355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Анна Малышева » Кто придет меня убить? » Текст книги (страница 12)
Кто придет меня убить?
  • Текст добавлен: 10 сентября 2016, 10:55

Текст книги "Кто придет меня убить?"


Автор книги: Анна Малышева



сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 29 страниц)

Глава 8

Две невероятно мокрые пожилые дамы выцарапались из леса и наконец увидели дорогу.

– Господи… – прошептала одна. – Наконец-то!

Сходили за грибами, молодцы!

Вторая молча отряхивала спортивные брюки от приклеившихся семян какого-то растения. Обе дамы были весьма легко одеты для утренней прогулки по сырому подмосковному лесу: на ногах почерневшие от грязи кроссовки, на плечах порванные в клочья целлофановые дождевики, в руках легкомысленные пакетики…

В пакетиках болтался десяток грибов – на двоих. Половина грибов явно была червивая. Дамы стояли, тяжело отдуваясь после последнего броска через кусты.

Заблудились они почти сразу, как только вошли в лес, и плутали около двух часов, отчаянно пытаясь выйти к какому-нибудь населенному пункту. В лес они вошли далеко от железной дороги, и поэтому не могли ориентироваться по шуму электричек, в сторонах света не разбирались совершенно, да и солнце затянуло облаками – невозможно было определить, где запад, где восток… Они страшно промокли, замерзли и проголодались и были уверены, что заблудились навеки.

Поэтому шум автострады, который внезапно донесся до них, был просто милостью Божьей! Дамы ринулись на этот упоительный звук, не разбирая дороги, окончательно изодрались о колючки и в конце концов увидели вдали дорожную насыпь, по которой как раз удалялся грузовик – в сторону Москвы, судя по указателю на обочине.

– Что делать будем? – спросила одна дама, сразу повеселев. – Вроде нам в другую сторону надо идти…

– Идти?! – возмутилась ее подруга. – Я больше не выдержу! Я уже простыла… Давай поймаем машину, пусть нас до дачи довезут?

– А деньги? У тебя есть хоть что-нибудь?

– Наши расплатятся, когда нас туда привезут… Ну, я тебя прошу! Нам ведь неизвестно сколько топать!

Дамы одновременно вздохнули и посмотрели на свою обувь и потом двинулись к дороге.

– Место какое-то дикое… – ворчала одна. – Машин нет совсем. Пока дождемся кого-нибудь…

– Осторожно, овраг! – воскликнула другая. – Ой, я чуть ногу не сломала!

Этот овраг невозможно было заметить, пока не подойдешь к нему вплотную. Он подходил к самой дороге там, где она поворачивала, и узкой полосой вдавался в дикую луговину. Видно было, что этот овраг пытались как-то оформить – по обочинам его росли маленькие кустики, которые должны были задерживать оползание почвы. Издали дамы приняли их за естественно выросший лесок. Вблизи лесок раздавался и открывал круто уходящий вниз обрыв. На дне оврага тоже рос кустарник, оттуда пахло сыростью, гнилой листвой, грибами…

– Ексель-моксель… – проворчала вторая дама. – Напоследок нам повезло… Как его обходить-то?! Смотри, куда он тянется?!

– Вроде в другую сторону ближе… Пойдем налево, там поднимемся на дорогу.

Дамы устало ковыляли вдоль оврага. Кроссовки отяжелели и весили больше килограмма каждая, пакеты с крохотными грибочками назойливо болтались возле колен и напоминали о неудачном походе.

Подружки больше не разговаривали – берегли силы.

Время от времени они подбирались к кустарнику и определяли глубину оврага – можно перелезть на дорогу или нет? Внезапно одна вскрикнула и указала на дно оврага рукой:

– Ой, гляди! Гляди!

Вторая поглядела и тоже охнула – совсем тихо. Они неподвижно стояли и смотрели на зеленый бок машины.

Она была так надежно укрыта на дне оврага, что заметить ее можно было, только специально заглянув туда.

С дороги же она была абсолютно невидима.

Через минуту одна из дам изрекла нечто осмысленное:

– Да уж, нашли мы грибочек… Как ты думаешь, что это такое?

