Текст книги "Умереть от любви, или Пианино для господина Ш."

Автор книги: Анна Дубчак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Глава 3
СМУТНЫЕ ПРЕДЧУВСТВИЯ

Ресторан «Европа» справедливее было бы назвать каким-нибудь более провинциальным и затрапезным словом, но хозяева, видимо, поставив в центре зала картонную башню, издали напоминавшую жалкую копию Эйфелевой, сочли этовполне достаточным для того, чтобы вот так выспренне заявить о своей забегаловке всему городу. Ресторан открывался в двенадцать часов, это Наталия успела выяснить по телефону. Поэтому в десять минут первого она уже входила в светлый и просторный зал и являлась конечно же первой посетительницей. Она села за тот же столик, за которым они сидели накануне с Логиновым, и стала ждать, когда к ней кто-нибудь подойдет. Наконец она увидела вчерашнего холеричного официанта и по выражению его лица поняла, что он ее узнал. Судя по всему, он работал на Логинова и наверняка выполнял какие-нибудь его поручения. Агент «ноль-ноль-семь». Скорее всего, бывший зек или одной ногой в тюрьме.

– Добрый день. Решили у нас пообедать?

– Здравствуй. Я пришла вообще-то по делу, но раз тебе так хочется меня накормить, то принеси что-нибудь рыбное и легкое.

Он вернулся через пять минут с лососем с шариками масла на тарелке и большим персиком.

– Персик от меня, – улыбнулся он.

– У меня к тебе большая просьба. – Наталия нарочно сделала паузу, чтобы до этого маленького человечка, двигающегося, словно на шарнирах, дошел смысл сказанного и чтобы он проникся всей ответственностью момента. – Вчера здесь пела девушка в красном платье. Ты знаешь ее? Кто она и где живет? Я хочу показать ее одному очень известному певцу, который скоро приедет в наш город. Я бы могла организовать ей мастер-класс, ты знаешь, что это значит?

– Если честно, то нет.

– Так что тебе известно о ней?

– Ее зовут Валентина. Кострова. Она у нас всего неделю. Где живет, могу просто объяснить. Знаете дом в центре, напротив сквера, там еще живут все начальники, бывшие мэры и генералы? Квартира три.

– Она живет там?

– Да, я сам лично ее провожал пару дней тому назад, помогал ей нести пакет с фруктами.

– Ты что-нибудь о ней знаешь?

– То же, что и все: живет одна и почти ни с кем не общается, не пьет, не курит, равнодушна к мужчинам. А что еще можно сказать про человека, которого видишь только по вечерам? Да и то всего неделю. Но поет она классно. Все замолкают, когда она начинает свою песню, особенно на французском. Не уверен, что она знает его в совершенстве, но так, кое-чего смыслит.

– Она тебе нравится?

– А кому она не понравится? Жаль только, что попала в ресторан, а не на настоящую сцену.

Наталия улыбнулась. С каждой минутой этот официант нравился ей все больше и больше.

– Тебя как зовут?

– Валера.

– Спасибо тебе, Валера. Можешь идти.

Она съела несколько кусочков лосося, а персик положила в сумку. Затем подозвала Валеру, расплатилась с ним и, сказав на прощание, что теперь будет почаще наведываться сюда в обеденное время, поехала на Театральную.

Остановившись перед дверью, Наталия, как всегда, еще не знала, что скажет и как объяснит девушке свой внезапный приход. Но рука поднялась, и указательный палец решительно надавил на кнопку звонка. Несколько секунд – и голос за дверью спросил:

– Кто там?

– Вы меня не знаете. Я бы хотела поговорить с Валентиной Костровой.

После небольшой паузы послышался лязг открываемых многочисленных засовов, затем дверь распахнулась, и на пороге возникла Валентина. Она была в мужской рубашке в голубую клетку, с закатанными рукавами и полами, доходившими до середины бедер. Прямые светлые волосы собраны на макушке смешной заколкой из шелковых ленточек наподобие крыльев бабочки или красного цветка. Совершенно детское лицо, большие грустные глаза с сиреневатыми кругами и бледные губы. Домашний вариант ресторанной певицы импонировал Наталии куда больше: «Она же совсем еще девочка…»

– Меня зовут Наталия Орехова. Я должна извиниться за столь неожиданный визит, но мне с вами необходимо поговорить.

– Проходите. Не надо церемоний, можете все выкладывать мне как есть. Но должна предупредить, если речь идет о квартплате, то я только вчера утром заплатила все сполна. А если вы насчет продажи квартиры, то можете передать: она не продается.

– А если я совсем по другой причине, связанной, скажем, с вашими данными, тогда как?

– Тогда проходите. – Она пропустила ее в квартиру и тщательно заперла обе двери. – Можете не разуваться, я все равно приготовилась пылесосить. Завтра куплю мастику для паркета. Так что – вперед.

Наталия проследовала за ней в гостиную, роскошно обставленную комнату, напоминавшую музей, и села в предложенное ей кресло. Валентина села напротив.

– Так о каких моих данных вы собираетесь со мной разговаривать? Вы случайно не из «Москвы»?

– Вы имеете в виду ресторан?

– А что же еще?

– Нет. Я вчера была в том ресторане, в котором вы поете… У вас прекрасный, оригинальный голос, и мне кажется, что вы должны учиться. Я понимаю, мои слова звучат весьма странно, ведь мы же совсем не знакомы, но я, после того как услышала ваше пение и увидела вас, долго не могла прийти в себя. Мне кажется, я могла бы вам помочь. Такая девушка, как вы, не должна петь в ресторане. Вы испортите голос и поломаете свою судьбу. Пьяные физиономии – не совсем та публика, согласитесь?

– У меня не было выбора. Я недавно похоронила единственного близкого человека, и теперь мне необходимо зарабатывать себе на жизнь.

– И сколько же вам там платят, если не секрет?

– Десять тысяч в час, не считая тех денег, которые мне бросают на сцену пьяные мужики. За неделю вот заработала около пятисот тысяч рублей.

– А что вы скажете, если я предложу вам вполне сносную стипендию, скажем, с тем, чтобы вы имели возможность брать частные уроки вокала?

– А вам-то это зачем?

– Не знаю. Еще не знаю. Но мне бы хотелось с вами подружиться.

– Тогда вы напрасно сюда пришли. Меня не интересуют женщины.

– Нет-нет, что вы! Вы меня не так поняли. Я хочу вам добра. Кроме того, у меня относительно вас… Послушайте, вы хотели, чтобы я все выложила вам начистоту. Тогда слушайте. Я – экстрасенс, вернее, не совсем так, но у меня есть некоторые способности. Вчера ночью я видела очень странный сон и хотела бы вам его рассказать. Он имеет отношение к вам. Поверьте, в моей жизни уже не раз случалось такое, что мое вмешательство кому-то спасало жизнь, а кому-то честь или деньги.

– Вы хотите сказать, что можете угадывать будущее? В эти сказки я тоже не верю. Но про сон послушать интересно.

– Я видела вас играющей на пианино, в окружении двух мужчин. Вы были в красном платье, как вчера, но только… у вас был большой живот. Вы были беременны. Понимаете, мне никогда ничего не снится просто так. Если были эти видения, значит, и эта картинка имела место быть. Либо в прошлой жизни, либо в настоящей, либо вас это ожидает в будущем. Но это еще не все. Мне страшно за вас. Я чувствую грозящую вам опасность, но пока не могу сказать, откуда она исходит. Только не принимайте меня за сумасшедшую. У меня есть масса доказательств относительно того, что я говорю правду. В нашем городе несколько человек остались в живых только благодаря мне.

– Нет, отчего же, я вовсе не считаю вас сумасшедшей. У каждого свой дар. Но я не совсем понимаю, что вы хотите от меня?

– Пока ничего. Прошу только – доверьтесь мне. И еще: будьте осторожны.

Валентина посмотрела ей в глаза и дрогнувшим голосом произнесла:

– А разве вы не заметили, как я осторожна? Вы видели, сколько замков на этих дверях? Я потратила кучу денег, чтобы только их врезать. Но я не могу довериться вам. Я вас не знаю, и поэтому вам лучше уйти.

Было видно, что она колеблется: с одной стороны, ей было крайне неудобно перед незнакомкой, которая вроде бы желает ей добра, но, с другой стороны, как объяснить ей, что она уже забыла, когда спокойно спала?… Что по ночам ее мучают кошмары, что она кричит и вскакивает с постели, когда видит направленное на нее дуло огромного черного пистолета.

Наталия резко поднялась и почти побежала к выходу. «Все получилось очень грубо», – сказала она себе, на ходу обувая высокие меховые ботинки. Лицо ее горело, от неловкости она не знала, куда себя деть.

– Подождите, не уходите, – Валентина дотронулась до ее плеча, – извините, но я совсем запуталась… – И она вдруг, не выдержав наплыва чувств, разрыдалась.

– И что говорит следователь? – Наталия заставила Валентину выпить еще несколько глотков воды и достала из сумочки чистый носовой платок, потому что платок Валентины был уже насквозь мокрый от слез. Они не заметили, как наступил вечер. За эти несколько часов Наталия узнала об этой девушке так много, что теперь чувствовала себя ответственной за все то, что с ней происходит или может произойти в любую минуту. Одно было определенным: нервная система Валентины была расшатана до предела.

– Следователь? – Валентина рассеянно посмотрела по сторонам, словно ища в гостиной следователя. – Ничего. Сказал, что, мол, ищем. Но я им не верю. Я сижу дома, трясусь день и ночь от страха и выхожу лишь только затем, чтобы отработать свои положенные часы в ресторане.

– Но почему в ресторане? Ты пробовала найти что-нибудь более подходящее? Ведь ты такая молоденькая. Тебе не страшно? – Наталия осеклась, вспомнив, что слово «страх», пожалуй, самое повторяющееся из всего лексикона девушки.

– Но ведь я же ничего не умею. А пою я, как мне говорили мои воспитатели, почти с рождения. Я знаю много песен. Когда нам выдавали деньги, девчонки проедали их, а я покупала на них песенники. У нас была хорошая учительница музыки. Одинокая женщина. Она, чтобы не возвращаться в пустую квартиру, почти жила в интернате и выучила меня и еще одну мою подружку нотной грамоте. В актовом зале стоял рояль, и мы с ней довольно часто занимались. С листа я читаю, конечно, плохо, но подобрать могу практически любую мелодию.

– А откуда знаешь язык?

– Эльза Францевна научила. Она преподавала у нас немецкий, а по вечерам собирала нас, нескольких девчонок, и мы учились разговаривать по-французски. Она говорила, что этот язык может облагородить любую речь. Она жила во Франции, а потом, когда умер ее муж, вернулась в Россию. Ей было много лет, но она всегда хорошо одевалась и учила нас многому. Как держать вилку, к примеру, как вести себя в обществе, как сделать так, чтобы никто не догадался, что мы интернатские. Вы понимаете, о чем я говорю?

Наталия понимала. Как понимала она и то, что Валентину нельзя оставлять одну в этой пустой квартире, где так и не суждено было сбыться ее мечте пожить с родным ей человеком и почувствовать на себе его заботу. Кроме того, стала несостоятельной идея пойти учиться. Речь шла о выживании, о здоровье, об элементарном способе зарабатывания денег. И тут Валентине нельзя было отказать в здравом уме: ресторан находился в двух кварталах от ее дома, так что не приходилось тратиться даже на транспорт, цены на который повысились недавно вдвое.

– Мне очень хочется тебе помочь, но не знаю, как ты отнесешься к тому, что я тебе сейчас предложу.

Валентина подняла на нее свои ставшие зеленовато-прозрачными от слез глаза и вскинула брови.

– Брать частные уроки пения? Это нереально.

– Нет, не угадала. Я хочу пригласить тебя к себе. Поживешь некоторое время, успокоишься, а я в это время попытаюсь что-нибудь узнать о твоих родителях и дяде.

– Нет. Буду зализывать раны сама. Я привыкла. Мне было тяжело, когда умерла Эльза Францевна, когда yeхала Маргарита Николаевна, учительница музыки. Но прошло время, и мы перестали плакать. Время, как известно, лучший лекарь. Хотя конечно же по ночам здесь страшно.

– А тебя не навещают его друзья или знакомые? Те, что были на похоронах?

– Нет. Думаю, что они даже не догадываются, кем я приходилась Сергею Ивановичу. Кроме, правда, одной особы… Ее зовут Ольга Константиновна. Она приходила несколько раз после смерти Сергея Ивановича. Просила разрешения взять свои вещи.

– Какие еще вещи? – насторожилась Наталия. – Она что, жила здесь?

– По-моему, они были любовниками или кем-то в этом роде. Она чуть помладше дяди.

– И ты разрешила?

– Нет. Я сама собрала все женские штучки, какие только нашла в квартире, позвонила ей – она оставила мне телефон – и, когда она пришла, отдала ей лично в руки. Она в подъезде проверяла, все ли на месте, а потом ушла. Можете себе представить, как ей это не понравилось. Но я не хотела, чтобы кто-то здесь хозяйничал и рыскал по шкафам. Я же не глупая и понимаю, что она могла украсть все что угодно. У нас в интернате воровали, но мы, когда ловили, наказывали. И довольно жестоко.

– Били?

– Били.

В комнате стало тихо. Наталия думала о том, как удивительно сочетаются в Валентине природный ум и врожденная интеллигентность с замашками сорвиголовы, разбитной девчонки, брошенной судьбой в водоворот взрослой жизни и отчаянно борющейся за свое право быть счастливой.

– Вы спрашивали, не осталось ли у меня фотографий мамы? – прервала тягостную тишину Валентина и легко поднялась с кресла. – Сейчас я принесу вам фотографии, которые и позволили моему дяде доказать нашу родственную связь. Вы сейчас увидите мою маму, его родную сестру.

Она ушла и вернулась с альбомом. Раскрыла его, и Наталия увидела снимок, на котором была изображена Валентина. Она стояла на берегу реки и улыбалась невидимому фотографу. Фотография была цветной, только немного тусклой.

– Да ведь это же ты.

– Нет. Это моя мама. Елена Жукова. А вот здесь они вместе, мой дядя и мама.

И Наталия увидела мужчину, лицо которого ей показалось хорошо знакомым. Она где-то уже видела эту фотографию. Но где? Память ничего не подсказывала. Высокий, худощавый, красивый и очень милый.

– А твой отец?

– Сейчас… Вот, смотрите…

Наталия чуть не выронила альбом из рук. На снимке было точное повторение увиденного ночью в кабинете: беременная женщина в красном платье, играющая на фортепиано; рядом сидят мужчины, их двое, и смотрят на нее с восхищением.

– Вот этот, что посолиднее, – мой отец, а другой – какой-то их знакомый.

Наталия и сама не заметила, как достала из-под прозрачной пленки карточку и перевернула ее. Надпись, сделанная на обороте, поразила ее: «Умереть от любви».

– Что это значит? – спросила она Валентину, прекрасно понимая значение этих слов. Но ей важно было услышать ответ девушки.

– Это название маминой любимой песни. Я с нее и начинаю концерт в ресторане.

– А знакомый мамин… тебе дядя ничего не рассказывал о нем?

– Нет. Обещал, но не успел. Он вообще многого не успел.

И тут Наталия вспомнила, где она видела этого мужчину, которого Валентина называла своим дядей. Она недавно читала некролог. «Трагически погиб министр культуры… Родионов Сергей Иванович». Так вот кто был Валиным дядей! А она до сих пор даже словом не обмолвилась, какой высокий пост занимал ее родственник. Кому же понадобилось его убивать?

– Так как насчет переезда ко мне?

– Я не могу. Я должна находиться здесь. Это теперь мой дом, дядя успел оформить все необходимые документы… и я за него в ответе. Здесь так много красивых вещей, что я провожу все свое время за их рассматриванием. А какие альбомы, книги, рисунки, картины… Всего не перечислишь.

– Когда я пришла, ты спросила, не по поводу ли продажи квартиры я тебя беспокою. Тебя что, уже одолели желающие купить квартиру?

– Да. Постоянно ходят. Из риелторских фирм, какие-то посредники, которые разговаривают со мной через дверь и сулят баснословные суммы в долларах, если я соглашусь ее продавать. Все словно с ума посходили. Да я лучше буду последние деньги отдавать за квартиру, но никогда в жизни ее не продам. Ведь это же все, что осталось у меня в жизни. Вы согласны со мной?

– Ты можешь называть меня на «ты», договорились? Конечно же ты права. И все-таки вот, держи, здесь записаны номер моего телефона, адрес, фамилия – словом, все то, что может тебе понадобиться на тот случай, если захочешь меня увидеть или услышать. – Она протянула ей вырванный из записной книжки листок. – И, если позволишь, я сама время от времени буду тебе звонить, хорошо? Ты должна быть уверена, что в этом городе есть человек, которому твоя судьба небезразлична.

Валентина снова посмотрела на нее так, как смотрят люди, не совсем понимающие смысл происходящего. Она слегка сощурила глаза и покачала головой, как если бы хотела сказать: «Повтори, повтори еще раз то, что ты только что сказала…» И произнесла вслух:

– Но зачем тебе все это? Ведь я тебе – никто!

– Это тебе только кажется.

Наталия вышла от нее со странным чувством того, что она разбередила свежую душевную рану Валентины и даже не попыталась остановить себя в желании, нет, рвении вмешаться в ее жизнь. А кто дал ей это право? И не чистое ли любопытство привело ее в этот дом? Но, с другой стороны, если бы она не пришла к ней, то потом места бы себе не находила, мучаясь сомнениями. И ведь все равно бы пришла… Обязательно пришла. Как приходила в свое время к Саре и другим женщинам, которым грозила беда. Что же касается предчувствий беды, то в случае с Валентиной они были самыми смутными… Но пусть уж лучше так, а не иначе.

Глава 4
НОЧНОЙ ЗВОНОК

Валентина долго не могла уснуть. Она металась по постели, с ужасом понимая, что так дальше продолжаться не может, что она сойдет с ума от страха, прежде чем время излечит ее измученное сердце. В углах спальни ей чудились какие-то белые прозрачные фигурки, похожие на человеческие, только без лица. Это было похоже на мультипликацию, от которой исходил ледяной холод.

Она села на кровати, опустив ноги на ковер, и включила лампу. Фигурки тут же исчезли. Во рту остался металлический привкус, и теплая противная волна тошноты подкатила к самому горлу. «Кто эта Наталия Орехова и что ей от меня надо?» Этот вопрос мучил ее не меньше собственных страхов и переживаний. Она и хотела поверить ей, и боялась одновременно. На сумасшедшую вроде не похожа, но говорила такие странные вещи. Она встала и прошла на кухню, налила в стакан воды и попыталась выпить. У нее стучали зубы, а все тело сотрясалось от крупной дрожи. И все потому, что она снова – она так и не поняла, во сне или наяву – увидела мертвого дядю.

Он лежал в окровавленной рубашке на траве и уже мертвый продолжал смотреть на нее. Тогда, в тот кошмарный вечер, она догадалась закрыть ему глаза. Она не могла смириться с чудовищной несправедливостью, которая отняла у нее единственного родного ей по крови человека. За что ей это наказание? Она никогда не верила в Бога, с того самого момента, когда услышала о вере. Как можно верить в этого библейского идола, когда он забрал у нее мать, отца, а теперь вот и Сергея Ивановича?

То, что произошло с ней на выпускном вечере потом, она помнила смутно, фрагментами. В память врезалась сцена, которую Валентина словно бы увидела со стороны: в открытую дверцу машины «скорой помощи» закатывают носилки с телом ее дяди, а она, вцепившись в одного из санитаров, кричит, чтобы они оставили его в покое. Помнит лицо Вадима, перепуганного и пытающегося удержать ее в своих объятиях. Как же долго она теперь не сможет наслаждаться жизнью по-настоящему! Как мучительно она будет возвращаться к жизни! Как после кори, от которой она чуть не умерла.

Раздался телефонный звонок. Валентина вздрогнула. Была глубокая ночь. И во всем городе не было такого человека, который осмелился бы позвонить ей в такой поздний час. Она подняла трубку и дрожащей рукой поднесла к уху.

– Слушаю… – прошептала Валентина.

– Ты не спишь? – услышала она низкий мужской голос, хрипловатый и какой-то сухой, надсадный.

– Кто вы и что вам надо? – Она судорожно вцепилась в трубку, боясь, что та выпадет из ее непослушных рук. Но вместо ответа в трубке раздались короткие гудки: призрак положил трубку.

…– Пища богов, – сказал умиротворенный Логинов и отодвинул от себя тарелку. – А теперь рассказывай, что с тобой и почему у тебя такое грустное лицо?

Он вернулся поздно ночью, Наталия ждала его в кресле, пока не задремала. Полусонная, двигаясь по кухне, она разогрела ужин, отмечая про себя, что едва сдерживает раздражение по поводу этих ночных встреч. Так случалось, что, когда ей была необходима поддержка или совет, Логинова никогда не бывало дома, он решал совершенно другие проблемы да и вообще жил своей жизнью. А она лишь кормила его и продолжала играть роль «женушки». В конце концов ей все это опротивело. Но рвать с ним она все же не решалась, ведь были же минуты куда более приятные, чем это вечное ожидание в кресле перед телевизором и вздрагивание по поводу любого звука.

– Я недавно встретила в газете некролог. Оказывается, погиб министр культуры, Родионов Сергей Иванович. Ты что-нибудь знаешь об этом?

– Дело закрыли. – Логинов промокнул губы салфеткой и откинулся на спинку стула. – Его убили выстрелом в спину в тот момент, когда он приехал за своей племянницей в интернат. Выпускной вечер… Говорят, девчонка чуть не сошла с ума. Она считалась сиротой и всю жизнь провела в казенных стенах, а тут объявился дядя, да какой!

– А где же он был все это время? Девочка-то большая, раз ты сказал про выпускной.

– А он действительно ничего о ней не знал. Его сестра погибла со своим мужем много лет назад, и, куда делась новорожденная девочка, никому не было известно. Она чудом осталась жива, ее нашли в нескольких шагах от горящей машины. Но мне-то всю эту историю рассказал Сапрыкин, а ему, в свою очередь, воспитательница этой девицы. Поэтому подробностей я не знаю. Кроме того, этот Родионов увидел свою племянницу по телевизору, когда она выступала на каком-то городском празднике, пела или танцевала, не помню. А так как она оказалась как две капли воды похожа на свою мать, то Родионов и узнал ее. Вот такая романтическая и одновременно трагическая история.

– А дальше-то что?

– Ничего. Я же говорю: его убили выстрелом в спину.

– Это я уже слышала. Но вы искали убийцу? Вы что-нибудь нашли?

– Ничего. Извлекли пулю, но пистолета найти не удалось. Ни следов, ни свидетелей, ничего. Пытались откопать что-нибудь в министерстве: мало ли, взятки или еще что… Все чисто. Честный человек и, судя по всему, глубоко порядочный. Еще вопросы будут?

– Игорь, помнишь ту девушку, которая пела вчера в ресторане?

– Конечно. А что?

– А то, что это и есть Валентина Кострова – та самая племянница Родионова.

– Да? И она поет в таком месте?

– Поет. Зарабатывает себе на жизнь. На учебу денег нет, а квартира-то ей досталась от дяди большая, четырехкомнатная, за нее надо платить большие деньги, вот она и пошла в ресторан.

– А ты-то откуда все знаешь?

– Я познакомилась с ней. Не хотела тебе говорить, но не выдержала. Ей очень плохо. Она страшно одинока и находится на грани помешательства. Быть может, я преувеличиваю, но на нее больно смотреть. И я чувствую, что с ней может произойти какое-то несчастье. Я уже как-то говорила тебе, что мне трудно объяснить свои чувства, но поверь, она нуждается в поддержке.

– Что ты этим хочешь сказать? Ты догадываешься, кто убил Родионова?

– Пока нет. Пока – ты понимаешь меня?

– Послушай, ты бы нам очень помогла, если бы хотя бы намекнула, за что его убили. У нас сейчас столько всего нераскрытого, что я готов поверить хоть в черта, хоть в Бога. Я серьезно.

– Наконец-то я услышала это от тебя. Ведь ты же, Логинов, упрямый как осел. Конечно, если мне удастся что-нибудь узнать, я обязательно расскажу, но хочу предупредить тебя, что Валентина может позвонить сюда в любую минуту. Словом, она, скорее всего, переедет сюда и поживет здесь некоторое время. Я не могу ей не помочь. Это совершенно обездоленное и несчастное существо. У меня сердце разрывается, когда я думаю о ней.

– Нет вопросов. Конечно.

– Но и ты мне должен кое-что пообещать.

– Если речь идет о фальшивом удостоверении, то можешь даже и не продолжать. Это опасно.

– В таком случае расхлебывай все сам. Я же не волшебница. – Наталия собрала со стола грязную посуду и повернулась к Логинову спиной. Мытье посуды всегда ассоциировалось у нее с каторжными работами. Она вообще терпеть не могла домашнюю работу, поэтому на тарелках вымещала все свое раздражение.

– Смотри, не перебей тарелки, – услышала она и грохнула половником о супницу. В эту минуту зазвонил телефон.

– Это она. – Наталия вытерла руки и схватила протянутую Логиновым трубку. – Да, слушаю. Хорошо. Через двадцать минут буду у тебя. Никому не открывай и жди, пока я не приеду. – Она вернула трубку Логинову и сорвала с себя фартук: – Ты не поедешь со мной?

– Куда?

– Это же она, Валентина. Она просит, чтобы я срочно приехала.

– У меня же машина под окнами. Уж так и быть, подвезу.

Валентина долго не открывала. Наталия долго звонила, прежде чем услышала звук отпираемой двери, после чего несколько раз назвала свое имя:

– Не бойся. Посмотри в глазок, это я.

Дверь открылась, и на пороге возник пожилой мужчина в полосатой пижаме, который сердито смотрел поверх очков.

– Вы кто и что вам надо? – спросил он зычным голосом. – Я сейчас вызову милицию.

Наталия чуть не задохнулась от спертого воздуха, вырвавшегося из квартиры. Запахло старостью, лекарствами, человеческим нечистым телом. Она подняла голову и увидела металлическую табличку с цифрой «4».

– Извините, мы ошиблись этажом, – пробормотала она и потянула за рукав Логинова к лестнице. Оказывается, они поднялись на четвертый этаж.

Перед квартирой номер «3» Наталия собралась. Больше всего она боялась, что они опоздали. Такое уже бывало. И не раз. Но не успела она позвонить, как дверь сама распахнулась, и они увидели Валентину. Лицо ее было бледным, глаза заплаканными.

– Ты можешь сейчас поехать с нами?

– А это кто?

Логинов, ожидавший такого вопроса, молча протянул ей свое удостоверение. Валентина мельком взглянула на него, затем скрылась в квартире. Через мгновение она вышла с дорожной сумкой.

– Я решила пожить у вас. Если можно, то я потом все объясню. Подержите, пожалуйста, сумку, мне необходимо запереть квартиру. – Она минут десять возилась с замками, пока Логинов не предложил ей свою помощь. Уже перед тем как спуститься по лестнице, Валентина еще раз взглянула на дверь и вздохнула. Она боялась потерять последнее, что у нее было.

…С утра шел дождь, в открытое окно врывался холодный, настоянный на горьких мокрых осенних листьях воздух. Наталия варила на кухне кофе и думала о том, как хорошо все-таки нигде не работать: не надо мчаться сломя голову в музыкальную школу, проводить долгие часы в пробках, которых с каждым днем становилось все больше и больше. Логинов ушел чуть свет, а Валентина крепко спала в гостиной на диване: сказывались таблетки, которыми она напоила ее ночью. Наталия заглянула в комнату и, к своей радости, обнаружила, что постель пуста, значит, Валентина в ванной. Спустя некоторое время девушка действительно вошла на кухню и попыталась улыбнуться:

– Доброе утро. Я думала, что у меня будет болеть голова, я уже успела к этому привыкнуть, а она не болит. У вас здесь так хорошо, уютно. Спасибо вам за все.

– Мы же, кажется, перешли на «ты»? – Наталия плеснула в чашку с кофе молока и поставила перед Валентиной. – У меня есть овсянка и горячие бутерброды. Будешь?

– Наверное, да. Я уже забыла, когда нормально ела.

– А разве в ресторане тебя не кормят?

– Кормят, но только я ничего не ем. Кусок в горло не лезет.

– Тогда ешь, а я тебя буду расспрашивать, хорошо?

– А это правда, что ваш муж прокурор? Или мне это приснилось?

– Нет, не приснилось. Только он мне не муж, понимаешь?

– Понимаю. Тогда я действительно могу чувствовать себя с вами как за каменной стеной?

– Даже без этого прокурора, поверь, ты была бы здесь в безопасности. Мне не первый раз приходится прятать у себя людей.

– Я вообще-то так и не поняла, чем ты занимаешься и как получилось, что ты пришла именно ко мне.

– А тебе это и не обязательно знать. Может быть, когда-нибудь я тебе и расскажу, а пока постарайся собраться, оставь в стороне свои эмоции и слезы и ответь мне на некоторые вопросы. Первый: у тебя есть телефон той самой женщины, которая жила с твоим дядей, Ольги Константиновны, если я не ошибаюсь?

– Конечно.

– Ты можешь мне его дать?

– Сейчас. – Валентина ушла в комнату и вернулась с записной книжкой. – 24-35-78. Оленина Ольга Константиновна.

Наталия тоже достала свой потрепанный блокнот и переписала номер телефона.

– А теперь напиши сама, своей рукой фамилию, имя и отчество твоих родителей. Сегодня мы с тобой съездим в фотоателье и сделаем копии снимков твоих родителей. Это очень важно. Еще нам предстоит не менее важная поездка на квартиру твоего дяди. Мне необходимо взглянуть на его документы и бумаги, какие только окажутся в его письменном столе.

– Но их забрали… Милиция.

– А книги, книги они просматривали?

– Нет. Только документы из письменного стола.

– И не вернули?

– Нет, хотя обещали.

– Значит, надо сделать так, чтобы они все вернули. – Наталия хотела сказать, что дело-то все равно закрыто, но промолчала, чтобы не лишать Валентину надежды. – Понимаешь, в его записной книжке или еще где-нибудь мы можем найти адрес той квартиры, где жила твоя семья до трагедии. Ведь ты же сама хотела бы этого?

– Конечно, но, по-моему, дядя говорил, что квартира эта отошла государству.

– А где же он сам-то был, когда они разбились? И почему он не поинтересовался, куда делся ребенок? Ты уж извини, что я разговариваю таким вот образом, но у меня все это не укладывается в голове.

– До него дошли слухи, что я жива, но официальная версия заключалась в том, что в катастрофе погибли все трое: мужчина, женщина и ребенок.

– И это тебе тоже сказал твой дядя?

– Да. Дело в том, что, когда все это случилось, его срочно отправили в командировку в Москву, а когда он вернулся, то почти сразу же уехал в Индию. Он работал там в посольстве, кажется.

– А он кто вообще по образованию?

– Как ни странно, но инженер-геофизик.

– Вот как? И как же так могло случиться, что он стал министром культуры?

– Он закончил консерваторию по классу теории музыки. Работал два года преподавателем гармонии в музыкальном училище. Но потом, как он сам рассказывал, понял, что это не мужское дело, и поступил в университет, на геологический. Окончил его, проработал сколько-то, и его послали в Индию. А когда вернулся, занялся политикой, два года был депутатом областной думы, а вскоре его назначили министром культуры.

– Скажи, Валентина, а что случилось вчера? Ведь ты же не просто так мне позвонила… Тебя кто-то испугал? – Она нарочно оставила этот вопрос на самый конец разговора, в надежде, что Валентина к тому времени успеет собраться и сможет более спокойно реагировать на происходящее.

– Да. Испугал. И уже не первый раз. Мне изредка звонит мужчина. Немолодой. У него хрипловатый голос.