Текст книги "Умереть от любви, или Пианино для господина Ш."
Автор книги: Анна Дубчак
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]
– И что он говорит?
– Ничего особенного. Вчера, например, он спросил: «Ты не спишь?»
– И все?
– Да. И положил трубку. Если сегодня он снова позвонит и я ему не отвечу, то он будет думать, что дома никого нет, и, возможно, попытается залезть в квартиру.
– Но откуда такая уверенность?
– Ну, приходили же ко мне парни из какой-то фирмы, предлагали купить квартиру. Сейчас такие квартиры на вес золота. Думаю, что теперь они будут методично действовать мне на нервы, пугать меня, пока я не соглашусь. Понимаешь, ведь я же одна, совсем одна, поэтому они и наглеют.
– А у тебя нет парня? Ты ни с кем не встречаешься?
– Был. Вадим. Но после того, что случилось с дядей, я сказала ему, чтобы он не приходил.
– Вот и напрасно.
– Нет, не напрасно. Он на будущий год заканчивает военное училище, и ему просто нужно жениться, чтобы заключить какой-то там контракт. Он, конечно, парень ничего, но ведь я же не люблю его.
– Ну что, поедем в фотоателье? Ты как себя чувствуешь, нормально?
– Да, но только ты напрасно думаешь, что я тебе не доверяю. Вот, возьми фотографии и поезжай. Я не хочу тебе мешать. Мне кажется, что я недоспала. Если можно, я останусь здесь. Мне надо восстанавливаться, иначе я не смогу сегодня вечером петь. Я уж себя знаю. Жалко только, что у тебя нет пианино.
– Пианино? Да у меня не то что пианино есть, а еще целый рояль. Пойдем, я тебе покажу. Ты можешь играть на нем сколько захочется.
Глава 5
ДВОЕ НА БАЛКОНЕ
Перед тем как выйти из машины, Наталия еще раз внимательно просмотрела снимки. Чтобы избавиться от последних сомнений, касающихся их происхождения, она решила с помощью Сапрыкина обратиться к эксперту Филимонову, чтобы тот определил, не фотомонтаж ли это: уж больно похожа девушка в красном платье на Валентину. Конечно, Наталия собиралась обмануть Валентину в том, чтобы, подсунув ей копии фотографий, настоящие все же отнести на экспертизу. Но теперь этого делать не придется: снимки были у нее, и ей не понадобится дважды выполнять одну и ту же работу.
– Этим фотографиям лет пятнадцать-шестнадцать, – сказал Филимонов, высокий худой тип с редкими рыжими волосами на яйцеобразной голове. – Обычные снимки. А этого типа я знаю, мы вместе с ним работали в одной конторе. Валька Жуков. Он физик, головастый мужик.
– А где он сейчас? – спросила затаив дыхание Наталия.
– Они с женой и дочкой разбились. Я все хотел дозвониться до его зятя, Родионова, но никак не мог застать… Мы с женой хотели прийти на похороны, я специально приехал на следующий день, после того как узнал о несчастье, к ним домой, но дверь мне открыла какая-то незнакомая женщина и сказала, что Жуковы здесь больше не живут. Я спросил, когда похороны, она ответила, что их давно похоронили. Как-то по-идиотски все вышло.
– Так вы дружили? Вы знали его жену?
– Лену? Конечно, знал.
– А вот этого человека? – Наталия показала на второго мужчину, что помоложе, брюнета.
– Не знал. Хотя поговаривали всякое… Вам лучше мою жену расспросить. Женщины больше знают и понимают в таких вещах.
– А как связаться с вашей женой?
– Она сейчас дома. Если это действительно так важно, а я слышал от Сергея, что вы являетесь, кажется, помощником следователя, то с удовольствием вам помогу. Запишите адрес.
– Тогда, пожалуйста, и еще один адрес. Жуковых. – Рыжий Филимонов улыбнулся, у него были уставшие, но добрые глаза. – Спасибо. – Наталия, не удержавшись, поцеловала его в щеку и спрятала в карман записку с адресами. – Вы себе представить не можете, как выручили меня.
– Потом расскажете.
– Что? – не поняла она.
– Чем дело закончилось. Ведь вы же не просто так носитесь с этими фотографиями. Хотите найти того, кто убил Родионова?
– Да… А вы откуда знаете?
– Чую. Так вот мой совет: занялись бы вы лучше вышиванием или вязанием. Все равно ничего не найдете. Как я не нашел могилы Жуковых, так и вы ничего не добьетесь. И не потому, что я не верю в ваш талант, мне Сапрыкин кое-что рассказывал про вас. Просто вам помешают и, возможно, попытаются убрать.
– О чем вы?
– О том же. Это вам только кажется, что на дворе демократия. Все осталось на своих местах: железные псы стерегут нас и следят за каждым нашим шагом. Если бы с Жуковыми было все так просто… Ну, разбились в машине трое, трагедия, да, но похоронили бы их зато по-человечески. А так – ни тебе могилы, ни родственников, которые хотя бы несколько дней пожили в их квартире, чтобы собрать поминки, уважить людей… А здесь – тишина. Почему? Потому что выехали они на белой «Волге» – ведь Валька к тому времени стал Валентином Сергеевичем, заместителем директора номерного завода, и купил новую машину, – а разбились почему-то на черной. Вот и спрашивается: а куда же делась белая «Волга»?
– И куда же?
– А никто ничего не знает.
– И вы? Неужели у вас тоже нет никаких версий или подозрений, ведь вы же знали Валентина Сергеевича?
– Мои подозрения останутся при мне. Без фактов это лишь пустой звук. Но если вам повезет и вы вычислите одного человека, тогда я вам помогу. Но не раньше.
– Вы говорите загадками, а их у меня и так целый ворох. Поступайте так, как вам подсказывает совесть. Еще раз спасибо за все. И если вы не против, я все же встречусь с вашей женой и поговорю с ней.
– Да, конечно, она наверняка расскажет вам что-то интересное о Лене. От себя добавлю только, что она была необыкновенно красивой женщиной и ее руки добивался не один мужчина.
– Но ведь она вышла замуж за Жукова…
– Это тоже отдельная история. Вы извините, но мне пора идти. Успеха вам.
«Какой странный этот Филимонов», – думала Наталия, садясь в машину. Она свернула в первый же переулок и, как по мелкой речушке, покатила по залитой дождевой водой улочке в сторону железнодорожного моста, возле которого на улице Радищева и жили Жуковы. Она остановилась около четырехэтажного дома из красного кирпича, построенного наверняка немцами, если судить по архитектуре и тому, что этому дому было уже более ста лет, а смотрелся он как только что выстроенный. «Радищева, 5, квартира 4». Этот дом тоже принадлежал к числу элитных, поскольку почти на каждом этаже, как и в доме, где жил Родионов, было всего по одной квартире. Однако на четвертом этаже квартир было две. Та, что интересовала Наталию, находилась справа. Высокая массивная дверь, обитая несовременным рыжим дерматином и тускло мерцавшая в полумраке подъезда некогда блестящими обойными гвоздями с золочеными шляпками, наводила на мысль, что хозяева привыкли жить по старинке, не утруждая себя евродизайном и, очевидно, не боясь воров: судя по нише, которую занимала дверь, вторую ставить пока не собирались. Наталия позвонила. Но на звонок вышла соседка, мрачная старуха, похожая на ведьму, и с удивлением воззрилась на Наталию.
– Вы к кому? – прошамкала она.
Наталия подумала, что ей лет девяносто, не меньше. Напудренная мумия в черном платье, висевшем на ней, как на вешалке.
– Здесь жили мои знакомые. Я бы хотела поговорить с хозяевами. Вы не знаете случаем, кто там живет?
– Знаю. Никто. – Ее речевой аппарат был безнадежно неисправен. Казалось, ей стоит огромного труда открывать рот и издавать вообще какие-либо звуки.
– Совсем?
– Совсем.
– И давно?
– Давно. Сто лет. В обед.
– Но почему?
– Хотите чаю? – неожиданно произнесла старуха, и в глазах у нее загорелся живой огонек. Похоже было, что человеческие существа не часто заглядывали в эти партийно-номенклатурные хоромы, хозяйкой которых, во всяком случае на этом этаже, являлась сия раритетная дама.
– С удовольствием, – сказала Наталия, заранее предчувствуя ту горьковато-лекарственную атмосферу затхлости и старости, в которую ей придется окунуться, чтобы выпить густого чаю на травах и погрызть черствые глазированные пряники. Но соседка могла что-то знать, кроме того, на улице шел дождь, и глоток горячего чая мог согреть не только внутренности, но и душу. Но, оказавшись в квартире, Наталия поняла, что ошиблась. Окна в огромной гостиной, обставленной современной мебелью, были распахнуты. Пахло свежестью и розами, огромный букет которых стоял в большой напольной вазе. Красные розы и белая ваза. Откуда эта роскошь? Ведь такой букет стоил немалых денег.
– Я вас обманула насчет чаю, – проговорила хозяйка, трясущейся рукой указывая Наталии на глубокое, обитое золотистым бархатом кресло. – Разумеется, он у меня есть, но в это время я предпочитаю выпить что-нибудь покрепче. Джин, например, или нашу лимонную водочку. У меня есть превосходный балык и немного черной икры. Красная, к сожалению, кончилась. Я вижу, что вы удивлены? Удивляйтесь. Мне скоро девяносто пять, а я еще живу. И на тот свет пока не собираюсь.
– Вы живете одна?
– Конечно. Я всю жизнь живу одна. Мне никто не указ.
– Но кто-то же вам помогает?
– Да. Приходит Настя, домработница. Но она не дождется моей смерти. Договор хотела составить об опекунстве, уходе и прочей дребедени. Я ей сказала: «Настя, не дождешься…» Вы же слышали такой анекдот про старого еврея? Это и про меня, хотя я не еврейка. Но тоже умная и люблю вкусно поесть. Так как насчет джина?
– Не могу, я за рулем.
– Ну тогда чашку кофе, идет? Вас как зовут?
– Наташа.
– Вот как? И меня Наташа. Наталия Петровна Бланш.
– Бланш? Так вы сестра Елизаветы Максимовны?
– Нет, деточка, я ее мама.
Наталия была потрясена. Елизавета Максимовна Бланш, директор ее музыкальной школы, была уже лет двадцать как на пенсии. Мать и дочь были совершенно не похожи. Елизавета Максимовна была маленькая, сухонькая и вся в белоснежных буклях. Наталия же Петровна, напротив, была женщиной высокой, статной и как будто бы смуглой, с серебряными волосами, забранными на затылке.
– А Дора – ваша внучка?
– Не хочу о ней даже слышать. У меня с ней конфликт. И давно. Она хотела перебраться с мужем в эту квартиру, а я, представьте себе, не умерла, как она ожидала. Не оправдала, так сказать, ее доверия. Не люблю корыстных людей. Я сама заработала эту квартиру, много концертировала.
– Вы пианистка?
– Угадали.
Наталия ожидала, что Бланш начнет ворошить сейчас старые афиши и в прямом смысле пускать пыль в глаза, но ничего подобного не случилось. Очевидно, эта женщина вышла из того возраста, когда себя ведут подобным образом. Она была выше всего мелочного и амбициозного. Судя по тому образу жизни, который она вела, эта женщина окружила себя роскошью и жила каждым днем, поедая икру и запивая ее джином. И наверняка была по-своему счастлива.
– Вы сказали, что в соседней квартире никто не живет. Но почему?
– А потому что я не хочу.
– А при чем здесь, извините, вы?
– Это теперь моя квартира. Я купила ее. Сначала она, да, была государственной и все такое прочее… Но у меня была еще одна квартира, на Набережной, и ничуть не хуже этой. Вот тогда-то я и поменяла ту, что на Набережной, на эту. А вот здесь жил мой покойный муж. Он умер, оставив мне ее. И таким образом у меня получилось две квартиры на одной лестничной клетке. Знаете, очень удобно.
– И вы купили ее сразу после смерти ее бывших хозяев?
– Не купила, повторяю вам, а обменяла.
– Но с кем же вы менялись? Если хозяева погибли.
– Да здесь уже на следующий день появилась какая-то дама из исполкома и заявила мне, что это теперь ее квартира. Ну я возьми и предложи ей квартиру на Набережной. Там и лоджия большая, с чугунными решетками, и комнатка для прислуги имеется, да и трубы там только что заменили. Вот мы с этой самой, не помню уж теперь фамилию-то, женщиной и поменялись. Но я так думаю, что ей просто страшно было жить там, – Наталия Петровна махнула костлявой рукой в сторону жуковской квартиры, – все-таки такое несчастье.
– А вы-то сами были знакомы с ними?
– Конечно. Они у меня иногда стулья брали, когда к ним гости приходили. Знаете, симпатичные были люди, скажу я вам. Но я удивилась, когда узнала, что Леночка собирается на море с малышкой на руках. Я-то сама, конечно, и ездила, и летала с Лизкой на руках, ничего не боялась. Но ей все-таки сказала: «Будь осторожней». Так и сказала. Но она не послушала.
– А вещи… Вещи Жуковых… где?
– А они так в целости и сохранности и остались. Может, конечно, та женщина, что собиралась там жить, что-то и взяла, но на вид она такая интеллигентная, навряд ли украла. Я все ждала, что приедут родственники, а никто не приехал. Хотя приходил Родионов, Сережа… Я его тоже знаю, еще по консерватории, но он тоже ничего не взял. Сказал, что не может даже находиться там, где не стало Леночки. Он очень любил ее. Она же такая красавица была, пела. У них пианино стояло. Может, эта женщина его и вывезла? Я бы услышала, но мне пришлось неделю жить на даче, а потом вот как раз и объявилась эта дама. Но инструмент был старый, очень старый, и его почти невозможно было настроить.
– Наталия Петровна, вы ничего не слышали о Родионове?
– Слышала. Как же: он стал министром культуры. Достойный человек, скажу я вам. У него было, знаете, повышенное чувство ответственности, что ли. Мне рассказывали о нем только самое хорошее.
– С ним случилось несчастье. Он погиб.
– Да вы что! Ну и семейка! Просто наваждение какое-то. И что же с ним случилось?
– Его убили, а я занимаюсь расследованием. Если угодно, могу показать документ.
– Нет-нет, что вы, милочка, вы такая чудесная, я вам верю. Вы, очевидно, хотите меня о чем-нибудь расспросить, а я тут заболталась. Знаете, у меня вот здесь болит. Я понимаю, об этом не принято говорить вслух, но какой-то идиот вставил мне такой протез, что, была бы у меня палка, непременно бы поколотила его. Поэтому, с вашего позволения, я его выну, вот так. – Она ловким движением вынула вставную челюсть и положила на стол, прикрыв салфеткой, а сама же стала до такой степени уморительной, что Наталия едва удержалась, чтобы не расхохотаться. – Ну вот, теперь и поговорить можно, – прошепелявила Наталия Петровна и, состроив серьезную мину, приготовилась слушать.
– Что вы можете сказать об этой семье?
– Я же говорила, симпатичные люди. Молодые, красивые. Хотя Валентин Сергеевич был, конечно, постарше. Лет на десять, наверное. Понимаете, прошло столько времени, но я как сейчас помню Леночку. Она всегда очень хорошо одевалась, следила за собой, у нее были густые светлые волосы, а какая фигурка! Даже беременность ее не испортила. Со спины невозможно было определить, с животом она или без.
– Если я вам сейчас покажу фотографию, вы сможете ее узнать?
– А почему бы и нет? Вот только очки надену.
Бланш долго рассматривала снимок, где Елена была в обществе двух мужчин.
– Вот это – Валентин Сергеевич, а кто второй, могу только догадываться. Это не очень приятная история. Красивый молодой человек. Он приходил к ней довольно часто. А потом, знаете ли, почти переселился к ним. Я сначала думала, что они родственники, брат, например, или еще кто… Но однажды утром, было очень рано… Я уж и не знаю, говорить вам о таких вещах или нет, но раз вам это нужно… Словом, я вышла на балкон, чтобы полить цветы. Часа четыре, наверно, было. Но я всегда встаю рано. Я лучше днем посплю… Но я отвлеклась. Так вот, наши балконы, как вы понимаете, находятся на одной стороне. Они считаются нежилыми, то есть нам, жильцам, запрещено вывешивать там, к примеру, белье, чтобы не портить внешний вид города, так сказать. Но, я повторюсь, было четыре часа утра, и поэтому молодые люди не боялись, что они своим поведением как-то испортят этот самый внешний вид. И вот этот самый молодой человек, который на вашей фотокарточке, и Леночка, оба совершенно голые, как это называется сейчас, занимались любовью. Прямо на балконе. У Лены был уже месяц восьмой-девятый. Но это им не мешало. Больше того скажу: им не мешала я, которая стояла в нескольких метрах от них и смотрела, старая дура… На меня напал столбняк, что ли… Но я, признаться честно, досмотрела до конца. Замерла с лейкой и словно окаменела. Со мной-то мой муж таких вещей не проделывал. Стеснительный был очень. Вот и поплатился.
– Это как же? – находясь еще под впечатлением от услышанного, спросила Наталия.
– Как-как? Я завела себе любовника.
– Это шестнадцать лет назад?
– Ну да. Мне тогда было, дайте подсчитать…
– Семьдесят девять.
– Подождите, что вы меня путаете. Я тогда была молодая. У меня не то что любовника, у меня вообще уже таких мыслей не было. Вы что?! Это я вообще сказала, понимаете?
– Как вы думаете, Валентин Сергеевич знал об этом?
– Трудно что-либо сказать. Самое удивительное, что спустя час-полтора на балкон вышел Валентин с полотенцем на плече. Он курил на балконе.
– А какое у него было лицо?
– Задумчивое конечно же.
– Скажите, а вы не могли бы позволить мне войти туда?
– Конечно. Сейчас только ключи принесу.
Глава 6
СЮРПРИЗ В МОРОЗИЛЬНОЙ КАМЕРЕ
Квартира выглядела так, словно хозяева, уезжая, к примеру, на дачу на все лето и заботясь о том, чтобы в доме было поменьше пыли, закрыли мебель белыми простынями. Запаха почти не было. Никакого. Даже пылью не пахло. Но и человеческий дух отсутствовал полностью.
– Неужели вам не приходило в голову навести здесь порядок и пустить квартирантов. Ведь вы бы могли прилично заработать на таких хоромах. – Наталия прошла в глубь помещения, ощущая в себе острое желание сорвать с мебели этот привиденческий наряд, чтобы попытаться представить себе эту квартиру жилой.
– Возможно, так я и сделаю. Только это слишком уж хлопотно. Это же надо нанимать людей, чтобы они здесь все отмыли, почистили, шутка ли – шестнадцать лет…
«До чего же странные люди», – подумала Наталия, подходя к балконной двери.
– Вы не будете против, если я открою балкон, а заодно и все окна? Пусть свежий ветер сдует эту пыль.
– Конечно. Вы можете делать здесь все что угодно. Только бы от этого был толк.
– Мне бы хотелось поискать здесь кое-какие документы, книги, возможно, в этом случае мне удастся обнаружить хотя бы что-то, свидетельствующее о том, что Жуковы не случайно попали в опалу даже после своей смерти. Ведь согласитесь, это довольно странно: после них не осталось даже могилы…
– Я не люблю разговоры на эту тему. Тем более когда речь идет о политике.
– Политике?
– А почему бы и нет? Если вы не возражаете, то я вас оставлю. Сейчас по телевизору будет моя любимая программа, а я, знаете ли, человек азартный и стараюсь не пропустить ни одной передачи. Там они устроили что-то вроде конкурса на внимательность, так мне необходимо срочно записать…
Она ушла. Наталия стянула с мебели простыни и собрала их в одну большую серовато-белую кучу возле порога гостиной. Села в кресло и осмотрелась. Что она могла сказать о людях, которые здесь жили? Обеспеченные, молодые, красивые, если судить по многочисленным фотографиям, которыми была увешана вся стена (несколько штук, на которых были засняты Лена с Валентином и другим мужчиной, она спрятала в сумку: пригодится); интересующиеся литературой, искусством и музыкой, поскольку на книжных стеллажах она обнаружила целую коллекцию раритетных музыкальных альбомов Баха, Моцарта, Бетховена, Шопена, Шуберта, Шумана, Генделя, Вивальди… Кроме того, в спальне в шкафах было много добротной одежды, настолько универсальной, что классический ее покрой оставался актуальным и в настоящее время. И литература-то была в основном классическая. «Нейтральная», – подумала Наталия, листая толстый том Лиона Фейхтвангера. Она искала что-то особенное, то, что отличало бы эту семью от остальных, но не нашла. В квартире было пять комнат: гостиная, две спальни, детская и кабинет. В одной спальне на прикроватной тумбочке она нашла томик с комедиями Шекспира и градусник. В другой – журналы по вязанию, книжку о детском питании и прибор для сцеживания молока. Кровати в обеих спальнях были разные, но явно итальянского производства: белая и коричневая. Заправлены они были, соответственно, такого же цвета шелковыми покрывалами, огромными, спускающимися до пола. Комоды и там и здесь были забиты в основном женскими туалетными принадлежностями и бельем. Создавалось такое впечатление, словно в квартире жили две женщины. Но когда Наталия обследовала ванную комнату и обнаружила там четыре бритвенных прибора и шесть зубных щеток, она поняла, что помимо Валентина Сергеевича здесь жил, причем жил достаточно постоянно, еще один мужчина. Очевидно, тот самый брюнет, который занимался с его женой любовью на балконе…
В детской стояла белая кроватка, стол для пеленания, на котором, прикрытая простыней, как и все вещи вокруг, высилась стопка чистых и глаженых пеленок. Этот факт показался наиболее подозрительным: какая мать, отправляясь в длительное путешествие, оставит такое количество пеленок дома? Ведь тогда еще не было памперсов. Такие мелочи наводили на разного рода размышления.
В кабинете стоял письменный стол, в котором никаких документов не было вообще: только канцелярские принадлежности и пачки чистой бумаги, а сверху – печатная машинка, проигрыватель с магнитофоном и телефон. Два кресла, два мягких стула и несколько книжных полок с юридической литературой также нейтрального характера: уголовный и гражданский Кодексы да Конституция… Ну, еще зарубежные детективы.
В кухне стоял большой диван, длинный стол, на котором лежали три полотняные салфетки. Три. Три пивные кружки, три рюмки, столовый японский сервиз в розовый цветочек, ваза. Наталия открыла холодильник и почему-то совершенно не удивилась, когда обнаружила, что он работает. Она увидела запечатанную банку с консервированным горошком, несколько коробок с сухой молочной смесью, пару бутылок греческого оливкового масла и слегка сморщенный лимон. В морозилке же лежало нечто, похожее на замороженное мясо. «Это продукты Бланш или Жуковых?»
Она пошла к соседке и спросила ее об этом.
– Как вы говорите: холодильник включен? – Наталия Петровна сняла очки и замотала головой. – Не может такого быть! Разумеется, это не мои продукты. Вы можете проверить это при помощи экспертизы, если мне не верите. – Она была явно недовольна тем, что ее отвлекли от телевизора.
Наталия, ни слова не говоря, вернулась на кухню и взяла в руки сверток с замороженным мясом. И вдруг сквозь прозрачный целлофан увидела нечто, заставившее ее вскрикнуть. Сверток упал на пол и скользнул под стол. Дрожащими руками она достала его, завернула в одну из простыней, сунула в найденную в кладовке хозяйственную сумку, зашла к соседке, поблагодарила ее за все и, не дав ей опомниться, с ключами выбежала из квартиры. Заперла жуковскую квартиру и бросилась вниз по лестнице. Села в машину и на огромной скорости помчалась домой, где тотчас сунула сверток в свою морозильную камеру. Такого в ее жизни еще не было: в целлофановом пакете находился замороженный младенец.
Валентина спала в гостиной на диване. «Восстанавливается». Надо было срочно приготовить что-нибудь на скорую руку. Наталия достала банку консервированной фасоли, фарш и за полчаса приготовила чили. Когда на пороге возникла заспанная Валентина, она, ни слова не говоря, усадила ее на стул и поставила перед ней тарелку с дымящейся едой. Затем, похлопав девушку по плечу, принялась названивать Логинову. На ее счастье, он оказался на месте и взял трубку.
– Игорь, мне необходимо срочно тебя увидеть.
– Я как раз еду домой.
– Дома поговорить не удастся… Хотя, конечно, приезжай… Я приготовила чили. Если постараешься, то можешь еще успеть.
После обеда Валентина пошла в кабинет распеваться, а Наталия, убрав со стола, попросила Логинова «абстрагироваться»:
– Забудь, пожалуйста, о том, что ты только что поел. Это крайне важно. Мне надо показать тебе одну штуку. Надеюсь, что тебя не стошнит.
– Наташа, брось ты свои приколы. Давай лучше поспим с полчасика, у меня сегодня бешеный день.
– Ты готов?
Он понял, что она не шутит:
– Готов. Показывай.
Она достала из морозильной камеры сверток и почувствовала, что ее сейчас стошнит. Сколько она ни работала над собой, сколько ни внушала себе чувство, противоположное отвращению, ей все равно стало плохо…
– Разворачивай сам, – сказала Наталия и отвернулась к окну.
Она слышала, как что-то твердое перекатывается на столе, и старалась как можно глубже дышать. Наконец послышался хруст целлофана. Логинов выругался. Затем стало тихо.
– Вот черт, где ты его нашла?
– В одной квартире.
– А если точнее?
– В квартире Жуковых.
И она, как могла, сбиваясь и нервничая, рассказала ему обо всем, что произошло с ней утром.
– Это надо срочно отправить в лабораторию. Вполне вероятно, что новорожденный был заморожен шестнадцать лет тому назад. У нас уже бывали такие случаи, правда, не с младенцами, а кое с чем другим, но то, что наши отечественные холодильники работают до сорока лет и больше, без ремонта и выключения, это абсолютно точно. Если хочешь, можешь поехать со мной.
– Нет, у меня другие планы. Надеюсь, что ты не станешь скрывать от меня результаты экспертизы?
– Разумеется. И все же: ты куда?
– Хочу навестить жену одного из знакомых Сапрыкина.
– По этому же делу? – Логинов, конечно, сделал вид, что его это мало интересует и что якобы он спросил машинально, но Наталия-то поняла, что он впал в то состояние азарта, какое бывает у гончих псов во время охоты.
– Нет, по своим, по женским делам.
Сказав это, она заперлась с телефоном в прихожей и позвонила Сапрыкину.
– Сережа? Спасибо тебе за Филимонова. Но у меня к тебе еще одна просьба. Если выполнишь ее, я сегодня же привезу тебе пива и рыбу. Записывай телефон.
Договорившись с Валентиной, что Наталия заедет за ней в ресторан часов в одиннадцать вечера, Наталия оставила ей ключи и вышла с Логиновым из квартиры.
– Нам в противоположные стороны, – сказала она уже на улице и побежала, прячась под зонтом от дождя, к своей машине. Логинов пожал плечами и направился к своей видавшей виды «Волге». Перед тем как сесть в нее, он повернулся и, окинув взглядом сиреневый «Опель» Наталии, только развел руками. Они понимали друг друга с полуслова.
«Перспективная, 7, квартира 92. Оленина Ольга Константиновна». Да, любопытно было посмотреть на любовницу Родионова.
Улица Перспективная огибала городской парк и разделяла город на две почти равные части, поэтому являлась центральной, и жить на ней считалось престижным. Домом номер семь оказалась обычная девятиэтажка с длинным вытянутым двором, засаженным молодыми каштанами и тополями. У подъездов играли дети, не обращая внимания на моросящий дождь и довольно-таки чувствительный холод. Наталия поднялась в лифте на восьмой этаж. Позвонить и спросить: «А не вы ли, Ольга Константиновна, являлись любовницей Родионова?» – было бы непростительной глупостью. Но в голове образовался вакуум: мысли разлетелись, едва за спиной закрылись двери лифта. Надо было срочно что-то придумать. Такое, чтобы расположить к себе эту незнакомую ей женщину. А что, если сказать ей, что она ищет няню? Оленина ответит, что она никакого объявления не давала, и вот тогда Наталия извинится и скажет, что… А что, собственно, она тогда скажет? Нормальный человек, каким, вполне возможно, является эта женщина, скорее всего, сразу же захлопнет дверь, и на этом «знакомство» закончится. Стоп. А что, если представиться агентом риелторской фирмы, который интересуется квартирой Родионова? Раз в его квартире находились вещи Олениной, то, значит, она вполне может ответить на вопросы, касающиеся новой хозяйки. Больше того, она, не подозревая, чьи интересы представляет Наталия, может многое порассказать о Валентине, излить, что называется, душу. И это будет очень кстати, поскольку появится возможность на словах принять сторону Олениной, тем самым расположив ее к себе.
Она позвонила. Послышался лязг засова. Дверь открылась ровно настолько, насколько позволяла длина цепочки. В полумраке возникло лицо.
– Вы ко мне? – услышала Наталия высокий женский голос.
– Да, к вам, если вы – Оленина Ольга Константиновна.
– По объявлению?
– Да.
«Объявление могло быть связано с квартирой и вполне подходит к причине моего визита».
Цепочка исчезла, дверь распахнулась, и Наталия оказалась нос к носу с женщиной довольно привлекательной наружности в красном вязаном свитере и черных брюках. Современная, интеллигентная и явно высокого о себе мнения. Это читалось во взгляде и манере держаться.
– Проходите, пожалуйста. – Она впустила Наталию и тщательно заперла за ней дверь. – Тапочки вот эти, синие. Проходите в комнату. Это же вы звонили с утра?
– Наверное, нет. Видите ли, это очень для меня важно.
– Я понимаю, понимаю, садитесь вот сюда. Со старыми вещами всегда очень тяжело расставаться. Но, с другой стороны, жизнь идет, они мешают, хочется как-то изменить стиль, знаете ли…
Наталия ничего не понимала, но уже сидела в кресле и рассматривала комнату, в которой ничего, кроме обычного набора самой необходимой мебели, не было. Разве что старинный карточный столик. Чувствовалось, что Ольга Константиновна живет одна. Бегонии на подоконнике, пушистый кот в глубоком, в кошачьей шерсти, кресле, полосатые, в стиле ампир, малинового цвета обои.
– Какой фирмы пианино? – задала конкретный вопрос хозяйка, чем мгновенно облегчила положение своей посетительницы.
– «Petroff».
– Если не секрет, откуда оно у вас?
– Купила по случаю у одного человека.
– Вы сказали, что для вас это очень важно. Могу я спросить: почему?
– Да потому что, – оживилась Наталия, – мы из-за этой старой развалины постоянно ссоримся с мужем. Он говорит, что это хороший инструмент и что надо только найти специалиста, который мог бы его настроить и отремонтировать. Но я-то хочу купить спальню, а пианино занимает много места. Словом, я решила продать его втайне от мужа. Вы понимаете меня?
– Очень даже хорошо. Скажите, а вы не могли бы описать его? В объявлении написано, что оно светло-коричневого цвета, с инкрустацией и канделябрами, это действительно так?
– Да, совершенно верно. И инкрустация, и канделябры.
– Мне бы надо посмотреть на него. И еще: какой рисунок… я имею в виду инкрустацию.
– Как какой? Растительный, с ангелочками.
– А чем инкрустировано, деревом или перламутром?
– Деревом… темных и светлых тонов. А канделябры из чистого серебра.
– Вы можете оставить мне свой адрес, чтобы я приехала и посмотрела?
– А зачем вам адрес? Я на машине и могу подвезти вас прямо сейчас.
– Да что вы говорите? Прекрасно. Только давайте сначала хотя бы приценимся. А то вдруг вы запросите слишком большую сумму.
– Миллиона три вас устроит? – не моргнув глазом сказала Наталия, чувствуя, как краснеет. От ста тысяч сразу перескочить на три миллиона – это же не «Сотбис» и не «Кристи».
Оленина побледнела.
– Надо посмотреть, – произнесла она чуть слышно. И Наталия подумала, что все коллекционеры – а Ольга Константиновна наверняка была из их племени – немного ненормальные люди и что, если действительно она заинтересуется инструментом, который Наталия купила у пьяницы Борисова, цену придется, конечно, сбавить. «Во всем должна быть мера».