– Машина… – лязгая зубами, ответила другая. – Не видишь, что ли? Зеленая…

– Сама вижу, что не красная, – разозлилась подруга. – Почему она так валяется? Смотри, как помята.

– Наверное, ее туда спихнули.

– Кто?! Тут же не свалка старых автомобилей! Сама упала!

– Откуда?!

– С неба! Ты видишь, тут поворот? Наверное…

И обе они вообразили, как зеленая машина внезапно теряет управление, не вписывается в поворот и рушится в овраг, где никто и никогда ее не заметит. От этих мыслей им стало плохо.

– А внутри кто-нибудь есть? – тихо прошептала та, что обнаружила машину первой. – Как ты думаешь? Вдруг там люди?

– Я не вижу. Там темно.

– Ой, что делать? Надо кому-то сообщить… Может, еще живы…

– Давай спустимся! – предложила более храбрая. – Вдруг там в самом деле люди?! Надо будет помочь. Сами они не вылезут, если до сих пор не вылезли.

– Я крови боюсь!

– Я нет, что ли?! – рассердилась та. – Ладно, я полезу. Подержи пакет. А ты стой наверху и, если увидишь машину, тормози! Надо будет в милицию сообщить!

– – Не лезь! Вдруг взорвется!

– До сих пор не взорвалась, – мрачно ответила подруга, вцепилась руками в кусты и осторожно заскользила кроссовками по склону. Проехав так несколько шагов, она вдруг замерла, склонилась над приблизившейся дверцей машины и шустро полезла наверх. Подруга ждала ее там ни жива ни мертва.

– Ну точно. Там сидит мужик.

– Ой, Боже мой…

– Не ори. Он мертвый. Ему уже не поможешь. Наверное, всю ночь лежал… Знаешь, у него голова как-то странно повернута. А машины проезжали?

– Ни одной. Что нам теперь делать?

– Голосовать!

Дамы бросились прочь от оврага и быстро достигли шоссе. Там они устроили засаду по обеим сторонам, чтобы не пропустить ни одной машины. Первой повезло той даме, которая охраняла подступы к Москве: на дороге показалась легковушка, едущая в ту сторону.

Дама выскочила на проезжую часть и отчаянно замахала. Машина проехала еще несколько метров и затормозила. Подруги бросились к ней. За рулем сидел молодой парень в кожаной куртке и внимательно оглядывал их. Дамы в этот миг забыли, как выглядят, и наперебой заговорили:

– Машина… В овраге, там… Мужчина мертвый…

Зеленая машина…. Милицию…

– Милицию? – задумался парень. – Тут дальше есть пост.

– Вы туда едете? Сообщите им! Пожалуйста!

– Ладно, сообщить могу. А вы поедете?

– Мы? – Подруги переглянулись и решительно заявили:

– Нет, мы домой, мы и так проваландались в лесу… Еще начнут расспрашивать, как и что… Сил больше нет.

– Ладно, – проворчал парень. – Только я-то тут при чем? А мужчина точно мертвый?

– Точно, точно!

– Ладно, – вторично произнес он, – сообщу.

И ни слова больше не сказав, стартовал и понесся вдаль. Дамы облегченно вздохнули.

– Ну, повезло нам… – говорила одна, подхватывая свой пакет и бредя по дороге прочь от места катастрофы. – Теперь душа спокойна… Бедняга! Как он навернулся! И наверное, семья ждет, не знают, куда пропал… Ужас какой-то! Если бы не мы…

– Это точно, если бы не мы, его еще неделю бы никто не нашел, – подтвердила вторая. – Машина!

И они одновременно подняли руки. Попутная легковушка подобрала их и повезла прочь, в сторону дачного поселка.

А машина, едущая в сторону Москвы, уже приближалась к посту милиции. На подъезде парень сбросил скорость до максимально дозволенной, перекинул через грудь ремень безопасности, даже лицо у него изменилось – напряглось, стало каким-то тупым и сосредоточенным… Пост проплыл мимо, остался позади… Ремень полетел в сторону, он постепенно набрал прежнюю скорость и засвистел сквозь зубы. В багажнике у него лежало незарегистрированное охотничье ружье. Он одолжил его на несколько дней у приятеля, собирался потренироваться в прицельной стрельбе на своем дачном участке, и встреча с милицией вовсе не входила в его планы.

* * *

Объявили перерыв на пятнадцать минут. Олеся вышла из-под ока фотокамеры, осторожно присела на табурет в углу студии. К ней подбежал визажист, что-то весело сказал, обмотал вокруг руки чистое полотенце, принялся рассматривать ее лицо… Олеся давно уже научилась относиться к своему лицу как к чему-то постороннему и могла думать о чем угодно, в то время как ее подпудривали и подкрашивали. Глаза устали, и еще немного – начали бы слезиться от яркого света прожекторов. Кроме того, она вся покрылась гусиной кожей – была почти раздета.

Вокруг звучала веселая французская речь. Она не понимала почти ничего и была этому даже рада. Ей вспомнилась подруга, которая тоже приехала во Францию на работу после выигранного московского конкурса фотомоделей. Та сразу начала учить язык, тем более что была еще школьницей, каждое утро посещала лицей, занималась как проклятая… "Она, наверное, добьется чего-то среди них… – с легким презрением подумала Олеся. – Но ничего особенного, могу ручаться! Разве что выйдет удачно замуж. А так…. Как только мы станем им не нужны и неинтересны, нас выбросят вон. В конце концов, кому мы тут нужны?

Саша долбил мне – учи язык, старайся, бросай курить, а то сразу выгонят. Тут многие и марихуаной балуются, но мне это до лампочки. Нет, я – это я, а если я кого-то не устраиваю – тоже плакать не стану. Тем более из-за французов!"

Мягкая пуховка с пудрой прошлась по ее лицу, Олеся вздрогнула от неожиданности, сразу заученно улыбнулась. Визажист подкрашивал ей губы, что-то лепеча на своем птичьем языке. Потом он занялся ее скулами, тронул их румянами – слегка. Вся эта косметика служила для того, чтобы создать эффект «совершенно не накрашенного лица». Лицо Олеси – изможденное, с острым подбородком, и все же такое юное и свежее – как нельзя лучше подходило для этой цели. Реклама нового шампуня продвигалась полным ходом. Та фирма, с которой Олеся заключила контракт, брала для рекламы лишь очень юных моделей и почти всегда – совершенно неизвестных. Что делалось потом с этими моделями? Ничего. Реклама и давала им деньги, но это была редкостная удача, конкуренция становилась все более безжалостной.

Чтобы победить, нужен был львиный характер, безупречная внешность, чем оригинальней, тем лучше, железное здоровье, высокая работоспособность, терпение и главное – самодисциплина. Олеся прекрасно понимала, что некоторыми из этих качеств она не владеет вовсе, некоторыми – лишь наполовину… Жаловаться не приходилось пока только на внешность.

И в то же время ее возраст – девятнадцать лет – был уже не тем, когда можно позволить себе иллюзии.

Она знала, что как модель уже состоялась, что это вовсе не ее призвание и что больше она ничего из него не выжмет. Она видела многих девушек, которые были моложе и красивей ее, которые были согласны работать как угодно тяжело и долго, чтобы добиться чего-то в этом мире. И понимала, что сама бороться за место на подиуме никогда не будет. До сих пор все за нее делали другие, она только удивлялась и слушалась.

