Текст книги "Отверженная невеста"

Автор книги: Анна Малышева

Соавторы: Анатолий Ковалев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

– Благотворительностью занимаешься? – с упреком бросил он доктору. – Со мною, стало быть, расплатился? Вот что, дорогой мой, собирайся-ка ты в Петербург. Есть там у меня одно дельце. Сделаешь – и ступай на все четыре стороны, неволить больше не буду.

– В Петербург?! – обрадовался Глеб. – Значит, я увижу брата!

– Только посмей опять наделать глупостей! – заорал на него Обольянинов. – Ишь, как по родне соскучился! Прежде видеть и слышать их никого не желал, и вдруг – вот вам! С меня достаточно истории с кузиной! Ты будешь жить под чужим именем…

– Опять! – выдохнул молодой человек.

– Именно «опять»! – зло прищурил глаза граф. – Или ты хочешь вернуться в Россию под своим настоящим именем? Лекарь князь Белозерский! Это же скандал, позор на всю фамилию, несмываемое пятно! На тебя будут показывать пальцем, не примут в почтенных домах. Ты станешь прокаженным.

Глеб опустил голову. Он с детства привык гордиться титулом и полагал, что никогда его не ронял и ничем не запятнал. Но вольная жизнь в Париже, учеба в Сорбонне, дружба с людьми разных сословий незаметно подточили прежнее мировоззрение молодого князя. Сейчас он со стыдом вспоминал нотации, которые в былое время читал Евлампии, не соблюдавшей, по его мнению, дворянского достоинства.

– Наплевать, – процедил он сквозь зубы, нарушая затянувшуюся паузу.

– Что-о-о? – ядовито пропел Обольянинов. – Что я слышу? Тебе наплевать на твое происхождение? Ах ты, якобинец этакий! Нахватался гнилых идей в Париже, а вот ум свой хваленый, кажется, потерял! Да знаешь ли ты, мой дорогой революционер, что без дворянского сословия Россия – ничто, и ты, порвав с дворянством, станешь в ней ничем?! Нами, дворянами, держится земля Русская…

Он еще долго поучал угрюмо притихшего Глеба, готовя его к далекому путешествию. Ведь тот уехал из России семилетним ребенком и, проведя все детство в постели, почти на одре смерти, совсем не знал этой страны. Когда наконец граф умолк, доктор отрывисто спросил:

– Что же я должен буду делать? То же, что в Париже?

– Обо всем узнаешь в Петербурге, когда поселишься в моем доме на Каменном острове, – загадочно ответил граф. – Разумеется, я тебе гарантирую частную практику в столице, ты будешь заниматься любимым делом, и даже для науки останется время. Одну из комнат я отдам тебе под лабораторию.

– Как меня будут звать? И кто я отныне по национальности? Откройте хотя бы эту тайну! – Глеб говорил с иронией, остро чувствуя свое унижение. Он вынужден был покориться этому страшному человеку, завладевшему его судьбой.

– Для всех ты будешь французом. В России до сих пор любят французов, несмотря ни на что, – фыркнул Семен Андреевич. – В Петербурге ты предъявишь паспорт на имя Филиппа Роше, уроженца города Одессы. Так к тебе будет меньше внимания и больше доверия…

В двадцатых числах июня тысяча восемьсот тридцатого года доктор Филипп Роше отбыл на итальянском корабле из Генуэзского порта в Одессу. По замыслу Обольянинова, он должен был прибыть в Петербург именно из Одессы. Стоя на палубе, Глеб наблюдал, как удаляется город, некогда приютивший его, как панорама сужается до тонкой туманной полоски и наконец совсем исчезает, словно проглоченная ненасытным морем. Внезапно его озарило предчувствие – он больше никогда сюда не вернется. «Прощай, Генуя!» – прошептал молодой человек. Глеб, никогда не отличавшийся сентиментальностью, едва сдержал слезы и поспешил скрыться в своей каюте.

Как-то ночью, когда они приближались к турецкому берегу, Глеб услышал шум в коридоре и выглянул.

– На помощь! На помощь! – кричала пожилая сеньора по-итальянски.

Из других кают тоже стали высовываться пассажиры.

– Что случилось? – поинтересовался кто-то.

– Там на лестнице лежит молодая женщина, – взбудоражено сообщила сеньора. – Бедняжка поднималась на палубу и упала в обморок. Нет ли среди вас доктора?

– Я доктор, – сразу откликнулся Глеб. – Где женщина?

– Пойдемте скорее! – Вцепившись в его рукав, почтенная итальянка потащила юношу по коридору, не переставая тарахтеть. – Ее зовут Лаура. Она села позавчера в Неаполе и была абсолютно здорова. Наверное, морская болезнь! Но море совершенно спокойно, мы движемся как по маслу, как по священному елею… Святая мадонна, а вдруг с ней что-то страшное случилось?!

Мертвенно-бледная женщина лежала в коридоре под лестницей. Доктор взял ее руку, нащупал слабый пульс, затем достал из своего саквояжа нюхательную соль и, откупорив флакон, поднес его к безжизненному лицу. Спустя мгновение та глубоко вздохнула, шевельнулась и открыла помутневшие глаза.

Вместе с подоспевшими матросами Глеб перенес незадачливую пассажирку в ее крошечную каюту. Пожилая сеньора преувеличила, назвав Лауру молодой, впрочем, она могла казаться старухе таковой по сравнению с ее собственными преклонными годами. Страдалице на вид было лет сорок. Полная, смуглая, с высокой грудью и крутыми бедрами, скуластая и длинноносая, сеньора Лаура являла собой яркий тип неаполитанки из народа.

– Само небо послало мне вас! – горячо заявила она доктору, оставшись с ним наедине. – Я не могу умереть, я должна, непременно должна доплыть до Одессы!

– Разве вы чем-то серьезно больны? – поинтересовался он. – Зачем эти мысли о смерти?

– И больна, и нет… Моя болезнь… – Она смущенно прятала взгляд. – Хорошо, вы доктор, и я не буду от вас ничего скрывать. Я жду ребенка…

– Вы беременны и решились на столь серьезное путешествие?

– У меня не было другого выхода. – Сеньора Лаура в отчаянии заломила крепкие смуглые руки, руки настоящей античной кариатиды, способные удержать мраморную балку. – Я не могла дольше оставаться дома. Какой позор… – Женщина залилась слезами.

– Вы не замужем? – догадался Глеб.

– О, так низко я еще не пала, но… Дело в том, что хотя я и замужняя женщина, мой муж вот уже десять лет лежит в психиатрической клинике. Он безнадежен.

– То есть отец ребенка не ваш муж?

– Да как бы Джан-Луиджи смог это проделать, бедняга, если он вот уже который год сидит на цепи! – с искренней сердечностью воскликнула она. – Конечно, стоит его пожалеть, но надо найти немного жалости и для меня… Женщине нелегко с этим смириться – остаться одной в расцвете лет… А отец моего будущего ребенка не кто-нибудь! Он – русский дворянин, – с гордостью призналась неаполитанка.

– Значит, вы едете к нему?

– Не совсем так. – Угольно-черные брови сеньоры Лауры сдвинулись на переносице. – Где он сам сейчас находится, я не знаю, зато у меня есть адрес его матери. Я еду к ней.

– Вы полагаете, что она вас примет с распростертыми объятьями? – Глеб не удержался от красноречивой усмешки, которая мгновенно испортила настроение пациентке.

– А что делать, если у меня нет другого выхода? – вновь залилась слезами женщина. – К тому же я знаю, что его мать – дама глубоко верующая, а значит, не оставит меня помирать на улице с младенцем, со своим кровным внуком.

– Будем надеяться, – мысленно выругав себя за несдержанность, произнес Глеб и оставил пациентку, пожелав ей доброй ночи.

Весь остаток путешествия неаполитанка не давала ему скучать. Едва нога доктора ступала за порог каюты, сеньора Лаура волшебным образом оказывалась тут как тут и пытала Глеба бесконечными подробностями своей нелегкой судьбы. Однако имя отца ребенка она хранила в строжайшей тайне.

Глеб не сумел отделаться от докучливой дамы и на твердой земле. Специально для доктора Филиппа Роше была подана карета, чтобы доставить его из Одессы в Петербург. Обливаясь слезами и благословляя доктора, Лаура молниеносно напросилась к нему в попутчицы. Он с легкостью избавился бы от прихлебателя-мужчины, но не посмел отказать беременной женщине и обещал довезти ее до самой Москвы. Именно в Москве жила мать любовника сорокалетней неаполитанки.

– Как вы думаете, доктор, – спросила она, заметно нервничая, когда до городской заставы оставалось несколько верст, – посмеет ли вдова знаменитого человека выгнать меня? Ведь я тогда устрою скандал!

– Кто знает, – пожал плечами молодой человек. – Вообще-то, в высшем обществе скандалов избегают.

– Я тоже так думаю, – немного успокоившись, сказала Лаура.

– А о каком знаменитом человеке вы изволите говорить? – с хитрецой поинтересовался доктор. – Может быть, он не так уж и знаменит в России?

Неаполитанка тут же попалась на удочку и возмущенно заявила:

– Не знаменит?! Так знайте же, отец моего будущего ребенка – граф Сергей Ростопчин… Сын московского губернатора, того самого, который сжег Москву!

Ближе к вечеру карета остановилась у церкви Святого Людовика Французского на Малой Лубянке, где набожная дама решила помолиться, прежде чем отправиться с визитом к будущей свекрови. Глеб с облегчением вздохнул, когда массивная фигура сеньоры Лауры исчезла в дверях храма.

Путь до Петербурга он проделал в приподнятом, веселом настроении, наслаждаясь одиночеством и захваченными в дорогу книгами. Однако радость его скоро померкла. Небольшой особняк на Каменном острове, где ему предстояло поселиться, оказался уже обитаемым. Когда Глеб вошел в большую неуютную гостиную, где вся мебель была закрыта от пыли чехлами, ему сразу бросилась в глаза черная бархатная шляпа, украшенная искусственной веткой белой сирени. Эта модная и явно очень дорогая шляпа лежала на одном из кресел, поверх смятого чехла. Глеб с недоумением и неудовольствием разглядывал ее. «В доме женщина? Дама? Барышня? Этого еще не хватало!» Не в силах подавить в себе приступ любопытства, он осторожно приподнял шляпу за края и вдохнул аромат дорогих духов – ветка сирени, нарушая все законы ботаники, пахла резедой. В следующий миг он затылком почувствовал чье-то присутствие. Обернувшись, Глеб увидел в дверях Каталину.

– Какого черта! – вскрикнул он вместо приветствия.

Все эти годы граф Семен Андреевич предпринимал разнообразные шаги для примирения детей, но тщетно. Глеб с Каталиной ненавидели друг друга яростно и упорно. В конце концов Обольянинову оставалось только устроить их жизнь так, чтобы они не сталкивались. Задача трудная, если учесть, что оба учились в Париже, а на каникулы возвращались в Геную. И тем не менее последние четыре года они не встречались. Глеб вынужден был признать, что Каталина превратилась в обворожительную красавицу. Высокая, стройная, изумительно сложенная, она стояла неподвижно, словно давая юноше возможность полюбоваться собой. На Каталине было простое белое кашемировое платье, глубоко открывающее пышную грудь, стянутое на тонкой талии черным бархатным поясом. Ее смуглое точеное лицо, обрамленное волнистыми антрацитовыми локонами, загадочно мерцающие черные глаза, пренебрежительная усмешка чуть влажных розовых губ – все это было ему уже знакомо… И в то же время Глеб как будто видел эту девушку впервые.

– Я тоже не в восторге от папенькиной затеи! – Каталина приблизилась к молодому человеку вплотную, взяла у него шляпу и снова швырнула ее в кресло. – Жить с тобой под одной крышей – это кошмар, а изображать перед всеми твою сестру – кошмар в кошмаре!

– Мою сестру?! – Глеб отошел к холодному, затянутому паутиной камину и небрежно оперся на мраморную полку, стараясь скрыть замешательство.

– К вашим услугам, – голосом заводной куклы прочирикала девушка, делая кукольный же, угловатый книксен, – мадемуазель Клодин Роше. Мой брат – доктор Филипп Роше…

– О чем думал твой отец? – раздраженно бросил Глеб. – Неужели рассчитывал, что после стольких ссор мы вдруг проникнемся друг к другу родственными чувствами?

– У меня у самой голова кругом, с того момента как я получила папенькино письмо. Увы, наше с тобой мнимое родство – самая невинная из его затей.

Каталина подошла к палисандровому секретеру, инкрустированному бронзой, – единственному предмету обстановки, с которого был снят чехол. Девушка вынула из верхнего ящичка распечатанное письмо, поморщившись при этом, словно от сильного приступа боли.

– У тебя что, мигрень? – машинально поинтересовался молодой доктор.

– Не беспокойся о моем здоровье, – не поднимая глаз от письма, ответила она. – Я здорова… К сожалению. Иногда думается, что лучше бы мне быть больной, уродливой, никчемной… Тогда отец оставил бы меня в покое и не стал бы вовлекать в свои прожекты… Но слушай, я обязана ввести тебя в курс дела! Начну с нашей с тобой родословной. Как ты понимаешь, мы происходим не из знатного рода. Наш отец служил дворецким у одного влиятельного вельможи и во время революции переехал с ним в Одессу. Прожил там недолго и скончался в тысяча восемьсот тринадцатом году от чумы, оставив детей круглыми сиротами. Вельможа между тем жил уже в Лондоне, а потом вернулся во Францию, едва там восстановилась монархия. И вот, будучи бездетным, он вспомнил о бедных детях своего дворецкого, выписал нас из Одессы, приютил, воспитал, дал прекрасное образование…

– Граф полагает, что этой басни достаточно, чтобы войти в высший петербургский свет? – скептически перебил ее Глеб.

– Нет, отец вовсе так не считает…

– А кто наш знатный благодетель? Это хотя бы известно?

– Виконт Арман де Гранси.

– Что?! Граф не в своем уме! – Молодой человек подбежал к девушке и выхватил письмо из ее рук. – Где это написано?! Да знаешь ли ты, кем мне приходится вдова Армана де Гранси?!

– Знаю! Она твоя кузина. – Каталина наблюдала за ним с невозмутимостью светской дамы. Ее нынешняя сдержанность являла собой такой резкий контраст с былой импульсивностью, что Глеб немного поостыл, сообразив, что на этот раз из них двоих кричит и жестикулирует именно он. – С твоей стороны было безумием открыться ей, живя под чужим именем в Париже. Поэтому отцу пришлось на ходу пересматривать все планы, поэтому ты сейчас здесь, в моем доме, и я так с тобой любезна!

Губы девушки тронула беглая, загадочная улыбка.

Каталина даже улыбалась по-новому, в ней как будто ничего не осталось от прежнего бесенка.

– Ты, дорогой братец, усомнился, что мы попадем в высшее общество. – Она говорила серьезно, но ее глаза смеялись. – Тут есть небольшой секрет. На днях труппа Неаполитанской оперы дает на сцене Императорского театра «Ифигению» Томазо Траэтты. И некая певица должна обворожить своими талантами одного высокопоставленного чиновника.

– При чем тут певица? – недоуменно спросил Глеб.

– Ее сценическое имя Сильвана Казарини…

– Она имеет отношение к нам?

– Сеньора Казарини на самом деле француженка, зовут ее Клодин Роше.

– Ты – певица?! – оторопел юноша.

– Вот уже два года пою на сцене Неаполитанской оперы… – не без гордости призналась Каталина.

– Как же граф это допустил?

– Папенька был в бешенстве, когда узнал. – Девушка взяла у Глеба письмо и снова заперла его в секретере. – Впрочем, он до сих пор не может успокоиться. А чему удивляться? Ведь мой дед был шарманщиком, ходил по дворам и распевал чувствительные песенки… И я совсем не стыжусь этого, никогда не стыдилась.

Глеб смотрел на нее, изумляясь, как изменили ее последние годы. Прежняя Каталина, то плачущая, то хохочущая, вечно все задевающая руками и коленями, превратилась в милую, отлично воспитанную, доброжелательную девушку. И эта юная особа положительно нравилась ему теперь! «Что мы, собственно, не поделили с ней в детстве? – недоумевал он. – Ее разлюбезного папеньку? А нынче мы, кажется, оба мечтаем от него избавиться…» Видимо, мысли Каталины текли по тому же руслу, потому что она вдруг произнесла мягко, почти нежно:

– Надеюсь, теперь мы не будем враждовать. В жизни и без того много огорчений… Ты, наверное, устал с дороги? Хочешь выпить чаю или кофе?

– Кофе был бы в самый раз, – впервые улыбнулся Глеб.

Она дернула сонетку, приказала явившемуся слуге подавать кофе и провела гостя в столовую. Здесь чехлы с мебели были сняты, в жардиньерках красовались живые цветы, в камине пылал огонь. Когда стол был накрыт, Каталина сама прикрыла за слугой двери и даже опустила портьеры, чтобы сквозь щели наружу не просочился ни единый звук.

– Если я правильно понял, ты должна соблазнить этого чиновника? – спросил Глеб, когда девушка уселась напротив него и принялась наливать кофе. – Он женат?

– Разумеется. У него пятеро детей.

– Сколько ему лет?

– Сорок шесть. – Каталина вздрогнула, будто от озноба. – К слову, если бы он был молодым холостым красавцем, я не стала бы от этого счастливее… Но давай не будем обо мне, женщинам всегда достается все самое трудное и грязное. Тебе тоже предстоит «осчастливить» этого государственного деятеля. Ты должен его обокрасть…

– Обокрасть?!

– Вынуть важные бумаги из его сейфа.

– Не буду я ничего красть, – твердо заявил молодой доктор. – Граф заходит уже слишком далеко в своих требованиях. Сколько бы он ни истратил на мое содержание и обучение, это не дает ему права топтать мою честь!

– А что же тогда я должна сказать? – усмехнулась она. – Мы оба с тобой его рабы. Провинившиеся рабы, притом. Я пошла на сцену, не испросив отцовского согласия, ты испортил ему всю игру в Париже. Мы оба наказаны и сосланы сюда. Мне предстоит стать продажной женщиной, а тебе вором… и убийцей.

– Убийцей? – Краска схлынула с лица Глеба, губы сжались в белую полоску, зрачки сузились.

– Убийцей, – твердо повторила Каталина. – Взгляни-ка сюда!

Она встала и, подойдя к буфету, распахнула обе дверцы. Взору молодого человека предстала знакомая коллекция ядов, которые он изготовлял на протяжении нескольких лет для Обольянинова.

– Тебе не только надо будет выкрасть бумаги из сейфа чиновника, но и отравить его. А уж нужный яд ты, дорогой братец, выберешь сам, на свое усмотрение…

В следующий момент Глеб, всегда сдержанный и рассудительный, вышел из себя. Он резко поднялся из-за стола, опрокинул чашку с кофе, схватил стул, на котором сидел и с размаху запустил им в буфет. Каталина едва успела отскочить в сторону. Брызнуло разбитое стекло, но бутылки с ядами, заказанные когда-то Обольяниновым в Мурано, не пострадали. Раскатившись по полкам, упав на пол и на ковер, все они до одной остались целыми и невредимыми. Побледневшая Каталина отчаянно дергала сонетку, пока не прибежали слуги. Они схватили бьющегося в истерике Глеба за локти, а тот вырывался, крича не своим голосом:

– Я уничтожу все это, уничтожу! Так и передай своему отцу!

– Гвидо, Ансельмо, отведите господина доктора в его комнату! – повысив голос, приказала девушка по-итальянски и по-французски. – Ему нужен отдых. Марселина, уберите здесь! Венсенн, срочно найдите мастера, буфет надо починить сегодня же. Вы все должны забыть о том, что сейчас видели, и никогда этого не обсуждать!

Бутылки с ядами она собственноручно заперла в нижнем отделении буфета.

Глеб не вышел из своей комнаты ни к обеду, ни к ужину. Он лежал на кровати в одежде и в обуви, рядом на ковре стоял докторский саквояж. У юноши был вид человека, прилегшего отдохнуть на минуту, готового сорваться по первому зову. Но кто его мог позвать и куда? Он думал о графе, которого полжизни принимал за благодетеля и почитал больше, чем родного отца. Обольянинов, оказывается, с самого начала готовил его для роли шпиона, вора и убийцы. «Завтра же сбегу!» – обещал себе Глеб, понимая, что бежать некуда. Не к отцу же, в самом деле, в Москву? Не в бродячий же цирк бессарабского еврея Цейца? Больше он никого на свете не знал.

В десятом часу в дверь постучали, но Глеб не откликнулся. Уже заметно стемнело, и он решил, что это кто-то из слуг пришел зажечь свечи. После повторного стука дверь открылась и в комнату вошла Каталина. Она действительно несла в руке подсвечник с тремя горящими свечами. За ней следовала служанка с подносом, на котором стоял чайный прибор и вазочка с печеньем. Когда был сервирован маленький столик возле кровати, девушка кивком головы отпустила служанку.

– Попей со мной чаю, – тихо попросила Каталина, присаживаясь к столику. Ее голос звучал нежно и почти виновато, и Глеб не смог ей отказать. Он поднялся и сел напротив девушки.

Первые глотки Глеб делал через силу, но чай разбудил в нем голод, ведь молодой человек постился с самого утра. Он набросился на печенье, а Каталина поспешила долить в его чашку сливок.

– Прости меня за дикую выходку, – наконец нарушил молчание Глеб.

– Должна признаться, ты оказался куда лучше, чем я думала всегда, – заметила она.

– Ты тоже. – Глеб протянул ей опустевшую чашку. – Я ем, как животное.

– Все мужчины так едят. – Каталина улыбнулась с искушенностью, которая его немного опечалила.

Последовала недолгая пауза, во время которой Глеб расправился с остатками угощения. Девушка с легкой иронией поаплодировала ему:

– Теперь я буду знать, на что ты способен! Хочешь, позвоню, велю принести еще чего-нибудь?

– Не стоит, давай лучше поболтаем! – предложил он. – У меня такое чувство, будто мы с тобой только что познакомились! Даже не верится, что в детстве я ревновал тебя к твоему отцу!

– А меня злило, что ты совсем не похож на своего красивого и милого братишку Бориса! Маленькой девочкой я была в него влюблена.

– А я это сразу угадал тогда и еще больше взбесился. Гром и молния! Все дамы должны быть влюблены в меня, и только в меня! – Он театрально ударил себя кулаком в грудь, и оба рассмеялись.

– О, если бы ты мог видеть себя со стороны! Каким ты был напыщенным индюком! Индюком в лаборатории… – окончательно оживившись, щебетала Каталина.

– А ты была такой крикливой, слезливой, неуклюжей девчонкой, которая не знала, куда девать свои руки… – Глеб вдруг осекся, взглянул на закрытую дверь и проговорил шепотом: – Послушай, я хочу сбежать отсюда сегодня ночью. Бежим вместе! У меня еще осталось немного денег из парижских заработков. На первое время хватит… С моим ремеслом мы не пропадем! Я могу лечить, преподавать естественные науки, языки… Где угодно, хоть в Америке!

Каталина качнула головой и ответила тоже шепотом:

– Невозможно, мы с тобой в ловушке. Отсюда не сбежать. Слуги, нанятые отцом, бывшие колодники, обязаны ему всем и следят за каждым нашим шагом. Дворецкий Венсенн – профессиональный шпион. Его не обведешь вокруг пальца. Это он привез мне письмо от отца и передал на словах, что, если мы вздумаем бежать, нас немедленно убьют…

– Как это возможно?! – подавленно пробормотал Глеб. – Отец прикажет убить родную дочь?

В этот миг юноша забыл, что сам когда-то едва не стал жертвой своего отца. Тот не произносил угроз вслух, зато планомерно и бессердечно травил ребенка ядом.

– Ифигению, партию которой я исполняю, ее отец, царь Агамемнон, убил своими руками, – напомнила Каталина. – Принес в жертву богам, чтобы корабли отчалили от берега. Богам моего отца тоже нужны кровавые жертвы. Ему не доверяют при дворе Карла X, ведь он служил Бонапарту. Поэтому и поручили сделать невозможное… А он и рад стараться.

– То есть ты полагаешь, что выкрасть документы из сейфа и убить чиновника невозможно?

– Если бы такое было возможно, это давно бы сделали. То, что на подобное задание посылают таких дилетантов, как мы с тобой, говорит о том, что это дело пропащее. Нас ждет крепость, каменные мешки без света, воздуха, без надежды. Политические преступники, посягнувшие на особу такого ранга, как наш чиновник, находятся там пожизненно, но, к счастью для них, живут недолго…

– Прекрасная перспектива, – горько усмехнулся доктор. – А этот чиновник действительно такой влиятельный?

– Это правая рука императора Николая – его превосходительство господин Бенкендорф…

Глеб онемел от удивления. Он был далек от политики, однако знал, что император Николай подавил декабрьское восстание дворян и сел на русский престол не без помощи этого человека.

Они проговорили до рассвета, часто переходя на шепот, то и дело проверяя, не подслушивает ли их прислуга. Общая беда сблизила молодых людей больше, чем сблизила бы любовь. Красавица Каталина напоминала Глебу портрет герцогини Альбы кисти Гойи, гравюру с которого он видел в Париже в лавке букиниста. И все же эта совершенная, манящая красота не будила в нем чувственности, она внушала юноше только жалость, потому что была обречена на позор и гибель. Ту же жалость он видел в бархатном взгляде Каталины, и за ночь этот бархат не раз увлажнялся слезами. Так могла бы смотреть на него любящая сестра, которой у него никогда не было… Граф и думать не мог о подобном сближении молодых людей, которых он связал воедино своим планом отчасти из расчета, отчасти из присущего ему изуверства. Глеб и Каталина должны были стать друг для друга пыткой. Но они пытались обрести друг в друге поддержку.

К утру заговорщики выработали план действий, который должен был держаться в строжайшем секрете не только от графа, но и от всех обитателей дома на Каменном острове. Однако в их замыслы внезапно вмешалось само провидение. Буквально за день до премьеры «Ифигении», на которой должен был присутствовать сам император, Каталина получила по почте визитную карточку некоего статского советника Савельева и короткую записку по-французски с просьбой принять его.

– Ты не знаешь случайно, кто это такой? – спросила она Глеба за завтраком.

– Впервые слышу, – ответил тот, прочитав имя и чин на визитке. – Судя по всему, какой-то важный чиновник.

– Не понимаю, этот Савельев участвует в игре отца или нет?

– Так позови Венсенна, – посоветовал юноша, – он наверняка знает.

Каталина тут же вызвала дворецкого и протянула ему визитку:

– Кто это такой? Что ему от нас надо?

Венсенн, долговязый худой нормандец с плоским, будто стертая монета, лицом и обманчиво-флегматичным выражением белесых вдавленных глаз, внимательнейшим образом изучил визитку, записку и даже обнюхал пустой конверт.

– Я не знаю этого господина, – наконец выдавил из себя шпион.

– И что мне делать? – раздраженно спросила Каталина. – Он просит принять его.

– Не принимайте.

– Под каким предлогом?

– Скажитесь больной. Напишите, что заняты перед премьерой и никого сейчас не принимаете, – монотонно проговорил Венсенн.

– Хорошо, – согласилась она, – так я и поступлю.

Глеб с недовольством взглянул на закрывшуюся за дворецким дверь:

– Мы теперь всегда будем спрашивать совета у этого висельника? Это унизительно! Ты могла бы принять господина Савельева, кем бы он ни был!

– Не сердись, остынь! – увещевала его Каталина. – Необходимо, чтобы Венсенн был убежден в нашей полной покорности. Иначе он ни на миг не оставит нас наедине друг с другом.

Окончив завтрак, девушка написала статскому советнику Савельеву короткое письмо, обосновав отказ принять его тем, что занята подготовкой к спектаклю. Она не выразила согласия и намерения принять его в другое время, таким образом вовсе отказывая ему в приеме.

…Дмитрий Антонович давно, а быть может, никогда не получал таких нелюбезных отказов. Он чувствовал не столько унижение, сколько недоумение. Перед Савельевым открывались все двери в столице, а если какие-то из них по ошибке или по недоразумению оставались запертыми, он взламывал замки, вооружившись соответствующей бумагой за подписью шефа жандармов Бенкендорфа.

В дом на Каменном острове его привело дело мнимого барона Гольца, которое он расследовал. Из записной книжки этого Лжегольца, расшифрованной и переведенной с немецкого, явствовало, что тот пристально следил за двумя личностями, называемыми им «граф Икс» и «князь Зет». Слежку он вел из окна «гостиницы У.», через подзорную трубу. «Стало быть, дом, где обитали означенные господа, находился как раз напротив гостиницы», – сделал вывод Савельев. Коллежскому секретарю Нахрапцеву тотчас было поручено выяснить, названия каких петербургских гостиниц тысяча восемьсот тринадцатого года начинались с литеры «У». Андрей Иванович, по обыкновению, исполнил поручение четко и быстро. В тот же день он предоставил Савельеву список, состоящий из девяти названий, с точно указанными адресами. Осталось узнать, в какой из гостиниц проживал оборотень, именовавший себя бароном Гольцем.

– Это дело совсем не простое, – с сожалением констатировал статский советник. – Никаких указаний на месторасположение гостиницы в записной книжке нет.

– Возможно, и гостиницы самой уже нет, – подхватил Нахрацев и осторожно спросил: – А как вы полагаете, Дмитрий Антонович, за кем он все-таки следил? За графом Икс или за князем Зет?

– Может, за обоими, – сухо ответил Савельев. – Не надо строить предположения, нас должны интересовать только факты. Вот здесь, – он ткнул пальцем в записную книжку, – еще упомянут магазин некоего господина Т., в котором граф и князь заказывали себе маскарадные костюмы. Возможно, этот магазин находился неподалеку от их дома, а стало быть, и от гостиницы?

– В таком случае, может, начать с поисков магазина? – предложил коллежский секретарь.

– Действуй! – дал добро начальник. – Думаю, что магазинов с маскарадными костюмами в любом городе значительно меньше, чем гостиниц.

И в самом деле, эта задача разрешилась легче предыдущей. «Магазин маскарадных костюмов сеньора Тоньяцио» на Каменном острове сразу остановил внимание сыщика. Имена и фамилии прочих торговцев начинались с других литер.

– Есть в нашем списке гостиницы на Каменном острове? – осведомился Савельев у своего подчиненного.

– Даже две, – радостно откликнулся тот. – Трактир с номерами «Ундина и рыболов» и гостиница «Умбракул».

– Ого! – засмеялся статский советник. – Это что еще за зверь такой, «умбракул»?!

– Что-то масонское, Дмитрий Антонович, если не ошибаюсь, – предположил Нахрапцев.

– В таком случае, название вряд ли сохранилось, – покачал головой бывший полицмейстер. – Если оно и существовало какое-то время, то лишь по недосмотру местных властей. Давай-ка для начала навестим сеньора Тоньяцио, если, конечно, он еще жив.

Магазин, который они посетили, назывался теперь немного иначе, а именно «Костюмы для маскарадов Тоньяцио и К°». Хозяином его оказался смуглый молодой человек, с огромными закрученными усами, которые нелепо смотрелись на его маленьком, птичьем лице. То был дальний родственник сеньора Тоньяцио, скончавшегося восемь лет назад от сердечного приступа. Он приехал в Северную Пальмиру из Вероны.

– Скажите-ка, любезный, – обратился к нему Савельев, представившись и тут же увидев испуг в черных глазах итальянца, – сохранилась ли у вас книга заказов за тысяча восемьсот тринадцатый год?

– Разумеется, сударь, у нас хранятся все книги заказов со дня открытия магазина.

– Отлично, несите ее скорее! – приказал Нахрапцев и, когда хозяин скрылся за дверью, с упоением потер руки, предвкушая удачу.

– Рано радуетесь, Андрей Иванович. В тринадцатом году маскарадов устраивали не меньше, чем сейчас, и графов с князьями в этой книге окажется с избытком, – угостил его горькой пилюлей статский советник.

Преемник сеньора Тоньяцио вынес наконец довольно увесистый засаленный том. Савельев кивнул подчиненному, и тот забрал у торговца книгу.