Текст книги "Приключения Тимы и Тёмы"

Автор книги: Анна Аксёнова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Глава девятая. И бедный Тёма улетел

Наш дедушка – моряк. Этим летом он был в плавании и от него приходили письма из дальних стран. На конвертах были разные марки. То пальмы на них, то какие-то башни, то бабочки, а на одной даже слон. Бабушка осторожно отклеивала марки и складывала их в альбом.

Однажды, когда все легли после обеда отдохнуть, Тёма достал альбом, сел у окна и стал рассматривать марки. Они ему очень нравились, потому что были маленькие: их удобно было держать в руках. Он достал из кармашков альбома марки и раскладывал их на подоконнике: цветы – к цветам, деревья – к деревьям, дома – к домам. Он совсем не подумал, что у бабушки они уже были разложены – по странам.

Тёма хотел помочь бабушке навести в альбоме порядок.

Разложил он марки, как вдруг в комнате скрипнула дверь: это Кася решила пойти в кухню попить молока.

Когда Кася открыла дверь, в комнату ворвался сквозняк. Он закружился по комнате и вылетел в окно.

И вместе с ним вылетели марки.

Марки запутались в кустах, в цветах. А некоторые и вовсе улетели неизвестно куда.

Тёма привязался верёвочкой к шпингалету окна и выскочил наружу. Сначала он подобрал марки, которые валялись на земле, а потом снял лапоточки и взлетел на кусты. На кустах, как ягоды, висели марки, и он стал собирать их.

В это время мимо дома проходили две большие девочки.

– Смотри, какой забавный шарик. Как кукла, – сказала одна, – никогда такой не видела.

Она протянула руку и оторвала от шпингалета верёвочку.

Бедный Тёма дрыгал ногами, махал руками и даже повизгивал, чтоб девочки поняли, что он живой, а не шарик, чтоб не уносили его из бабушкиного дома.

А девочки шли, болтали и ничего не слышали. А потом они встретили других девочек. Остановились и стали разговаривать. Потом стали смеяться. Потом ссориться… И та девочка, что держала верёвочку, отпустила её и даже не заметила, что шарик улетел.

Понесло Тёму неизвестно куда. Летел он, летел и прилетел в парк, где были фонтаны. Он прилетел к самому большому фонтану – Самсону со львом, из которого бьёт толстая струя воды. Он оказался над этой струёй, и она, как с мячиком, стала играть с Тёмой: подкидывала его высоко вверх, потом опускала вниз к пасти льва, опять вверх…

Тёма мечтал только об одном: чтоб провалиться в пасть льва и остаться там навсегда. Он плясал в этой злой холодной воде несколько часов, всё у него болело, и он считал, что жизнь его кончилась.

Вдруг вода перестала бить, и Тёма сначала упал – по счастью, не в пасть льва, где он мог застрять, а на его нос, – а потом снова взмыл в воздух. Не очень высоко, потому что одежда на нём была мокрая и тяжёлая. Он летел…

Он летел, пока не наткнулся на ёлку.

Тысячи иголок впились в его тело, которое и так всё было в синяках. Тёма не закричал только потому, что он всё-таки был тёмик.

Тёма сидел на дереве, привязавшись верёвочкой к колючей ветке, и думал о том, как важно, прежде чем что-то делать, хорошенько подумать. Ведь если бы он сначала подумал, что бабушкин альбом без бабушки трогать нельзя, не сидел бы он сейчас на этой ёлке. Кто его найдёт здесь? Родничок ни у кого на земле не работает. А разве догадаются бабушка и Тима, не говоря уже об Ольге, что чужие девочки унесли его, а потом он улетел сюда? Они будут искать его где-нибудь поблизости, а когда не найдут, забудут его и всё.

Подумал он об этом, и так печально ему стало! Неужели забудут? Неужели не будут искать?

Ладно, пусть они забудут, а вот он не забудет, он будет жить на этой ёлке, пока не умрёт с голоду, и всё время будет вспоминать их – бабушку, Ольгу, Тиму. Как хорошо ему было с ними со всеми! Как дружно они жили!

Он вспомнил, как Ольга однажды, думая, что он спит, чмокнула его в щёку. Ему стало тогда так тепло, так приятно. Значит, и Ольге было приятно, раз она так сделала. Нет, не может Ольга забыть его. А Тима за едой всегда подсовывал ему самые вкусные кусочки. А бабушка за уши таскала, чтоб он скорее вырос. Конечно же, они сейчас волнуются, думают, как его найти. Раньше Тёма считал, что каждый должен только о себе заботиться. Считал так, как считают все тёмики. Неправильно это. Правильно говорит бабушка: «Человек должен всем помогать». А тёмики… вот бы сюда кого-нибудь из них. Ну, например, двести первого водяного – мальчишку, с которым в колодце на ведре катались. Тёма бы ему рассказал, что такое «дружба» и как важно, когда у тебя есть друзья. Вот у Тёмы теперь есть друзья, и о них можно думать, вспоминать их, сидя на ёлке…

Закатное солнышко сквозь колючие ветки добралось до Тёмы, пригрело его, и он задремал.

А когда проснулся, наступила ночь.

Бабушка говорила: «Утро вечера мудренее». Значит, надо ждать утра. А ещё она говорила: «День да ночь – сутки прочь». Куда же они деваются, сутки? Куда уходят день, ночь? Интересно получается: если он ничего за день не сделал, то ничего и на другой день не остаётся. Как будто и не было вчерашнего дня. А если сделал… Вот вчера он выучил две буквы: «а» и «м», он их и сегодня знает, – значит, вчерашний день не пропал, с ним остался?

Под землёй всё было просто, незаметно, что время летит. Всегда одинаково, никакого утра, никакой ночи. А здесь… утро и вечер совсем не похожи. Утром небо синее-синее, днём – бледное, голубое, а вечером – разное: недавно было в полоску – розовую, жёлтую, белую.

Сейчас небо чёрное, а на нём – звёзды. Чистые, блестящие, как его серебряные лапоточки. Его лапоточки чистила ему зубным порошком бабушка. Интересно: а кто чистит звёзды?

Поближе к утру на небо выползла откуда-то луна с объеденным боком. И сразу от луны заблестели Самсон и золотые фигуры на лестнице… Заблестели, как маленькие озёра, окна во дворце.

Какая-то ночная пичуга поёт, старается. Чего не спит?

Не спит и собака, где-то далеко-далеко лает. Значит, там живут люди.

Была бы с ним бабушка – можно и на ёлке жить. Одежда высохла, тепло, иголки не колются. Только ведь не придёт сюда бабушка и на ёлку не заберётся. Что делать?

И Тёма решил подумать. Думал он долго, но зато – ура! – придумал! От радости он даже сам себя погладил по голове. Бабушка бы обязательно так сделала.

У него перед глазами давно маячила шишка. Он её всё время отодвигал, чтоб она не мешала ему. Сейчас он эту шишку сорвал и заткнул за пояс. Сорвал вторую и тоже заткнул за пояс, за верёвочку. Третью шишку он вложил в кармашек рубашки – спасибо бабушке за кармашек! И ещё одну шишку на всякий случай взял в руку. Вот теперь-то он никуда не улетит!

Он осторожно спустился вниз. И когда спустился, оказалось, что эти места в парке ему хорошо знакомы: не раз они ходили гулять сюда. Просто сверху всё выглядело по-другому.

Тёма зашагал по ступенькам наверх ко дворцу. Это было не так-то легко, бабушка и то всегда отдыхала на середине лестницы, а Тёме, с его короткими ножками, это было ещё труднее. Но он всё-таки одолел лестницу и вышел к Верхнему парку.

Здесь тоже росли деревья, но деревья были не такие большие, как в Нижнем парке, да ещё остриженные, будто после парикмахерской, поэтому заблудиться здесь было совсем невозможно. Тёма пошёл всё прямо, прямо и вышел к большим воротам.

В это раннее утро машин на дороге совсем не было, и Тёма со своими шишками благополучно перебежал дорогу. Бежал он осторожно, потому что боялся потерять хоть одну шишку. Он то и дело проверял, на месте ли они: две за поясом, одна в кармашке и одна в руке.

Он пробрался в палисадник, вскарабкался на скамеечку и негромко сказал:

– Шанаюшка!

В доме, конечно, не спали. Все сидели в кухне и строили всякие планы, как искать Тёму. Решили рассказать ребятам про Тёму, пойти в милицию…

И вдруг Каселина насторожилась, поднялась со своего места.

– Шанаюшка! – послышался тоненький голос.

Все вбежали в комнату и увидели Тёму, который влезал в окно. Две шишки за поясом, одна в кармашке и одна в руке.

Бабушка от радости заплакала, стала целовать Тёму. А когда увидела шишки, сказала, что Тёма умнеет не по дням, а по часам.

Потом, как всегда по утрам, бабушка потаскала его за уши, чтоб он скорее рос, и повела к дверям ванной, где измеряли рост.

– Да ты уже на три сантиметра вырос, – обрадовалась бабушка. – И по-моему, похудел.

– Похудел, – сказала Ольга. – Такой огурчик стал.

– Это ещё что за выражение? – удивилась бабушка.

– А что? Был как помидорчик, а стал как огурчик.

– А-а, это, пожалуй, верно, – согласилась бабушка.

И я, хоть и ничего не сказал, согласился тоже.

Вообще-то, я немножко сердился на Тёму, потому что бабушка обещала свою коллекцию марок подарить мне.

– Половина марок – тю-тю, – сказал я.

Ольга, как всегда, сунулась:

– А что лучше: чтоб марки пропали или Тёма?

Я не стал с ней связываться, объяснять ей, что лучше бы, чтоб ни Тёма, ни марки не пропадали.

Когда бабушка вышла из комнаты, Тёма спросил:

– Раз бабушка плакала, что я нашёлся, значит, она моя мама?

– Да нет, – сказал я. – Какая она мама? Она бабушка.

– А плакала, – удивился Тёма.

Глава десятая. Красный пруд

Мы с Тёмой спали в дедушкиной комнате. И вот однажды мы проснулись рано-рано.

– Знаешь, – сказал я Тёме, – пока женщины не проснулись, сбегаю я на Красный пруд рыбу половить. Какого-нибудь золотого карасика для нашей Каселины поймаю. Ух и обрадуется она!

– А мне дашь золотого карасика? – попросил Тёма.

– Пойдём со мной, сам поймаешь.

– Пойдём. Бабушка потаскает меня за уши – и сразу пойдём.

– Если собираешься бабушку ждать, тогда и не мечтай о карасике.

– А кто же меня за уши потаскает?

– Давай, я.

Я не знал, как надо за уши дёргать, и на всякий случай взял да и дёрнул посильнее одно ухо, другое…

– Ты что делаешь, поросёнок, – бабушкиными словами заругался Тёма.

– А что такое? Скорее вырастешь.

– Давай, я тебя так за нос дёрну, – может, ты умнее станешь!

Кажется, я и правда перестарался.

– Ну, ничего страшного.

– Вырасту, а ушей не будет – хорошо, да? Надо дёргать потихоньку и за оба уха сразу.

– Давай за оба.

Но Тёма закрыл уши руками.

– Ну, нетушки. За два уха дёрнешь – и вовсе голову оторвёшь. Что я без головы буду делать?

Такой он шутник стал, Тёма!

Мы потихоньку вылезли в окно, взяли удочки, которые стояли на крыльце, и на цыпочках пошли прочь от дома.

Тёма никак не поспевал за мной, и тогда я привязал его к себе за пуговицу на куртке, спрятал лапоточки в карман и быстренько побежал к пруду.

Ранние прохожие видели, как бежит мальчик с удочками, а на верёвочке за ним летит шарик. Никому и в голову не пришло, что это совсем не шарик, а мальчик Тёма спешит со своим другом на рыбную ловлю.

Очень жаль, если вы не видели наш Красный пруд. Представьте себе большой ровный, как квадратный стол, пруд. Вода в нём отражает небо и поэтому кажется то голубой, то серой, то лиловой, то прозрачной, как воздух. Она то сверкает, как зеркало, а то, бывает, нахмурится и вся покроется морщинками.

Со всех четырёх сторон пруда – липовые аллеи. Старинные, густые. В липах гнездятся птицы – поют, щебечут, выводят птенцов, ссорятся… А уж когда эти липы цветут, то на аллеях стоит такой гул, как от мотора самолета, – ровный, звенящий. Не сразу сообразишь, что это тысячи, да нет – не тысячи, а миллионы пчёл прилетели сюда за мёдом. И не только липы – сам воздух весь в меду.

Липы такие старые, что не могут поднять своих нижних веток, и они лежат на откосах к воде, тяжёлые, зелёные.

А из травы, что растёт на откосах, на эти ветки прыгают маленькие лягушата и забираются вверх на дерево. Лягушки на дереве! Где ещё встретишь такое?

А сколько на берегу пруда живёт голубых стрекоз! Их так много, что, когда они в жару машут в воздухе своими прозрачными слюдяными крылышками, становится прохладно.

В солнечные дни аллеи похожи на шкуру жирафа: это потому, что на песчаные жёлтые дорожки падает густая зелёная тень от листьев. По этим пятнистым аллеям бегают пятнистые ребятишки. А на скамейках сидят пятнистые дедушки и бабушки, читают газеты и приглядывают за своими пятнистыми внуками.

Мы примчались с Тёмой, когда на пруду был всего один мальчишка-рыболов и одна собака.

Мальчишка глядел в воду на свой поплавок, а собака – на солнышко. Посмотрит – и чихнёт. Посмотрит – и чихнёт. То ли ей нравилось чихать, то ли ей нравилось смотреть на солнце. Неизвестно.

Я быстренько отвязал Тёму, надел ему лапоточки и занялся своей удочкой.

Тёма тоже взял удочку, которая была поменьше, и стал смотреть за мной, что я буду делать. Он же никогда не ловил удочкой рыбу.

Я размахнулся и закинул леску в пруд. Тогда и Тёма размахнулся и…

Как завизжала собака, как она понеслась по аллее! А за ней, держась за удочку двумя руками, волочился по земле Тёма.

Это он крючком подцепил собаку за её чихающий нос.

Я бросил свою удочку и – бегом за Тёмой. А вслед за нами – мальчишка, хозяин собаки.

Мы бежали и кричали.

Я кричал:

– Тёма, постой! Тёма, отпусти удочку!

Мальчишка кричал:

– Солик, Солик, ко мне!

«Ви-и-и-и-и!» – визжала собака.

И только Тёма молчал.

Вдруг собака остановилась, села и стала изо всех сил тереть лапой нос. Тёма выпустил из рук удочку и сидел, протирая глаза от пыли. Подбежали я и хозяин собаки.

– Солик!

Мальчишка схватил свою собаку за голову и вытащил у неё из носа крючок. И тут же, ни слова не говоря, повернулся и дал мне здоровую затрещину.

Мог я стерпеть такую несправедливость? Я дал мальчишке сдачи.

Но у мальчишки была собака, и она тоже не могла дать хозяина в обиду. Плохо пришлось бы мне, если бы Тёма вовремя не сообразил, что делать. Он взлетел на спину собаке и закрыл ей руками глаза.

Собака стала крутиться на одном месте, она никак не могла понять, что случилось.

А мы с мальчишкой сражались: кто кого! Победил я. В честной борьбе, без помощи какой-то там собаки. В моей победе была заслуга и Тёмы.

– Молодец, – сказал я ему. – Ты настоящий друг.

– Я как человек поступил? – спросил он.

– Конечно.

Я взял его за руку, и мы отправились домой.

Без удочек, потому что моя уплыла, а Тёмина сломалась. И без золотого карасика. Но зато оба очень довольные.

Мы подошли к окну в тот момент, когда Ольга вихрем вылетела из нашей комнаты. Она громко, на весь дом вопила:

– Бабушка, мальчишки убежали неизвестно куда, а меня не взяли!

– Ах вот как, – послышался бабушкин голос, – мы сейчас с тобой тоже уйдём на рынок, а они пусть ходят голодные.

Мы скорее стали влезать в окно, и тут Ольга и бабушка увидали нас.

– Ах мои красавчики, – сказала бабушка, – ах вы мои голубчики.

А потом мы с Тёмой оба стали мычать.

Думаете, почему мы мычали? Да просто бабушка мазала нас зелёнкой. Мне щёки, а Тёме локти, колени. Ольга стала хохотать как ненормальная, пальцем на нас показывать.

А бабушка смотрела, смотрела да и говорит:

– Я голову ломаю над рисунком для детской ткани. А тут такой сюжет. А что, если так и нарисовать детей с зелёными коленками, зелёными щеками?

– И зелёными пятками, – сказала Ольга. – Как будто заноза попала.

– И твоей зелёной шеей, – сказал я. – Как будто кто врезал по ней.

– И с зелёным пупком, – сказал Тёма. – Чтоб красиво было.

Тут мы уже все захохотали. А Ольга даже шлёпнулась на пол и сделала шпагат, подняв колесом руки над головой.

– Может, и Солика с зелёными ушами нарисовать? – продолжал шутить Тёма.

– А может, солнце с зелёным носом нарисовать? – спросила Ольга.

И тут вошла Кася посмотреть, чего это все здесь смеются.

– А может, Каселину с зелёными усами нарисовать? – предложила бабушка.

– А может, дедушку с зелёной бородой? – спросил кто-то.

Обернулись, а в дверях – дед. Бородатый.

Ольга скорее за бабушку спряталась, а я бросился к деду. Потому что это был наш дедушка, просто Ольга не узнала его. Забыла, какой он.

– Ты откуда? – спросила бабушка не своим голосом. – Откуда свалился?

– А вот сюрприз, – сказал дедушка и гордо прошёлся по комнате, помахивая своей бородой. Совсем не зелёной, а вовсе рыжей.

– Красивая борода, – сказала бабушка, – мужественная борода.

Дед обрадовался.

– Знал, как вам понравиться.

И стал распаковывать чемоданы.

Ольга сразу вылезла из-за бабушки.

– Ты, что ли, нам подарки привёз? – поинтересовалась она.

– Да есть кое-что, не знаю только, понравится ли вам.

И он вытащил длинные-длинные бусы. Бусы были из каких-то разных зёрнышек, больших и маленьких, и покрашены в разные цвета.

– Я давно-давно хотела бусы, – сказала Ольга, – что ли, это мне?

– Не знаю, кому уж они понравятся.

Ольга взяла бусы и намотала их себе на шею, несколько раз намотала, а они всё равно до полу спускались – вот какие длинные.

– Мне, например, нравятся, даже очень нравятся, – сказала Ольга. – Значит, они мне, да?

– Значит, тебе.

А потом дедушка достал какой-то предмет. Бабушка взяла его, подняла к глазам, посмотрела и сказала:

– А это уж точно мне.

– Может, всё-таки детям? – сказал дедушка.

– В момент уничтожат. А мне нужен. Ую-юй, какая красота! Мечта!

Мы с Ольгой полезли посмотреть, что за мечта у неё такая в руках, но бабушка сама всё смотрела, а нам не давала.

– Возьмите калейдоскоп, что у меня на столе, а этот – мой.

Оказывается, это был калейдоскоп.

– Добавить только синевы чуть-чуть. Желтоват немного.

Она пошла к столу, стала искать что-то.

– Где-то тут лежали… куда они делись? То ли у меня склероз, то ли кто-то думает, что у меня склероз и я ничего не помню.

– Я твои стёклышки, бабушка, вовсе и не брала, – сказала Ольга.

– Ах вот как, не брала? А откуда ты знаешь, что я про стёклышки говорю? – спросила бабушка.

Я громко захохотал: проговорилась, голубушка.

– А что ли, ты кисточку в калейдоскоп собираешься класть или карандаш? – тоже спросила её Ольга, а сама посмотрела на меня.

Ничего, соображает, оказывается.

…Мне в подарок достался кубик Рубика и мячик. Если мячик надуть, то он превращался в глобус. На этом глобусе были разные страны и нарисованы всякие животные, которые водятся в этих странах.

Ольге нашлась ещё в дедушкином чемодане кукла-негритёнок. Тёме – дудочка из бамбука и перо какой-то птицы. Перо было пушистое и необыкновенного синего цвета.

Тёма взял его в руки, и перо оказалось таким большим, что стало развеваться над его головой, как будто это такая пальма.

– Красивое перо какое! – сказала Ольга. – Я даже не знаю, что лучше – бусы или перо. А тебе, Тёма, что больше нравится?

– Подарки не дарки, понятно? – сказал я, чтоб Ольга оставила Тёму в покое.

Ольга, конечно, тут же надулась.

– Подумаешь, нужно мне ваше пёрышко, бусы всё равно лучше.

А на другой день это перо я видел у неё уже в косах. Такая она, Ольга…

Даже Касе дедушка привёз подарок: резиновые галошки, чтобы в грязную погоду она не пачкала полы.

И стали мы теперь жить вшестером.

Глава одиннадцатая. Лапоточки скинул и…

В доме напротив обитал сиамский кот Семён. Это был гордец, который считал, что только сиамские коты – настоящие коты, а все остальные – так, шушера, мелочь. Он ни с кем не хотел знаться и, выйдя во двор, не обращал внимания даже на собак, которые его почему-то никогда не трогали.

Каселина была нездешняя и понятия не имела, что с Семёном надо обращаться почтительно.

Увидев Семёна впервые, она решила с ним познакомиться. Всех котов и кошек она уже знала и даже подружилась с ними, а этого странного кота ещё не видела.

Кася направилась к нему, но Семён был занят – чесался – и не обращал на Касю ни малейшего внимания. Она сидела и ждала. Ждала и рассматривала этого странного кота. Окраска у него, или, как говорят, масть, была не кошачья, а неизвестно какая. Цвета песка – местами тёмного, местами светлого. Кроме того, он чём-то напоминал собаку. Да и чесался он так неестественно долго, что ни у одного кота не хватило бы на это терпения.

Наконец, Касе стало это противно: блохи у него, что ли, или чесотка? Она презрительно фыркнула и встала.

Семён застыл с задранной лапой. Он посмотрел и увидел: да, эта кощёнка фыркнула в его сторону.

Словно раскрученная пружина подбросила его. Он налетел на Касю, придавил её к земле своими мощными лапами и стал рвать её.

Счастье, что во дворе была Ольга. Она закричала и бросилась на Семёна. Семён на минуту расслабился, Кася вырвалась из-под него, стремглав понеслась и взлетела на осветительный столб.

Вот что значит страх. Столб был железобетонный. Кася никогда бы в жизни не сумела взобраться на него, потому что когтям не за что было цепляться. Как она всё же оказалась наверху этого столба – загадка.

Влезть-то она влезла, а вот слезть…

Прошло немного времени, Каселина успокоилась и захотела спуститься вниз. Но не тут-то было!

Она сидела там и мяукала: помогите. А как помочь? На столб-то к ней не влезешь.

– Кася, Касенька, – звала Ольга, – слезай. Ну слезай же.

Но Кася только жалобно пищала и смотрела на Ольгу: мол, как ты не понимаешь, я бы рада, да не могу. Она протягивала передние лапы вниз по столбу, но когти скользили по железобетону, как по льду.

Семён сидел на клумбе, посреди ирисов, грелся на солнце и делал вид, что не видит и не слышит Касю. Он даже не смотрел в её сторону. Но Ольга знала, что это только одно притворство.

– У-у, противный! Поросёнок ты – вот ты кто. Погоди у меня! – Она погрозила Семёну кулаком и пошла в дом.

Дома был один Тёма. Он сидел и бабушкиной пудрой пудрил себе ноги. Всё, что мог, он уже напудрил: живот, грудь, руки, лицо.

– Ты что это делаешь, а? Ты, что ли, клоун? – сердито закричала Ольга. – Зачем это ты напудриваешься?

– А ты зачем вчера пудрилась? А бабушка зачем пудрится? Я тоже хочу, как люди.

– Я только один разочек всего пудрилась, – сказала Ольга. – А ноги вообще никто и никогда не пудрит. Занимаешься глупостями, а бедная Кася сидит на столбе и надрывается.

Тёма взглянул в окно.

– А чего она там сидит?

– Слезть не может, вот и сидит.

– А что надо, чтоб она слезла?

– Не знаю. Знала бы – помогла.

– Бабушка придёт – поможет, – сказал Тёма и стал стряхивать с ног пудру.

– Бабушка-то поможет, а вот Кася устанет там сидеть, упадёт и разобьётся.

– Давай тогда чего-нибудь придумаем. Я же вот тогда придумал с шишками.

– С шишками ты хорошо придумал, – подтвердила Ольга. – Если бы не шишки, ты до сих пор так и сидел бы на ёлке, как дятел.

– А может, мне влезть к Касе наверх?

– А как ты влезешь?

– Скину лапоточки, а ты меня за верёвочку будешь держать, чтоб я куда-нибудь в другое место не улетел. А потом я возьму Касю на руки и ты потянешь нас вниз. Потихоньку и спустимся.

– Молодец! – обрадовалась Ольга. – Замечательно придумал.

Тёма скинул свои лапоточки, но никуда он не полетел. Стоял себе на земле. Тогда он стал подпрыгивать на месте. Прыгал всё выше и выше и наконец стал медленно подниматься в воздух. Ольга крепко держала верёвку, чтобы она не вырвалась и Тёма не улетел неизвестно куда.

Наконец Тёма оказался на самом верху, рядом с Каселиной.

– А я бабушку вижу! – закричал он оттуда. – Давай подождём её, пусть она посмотрит, что мы с тобой придумали.

– Давай, – согласилась Ольга. – Пусть не думает, что мы с тобой какие-то глупые.

И как только бабушка подошла, она сразу закричала:

– Смотрите все сюда! Сейчас будет цирковой номер!

– Стойте! – закричала бабушка. – Стойте! Тёма, не смей прыгать. Слушай меня.

Тёма держал Касю, готовый прыгнуть вниз, Ольга держала верёвку, готовая дёрнуть её…

– Тёма! – Бабушкин голос стал очень спокойным. – Ты забыл, что ты уже не шарик. Ты почти обыкновенный мальчик. Вы упадёте вместе с Касей и разобьётесь насмерть.

Хорошо, что тут как раз прибежал я и успел отобрать у Ольги верёвку, потому что она, услышав это, взмахнула руками и схватилась за голову. Если б она дёрнула верёвку, Тёма сорвался бы со столба вместе с Касей.

– Сейчас Тима принесёт одеяло и вы прыгнете на него вдвоём, – сказала бабушка.

– Как в цирке на батуте, – сразу повеселела Ольга.

Я принёс одеяло, и мы с бабушкой натянули его возле столба.

– Раз, два, три! – сказала бабушка. И сразу на одеяло упали Тёма с Касей. Они подпрыгнули на нём, как на настоящем батуте, и тогда мы опустили одеяло вниз.

– Теперь скажите: кто из вас это придумал? – строго спросила бабушка.

– Мы с Тёмой вместе, – честно сказала Ольга. – Мы думали, думали…

– То, что вы думали, – это хорошо, а вот что до конца не додумали – это очень, очень плохо. Валерьянку мою никто не трогал? Она на месте?

И бабушка пошла в дом.