Она родилась в самой обыкновенной московской семье. Отец работал на заводе, который к тому времени, когда Олеся выросла, перестал платить рабочим зарплату. Мать всю жизнь просидела в какой-то занудной конторе. У нее, кроме Олеси, было еще два сына: один младше другого. Олеся с ранних лет делала всю домашнюю работу, без особой охоты, иногда даже со скандалами, но все-таки делала. Братьев она одновременно любила и ненавидела. Любила просто так, не зная почему. Ненавидела, потому что они отнимали у нее почти все свободное время. Их надо было встречать из школы, кормить, помогать им делать уроки (умственными способностями они не блистали). И была еще одна причина для ненависти – тесная квартира. У Олеси не было собственной комнаты. Она спала в «большой» комнате, где вся семья допоздна смотрела телевизор. По утрам, когда Олеся еще лежала в постели, туда приходил отец – искал свои папиросы, потом прибегала мать – искала свои колготки… Потом являлись братцы и включали телевизор. Олеся с руганью вскакивала с дивана и шла умываться. После школы она никуда не поступала, пошла работать в ночной магазин рядом с домом. Всю ночь стояла за прилавком, продавала мужикам водку, печенье с арабскими надписями, просроченные консервы, банки с огурцами и помидорами… Она ненавидела эти пьяные рожи, эти шуточки, этот мертвый свет под низким потолком магазина… Мать страшно боялась, что Олеся работает по ночам, но, в сущности, бояться было нечего – ее охранял здоровенный парень, который сидел у входа. Вместе с этим парнем Олеся училась в школе, вместе они росли во дворе огромного панельного дома и вместе попали в магазин. Он был старше Олеси на несколько лет, уже отслужил в армии, носил по ночам пятнистую форму, а днем – широкие штаны и черные рубашки. К Олесе боялись приставать, потому что его глаза сразу приобретали звериное выражение. Она понимала, что Влад в нее влюблен, что он сохнет, дохнет от ревности, сходит с ума, когда видит ее короткие юбочки и обтягивающие кофточки, но даже пальцем не шевелила, чтобы как-то обнадежить его. "Влад?

Ну, это на самый крайний случай… – говорила она себе. – Вот разве что меня машина переедет, я останусь калекой, тогда он на мне сразу женится, он такой, он «благородный»! А морда какая тупая…"

Журнал, где описывались условия конкурса для моделей, попал к ней совершенно случайно – мать принесла с работы, кто-то из посетителей забыл… От претендентки требовались следующие качества: возраст от шестнадцати до двадцати лет, рост не менее 174 сантиметров, и, конечно, подразумевалось, что девушка не будет раскормленной и прыщавой. Олеся сделала две фотографии в студии по соседству – лицо крупным планом и свое фото в полный рост и отослала их по указанному адресу вместе с заполненным купоном. Она забыла об этом и сделала такой шаг только ради озорства да еще от скуки… Каково же было ее удивление, когда как-то после обеда, когда она отсыпалась, наслаждаясь тишиной в доме (братья были в школе, мать на работе, отец отправился выпить с каким-то приятелем), в квартире раздался телефонный звонок. Она выругалась, продирая глаза, – решила, что звонит Влад.

Он часто звонил ей, приглашал пойти куда-нибудь, поразвлечься. Иногда она отказывалась, иногда соглашалась, глядя по настроению. Сейчас она готова была его убить.

– Да?! – резко сказала, она и обомлела: хорошо поставленный женский голос ласково сообщал ей, что конкурс Олеся прошла, что ей предлагают явиться по такому-то адресу, ей сделают порт-фолио… Олеся даже не знала, что это такое, и ей объяснили, что это фотоальбом, необходимый каждой модели.

Она пошла туда втайне от родни – не хотела, чтобы они приставали к ней с расспросами и нотациями.

Мать вообще считала, что все фотомодели – проститутки, отец просто прибил бы Олесю… Так она встретилась с Сашей. Точнее, с Александром Дмитриевичем Вашко. Он был известным фотографом, сотрудничал с одним дамским журналом, его имя ничего не говорило неискушенной Олесе. Она робко слушалась его, вставала так, как он просил, и сперва у нее ничего не получалось – фотографии выходили самые заурядные, скованные…

– Ты боишься камеры? – спросил он ее наконец. – Почему ты так напрягаешься, когда я тебя фотографирую?

– Не знаю… – Она очень нервничала, была просто вне себя. Все в этом новом шикарном мире волновало и пугало ее. – Я просто не могу сосредоточиться. Никак!

– А тебе вовсе не надо напрягаться! – уверял он ее. – Расслабься и ни о чем не думай! Меня просто нет! Меня нет! Забудь обо мне!

Но легко сказать – забудь! Как раз о нем Олеся все время помнила.

Что в нем было особенного? Да ничего. Немного вытянутое лицо, на котором обычно бывало выражение легкой грусти и озабоченности, пепельные волосы, тщательно уложенные муссом (никто из прежних знакомых Олеси не следил за своей прической), глаза голубые, совершенно обычного оттенка. Ростом он был невысок, не полный и не худой, тяжелая походка, ухоженные руки… На вид ему можно было дать лет тридцать пять, на самом деле ему только что перевалило за сорок. Одет он был прекрасно, не боялся ярких цветов и смелых сочетаний, носил модельную обувь, от него чудесно пахло дорогой туалетной водой. Еще у него была машина, жена и сын пятнадцати лет. Олеся сама себе поражалась – что она в нем нашла? Но нашла что-то такое, отчего просто обалдевала… Он был очень обходителен, безупречно вежлив, и она обращала внимание на то, как относятся к нему женщины.

А женщин вокруг было много – ведь он работал с ведущими агентствами фотомоделей. «Саша, Сашенька, где Саша?» – только и слышалось вокруг. Олеся дергалась от этих окриков, ей казалось, что все эти ухоженные дамы смеются над нею, оглядывая ее острые коленки, кожу, не знавшую загара и дорогой косметики, наряды с вещевого рынка, в которых она приходила на съемку.

Работа над порт-фолио затягивалась. До Олеси даже доходили слухи, что ее собираются вновь задвинуть в те серые ряды, откуда она пришла.

– Ты боишься камеры, – укорял ее Саша. – Я не понимаю – почему? Может быть, у тебя было какое-то детское впечатление от фотосъемки? Что-то неприятное? Ты часто фотографировалась?

Олеся пожимала плечами. Какое там часто! Разве что в школе, в конце каждого класса, да еще в раннем детстве, да еще на паспорт… Саша возмущался:

– Тогда я не понимаю почему… Ну не смотри ты так на меня! Думай о приятном! Олеся!

Все эти уговоры действовали на нее ужасно. Она чувствовала себя полной дурой, и один раз даже разревелась перед всеми. К ней подошла визажистка, собираясь поправить косметику, но Саша вдруг заорал:

– Все, оставьте ее в покое! Я сам! Какого черта вы ее пудрите!

Визажистка испуганно ретировалась, и Олеся подняла залитое слезами лицо, глядя на него… Тогда-то он и снял ее. И еще раз снял, и еще… Ей уже было все равно, она просто сидела на стуле, скрючив под ним ноги, нелепо свесив руки между голых коленей, и плача горькими слезами…

– Ну вот, это другое дело… – задумчиво говорил он назавтра, рассматривая готовые фотографии. – Ты просто великолепна! Тебе вообще не нужна косметика. Смотри, какое у тебя естественное лицо.

Олеся вовсе не была уверена, что косметика ей не нужна. Белесые ресницы, бледные губы – что могло быть ужасней?! Но Саша настаивал на том, чтобы ее больше не красили, ни капли косметики! И она позировала перед камерой совершенно равнодушная к исходу дела, уже разочаровавшись в результате, больше не думая, хорошо или плохо она выглядит, потому что заранее была уверена, что выглядит ужасно. Но фотографии ее поражали. Это она, Олеся? Нет, совсем незнакомое бледное лицо, равнодушные глаза с поволокой какой-то замороженной грусти, не фигура – легкий набросок фигуры и длинные светлые волосы, легкой волной летящие вслед за нею…

– Я тут сама на себя не похожа, – заметила она робко, когда порт-фолио был совершенно готов. – Не понимаю, кому это может нравиться?

– От тебя и не требуется, чтобы ты понимала, – грубовато ответил Саша. С моделями он иногда позволял себе более вольный тон, во время работы мог даже наорать, отпустить пару матерных слов. – Подожди немного, ты еще увидишь небо в алмазах….

Я твой порт-фолио кое-кому покажу. Скоро будет один веселенький конкурс, победительница поедет в Париж по контракту с одной фирмой…

– Я – в Париж? – недоверчиво возразила она. – Что вы! Кроме меня не найдется, что ли?!

– Твое дело готовиться, – ответил он. – Прекращай жрать что попало, купи себе витамины, и ни в коем случае не пользуйся мылом!

Из-за мыла у них были большие ссоры поначалу.

Он увидел, как Олеся смывала грим с помощью куска обычного туалетного мыла, и просто озверел… Никого поблизости не было, и он дал ей по затылку ладонью, так что она чуть не стукнулась головой о раковину… Олеся, потрясенная, ослепшая от едкой пены таращила на него глаза, не понимая, как обходительный, вежливый, всегда сдержанный с другими женщинами Саша мог сделать такое по отношению к ней?

А он кричал:

– Идиотка, неужели ты не понимаешь, что губишь кожу?! Ты бы ее еще кирпичом натерла! Ты вообще-то знаешь, что на свете есть косметическое молочко и тоник?! Как я тебя снимать буду?! И что мне за дубина досталась?!

Тогда Олеся не заплакала, но эта грубая забота ей даже понравилась. Разумеется, удар по затылку был лишним, но она и это простила Саше. Она уже прощала ему все: крики на съемке и резкие толчки, когда она не могла встать как надо… Не прощала она только его любезные разговоры с другими женщинами.

«Относится ко мне как к шлюхе какой-то… – удрученно размышляла она, возвращаясь домой. – Ни во что не ставит!» Ей казалось, что отношения наладятся, когда будут получаться удачные фотографии, но сколько она ни старалась – получалось все хуже и хуже… И только после того, как она разревелась, после того как совсем перестала думать, как выглядит, после того как махнула на все рукой, что-то стало получаться…

Работа над фотографиями была закончена. По логике событий, после этого Олесе должны были предложить участие в каком-то проекте, в показе моделей, по крайней мере, иметь ее в виду. Но никаких приглашений не последовало. Это ее убило. Не то чтобы она страстно стремилась занять высокое положение в мире моды, нет! Главным было то, что теперь ей было вовсе не обязательно видеться с Сашей, слушать его наставления, позировать ему, наблюдать потом, как совершается чудо – возникает странное, отрешенное лицо на его фотографиях – лицо не Олеси, а какой-то Снегурочки из сказки… Снегурочка теперь жила в альбоме, а Олеся – в своей прежней жизни. Она все еще работала по ночам, просыпалась в общей комнате от звука включенного телевизора, помогала братьям готовить уроки, ходила по магазинам, обсчитывала покупателей в своем магазине… И все яснее понимала, что этой жизнью жить больше не сможет, что она изменилась… Саша звонил ей почти ежедневно, справлялся о здоровье, о ее форме, предупреждал, что скоро продвинет ее в одном проекте…

– Я имею тебя в виду! – сказал он как-то. – Тебя никто не будет раскручивать, конкуренция слишком большая, моделей сколько угодно… Но ты мне нужна.

Олеся задала ему вопрос:

– Почему же я выиграла на конкурсе фотографий, раз конкуренция была такая жесткая? – И выяснилось, что выиграла благодаря Саше, что его слово было решающим и если бы не он – она могла бы быть самой Клаудией Шиффер, но на нее никто бы не обратил внимания. «Ты мне нужна!» – эти его слова ласкали ей сердце, подавали слабую надежду, что эта история не закончилась, едва начавшись, что она еще не потеряла его окончательно. Да, она уже теряла его, и снова находила, когда он ей звонил, и снова теряла ночью, когда воображала его в постели с женой, в машине с сыном, на работе с шикарными дамочками…

А она была где-то на заднем плане – просто лицо в альбоме, который он забрал себе, просто не накрашенное лицо Снегурочки.

И наконец он сказал ей по телефону:

– Приезжай в центр, мы поговорим. Теперь можно кое-что сделать.

Она собралась за пять минут – больше ей не потребовалось, потому что она давно уже продумала свой туалет для встречи с ним до последних мелочей. Этот летний день был прохладным, она надела шорты, обтягивающую белую кофточку, блестящий клеенчатый плащ, слегка накрасила ресницы и губы, хотя знала" что он этого не любит…

– Больше всего на свете мне нравятся абсолютно не накрашенные девушки, – говаривал он на съемках. – И упаси Боже – никакой химии на волосах!

Химия меня просто убивает. – И окружающие бабенки при этом смущенно хихикали, поджимая густо накрашенные губы. А Олеся серьезно моргала белыми ресницами и смотрела в объектив его камеры.

Она приехала на указанное им место – начало Тверского бульвара, сразу узнала его машину. Он сидел за рулем, просматривал какой-то каталог. Увидев ее, открыл дверцу, и Олеся забралась внутрь… Почувствовала запах его духов, и колени у нее слегка задрожали.

– Замерзла? – спросил он, быстро прикоснувшись губами к ее щеке. Этот жест ничего не значил, так было принято здороваться в его среде.

– Нет… – пробормотала она, преданно глядя на него. – Зачем вы меня звали?

– Ну, во-первых, давай на «ты», – заявил он, включая зажигание и выруливая с бровки тротуара. – А во-вторых… Олеся, скажи – ты со мной?

– Что? – не поняла она. Ей сперва показалось, что он спрашивает ее о том, о чем она думала не переставая, и чуть не сказала: «Да, я вас люблю». Но тут же поняла, что он имел в виду нечто другое.

– Скоро будет тот самый конкурс, про который я тебе рассказывал, – продолжал он, не замечая ее замешательства. – Приедет жюри из Парижа, представители фирмы, число участниц будет ограниченным… Вот я тебя и спрашиваю. Ты со мной или нет?

– Конечно да…

– Тогда я тебя выдвигаю… – кивнул он. – Я не сомневался, что ты согласишься. Такую возможность глупо упускать. Знаешь, я тут кое-что про тебя разузнал.

– Что?! – пораженно спросила она. Сам факт, что он так много занимался ее персоной, был просто восхитителен, это воскрешало ее к жизни и к радости. – Вам что-то про меня насплетничали?

– Да нет, я не про это… – отмахнулся он, не глядя на нее. – Я хотел выяснить, почему вокруг тебя заговор молчания. И выяснил. Там хотят продвинуть одну девицу, у которой тип лица в общем твой.

А продвинуть ее хотят очень, и помешать этому трудно. –Я понятия не имею, откуда она взялась, наверное, просто чья-то невеста… Но с тобой она не выдерживает никакого сравнения. Может, она даже поэффектней тебя, но совершенно никакой оригинальности, слепить какой-то образ невозможно.

В общем, я решил за тебя побороться. Выход один – твое участие в конкурсе. Я сомневаюсь, чтобы французское жюри было подкуплено. А не увидеть твоего преимущества перед нею просто невозможно. С нашими разговаривать бесполезно, они уже взялись ее раскручивать. В общем, ты будешь моей темной лошадкой. Главное, пропихнуть тебя на конкурс. И тебя должны там заметить, но это уже твоя забота. Ты здорово похудела, что, голодаешь? – внезапно переменил он тему.

Олеся покачала головой:

– Нет, не голодаю. Я вообще не толстею, даже если объедаюсь. Просто настроение какое-то такое…

– Что за настроение?

– Да осточертело все! – призналась она. – Мать, братцы, папаша вечно пьяный… Голова от них пухнет, а ночью – в магазине… Больше не могу так жить!

Она впервые пожаловалась ему, а он воспринял это довольно равнодушно. Только и сказал:

– Значит, надо резко менять свою жизнь. Про что я тебе твердил все время? Мылом-то больше не умываешься?

– Не в мыле дело… – вздохнула Олеся. – Я купила себе и молочко, и тоник. А вот квартиру не могу себе купить. Отдельную квартиру, понимаете?

– Что, так сложно жить с родителями? – посочувствовал он.

– Хуже некуда. Я мечтаю, что когда-нибудь уйду оттуда и уже не вернусь. Понимаете?! Мечтаю уйти из родного дома! Потому что больше не могу это терпеть!

Мне все осточертело, все!

Он впервые видел, как Олеся злится, и теперь смотрел на нее с большим интересом, как будто открывая это лицо заново. А она продолжала, забыв о смущении:

– Да что вы понимаете! У вас все есть, у вас такая интересная работа, у вас друзья… Я просто как в тюрьме, больше не могу видеть эти тупые рожи, не могу слышать храпение по ночам…

– А я, между прочим, тоже храплю… – неожиданно вставил он.

Олеся осеклась, только теперь сообразив, что позволила себе с ним совершенно новый тон. До сих пор она обращалась к нему как почтительная подчиненная, теперь говорила как равная. Может быть, на нее повлияла долгая разлука? Во всяком случае, она замолчала, нервно скрутила пояс плаща, опустила голову.

Он внезапно остановил машину, посидел молча, глядя в окно, потом выключил зажигание и сказал ей:

– Выходи, приехали.

– Куда? – Олеся оглядела высокий желтый дом, возвышавшийся перед ними.

– Ко мне домой, – пояснил он.

– А…

– Что тебя волнует?! – рассердился он, напомнив ей прежние времена. – Я тебя пригласил, значит, ни о чем не думай.

Но она непрерывно думала о его жене. Где она?

Почему он привел ее, Олесю, в свой дом, почему не в какое-нибудь кафе? Если он боялся, что она съест накануне конкурса что-нибудь не то, тогда мог отвезти ее просто на природу и там спокойно поговорить…

Но домой… Олеся нерешительно выбралась наружу и стояла так, ожидая, когда он запрет машину. В конце концов она решила, что его жена и сын отдыхают где-нибудь на море, и поэтому…

Но она ошиблась. Саша позвонил у двери, и им открыла женщина в узких черных брючках и желтом свитере.

– Привет, – сказал он, проводя вперед оцепеневшую Олесю. – Вот, Лена, знакомься! Это моя ставка!

– Кто? – холодновато, но вежливо спросила женщина. – Не смущай ребенка, Саша, говори по-человечески. Здравствуйте! – Это относилось уже к Олесе. Та кивнула и выдавила что-то похожее на «добрый день!»

– Мы должны кое-что обсудить, – бодро говорил Саша. – Мне никто не звонил?

– Звонили из «Бриз-зард», просили, чтобы ты привез им фотографии, – ответила женщина, продолжая осматривать Олесю с ног до головы. Этот взгляд парализовал ее, и она вздохнула с облегчением, когда Саша подтолкнул ее и почти впихнул в какую-то комнату.

Комната оказалась его студией. И стены, и пол, и потолок были выкрашены в белый цвет, в углах стояли юпитеры, стол был завален аппаратурой. Сесть было негде, но он быстро решил эту проблему – скинул ворох фотобумаги с низкой табуретки, усадил Олесю так, чтобы на ее лицо падал свет из незашторенного окна, сам уселся на подоконнике.

– Ну вот, теперь можно и о деле поговорить, – заметил он. – Почему ты такая грустная?

– Я всегда такая, – резко ответила Олеся. Ей хотелось плакать. Все рухнуло, она ничего не значит для него, она просто кукла, ставка, как он представил ее жене, у нее нет даже имени.

– Неужели все еще думаешь о своих проблемах? – осведомился он. – Наплюй, говорю тебе, скоро все переменится. Ты должна только выиграть в конкурсе.

– Ничего себе «только», – мрачно ответила она. – Вы сами сказали, что там будет мясорубка.

– Я тебе уже сказал, чтобы называла меня на «ты», – раздраженно бросил он. – И хватит паниковать! Если я за тебя взялся… Я пустышками не занимаюсь. И ту девку делать не буду, пусть хоть треснут! Мне нужна ты!

Снова эти слова! Но они ничего не значат, ничего, пока за стеной ходит его жена… Олеся слышит ее шаги, и у нее сжимается сердце! Как все не похоже на ее мечты! Да, она уже представляла себе, как приедет к нему домой и как все там будет… Но эту женщину она не предусматривала. Совсем. А Саша разошелся:

– Если ты выиграешь, поедешь на полгода в Париж. Глупая, ты даже не представляешь себе, что тебя там ждет! Тебя задолбала твоя серая жизнь?! Там она кончится. Ну, смотри поживей, не могу видеть тебя в таком состоянии! Олеся! Олеся?!

– Что? – опомнилась она.

– Ты хоть слышишь, что я тебе толкую? Я говорю, что ты должна выиграть контракт на двадцать пять тысяч долларов!

– Сколько? – Она не верила своим ушам. До сих пор этот конкурс был для нее просто причудой Саши, каким-то абстрактным понятием. Когда была названа цифра, она обалдела. Теперь она слушала очень внимательно.

– А что, я тебе не говорил? – удивился он. – Да с этого надо было начинать. Тебе хватит этих денег чтобы купить себе отдельную квартиру?

– Мне… Господи, конечно… Только…

Он остановил ее несвязную речь повелительным взмахом руки:


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю