Текст книги "Нежное дыхание смерти"
Автор книги: Анна Малышева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
– А мы участкового вызовем! – возмутилась Алла. – Какое она имеет право! Ты там так же прописана, как она…
Даша махнула рукой и стала натягивать бежевую короткую дубленку с капюшоном. Алла посмотрела и подумала, что ей тоже нужна такая, да поезд ушел – скоро весна… Она сделала последнюю попытку удержать гостью.
– Слушай, Даш! Да что ты проблемы создаешь! Переночуешь у меня, в самом деле! У меня кровать свободная, из-под Аркадия… Не бойся, он ведь на ней не помирал… Умер на камнях, как подзаборник! Сколько раз я ему это предсказывала, но не думала, что так и будет… Судьба подшутила… Смерть в Венеции, как у Томаса Манна… Даша, останься! Я ведь как в одиночной камере, мне даже обсудить все не с кем!
– Что я могу сделать? – устало повернулась к ней Даша, и Алла удивилась – каким жестоким может быть это лицо. – Он ведь умер.
Она стояла уже одетая, и рука ее лежала на дверной ручке. Алла смирилась с тем, что поболтать будет не с кем, и на прощанье сказала:
– Действительно, когда-то ты сделала для него все, что смогла… И я тоже… Не моя и не твоя вина, что он стал колоться через одежду…
Даша замерла. Ее глаза расширились, а потом померкли и показались Алле совсем темными. Каким-то чужим, невыразительным голосом спросила:
– Что такое? Через одежду? Это там?
– Да. Так сказал врач, в Венеции… Это же надо дойти до такого… Ты представляешь Аркадия, который колется через куртку?
Даша сняла пальцы с дверной ручки. Судя по выражению ее лица, она напряженно что-то обдумывала. Потом спросила:
– Следствие было?
– А как же! Я все раскопала до последнего… Он стал колоться через куртку.
– Он что – систематически кололся через одежду? – переспросила Даша, словно не веря своим ушам. – Всякий раз?
– Да нет! – Алла усмехнулась. – Только два раза приспичило, не смог потерпеть – рукав закатать… – А может, просто не соображал – закатан рукав или нет… В «Сучьей слободке» такое бывает?
– Бывает, – кивнула Даша. Она все еще не могла прийти в себя. – Но Аркадий и пациенты «Сучьей слободки» – это разные люди… Он не мог колоться через одежду… Не тот характер, не та степень заболевания, в конце концов.». Нет, это ему не свойственно.
Она разгорячилась и не слушала возражений Аллы. А та твердила:
– Ему ударила в голову Венеция, говорю тебе! Безумный город, и там у него нашлась, конечно, парочка безумных дружков… Во всяком случае – наркотики он у кого-то покупал! А сманить его на что-то – раз-два и готово! Мог и через куртку, мог вообще что угодно… О, Дашенька, ты его плохо знала! Ему никогда не удавалось принять решение, но если уж сманивали на что-то… Лучшего объекта не найти!
– Нет, не может быть… – едва шевеля губами, проговорила Даша.
– Что с тобой? – Алла заметила, что на лбу подруги проступила испарина. Ее длинные черные волосы прилипли к вискам.
Даша дышала тяжело, затрудненно. Помотала головой и виновато улыбнулась:
– Так, не важно… Тут у тебя жарко…
– Конечно, в дубленке стоять! – согласилась та. – Я тебе говорю – раздевайся и оставайся на ночь. Не помрет твоя бабка. А может… Может, не в бабке дело? Еще кто ждет?
– Никто… – Даша присела на табурет, стоявший у выхода. Резкими движениями размотала шарф, схватила воздух открытым ртом. Алла не на шутку встревожилась.
– Слушай, – спохватилась вдруг она. – А ты, часом не беременна?
– Господь с тобой… – ответила Даша. По-видимому, ей стало лучше. Во всяком случае, она встала и снова собралась уходить. – Вот только водички дашь попить? Я уже в порядке.
Алла пожала плечами и отправилась в кухню за водой. Глядя, как подруга пьет, она делала последнюю попытку удержать ее. Очень ей не хотелось оставаться одной. Такого не было ни в тот день, когда хоронили Аркадия, ни в то утро, когда она узнала о его смерти. А сегодня не хотелось сидеть на кухне, выкуривать одну сигарету за другой, чувствуя полное одиночество, ту особую звенящую тишину, когда никого в квартире больше нет. «Но если она не хочет – упрашивать не буду…» – заметила Алла и только намекнула:
– А впечатлений об Италии у меня немало… Одна Венеция, конечно, но что это за город! Какие люди!
– Да… Здорово… – Даша вернула стакан. Чувствуя, что ее не удержать, Алла заговорила быстрее:
– А в самолете, на обратном пути, представь себе, я встретила бабу, русскую, которая угадай, что везла?
– Не знаю…
– Труп любимой собаки. – Алла растеряла пыл, рассказывать больше не хотелось. Равнодушные ответы Даши свели на нет ее заграничные впечатления, лишили их занимательности. – Что же… – вздохнула она. – Вижу, что у тебя сейчас другое на уме… Каждому свое, конечно….Я со своими проблемами и убогими рассказами тебе надоела. Спасибо, что приехала.
Даша махнула рукой.
– Не обижайся, – попросила она. – У меня была тяжелая смена в отделении… И я не выспалась… Так что я пойду. Завтра… Нет, послезавтра позвоню.
«Значит – никогда, – поняла Алла, выпроваживая гостью и излишне тепло с ней прощаясь. – Обманулась я в ней… Да и Даша переменилась. Какая раньше была тонкая, внимательная. А теперь… Как будто заматерела. Рассказывай не рассказывай! Зачем звала? Зачем удерживала?»
У нее было такое чувство, словно оборвалась последняя связь с прошлым – с тем ее прошлым, в котором царил Аркадий. Теперь прошлое уплывало вдаль, как льдина, отколовшаяся от материка. И на льдине оставался сам Аркадий, его наркотики, его мягкая и выматывающая манера лгать, уступчивость всему и всем и, наконец, его любвеобильность.
Алла решила принять ванну. Наполняя ее горячей водой, она думала уже не о Даше, не об Аркадии, а о работе. Думала о том, как завтра снова увидит Глеба Хлебникова из соседнего отдела. Бабы-переводчицы звали его Хлеб Хлебыч, но при этом притихали и замирали в натянутых позах, когда он появлялся у них.
Появлялся раньше не слишком часто, а вот в последнее время зачастил. О, Алла не слепая. Она прекрасно видит, что Глеб любуется ее посвежевшим личиком, открытыми выше колен ногами… И не ради того, чтобы послушать ее дорожные впечатления, он подсел за ее столик в обеденный перерыв.
Нет, Глеб даром зажигалку подносить не станет… Не тот парень… Бабы уже просветили ее – как только заметили, что она возвращалась с ним с перерыва. Глеб поругался с женой, и та убралась к матери, прихватив дочку. Но Алла не так проста, чтобы на что-то рассчитывать. Боже упаси! Поругались – помирятся. Ей неприятности в виде телефонных истерик и слежки не нужны… На место жены Хлеб Хлебыча она не претендует.
«Определюсь со своим местом в жизни, – рассуждала она, погружаясь в горячую ванну. Протянула руки, забросала себя душистой пеной, плававшей на поверхности воды, и притихла. – Итак, Глеб… Потом… Потом я беру роман на перевод… Хватит пробавляться статейками! Роман, не меньше чем на пятьсот страниц. Делаю подстрочник, обрабатываю: все честь по чести. Посмотрим, что тогда скажут наши бабы… А то – работать, дескать, не умею… Не переводчик по специальности, а искусствовед… Ничего, я им покажу мастерство перевода… Пора выходить на дистанцию…»
Она пожалела, что не взяла с собой какую-нибудь книжонку – из тех, что не жалко почитать, лежа в ванной. Алла давно пристрастилась к легкому чтению в горячей воде – это помогало ей расслабиться, по-настоящему отдохнуть.
И тут ей показалось, что из-под прикрытой двери ванной потянуло сквозняком и раздалось легкое жужжание. «Откуда?» – удивилась Алла и привстала, чтобы отодвинуть плотную пластиковую занавеску.
Сквозняк и жужжание усилились. Скрипнула дверь. Алла замерла со скомканным краем занавески в руке, отчетливо различая через полупрозрачный пластик очертания фигуры. «Бред, – подумала она. – Я пересидела в ванной, и мне кажется».
На нее нашло странное оцепенение. Она определенно видела кого-то сквозь занавеску, но говорила себе, что это сон… Что все сейчас исчезнет.
Но силуэт не исчезал, оставаясь безмолвным и неподвижным. Алла поняла, что больше не выдержит. Ее затрясло так, что вся занавеска дрожала вместе с ней. Она не отдергивала ее, это сделала чужая рука. Женщина совершенно оцепенела, но, когда увидела, кто оказался перед нею, смогла все же выдавить побледневшими губами несколько слов:
– А… Так это вы…
Больше она ничего сказать не успела. Перед ее глазами мелькнул и упал ей на грудь включенный в сеть фен. Потом был удар – белый, голубой, оглушительный, разрывающий сердце…
А Даша в это время уже сидела дома. Домом ей приходилось называть свою длинную и узкую комнату в коммуналке. Кроме нее, здесь обитала еще Настасья Филипповна – весьма дряхлая на вид бабка с железными нервами и непреклонным характером. Из одежды та предпочитала махровые залатанные халаты и чепчики из старых мужниных кальсон. Из еды – все пряное и острое, и главное – побольше. Из окружающего мира вообще – мужчин. Женщин, за исключением себя самой, Настасья Филипповна презирала, ненавидела и считала безнравственными и жестокими особами. Дашу она не любила по многим основательным причинам: во-первых, из-за ее половой принадлежности, во-вторых, за то, что комната Даши была у самого туалета, так что Настасья Филипповна боялась, что однажды соседка резко откроет дверь и убьет ее, старуху, как раз в тот миг, когда она будет выходить оттуда… В-третьих, Даша была красива. В-четвертых, мужчинам она нравилась куда больше, чем Настасья Филипповна. В-пятых… В-шестых… Словом, причин хватало.
В связи с которой из этих причин Настасья Филипповна устроила сейчас скандал – трудно разобраться. Но Даша и не пыталась. На душе у нее было одновременно пусто и тяжело. Она едва заставила себя сходить на кухню за чайником, налила кофе, но не притронулась к нему. Села за стол, положила голову на руки и заплакала.
– Он ничего ей не сказал… – прошептала она сквозь слезы, как будто это было самым важным… Даша заставила себя вытереть глаза и попыталась вспомнить все, что сообщила ей Алла.
«Значит, он сказал ей, что едет в Венецию на три месяца… А мне… Мне обещал, что скажет ей все. Наконец скажет ей все. И в тот день… В конце ноября… Он пришел ко мне и заявил, что Алла уже обо всем знает… Что она отпустила его, но попросила не тревожить ее звонками и показным сочувствием… Я даже ахнула. Не ожидала! А потом всю ночь проплакала, потому что ее жалела… Даже к Аркадию притрагиваться не могла… Не по себе было… Сколько я мучилась тогда, что он бросил ее! Сна лишилась, похудела… С одной стороны – безумно счастлива была, что он у меня, со мной живет! С другой… Как подумаю о ней – и все отравлено, вся радость…»
Даша сорвалась из-за стола и зашагала по комнате, благо расстояние было очень даже приличным – в длину комната составляла восемь с половиной метров.
Правда, в ширину всего три, так что мебель пришлось расставить вдоль одной стены по струнке – обеденный стол, два стула, шкаф, кровать, трюмо, буфет… У самой двери стояла вешалка для верхней одежды и подставка для обуви – в связи с коммунальной войной вещи в коридоре держать было невозможно. Настасья Филипповна, словно невзначай, обливала Дашино пальто супом или роняла в ее туфли грязную тряпку… «Я бабка старая, глухая, слепая, – напевно сообщала Настасья Филипповна разъяренной Даше. – Ой! Как ты кричишь! Сейчас сына позову!»
Даша остановилась у окна и снова заплакала – на этот раз совсем тихо, из последних сил. Теперь она плакала о нем.
– Это была любовь… Это была любовь… – Даша повторяла эти слова несколько раз, на все лады, пока они не потеряли для нее смысл. «Когда он уезжал в Венецию, сказал, что вернется ко мне… Только ко мне… Я радовалась. Я собирала его в дорогу. Все постирала. Мне даже это нравилось, потому что для него…» Эта мысль особенно щемила сердце, как будто стирка рубашек Аркадия было главным, о чем она жалела.
«И я его ждала… Он сказал, что не будет звонить, понятно – дорого ведь… А теперь… Теперь выясняется, что он просто струсил! Ничего не сказал ей, побоялся… Конечно, Алла так просто не сдалась бы! Сколько она с ним мучилась! У нее как раз такой случай, когда жена не может бросить опустившегося мужа, как бы он ни измывался над ней… Сколько таких жен ходит в клинику… И я всегда удивлялась – почему терпят?! Почему?! Я-то понятно, мне за это платят… Но они?! Иногда молодые, красивые, работящие, самостоятельные, как Алла… Но крепко держатся за своего мужика… Любовь? Да откуда ей взяться, любая женщина призадумается: а стоит ли любить такого человека… Так что же? Материальные расчеты? Тоже нет, ведь такие господа все тащат из дому, а не в дом… А потом я поняла. Они не могут бросить мужей нипочему. Вот так – нипочему. Потому что не знают причины. Не имеют объяснений».
Она опять подумала об Алле.
«Аркадий как раз выбрался, получил работу… Просвет в жизни, и она считала, что благодаря ей. Ничего она не знала. Ничего… Что ходить он ко мне начал сразу же, как выписался… Сначала в больницу, потом сюда… Не знала, что я удерживала его, как могла… И могла! И смогла! Ведь был же результат! Почти год – ни одного укола! Ни одного срыва! Потому что дело не в лечении… Дело, сказал он, в том, кто рядом с тобой… В женщине. В любящей женщине».
Она повернулась и прошлась по комнате. Когда ходила, боль казалась не такой сильной. Думала о Венеции, о скульптурах Аркадия и о его смерти. В Венеции Даша, естественно, никогда не бывала. Она вообще нигде не бывала, кроме родного Пскова. Там она жила с матерью до шестнадцати лет, пока из Питера не пришла весть – отец умирает, хочет видеть дочку. Тогда она впервые увидела отца после многолетнего перерыва. Ее поразило, как он стал худ и желт. У него была тяжелая язва и добрая половина желудка уже удалена. Он успел прописать наследницу Дашу на своей жилплощади, а сам вскоре умер, так толком и не поговорив с дочерью. Даша в Питере одна жить не стала – вернулась в Псков. Однако мать убедила ее переехать.
«Здесь тебе делать нечего, – говорила она, глядя на дочь странным, оценивающим взглядом. Так на Дашу смотрели женщины на улице. Мужчины же смотрели совсем по-другому. – Давай-ка сразу поступай, куда задумала. И не бойся ничего. Я тебе деньгами помогу на первых порах».
Даша задумала медицинское училище, на институт даже не замахивалась – не хватало уверенности в своих силах. Девушка ставила перед собой цели простые и выполнимые.
Став столичной жительницей, она очень мало переменилась. И на душе, и на сердце у нее стояла прежняя, еще псковская тишина. Даша училась, подрабатывала в ночной аптеке и сама себе казалась взрослой. Но по ночам, заперев дверь, тайком играла привезенными из дома куклами. Аккуратно ездила к матери – раз в полгода, когда дела отпускали. Аккуратно выполняла все, что от нее требовали в училище и на работе. И у всех складывалось мнение, что Даша – девица милая, скромная, но недалекая и тихая… Тише, чем надо. И многие любили Дашу за тихость. Не перейдет дорогу, куска не перехватит из-под носа… И сама она считала себя тихоней. Но в отличие от других не любила себя за это.
«Ничего, – иной раз думала она, глядя в зеркало. Там отражалась девушка, похожая и не похожая на Дашу. Те же волосы, губы, глаза, те же длинные тени от ресниц на смуглых щеках. Но девушка эта казалась способной на многое. На что? Даша не знала. Она просто рассматривала себя и говорила: – Ничего! Еще что-то со мной произойдет… Я чувствую, что это не конец… Это просто так… Ожидание…»
Даша ощущала, что ей надо чего-то ждать, но чего? Когда в один из дней в больничном коридоре ей встретился мужчина в синем растянутом халате, она отметила про себя – вот еще один новенький. Потом узнала, как его зовут и кто он такой. Потом познакомилась с его женой – измученной и очень интересной, как показалось Даше. А потом почему-то стала избегать его. Проходя мимо, отводила взгляд. Не сразу откликалась, что совсем было ей не свойственно. Потом Даша поняла. Это был Он.
ГЛАВА 4
– Даша!
– Да, иду!
В то утро любой окрик казался ей слишком резким, любой взгляд – сердитым. «За что они все на меня окрысились?» – думала Даша во время обычной беготни по палатам.
На душе у нее было так тяжело, что пришлось выйти на минутку на лестницу и постоять на площадке на своем любимом месте между этажами.
Тут они говорили с Аркадием в последний день перед его выпиской. Вот-вот должна была прийти его жена, он нервничал, теребил в пальцах потухший окурок. Даша принесла сигареты, но забыла отдать сразу – они лежали у нее в кармане, она вспомнила об этом в последний миг. Говорила ему, что не сможет обманывать Аллу. Что вообще ничего не хочет, если все будет так – втихомолку. Он кивал, соглашаясь с каждым ее словом. И она радовалась, видя это. Согласен, значит, сделает все, как уговорились. Все расскажет жене. Сделает так, чтобы она отпустила его к Даше. А если не удастся – они расстанутся. Не будут больше встречаться.
– Даша! – Наверху, в отделении, кто-то открыл дверь и позвал ее. – Поднимайся, сейчас обход!
– Да, иду! – откликнулась она и осталась на месте. Заставила себя не думать о нем.
Но мысли возвращались к одному и тому же – вот Аркадий выписывается из клиники, звонит ей поздно вечером… И Даша понимала, что он делает это в то время, как выносит ведро. Она знала, где находятся мусорные баки у его дома, а где – телефон-автомат. Заметила, когда бывала в гостях у Аллы. Каждый вечер она как бы видела Аркадия внутренним взором – вот он вышел из квартиры с ведром в руке, пересек двор, вот быстро спрятал ведро за баки, бегом бросился в подворотню и оказался на углу Среднего проспекта и Шестой линии. Там – телефонная будка, которая, слава Богу, работает. Он набирает ее номер, в коммунальной кухне раздается звонок. Даша берет трубку и слышит его голос.
Этот голос говорил с ней отрывисто, сбивчиво, как будто за ним гнались.
«А за ним на самом деле гнались, – подумала Даша. – Гналась его больная совесть, ведь он так переживал, что скрывает меня… А может быть – что обманывает Аллу… Теперь мне уже не узнать, чего было больше в этом укрывательстве – страха за свой покой или жалости к ней. И все равно он оказался трусом. Обыкновенным женатым трусом. Про каких рассказывают девчонки в отделении. Каких тысячи и миллионы…»
Но на самом деле она знала, что таких больше не было. Хотя бы потому, что никто из мужчин не останавливал на Даше таких глаз – глубоких, серых, оттенка, какой бывает у грозовой тучи перед летним ливневым дождем…
Их свидания проходили в одном из садов – в Летнем, в саду позади Михайловского дворца или в маленьком, но уютном садике возле академии в Соловьевском. Она дожидалась его. Всегда приходила пораньше, зная непунктуальность Аркадия. Ей приходилось быть точной за двоих. Вставала навстречу, брала его за руку и целовала в теплую белую шею, в темную родинку, похожую на прилипшую ягодку изюма. Он тоже целовал ее, осторожно прижимая к себе. И она чувствовала, какими сильными могут быть его худые руки.
Потом они гуляли по аллеям, стараясь оставаться в тени деревьев – так хотела Даша. Аркадия это обижало, но она мягко возражала: «Если уж ты прячешь меня, то прячь до конца… Какая разница – звонок или прогулка?»
Даша в глубине души надеялась, что «воспитательная работа» оставит свой след. «Боже, какой я была глупой!»
Она все стояла на лестнице. Подышала на холодное стекло и провела по нему пальцем. Один раз. Другой. Вышла галочка. Подрисовала к ней перекладину, и получилась буква «А».
Мысли ее вернулись к Алле.
«Вчера она умоляла меня остаться. Что это было такое? Одиночество? Страх перед пустой квартирой в первые дни после похорон? Надо позвонить ей».
Она вернулась в отделение и, улучив момент, когда вокруг никого не было, взяла трубку городского телефона и набрала номер подруги. Ей ответили долгие гудки. «Конечно, она на работе».
Попробовала позвонить Алле и в конце своего дежурства – напрасно. Трубку никто не поднял. Даша положила ее на место, посмотрела на часы и увидела свою сменщицу Ольгу. Та, уже облачившись в халат и шапочку, лениво листала иллюстрированный журнал, принесенный с собой. Девушки поздоровались.
– Бледно выглядишь, – отметила без снисхождения сменщица, бросив оценивающий взгляд на Дашу.
Та вздохнула. Ольга была очень светлой, белесой блондинкой с легкими волосами-паутинками и розоватой кожей. «Поросеночек», – звали ее в отделении за глаза. Ольга активно красилась, пользовалась накладными ресницами и алой помадой, так что про нее-то нельзя было сказать, что выглядит она бледно. Но Даша предпочитала не развивать дискуссию на тему о красоте искусственной и естественной, а поспешила сдать дела. Но та, предчувствуя скуку очередного дежурства, не хотела ее отпускать.
– Как твой? – бесцеремонно спросила она. Об Аркадии Ольга знала. «Подслушала, конечно!» – решила Даша. Узнала еще во время его лечения и с тех пор никогда не забывала спросить, как поживает он сам и как – его жена.
– Он не мой, – монотонно ответила Даша.
– Ну, понятно, что не твой, – согласилась сменщица. – Но дело-то у вас идет к тому? А?
– Дело уже ни к чему не идет. А он не только не мой, а вообще уже ничей. Он умер.
Ольга с трудом взмахнула густо накрашенными ресницами – своими и приклеенными. Потом изобразила на лице ужас и сочувствие.
– Что ты говоришь! – медленно протянула она. – От того самого?
Даша ее прекрасно поняла:
– Да. Видишь – не вылечили.
Ольга только махнула рукой:
– А я всегда была уверена, что у нас вылечить не могут. И вообще нигде не могут. Это неизлечимо. А такие, как он, вообще не вылечиваются. Я давно хотела посоветовать тебе бросить его, да все…
– Все хотела посмотреть, чем у нас кончится, верно? – простодушно спросила Даша, и Ольга, не сразу сообразив, энергично закивала. Потом до нее дошло, и шея сменщицы залилась багрянцем.
– Это я понимаю, – спокойно продолжала Даша, облачаясь в дубленку и накидывая на плечо ремешок сумочки. – Я бы тоже посмотрела. Со стороны. Из первого ряда. Пока.
Ольга погрузилась в журнал. Она раскрыла его где-то посередине и перегнула пополам. В глаза Даше бросилась иллюстрация – стена какого-то дворца, блестящая вода канала перед ней. Из воды торчали палки. А снизу написано: «Венеция – город на лагуне».
«Этого еще не хватало».
Даша почувствовала, как судорога перехватывает ей горло. Она сама не заметила, как вышла из отделения, потом из клиники, пошла по улице к метро.
У нее перед глазами одна за другой вставали картины – словно раз за разом прокручивался эпизод из неведомого фильма. Какой-то канал. Дворец. Небо над каналом и дворцом. Аркадий написал ей письмо из Венеции.
«Здесь очень синее небо. Я только что приехал, и мне тут понравилось. Только тебя нет. А так есть все для работы. Я буду работать и скоро вернусь к тебе».
«Странно, как трудно давались ему письма! – подумала она. – Он мог говорить часами, да так, что заслушаешься. А письма писал смешно и коряво, как мальчишка. Даже делал ошибки. Неправильно ставил запятые».
Ей снова захотелось плакать, но слишком силен был мороз. Она прибавила шагу и вошла в здание метро. Показала проездной, спустилась по эскалатору. Дождалась битком набитого поезда. Втиснулась. Замерла. Закрыла глаза.
«Станция «Василеостровская», – прогудело в динамике вагона. С шипением раздвинулись внутренние и внешние двери, и Даша сама не поняла, что ее вынесло наружу – поток выходящих людей или ноги, повинующиеся собственным желаниям. Ей вдруг захотелось увидеть Аллу.
«Все рассказать, – Даша задрожала, когда осознала, чего же она на самом деле хочет. – Сказать все. Что Аркадий мечтал уйти от нее. От своей спасительницы, ведь она так себя называла. Что ему это спасение было хуже любого наркотика. Сказать ей, что он мог быть здоров только в том случае, если бы жил со мной. Что он давно уже любил меня».
Даша оказалась наверху. Она стояла на перекрестке Среднего проспекта и Шестой линии и смотрела на поток машин. Дождавшись зеленого света, перешла улицу и двинулась знакомой дорогой. Даша ужаснулась задуманному, пыталась внушить себе, что такое объяснение никому не поможет, никого не спасет… Что оно основано на простой жестокости, на жажде отомстить, предъявить на Аркадия права. Но остановиться не могла.
«Если бы это было так просто… Если бы это была месть. – Она пыталась оправдаться перед собой. – Но это все равно что мучиться жаждой, а потом выпить воды. Я больше не могу молчать, не могу держать это в себе. Что же это за счастье такое было у меня, если я даже рассказать о нем никому не смела?!»
Она поднялась по лестнице и позвонила в дверь Аллы. Подождала некоторое время, посмотрела на часы. Позвонила опять.
«Где она бродит?» – удивилась Даша.
Решила дождаться ее, машинально оперлась плечом о дверь (стена подъезда не показалась ей слишком чистой) и чуть не упала прямо в прихожую. Дверь оказалась отперта.
– Алла? – Даша недоуменно ступила внутрь квартиры и повертела головой. – Ты дома?
«Ведро выносит? Уснула? – продолжала удивляться она. – Почему дверь оставила открытой? С ума сошла, тут же центр… Бродят бомжи…»
Даша постояла в нерешительности и все же прикрыла за собой дверь, задвинув щеколду. Разделась, сняла сапоги, обула тапочки, которые Алла держала для гостей женского пола, – почти новые тапочки, гостей захаживало немного. Прошла на кухню. Там заглянула под раковину и удивилась – ведро было на месте, хотя явно нуждалось в том, чтобы его вынесли.
«Все, Алла, прошло то время, когда он бегал с ведром по вечерам, – горько усмехнулась она. – А если бы не звонки мне – ни за что бы не побежал. Ты ведь сама жаловалась в больнице, что Аркадий отошел от домашних дел. И от супружеских тоже…»
Ей пришло в голову, что Алла могла на минутку выйти к соседям. Мало ли зачем – спички, к примеру, одолжить… Хотя зажигалка и сигареты Аллы лежали на столе.
Даша нервно прошлась по кухне. Слишком разгуляться не позволяли габариты панельного дома – два шага в одну сторону, два в другую… Посмотрела на свои руки – не слишком чистые, и отправилась в ванную.
– Ты с ума сошла! – воскликнула она, увидев подругу сквозь пластиковую занавеску.
Та принимала ванну и даже не соизволила повернуть головы в ее сторону.
– Я сейчас уйду, раз я некстати, – продолжала она, не глядя в сторону Аллы, чтобы самой не смущаться и ту не смущать. – Можешь не вылезать. Я пришла затем, чтобы сказать, что Аркадий провел два месяца у меня. Так что не волнуйся – он не кололся. А по приезде он подал бы на развод.
Слышала Алла или нет – она не издала ни звука. Даше стало холодно от этого молчания. Потом поняла, что холод исходил не только от полной тишины, последовавшей за ее словами. В самой ванной оказалось холодно – а ведь Алла должна была сидеть в горячей воде.
– Алла…
Что-то мешало ей уйти сразу, не услышав ответа. Любого ответа, даже состоящего из оскорблений. Но та молчала. Дашу начинало трясти.
– Я ухожу, раз ты молчишь. Может, ты и права.
Алла и тут ничего не ответила, и Даша ощутила страх. Главным источником его были неподвижность и безмолвие подруги – вода в ванне не плескалась, даже дыхания ее не слышно.
