Текст книги "Суфлер"

Автор книги: Анна Малышева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Вас не проведешь. – Художница невольно улыбнулась. Еще минуту назад она бы не поверила, что сможет улыбаться сегодня. – Гостья, это она и готовила обед. Из меня – какой повар! Она там поживет какое-то время, вы, если встретите ее, не гоните.

– Поживет?! Ты сдала квартиру! – пригвоздила ее проницательным взглядом старуха. – А вот об этом речи не было! Я бы и сама сдала, но пожалела тебя на твоем чердаке! Вот как ловко обернулась… Нам, старикам, за вами, прыткими, не угнаться… Почем взяла за нашу дыру?

– Клянусь, я ни копейки за это не имею, – Александра прижала руку к груди. – Это моя подруга, художница из Киева, вместе учились в Питере…

Она сознавала, что говорит неубедительно, взгляд собеседницы мягче не становился. Хотя, надо было признать, Марья Семеновна вообще не отличалась мягкостью и женственностью, и как частенько говаривала сама, ей лучше было бы родиться мужчиной, что всем пошло бы лишь на пользу.

– Ладно, не заливай! – грубо оборвала ее соседка. – Сидишь без денег, решила подкалымить, так и скажи. Терпеть не могу, когда врут в глаза! Что ж, сама там жить и не собираешься теперь?

– Когда она уедет… собираюсь… – промямлила Александра, окончательно уничтоженная недоверием суровой «музы» скульптора.

Марья Семеновна издала крякающий звук, нечто среднее между кашлем и отрыжкой, вкрутила в прокуренный до черноты янтарный мундштук сигарету, чиркнула зажигалкой и отправилась вниз.

В это время, около трех часов пополудни, она обычно ходила с поручениями, которыми щедро награждал ее скульптор. Иногда ей приходилось ездить на другой конец Москвы, а то и области, чтобы передать какой-то пустяк. Старухе, беззаветно посвятившей себя служению вечно полупьяному кумиру, и в голову не приходило жаловаться на то, что ее больным ногам не дают покоя. Придирчивая, недоверчивая, а порою по-детски наивная, она не подозревала скульптора в том, что тот под предлогом выдуманных поручений попросту удаляет из мастерской вездесущую и ревнивую прислугу. Александра отлично знала, что Стас пользуется редкими часами свободы, чтобы устраивать личные дела. Скульптор, отличавшийся устрашающей внешностью – его лоб пересекал багровый шрам, заработанный в давней драке с друзьями-собутыльниками, – как ни удивительно, пользовался успехом как у моделей, так и у заказчиц. Первые, правда, приходили в его мастерскую небескорыстно. Стас водил знакомства в художественных кругах Москвы, и пристраивал сговорчивых и, как правило, иногородних девушек к своим друзьям не только в модели, но порой и в любовницы, а то и в жены. Заказчиц, женщин не бедных, зачастую не молодых, приходивших к нему в основном с целью увековечить в бронзе покойного супруга, впечатляла как безобразная физиономия скульптора, так и его наглый напор, проявляемый в отношении любой женщины, независимо от ее возраста, внешности и темперамента. Уставшие от лишних денег и одиночества, скучающие, а зачастую и впрямь горюющие по покойнику клиентки сдавались без боя, просто от неожиданности.

– Лишь две дамы в моем присутствии могут чувствовать себя в безопасности! – похвалялся Стас, расписывая свои подвиги. – Моя муза, модель и цербер – ангел Марья Семеновна, потому что я ее уважаю. И ты, чердачный призрак, друг свободы, Александра, потому что с такими близкими соседками я дела не имею. Как говорил мудрец, где живешь, там не…

Вот и на этот раз, стоило шагам Марьи Семеновны замереть внизу, из приоткрывшейся двери мастерской показалось ухмыляющееся лицо ее подопечного. «Подопытного» – любил он поправлять в разговорах с друзьями.

– Ушла?

Задумавшаяся Александра вздрогнула, когда у нее над ухом раздался шепот.

– Ушла. – Она прислушалась к тишине на лестнице. – Ждешь кого?

– Должна прийти одна «фея», – по-свойски подмигнул ей Стас. – А ты что тут дежуришь? Выслеживаешь, нешто?

– Было бы еще кого! – с неожиданной злостью ответила Александра. – Ладно, удачи!

Когда она поднималась по лестнице, вслед ей донеслось залихватское:

– Насчет этого, Бальзаминов, я никогда не ошибаюсь!

– Нажрамшись уже? – обернулась женщина с площадки.

– Есть маленько. – Стас распахнул халат пошире, и всей пятерней любовно поскреб волосатую грудь. – Для куражу, исключительно.

– Нужен он тебе, этот кураж! – отмахнулась художница. – Смотри, как бы тебя Марья Семеновна не застукала с «феей»!

– Все предусмотрено! – прогудело снизу, когда она преодолевала последний пролет лестницы, ведущей в мансарду. – Марья уехала в область, заказывать кузнецу арматуру. А они какая-то родня, так что раньше ночи ее ждать не приходится! А может, и заночует старуха в Мамонтовке!

– Не очень-то надейся! – проворчала женщина себе под нос, отпирая дверь.

У нее в памяти был еще свеж случай, когда Марья Семеновна, посланная с фальшивым поручением на другой конец города, вернулась с полдороги и застукала Стаса с очередной «феей». Она устроила скандал не хуже ревнивой законной жены, отстаивающей свои права, собственноручно вытолкала девушку из подъезда, а потом мстила скульптору, на целую неделю перестав с ним разговаривать. Впрочем, от этой мести больше страдала она сама, так как Стас был только счастлив отдохнуть от ее нравоучений.

В мастерской Александра долго не могла взяться за дело, все валилось из рук. Сцена с Маргаритой расстроила ее куда сильнее, чем она решалась себе признаться. То, что Рита попрекнула ее былым грехом, а потом еще раз ударила по больному месту, безвозвратно изменило ее представление о старой подруге. Когда-то они не таились, вовсю откровенничали, изливая душу, и умудрились при этом ни разу не обидеть друг друга, ничем не оскорбить. Удар был слишком неожиданным, чтобы с ним можно было легко смириться.

«Рита многое, видно, перенесла за эти годы и рассказала, кажется, не все… Но это еще не дает ей права втыкать мне в грудь булавки, как Клеопатра рабыне!»

Александра топталась возле рабочего стола, так и сяк пристраивая картины под свет лампы, прикидывая, за которую взяться сперва. Ее манила перспектива заняться более сложной задачей – Тьеполо. Но Болдини можно было сделать куда быстрее, на днях, и сдав, получить деньги. Которых, как всегда, у нее почти не было. Выпрямившись, она вздохнула: «Значит, Болдини. Это логично, потом не буду отвлекаться, если вдруг срочно потребуют эту картину!»

Освободив мольберт, она установила на него этюд, а картину Тьеполо вновь бережно запаковала в тряпки и бумагу и, отнеся за ширму, уложила сверток на полку, расчистив место. Каждый раз, принимая на реставрацию такие ценные вещи, она опасалась за их сохранность. Серьезных клиентов у нее оставалось все меньше. Владельцы полотен предпочитали иметь дело с мастерскими, которые были надежно оснащены охранными системами. Особенно ценные картины хранились в сейфах. К Александре подобные шедевры теперь попадали редко и случайно, от самых старых и верных клиентов.

«Раньше я могла бы перевезти Тьеполо к Эрделю, на время, – тоскливо подумала она. – Он никогда не отказывал, выручал меня. А я даже не попыталась найти его в больнице, как хотела… Что за день дурацкий! И чему я обрадовалась? Подумаешь, Рита объявилась! За пятнадцать лет она стала другим человеком. И очень неприятным! И чтобы пообщаться с нею, я отодвинула старого хорошего друга!»

В сердцах, вынув из кармана куртки телефон, она собралась позвонить – но не самому Эрделю, чьим мобильником завладела его супруга, и не к нему домой, где, отчего-то предположила Александра, никого не было. Она вдруг осознала, что не видела простейшего выхода из ситуации. «У нас же минимум десяток общих знакомых, а то и более наберется! Чего же я жду, деликатничаю? Кто-нибудь да знает, где он!»

Но она не успела даже заглянуть в телефонную книжку. В дверь тихонько, еле слышно постучали. Художница услышала стук только потому, что стояла в паре шагов от двери. «Ритка приползла мириться!» – поняла она. Хотя Александра и уверяла себя, что прежние теплые отношения с подругой порваны, она обрадовалась, услышав виноватый осторожный стук. «Все-таки пришла!»

Александра отперла и распахнула дверь. Заготовленные слова замерли у нее на губах. На площадке стояла жена Эрделя.

Глава 6

Только один раз она виделась с этой женщиной, года два назад, и тогда же впервые с нею разговаривала, если можно назвать разговором несколько фраз, какие говорят друг другу при беглом знакомстве. А оно было именно беглым: Татьяна куда-то торопилась, когда Александра приехала к Эрделю с очередной пачкой ненужных ему книг. Тогда, в сумраке прихожей, в тесноте и суете, где пытались разминуться и одновременно знакомились две женщины, Татьяна показалась ей очень молодой. Художница удивилась, что у Эрделя такая юная жена, и даже было решила что это его дочь. Коллекционер развеял ее недоумение, самолично представив элегантную моложавую женщину как свою супругу.

Сейчас, вблизи, Александра убедилась, что жена Эрделя никак не младше ее самой, если даже не старше. Пепельная блондинка с тонкими чертами лица, прозрачными голубыми глазами, с дорогой сумкой подмышкой, в модном клетчатом пальто – Татьяна по-прежнему была красива, элегантна, но иллюзия беззаботности, молодившая ее, исчезла. Быть может, подумала Александра, тогда сыграло роль приятное оживление женщины, собиравшейся в театр, на премьеру. Эрдель, презирающий любой вид лицедейства, сопровождать жену не собирался, она шла с подругой.

Татьяна выглядела испуганной, подавленной и очень усталой. Увидев на пороге хозяйку мастерской, она судорожно выдохнула:

– Ну, слава богу, вы наконец дома! А я уже два раза заходила!

– Я отлучалась. – Александра, изумленная и испуганная, отступила, позволяя гостье войти.

Ей вдруг сделалось очень страшно. Первая мысль, мелькнувшая у нее при виде серого лица Татьяны, завладела ею полностью, она уже не могла думать ни о чем другом.

– С Евгением Игоревичем… Что? – последнее слово она вымолвила почти безголосо.

– С ним по-прежнему. – Татьяна сама закрыла дверь и повернула ключ в замке. – Все так же нехорошо.

«И эта боится!» – мелькнуло в голове у Александры, наблюдавшей за тем, как незваная гостья прошла к столу, бросив короткий взгляд на полотно Болдини, установленное на мольберте. В руке Татьяна держала перчатки. Кулак был стиснут так, что костяшки пальцев побелели. Бегло оглядев мастерскую, женщина осведомилась:

– Позволите присесть?

Спохватившись, Александра придвинула стул:

– Пожалуйста. Правда, угостить мне вас нечем. Плитка сломалась, кофе сварить не смогу. А чаю не желаете? Чайник еще жив еле-еле.

– Как вы живете! – бросила Татьяна, брезгливо подбирая полы дорогого пальто и присаживаясь на стул, испачканный давно засохшими красками. – Как в сарае!

– Это и есть сарай. – Предприняв торопливую и бестолковую попытку навести порядок хотя бы на столе, Александра вдруг осознала тщету своих усилий и остановилась, глядя на гостью. – Простите, а почему вы ко мне зашли? Все-таки что-то неладно?

Татьяна вдруг отвернулась и, уронив голову на колени, затряслась. Спустя секунду послышались глухие рыдания, которые она пыталась удушить скомканными в кулаке перчатками. Александра с сильно бьющимся сердцем подскочила к ней и обняла за трясущиеся плечи:

– Ну?! Говорите, умер?! Умирает?! Что можно сделать?!

Татьяна замотала головой, все еще отворачивая лицо, и с трудом выдавила, превозмогая нервные рыдания:

– Нет, не умирает, состояние стабильное, средней тяжести, так врач говорит, но… Я боюсь, слышите, я боюсь, что он сошел с ума!

– Да почему вы так думаете? – Переведя дух, Александра придвинула себе стул и присела рядом. – Что случилось?

– Он… вчера не велел мне ночевать дома, и я из больницы поехала к родителям, напугала их, ничего не смогла объяснить! А как сказать им, что муж считает, будто я должна скрываться! Да после этого мне прямой наводкой путь в дурдом, так-то!

Татьяна вытерла слезы перчатками и швырнула мокрые кожаные комочки на пол, словно пытаясь выместить на них злость. А она была очень зла, в этом не оставалось сомнений. Ее голубые глаза сделались почти белыми от гнева.

– И самое поганое, что я ему поверила, уж очень убедительно он говорил! Все твердила себе – нет, поеду домой, а в конце концов поехала к своим старикам! Умеет он убеждать!

– Может, он и болен физически, но психически всегда был абсолютно нормален! – осторожно произнесла Александра, стараясь не показывать, насколько неприятное впечатление произвел на нее этот рассказ.

Она очень старалась забыть о маленькой записке на клочке газетной бумаги, о записке, содержащей всего несколько кратких слов. Содержащей предупреждение, которое Эрдель, неизвестно по какой причине, сделал теперь и своей жене. Бежать, скрыться. Сменить место жительства, немедленно. «Значит, это не бред, не случайность, что-то серьезное, о чем невозможно было сказать яснее!»

Александра взяла свою куртку со спинки ветхого кресла, где та обычно висела, пошарила в карманах и, достав записку, протянула ее Татьяне. Та взяла бумажку, уже затертую на сгибах, развернула и, прочитав, пожала плечами:

– Что это?

– В смысле? – Забрав записку, Александра убедилась, что не перепутала ее с другой бумажкой, каких в карманах всегда обреталось множество. – Это же Евгений Игоревич мне оставил вчера!

– Когда успел? – проворчала Татьяна. – Ему же с самого утра было нехорошо. Да это и не его почерк.

– Почерка тут вообще никакого нет, а записку я нашла у вас в дверях, когда вчера приехала, по звонку! – теряя терпение, воскликнула Александра. – Хотите сказать, что не знаете о ней ничего?

– Я ничего не видела, – скривив тонкие губы, заявила Татьяна. – Во всяком случае, он был не в том состоянии, когда пишут письма!

– Но тогда кто это сделал?!

Татьяна зябко прикрыла колени полой пальто и вздрогнула. Александра, давно привыкшая к тому, что ее жилище зимой превращалось в нежилой барак, уже почти не простужалась, закалившись, и холод замечала лишь в сильные морозы. Избалованная холеная гостья дрожала всем телом, ежась на стуле.

– Ну откуда я знаю? – тоскливо проговорила она. – Мне есть о чем подумать, кроме этого. Случайно кто-то сунул. Перепутали дверь. Все равно! Скажите лучше, вы в последнее время за ним ничего странного не замечали? Не вел он с вами никаких… как бы сказать… неординарных бесед?

Александра расправила записку и, отойдя в угол, аккуратно положила ее в верхний ящик письменного стола. Ящик еле выдвигался, он был битком набит такими же «ценными» бумагами, которые женщина никак не решалась выбросить, сохраняя год за годом, напрасно собираясь разобрать. Но эту записку она твердо намеревалась «выяснить». «Ошиблись дверью? Там мое имя, там… Не знаю, как можно услышать в нескольких словах знакомый голос, но это был “голос” Эрделя! Он звал меня по имени, но всегда на “вы”. И мы дружили, хотя никогда не клялись друг другу в дружбе. Есть вещи, которые не нужно обсуждать. Подходят люди друг другу, есть о чем поговорить – и хорошо».

– Так заговаривал он с вами о чем-нибудь странном? – повторила Татьяна, не дождавшись немедленного ответа.

– Мы редко, так сказать, говорили о «не странных» предметах. – Александра плотно задвинула ящик.

Ей вдруг стало жарко. Женщина впервые осознала всю серьезность происходящего. До сих пор над ней довлело лишь аморфное предупреждение и столь же бесформенная невидимая угроза. «Здесь что-то не то, и очень не то. Мне надо было послушаться Эрделя, как я слушала его всегда! Он просил меня о немыслимом доверии, ну так и надо было довериться и, не размышляя, попросту уехать!»

Татьяна говорила что-то, не доходившее до сознания задумавшейся вдруг художницы. Очнувшись, Александра прислушалась.

– Его просто как подменили, – жаловалась Татьяна, обращаясь даже не столько к хозяйке мансарды, сколько к пустоте. Она раскачивалась на стуле, съежившись, втянув голову в воротник пальто, отчего казалась почти горбатой. Сейчас женщина не выглядела ни моложавой, ни красивой. – Он последнее время ждал беды, и вот дождался! Откуда эта напасть на нас?!

– Простите, о чем вы сейчас говорили? – Александра подошла к ней. – Он ждал беды? Говорил об этом? Какими словами?

– Нет, прямо не говорил, но мы так давно вместе, что слов не нужно. Он места себе не находил. То звонил кому-то, шептался, что-то выяснял, а если я – ну не скрываю! – пыталась подслушать, сразу бросал трубку. Уезжал куда-то, и ни слова куда, а у нас всегда было заведено говорить, чтобы я не волновалась. Он мог бы мне соврать, но он же никогда не врал…

Александра молча кивнула. Эрдель был беспощадно честен. Коллекционер не только никогда не врал сам, но и совравшего ему человека немедленно вычеркивал из списка знакомых. Тут, на взгляд художницы, таилось что-то слишком беспощадное, даже болезненное. «Но, – говорила она себе, извиняя эту бескомпромиссность, – бывают недостатки хуже!» В самом крайнем случае, если уж никак нельзя было сказать правду, Эрдель отмалчивался.

– Он никогда не врал! – Татьяна вдруг всхлипнула и вновь содрогнулась всем телом, а художница с ужасом поняла, что гостья говорит о муже как о мертвом.

– Ему кто-то звонил? – спросила Александра. – Может, угрожали? Требовали денег? В нашем деле бывает всякое. Шантажисты… Люди, считающие себя обманутыми… Просто сумасшедшие, которых всегда много трется вокруг антиквариата.

– Нет, я не замечала, чтобы его преследовали… – призналась Татьяна. Она говорила теперь совсем доверительно, словно близко знала Александру много лет. – Ничего подобного не замечала. О деньгах он тоже ни разу не заговорил. То, что я откладывала на новую кухню, так и лежит, он не прикоснулся… Нет, не в деньгах дело. Он изменился… И раньше не отличался разговорчивостью, а тут вдруг вообще замолк. Несколько раз заводил разговор о судьбе… О чем-то непонятном! Вот я вас и спросила…

– О судьбе?! – вздрогнула Александра. – Он говорил о судьбе, что?

– Ну что о ней вообще, говорят? – Татьяна коснулась пряди пепельных волос на виске бессознательным жестом женщины, привыкшей и желающей нравиться. Она как будто грезила наяву и говорила, ни к кому не обращаясь. – Что судьба беспощадна. Что от нее не уйдешь. А, глупости!

– Когда именно начались такие разговоры?

– Неделю назад…

Александра опустила взгляд. Неделю назад Эрдель заговорил с нею о неотвратимости судьбы. «И я посчитала это глупостью, оговоркой! В устах человека, который никогда не давал мне повода думать о нем как о глупце и пустослове! Я ничего не восприняла всерьез!»

– Судьба… Ну, известно, – проговорила она, пытаясь принять беззаботный вид. – Что о ней говорят, кроме глупостей!

– Нет, зачем же. – Татьяна поднялась со стула и принялась расхаживать по комнате, растирая кончиками пальцев виски, как человек, мучимый головной болью. – Зачем же… Он говорил вполне разумно, и о том, что было мне понятно, а я ведь никогда не претендовала на «умственность». Говорил, что преступление, совершенное много лет назад, может обрести новую жизнь и найти новые жертвы. Что ржавое ружье может выстрелить… О том, что…

Она остановилась, глядя на дощатый потолок, будто ожидая от него совета, и вдруг выпалила:

– …что самое жестокое возмездие, замаскированное под лакомый кусок, может быть принято в дар самым искушенным человеком!

– Возмездие?! – вскочила Александра. – Кому, за что?!

– То есть? – изумленно взглянула на нее гостья. – Не знаю… А что я сейчас говорила?

Выслушав минутную, безмолвную паузу, ставшую ей ответом, Татьяна нервно рассмеялась:

– Ох, все это очень странно! О чем бы он в последнее время ни рассуждал, получалась бессмыслица. У меня было ощущение, что он сходит с ума и ему все равно, слушаю ли я его. Он делал так! – Женщина щелкнула пальцами перед лицом Александры. – И повторял одно и то же, как в бреду. Говорил о том, что ему не уйти от возмездия, хотя бы он ничего и не делал, а просто жил, жил в Москве. А единственным выходом было бы уехать, убежать из города.

– Так и сказал? – дрожащим голосом повторила Александра.

– Да, так и сказал! – Гостья встала и сделала два шага, затем резко остановилась, словно вспомнив, что идти некуда. В ее взгляде замерло изумление, горькое и одновременно детски беззащитное. Так мог бы смотреть ребенок, обманутый в своих ожиданиях, да к тому же ничего не понимающий в том, что происходит вокруг. – Ну и что я должна была думать?!

– Почему нужно уезжать? – У художницы сильно билось сердце, его частые удары отдавались в ушах. – Кого тут бояться? Кого?

– Он не объяснил, – тоскливо ответила Татьяна. – Наверное, сам не знал. А может, считал, что я не пойму. – И доверительно, словно окончательно забыв, что едва знает хозяйку мастерской, добавила: – Мы прожили чуть не двадцать лет вместе, и этих лет не считали. Значит, жили хорошо. Но все-таки, я совсем не знала его. Нет, не знала. И не стремилась узнать.

– Мудро, – машинально ответила Александра. – Так можно прожить и сорок лет.

– Ну… – Татьяна подошла к окну, дернула разбухшую створку и жадно вдохнула хлынувший в мансарду сырой воздух. – Можно прожить и больше. Главное – понять, какое место ты занимаешь в жизни близкого человека. Не претендовать на большее. Не посягать на его любовь – не с другой женщиной, а со списком запрещенных Ватиканом книг…

Внезапно гостья и хозяйка одновременно обернулись к двери. Кто-то постучал несколько раз, отрывисто и настойчиво. Александра двинулась открывать, но остановилась, услышав вопрос, вырвавшийся у Татьяны:

– Кто это?

– Не все ли равно? – обернулась женщина. – Ко мне может прийти кто угодно.

– Ох, простите, я совсем с ума схожу… – Татьяна снова отвернулась к окну. – Муж заразил меня паранойей… Бояться неизвестно чего – это ужасно! Разве так можно жить?

…Открыв дверь, Александра обнаружила незнакомого мужчину. Вид у него был необычный – для посетителя ее мастерской, конечно. Где-нибудь в офисе или в банке он был бы на месте. Солидный костюм, виднеющийся из-под распахнутого замшевого пальто, бордовый галстук с искрой, запах дорогого парфюма – все это явилось словно из другого мира.

От неожиданности художница отступила на шаг, чем посетитель немедленно воспользовался и, едва не толкнув ее, вошел в распахнутую дверь. С этого момента у Александры возникло ощущение надвигающейся угрозы, которую принес с собой этот холеный, приятно пахнущий человек.

– Маргарита Лихайда здесь? – спросил он, пренебрегая предисловиями и приветствиями. Его взгляд быстро обыскал помещение мастерской. Татьяна смотрела на визитера неприветливо, но без страха. Она его явно не заинтересовала. Отвернувшись от нее, гость повторил, обращаясь к Александре: – Она здесь?

Художница едва не призналась, что подруга действительно в некотором роде «здесь», но в последний момент остановилась. Ей вспомнился страх Риты, ее рассказ о преследованиях, о несчастьях, перенесенных в последнее время. «Она же говорила о московском знакомом, которого опасается!» Художница решила слукавить:

– Она заезжала сюда утром, но уже уехала.

– То есть? – Мужчина брезгливо поморщился, словно к его носу поднесли нечто неаппетитное. – Мне сказали, что она к вам поехала!

– Но ее здесь нет. – Хамский тон собеседника все больше убеждал женщину, что она не ошиблась, скрыв истину. – Она уехала, повторяю.

Визитер внезапно решил представиться. Довольно галантно склонив голову, он изрек:

– Демин Андрей Викторович. Да вот, кстати, моя визитка.

Рассмотрев визитку, немедленно врученную ей, Александра полностью утвердилась в своих подозрениях. Перед ней, если верить тексту, отпечатанному на глянцевом кусочке картона, находился адвокат, член московской коллегии адвокатов. Именно адвоката упоминала Рита, рассказывая о человеке, которого боялась и на которого вместе с тем возлагала свои последние надежды.

– Ну, так чем могу помочь? – уже с вызовом произнесла художница, подчеркнуто небрежно бросая визитку на стол. – Ее тут нет.

– Куда же она могла поехать? Она сама мне говорила, что в Москве ей деваться некуда!

– Сама? – Александра пожала плечами. – Ну, вот пусть она сама и скажет вам, куда делась. Мне ничего неизвестно.

– Ладно… Не хотите говорить, как хотите…

Мужчина вновь обвел взглядом мастерскую, осмотрев каждый угол. Напоследок его внимание привлекла картина, установленная на мольберте. Александра внутренне поежилась. «Надо было прикрыть, о чем я вечно думаю? Когда на реставрации такие вещи, нужно помнить о безопасности! Мало ли что он за адвокат такой… Надо срочно показать визитку Рите! Только бы она сама сюда не притащилась, мириться!»

– А ничего картина, – высказался адвокат, подходя к мольберту вплотную и рассматривая полотно. – Ваша?

– Нет, – сухо ответила Александра. Также приблизившись к мольберту, она набросила на него кусок чистой мешковины. – Знаете, я сейчас работаю, и у меня посетитель. Я занята.

– Понял. – Мужчина усмехнулся, всем видом показывая, что ничуть не верит в ее занятость. – Удаляюсь, не мешаю. На всякий случай, если Маргарита все-таки появится или звякнет, передайте, что я ее искал, есть новости. Хорошие новости, которых она давно ждет!

Последние слова он произнес особенно многозначительно. Александра еле сдержалась, чтобы не спросить, в чем именно заключаются эти новости. «Пусть Рита его и расспрашивает!» Она все так же нелюбезно, отрывисто произнесла:

– Отлично, договорились.

Андрей Викторович помедлил на пороге секунду, вопросительно оглядел молчавших женщин, и, попрощавшись, закрыл за собой дверь. Удалился он куда церемоннее, чем ворвался, невольно отметила про себя Александра.

Татьяна, едва на лестнице стихли шаги, воскликнула:

– Какой неприятный тип! Зря вы кому попало, открываете! Даже не спрашиваете сперва!

– Никогда ничего не случалось, – возразила Александра.

– Прежде не случалось, а теперь всякое может случиться! – горячо ответила гостья и тут же мотнула головой: – Ну вот, я все за мужем повторяю! Боюсь, а чего бояться, не знаю, и вам он ничего не сказал… А слышали, Воронов вчера умер? Внезапно, где-то в гостях! Какой кошмар.

– Я хотела спросить, – Александра приблизилась к женщине. – Они ведь были знакомы с Евгением Игоревичем?

– Разумеется. Как бы им удалось не познакомиться, за столько-то лет? Давным-давно друг друга знали…

– Как давно?

– О, ну очень давно! – Татьяна, слегка отвлекшись от мрачных мыслей, слабо улыбнулась. – Женя что-то говорил аж о начале семидесятых годов… Я тогда еще в детсад ходила, а они уже начали свои коллекции составлять.

– А при каких обстоятельствах они впервые встретились, Евгений Игоревич рассказывал?

Татьяна улыбнулась уже совершенно явственно:

– Ох, не преувеличивайте моей осведомленности… Не так он много рассказывал про свои дела, и не так уж я внимательно его слушала, если честно.

