Текст книги "Западня"
Автор книги: Анна Малышева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
Глава 7
В квартире Мулевина работала опергруппа. Балакирев подъехал на место, когда еще не закончили снимать отпечатки пальцев. Ему показали обширное пятно на бежевых плитках холла:
– Вон там лежал.
– Ножа нет?
– Да нет. Ножи есть на кухне, целая выставка. Сухие, чистые.
Балакирев прошел на кухню, убедился, что деревянный штатив с разделочными ножами в полном порядке – все ячейки заняты, ножи аккуратно расставлены. Не похоже, что убийца воспользовался одним из них. Был еще столовый нож в раковине – на тупом закругленном лезвии следы сливочного масла. Тут же – чашка с остатками кофе, две грязные тарелки. Балакирев озирался и чувствовал, что чего-то недостает. Потом сообразил – нет собаки.
– Тут была такса. – Он вышел в гостиную, где тоже снимали отпечатки. – Не видали ее? Черная такая, маленькая.
Синатру никто не видел. Когда прибыла группа, в квартире был только труп хозяина. Видимо, собака сбежала через приоткрытую дверь. «Вот тебе и собачья преданность», – подумал Балакирев, оглядывая уже знакомую обстановку гостиной. Он был здесь позавчера и не замечал, чтобы в комнате что-то особо изменилось. Относительный порядок. Во всяком случае, никакого погрома не было, ящики из стенки никто не выворачивал. Раскрытый журнал на столике. Балакирев подошел, взглянул. «Гео», последний номер, открытый на странице, где фигурировала жуткая фотография рыжеволосой мумии. Рядом – счет за телефонные переговоры на внушительную сумму. Вероятно, Мулевин звонил жене и детям в Чехию. Все разговоры датировались первыми числами мая.
– Вы тут с утра? – обратился он к эксперту. – Никто сюда не звонил?
– Звонил мужик с его работы, – сообщил тот. – С ним уже поговорили, он никак поверить не мог, даже заикаться начал. Обещал сообщить его семье. Они где-то за границей отдыхают.
Главный сюрприз ждал следователя в спальни. Ее уже отработали, сняли отпечатки везде, где было возможно. В том числе и внутри сейфа. Это не составило никакого труда, потому что сейф был открыт. Балакирев убедился; что небольшой стальной ящик пуст. Правда, позавчера он не видел его содержимого… Но все-таки раньше там что-то содержалось – сам Мулевин это сообщил. Теперь не было ничего. Балакирев услышал, как что-то хрустнуло у него подмогой. Это были остатки растоптанной икебаны. Знакомая ему плетеная корзинка, в которой раньше находилась композиция, теперь валялась на постели.
– Э, да это ты, Валя? – окликнул его с порога знакомый оперативник. Они поздоровались, и тот поинтересовался:
– А ты зачем приехал? Если уж не терпится заполучить это дело – подождал бы, я тебе на блюдце поднесу, а там дознавай…
– Что уж там подносить, – буркнул тот. – Оно и так мое, все равно мне передадут. Где его забили, по-твоему? В коридоре?
– Кровь только там. Я уж тут говорил с соседями – они шума не слышали. Да тут стены, как в бункере, не то что в панельном доме. Там сосед чихнет – в другой квартире утираются… Одно удовольствие свидетелей опрашивать – все слышали, все знают.
Балакирев спросил о сейфе. Оперативник рассказал, что дверца была прикрыта, но не заперта, оставалась щель.
Открытый сейф сразу бросился в глаза, его осмотрели в первую очередь.
– " Взламывали? – Следователь внимательно рассматривал дверцу. – Что-то не похоже…
– Да нет, скорее всего, знали код. Или сам хозяин открыл. А что, если покажут нож – что угодно откроешь…
А на прощанье пырнули.
Балакирев тоскливо сунул в рот сигарету, угостил оперативника. Тот рассказал, что также обратил внимание на мощную оснастку квартиры сигнализацией. Но все было отключено. Они уже связались с охранным ведомством, которое обслуживало квартиру. Там ответили, что квартиру снял с сигнализации сам Мулевин, вчера вечером, в десять часов восемнадцать минут. Это зафиксировано.
– А время смерти? – оживился Балакирев. – Ну, на глазок? Ты же его видел.
– По-моему, примерно совпадает. Он уж окоченел, да и кровь подсохла.
– Получается, сам открыл дверь?
Балакиреву как-то не верилось, что такой осторожный человек, как Мулевин, который так надежно защищался от внешнего мира, способен открыть дверь незнакомым людям. Значит, пришел кто-то знакомый. Он бы не стал особо ломать голову над этим вопросом, если бы не Ольга Ватутина. Ему часто приходилось сталкиваться с тем, что богатых людей готовы убить самые близкие родственники. Не говоря уже о компаньонах и конкурентах по бизнесу. В этом направлении он бы и стал работать, если бы ему дали дело Мулевина. Но здесь.
Ватутина погибла четыре дня назад – от такой же раны в живот. Она не была ни родственницей, ни компаньоном Мулевина. Более того – она уже не смогла бы сюда явиться. Значит, явился кто-то еще, возможно, тот, кто убил и Ольгу, и Мулевина. И все равно, Мулевин должен был его знать, если отпер дверь.
Или этот человек сумел его уговорить? Привел какие-то веские причины, чтобы его впустили?
– Я за иду к соседям. – Балакирев раздавил сигарету в изящной фарфоровой пепельнице на туалетном столике.
Пепельница, рассчитанная на тоненькие дамские сигареты, уже была набита доверху скрюченными окурками. – Может, они все-таки видели кого-нибудь постороннего.
Хотя дом новый, никто друг друга не знает. Беда!
Соседи оказались дома в полном составе. Присутствовал даже глава семейства, который в это время обычно был на работе. Перепуганная жена позвонила ему и попросила приехать – она боится сидеть одна с детьми, когда в квартире напротив лежит труп. Женщина повторила Балакиреву то, что он уже знал – как она обнаружила открытую дверь, как заглянула…
– А вчера вечером, после десяти, никого не видели? – поинтересовался Балакирев.
– Нет, я никуда не выходила…
Зато ее муж сумел кое-что припомнить. Он поздно вернулся с работы – работает на телевидении, они готовили новую программу. Когда он отпирал дверь подъезда, ему под ноги буквально выкатилась маленькая черная собачка.
– Такса, я ее видел пару раз, кажется – из той самой квартиры, – сообщил он. – Соседе ней гулял.
У него создалось впечатление, что собака ждала под дверью, и выбежала так, будто за ней черти гнались. Хозяина он не видел, но это его не удивило. Сам он поднялся в квартиру на лифте, никого не встретил и решил, что сосед спускается вслед за собакой по лестнице.
– Во столько это было?
– Да где-то около одиннадцати. Я точно не помню.
– Ты пришел без пятнадцати одиннадцать, – вмешалась жена. – Я еще удивилась, что рано – ты предупреждал, что можешь вернуться за полночь.
Никакого шума в квартире Мулевина соседи не слышали. И неудивительно – квартиры имели только одну общую стену – на кухне и в ванной. Адом был выстроен на совесть. Балакиреву не удалось ничего от них добиться.
* * *
Алла не заботилась о том, кого именно звать на поминай по старшей дочери и звать ли вообще…Соблюдение внешних приличий давно перестало ее волновать. С того самого момента, как она ударила Ольгу. Это она вспоминала часто, и ей даже казалось, что ладонь до сих пор горит от удара. Алла с ужасом вспоминала, что почти возненавидела дочь, когда обнаружила ее вранье. У нее тогда даже промелькнула мысль: «Ну, теперь на Оле можно ставить крест».
Креста на могиле еще не было, его должны были поставить только через месяц. А был свежий холмик, цветы, родственники – ее и Виктора. Друзей и подружек старшей дочери она на похороны не звала – не знала, кого звать, да и были ли у нее друзья? Она ничего теперь не знала.
С кухни доносилась горячая волна запахов – матери Аллы и Виктора с утра поставили тесто, а теперь в безумном темпе пекли пироги с рыбой и капустой. Приглашенные собрались в большой комнате. Виктор сегодня отменил все занятия с учениками. Милена сидела рядом с отцом, вертела в пальцах сухой носовой платок и рассматривала свои пыльные туфли. Пыль была загородная, кладбищенская. Девочка не плакала, она держалась сухо и отчужденно. И как будто думала о чем-то постороннем, даже не о сестре. Так казалось Алле. Впрочем, она сама сегодня не проронила ни слезинки. Ее даже пугало это спокойствие. «Как будто не родная дочь умерла. Что же со мной творится?» Она сидела одна в «детской» комнате и смотрела на большой Ольгин портрет, который со вчерашнего дня висел над ее бывшей постелью. Теперь с кровати сняли постельное белье и подушку, прикрыли пледом. Из комнаты исчезли почти все вещи, напоминавшие об Ольге. Это сделали, чтобы не тревожить Милену. Впрочем, сама девочка об этом не просила и как будто не боялась спать одна.
Алла знала, что нужно встать, пойти к гостям, заглянуть на кухню. Но не могла этого сделать. Она словно одеревенела, и только мысли кружились, сталкиваясь, не находя выхода. «Что я сделала не так? Где я ошиблась? Я потеряла дочь не в тот жуткий день и не сегодня… Я давно ее потеряла, если она стала мне врать…»
Она услышала звонок в дверь и негромкие голоса.
Сегодня все говорили тихо, даже ее мать, обычно такая громогласная. Потом Алла услышала, что ее зовут. Теперь необходимо было выйти. В конце концов, она хозяйка этого дома и обязана…
В прихожей стоял Степан. Жалкий, какой-то прибитый, растерянный. Его никто не приглашал. О нем просто забыли. Алла взглянула ему в лицо, заметила, что он тщательно побрился. А вот рубашка старая, грязноватая. Что ж, стирать, видно, некому. Увидеть его глаза не удавалось – он их прятал, упорно глядя в пол. Рядом с ним стояла ее мать – красная от кухонного жара, в испачканном мукой переднике. Она шепотом что-то ему выговаривала.
– Проходи, – тихо сказала Алла. – Извини, что не звали, да как-то… Да не стой, проходи в комнату.
Он поднял глаза и посмотрел на нее. Женщина содрогнулась – она одновременно почувствовала жалость и отвращение. «Довести себя до такого! Да неужели я с ним когда-то жила?!»
– Я не хочу видеть твоего, этого… – начал Степан довольно независимо. Бывшая теща тут же дернула его за рукав:
– А зачем тогда пришел?!
– Имею право! – огрызнулся он.
Алла поморщилась. Она знала, что эти двое ненавидят друг друга, и с годами эта ненависть никуда не исчезла.
Именно мать когда-то настояла, чтобы Алла развелась с первым мужем. Сама она в те времена не умела принимать таких смелых решений. Но теперь нужно было что-то решать – и как можно быстрее. Или Степан тут же разругается с тещей, или все-таки пойдет к гостям и начнет огрызаться на Виктора. И то, и другое ее пугало. Она почти ласково обратилась к нему:
– Идем, я посажу тебя отдельно. Мам, пироги готовы? Отрежь кусок побольше. И водки дай.
– О-о-о! – Та театрально завела к потолку глаза. – Сейчас он у тебя живенько нажрется и начнет бузить! Обойдется, так посидит!
Алла увела Степана в комнату девочек. Сама сходила на кухню за угощением и откупорила одну бутылку водки наперекор яростным протестам матери. Та шипела ей вслед:
– Ага, давай наливай ему и сама напейся за компанию!
Господи, когда же этот хмырь подохнет?! Говорят же, что люди травятся водкой! Только этому ничего не делается!
Войдя в «детскую» комнату, Алла плотно прикрыла за собой дверь. Поставила на письменный стол налитый до половины стакан и тарелку с куском пирога:
– Вот, помяни ее. Или ты уже?..
Тот покачал головой:
– Я сегодня ни капли… И вчера тоже. И вообще, я это дело бросаю. Не могу больше. Алка, что же это – кто Же ее так?! Ты не знаешь?
– Если бы знала… – Женщина присела на постель Милены. – У меня голова кругом идет. Ведь она вроде ни с кем подозрительным не общалась. Я еще так радовалась, ведь у других кошмарные детки… Я теперь уже и за младшую боюсь. Вот так молчит-молчит, а потом…
Степана передернуло при упоминании о Милене. Алла знала – он до сих пор ревнует ее, хотя расстались они давным-давно, целую жизнь назад. Ревнует и к новому мужу, и к дочери от него. Она вздохнула и украдкой посмотрела на часы. Пора было садиться за стол, нужно выйти к гостям… Но ее личный гость останется один. Что же делать?
– Ты не пойдешь туда? – Она указала на дверь. – Сейчас садимся.
– Нет. Что я там не видел? Твоих родственничков?
Твоего чухонца?..
– Ну, перестань! – Она встала, оправила черную широкую юбку. – Если пришел на поминки – веди себя как следует. Ради бога – не скандаль! Мне и так тяжело.
Если не хочешь туда – сиди здесь. Только не скандаль, я прошу тебя, ради Оли!
– Вспомнила про Олю? – тяжело произнес он. – Поздновато, мать, поздновато. Чем трепать юбки с этим твоим эстонцем, воспитывала бы дочь как следует!
– Я воспитывала! – крикнула Алла. – Да кто ты такой, чтобы меня упрекать? Ты-то много для нее сделал?!
Ты меня бил, когда я была беременна, ты и ее бил маленькую! Да я только потому тебя сейчас пустила, что мне тебя жалко, дурака! Да пошел ты, если мораль явился читать!
Наверное, она все больше повышала голос. В дверь заглянула испуганная мать, сделала знак, чтобы Алла вышла.
Но та захлопнула перед ней дверь и повернулась к Степану:
– И вообще, зачем ты сюда явился?! Не ешь, не пьешь, мне грубишь! Мог бы выпить у себя вобщаге! Там, наверное, и общество приятнее!
Он оскорбленно встал и достал из-под джинсовой куртки какой-то сверток в застиранном пакете:
– На, это тебе. Если я так мешаю, то уйду.
– Что это? – Алла не протянула руки, чтобы взять сверток.
– Олька у меня забыла, наверное. Я только вчера нашел. Если бы не это, я бы не пришел. Я и не хотел.
В свертке оказался новенький и, судя по всему, дорогой проигрыватель компакт-дисков, с крохотными наушниками. Алла была уверена, что никогда не видела такой вещи у Ольги. У нее был простой кассетный плейер, даже без радио. Он сейчас перешел к Милене.
– Это не наше, – уверенно сказала она. – У нас и дисков этих в доме нет. Не на чем их слушать.
– Так Ольга забыла, я тебе говорю, – нервно повторял Степан.
– С чего ты взял, что она? Может, кто-то другой?
– Ну да, они забудут! Они еще и мое приберут, не то чтобы что оставить… Это Олька забыла. Бери, мне чужого не надо. Уж этого даже твоя мамаша про меня не скажет!
Алла пожала плечами, еще раз внимательно осмотрела плейер. Положила его на стол:
– Ладно, разберемся. Если не наше – я верну. Кстати, меня следователь удивил. Неужели Оля брала у тебя деньги?
– Ну, а то? – гордо ответил он. – Четыреста рублей. Я ей подарил. Без отдачи.
Алла поджала губы. Она не верила ему, все еще не верила. Откуда у него лишние четыреста рублей? Степан никогда и ничего не дарил дочери, только разглагольствовал, что любит ее, но все это были пустые слова. Все подарки Ольга получала от матери, а в основном – от Виктора. Родной отец ничем не помогал.
– Она пришла в день зарплаты, – пояснил Степан, видя, что бывшая жена не очень-то ему верит. – А я для нее ничего не пожалел бы! Она попросила – я дал. Что ж я, и на это прав не имею?
И внезапно, будто его что-то укусило, он кинулся к столу и присосался к стакану. Пил трудно, мучительно содрогаясь всем телом. Потом задумчиво закусил обжигающим пирогом, отложил его на тарелку. Глаза у него стали больше и добрее, он сразу успокоился. "Бросаю это дело, – про себя передразнила его Алла. – Слышали, знаем. Бросал каждую неделю, а потом по новой за свое. Господи, как же мне его выставить? Ведь ему этого мало будет, потребует еще, а там…
Начнется драка. А Виктор ему врежет, он сильнее".
– Степа, мне надо идти к гостям. – Она нажала ручку двери. – Ты еще посидишь или пойдешь?
Он поник. Еще раз откусил от пирога, взглянул на опустевший стакан, на фотографию дочери… Алла очень боялась, что он попросит еще водки. Но этого не произошло.
Степан ушел. Его даже никто не видел, если, конечно, не считать бывшей тещи. Алла пошла в комнату, где был накрыт стол для поминок.
Она сразу поняла, что Виктор знает о визите ее бывшего мужа. Он был мрачен – мрачнее, чем на кладбище.
«И этот ревнует, – подумала она, опуская ложку в тарелку с куриным бульоном. – Ведь это он настаивал, чтобы я прекратила всякое общение со Степой. И Ольгу не пускала. А я была рада – так мне надоел этот алкоголик! Морочила девчонке голову, внушала, что Виктор – ее настоящий папа…Думала, так и будет – можно все зачеркнуть, изменить… А ведь как ни поверни – Ольга пошла в своего отца. Может, потому с ней такое и случилось…» Эта мысль не впервые приходила ей в голову. Она всегда очень боялась, что наследственный алкоголизм первого мужа как-то скажется на дочери. На ее здоровье, на ее склонностях… Ничего такого она не замечала. Конечно, Оля болела, пока росла, но не больше, чем болеет обыкновенный московский ребенок. К алкоголю девочка тоже была относительно равнодушна. В доме с этим было строго – у нее просто не появлялось живого примера перед глазами…
На Новый год родители выпивали по бокалу шампанского, дети пили колу или сок Все было безоблачно. Алла даже забыла, что у нее когда-то был другой муж. И все-таки…
Все-таки Ольга зачем-то отправилась к отцу. За помощью?
За советом? «Если ей нужно было достать денег – неужели она не могла попросить у нас? – мучилась Алла. – Неужели ей было легче пойти к этому чужому человеку, которого она не знала, не любила, с моей подачи презирала? Она даже отцом его не звала!»
Перед ней возникла бутылка, в ее стопку налили водки. Она опомнилась, пригубила, взглянула на мужа. Он серьезно и сосредоточенно осушил свою рюмку, будто воду выпил. И снова взялся за бульон с пирогами. С той минуты, как Алла вошла в комнату, он ни разу на нее не посмотрел. Она наклонилась к нему и тихо проговорила:
– Степан ушел, что ж теперь злиться? Он имел право прийти. Это была его дочь.
– Знаю, – едва разомкнув губы, ответил муж.
– Если ты будешь так себя вести, я не выдержу, Я закричу, я что-то сделаю!
Он косо посмотрел на нее и заметил:
– Что-то ты стала его защищать. С чего бы это? Разжалобил?
Она отвернулась, нашла взглядом Милену. Девочка ничего не ела, даже ложку в руки не взяла. Сидела, уставясь в скатерть, и думала о чем-то своем. За эти дни она заметно похудела, и Алла не могла припомнить, чтобы она слышала от дочери больше десяти слов вдень. Милена и раньше была не слишком разговорчивой, но это уж слишком…
– Если не хочешь есть, иди к себе, – ласково сказала ей Алла.
Девочка встала и, не попрощавшись, вышла. Алла ей даже позавидовала – по крайней мере, та может лечь на постель, забыться, побыть в тишине. А ей придется еще пару часов выдерживать эту пытку. Сидеть и слушать, как все за столом превозносят покойную Ольгу, которую они почти не знали… Если она сама не знала свою дочь, что уж говорить о других родственниках! И ведь всем известно, что девушка отсутствовала непонятно где целую неделю.
И об этом не говорится ни слова. Как будто ничего не случилось, Образ Ольги становился теперь каким-то невероятно идеальным. Чудесная была девушка, ангел! Не грубила, не курила, любила родителей, собиралась поступать в институт… Раньше Алла и сама так думала о дочери. Теперь все эти слова создавали ощущение фальши. Она не узнавала в этом светлом портрете своей дочери. И от этого ей становилось страшно – как будто она теряла даже память о ней.
Гости не стали засиживаться и скоро разошлись. Потом, убрав со стола и вымыв посуду, молча ушла мать Виктора. Сватья ей не помогала – сидела в кресле, схватившись за сердце, и причитала, что ей не стоило даже пробовать эту проклятую водку. Виктор включил телевизор и уставился в экран.
Алла вошла к дочери. Милена лежала на постели, отвернувшись к стене, заткнув уши наушниками плейера. Это так напоминало Ольгу, что Алла даже испугалась. Она подошла, наклонилась, осторожно погладила дочь по плечу:
– Может, прогуляемся? Мы вдвоем, ты и я. Мне тоже тяжело, не могу я сидеть дома.
Милена даже не стянула наушники. Алла нажала кнопку и остановила кассету. Девочка встрепенулась и сердито взглянула на мать:
– Я никуда не пойду Я устала, спать хочу.
– Тогда разденься и спи.
– Я сама знаю, что мне делать!
Так дерзко она никогда еще не говорила. И это снова напомнила матери Ольгу. Она в растерянности смотрела на дочь. Ну, как она может узнать, что таится за этим упрямым, выпуклым лбом, почему так сердиты эти голубые отцовские глаза? «Я не понимала Олю, и эту я тоже совсем не понимаю…»
– Что-то случилось? – Она старалась сдерживаться, ей не хотелось показать, что она обижена. – Почему ты такая?
– Я нормальная, – зло ответила та. – Ничего не случилось. Олю похоронили, а больше ничего не случилось. А вам всем наплевать!
Женщина пошатнулась, будто на этот раз сама получила пощечину. Да, она не ошиблась – Милена смотрела на нее с ненавистью. Но, господи, почему?!
– Как ты можешь, – прошептала Алла. – С чего ты взяла, что нам плевать?! Ты что – слепая?! Не видишь, что мы с отцом переживаем?!
– Он ей не отец, – высказалась Милена и снова нажала кнопку.
Алла не помнила, как она встала, как вышла из комнаты. Очнулась на темной кухне. Она сидела за столом, уронив голову на руки. Не плакала, не спала, ни о чем, кажется, не думала. На столе виднелась пачка сигарет – забыл кто-то из гостей. Там нашлись две погнутые сигареты. Алла закурила. Она машинально отметила, что табак дрянной, едкий, что из-под прикрытой двери на кухню пробивается свет. Подумала о том, ушла ли ее мать. И что сейчас делает Виктор, и сколько она тут сидит? Огонек сигареты мерцал в темноте, от дыма кружилась голова. Когда она курила в последний раз?
Алла вспомнила. Она попросила сигарету у Михаила. Это было в тот день, когда она поссорилась с мужем и отвезла Милену к своей матери. Недавно, где-то неделю назад. А ей казалось, что это было очень давно. Следователь говорил ей, что Михаил был первым, кто опознал тело. Тогда она была слишком потрясена, чтобы удивиться. И какое ей было дело до этого журналиста! Но сейчас, вспомнив об этом, она была поражена. «Я увидела его с Ольгиным велосипедом, когда она исчезла… К нему побежала Милена, и ее пришлось оттуда забирать. Он искал Ольгу, помогал мне… А потом наткнулся на ее тело. Это что – простое совпадение? Конечно, мы живем рядом, гуляем в одном уголке парка, но раньше-то я никогда с ним не сталкивалась! Он с тех пор ни разу не звонил…Мог хотя бы выразить соболезнование, хотя…Кому они нужны, эти дурацкие соболезнования!»
Она зажгла свет, взглянула на часы. Половина одиннадцатого. Она просидела на кухне четыре с лишним часа, в каком-то тупом оцепенении, не замечая времени. Ее никто не тревожил. Мать давно ушла домой. Оказывается, Виктор предлагал ей остаться ночевать в комнате Милены, но она не согласилась. Наверное, была обижена тем, что дочь решилась ей противоречить и угостила бывшего мужа. Отвезти тещу на машине Виктор не мог – он выпил за столом три рюмки водки, как полагалось по обычаю.
– Будем ложиться? – предложил он. – Милена уже спит.
Алла принялась было стелить постель, но вдруг остановилась, обернулась к мужу.
– Слушай, разве у Ольги был плейер для компакт-дисков?
Виктор удивленно поднял белесые брови:
– Откуда? Я не покупал.
– И я никогда такого не видела. Она и не просила купить. А вот Степан утверждает, что Ольга забыла его у него в общаге.
Виктор заинтересовался. Алле пришлось пойти в комнату к Милене и в темноте отыскать плейер. Он лежал на столе, на развернутом пакете. Девочка, судя по ее ровному дыханию, спала. Во всяком случае, она не шевельнулась, пока мать шарила на столе в темноте.
Виктор осмотрел плейер и уверенно заявил, что никогда не видел его у Ольги. И добавил:
– Этот тип давно уже все мозги пропил. Просто что-то перепутал. Погоди, еще обнаружится, что он его у кого-то украл, и нас же притянут! Ты его верни, слышишь?
Он начал раздеваться. Алла стояла, вертя в руках красивую серебристую коробочку округлой формы, с миниатюрными наушниками. Эта вещь никак не вязалась у нее со Степаном. Украл? Исключено. Тут бывший муж был непогрешим. Он мог взять деньги в долг и не отдать. Такое случалось, она помнила по опыту совместной с ним жизни. Мог по ошибке переменить свою вещь на чужую – обычно уходя с какой-то веселой вечеринки, на которой выпил лишнего. Но украсть… И у кого он мог раздобыть эту дорогую игрушку? Невероятно! Вещь совсем новая. Не в магазине же он ее взял! Надо вернуть, Виктор прав…
И все же она не могла выпустить из рук этот плейер.
Да, дочь могла мечтать о такой вещи. Она любила слушать музыку. И в то же время Оля знала, что пока работает ее старый кассетный плейер – нового ей не получить. Алла как будто снова услышала голос следователя, который спрашивал: "Может, в доме появлялись какие-то вещи?
Которых вы ей не покупали?"
– Ты ложишься? – спросил муж. Он уже вытянулся под простыней – ночь выдалась душная.
– Да-да, – задумчиво сказала она. – Гаси свет, я сейчас лягу.
* * *
На другой день, дождавшись, когда муж запрется с очередным учеником, а Милена уйдет гулять, Алла унесла телефон на кухню и принялась звонить Балакиреву.
Дозвонилась с трудом, долго ждала, когда он подойдет к телефону. Сбивчиво рассказала о вчерашнем визите своего первого мужа, о плейере…
– Проигрыватель компакт-дисков? – Ей показалось, что Балакирев повысил голос, во всяком случае, она стала лучше его слышать. – Погодите-ка… А диска в нем случайно нет?
Алла растерянно ответила, что не обратила на это внимания. Принесла плейер, открыла его. И в самом деле, обнаружила в нем готовый к прослушиванию диск – черный, как будто исцарапанный, с немецкой надписью. Уж что-то, а немецкие слова она научилась узнавать сразу, хотя сама этого языка не знала. Просто у мужа на столе постоянно валялись раскрытые книги.
– Да, диск есть, – подтвердила она. – А откуда вы это знаете?.
– А какая группа? – Теперь Балакирев почти кричал. – Что там написано, можете прочитать?
– По-немецки, – сообщила она. – Сейчас… Рам…
– Раммштайн?
У Аллы вдруг задрожали руки. Она и сама не могла понять почему. Может, потому, что Балакирев снова угадал? А может, это его голос так напугал ее? Он кричал в трубку:
– Раньше видели этот плейер? Может, диск видели?
– Никогда, – она невольно тоже перешла на крик. – У нее ничего такого не было!
– Значит, муж принес? Сам отдал, сказал, что дочка забыла? – будто не веря ее словам, переспрашивал Балакирев. Получив подтверждение, заявил:
– Вы этот плейер никому не отдавайте, я его сегодня заберу! Или сам приеду, или пришлю кого-нибудь! Особенно мужу не давайте!
– Которому? – чуть не плача, переспросила она.
– Да первому вашему, кому же еще!
И Балакирев, не простившись, повесил трубку. Только тут Алла заметила, что Виктор стоит рядом.
– Ты это на кого кричишь? – удивленно спросил он. – Тебе-то какое дело до Раммштайна?
– А что это? – замороченно спросила она.
– Натовская база на территории Германии. Ты что же – политикой увлеклась? – Тут он обратил внимание на диск – тот и в самом деле бросался в глаза. Заинтересованно вынул его из плейера, рассмотрел.
– Интересно бы послушать, – сказал он. – Так Раммштайн – это группа… Понял.
– Не трогай! – неожиданно взвизгнула Алла. У нее наконец сдали нервы. – Дай сюда!
А так как муж растерялся и диск не отдавал, она буквально выдернула его у него из рук и захлопнула крышку плейера. Объяснить она ничего не могла. Во-первых, у нее дрожали губы. Во-вторых, у нее было ощущение, что она совершила что-то ужасное. Но что это было и почему на нее кричал Балакирев – она не знала. Ей просто было страшно.
Через час с небольшим явился молодой человек, показал удостоверение и забрал у нее плейер с компакт-диском. Виктор снова потребовал объяснений.
– Да отстань ты от меня! – закричала она. – Сама ничего не знаю!
Она схватила сумку и выбежала из квартиры, отговорившись тем, что ей нужно в магазин. Однако прежде чем отправиться за покупками, Алла долго сидела во дворе на лавочке. Она вспоминала вчерашний визит Степана. Его испитое, темное лицо, затравленный и в то же время злобный взгляд.
* * *
В общежитии Ватутина не оказалось. Во всяком случае, вахтер утверждал, что тот с утра куда-то ушел и обратно мимо вахты не проходил.
– Хотя, может, залез через черный ход, – задумчиво предположил вахтер. – Уже бывало такое. Если опять гвозди выдернули…
Гвозди действительно кто-то выдернул. То есть они были на месте, но их расшатали, и теперь они не соприкасались с косяком, в который были вколочены. С первого взгляда казалось, что дверь запасного выхода по-прежнему заколочена. На самом деле она открывалась без всякого труда. Следователь сам в этом убедился. Он прошел на лестницу, попробовал открыть наружную дощатую дверь. Она тоже открылась сравнительно легко, хотя с внешней стороны была завалена строительным мусором. Но было видно, что недавно ее открывали – на цементе виднелись следы.
Юрий в это время отпирал комнату Ватутина. Как и в первый раз, им выдали ключ на вахте. Хозяина в комнате не оказалось. Расспросили на кухне – но и там его давно не видели.
– Давно – это как понять? – спросил Юрий.
– Со вчерашнего дня, – объяснила худая смуглая женщина. Она явно побаивалась представителей закона, хотя занималась совершенно мирным делом – кипятила в кастрюльке детские бутылочки для искусственного кормления.
Комнату Ватутина тщательно осмотрели. Осмотр дал прежние результаты – то есть никаких. Имущества не прибавилось и не убавилось. Балакирев почти наперечет помнил каждую вещь, которую видел здесь во время прошлого посещения. Вещей было не так уж много. Только на расшатанном столе на этот раз красовались остатки вчерашнего пиршества – несколько бутылок из-под дешевой водки, куски хлеба, мятый сизый огурец на тарелке, залитой рассолом. Но один предмет привлек внимание Балакирева. Он не помнил, чтобы раньше его видел. Это был нож с выкидным лезвием. Широкое, прекрасно заточенное лезвие выскакивало после нажатия кнопки. Массивная, удобная для ладони рукоятка ножа была щедро украшена инкрустацией. Лезвие совершенно чистое. Этим ножом во время пиршества ничего не резали. И все-таки он лежал на столе, сразу бросаясь в глаза.
Балакирев все еще рассматривал нож, когда в комнату ворвался Ватутин. Увидев гостей, он замер на пороге.
– Что ж вы? Проходите, – пригласил его Балакирев.
Хозяин робко вошел, вгляделся в его лицо. Узнал и еще больше присмирел.
– А я вчера дочку хоронил, – как-то виновато произнес он. – Вот… Поминали. Друзья пришли., Он беспокойно шарил взглядом по комнате, будто оценивая, какое она производит впечатление на гостей. Балакирев обратил внимание, что фотография Ольги исчезла со стены. Теперь она стояла на подоконнике, а передней – стопка с какой-то прозрачной жидкостью, накрытая куском хлеба.
– Я ей водочки поставил, – пояснил Ватутин, поняв, куда тот смотрит. – По обычаю. Этот чухонец разве сделает? Он и Алку по-своему воспитал, совсем заморозил бабу.
Прямо треска какая-то, а не женщина. Да вы садитесь…
Хозяин суетливо прибрал одну из кроватей, и Балакирев уселся. Он достал из кейса целлофановый прозрачный пакет, в котором Юрий привез плейер. Издали показал пакет Степану:
