человек срочно уезжает за границу и продает, например, квартиру, ее цена будет раза в полтора меньше – он торопится, ему некогда ждать выгодного покупателя. У изысканных духов не может быть низкая цена, все в них соответствует образу чего-то ценного, дорогого – и дизайн флакона, и красивая упаковка, и волшебный аромат. А имя? Мое имя дорого стоит, оно известно в Европе. Как говорят американцы, ничего личного. Но вашему с Ваней другу, Галчонок, нужно сильно напрячься, чтоб заработать на мою живопись.

– Кадмий Иванович, – сказала Вера, – скажите, над чем вы сейчас работаете? Хотелось бы увидеть, что в этом году вами написано.

– Ничего не могу показать. То, что в работе, никогда никому не предъявляю.

Разговор о живописи продолжался. Вера ясно чувствовала какую-то несообразность, нереальность происходящего. Может быть, тема денег как-то не вязалась с полотнами? Картины говорят одним языком, сам художник—другим, бухгалтерским. Мистика какая-то. Однако так бывает, всем известно, что если не продается вдохновенье, то можно рукопись продать. Может, характер художника не соответствует его работам? Сам Феофанов нервозен и порывист, угловат и неуклюж, за столом почти не ел – значит, не гурман. И, как он сам признался, склонен к депрессивности. А его произведения как будто дышат любовью к жизни, почти эротической страстью ко всему живому, о вдохновении жить, вот о чем они говорят. Странно.

Вера еще раз оглядела полотна. Люди, вещи, поля и деревья, фрукты и земля смотрели на зрителя и признавались: «Художник знает нашу душу». Сильные, уверенные взмахи кисти, пастозная мощь, неровность и неотделанность деталей навсегда сохраняли живопись от опасности показаться слишком нудной, фотофафически подробной. Например, поле: охристо-темные, тяжелые золотистые мазки выглядели, скорее, как кирпичи в кладке стены – и тем не менее это было живое пшеничное поле, в других картинах тени, отбрасываемые людьми и домами, казалось, играли чуть ли не более важную роль, чем сами объекты, это создавало некий скрытый драматизм. И крыши, крыши крымских городов, эти черепичные вселенные глядели с полотен, словно мудрые древние черепахи.

– Вера, а что это вы притихли?

Еще до того как художник обратился к ней с вопросом, Вера почувствовала, как ее голова налилась чугунной тяжестью и виски словно сжал железный обруч. С ней уже случались такие внезапные приступы головной боли. Она знала только одно средство от них: немедленно уйти из того места, где это началось. Лученко поднялась, взяв за руку дочь:

– Извините, нам нужно срочно…

Она так стремительно направилась к выходу, что присутствующие даже не поняли, что происходит. Только Светлана Павловна, сидящая все еще за столом, не преминула заметить громким шепотом: «Беременна, что ль?..»

Двинятин быстро среагировал и кинулся вслед за Верой.

– Голова?.. – полуспросила-полусказала Оля одно только слово. Девушка знала свою мать, и она уже понимала, что следует делать в подобной ситуации. – Кирилл! Ну-ка, метнись диким кабанчиком, забери наши сумочки из гостиной, и бегом за нами.

Если тебя спросят, почему мы так стремительно убегаем, скажешь, что мы забыли выключить утюг… – пробормотала Вера.

Они уже спешили по дорожке от ограды коттеджа к шоссе на Феодосию, когда их догнал Иван. Он обеспокоенно спросил:

– Мне дядька дал ключи от микроавтобуса, может, подвезти?

– Подвези, Ваня, это будет очень кстати. – Андрей озабоченно смотрел на Веру. Та прикрыла веки в знак согласия.

Пока Иван ходил за машиной, Вера, слабо улыбаясь, сказала Андрею:

– Помнишь, когда на нас напали, я тебе рассказывала? У меня иногда случаются такие странные приступы головной боли, связанные либо с местом, либо с людьми. Тогда нужно срочно уходить, и вскоре все проходит…

Иван быстро домчал их до дома, убедился, что все в порядке, и уехал. Вера усталым голосом попросила всех подождать ее пять минут на кухне и приготовить чай. Она села в продавленное кресло, закрыла глаза и сосредоточилась. Мысли разбегались, а нужно было так много всего обдумать! Но Пай радостно прыгал вокруг нее и отвлекал.

Спустя пять минут Вера вышла на кухню и благодарно обвела взглядом всех сидящих за столом:

– Вы все так безропотно умчались вслед за мной…

Андрей кашлянул.

– Потому что мы тебе доверяем, мамуля, – сказала Оля.

– Конечно, – подтвердил Кирилл, – только все же интересно, почему мы так резко подорвали когти из такого, в общем, гостеприимного дома.

Оля увидела нетерпение Пая.

– Ма! Ты им объясни, а я пока Пая выведу. Я ведь знаю, почему, когда ты говоришь «пошли», надо идти, а когда «побежали» – нужно бежать. А он сидел тут без нас, он давно хочет гулять, правда, Пай?

Пес радостно запрыгал вокруг Ольги, виляя хвостом, девушка взяла поводок.

– Андрей, выйди с ними, будь добр, – сказала Вера и, когда они вышли на прогулку, обратилась к удивленному Кириллу: – А ты посиди и послушай. Есть такая особенность у животных, Андрею, как ветеринару, она знакома, спросишь у него потом. Так вот, они чувствуют приближение каких-то стихийных бедствий.

– Ну, это известно не только ветеринарам! – Зять уселся на кухонный подоконник с сигаретой.

– Правильно, об этом знают даже школьники… Ну-ну, не хмурься. Кошки и собаки чувствуют землетрясение, крысы бегут с тонуш[его корабля, и все такое прочее, – примирительно сказала Вера. – Я говорю немного о другом. Бывают случаи, когда животные чуяли не только природные катаклизмы, но и то, что некий человек – плохой. Одни животные не любят пьяных, другим не нравятся сильно надушенные женщины, третьим…

– Слушайте! – перебил ее Кирилл. – Наш Пай явно не любит Ольгину бабку, Зинаиду. Он в ее присутствии забирается под диван и ворчит. А часто даже лает на нее. Почему, как думаете?

– Видимо, моя свекровь его когда-то обидела, и он это помнит. Но, скорее всего, она его просто не любит, опасается. Может, вообще собак боится. Он это чувствует и отвечает ей взаимной нелюбовью.

– Толково! – констатировал Кирилл. – Вы что-то говорили про стихийные бедствия, я перебил, рассказывайте дальше, интересно.

– Да тут ничего особенно интересного. Просто у меня, как у животных, чующих грозу, землетрясение и все прочее, обострено ощущение каких-то опасностей, неприятностей, болезней, я столько раз убеждалась в этом, что оно меня никогда не обманывает. Теперь просто слепо доверяю этому тринадцатому чувству.

– Почему тринадцатому? – Кирилл вскинул брови.

– Потому что это мое любимое число, чертова дюжина. Число тринадцать для меня счастливое, удачное. Я родилась тринадцатого числа. А тринадцатое чувство не раз предупреждало меня о разных опасностях.

Парень задумался, спросил:

– Это имеет отношение к механизму вероятностного прогнозирования, о котором вы нам рассказывали на пляже? Помните, в тот вечер, когда хозяйка квартиры утонула.

– Да. Я еще говорила, что интуиция отсюда же происходит.

– Что же было «тринадцатого» в коттедже Феофанова?

– Пока не знаю. Было странное какое-то несоответствие… И еще плохое самочувствие. В профессиональной среде подобное называют «синдром Стендаля». Как тебе объяснить? Есть такое психосоматическое состояние, оно сопровождается головокружением, даже галлюцинациями, и случается у некоторых людей во время просмотра картин выдающихся художников.

– Мам-Вера, а у вас это всегда, в музеях там, на выставках картин? – озабоченно спросил зять.

– В том-то и дело, Кирюша. Это у меня впервые.

В дом ворвался довольный Пай, за ним вошли Ольга и Андрей.

– Ну вот, все в сборе, – сказала Вера. – Теперь так. Дети, я вижу, вам не терпится на море. Понимаю, жара, но придется подождать. С этой минуты вы оба будете делать все так, как я скажу. Скажу прыгать боком – будете прыгать. Это понятно? Андрей, пока я покормлю собаку, расскажи этим двум кислым рожицам, что с нами вчера произошло.

Двинятин рассказал коротко и без эмоций.

– Мама! Куда это ты вляпалась?! – воскликнула расстроенная дочь, выслушав рассказ о приключениях на могиле Айвазовского. Кирилл только головой покачал.

Вера сказала:

– Как говорит твой папочка, я неспособна отдыхать как нормальная женщина, обязательно придумаю какое-нибудь замечательное преступление, В любом случае, бросьте гадать, что да как. Необходимо из всего этого выйти без потерь, и единственный вопрос, который должен вас интересовать, – это вечный вопрос русской интеллигенции.

– В смысле, что делать? – спросил Андрей.

– Именно. Что делать, я знаю. Мне необходимо сходить на почту и позвонить в Киев моему другу, полковнику Сердюку.

– Ого! – сказал Андрей. – Значит, дело серьезное?

– Именно что серьезное. Вы все меня сопровождаете на почту. И вообще, друг без друга – никуда. Там же, на почте, ты, Кирюща, узнаешь, где у них Интернет, в крайнем случае факс. Потому что мне нужна будет информация от Сердюка, он ее сюда перешлет. Вечером вы, дети мои, собираете наконец вещи и рано утром идете со своими друзьями на Тарханкут. Связь по телефону. Кирилл, проследи, чтобы трубка была всегда подзаряжена. Не будет связи – своими руками голову оторву, никаких бандитов не понадобится.

Вера, строго раздающая указания, напоминала Андрею в этот момент армейского командира. Как ни странно, от этого она еще больше ему нравилась, и он еще сильнее хотел остаться с ней вдвоем. Когда он услышал Олин вопрос «А как же ты, мама?» и ответ Веры «Со мной будет Андрей», сердце сладко стукнуло. Ему казалось, что он и в самом деле способен защитить эту необыкновенную женщину от всех мыслимых и немыслимых опасностей.

11. РАССУЖДАЛКИ И ОБЪЯСНЯЛКИ

Вера с детьми и Андрей вышли из почтового отделения, выполнив всю заявленную программу по звонкам. Они шли, продираясь сквозь толпу южного города – суетящуюся, говорливую, оплывающую потом на августовской жаре. Феодосия отвлекала, требовала забыть обо всех проблемах, выставляла напоказ свои соблазны. Мороженое продавалось через каждые три шага, и конечно, тут же на всех оно было куплено. Пай подпрыгивал и требовательно лаял басом, пришлось дать ему лизнуть. Прошли мимо музея Айвазовского и обнаружили, что здесь располагается что-то вроде феодосийского Монмартра.

Он тянулся вдоль приморского бульвара, начинаясь у фасада музея Айвазовского, продолжаясь под кариатидами и белоснежными ротондами бывших советских санаториев. У этого крымского вернисажа была черта, отличающая его от других подобных вернисажей под открытым небом: здесь морская тема звучала со всех этюдников, прилавков, перехлестывала через край. Раковины, огромные перламутрово-розовые и маленькие желтокоричневые, просились к уху. Этот природный мобильный телефон постоянно транслировал шепот моря.

Хмурая до сих пор Вера оживилась, стала задерживаться возле каждого продавца изделий из полудрагоценных камней. Были тут и нитки жемчуга – белого, розового и желтого, и браслеты из квадратиков дымчатого кварца, прозрачного, нежно-серого. А уж разных брошей из халцедона и вовсе полно на каждом шагу, стоило полюбоваться: внутри сиреневато-серого камня по треугольному периметру будто застыли волокна каких-то сказочных растений. Вот строгая пейзажная яшма и зеленый малахит, дивные пепельно-голубые сердолики и загадочные глубины темно-коричневого обсидиана, тигровый и кошачий глаз подмигивают, переливаясь всеми оттенками желтого. Манят дымчатые топазы, яркая броскость бирюзы и робкая прелесть агата. Кольца, серьги, колье, бусы, броши, клипсы, браслеты, кулоны гипнотизируют фланируюшую публику, ранят женщин в самое сердце.

Стоит вдуматься: миллионы лет камень зрел где-то в недрах земли или возникал в результате энергичной деятельности вулкана, копил свою светоносную энергию. Одновременно с ним на протяжении исторических эпох созревали стили, оттачивая мастерство и изящество линий. Затем явились ювелиры, они учились, напитывались идеями, изучали образцы. И вот теперь, под жарким южным солнцем появились эти россыпи великолепных украшений…

Андрей любовался увлекшейся Верой и думал о том, как непостижима полумистическая тяга человека к красивому камню. Даже он сам, загорая у полосы прибоя, в задумчивости собирал в ладонь округлые, обточенные морем до бархатистости камушки, нес их во временное свое жилище у друга и долго потом не мог понять – зачем? Выбрасывал их, чтобы назавтра снова набрать полные карманы овальных, полупрозрачных, крапчатых, удобно ложащихся в руку. Да и всем отдыхающим трудно, невероятно трудно уйти с Феодосийского вернисажа. Мужья и возлюбленные, дети и собаки тащат впавщих в столбняк женщин к морю, на пляж, загорать и купаться. Зачем они вообще сюда ехали? Здесь, около этих волшебных камней, течение времени не ощущается.

Они прошли мимо продавцов морских раковин, разных изделий из них. Вера так расслабилась, что мимоходом, в рассеянности бросила молоденькой продавщице фразу:

– Ничего, не волнуйтесь, с ребеночком все в порядке будет…

– Что? – изумилась продавщица раковин.

Вера очнулась, посмотрела на нее и рассмеялась.

– Ох, извините! Задумалась. Я говорю, с ребеночком вашим все в порядке, родится здоровенький. Вы ведь беременны.

Андрей и вместе с ним Кирилл уставились на продавщицу, ища признаки беременности. Никаких признаков не обнаруживалось. Абсолютно плоский живот женщины был выставлен для обозрения между короткой майкой и низко, до самого паха опущенным поясом шорт.

– Господи! – Женщина перекрестилась испуганно. – Вы кто?! Я только позавчера узнала, что сроку два месяца!

Вмешалась Ольга:

– Моя мама доктор, очень известный профессор и экстрасенс. Если она говорит, что ребенок здоровенький, значит, так и есть. Поняли?

Изумление женщины перешло в радостное обожание, ее глаза засветились восторгом.

– Спасибо, доктор! – широко заулыбалась она. – Вот, возьмите, от чистого сердца!

Она сунула Лученко в руки большую морскую раковину с гребешком, как у сказочного дракона.

– Неудобно как-то, – встрял Андрей, но на него тут же зашикали.

– Удобно, удобно, – сказала Оля.

А Вера добавила:

– Беременной нельзя отказывать.

Она с удовольствием взяла раковину, и они двинулись дальше.

– Вера, а что, это правда? – недоверчиво спросил Двинятин. – Ты определяешь беременность с первого взгляда?

– Ага, и даже на ранней стадии.

– Это же чудо!

– Не торопись так утверждать, Андрюша, – серьезно сказала Вера. – Вот ты можешь по поведению и внешнему виду собаки сказать, беременна она или нет? Только не тогда, когда у нее соски уже до полу свисают, а гораздо раньше. Закрой глаза и вспомни.

– Да зачем мне глаза закрывать. У сучки такой взгляд особенный, будто прислушивается к чему-то внутри себя, движения специфические…

– Ну вот, ты все и понял. Что же тут чудесного?

– М-да, – сказал Андрей, а про себя подумал: «Ничего себе, что чудесного! Женщина, она же не собака, по ней фиг что поймешь».

Они вновь двинулись вдоль рядов самодеятельных художников и ювелиров. Вот опять камни и бижутерия. Вере очень понравился обсидиановый набор: сережки и кулон, внутри которых были красивые просветы, напоминавшие пейзаж. Она их даже примерила, тут же окрестив камень «пейзажный обсидиан». Странный это был камень – то он казался черным, то коричневым, то нежносерым. Вера со вздохом сняла набор и пошла дальше.

Это продолжалось довольно долго, но Двинятин был рад, что Вера отвлекается. Андрей проводил их до самого порога дома. Тут у него тоненько запел сигнал мобильного телефона.

– Вы заходите, я сейчас, – сказал Андрей, глянув на дисплей трубки и озабоченно нахмурив брови.

Зашли в дом, Пай сразу же побежал к своей мисочке с водой и принялся жадно лакать. Потом забрался глубоко под кровать и затих там. Люди тоже хотели пить после сладкого мороженого, был открыт холодильник и извлечена двухлитровая пластмассовая бутыль с заранее заготовленной холодной водой. Все сразу стали мокрые и свалились на стулья, отдуваясь.

– Итак, нужно как следует собраться в турпоход, – сказала Вера.

– Ма! – заныла дочь. – Может, на море все-таки?

– Оставляешь меня одну с ворами и грабителями и еще не хочешь выполнить мою просьбу?!

– Мам-Вера! Вы абсолютно правы. А ты, Ольга, слушай мать и мужа.

– Ты не одна остаешься, – надулась девушка. – И вообще, вечно вы сговоритесь между собой.

Зашел встревоженный Андрей:

– Представляешь, вскоре после того как мы уехали из Коктебеля, Кадмию стало плохо!

– Опять начинается, – вздохнула Оля.

– Отчего плохо? – спросила Вера.

– Сейчас расскажу. Они вызвали «скорую помощь», правда, коммерческую – другой он не признает. Примчалась бригада, сделали ему все возможные экспресс-анализы. Ничего почти не обнаружили, ну, давление повышено и пульс частит. А Феофанов жалуется на резкую боль в левом подреберье, нытье между лопатками, стонет и чуть ли не кричит.

– Это если не сердце, то поджелудочная железа, – сказала Вера.

– Точно… В общем, сделали ему укол, записали предположительно «острый панкреатит». Говорят, мог отравиться, съел чего-нибудь не того за столом. Жарища сейчас, говорят, нужно овощи тщательно мыть и все такое. Очень похоже на правду, между прочим.

– Это все тебе Иван доложил, лично?

– Да. Потом Светлана Павловна забрала трубку у Ивана, затараторила; «Не могу прийти в себя от стресса, вы себе представить не можете, что мы тут все пережили! Ведь только что Катюшу, сестричку мою похоронили, и тут снова несчастье. Прямо рок какой-то над нашей семьей! Он ведь теперь совсем один-одинешенек. У него, кроме нас, никого не осталось».

– И что дальше?

– Короче говоря. Кадмия отвезли в больницу.

– Да, – протянула Вера. – Веселенькая история.

– И не говори, – сказал Двинятин. – Может, ты именно это почувствовала заранее, когда у тебя голова заболела?

Вера промолчала, задумавшись. Она присела рядом с Ольгой на маленький подростковый диван, Кирилл с Андреем устроились на стуле и табуретке. Мать семейства очнулась от своих мыслей:

– Что-то слишком много во время нашего отпуска происходит неприятных событий.

– Ну, конечно, ма! Я тебе это давно говорила, – сказала Оля с некоторым раздражением.

Вера закрыла на секунду глаза, сосредоточившись, а затем начала перечислять:

– Приехав, мы устроились на эту квартиру, и тут происходит первое несчастье – гибнет наша квартирная хозяйка, Екатерина Павловна Эске. Затем – несколько странных инцидентов: Ольгу пытаются напугать, Кирилла утопить, нас обворовывают, на меня и Андрея нападают какие-то парни, натравливают добермана. Теперь вот с художником плохо.

– Думаешь, его могли отравить? – встрял Андрей. – Но как, когда, зачем?

– Во всяком случае, и с ним несчастье. Случайно ли это? Уж наверняка не случайно и все это очень серьезно. Все происшествия как-то связаны со смертью нашей квартирной хозяйки. Напрашивается несколько выводов: первый – кто-то хотел, чтоб мы уехали. Заметьте, не переехали на другую квартиру, а именно уехали из города.

– Я все понял, им нужна эта квартира! – Кирилл оглядел комнату.

– Ты прав и не прав одновременно, Кирюша. Не сбивай меня с мысли. Вывод второй – кто-то не трогает Ивана, Галину и Светлану Павловну, которые имеют к этой квартире непосредственное отношение. Но покушается на Кадмия Ивановича, хотя он к данной квартире не имеет никакого отношения. Как вы знаете, по завещанию покойной Екатерины Павловны квартира должна отойти Светлане, ее сестре. По закону она получит ее через полгода…

– Вера! – сказал Андрей. – Ты намекаешь, что всю эту мерзость, которая происходила со всеми нами, организовали мои друзья?

– Я никого пока ни в чем не подозреваю. Просто размышляю. И вас приглашаю тоже поразмыслить. Людей, так или иначе вовлеченных в эту историю, вы знаете: это наша семья, Андрей, Иван, Галина, Светлана Павловна, Кадмий Иванович. Давайте посмотрим на каждого из участников этой истории с психологических позиций.

– Ой, мам! Я ужасно люблю, когда ты начинаешь рассказывать свои «рассуждалки и объяснялки»! – усаживаясь на широкий подоконник в йоговскую позу, сказала Ольга.

– Наша задача – внимательно вглядеться в тех, кто может иметь какой-то личный мотив. Мы сейчас не будем даже углубляться в сам мотив – квартиру. Вполне возможно, что это ложный, поверхностный пласт, а есть что-то другое, глубинное, чего мы не знаем. Мы должны посмотреть и проанализировать лишь то, что очевидно и соответствует логике поступков.

– Хорошо, анализируй, пожалуйста, Ивана. Очень хочется понять, как ты себе представляешь его в роли коварного злодея, готового совершить ряд мелких пакостей и убийство тетки своей жены, – предложил Андрей.

– Подождите, а что, уже известно, что Екатерину Павловну убили? – Кирилл вопросительно смотрел то на Андрея, то на Веру.

– Нет, это точно не известно, но если вы подумаете хоть секунду, поймете сами. Или все последующие события – тоже случайность?

Андрей примирительно поднял руку:

– Ладно, ты права.

– Ты хотел начать с Ивана? Я не против. Давайте начнем именно с него. – Вера встала, прошлась по комнате и, остановившись возле окна, продолжила: – Иван во всех своих внешних проявлениях человек дружелюбный, открытый, в чем-то простодушный, легко сходится с людьми. Умеет дружить, хлебосольный хозяин дома. Предан жене, снисходителен к теще. Внутренние пружины: недостаточная самореализация на своей работе, отсюда духовная компенсация в виде увлечения садом. Кроме того, он хочет ребенка, и бесплодие Галины – причина его внутренних переживаний. Он не позволяет этим состояниям выйти наружу, и от этого они приобрели характер стойкого невроза. Продолжение рода для Ивана – это уже не просто желанный момент, как бывает в жизни каждой семьи. Это некая идея фикс, поглощающая его целиком. Думаю, ради этой идеи он готов на многое. Какое к этому имеют отношение наши курортные неприятности, пока не знаю. Но знаю точно, Иван может быть не только преданным другом, но и опасным врагом. Очень опасным. И он совсем не так простодушен, как кажется на первый взгляд.

– Ну, хорошо, – сказал расстроенный Андрей. – Может, в доказательство диагноза приведешь хоть один аргумент?

– Легко. Помнишь, мы с тобой были в кафе у Ивана? Ты еще утешал меня, а я расклеилась после разговора с мужем.

– Мам! Он что, опять тебе нахамил? Или баба Зина? Ты почему мне не рассказала?

– Олененок, зачем портить тебе отпуск? Ты бы начала звонить домой, кинулась бы меня защищать…

– А что, не надо? Пусть говорят тебе гадости, пусть тебе портят отпуск, да?! – Ольга стремительно вскочила и отправилась на кухню пить воду.

– Давайте не вносить сумятицу. Ты что-то начала про кафе и Ивана. – Андрей перешел на Олино место у окна.

– Не продолжайте без меня, – крикнула из кухни дочь и, маленьким вихрем влетев в комнату, уселась на колени своего мужа.

– Тогда Иван подсел за наш столик. Он мельком сказал, что к нему пытались применить какие-то бандитские методы. Жаровня тогда, смеясь, вспоминал, что ребятам пришлось плохо, так как его, Ивана, лучше не сердить. Вспомнил?

– Ну и память у тебя! – восхищенно хлопнул себя по ноге Андрей. – Он же это мельком сказал.

– Да, у мам-Веры просто-таки феноменальная память на людей и на «кто что сказал». Просто а-бал-деть! – В знак подтверждения Кирилл хлопнул Олю по попке. Та захихикала.

– Теперь о Галином бесплодии. Кстати, не верю, что все так непоправимо.

– Да, он меня на эту тему уже сто раз переспрашивал. Выяснял, что ты за врач, какие болячки лечишь и все такое.

– И что это доказывает? – подал голос Кирилл.

– Только то, что Ивану невыгодно строить нам козни, – подвел итог Андрей.

– А может быть, ему как раз выгодно, чтоб мы поскорее вернулись в Киев, ты приступила к своим профобя-занностям и он привез Галю к тебе на лечение. Поэтому нас нужно как можно скорей выдавить с югов! – Сделав такой вывод, Ольга победно взглянула на мать.

– Сомнительно. Человек, рассчитывающий на чью-то помощь, не важно чью – доктора, учителя, строителя, – не станет этому человеку вредить. Тем более в таком важном для Ивана вопросе. Андрей прав. Получается, ему невыгодно вредить нам. Хотя вот сейчас художнику стало плохо, а ведь Жаровня там, с ним. И здоров… А всех тонкостей отношений между Иваном и Кадмием мы не знаем.

Андрей нахмурился.

– Ладно, пока оставим его. Пошли дальше. Под номером два у нас кто? – спросила Вера.

– Что вы думаете о Светлане Палне, то есть о теще? – Кирилл почесал макушку и добавил: – Лично мне она совсем не нравится. Всюду лезет, сует свой нос. Все знает. Всем советует, как жить. Ивану просто орден надо дать за то, что он ее терпит.

– Ага! Орден Светланы первой степени, с камнем-бу-лыжником на шее! – заметила Ольга.