– Алла! – Даша решительно отдернула занавеску. – Тебе плохо?
Но тут же стало ясно, что Алле сейчас не плохо и не хорошо. Ей никак. Даша сразу поняла, что подруга мертва, но причину этого увидела чуть позже – включенный в розетку фен покоился на теле, прикрывая низ живота.
Она выскочила из ванной и кинулась к телефону. Помедлила. «Что вызывать? – мелькнуло у нее в голове. – «Скорую»? Она покойников не возит…» Даша нашла в телефонной книге нужный номер и вызвала бригаду из морга.
– Кто констатировал смерть? – раздался голос в трубке. – Был врач?
– Я сама врач, – сказала Даша жестко. – Здесь несчастный случай. А мертва она уже давно, мне кажется.
Машину обещали прислать.
Даша бросила трубку и задумалась.
«Дверь была открыта. Черт возьми, но почему? Алла забыла закрыть? Маловероятно… Она ведь не страдала провалами в памяти, наоборот – у других это свойство все забывать очень ее раздражало. Может, вызвать еще и милицию?»
Даша позвонила в местное отделение.
– Алло, я не совсем уверена, что надо вызывать, – быстро начала она. – Тут женщина умерла в ванной от фена.
– От чего? – переспросили ее.
– Сушила, видно, феном волосы в ванной, а тот упал в воду, и сейчас там лежит… – пояснила Даша. – И дверь в квартиру открыта.
– А вы кто?
– Подруга ее. Вы приедете или можно ограничиться машиной из морга? Тут все ясно, знаете ли. Мертва. И давно.
– Приедем, – сказали ей. – Ваше имя и адрес?
– Дарья Воронина, – ответила она. – А чей адрес?
– Ее.
– А если из морга раньше вас приедут – тело не отдавать?
– Дождитесь нас!
– А вы плохо их знаете, – возразила Даша. – Будут ругаться, что зря приехали. Приезжайте побыстрее и сами с ними ругайтесь!
– Девушка, вы не волнуйтесь. – В голосе дежурного прозвучал смешок. – Надо будет – поругаемся. Вы оттуда пока тоже не уходите.
Она пообещала, что не уйдет, и в изнеможении опустилась на диван. Потом, снова что-то вспомнив, вернулась в ванную. На этот раз занавеску отодвинула с помощью зубной щетки – чтобы не смазать отпечатки пальцев.
«Хотя моих отпечатков тут теперь предостаточно. Да, как же это она так… Умерла уже давно. Окоченение… Голова наверху… Сушила волосы… Страшная смерть, хотя не страшнее любой другой, наверное. Алла… Аккуратная, даже слишком аккуратная и исполнительная, в противоположность своему мужу. И она должна прекрасно знать, что с электричеством в воде не шутят. Удар током, наверняка остановка сердца. Глупая и страшная смерть. Хотя она, наверно, умерла быстро. Шок, потом она не должна была оправиться…»
В коридоре послышались голоса. Она торопливо вышла.
– Вы… Бригада или милиция?
Двое вошедших были одеты в длинные темные пальто, модные в этот сезон. Младший энергично сморкался в огромный платок, старший критически рассматривал Дашу.
– Бригада, – наконец отреагировал он. – Где труп?
– Труп в ванне, – ответила она, соображая, как воспрепятствовать извлечению и увозу тела. – Но его нельзя трогать до приезда милиции.
Как и ожидалось, они разозлились. Младший отнял платок от красного маленького носа и сердито фыркнул на Дашу:
– А вызов зачем делали? Зачем тогда нас вызывали, если тут еще милиция нужна?
– Вы тоже нужны, – оправдывалась Даша.
– У нас еще четыре трупа, – вмешался старший. – Один полуразложившийся. Делать нам нечего – вашу дамочку караулить. Вы кто?
– Знакомая, – растерянно сказала девушка. – Подождите немножко, я вас прошу. Милиционер сказал, чтобы вы подождали!
– Милиционер сказал? – почти издевательски спросил старший. – Уходим!
И они было ушли, но тут на пороге появились новые гости – два милиционера в форме, с автоматами наперевес. У Даши гора с плеч свалилась, и она четко сообщила:
