Текст книги "Только ввысь (СИ)"

Автор книги: Анна Супряга

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

– Ты прав. Я не понимаю этого. Все, не более чем естественно, но цена не осознана.

– Что ж, время перед тем самым неизведанным у тебя есть. Возвращайся, когда меня положат в больницу, я расскажу тебе больше.

– Почему не сейчас?

– Ты еще ребенок. У нас обоих достаточно времени,– я послушалась совета. Не видела для себя иного выхода, а выбор..., разве он был?

«Следуя логике, я решила изведать те просторы, которые мне позволяло натяжение нитей. Разные земли, страны, пейзажи. Только извечные водопады оставались неким табу. Не стала спорить или противится мысли: „Не время“. А вдруг неспроста...»

С чего было начинать учения, как повзрослеть, учитывая, что возможность развития духа отключается.... А, ну-да, я ведь неполноценна.

***

Некоторое время я наслаждалась новыми видами, красотой разных культур. Довольно длительно, вращалась по небесам, наблюдая за всей красотой и порою ужасами свысока. Когда случайно наткнулась взглядом на календарь в стране одного часового пояса с моей, определила, что нужно попробовать спустится к народу. Прошло три с половиной месяца.

Темные энергии и прочие воплощения некогда жизни не касались, не говорили, я не чувствовала опасности и не учитывала ее, приняв то решение.

Тогда же на меня и обратилось внимание, в первый день парящего шествия по земле.

Сущность та, разила неприятной наружностью. Может лицом и привлекателен, но с натурой отрицательной. Это все равно, что определять наступление бури по одному лишь аромату принесенного дуновением тихого ветра. Но интерес толкал приблизиться...

– Ты что здесь...? Ты что делаешь? – он пребывал явно не в замешательстве. Его лаза цвета древесной коры, смотрели на меня, излучая не неприязнь, а опасения – так казалось. На самом же деле, он смотрел на меня с четкой мыслью, ясным уверием, что быть того не должно и являться мне перед ним не пристало. Он был прав, но тогда, я этого не понимала.

– Поговорить хотела,– я улыбнулась настолько дружелюбно, насколько и хотела быть, перед незнакомцем.

– "Поговорить". Да ты безнравственна,– не сомневаюсь, он стремился не оскорбить, а дать последний шанс уйти. Он хотел, чтобы я ушла.

– Меня уже называли подобно. Что вы думаете по этому поводу, в смысле, почему происходят подобные изменения в характере? – о, я могла спросить и о чем-то более глупом.

– Что? – сухо переспросил он.

– Ну, знаете..., извините. Раньше я очень мало с людьми общалась. Строить конструктивные диалоги или учтивые речи не в моем опыте.

– Не дурно же, признаваться в сиим, но.... Девчонка, наивность за руку ведет не вечно,– ценный совет. Да вот, приняла я его неверным образом.

– Ну, знаю. Разве уже не поздно задумываться над этим? – лицо незнакомца упростилось. Он перестал взирать на меня, как на невиданную ранее странность. Он стал выглядеть обычной заурядностью, от которой ничего не ожидаешь. И я попалась на эту поверхностную маску "безопасности".

– Ты хотела узнать что-то? Тебе повезло, я сегодня малость любезен к экстравагантным кадрам, ты невежда.

– Э-м. у меня есть друг, он сказал, что мы встретимся снова, когда я повзрослею, а его тело заберут в больницу. Он отправил меня восвояси и в целом я не имею понятия с чего начать. Пейзажи безмолвно прекрасны, но одни лишь яркие просторы мне "вырасти" не помогут. Вот я и хотела спросить у кого-то еще, кто меня видит, о местном укладе. В духовном смысле,– по мере изложения проблемы, мужчину покидал интерес. Тогда, мне показалось, что он вник куда быстрее, чем я выуживала из себя предложения и..., я поверила ему, снова.

– А чего тянуть? Вознесись ввысь и дело с концом.

– Нити не пускают,– на мгновение, в его глазах промелькнул блеск. Я думала, он поможет, но также, почувствовала и подозрение.

– Но, ведь они твои. Собственные нити ограничивают тебя только в присутствии твоего же страха. Избавься от него, прими его, пожелай вознестись, коснутся грани, изведать ее и ничего тебя не остановит,– сладко пел. Я повелась. Подозрение больше меня не волновало, я приняла его за иную сторону страха.

– Так я узнаю больше?

– Это неизбежно. Хочешь, могу проводить тебя,– это могло бы стать очевидным поводом для ощущения опасных намерений, но не стало.

– Вы сделаете это? – я так нуждалась в чьей-то помощи, содействии...

– Только не к самой границе, лично мне пока незачем туда соваться самому.

– Тогда, сейчас? – я хотела верить ему. Отчаянье подталкивало меня доверять. Меня – влекомую мелочностью беспечных порывов.

– Да, как раз удобно.

Я подождала, пока мужчина не поравняется со мною, прежде чем воспарить к грани. Путь предстоял не столь дальним, но видимое расстояние, ощутимым. Мы пролетали множество пластов энергии. Один ярче другого, бледнее, невзрачнее, красочнее.... Спутник же, постепенно отставал. Я не обратила на то должного внимания. Но, что затрудняло его путь на самом деле, постичь не могла. Он с трудом проходил уровень за уровнем потоки сил. Ведь большинство из них, были менее проницаемыми, нежели предыдущие. Этими барьерными ощущениями я была обделена и все объяснения скинула на мысль, что мужчина нарочно отдалялся, ибо чувствовал скорое приближение.

Мы подлетали все ближе. Мерцающий дальний план, четче проявлялся впереди, отражая белизну небес. Казалось, достаточно лишь протянуть руку и случится нечто невообразимое. Но вот, нити вновь крепко натянулись, останавливая меня, не пуская дальше, ограждая от неизведанного. А мерцание влекло своим очарованием запретного плода.

Я вспомнила слова провожатого об избавлении от страхов, пожелании и подчинилась своей прихоти. Искренне пожелала отдалиться от нитей.

Натяжение ослабло. Оно и вовсе почти исчезло. Я почувствовала напряжение, что вдруг принялось сковывать меня, но больше, желала увлечься нуждою – удовлетворить порыв. Небольшое покалывание в пальцах. Еще немного оставалось рукам до прикосновения к сердцу выси...

– Стой! Ты что вершишь?! Твоя связь ведь так сильна, зачем хочешь..., рвешься ее оборвать?!! – повышенный тон меня внезапно отвлек. Казалось, я перестала слышать окружающие шумы, саму себя. И вдруг, полон силы голос вырывает меня из до реальности осознанного сна. Нити, связывающие с собственным телом, истончились до толщины травинок.

Но поняла, что произошло в тот момент, я не сама.

– Заткнись! – оборвал эту женщину мой провожатый. Его тон также бурлил силой. Он мог бы заставить целую толпу подчиниться ему, одним лишь словом, если бы только захотел. Но здесь, он встретил равную себе.

– Как это, оборвать? – мой тихий голос, еле нарушал их перепалку. Женщина продолжила, обращаясь ко мне:

– Ты ведь еще даже не знаешь сути. Неужели не желаешь вернуться к прежней жизни? Так прочна твоя связь,– ее тон смягчился. Она разговаривала со мной, как с дочерью, поясняя важные вещи, будто поддерживая в трудную минуту. Мне на мгновенье, захотелось броситься ей в объятья.

– Да, вы правы. Но вернуться я желаю, начав жизнь новую. Но как без знаний? – наивностью малого дитя, поведала я свой, наполненный мнимостью замысел, обрамляя его таинственностью прекрасного секрета.

– Что? – ее глаза округлились, а брови взмыли вверх от явной непредвиденности..

– Ха-ха-ха!! Видишь?! А теперь умолкни. Чувствуешь ведь, как гремит пространство, эта тяжесть. Сие невежественное дитя еще успеет отдать все,– тяжелыми басами, раздавались его слова. Они оба, знали намного больше, чем я. О том, что же я сказала не так. О том, в чем именно ошиблась, какой неверный вопрос задала. О том, чего не ведала. Эти знание, определяли все.

– О чем вы? Что значит оборвать связь и ...? – женщина перебила:

– Проникнув к грани, ты исчезнешь. Но до сих пор, у тебя еще есть шанс вернуться. Не отворачивайся от него в погоне за минутными порывами или прихотью нагнать сведущих. У каждого свои прерогативы,– она сказала то, что могла. Почему не больше, почему не то, что хотела..., сие я узнала, когда было поздно.

– О, да. Жди дитя, ты познаешь, что ведомо нам,– мужчина перенял инициативу.

– Почему вы меня обманули, это ведь невозможно! – наивно вскричала я. Но женщина перебила вновь, чем обратила на себя мой взор, попытавшись достучатся до здравого смысла:

– Девочка, ты еще так мала, а уже обратилась духом. Ты могла погибнуть. Вот всего лишь минуты полторы тебя разделяюет от недавней ошибки. Это ты осознаешь?

– Но...,– мужчина внезапно оказался прямо передо мною. Его ладонь сомкнулась вокруг моего горла. И чувство спиральной судороги, охватило все мое эфемерное тело. Время застыло. Мир в округе перестал существовать. В миг, пронеслась буря...

Жизнь утекала. Мое существо, моя душа. Будто на собственных же глазах, сотни нитей вытягивали из меня дыханье. Упреждающий бестолковый вздох, попытка наполнить грудную клетку воздухом. Лицо застыло в немом жесте кашля.

Все будто повторилось. Как и в тот день, я могла лишь смотреть. Пошевелится вновь не позволяли. Тянущей болью страх, окутал каждую часть души, будто напряжение молнии каскадом сходилось на моем горле, вытягивая остатки жизни.

Нити, холод ощущался с их обратного конца. Я и подумать не могла, что происходит с моей плотью. Ветер доносился тревожным свистом. В глазах все продолжало мутнеть. Меня поглощали. Пытка кончавшаяся вечностью, принимала новое начало строка.

Боль поражала глаза. Схожая со слезами – сила, покидала мою душу, разум, тепло мечт, скорбь утрат.

Вдруг, исчезли все слова, пропали мысли, их суть и смысл, цвета исчерпали свои краски. Я видела лишь блеск небес. Кажется, даже становилась с ними ближе. А они пусты. Без эмоций, чувств, как собственно и я, была готова слиться, отдаться пустою оболочкой.

– Ах, прекрати! – женщина явилась подле моего угнетателя, положив руку на его плече. Тот напрягся, ведь теперь его остатки жизни, не столь сильно, но поглощали также.

– С чего вдруг? Это право каждого из нас. И она не исключение. Как видишь,– не испытывая затруднений, проговорил он. Лишь натянутость тона, выдавала терпимую агонию.

– Я сильнее,– ее пальцы крепче впились в его плечо. Она удвоила свою силу, дабы причиняя боль, бороться с ним, заставить отступить. Каким-то образом, мужчина противился. Теперь он пытался питаться из двух источников, восполняя через меня теряемое.

– Она же хотела узнать больше,– он обратил свой взгляд к моему.– Ну, что? Как тебе на вкус экспресс-курс по визиту к голосу позднего смысла? – он что-то сделал. Проник глубже к закромам, доступа к которым не имеет разум, ни при жизни, ни при метании меж нею и концом. Мне открылось подсознанье. И вмиг сей все законы, ранее наполненные скрытым толком, потеряли смысл. Я увидела понятье. Что значило "смиренье", для полноценных мертвецов. Я увидела, почему жизнь их после, кличется существованьем. Увидела, но сама не ощутила. Еще не время сталось, не час, стоящий проводов бравадных.

Миг сей был столь мимолетен, что правый толк, достигся мной не сразу. Довольно сильно представлялся страх, и едкая пустота в душе ни разу не померкла.

– Хватит! Она еще не тронута! – ее голос истончился.

– Справедливости тут места нет, как и мольбам. Так за что ты борешься сейчас? Показываешь, как милостива твоя душа? Не интересно. Кто-то из нас пожрет другого. Или, можем остановиться,– слова тяжело слетали с его уст.

Чувство – будто червями вены, все стремились не поддастся насильному гоненью к чужим рукам. Моя жизнь. Я боролась за нее, под гнетом мысли, что: "Я еще о многом столь не смыслю. И подсознанье, тоже молвило: Не время"".

В мгновении все переменилось. Суетилось ощущенье, что в краткую секунду происходит все, решается моя судьба.

Женщина, явившаяся рядом, тогда продолжала разговор. Но, все единым мне казалось. Как будто мир в капле заключен. И безмятежным сроком постает та паденья близость, что разделяет нас с несокрушимостью земли.

Они оба, одновременно освободили руки. Отдалились друг от друга и от меня. Контроль над телом вернулся быстро. Рефлекторно же, я коснулась горла.

– Души воистину эгоистичны,– непроницаемо проговорил он, тем ответив на согласие женщины, принять компромисс.– Нам обоим известно, что она заплатит. Мне делу не было к сиим играм, и нет. Да вот карается...

– ... неуваженье к усыпающим,– закончила та за него. На деле, она согласной была с его деяньями. А, что двигало ею – пустая почтенность к индивидуальности душ и их нетронутости покоя.

– Каждому свое, и равно общая судьба,– заключил мужчина.

«Тяжелы слова для осмысленья. Но толк довольно прост, кабы не думать о теории сторон медали»

"Опосля, сперва затруднилась осознать, как минули те долгие минуты, кои люди, на словах и заключили, придав тем исчисленья. Для меня, будто годы пролетели, а на деле, всего лишь миг.

Чудно, но верится что, аж дрожь берет"

На том, они ушли не оглянувшись. Оставили меня одну. Личности, до этого пытавшиеся поглотить один другого, причиняя страдания, черпая жизненную силу из душ друг друга. Сие все, таким естественным представилось. Значило ли, что подобное, представало в привычном порядке их досуга?

Гонка за неизведанным, эгоизм, последствия халатных решений.... Интересно, сколь многого я лишилась и только сейчас начинаю обретать, знакомясь с простейшими понятиями, на подобии недоверия к незнакомцам?

Я вновь бежала. Не было места куда вернуться, где спрятаться, затаится. Как то делают героини фильмов или маленькие «лоли» из аниме, дабы переждать страшный период депрессии, основанной на долгожданном понимании, осознании всей глупости собственного поведения.

Мне нужно было успокоиться. И впервые за три с половиной месяца, я последовала за нитями к собственному телу, к дому, родным. Ну-да, куда же еще?

***

Пролетая столь стремительно знакомые земли, озера, горы, я интуитивно огибала каждый выступ, помня об ощутимом препятствии почвы. Земли не только на равнинах осязаемы.

Я пыталась не пускать волненья, пока не прибуду, но чем меньше становилось расстояние до больницы, тем упрямее холодок отрицательных эмоций блуждал по рукам, мешая сосредоточится, заостряя панику. Окно палаты все приближалось. Еще несколько секунд, мгновенье.... Я на месте.

Много же изменилось. В комнате разрядами витали остаточные волны страха, гнева, отчаянья. Те же цвета, что и в тот раз, в первый день, когда на моих глазах в больницу вкатили израненного человека. Но сейчас, чувства сильнее, ярче. Как же они искрились в сам момент опасности?

А я похудела. Под глазами образовались темные круги, щеки впали. Волосы потускнели, потеряли свойственную им шелковистую мягкость.

Я попробовала коснуться своей щеки. Кожа пугающе бледна. Могла ли я что-то сделать. Что-то, что имело бы смысл, что-то настоящее, видимое и имеющее значение не для меня одной? Почему вдруг накатило подобное желание...? Это так несвойственно мне. Думать о ком-то. Стараться даже для себя самой. Но сейчас, я хочу сделать что-либо, благодаря чему на лицах отразится улыбка. Не тот испуг, не осуждение. Но...

Мои пальцы в нежном жесте прикасаются к ставшей пепельной коже. Она, будто перламутровый фарфор, под тусклым светом не большого светильника больничной палаты, создавала жалостный образ умирающей бедняжки. Странно было смотреть на себя, ставшей таковой, олицетворяющей весь тот прообраз окружающего мира, каким он воспринимался мною ранее.

Не хохма ли, что реальность оказалась жестокой, но яркой, искрящейся магией сотни алхимических происков?

Мое тело откликнулось. Я почувствовала наливающуюся теплом связь между нами. Совсем забыла, что мы есть целое. Я смелее коснулась щеки, пальцами поглаживая правую сторону лба, с тем, убирая мелкие непослушные волоски к вискам. Я ощущала, как они разглаживаются, отступая от прежней грубой текстуры. Как кожа становится мягче, как растет пульс, учащается сердцебиение, стремительнее прогоняя кровь по сосудам, возвращая легкий румянец, послабляя болезненную серость. Нити окрепли.

«Хотела ли я вернуться? Чувствовала, что нет»

От первого контакта, тяжело было оторваться, но медлить не стала. Отняв ладонь, я уже на периферийном уровне, посредством связи нитей, понимала, в каком именно состоянии находится или будет находиться мое тело. Во многом это зависело от безопасности или смятения меня самой – проекции души.

Находится там, и взирать на себя дольше, не позволило любопытство. За дверью палаты послышался шум голосов, плач иных душ, мрякотный холод оттенков.

Неужели случилось что-то, чего я не пыталась предусмотреть?

Пройдя сквозь дверь, обнаружила свою мать, сестру. Они сгорбившись, сидели вблизи друг друга на скамье у противоположной моей палате стены. Лицо матери спрятано в ладонях, сестры же на ее плече. Они судорожно всхлипывали, пытаясь успокоить шумное дыхание. Будто все зло оставлено позади, но сердце до сих пор неспокойно, ибо помнит.

Отец, он стоял рядом со мной. Так уж получилось. Облокотившись рукой о стену и спрятав глаза, уткнувшись лицом в изгиб локтя, он так и не отнял другую руку, чуть ниже, кулаком прижатую к потрескавшейся штукатурке.

Их боль заставила замереть на месте. Я хотела докричаться, уверить, успокоить, что все в порядке, но знала – не смогу. Я не попыталась, понимая – разочарование себя не оправдает.

Можно ли сказать, что я выросла? Сколько бы скорби не было в сиим признании, но так и есть. То по моей вине, или насильно, но скрывающая взгляд дымка наивности отступила.

Поодаль проходил тот самый врач. В его руках находились папки, документы, ручка, вокруг шеи спадая на грудь, висел стетоскоп. Он выглядел уставшим, не только внешне, но внутренне измотан также. Аура просвечивалась, будто все силы были брошены на помощь и поддержку здорового вида лица, трезвости ума...

Похоже, все закончилось. Врач лишь головой мотнул в сторону родителей. И так видно, ему нечего больше им сказать.

Да вот только, меня разбирало любопытство.

«Узнать, что случилось в тот случай, здесь – предстояло задачей не сложной. Ошеломляющей...»

Я подошла ближе к тому мужчине. Думала, может свезет и документы, которые он держал, содержат информацию обо мне. Глупо было на это рассчитывать. В их профессиональных терминах я не смыслю, о почерке вообще молчу.

«Снова произошел факт, названный первым опытом»

Я впервые приблизилась к человеку с конкретным желанием. Целью узнать, получить что-то от него. Как он рассудил, какие выводы, прогнозы, какие слова присужденные родителям вертятся на его языке?

Аура доктора была столь слаба, я чувствовала, что могу коснуться чужого разума. Все необходимое, лишь протянуть руку, послав собственную энергию, силу к посторонней душе. "Но, не обманывают ли меня чувства, не являются ли они болью безысходности?".

Не задумываясь над возможным разочарованием, я попыталась. Направила взгляд на его, вложив силу сути желанья.

Его душа откликнулась, добровольно открыв мне все необходимые детали касающиеся вопроса.

У этого человека и в помыслах не было скрывать всю тяжесть моего положения. Обо всем, что происходило во время приступа двадцать пять минут назад. Ничего. Он желал быть честным, но знал.... Мои родные не захотят на самом деле, не должны знать все. Страдания, ведомые правдой не всегда заслужены. Он считал, что такие люди не заслуживают страданий, что боль и отчаянье не стоят их! Но ничего не мог исправить, ничем помочь. По его мнению, из комы я могу и не выйти, скорее всего, что так и не приду в себя. Хоть шанс и есть – призрачный, но реальный. Еще один парадокс.

Не знаю, когда и как у меня это получится. Ведь в свое тело, даже по зову нитей я не могла вернуться, не могла повлиять на него больше, нежели восстановить связь или убрать несколько непослушных волосков. Теперь понимаю. Реально все, что в моих силах – не дать скончаться собственной плоти, время от времени приходя суда, излечивая, возвращая ему силу, подпитывая жизнью.

Может быть, зная, что мне не угрожает очередная остановка сердца, родные будут чуточку спокойнее? И у меня будет повод наведываться к ним, игнорируя стыд перед единственными людьми, которые искренне любили и боялись за меня.

Чем я отблагодарила их за собственную жизнь, как распорядилась ею? К чему привел мой образ действий? Меня дважды, чуть не убили. И причины все, они столь глупы, что почти не реалистичны. Но последствия..., подвели к еще более ужасному исходу, нежели могла представить. Наивность спала, теперь я, во всех смыслах увидела себя со стороны, и чего это стоило? Так не должно было произойти. Но выбором, не раз, вовремя я не воспользовалась.

Я ушла. Пешим шагом за несколько недель, преодолела расстояние до океана. Я шла среди людей, смотрела на них, наблюдала, пыталась понять, найти верное направление в коим следует мыслить, чтобы стать ближе к внемлению причин и следствий поступков, на которые те решаются из часу в час.

Все труднее было определить взаимосвязь между их настроением, действиями, желанием по цвету ауры и результату, которого они в итоге добивались, не радуясь исходу. Крайне редки случаи обратные более частым.

Противная сторона эмоций возобладала над чувством доверия, честностью. Помышляя одно, люди вершили иное.

Индивиды чувств опрятных, не ранили себя несоответствием и внутренним противоборством. Те шли с улыбкой искренней, невосприимчивой.

Многим я могла заглянуть в мысли, читая доступную информацию. Пробираясь же глубже к подсознанью, натыкалась на прочный барьер. Некоторые даже выталкивали меня из собственного сознания, порою хватаясь за голову или испытывая надсадную боль. Это значило, что влезла я в довольно личные воспоминания, такие и неосмысленно не должны быть вскрытыми.

Не знаю почему, но меня радовал тот факт, что те самые "искренние улыбки" разумом, оказывались закрытыми. Я изредка могла уловить лишь конкретные эмоции их настроения. Впрочем, сильные личности не ограничивались честностью с общественностью. Многие темнили, многие недоговаривали, многие скрывали, ведали все сразу, просто комуницировали с остальными, довольствуясь тем, что имели или получали в процессе, даже если то не граничило с их настоящими – искренними целями.

Те же, кто намеренно вредил – жалели о том, радовались тому, страшились, возбуждались, страдали. И пусть осознано шли они на сей шаг, пусть стремились сего, но в процессе обязательно разрушались. Аура блекла, глаза полыхающие искрами с начинанием, тускнели, встречая финал действий.

И пока жаждали большего – их личности исчезали, души истончались, ауры горели излишне серым цветом, изгоняя все остальные – что птенчик кукушки, перебирающий весь дом, за счет жизней с правом первенства по рожденью. Сиих называли лицемерами. На самом же деле, души их – безлики.

"Теорию эту понять не проблематично, но внемлить причинам, влекущим ошибки сложнее, нежели определить судьбу, шедшую тенью до самого конца.

Что еще более угнетает. Ведь человек преданный, не заслуживает рока одиночества за одни лишь пересуды"

Наблюдать за подобным, слышать все, оказывалось больнее. Беспомощность. Я столь много видела, стольким наслаждалась, переживала все новые границы: недоступные, брошенные ранее. Но посторонние, чьи ауры мерцали плачем.... Не будучи полноценным духом, испытывающим принятие разнообразному течению судеб, я испытывала чувство несправедливости. Я не злилась, не жалела их, не радовалась, не злорадствовала, не удивлялась, не переживала. Мне просто было не все равно. Не смотря на то, что учитывая желание, я ничего не могла сделать.

Назваться ли добросердечной или попросту эгоисткой? Можно совмещать эти два качества, принимая понятие о безвольности. Оказывать помощь. Не все ее стоят, не каждого спрашивают, не каждый раз известно об ее необходимости, не всегда дозволено помочь, не каждому она нужна. Не всех возможно поддержать. И черт возьми, как бы мне хотелось это сделать, кабы была возможность. Я ведь не бесполезна, нет же, не беспомощна.

Люди вокруг много говорили, разное представало моему вниманию.

События сменялись. Я начала различать обстоятельства. Понятия об уместности и нежелательности с накоплением примеров, опыта, становились отличительнее.

Иногда, я ловила себя на не свойственных мне ранее мыслях. Их построение после, пугало. Но красота, непривычность – завораживала рождающиеся личностные ценности, будто готовя меня к чему-то:

"Нет лжи прекраснее и богаче, нежели той, что скрыта в тени. Со дня и до рассвета, накрывает мир тайна. Сказки парят, легенды срываются с уст. Песни все дальше странствуют в поисках стихов, повествующих их толкованье. Музыка, чудесные арии, ноты слагаются во снах, являясь на свет с любо коим проблеском луча. Пестрый блеск свечи, нежное сияние звезд, яростный вызов прикроватной лампы, ослепляющая высь солнца, небес...

Нет прекраснее обещанья – встретится вновь. Прикосновение пера, так и манит рукопись создать. Холод клавиш зовет теплом души поделиться. Кисть – образ творить, историю молвить гаммой палитры. А вкус так и дурманит, ароматами играя, волшебно управляясь с приправой. Далеко пустится ли голос, желая постичь просторы мирские...?

Нет романтичнее взглядов на жизнь, нежели вера в мечты, в себя и силы свои. Вера в людей, вера в добро. Принятие жестоких судеб – цены возмещенной за радость. Принятие боли и чувств одинокого рока – стойкость души воспитывающие выдержки силу. Терпенье и только – урок на все жизни...

Есть лишь надежды, их крах. Есть и нужды, мечты, их скорости смен. Есть мы – горазды принять подарки бытья и играть, суля перемены. Слабость признав, страхи впустив и наслаждаясь силою света, оберегающую наш дом"

***

Облака столь выделяющиеся. Порою, они впитывали, пропускали краски миросплетенья. Ярко сверкая, купаясь в лучах солнца.

Не единожды я становилась свидетелем исчезновенья последнего человеческого дыханья. Впервые с оглядкой на прошлое, почувствовала, что могу испытать ужас. Будучи бесследно поглощенной, не успев сделать даже мелочи важной сердцу.... От многого меня отвернула тогда, та женщина.

«Я страшилась мысли, что жаль по отношению к прошлым ошибкам, отберет у меня причину надеяться, отберет смысл, наконец пришедшего осознания. Все что Глеб говорил о должном смирении – для меня предстало лишь теорией»

Души исчезали. Вмиг стиралось их сознание, натура. Все из чего они состояли, перевоплощалось в чистую силу. Энергия возвращалась к истокам.

Я чувствовала себя зажато некоторое время, неуместно. Поставал лишь один вопрос: "Зачем я здесь?". Может до встречи с Глебом? Она станет последней? Но я еще не думаю, что он покинул свой дом. Единственное, что могу знать – ему становится хуже.

***

Мир – единая вязь нитей. Ныне я зависела от здоровья тела. По какой причине с меня пока ничего не требует пространство, я не обделена барьером, без которого жизнь бы улетучилась в мгновении ока – неизвестно.

К тому моменту, я сидела на корточках на асфальте, положив подбородок на скрещенные руки, а те, уложив на колени. Это был маленький проулочек торгового базара. Райончик не столь популярен, как заметно невооруженным глазом. Тут продавалась выпечка и разные сладости: плюшки, пирожки с разнообразной начинкой и тому прочее. Поодаль от меня, работала маленькая пекарня. Она продавала в основном хлеб и круасаны с заварным кремом или вареньем. Основные расходы, покрывала за счет постоянных посетителей и ежемесячных оптовых закупок от детского приюта. Их небольшая машина с прицепом достаточно примелькалась мне. Она надсадно скрипела при погрузке каждый раз, да так, что думалось, развалиться только перышко доложи.

Человек помогающий укладывать сдобу и заодно хозяин этого металлолома, очень много говорил о детях. Особенно оживленной его речь становилась при упоминании сорванцов, покинувших стены того временного холодного пристанища.

Помещения давно не новы – пережиток старых времен. И функционировали они только благодаря пожертвованиям местных жителей, малостью властей, и чего таить.... Дети приносили малый вклад также, воруя, возможно подрабатывая, попрошайничая на улицах соседних районов. Власти сквозь пальцы наблюдали за сиим. Выше головы воришки не прыгали, проблем стоящих внимания не создавали, от того и высшей меры наказания сироты не знали.

Их родители погибли или были убиты в ходе терактов, где "взрослые" и участвовали, продав собственных детей в учебные лагеря за одно только самостоятельное участие в налетах. Секта, что с нее взять? В итоге, всех участников убили при самозащите, либо при стрельбе на поражение. Каждый продавший разум, считал за обязанное биться до конца. Детей нашли спустя пару недель, отследив грузовик с едой и промтоварами, выбирающий необычный маршрут для закупок и отъездов из города.

Кое-как, ребята смогли пережить начальные тренировки, наказания, благодаря поддержке друг друга. Более-менее их удалось реабилитировать. Но вот новый дом, как говорил тот человек, власть имущие решили выделить из малоиспользуемых корпусов, пригородного летнего лагеря. Территория располагала более чем, но вот что до содержания.... Впрочем, ситуация налаживалась уже тем, что детей также подключали к помощи по внешней подготовке остальных площадей к ежегодному приезду школьников. Благодаря чему, лагерь стал также приемлемым местом для ежелетнего отдыха родительских чад.

Хм, если подумать, я не раз видела подходящих кандидатур на роль сирот. Поношенная одежда, взгляд полон понимания, что жизнь может быть лучше или в стократ паршивее. Молодежь не теряла надежду, ведь помнила какого это, жить в семье, испытывая те толики счастья.

Правда, многое они потеряли и в новые мирные дни. Не все дети свыклись, не все забывали жуткие времена, не все справлялись. Мужчина рассказывал и о суицидах, побегах, были также попытки убийства.

Мир жесток или кому-то просто не везет? Ранее я могла задаться этим вопросом. Но теперь, у меня не поворачивается язык назвать мир никак иначе, как нашим домом. Не могу сказать, что этим детям не повезло.

Очаровательно. Как бы поступили мои родители? Я не знаю этих людей. Папа, мама. Пытаться разговаривать с ними, наблюдать за их поведением, понять, кем являются вырастившие меня люди. Почему они сделали этот выбор, избрав политику невмешательства? Выросла ли я такой, потому что однажды почувствовала себя ненужной? Или когда, родители посчитали необходимым оставить все как есть?

На деле, эти люди оказались любящими и заботливыми. Мало кто будет ждать собственного ребенка из комы уже вот десять месяцев. Но откуда я могла знать наверняка?

Я думала наведаться к ним позже. Ибо увидела еще не все, дабы принимать верные выводы.

***

Мне нравится гулять среди растущих цветов. Я посетила одну оранжерею, несколько домашних, построенных на крышах высоток и заповедники на огромных континентах. Не знаю, сколь те места были дикими или защищенными, но сохранится нетронуто подобной красоте не просто. Мне так хотелось почувствовать свойственный им запах. Аромат, даже зловоние окружающего мира. Единственной отрадой служила сила и температура ветра. Правда при желании и их можно было игнорировать.