Александра разочарованно опустила взгляд. Она очень рассчитывала узнать какие-то подробности той давней истории, которые могли бы пролить свет на то, что творилось в настоящем. Ведь Эрдель явно видел некую связь между своими нынешними тревогами и прошлыми событиями. «Он тогда рассказывал, конечно, о Воронове, о первом столкновении с ним на этих “узких дорожках”, какими ходят коллекционеры!»

Татьяна, уже не понукаемая расспросами, неожиданно добавила:

– Да ведь еще одна его старая приятельница тяжело заболела, на днях слегла. Он с ней и с Вороновым почти одновременно познакомился. Может, это его сейчас подкосило… Болеть-то он и прежде болел, но чтобы так тяжело…

– Что за приятельница? – жадно спросила Александра. – На днях – это когда конкретно?

Она и сейчас ожидала неопределенного ответа, но Татьяна спокойно и подробно информировала ее. Оказалось, что Тихонова Елена Вячеславовна (именно так звали давнюю подругу Эрделя) заболела неделю назад.

– Она наотрез отказалась ехать в больницу, лежит дома, хотя еле дышит. Давление скачет, и сердце уже сдает, – делилась гостья с жадно слушавшей художницей. – Родственники не могут ее отправить в больницу насильно, она руками и ногами упирается! Но если потеряет сознание, они немедленно ее увезут. Просто кошмар… Женя был сам не свой, ездил к ней несколько раз и вот – заразился, конечно, и сам слег.

– Заразился? Чем? – переспросила Александра. – Вы же сказали – сердце, одышка, причина неясна… А что об этой женщине врач сказал? Был же у нее хотя бы врач на дому?!

– Врач сказал – грипп неясной этимологии, прописал мощный курс антибиотиков, но снял с себя всякую ответственность, если она не поедет в больницу. Велел ей подписать отказ от госпитализации… – Татьяна с горечью отмахнулась, словно предупреждая ненужные вопросы. – Да что там, они упрямый народ, эти собиратели старинной дряни!

– Тихонова тоже коллекционировала что-то? – Александра тщетно рылась в памяти. Такого имени среди своих даже самых мимолетных знакомых она вспомнить не могла. – Что именно?

– Нет, она сама по себе ничем не увлекалась, Тихонова какой-то технарь, вообще от этого далека. Но квартира у нее битком набита разными разностями, еще от покойных родителей достались. Отец и мать – собирали оба. Женя часто у нее бывал, Воронов порой заглядывал… Меня вот только туда не приглашали!

Последние слова Татьяна произнесла с насмешкой в голосе, за которой, однако, хорошо различалась обида. Александра поняла, что равнодушие гостьи к интересам супруга было не только показным, но и напускным. И этому немедленно нашлось еще одно красноречивое подтверждение. Татьяна заявила:

– Тихоновой недавно шестьдесят лет исполнилось! В ее годы пора бы стать уже умнее… Поберечь здоровье… Но она все играет в семнадцатилетнюю девочку, с которой эти два оболтуса когда-то познакомились!

Повисла пауза. Татьяна, казалось, осознала, что сказала лишнее, обнаружив свою ревность. Ей было неловко. Художница поняла это, увидев тень, мелькнувшую в глазах собеседницы.

– А Воронов тоже ее навещал? – спросила она, торопясь разрядить обстановку.

– Вы имеете в виду, не там ли и он заразился? – Татьяна делано пожала плечами. – Ну, этого я не знаю. Я о его смерти услышала-то только сегодня утром. Не поверила сперва! Ведь он был здоров как бык. Хотя пил, курил, позволял себе разные излишества, никогда ничем не хворал… И вдруг, как скошенный сноп, свалился!

И снова Александра подавила в себе порыв рассказать гостье о том, что ей довелось стать свидетельницей этой смерти. Она сама не понимала, отчего вдруг стала отмалчиваться, ведь поделиться впечатлениями было бы так естественно! Но ей почему-то казалось, что лучше промолчать. Она боялась. Неизвестно чего – у страха до сих пор не было имени, названия, женщина даже не понимала природы его происхождения. И потому страх лишь усугублялся.

– Я была у мужа утром и не сказала ему о Воронове. Таких новостей не сообщают больным…