Текст книги "Умереть от любви, или Пианино для господина Ш."
Автор книги: Анна Дубчак
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]
Анна Дубчак
Умереть от любви, или Пианино для господина Ш
Глава 1
ДЯДЯ
Вот уже целую неделю Валентина жила как в дурмане. Она просыпалась с радостным чувством и засыпала, чуть не плача от счастья. Она теперь не одна. Теперь у нее есть человек, на которого она сможет положиться в трудную минуту, который защитит ее и будет о ней заботиться и которому она тоже посвятит часть своей жизни. Пока он не умрет. Да, это решено.
Она открыла глаза и зажмурилась от яркого света. Последний день она живет в этой большой комнате с шестью такими же воспитанницами. Они спят, и сны их вот уже целую неделю отличаются от снов Валентины. Наташке снится кондитерская, та, что открылась пару месяцев тому назад на углу, за интернатом; Таньке – Валерка, с которым она и наяву-то целуется у всех на виду, поэтому нетрудно представить, что они позволяют себе во сне; Маринка продолжает летать над городом, «без крыльев и мотора», распластав руки и чувствуя, как она говорит, «животом тугой ветер». А остальные почему-то вообще не видят снов. Несчастные. А вот Валентине снится незнакомый город с розовыми домами, белыми деревьями и голубыми осликами на узких улочках. Странные сны. Какие-то детские, а ведь она уже выросла. Она превратилась в маленькую женщину со своими желаниями и понятиями. Сегодня в интернате выпускной вечер. Валентине вручат аттестат об окончании десятилетки. И уже сегодня она проведет ночь у своего дяди, в прекрасной квартире, которая, по его словам, станет и ее квартирой.
Она снова закрыла глаза и в который уже раз начала припоминать подробности того дня, когда Лариса Дмитриевна, воспитательница, зашла в спальню, где девочки приводили себя в порядок после бани, и сказала, странно посмотрев на Валентину: «Валя, там к тебе пришли…» И в спальне сразу стало тихо. Все знали, что у Валентины нет никого. Что она – единственная в интернате «чистая сирота», то есть у нее нет ни отца, ни матери. Больше того – она никогда их и не знала. Еще маленькой девочкой ее дразнили в детском доме подкидышем. Сначала она не понимала значения этого слова, затем, когда подросла, стала драться, защищая свое достоинство кулаками, а став еще взрослее, вообще перестала реагировать на подобные вещи. Главное, что она есть, что она здорова и от природы красива. Она сама побеспокоится о себе, выучится и будет работать. Как все. И многого добьется. В этом она была уверена. И вдруг это: «Валя, там к тебе пришли…» Кто? Ее мир до этого дня ограничивался интернатскими стенами, редкими выходами за его территорию в город, на танцы в Дом офицеров и в кондитерскую на углу. Кто же к ней мог прийти? Вадим, с которым она познакомилась на танцах и который провожал ее поздно вечером в интернат и помогал влезать в окно? Нет. Он ни за что бы не обратился к Ларисе Дмитриевне, чтобы вызвать ее. Он просто стоял бы у ворот до тех пор, пока не увидел ее.
Валентина шла по длинному, устланному вытертой ковровой дорожкой коридору за воспитательницей и старалась вообще ни о чем не думать. Она никогда не тешила себя надеждой найти своих родителей и знала только одно – они погибли в автомобильной катастрофе шестнадцать лет назад. В машине, кроме двух обезображенных трупов мужчины и женщины, не нашли ни единого документа, по которому было бы возможно установить их личности; номера же самой машины, в результате катастрофы почти сгоревшей в овраге за городом, оказались фальшивыми. Поэтому новорожденную девочку, чудом оставшуюся в живых и плачущую в кустах неподалеку от дымящихся обломков, через неделю после больницы определили в детский дом. Несколько месяцев ждали, что объявятся родственники и заберут ребенка. Но шло время, никто не приходил. Девочку назвали Валентиной, дали ей фамилию Кострова и тем самым словно обрубили последнюю нить, связывающую ее со своими родителями, со своим происхождением.
Лариса Дмитриевна остановилась и внимательно посмотрела на Валентину:
– Послушай, Валя, приехал человек, который назвался твоим дядей. Он узнал тебя по телевизору… вот так-то вот…
– Как это? – не поняла Валентина, хотя по телевизору ее действительно показывали, правда, всего лишь один раз, когда она пела на концерте, посвященном Восьмому марта, на городской площади. – Как он меня мог узнать? Я не понимаю.
– Он знал твою мать. Родионов Сергей Иванович – родной брат твоей матери, Родионовой Елены Ивановны, а по мужу – Жуковой. Он ждет тебя в моем кабинете.
– Но ведь концерт показывали по телевизору в конце марта, почему же он так долго не приходил? – Валентина говорила взволнованно, ей действительно было непонятно, как же можно было так долго ждать, если он узнал свою племянницу.
– Он и пришел в конце марта. Но мы не хотели травмировать тебя, пока не выяснили, действительно ли он тот, за кого себя выдает. Но два дня тому назад нам пришел ответ… не важно откуда. Так вот, Жукова Елена Ивановна и Жуков Валентин Сергеевич действительно погибли шестнадцать лет назад в автомобильной катастрофе. Хотя непонятно, почему об этом не сообщили нам, ведь тех людей так никто и не хватился. Но он приносил фотографии, на которых есть и твоя мать. Вы с ней удивительно похожи. Вот почему он здесь именно сегодня. Он ждет тебя. Постарайся взять себя в руки. Не знаю, как сложатся ваши отношения, но я, если честно, обрадовалась тому, что ты теперь не одна. Человек он, чисто внешне, очень приятный. Занимает в городе высокую должность. Кто знает, может, он поможет тебе поступить в университет. Ведь ты должна учиться. Ты знаешь, как я была против того, чтобы ты работала в ресторане. Ну все, иди. Не спеши с выводами. У тебя будет время познакомиться с ним поближе. Целая неделя. А потом… Потом ты или переедешь к нему (как он этого хочет), или поселишься в нашем общежитии.
Мужчина встал и пошел ей навстречу. Высокий, худощавый и седой. В серых фланелевых брюках и белой рубашке. На загорелом лице светятся серо-голубые глаза, чуть удлиненные, с тяжелыми веками, и резко выделяются белые зубы, ровные, как у голливудской кинозвезды.
– Здравствуй, Валентина. – Он взял ее ледяные пальцы в свою горячую сухую ладонь и сжал их. Сильно, почти до боли. Но она не издала ни звука. Затем, обращаясь к воспитательнице, произнес: – Вы позволите нам поговорить?
И по тому тону, каким это было сказано, Валентина поняла, что он хочет ее увести поскорее из этих стен, что ему есть что сказать ей. Она покрылась мурашками. Все происходило как в тумане. Словно во сне. Она не помнила, как они вышли из интерната. Но уже в машине ее начало трясти. Она вообще испытывала какой-то страх перед машинами, тем более перед такими роскошными, как та, в которую они сели с ее дядей.
– И куда же мы едем? – спросила девушка, чувствуя, как замерзает, хотя на улице стояла легкая июньская жара. – И вообще, почему вы молчите?
– Потому что волнуюсь. Они не давали мне встретиться с тобой раньше, так как не были уверены, что ты действительно моя племянница. Но сейчас ты увидишь фотографии своей мамы, моей сестры Леночки, и сразу все поймешь.
– Так мы едем к вам домой?
– Да. Только теперь это будет и твой дом. Зови меня Сергеем. Или, если тебе трудно, Сергеем Ивановичем. – Он резко затормозил, повернул к ней лицо, и она увидела, что в его глазах стоят слезы. – Можно я поцелую тебя?
Она отпрянула, но он взял ее руку и поцеловал.
– Не бойся меня. Я хочу тебе только добра.
Он жил один, в большом доме, на каждом этаже которого находилось по одной квартире. Валентине рассказывали про такие дома. Их было всего несколько в городе, и там жили в основном семьи бывших партийных бонз, представителей администрации, генералов.
Желтый паркет, светлые ковры, старинная мебель, тишина и запах… запах нормального человеческого жилья. В интернате всегда пахло уборными. Этот запах настолько преследовал Валентину, что она никогда не упускала возможности истребить его хотя бы в спальне: покупала разные хвойные или фруктовые ароматизаторы, старалась почаще открывать форточку. Но здесь пахло сухим деревом, какой-то сладковатой горчинкой и еще чем-то, напоминающим лимон или персик.
– Пойдем, я покажу тебе твою комнату.
Взяв девочку за руку, Сергей Иванович повел ее по длинному коридору, в котором стояли спортивный велосипед, велотренажер и даже небольшой спортивный комплекс, и остановился перед дверью. Валентина оглянулась и вдруг поняла, что он хочет от нее. Кивнула и нажала на ручку двери. Дверь открылась, и Валентина увидела большую комнату с письменным столом, двумя креслами, книжным шкафом, телевизором с огромным экраном, еще какой-то аппаратурой и толстым красным ковром посередине.
– А где же кровать?
– В спальне, где же еще. А здесь ты будешь принимать своих гостей, заниматься, отдыхать. Диван я уже заказал, но мне бы хотелось прежде показать тебе его в каталоге. Мне хочется, чтобы он тебе понравился.
– Сергей Иванович, мне кажется, что я сейчас сойду с ума. Со мной нельзя так. – У нее застучали зубы, и она почувствовала тошноту. Ее организм физически не был готов к таким переменам. – Отвезите меня, пожалуйста, назад. У меня кружится голова, я не готова… Я не знаю, что со мной.
– Ничего особенного, просто ты волнуешься, вот и все. Пойдем на кухню, сейчас я тебя покормлю, а потом мы с тобой поговорим, хорошо?
Она послушно кивнула.
Кухня была большая, в ней кроме плиты и прочей необходимой кухонной мебели стояли большой диван и стол, накрытый на двоих. Родионов достал из холодильника несколько салатниц, прикрытых фольгой, шампанское, бутылки с соками, вазу с фруктами.
– Отбивные сейчас подогреются, а мы с тобой пока выпьем, хорошо? Ведь ты уже большая девочка и имеешь право на бокал шампанского. – Он усадил ее на стул, налил вина в два фужера, и глаза его снова увлажнились. – Если бы ты только знала, как я счастлив, что вижу тебя, что ты сейчас здесь, со мной… Ты говоришь, что волнуешься, а я, думаешь, не волнуюсь? Ты удивительно похожа на свою мать. Словно ты – это она.
– Тогда расскажите мне, как погибли мои родители. Ведь я же ничего толком не знаю. Их нашли, кажется, в овраге, за городом… В машине с фальшивыми номерами. Я пыталась узнать, где их похоронили, но мне сказали, что… Словом, их личности так и не установили и поэтому похоронили на окраине кладбища, в могиле для бродяг. Это правда? Но почему же вы не искали их? Как же так могло случиться?
– Очень просто. Они должны были уехать в Крым. Я сам помогал им укладывать вещи, посадил их в машину… А вечером этого же дня меня вызвали на совещание, с которого я спешно должен был вылететь в Москву. Срочные дела, касающиеся предстоящей командировки в Индию. Меня не было приблизительно около недели. Когда я вернулся из Москвы, на меня навалилось столько хлопот в связи с этой Индией, что мне даже в голову не пришло позвонить твоим родителям в Евпаторию. А ведь я мог, потому что знал, что они остановятся у Кропоткиных.
– Значит, вы уехали в Индию, так и не узнав, что они погибли?
– Да.
– Но неужели у них не было друзей, знакомых, которые бы, услышав о трагическом происшествии, не пришли опознать их?… Может, я что-то недопонимаю?
– Нет, ты рассуждаешь вполне здраво. Но дело в том, что твои родители выехали на белой «Волге», а в овраге нашли черную «Волгу», причем с очень странными номерами. Понимаешь, ты уже взрослая и имеешь право знать. Валя, эта машина принадлежала, как выяснилось позже, одному человеку, который разыскивался за убийство. Но его в машине не оказалось. Зато в квартире твоих родителей нашли много отпечатков его пальцев, а это говорило о том, что они были знакомы. Словом, это запутанная и очень странная история. Даже сам факт, что ты осталась жива и тебя нашли в кустах неподалеку от горящей машины, навевает мысли о чуде, о существовании потусторонних сил, которые спасли тебя.
– А мне кажется странным другое. То, что меня в месячном возрасте повезли в Евпаторию. Какая нормальная мать рискнет совершить столь далекое путешествие с грудным ребенком на руках?
Сергей Иванович посмотрел на нее с восхищением:
– Разумно, ничего не скажешь, но просто надо знать Лену… Она считала, что ничего особенного в этом нет. Она кормила тебя грудью, у нее было много молока, машина была совершенно новой, поэтому они надеялись доехать до места без происшествий.
– А почему же они не полетели, скажем, на самолете? – не унималась Валентина, которая никак не могла взять в толк, зачем понадобилось ее родителям вообще срываться с места, когда ребенку, то есть ей, Валентине, было всего-то ничего, месяц.
– Потому что Лена боялась самолетов. И кроме того, твой отец работал заместителем директора одного военного завода и практически не бывал дома. А тут появилась возможность побыть вдвоем. Ведь если бы они не уехали, Валентина через пару дней снова вызвали бы на работу, там как раз завезли новое оборудование.
– Как странно, что моего отца звали так же, как и меня. Удивительно. Но почему они погибли? Как оказались в черной «Волге»? Почему вы этим не интересовались, не расследовали. Ведь вы же не последний человек, раз живете в таком доме. Вы должны были настоять на том, чтобы все выяснить.
– Понимаешь, Валечка, когда я вернулся, то было слишком поздно даже для того, чтобы хотя бы выяснить, они ли погибли. Ты понимаешь, о чем я говорю?
– Нет. – Валентина вспотела от волнения и теперь пила шампанское механически, делая глоток за глотком. – Вы хотите сказать, что это могли быть не они?…
– Этого никто не может сказать. Но потом-то я позвонил в Евпаторию, и мне сказали, что они не приезжали. И ты… Ведь тебя тоже нашли там же, неподалеку. А то, что это была именно ты, я нисколько не сомневаюсь, во всяком случае, теперь.
– Вы противоречите сами себе. Ведь если в квартире моих родителей нашли отпечатки пальцев того убийцы, в машине которого погибли мои родители, то значит, в прокуратуре знали, чей я ребенок! Тогда почему же ничего не рассказали вам? Почему мне дали фамилию Кострова, а не Жукова? И почему меня до сих пор не нашли? – Она ничего не понимала.
Сергей Иванович встал, достал сигареты и закурил:
– Я не мог и предполагать, что мы будем разговаривать с тобой на эту тему, что ты настолько взрослый человек, что сразу поймешь, что я пытаюсь от тебя что-то скрыть. Да, ты права. Здесь довольно много разного рода неувязок. И вот почему. Это дело закрыли и передали в КГБ. Была у нас раньше такая организация. Сейчас это, как тебе, наверно, известно, ФСБ. Так вот, трагедия, происшедшая с твоими родителями, каким-то образом связана с секретной информацией. И мне удалось чудом, спустя шестнадцать лет, кое-что откопать. Просто помогли друзья. И единственное, что мне удалось узнать, это то, что на месте аварии нашли маленькую девочку. Да еще про отпечатки пальцев. Больше – ничего. А спустя три месяца после того, как я это узнал, представь себе, увидел тебя по телевизору. Вернее, я увидел Лену. Свою сестру. Я сначала глазам своим не поверил, но потом поехал на телевидение, попросил показать мне еще раз пленку, выяснил, что ты из второго интерната, и приехал к вам. Теперь тебе хотя бы что-то стало понятно?
– Да. Что в нашей стране очень страшно жить. И что когда я окончательно встану на ноги и выучу пару языков, то непременно уеду отсюда. И если вы мне настоящий друг, – она чувствовала, что пьянеет, причем ужасающе быстро, – то поможете мне в этом. А теперь отведите меня в спальню. Я посплю, и мы с вами продолжим беседу. Хорошо?
Он снова взял ее за руку:
– Хорошо. Как же я счастлив, что нашел тебя. Теперь мне есть для кого жить. И поверь, я сделаю все возможное, чтобы помочь тебе. Ты, может, еще не знаешь, но я уже успел кое-что для тебя сделать. Вот, смотри, – он достал из кармана какой-то листок, – я прописал тебя здесь. Теперь у тебя есть дом, и ты здесь полноправная хозяйка…
Она улыбнулась своим мыслям.
…– Ты встаешь или нет? – спросила Наташка, стаскивая с нее простынку. – Нам же еще надо успеть сложить твои вещи, а затем в парикмахерскую.
– У меня сегодня самый счастливый день.
Валентина потянулась, вскочила с кровати, подбежала к окну и, распахнув его, окунулась в зеленую теплынь шелестящей тополиной листвы, городского шума, птичьего гомона и жаркую солнечную прозрачность. Затем повернулась и увидела приготовленное с вечера белое кружевное платье, которое Сергей Иванович привез из Москвы, из салона «Нина Риччи», специально для ее выпускного. Здесь же на стуле стояли большая коробка с шелковыми золотистыми туфельками, прозрачная сумка с косметикой, пакет с шоколадом, конфетами и печеньем, корзиночка с испанскими грушами, на которых голубели круглые крохотные наклейки, красная бархатная коробочка с сережками и кольцом – тоже подарки дяди.
– Девочки, просыпайтесь. Посмотрите, что я вам привезла! – И Валентина, подхватив пакет с конфетами, высыпала его содержимое прямо себе на кровать. – Здесь и вишни в шоколаде, и орехи, и миндаль. Мне просто не верится, что я ночевала здесь последнюю ночь. Таня, Марина, Светка, вставайте!
Весь день прошел в приятных хлопотах. В четыре часа все вещи Валентины были уложены в один чемодан, а она сама, с праздничной прической, которая обошлась ей в парикмахерской в двести тысяч рублей, уже помогала накрывать столы в столовой. В тот день она все воспринимала как сквозь пелену: голоса, смысл услышанного, запахи и звуки. Но чувствовала, что ей завидуют. И по-светлому, и по-черному. И знала, кто и как. Но продолжала порхать. Весь день с ее лица не сходили румянец и улыбка. Она просто кожей ощущала биение крови, которой было словно тесно в оболочке и которая рвалась наружу. Так и случилось: в пять часов у нее носом пошла кровь. Ее отвели в спальню и приложили к носу мокрое полотенце. «Хорошо, что она не успела еще надеть платье», – услышала она далекий голос Ларисы Дмитриевны.
А потом был выпускной. Торжественное вручение аттестатов, каких-то грамот. В зале было не много родителей, зато собрались все учителя, воспитатели, уборщицы, повара, врачи – все, кто постоянно находился рядом, кто по мере своих сил принимал участие в жизни этих выросших детей. Сами же выпускники выглядели растерянными и счастливыми. Но, с другой стороны, никто из них не знал, что они будут делать завтра: где жить и с кем, где учиться или работать. Полная неопределенность при полном одиночестве. Те немногие родители, которые пришли в тот день взглянуть на своих детей, по большей части были рады, что им не придется кормить их, потому что они выросли и смогут сами заработать себе на жизнь. Были и такие, которые покинули зал в первые же минуты вручения аттестатов: ушли то ли от волнения, то ли из-за жгучего желания выпить. И только Валентина знала, что в двенадцать часов ночи за ней заедет Сергей Иванович на своем белом «Форде». Они договорились встретиться у главного входа учебного корпуса. Если же выпускников отправят покататься на набережную на автобусе, то Родионов последует за ними. В столовой столы ломились от салатов, закусок и горячего. На огромных блюдах высились горы яблок и бананов, апельсинов и свежей клубники. Звучала музыка, всем хотелось плакать и смеяться одновременно. Валентина в своем ослепительном платье танцевала с Вадимом, которого она не то что не ждала, а просто о нем забыла. Несколько танцев в Доме офицеров да один невинный поцелуй – вот и вся история их любви. Поэтому, увидев его, она сначала удивилась, но потом мысленно поблагодарила его за то, что он оказался таким внимательным и пришел поздравить ее.
– Ты же, кроме клубники и шампанского, ничего не ешь, – пробовал он заставить ее перекусить, но Валентина даже слышать ничего не хотела.
– Я позавтракала шоколадом, и мне этого достаточно. Пойдем-ка лучше потанцуем. – И она увлекала его за собой на танцевальную площадку, украшенную гирляндами огней, воздушными разноцветными шарами, пушистыми ветвями лиственницы и живыми цветами.
Наступила ночь. Валентина, пошатываясь, подошла к крыльцу, над которым горел фонарь. Здесь было тихо. Бал продолжался на другом конце территории интерната. Через пять минут за ней приедет Сергей Иванович. Но как медленно идет время. Как медленно.
– Валя! – услышала она знакомый голос и вздрогнула. Это он.
– Да, я здесь! Но я вас не вижу…
Он появился со стороны запертой калитки, и Валентина поняла, что ее спортивный дядя легко перемахнул через забор, а ведь она так переживала, что ключ от калитки потерялся. Она искала его, но потом поняла, что бесполезно.
Он был в белом костюме. Красивый, элегантный. Подошел к ней, улыбнулся и поцеловал в щеку.
– Поздравляю, Валечка. Какая ты красивая. – Он обнял ее. И снова, как и в первый раз, ее удивило то, что он слишком сильно схватил ее за плечи, словно повис на ней. Валентина попыталась пошутить, но он становился все тяжелее и тяжелее. Она попыталась заглянуть ему в лицо. Из последних сил придерживая тело дяди, она подняла голову и увидела его удивленные глаза и слабую улыбку, медленно сползающую с губ и превращающуюся в гримасу невыносимой боли.
– Что с вами? Вам плохо? – Валентина вместе с ним опустилась на траву и заметила, что ее платье вымазано кровью. Сергей Иванович лежал, положив голову ей на колени. Он был мертв.
Очевидно, в тот момент, когда он попытался обнять ее, пуля попала ему в спину. Его белый костюм был тоже в крови. А глаза продолжали смотреть на Валентину. Она осторожно положила его голову на землю, поднялась и, всматриваясь в черноту зарослей, которые плотным кольцом окружали интернатский двор, закричала, давясь слезами:
– А меня?! Вы забыли убить и меня! Где вы, убийцы? Я вас ненавижу!..
