Текст книги "Белое чудо"

Автор книги: Анна Масс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

Витя суетливо роется в ранце. Вот он, карандаш. У папы в альбоме есть фотография: папа сидит на скале, в руках у него – ледоруб. Папа на фотографии совсем молодой, даже без очков...

– Снежков, работай! Опять витаешь?

Голос учительницы врывается в Витины мысли, как утренний звон будильника. Ему кажется, что если бы альпинистам кто-то снизу все время командовал: «Быстрее! Не отвлекаться! Не витать!» – они бы просто не полезли. Назло. А он – не альпинист, он должен подчиняться.

Витя торопливо чертит прямоугольник: ширина – два сантиметра, длина – шесть. Оттого что он торопится, забыл прижать как следует линейку, и карандаш чертит по тетради некрасивую, кривую линию. Витя ищет ластик.

Звенит звонок.

– Все! – учительница хлопнула в ладоши. – Заканчиваем работу! Закрываем тетради! Дежурный, все собрать, положить мне на стол.

На этот раз линия получилась ровная, точно по линеечке, но поздно, поздно! Напрасно мальчик хватается за выступающие корни, за ветки, за пучки травы – ничего ему уже не поможет, он падает, все кружится перед его глазами... Удар!

Дежурный забирает тетрадь.

6

– Плохо! Очень плохо! Так плохо, что дальше ехать некуда!

Бабушка Елизавета Викторовна, большая, полная, возвышается над Витей, как башня. Каждое ее «плохо» падает на Витину опущенную голову как увесистый комок снега.

– В кого ты такой? – продолжает бабушка. – Очевидно, дурная наследственность с той стороны. Потому что с нашей стороны все были способными. Я всегда прекрасно училась. О покойном дедушке и говорить нечего. Покойный дедушка был доктор математических наук! Твой отец окончил школу с медалью! А ты ленив, разболтан, несобран. Помни! Только тот, кто трудолюбив и усерден, добивается успеха в жизни. А пустая созерцательность ни к чему хорошему не приводит!

– А может, мне все-таки поставят тройку? – робко оправдывается Витя. – Один-то пример я все-таки успел решить...

– Тройку! Боже мой! О чем приходится мечтать! О тройке! Да знаешь ли ты, что в нашей семье тройка всегда считалась позором! Тройка! Это символ бездарности, серости...

– Ты про это уже много раз...

– И еще скажу! А ты не смей делать мне замечаний! Той бабке делай замечания! Ну? Что же ты стоишь? Пойди вымой руки и садись обедать! Побыстрее, побыстрее!

...Струйка воды течет из крана. Нужно подставить под нее руки, но жалко разбивать эту отвесную дорожку, которая, касаясь раковины, разлетается на множество мелких брызг. Эти круглые брызги, как прозрачные божьи коровки, медленно ползут вниз, наползают друг на друга, сливаются в одну большую брызгу и уходят в темное, таинственное отверстие. А там, в трубе, что с ними происходит? Какие приключения? Что вообще происходит с вещами, когда люди их не видят? Вдруг они живут какой-то своей, тайной от людей жизнью, двигаются, переговариваются, ссорятся, смеются, а когда входят люди – замирают на своих прежних местах, чтобы те ни о чем не догадались?

– Побыстрее, побыстрее! – торопит бабушка.

Это слово – как кнут, которым его подстегивают все время, и в школе и здесь. Оно стало чуть ли не самым главным словом в его жизни. Он каждый раз вздрагивает, когда слышит его, и начинает производить руками суетливые, бессмысленные движения. Но быстрее все равно не получается.

...Струйка воды течет и течет из крана...

– Как?! Ты еще не вымыл руки? Что же ты делал в ванной все это время? Нет, это меня просто пугает! Нельзя быть таким, Виктор, нельзя! То, что другой успевает за две минуты, ты делаешь за час! Плохо! Очень плохо!

Он сидит на кухне и ест гречневую кашу с молоком, а Елизавета Викторовна натирает морковку. Витя опускает глаза на тарелку. Гречневая каша с молоком похожа на наводнение в муравейнике. Надо спасать муравьев. Он вылавливает ложкой крупинки каши и располагает их по краям тарелки. Вот один муравьишка захлебнулся, тонет! Ложка, как лодка, спешит ему на помощь. Выбирайся поскорее...

– Спок пишет: «Принимайте детей такими, какие они есть». Идеалистическая чепуха!.. Не лезь в тарелку руками!.. Макаренко советует воспитывать детей на собственном примере. Он прав! Но разве я подаю тебе плохой пример? Почему же ты такой?.. Сиди как следует, не сутулься! Если придут гости – стыдно будет посадить тебя с ними за один стол! Плохо, очень плохо!

– Я больше не хочу.

– Нет, ешь! Я готовила!

– А в меня больше не лезет!

– Что за выражение! Каждый раз, когда ты возвращаешься от той бабки, тебя приходится заново воспитывать. Хоть не пускай тебя к ней! Она на тебя действует расслабляюще. А между тем твой отец именно мне поручил твое воспитание. И я заставлю тебя, да заставлю...

...Слеза капнула в молоко: буль! И другая повисла на кончике носа. Бабушка не замечает. Она говорит.

Слова, как мелкие, острые камешки, сыплются с горы на стоящего внизу, под горой, Витю. Они больно впиваются в голову, в плечи, в грудь. Хочется закрыться руками. Хватит! Он и так уже твердо усвоил, что он – хуже всех. Ну, хватит же!..

– ...Не как другие дети! – стучат и стучат в его мозг слова-камешки. – Вот внучка моей подруги. Учится в английской школе, занимается музыкой да еще посещает плавательный бассейн. А ты? Ты ниче-го не успеваешь! Плохо, Виктор, плохо. Очень плохо!

– Да замолчи же наконец! – крикнул Витя. – Что ты меня мучаешь!

Он с плачем выскочил из-за стола. Елизавета Викторовна так и замерла с открытым ртом. Но сейчас же опомнилась.

– Прекратить истерику! – сказала она спокойным, твердым голосом. – Сию же минуту успокойся, сядь и ешь! Все, что я говорю, для твоей же пользы!

– Не хочу никакой пользы! И к бабе Клаве буду ходить! Буду! Она хорошая, а ты – злая! Ты – айсберг! Не хочу я здесь жить!

Елизавета Викторовна ахнула. Впервые она видела своего тихого внука в таком состоянии. Елизавета Викторовна вдруг почувствовала, что жалость, обыкновенная бабушкина жалость, которую она в себе тщательно глушила из педагогических соображений, сейчас прорвется... Внук стоял перед ней такой маленький, худой, и лицо у него дрожало, и по щекам катились слезы...

Она протянула руку, чтобы приласкать его, но он отпрянул и, рыдая, бросился в прихожую.

– Куда ты, Витя?

– Никуда!

Он открыл дверь и помчался вниз по лестнице.

– Витя! Вернись!

Хлопнула дверь подъезда.

Елизавета Викторовна бросилась было вслед, но взяла себя в руки.

– Да что же это с ним? – пожала она плечами. – Что я ему такого обидного сказала? Почему он вспылил?.. Айсберг... Странно... Что он хотел этим сказать?

Она снова вышла на лестничную площадку, подумав, не пойти ли все-таки вслед за мальчиком. Но решила, что не стоит. Из педагогических соображений. Одумается – сам прибежит. А куда ему еще идти?.. Айсберг... Странно...

7

...Он бежал, ничего не видя от слез. Когда он перебегал через улицу, его чуть не сшибла легковая машина. Визг тормозов, сердитая ругань шофера... Какая-то женщина схватила его за руку:

– Да разве так можно?! Несется сломя голову!..

Он вырвал руку и побежал дальше.

У дома бабы Клавы он остановился. Вспомнил: бабы Клавы нету. В понедельник она дежурит всю ночь. А вдруг ей отменили дежурство?..

Открыл сосед по квартире, дядя Миша, водитель троллейбуса.

– Привет, Витек! Заходи, гостем будешь.

– А баба Клава...

– Так ее же нет, ты что, забыл? Постой, куда ты?..

...Все равно. К Елизавете Викторовне он не вернется. Хоть всю ночь будет бродить по улицам. А утром баба Клава придет с дежурства. Должна же она вернуться.

Ах, если бы у него был друг! Он бы зашел к нему, поиграли бы, уроки вместе сделали... Какие уроки?.. Все учебники остались у бабушки. И ладно, тем лучше. Не пойдет он больше в школу. Он даже почувствовал облегчение, смешанное с тревогой.

...А ведь раньше он любил школу...

Да, но ведь раньше, при папе и маме, он учился в другой школе. Всего месяц ходит он в эту новую, а кажется, что так давно...

Там, в старой школе, у него были товарищи: Алеша Топорков, Ленька, Олег... И была добрая учительница Лилия Александровна. Она хвалила его и даже ставила в пример, что он много читает... В той школе он тоже, случалось, получал двойки по математике, но у него были и четверки, и даже пятерки. А тут...

Не это главное. Главное – что у него нету друга. Галина Григорьевна посадила его одного на парту, чтобы поменьше отвлекался. Так и сидит один, как сыч. Сидит, молчит. Может, поэтому у него и нет друга? Ведь когда сидишь с кем-нибудь на одной парте, то с ним и начинаешь дружить.

Ребята первое время подходили к нему, а потом перестали.

Однажды он сделал робкую попытку подружиться с Сашей Левченко. Этот мальчик ему очень нравился. Как-то на перемене Саша рассказывал ребятам о раскопках древнего города Помпеи. Витя мог бы многое добавить, он читал интересную книжку про археологов. У него хранилась настоящая древнеримская монета – подарок папиного друга.

Он вмешался в разговор, но его оттерли. Не поверили, что такой двоечник, как он, может знать что-то такое, чего другие не знают.

Да, он самый тупой. Галина Григорьевна, когда вызывает его к доске, заранее раздражается и нетерпеливо покрикивает:

– Суть давай! Давай суть!

И Витя тут же все забывает, начинает заикаться, мямлить...

...Вот дом, где живет Саша Левченко. Вот его подъезд. Эх, если бы Саша был его другом!

Витя постоял возле Сашиного дома и побрел дальше. А вот и поворот к школе. Вите захотелось посмотреть, что сталось с разрушенным домом.

Горели бревна.

Рычали и дергали железными шеями экскаваторы. Поддевали ковшами груды обломков и ссыпали в самосвалы. От дома осталась одна только боковая стена, примыкающая к стене соседнего пятиэтажного дома. Но и эта стена вот-вот должна была рухнуть. Свисали клочьями обои. Висела пыль. Жарко полыхал громадный костер. Горячий воздух доходил до противоположной стороны неширокой улицы.

Тут, на противоположном тротуаре, столпились зеваки. Бабушки с малышами, девчонка из Витиного класса, длинноволосый парень, старичок с хозяйственной сумкой на колесиках.

Но вот что удивительно: среди груды строительного мусора, среди пыли и грохота все так же, как и утром, сидел черный кот. Только шкурка его стала серой от пыли. Он то и дело брезгливо встряхивал то одной, то другой лапкой. Наверно, ему было очень жарко от близкого огня. Почему он сидит, не уходит?

Но что это?..

Экскаватор, рыча, повернулся на своих гусеницах и пополз прямо на кота. Скорей убегай, задавит! Беги же!

– Мальчик, ты куда?!

– Держите мальчишку!

От близкого костра стало горячо лицу. Экскаватор резко остановился, экскаваторщик высунулся из кабины, румяное лицо его стало белым, словно покрылось пылью. Он закричал что-то, но огонь ревел, гремели моторы самосвала и другого экскаватора, и Витя ничего не расслышал. Да и не слушал. Схватил кота и кинулся обратно через улицу.

– Ох, мальчик, да разве так можно?

– У меня аж сердце захолонуло!

– Надавать бы тебе, поросенку! Чуть под гусеницы не попал, это подумать только!

– Ты где живешь?

– А если бы придавило тебя, а?

– Кошка ненормальная какая-то! На нее экскаватор ползет, а она сидит.

– Да он не на нее полз! Он бы ее сбоку объехал. Животное – оно чувствует.

– Ну, герой! А мы только рты поразевали!

– Драть надо за такое геройство!

Витя прижался щекой к пыльной, пушистой шкурке. Нос коснулся ошейника. Ошейник? У кошки?

Девчонка из класса, Федорова Людка, подошла поближе.

– Это твоя кошечка? – и протянула руку погладить.

– Не трогай!

– Ну и не надо, пожалуйста! Воображала!

Он бережно донес кота до маленького скверика, что за углом, и сел на пустую скамейку. Кот тут же принялся охорашиваться, умываться, облизывать шкурку. Потом удобно примостился на Витиных коленях и замурлыкал. Это доверчивое мурлыканье вызвало у Вити чувство благодарности. Как будто не он спас кота, а кот чем-то помог ему. А ведь так оно и было. Он теперь не одинок. У него есть друг. Он гладил кота, а кот шершавым язычком облизывал его ладонь.

На ошейнике какая-то надпись. Витя прочитал: «Оружейная улица, д. 4, кв. 14».

Теперь у него появилась цель. Он знал, куда ему идти. На Оружейную улицу. Отнести кота хозяевам. Они обрадуются, станут благодарить его. Кто они?..

Витя представил себе мальчика, похожего на Сашу Левченко, и этот мальчик пригласит Витю в дом и скажет: «Давай дружить».

Только где она, эта Оружейная улица? Он о такой и не слышал.

Витя поудобнее обхватил кота и отправился на поиски Оружейной улицы. Кот был довольно тяжелым, но нести его все равно было приятно. Он не вырывался. Передние лапки его лежали на Витином плече, усы щекотали шею и щеку. Пушистое тельце согревало грудь. Кот мурлыкал в самое Витино ухо.

Прохожие с любопытством поглядывали на мальчика с котом. У тех из них, чьи лица казались подобрее, мальчик спрашивал дорогу. Ему объясняли, и он уходил все дальше и дальше от знакомых переулков.

Он устал. Несколько раз присаживался на скамейки в сквериках, а потом снова шел. Моросил дождь. Коту надоело сидеть на руках, он то и дело пытался вырваться, но Витя не пускал.

Вот наконец табличка: «Оружейная улица».

А вот – новый дом с крупной цифрой на стене: 4.

Витя обошел кругом и очутился во дворе с песочницей, качелями и молодыми елочками у подъезда.

– Скажите, пожалуйста, где здесь квартира четырнадцать? – спросил он у старушки на скамеечке.

– А вот тут, милок, на втором этаже, – ответила старушка.

Кот снова сделал попытку вырваться, но Витя крепко прижал его к себе.

Поднялся на второй этаж. Вот она, квартира четырнадцать.

И тут Витя оробел. Он еще никогда не звонил в чужие квартиры. Впрочем, во втором классе, в старой школе, он ходил по квартирам, собирал бумажную макулатуру. Но тогда он был не один, а с Алешей Топорковым.

...А вдруг ему откроет дверь не мальчик, похожий на Сашу Левченко, а кто-нибудь грубый, неприветливый...

Кот опять рванулся и мяукнул.

Витя решился и нажал кнопку звонка.

8

Дядя Костя очнулся от своих невеселых мыслей. «Кто бы это? Вроде некому. Наверно, ошиблись квартирой». Поднялся со своей табуретки и пошел открывать.

Перед ним стоял мальчик с Чернышом на руках. Кот, увидев открытую дверь, рванулся изо всех сил, так, что мальчик не смог удержать его, шмыгнул на кухню к своей миске и жадно заурчал.

– Вот спасибо тебе, мальчуган! – обрадованно воскликнул дядя Костя. – Вот спасибо! А я с утра беспокоюсь: убежал – и нет его, и нет. Думал, под машину попал. Ты где же нашел его?

Мальчик растерянно смотрел на дядю Костю, потом перевел взгляд в глубь коридора, словно ожидая увидеть кого-то другого. Но никто больше не выходил, и мальчик снова посмотрел на невысокого человека со шрамом, разрезающим лоб и щеку, с добрыми глазами, глядящими грустно и вопросительно.

– Я его нашел недалеко от нашей школы, – произнес мальчик. – В Малом Парковом переулке. Там ломали дом, а он сидел и смотрел. А потом на него чуть экскаватор не наехал...

– В Малом Парковом? Это какой же дом?

– А такой двухэтажный, старый. Около детской библиотеки.

– Вот оно что... – протянул человек со шрамом. – Значит, снесли его... Жаль... Ай да Черныш! Это он попрощаться пришел к старому своему жилью. Вот ведь инстинкт что значит. А впрочем, и у меня сегодня весь день смутно на душе. Предчувствие какое-то. Снесли, значит, наш домишко... Да ты заходи, мальчик. Или торопишься?

– Нет.

– Ну и ладно. Заходи, чайку попьем. Как тебя зовут-то?

– Снежков, Витя.

– А меня – дядя Костя. Пойдем, Витя, в комнату.

– Ух ты! – восторженно произнес Витя, увидев дяди Костину комнату. Это была удивительная комната! Вернее, сама комната была вполне обычная, но в ней находились такие вещи, что Витя подумал, не попал ли он к лесному колдуну.

У стены стоял старик-лесовик. Он выступал прямо из пня. Старческое лицо глядело из коры, морщинистое, с глубоко посаженными хитрыми глазками. Руки-корни растопырились, словно ловят кого-то. Настоящий лесной гном из сказки. А рядом с гномом валялось в беспорядке множество фигурок из корней. Витя сел на корточки и принялся их рассматривать. Здесь были ящерицы, ведьмы, олень с ветвистыми рогами, еще какой-то странный зверь, похожий на древнего ящера. А вот фигурка крокодила – один глаз закрыт, другой полуоткрыт и смотрит, как живой. А вот – сказочная птица с когтистыми лапами и горбатым клювом.

В другом углу, возле тахты, тоже скопилась груда фигурок. Они валялись как попало и были покрыты слоем пыли. Витя прикасался к ним с некоторой даже опаской: казалось, они спят и вот-вот оживут и расползутся, разбегутся, разлетятся по всей комнате.

Особенно поразила Витю одна фигурка – мальчик верхом на рыбе. Витя тут же представил себе, что это он сам плывет на прирученном дельфине. Он не мог оторваться от пыльной фигурки, от всего этого богатства, так небрежно валяющегося на полу.

– Неужто нравится? – спросил дядя Костя.

– Еще бы! – только и смог ответить мальчик. – У вас прямо как в сказке.

Дядя Костя оглядел свою неприбранную комнату, окно без занавески, стол без скатерти, небрежно застеленную тахту, всю неказистую обстановку, которую он давно перестал замечать. Что тут сказочного? Он встретился взглядом с восторженными глазами мальчика и удивился.

– Фигурки-то? – ответил он на не высказанный Витей вопрос. – Это я когда-то увлекался. Специально в лес ездил, собирал корни. А вот этот пень мне приятель шофер привез из лесу. Ты, если что понравилось, возьми, не стесняйся.

– Можно вот этого мальчика на дельфине?

– Бери, что хочешь бери.

– Большое спасибо.

– Не за что. Я уж теперь этим не занимаюсь. Бросил. Трудно стало ходить. Нога вот...

– А что у вас с ногой?

– А нет ее у меня. Протез. Это еще с войны. Так, значит, понравилось тебе у меня, Витя?

– Очень. Так красиво.

Дядя Костя усмехнулся:

– Надо же! Ну ладно, хоть кому-то удовольствие доставил. Чайку попьешь со мной? Или дома ждут?

– Я домой не вернусь. – Витя сразу помрачнел.

– Как так – не вернусь? – удивился дядя Костя. – Мама с папой небось уж ищут тебя.

– Мама с папой? – усмехнулся Витя. – Даже не думают искать. Они далеко, за границей. Я у бабушки живу. Только я к ней не вернусь больше.

– Ну, все равно, пойдем на кухню. Поищем, что там у нас есть.

Витя сидел за кухонным столом и с аппетитом ел бутерброды с маслом и колбасой, запивая их чаем со сливками.

Дядя Костя сидел напротив и с грустью смотрел на голодного мальчика. Ему бы такого внука. Как он о нем заботился бы! Какой наполненной сразу стала бы его жизнь! А мальчик, видать, самолюбивый, характерный. Кто же это обидел его, да так, что он и домой возвращаться не хочет?

Черныш сидел возле Витиной табуретки, и мальчик бросал ему кусочки колбасы.

– Ишь ты, как проголодался! – кивнул на кота дядя Костя. – Он у меня балованный, колбасу обычно не ест. Только рыбу да молоко. Так, говоришь, он чуть под экскаватор не попал?

– Ага.

– И как же?

– А я подбежал и схватил его.

– Прямо под экскаватор? Смелый ты, видать, паренек!

– Я? Смелый?!

– Еще бы! Смелый и сообразительный, я это сразу заметил.

– Что вы! – Витя даже засмеялся. – Сообразительный... Я – не удался.

– Не удался? С чего это ты взял?

– Не знаю. Не удался – и все. Вот некоторые дети – они удались. А я – не удался.

– Чем же другие-то дети удались?

– Они все успевают. И в бассейн, и музыкой, и в английской школе учатся... А я ничего не успеваю.

– Почему?

– А я витаю.

– Как это понять – витаешь?

– Не знаю. Витаю – и все. Галина Григорьевна так говорит, и бабушка, и все-все...

– Мечтаешь, что ли?

– Ага... Я вообще-то не мечтаю, а представляю себе... Разное.

– Так это разве плохо?

– Конечно, плохо. Отвлекает. Учусь на одни двойки. Редко даже когда тройку получаю. А тройка в бабушкиной семье – это позор. Баба Клава – это моя другая бабушка – она меня не ругает. Она – жалеет. Потому что очень добрая. Но ведь раз жалеет, значит, тоже понимает, что я не удался.

– Подожди, подожди... Не пойму я что-то... Они что же, так прямо и говорят тебе, что ты не удался?

– Не говорят, но думают. А я чувствую.

Дядя Костя внимательно посмотрел на Витю:

– А вот ты говоришь – представляешь разное. Это как, если не секрет?

– Нет, это не секрет. Просто меня об этом никто не спрашивает. А вообще-то... – Витя задумался. – Бабушке я бы не рассказал, даже если бы спросила. А вам расскажу. Ну вот, например, я представляю себе, что я умею летать. Я легенду такую читал – про Дедала и Икара. Они себе крылья сделали, но Икар погиб, потому что полетел к солнцу, а его крылья были слеплены воском. И воск растопился. Вот я себе и представляю, как спасаю Икара. А еще я читал такую книгу – «В стране дремучих трав». И тоже представляю, как превратился в маленького-маленького человечка, вроде муравья. Дружу с насекомыми. И у меня есть такая пещерка, я там живу...

А иногда я вовсе не из книг представляю. Например, я иногда иду по улице, вокруг люди, машины... И вдруг мне кажется, что я – на другой планете. И все сразу становится не таким. Не обычным. Машины – это мыслящие существа. Враждебные. Особенно некоторые. Снегоуборочный комбайн... У него такие лапы... И бульдозеры тоже очень опасные. Дома – это горы, а люди – они еще дикие, но я должен вступить с ними в контакт. У меня такой аппарат: если его направишь на человека, то этот человек перестает быть диким. Но машины выслеживают меня, и я должен скрываться... Вообще, я много всякого себе представляю...

Витя смущенно взглянул на дядю Костю – не смеется ли. Но дядя Костя не смеялся. Он смотрел на Витю очень серьезно, и мальчику даже показалось, что он где-то уже видел эти глаза, только не мог припомнить – где.

– Вот что, друг, – сказал дядя Костя. – Да какие же недобрые люди внушили тебе, что ты не удался? Да знаешь ли ты, кто ты такой? Волшебник, вот кто. Ты рассказывал, а я будто с тобой вместе побывал и на этой планете машинной, и в стране этой самой... Из таких, как ты, самые интересные люди вырастают. А двойки – что же? Постараешься – исправишь. Отметки – не самое главное.

– Да как же не главное? Галина Григорьевна говорит, что от отметки зависит судьба человека...

Дядя Костя махнул рукой.

– Нет, не главное, – повторил он. – А вот что главное...

Он наклонился к мальчику и положил руку ему на плечо. И Витя почувствовал, что сейчас старик скажет ему что-то очень важное. Самое важное. Он подался вперед.

– Поверь в себя, – тихо произнес дядя Костя. – Поверь в свои силы. Это – главное. Скажи сам себе: я могу. И – сможешь. Тогда исполнится все, что ты захочешь.

– Поверить в себя? – с удивлением повторил Витя. – А как мне в себя поверить?

– А так же, как я поверил в тебя. Я зря не скажу. Я сразу увидел, что ты многое можешь, только сам своей силы не знаешь.

– И тогда все исполнится, что я хочу?! – еще не очень веря, воскликнул Витя. – Знаете, чего я хочу? Очень, очень хочу никогда больше не видеть Галину Григорьевну! Очень, очень хочу получить наконец хоть одну пятерку! И еще хочу, очень хочу – подружиться с Сашей Левченко! Только ведь это не может быть... – закончил он грустно. – Как же все это исполнится? По щучьему велению, что ли?

– Ну, может, не сразу, – ответил дядя Костя. – А только все так и будет, как ты сказал. Главное – поверь в свои силы. Человек, который верит в свои силы, может чудеса творить.

Дядя Костя взглянул на часы:

– А ведь тебе, наверное, домой пора. Бабушка-то небось с ног сбилась.

– Можно, я у вас останусь? – попросил Витя. – А завтра я к бабе Клаве уйду.

– Милый ты мой! – грустно ответил дядя Костя. – Я бы с радостью тебя оставил. Ты пришел – и словно солнышко у меня засветило. А только нельзя. Нельзя бабушку обижать. Ведь она – бабушка. Я вон из-за кошки и то волновался, а тут – внук пропал. Ты мне лучше обещай, что не забудешь ко мне дорогу. Я тебя ждать буду.

– Обещаю! Можно, я завтра приду?

– Приходи. А теперь пойдем, провожу тебя. А то уж стемнело.

Оказалось, что на троллейбусе до той улицы, где жила Елизавета Викторовна, всего две остановки. Они вышли и медленно – дядя Костя не мог идти быстро – направились к бабушкиному дому. Витя крепко прижимал к себе деревянную скульптуру – мальчика верхом на рыбе.

– Хорошо бы она меня не ругала, – вслух подумал Витя.

– Это уж вряд ли получится, – усмехнулся дядя Костя. – Убежал – не сказал куда. А она у тебя, по всей видимости, строгая.

– А я очень, очень хочу, чтобы она меня не ругала! Мне так хорошо у вас было! Я не хочу, чтобы она все испортила!

Горели фонари, светились редкие витрины небольших магазинов. В их неярком свете Витя заметил на противоположной стороне тротуара устало бредущую, знакомую женскую фигуру.

– Это, по-моему, бабушка, – сказал Витя и громко окликнул: – Бабушка!

Женщина обернулась, вскрикнула и бросилась к ним:

– Витя! Боже мой, наконец-то!

Всегда непроницаемое лицо Елизаветы Викторовны распухло от слез. Дрожащими руками она гладила мальчика, приговаривая сквозь всхлипывания:

– Какое счастье! Ты жив! Ах, Витя! Прости меня! Я виновата, я все поняла! Я больше никогда, никогда не буду тебя обижать! Что я только не передумала, господи, мальчик мой родной! Не делай больше так никогда, обещай мне! Лучше скажи своей глупой бабке, что она глупа, бесчувственна, бестактна! Только не убегай от меня, ведь у меня нет никого на свете дороже тебя...

«Что это?! – ликующе подумал Витя. – Я сказал: хочу, чтобы она меня не ругала, – и это исполнилось! Значит, я могу! Все могу! Дядя Костя прав! Могу! Ура!»

– Сейчас я успокоюсь... Сейчас... Ах, боже мой!

Елизавета Викторовна вынула из кармана носовой платок, закрыла им лицо, плечи ее затряслись.

– Не надо, бабушка! – просил Витя. – Успокойся, бабушка!

Елизавета Викторовна высморкалась и протерла пальцами очки.

– Это вы его нашли? – обратилась она к дяде Косте. – Спасибо вам! Спасибо!

– Ну, Витя, до свидания, – сказал дядя Костя. – Видишь? Стоило тебе только захотеть...

Он вежливо поклонился бабушке, повернулся и, тяжело опираясь на палку, зашагал к остановке троллейбуса.

– До свидания! – крикнул ему вслед мальчик.

– Кто это? – спросила бабушка. – О чем он? Что «стоило тебе захотеть»?

Витя не ответил.

Елизавета Викторовна, крепко держа внука за руку, вела его домой. Она то и дело замедляла шаг и с удивлением оглядывала Витю. Что за чудо произошло с мальчиком? Походка стала твердой, выпрямилась спина... А глаза! Глаза стали совсем другими. Они сияли.

9

Прозвенел звонок, и в класс вошла...

Нет, это не сон. Все как прежде: цветы на подоконниках, географическая карта на стене, телевизор в углу, а под ним на столике – книжки и фигурки из пластилина, альбомы с гербариями... Или это все-таки сон?..

– Здравствуйте, Мари-Ванна! – вразнобой закричали ребята.

– Здравствуйте, мои милые! Как же я соскучилась по вас! Батюшки, а выросли-то как! Не узнаешь! Петя! Это ты или не ты?

– Я, Мари-Ванна, – смущенно отозвался Петька Лебедев.

– А ведь был меньше всех в классе! Верочка Портнова, а ты почему так похудела?

– Я в больнице была, Мари-Ванна. Мне гланды вырезали.

– Да что ты! Ах ты, бедная! Ну и как теперь? Все хорошо?

– Ага. Только еще физкультурой нельзя заниматься.

– Мари-Ванна, а почему вас так долго не было? – спросила Федорова Людка. – Тоже болели?

– Нет, ребятки, я не болела. А не была я так долго потому... У меня родилась дочка, вот почему!

В классе заахали, заойкали, особенно девочки.

– А как ее зовут, Мари-Ванна?

– Ксеничкой. Вы, ребята, приходите ко мне в гости, я вам ее покажу. Она такая веселенькая, смешная!

– А сколько ей месяцев? – опять вылезла Федорова.

– Полгодика через две недели. Но мне интересно о вас узнать. Как вы тут ладили с Галиной Григорьевной?

– Не очень ладили!

– Вы – лучше!

– Она очень кричит всегда!

– Мы о вас скучали, Мари-Ванна!

– Ну что вы, ребята! Галина Григорьевна – знающий преподаватель, у нее два диплома. Ну, ладно. А у вас какие новости? Наташа Карцева, ты все еще мечтаешь стать знаменитой спортсменкой и чтобы папа и мама увидели тебя по телевизору?

– Да! Знаете, Мари-Ванна, я теперь хожу в спортивную школу!

– Молодец! Значит, идешь навстречу своей мечте. Ну а ты, Алеша? Как твои успехи в музыкальной школе?

– Я сейчас этюд Шопена разучиваю. На экзамене буду исполнять.

– Ну вот видишь, как хорошо! А ты, Володя Комаров, по-прежнему мечтаешь стать космонавтом, как твой тезка?.. А у нас, я вижу, новый ученик. Как тебя зовут?

– Снежков, Витя...

– Ты давно у нас? С начала года? Ну как, привык к новому коллективу? С кем ты подружился? А почему ты сидишь один на парте?

Все обернулись к Вите и ждали, что он ответит. А он не мог ничего ответить. Не привык... Не подружился...

«Только бы не зареветь!» – подумал он и почувствовал, что у него начал дрожать подбородок. Вот сейчас все заметят, и начнется хихиканье...

– Садись, – сказала учительница и быстро обернулась к другому ряду парт: – Люся! А где же твои косички?..

И все отвели глаза от Вити и тоже обернулись к Люсе Караваевой. Он облегченно вздохнул и затаился на своей парте.

– Ну, а куда ходили за это время? Что хорошего прочитали?

– Мари-Ванна, мы на «Аленький цветочек» ходили!

– Нас в клуб имени Крупской водят, рассказывают про пионерскую организацию!

– Нас скоро в пионеры будут принимать!

– Не всех! Кому десять исполнилось!

– Мне уже есть десять!

– Ну и сиди, не хвастайся! Мари-Ванна, а меня весной примут, в День Победы!

– Мари-Ванна, а мы с Лебедевым книгу читаем – ух, сила! Про подвиги партизан!

– Мари-Ванна! А недавно один взрослый, из восьмого класса, одному первоклашке камнем по голове стукнул! До крови!

– А у нас будет карнавал, Мари-Ванночка! Мне костюм достали Дюймовочки!

– Мари-Ванна, а у нас по физкультуре теперь не Кира Семеновна, а Роза Алексеевна! Мы в плавательный бассейн ходили!

«О какой чепухе они болтают», – думал Витя.

Вот если бы новая учительница попросила его рассказать что-нибудь интересное... этой учительнице он бы рассказал. Хотя... Нет, лучше не надо. Ребята его и слушать не будут. Начнут издеваться. А вдруг новая учительница тоже скажет: «Побыстрее, побыстрее, всех задерживаешь!» Нет, не надо.

И все-таки очень хотелось, чтобы Марья Ивановна хотя бы еще раз на него взглянула, спросила о чем-нибудь.

– Дорогие вы мои! – сказала Марья Ивановна. – Как же я рада, что к вам вернулась! И все по-прежнему. Этот воздух школы...

Она обвела глазами класс, ряды парт, задержалась взглядом на Вите, сжавшемся на своей парте.

– Ну, а какие же у вас появились новые мечты?

Тимофеев поднял руку.

– Коля? Ну-ка, интересно!

– Я хочу стать сильным! – мрачно сказал Тимофеев.

– И все? – удивилась Марья Ивановна. – Разве это так важно?

– Я бы тому восьмикласснику так залепил! Чего он маленьких обижает?

– Ну что ж, тебя можно понять. Садись, Коля. Ну а ты? – мягко обратилась она к Вите. – Расскажи нам что-нибудь о себе. О своей мечте. Уж наверно, у тебя есть мечта. Правда?