Текст книги "Самый бешеный роман"

Автор книги: Анна Богданова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Куда ты меня привез?

– Сейчас увидишь.

– Ну, куда?

– Куда-куда! Если сейчас скажу, то никакого сюрприза не получится.

– Я в сугробе увязла!

– Сейчас выберемся на тропинку, – успокоил он меня, смахивая снег с дубленки.

– Ну, хватит, уже отряхнул, – сказала я, но «Лучший человек нашего времени», казалось, не слышал меня – он уже не стряхивал снег, а откровенно дубасил меня по мягкому месту и молчал. – Больно же, перестань!

И тут, после этих моих слов, он вдруг завалил меня в сугроб, из которого минуту назад вытащил, и принялся целовать, приговаривая:

– Полюбил я тебя, снегурочка ты моя! Никуда от меня не денешься! Вот тут и станешь моей!

И я стала его прямо там, в сугробе…

– И что у тебя за манеры-то! – воскликнула я, когда Леша вытянул меня во второй раз из сугроба любви. – Ты не можешь, как все нормальные люди? Я ведь снова заболею!

– «Кукурузница» ты моя, – нежно шепнул он мне на ухо. Нет, я решительно не могла на него обижаться.

– Где мы?

– Пойдем, сейчас увидишь.

Мы скоро нашли тропинку, и вдруг впереди, прямо перед собой я увидела церковь, слева еще одну, вдалеке еще, чуть поменьше. Купола, кресты, небольшое кладбище в стороне…

– Ты куда меня привез? – с ужасом спросила я его.

– В монастырь, – как ни в чем не бывало сказал он.

– Ты что, с ума сошел? Как тебе это в голову могло прийти, богохульник?!

– Ну я всегда мечтал… Около монастыря или кладбища.

– Как отсюда выйти? – негодовала я.

– Что, религиозные чувства заели?

– Да, заели! Можно было бы предупредить! И вообще, ты со мной совсем не считаешься!

– Не злись. Нельзя ругаться около церкви, – серьезно сказал он.

– Ну, кто бы говорил!

– Если б я тебе заранее сказал, ты бы ни за что не согласилась, а с неведающих и спрос малый. Так что успокойся, этот грех уже висит тяжким грузом на моей душе. С тебя не спросится, моя «Уходящая осень», – прошептал он, целуя мое ухо. Нет, я все-таки не могу на него обижаться!

– Пойдем отсюда быстрее.

– А мы выходим.

– Мне кажется, мы удаляемся от забора.

– Сейчас по-другому тебя проведу. Любуйся красотами! Что я тебя, зря привез, что ли, сюда?!

– Слушай, а где монахи?

– Да этот монастырь еще не действующий. Тут реконструкция.

Лучше бы мы вышли через дыру в заборе. Я не знаю, зачем нужно было вести меня в противоположную сторону от монастыря, к посту охраны.

– Что это вы тут делали ночью? – спросил блюститель порядка и посмотрел на меня как на доступную девку. Хотя почему – как?

– Знакомились с архитектурой монастыря, – промямлила я. Стыд! Господи! Какой стыд!

– Н-да? – подозрительно переспросил он, не сводя с меня глаз. – Ночью?

– К вашему сведению, ночью этот архитектурный ансамбль смотрится лучше, чем днем. Открывается нечто такое, что при свете сокрыто от человеческого взгляда, – пришел мне на помощь Алексей.

– Не сомневаюсь, – презрительно проговорил охранник и жестом указал, чтобы мы выметались.

– Зачем, зачем нужно было делать крюк и выходить из монастыря через пост охраны? – спросила я, когда он подвез меня к дому.

– Ради острых ощущений, моя монашечка! А тебе не понравилось?

– Нет, – сухо сказала я и вылезла из машины.

Получилось очень эффектно, но стоило мне только оказаться дома, как я пожалела, что так сурово обошлась с «Любителем острых ощущений». Он хотел устроить мне праздник, он один сегодня понял мою радость по случаю завершения романа, и что ж поделать, если у нас разные представления о празднике?..

* * *

Пулька названивала мне всю неделю и просила съездить с ней к Власу в автосалон, надеясь, что он сделает для нее небольшую скидку и поможет выбрать новую машину.

– Да ты сначала свою колымагу продай, – отнекивалась я.

Мне не хотелось ехать к Власу в автосалон по двум причинам – во-первых, бурный роман с Кронским с каждым днем набирал обороты, а во-вторых, не хотелось, чтобы Влас начал там что-нибудь воображать на мой счет.

– Ну ты какая-то странная, Мань! Я же должна хоть мало-мальски ориентироваться в ценах! Я должна хоть приблизительно знать, сколько мне придется добавлять денег! Ты что, не можешь ради меня съездить к этому индюку? Подруга ты мне или нет?!

И я наконец сдалась. Я позвонила Власу и обо всем договорилась.

– Слушай, а чего ты за него замуж-то не хочешь идти? Смотри, мужик какой серьезный, – сказала мне Пулька, когда мы вошли в автосалон.

– Да, не рвань там какая-то, как говорит моя мама, – уныло ответила я и окинула взглядом громадное помещение, сплошь заставленное новенькими авто.

– Правильно твоя мама говорит, а то связалась с каким-то извращенцем!

– Хватит. Я не хочу об этом говорить.

– Чем интересуетесь, девушки? – перед нами откуда ни возьмись вырос молодой человек в сером костюме, белой отглаженной рубашке, начищенных ботинках и галстуке. Он чем-то напомнил мне улыбчивых, опрятно одетых сектантов, которые всем, кому ни попадя, пихают на улице брошюры о том, как обрести счастье на Земле и при этом попасть в рай после смерти.

– Нам бы Власа Олеговича, если можно.

– Вы договаривались с ним о встрече?

– Да, он нас ждет.

– Идемте, я вас провожу.

Мы долго шли мимо выстроенных в ряд разноцветных машин, пока наконец «сектантский агитатор» робко не постучал в солидную дверь из красного дерева.

– Влас Олегович, извините, к вам тут две дамы пришли.

– Да-да, я их жду, – сказал он, и мы вошли.

Солидной здесь оказалась не только дверь из красного дерева – солидным тут было все: и офисная мебель, и оргтехника, и жалюзи на окнах. И сам Влас Олегович в своем директорском кресле выглядел очень солидно. Даже не верилось, что передо мной сидел тот самый нудный Власик, который лет двадцать назад пытался развеселить меня, рассказывая скучные истории: расхаживал по пляжу в красных шортах и мечтал наловить много-премного светлячков, чтобы они служили вместо настольной лампы, ревновал меня к второгодникам с Крайнего Севера и считал тогда (тем жарким июньским месяцем), что наша с ним личная жизнь уже устроена.

– Здравствуй, Маша. А чего это ты так похудела? Ты не болеешь, случайно?

– Нет-нет, – поторопилась заверить я его, а Пулька издевательски хихикнула, мол, как не похудеть при такой бурной жизни – то на горке, то под горкой. – Знакомься, это моя подруга Пульхерия, которая подумывает купить машину.

– Очень приятно, Влас.

– Влас О-о… – Пулька отчаянно старалась вспомнить его отчество.

– Просто Влас, – помог он ей. – Ну что ж, пойдемте осмотрим мои владения. Может, что-то приглянется.

Мы снова отмеривали шагами огромный павильон, заставленный разноцветными машинами. Честно говоря, машины я различаю только по цвету и могу лишь отличить грузовик от легковушки. А впереди слышались обрывки умного, как мне казалось, профессионального разговора об автомобилях: «С коробкой передач или автомат?», «С кондиционером или без?», и так без остановки.

Я почувствовала себя совершенно некомпетентной и решила скоротать время, любуясь радужными автомобилями.

Оттенок той или иной машины вызывал у меня определенную ассоциацию или навевал какое-то воспоминание. Хотя цвета не так легко нагоняют воспоминания, как запахи или музыка. Но сейчас со мной происходило нечто похожее на то, что бывало в детстве, когда я отдыхала с Мисс Бесконечностью на подмосковной даче. Мы гуляли с ней и разглядывали разноцветные домики, а я ставила оценки за качество покраски.

Вот передо мной машина фиолетового цвета. Она напоминает мне пятно от вишни на моем бежевом свитере. А эта – цвета морской волны, но не бирюзового, а неприятного зеленоватого оттенка. Отчего неприятного? Почему-то в носу стоит запах масляной краски. Вспомнила! Когда я была маленькой, именно в такой цвет красили дедушкину ограду на кладбище. Скверный цвет – пахнет смертью.

А вот серебристая, похожая на акулу. Что-то близкое, очень близкое. Сейчас, сейчас! Я непременно должна это вспомнить. Есть! Точно такого же цвета были стены в туалете того самого ресторана, где Кронский впервые овладел мною.

– Мань! Куда ты пропала-то?! – услышала я позади себя Пулькин голос. – Ушла так незаметно!

– В общем, мы обо всем договорились, Пульхерия. Так что продавайте свою машину и приезжайте за новой, – проговорил Влас, глядя на меня.

– Уже все?

– Да, видишь, как быстро мы сговорились, – Пулька сияла от счастья.

– Тогда мы поедем, ладно, Влас?

– Может, чай, кофе?

– Нет-нет, мы торопимся, – сказала я и почувствовала на себе укоризненный Пулькин взгляд.

– Маш, а ты случайно не захватила свою новую книгу? Бабушка просила.

– Нет, – рассеянно ответила я. – Надо было взять, конечно, но я как-то не подумала…

– А может, встретимся сегодня вечером, посидим где-нибудь?.. Ты книгу подвезешь…

– Конечно, подвезет! – радостно воскликнула Пулька. – Что ей, жалко, что ли?! К тому же, насколько я знаю, Маня сегодня совершенно свободна.

– Вот и отлично!

И мне ничего не оставалось, как договориться с ним о встрече.

– До свидания, всего хорошего, заходите, – сыпал заученными фразами «сектантский агитатор» при выходе.

– Зачем ты это сделала? – задыхаясь от злости, спросила я. – Он эту книжку может в любом книжном магазине купить! И сегодня вечером я занята!

– Глупая ты, Манька!

– Это еще почему?

– Ты что, не видела, как он на тебя смотрел?

– Как?

– Да он влюблен в тебя по уши! Нельзя упускать такого мужика!

– Хочешь, возьми его себе.

– С удовольствием. Только по всему видно, что он тебя любит.

– А я не люблю.

– Конечно, у нас же есть «Лучший человек нашего времени» с нездоровыми и, я бы сказала, опасными причудами в сексе! Не доведет это все до добра! Ой, не доведет!

– Ты сейчас говоришь, будто тебе сто лет.

– Сто – не сто, а до добра не доведет! – настаивала она.

– Я его исправлю, и у нас все будет хорошо.

– Как же, исправишь ты его! – усмехнулась Пулька. Она не верила, что сексуальные привычки Кронского можно исправить. Она вообще не верила, что человека после пяти лет можно переделать, но я решила доказать ей обратное.

А пока ничего не оставалось, как потратить вечер на неинтересный разговор с человеком, который мне был совершенно безразличен.

Я впервые надела норковую шубу (как говорит Мисс Бесконечность – «не май месяц»). Я решила быть неотразимой – ведь, согласитесь, есть особая прелесть в том, чтобы свести с ума человека, который тебе безразличен.

Хоть на дворе и было двадцать седьмое декабря, я чувствовала себя, как в пустыне, – снег тошно и скучно лежал на земле, словно песок: не блестел, был матовым из-за низкого водянисто-серого печального неба. Мне было жарко – рано я все же облачилась в шубу.

Вся эта заунывная уличная картина не предвещала ничего хорошего. Наверное, и вечер впереди ждал меня столь же тоскливый. Сама бы я ни за что не согласилась на эту встречу. Но Пулька!.. И зачем я только ему понадобилась?! Ведь книга – это только предлог. Нужна ему моя книжка! Смешно просто! Ах! Как хотелось бы мне сейчас увидеть «Лучшего человека нашего времени» и провести вечер с ним!

Именно такие мысли роились в моей голове, когда я ехала на свидание к Власу.

Влас стоял у памятника Александру Сергеевичу Пушкину в дубленке безобразного (я бы даже сказала, неприличного) желтого цвета. И откуда у него это пристрастие к желтому – то ботинки, теперь дубленка? В руке он держал белую розу на длинной ножке и беспокойно поглядывал на часы – наверное, думал, что я снова не приду.

Штампованное свидание. С некоторых пор я стала их ненавидеть: памятник великому поэту, цветы, часы, сказанные невпопад пустые слова. Вообще-то это считается нормальным, но меня почему-то раздражает. Наверное, влияние обольстительного и неординарного Кронского не прошло даром. Завидев Власа еще издалека, у меня появилось желание немедленно развернуться и бежать куда угодно и как можно быстрее, но как раз в этот самый момент он меня заметил и помахал длиннющей розой. Бежать было поздно. Я проклинала в душе Пульку, Олимпиаду Ефремовну за ее пристрастие к любовным романам, даже тот далекий месяц на море, когда мы познакомились с Власом.

– Отлично выглядишь, Маша! – радостно воскликнул он и спросил: – Книгу не забыла?

Я протянула ему книгу и чуть было не ляпнула: «Вот, возьми свой предлог для нашей встречи».

– Подписала? – шутливым, деланым голосом спросил он, и мне стало противно.

– Подписала.

– Пойдем посидим где-нибудь, я ужасно хочу есть.

– Да вообще-то у меня не так много времени. – Мне в голову вдруг пришла мысль, что я могу немедленно отправиться домой, ведь встретились-то мы из-за книжки – я ее отдала. Так что больше ничем не обязана.

– Да это ненадолго. Не люблю есть в одиночестве. Пошли? – настойчиво ныл он, как тогда на юге, когда звал меня ловить светлячков.

Мы пришли в какой-то восточный… нет не ресторан. Это было нечто промежуточное между тем кафе, откуда нас с Икки выдворили, и рестораном, куда впервые меня привез «Лучший человек нашего времени». Среднее заведение, средние манеры Власа, средние разговоры – все среднее. Скука. Все «ради приличия».

– Хочешь, анекдот расскажу? – спросил он, доедая люля-кебаб.

Я не хотела, потому что никогда не знала, в каком месте его глупого анекдота нужно смеяться, но ради приличия сказала:

– Расскажи.

– Если вы нашли клад, то одну четверть от него законно забирайте себе, а остальное закопайте! – смеясь, рассказал он, а я, выдержав паузу «ради приличия», хихикнула. – Ну а вообще-то, Маш, как жизнь-то?

– Хорошо, – скупо ответила я – говорить было совершенно не о чем. Скорее бы от него отвязаться. – А у тебя?

– Можно сказать, тоже хорошо. Бизнес развивается, деньги есть, квартира, дача, машина, сама понимаешь. Все вроде бы есть, и все-таки чего-то не хватает.

– Чего же?

– Маша, ты потрясающе сегодня выглядишь! С тех пор, как мы виделись на дне рождения у твоей бабушки, ты сильно изменилась… Стала совсем другой.

– Да это тебе кажется. Просто сегодня я решила не надевать свое розовое выходное платье. Вот и все. Так чего тебе не хватает для полного счастья?

– Одинок я, – ответил он, и тут произошло нечто странное. Так бывает – нечто, что засело мне в душу, осталось в памяти. Его взгляд. В нем, в этом наполненном многогранном глубоком взгляде было намешено много разных чувств и эмоций – и восхищение мною, и печаль, словно он знал, что совсем мне не нравится, и сожаление, и даже боль. От чего сердце мое защемило, а там, где, говорят, находится солнечное сплетение, что-то запульсировало, и по всему телу разлилось тепло. Мне уже не хотелось никуда торопиться, я откинулась на спинку стула и спросила:

– Никогда не поверю, чтобы такой симпатичный респектабельный молодой человек был одинок. Наверняка ты лукавишь, и девушки вьются около тебя, мечтая лишь об одном – как бы побыстрее выскочить за тебя замуж.

– Может, ты и права, но это все не то, что мне нужно.

Разговор с каждой минутой становился все острее и острее. Я чувствовала – еще минута-другая, и Влас перейдет на личности, а мне этого, несмотря на его проникновенный взгляд, совершенно не хотелось. Нужно было что-то срочно предпринимать.

– Так, значит, беда твоя в том, что ты слишком разборчив и требователен, – заключила я и, взглянув на часы, воскликнула не своим голосом: – Полдевятого! Батюшки! Да мне давно пора…

Пора… Пора… Куда бы мне могло быть пора? Куда бы могла опаздывать в полдевятого вечера одинокая, ничем и никем не связанная девушка? Мое писательское воображение молчало. Мама права, когда говорит, что у меня нет никакой фантазии.

– Кстати, где ты Новый год справляешь? Может, нам вместе его встретить? Могли бы куда-нибудь поехать…

– Я договорилась с подругами, отказываться уже поздно. Ну, мне действительно нужно идти.

– Да куда ты так торопишься? – недоумевал он.

– Влас, даже не хочу тебе говорить, потому что ты вряд ли меня поймешь или примешь за сумасшедшую, – проговорила я, судорожно придумывая, куда я спешу.

– Нет-нет, ты ошибаешься. Я могу понять.

– Понимаешь ли, писательский труд только со стороны кажется легким и пустым занятием. На самом деле это каторжный труд, требующий от автора много усилий и жертв. Одна из них, по крайней мере для меня, – это сесть за письменный стол ровно в девять часов вечера и работать на износ всю ночь. И что самое ужасное, я не могу изменить моему письменному столу, а то муза мгновенно покинет меня.

– А что, муза и вправду посещает тебя? – серьезно спросил он.

– Ну, не муза, конечно, но если один день, вернее, ночь работы пропущена, мгновенно теряется интонация повествования, и чтобы ее найти, нужно время.

– Как все сложно. Я даже не ожидал. Тогда пойдем, я поймаю такси. Я сегодня не «на колесах». Знаешь, иногда хочется проехаться общественным транспортом, пройтись пешком, да и вообще в центре машину не оставишь.

Он посадил меня в такси и сказал, что непременно сегодня позвонит, чтобы узнать, как я добралась. Однако дозвониться в тот вечер до меня ему не удалось.

* * *

Еще за дверью я услышала, как в квартире разрывается телефон.

– Ты где бродишь, шалунья? – послышался из трубки голос родной, близкий, нефальшивый голос моего возлюбленного.

– На свидание ходила, – честно сказала я.

– С кем это? Убью!

– Друг детства, передала свою книжку для его бабушки – любительницы любовных романов.

– Изменщица! А я-то хотел с тобой сегодня в Коломенское съездить.

– Да, там мы еще не были! – усмехнулась я.

– Я там знаю одно милое местечко, скрытое от назойливых взглядов.

– Леша, мне это надоело! Особенно после монастыря. Такое впечатление, что тебя мама в детстве роняла. Ты совсем ничего не соображаешь! – рассердилась я.

– Да ну тебя, не хочешь в усадьбу – не надо. Давай чатиться. Залезай в чат «Толстушки», я тоже подключаюсь. Твой «ник» я знаю. А меня угадывай.

Я скинула шубу, включила компьютер, долго не могла залезть в Интернет (как потом оказалось, я вставляла телефонный шнур не в то гнездо) и вошла в чат «Толстушки». И только мой «ник» высветился, некий Одинокий принц поприветствовал меня. Без сомнения, это Кронский, только «ник» мог бы придумать поинтереснее.

Одинокий принц: Привет, шалунья!

Я: Представляешь, пихаю шнур не в ту дырку. Насилу тут оказалась.

Одинокий принц: Милая, у тебя так много отверстий, куда бы можно запихнуть шнур?

Я: Ну да, я, как всегда, перепутала – в ту, что левее. Не знаю, для чего она. Приедешь, объяснишь.

Одинокий принц: Да я щас готов прилететь к тебе на крыльях, чтобы все подробно рассказать – куда чего.

Я: Ты правда хочешь приехать? И мы не поедем ни в какое Коломенское?!

Одинокий принц: Конечно, хочу, моя толстушечка! Зачем нам ехать в какое-то Коломенское? Мы и так прекрасно проведем время…

Я была на седьмом небе от счастья. Наконец-то он согласился на нормальные, человеческие отношения, наконец-то блеснула надежда исправить «Лучшего человека нашего времени» назло Пульке.

Голодный пес: Можно, я тоже к тебе приеду?

Я: А тебя никто не звал.

Одинокий принц: Смотри-ка, пристроился! Нужен он нам очень!

Я: Так приезжай, чего время-то терять!

Одинокий принц: Дай мне телефон, я тебе позвоню, и ты скажешь свой адрес, а то тут к тебе вся «комната» намылится.

Я: Перестань придуряться!

Одинокий принц: Не понял…

Я: Можно подумать, ты не знаешь моего адреса и телефона!

Одинокий принц: А я-то думал, ты это серьезно.

Я: Серьезно – приезжай. Я тебя жду.

Одинокий принц: Адрес давай!

И только тут меня посетили смутные сомнения, что я приглашаю в гости совершенно незнакомого человека, что этот самый Одинокий принц вовсе не «Лучший человек нашего времени»… Но то были всего лишь сомнения. Чтобы удостовериться, я написала:

Я: Кронский, прекрати издеваться! Ведь я знаю, что это ты!

Одинокий принц: Я – Кронский? Да нет, я Лев Толстой, ты ошиблась!

После этого сообщения я мгновенно вышла из Интернета и позвонила «Лучшему человеку». Как ни странно, у него было свободно – значит, он тоже отключился.

– Это ты – Одинокий принц? – спросила я без всякого предисловия.

– Какой принц?

– Значит, я разговаривала невесть с кем, открыла ему все свои тайны и позвала к себе домой?! Ты почему не в Интернете? – грозно спросила я.

– У меня карточка закончилась, – как обухом по голове.

– Ну вот, ни в чем на тебя нельзя положиться!

– Ты лучше расскажи, кого ты там нацепляла, скромная монашенка?

– Ко мне чуть было не приехал некий Одинокий принц.

– Слушай, а это идея! Давай я сейчас за тобой заеду, съездим куда-нибудь.

– Ночь на дворе. Никуда я не поеду. Хочешь, приезжай в гости.

– Да ну, это неинтересно.

И тут я вспомнила, что обещала Пульке перевоспитать Кронского.

– Я знаю, что тебе интересно. Вот только не пойму, почему за все время нашего знакомства ты считаешься только с собой?! Мне все это не нравится и надоело! – выпалила я и тут же пожалела о сказанном – еще подумает, что он мне надоел. – Нельзя встретиться хоть раз по-человечески?

– Хорошо. Через час буду у тебя, – серьезно сказал он и повесил трубку.

«А вдруг он пошутил или того хуже – обиделся. Ну и пусть обижается! В конце концов Пулька права – до добра это не доведет. Нужно все это прекращать», – думала я, но обрывать отношения с «Лучшим человеком нашего времени» было для меня все равно что отрезать половину сердца. На этот раз я попалась серьезно – я полюбила, поэтому и шла на все, что предлагал мне Алексей: мучилась, позорилась, заболела даже из-за него, а все же шла, зная, что осуждают меня все, кто был в курсе моего с ним ненормального романа. Но странно, после встречи с Алешей, несмотря ни на что, мне не было стыдно, меня не мучила совесть, наоборот, я ощущала какой-то внутренний подъем, прилив бодрости и жизненных сил. С тех пор как я познакомилась с ним, мне хочется жить, просыпаться по утрам, зная, что сегодня увижу его, засыпать, вспоминая прошедший день. Короче, без сомнения, я полюбила. И пускай в меня бросают камни те, кто меня не понимает, те, кто никогда в жизни не испытал этого чувства!

Вот. Все сказала.

Он все же приехал – с охапкой мелких красных гвоздик, конфетами, каким-то синим ликером и целым пакетом продуктов (видимо, побоялся, что я опять стану угощать его «Уходящей осенью»).

Мы долго болтали обо всем и ни о чем. У меня уже слипались глаза, но «Лучший человек нашего времени» и не собирался спать.

– Скоро дворники метлами зашуршат, – намекнула я.

– Правда, приятно ощущать, что кто-то работает на морозе рано утром, в то время когда ты ничего не делаешь и нежишься в теплой постельке? Когда ты сам решаешь, в котором часу тебе встать, пойти, положим, сегодня туда, отложить на завтра или вовсе не ходить. Это преимущество нашей профессии.

– Это преимущество любой свободной профессии. Пошли спать, – наконец прямо сказала я.

– А может, мне лучше домой поехать? – в лоб спросил он и, видимо, тут же прочитал на моем вытянутом, изумленном лице разочарование и даже негодование.

– Как хочешь, – процедила я сквозь зубы. Нет, Пулька права, такого не исправишь.

– А можно я останусь? – спросил он, чувствуя, что обиделась я не на шутку.

– Как хочешь, – снова процедила я.

Он выпил ликера, потом долго сидел в ванной; за окном забрезжил рассвет. Я лежала под одеялом, уткнувшись в подушку и изо всех сил стараясь не заснуть.

Наконец он встал передо мной, завернутый в полотенце, с сильными, длинными ногами, развитым торсом, высокий… Меня от его вида даже как-то повело – книжные полки, стены, радужный плакат «Дорогая, вставай! Тебя ждут великие дела» – все закружилось перед глазами, завертелось…

Он сел на край кровати и серьезно, мне показалось, печально посмотрел на меня – никогда я еще не видела его таким. Всегда он был веселым, неутомимым, всегда что-то придумывал, сочинял. А тут вдруг в одну минуту произошло, перевернулось в нем что-то – будто там, в ванной, он узнал о смерти близкого человека.

Он вдруг схватил меня, с силой притянул к себе и принялся целовать мои волосы. Потом заглянул в глаза, и в эту секунду я поняла, что именно сейчас, в этот момент, он тоже любит меня. Может, не так, как я – а своей любовью, на которую только он один в мире способен. Не помню, у кого вычитала я эту фразу, да и в точности я ее не помню: мол, любила я тебя минутку. До сих пор не могла понять ее смысл, а теперь поняла, вернее, почувствовала, как это можно одно лишь мгновение человека любить.

Он вдруг отпрянул и сосредоточенно посмотрел на меня, словно пытаясь разгадать во мне что-то важное, скрытое от всех – то, что я никому не рассказываю и, может, даже сама не знаю, что это есть во мне.

– Я вдруг вспомнил через запах твоих волос, – глухим голосом проговорил он, – как однажды, в детстве, когда мне было шесть лет, мне приснился страшный сон: хоронили мою бабушку, которая тогда еще была жива.

Гроб стоял посреди поляны, а около него, извиваясь, танцевали красивые цыганки в пестрых ярких юбках, и одна из них захотела сжечь меня живьем. Я бежал от них, пробираясь сквозь утренний туман, но когда оглянулся – никого не увидел. Лишь туман окутывал меня все гуще и гуще, и я не знал, куда идти и что делать. Я проснулся в холодном поту и побежал в комнату к матери – она уложила меня рядом с собой и утешала, а я играл ее красивыми волосами, от которых исходил тот же запах, что и от твоих…

Он замолчал, продолжая с грустью смотреть на меня. И мне отчего-то стало так жаль его, что сердце сжалось. Отчего? Это всего лишь сон. Видимо, за этим туманом, цыганками, костром и отчаянием я почувствовала, что он, сам того не ведая, попытался рассказать мне, насколько он несчастен, несмотря на свою популярность, успех и то, что он – «Лучший человек нашего времени».

– У тебя родители живы? – спросила я.

– Нет. Один я, совсем один, – в голосе все еще слышалась грусть, но вдруг он приблизил губы к моему уху и со своим обыкновенным задором весело сказал: – Пошли на балкон, моя «кукурузница». Тут все равно ничего не выйдет!

– Что?! Ах, вот почему ты меня тут разжалобить старался! А я-то, глупая, клюнула! До чего же я наивная!

– За это я тебя и люблю – за твою неискушенность. Пошли на балкон! – крикнул он, подхватил меня на руки (теперь он это делал без труда – я за это время скинула 10 кг) и понес на кухню.

– НЕТ! НЕТ! НЕТ! Ты что, с ума сошел?! На улице уже светло! Нас увидят из окон всех близлежащих домов! – тщетно сопротивлялась я.

– Надо же хоть чем-то развлечь народ! Им и так несладко живется!

– Ты опозоришь меня на весь район! Я потом из дома не смогу выйти!

– Дудки! – бросил «Лучший человек нашего времени» – он был непоколебим.

Помню только, что на балконе было очень холодно и что руки примерзли к железной перекладине. Вокруг я не видела ничего, потому что от стыда и ощущения того, что меня могут увидеть из окон мои бывшие одноклассники, их родители, а также просто добрые знакомые, закрыла глаза и пребывала в бесчувственном состоянии – в голове пульсировала только одна навязчивая мысль: «И зачем только я пригласила его в гости!»

– Ну, не обижайся, моя скалолазочка, – шептал он, укладывая меня в постель.

Нет-нет. Это уже слишком. Это конец. Я разрываю все отношения с «Лучшим человеком». Иначе нельзя, иначе я погибну – заболею воспалением легких и умру или стану совершенно безнравственной, доступной девицей. Вообще-то, наверное, я ею уже стала. Чего греха-то таить! Я смотрела на него исподлобья. Он наклонился к моему уху и нежно поцеловал. Да что ж это такое, в конце концов! Я совершенно не могу на него сердиться!

– Ты не забыла, через четыре дня Новый год! Встречаем у меня. Подъезжай к половине двенадцатого.

– Ладно.

– А теперь тебе надо выспаться, – сказал он и ушел.

* * *

Как же, дадут тут выспаться! В одиннадцать утра заявилась мама – цветущая, помолодевшая, но расстроенная.

– Маня, ты должна мне помочь! – крикнула она с порога. – Я просто не знаю, что делать! Николай совсем взбесился. Он что-то подозревает. Ну чего ты зеваешь?! Уже давно пора вставать.

– Я слушаю, слушаю. Чем помочь?

– Ну, во-первых, какой интерес мне с ним встречать Новый год, когда Веня позвал меня к себе?!

– Веня – это охранник? – поинтересовалась я, впервые услышав имя маминого любовника.

– Ну а кто еще-то! – возмутилась она.

– А как помочь? Мне провести новогоднюю ночь с Николаем Ивановичем?

– Что ты чепуху-то мелешь?!

– Но я не понимаю, что от меня требуется!

– Подтвердить, что мы с тобой где-нибудь вместе встречаем Новый год. Придумай! Ты ведь писатель!

– Можно сказать, что мы идем в клуб… – неуверенно проговорила я, и мама зацепилась за эту идею.

– Точно! Скажи, что ты с трудом достала приглашения, что такой шанс бывает только раз в жизни и так далее.

– Но он тоже захочет пойти.

– Мало ли что он захочет! А котов он кому развел? На кого, интересно, он их оставит? Они передерутся и всю квартиру изгадят!

Я позвонила Николаю Ивановичу и все уладила. Мама светилась от счастья.

– Ну, а что во-вторых? – переведя дух, спросила я.

– Во-вторых, совсем плохо – просто катастрофа. В конце января он тащит меня с собой в деревню. Отвертеться нет никаких шансов. Как я там буду без Вени, а он тут без меня? Не представляю. Но на этот счет Николай категоричен – тут, боюсь, ничего не придумать.

– Разлука укрепляет чувства, – попыталась утешить я ее, но мама обреченно махнула рукой, чмокнула меня в щеку и упорхнула на свидание со своим охранником.

У меня же весь день был разбит из-за бессонной ночи, к тому же мысли о Кронском и его пристрастиях съедали меня изнутри. Где-то в глубине души я знала, что наш роман будет длиться до тех пор, пока я иду у него на поводу, только не хотела в этом себе признаться. От этого чувства, нет, скорее, предчувствия настроение испортилось окончательно, и я решила собрать подруг, чтобы немного развеяться. Да и потом, Новый год на носу!

Однако обзвонив всех, я вдруг поняла, что мы все как-то сами собой разбредаемся, что у них свои проблемы и заботы. Одним словом, вся наша пятерка отдалилась друг от друга. Или я ошибаюсь и во всем виновата предновогодняя суета?..

Анжелка была не в духе – она с Кузей наряжала искусственную елку, тот сел на дореволюционную сосульку и закричал как сирена. На том наш разговор был завершен.

Женька сидел дома и второпях переводил какую-то очередную инструкцию – ему было некогда со мной болтать. Он сказал только, что Икки я могу не звонить, потому что со вчерашнего дня она работает секретарем в редакции. Все-таки он помог ей устроиться на работу!

Пулька сразу, без предисловий спросила:

– Ну, как, как у тебя с Власом дела? Что было-то? Расскажи. Только по-быстрому, а то я убегаю. Представляешь, как мне повезло?! Родители укатили в Швейцарию с заездом в Рим, а у меня сегодня романтическое свидание с отоларингологом. Такой парень хороший.

– Твои родители в Швейцарии? – удивилась я.

– Да. Поехали по местам Гоголя. Когда-то великий писатель провел там целый день, убивая ящериц тростью. А теперь эта трость якобы хранится в местном музее. Так они разнюхали, что это подделка, а настоящая где-то в Риме.