Текст книги "Приключения Тимы и Тёмы"

Автор книги: Анна Аксёнова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Анна Сергеевна Аксёнова
Приключения Тимы и Тёмы

Часть первая

Глава первая. А ты кто такой?

Это было пять лет тому назад. Я тогда ещё в школу не ходил. Осенью как раз должен был пойти первый раз в первый класс. Жили мы тогда в городе… Впрочем, лучше не называть города, почему – вы потом поймёте.

На горе, чуть в стороне от города, находились (да и сейчас там находятся) раскопки древнего греческого поселения. На этих раскопках мы часто с ребятами играли – там здорово: с горы вид на море, корабли все видать. А раскопки – бегаешь среди них и словно ты на другой какой планете или в другом царстве-государстве. Такое здесь всё странное, необычное. И ещё там у нас приманка – древние монеты. Редко, конечно, но всё-таки иногда их ещё находят. Я сам как-то выменял у одного пацана на кубинское песо одну такую монету. Правда, она была вся исковерканная и на ней не поймёшь что: не то колесница, не то профиль царя какого. Но всё равно – древняя монета.

Один раз пошли мы туда с Костей погулять. Идём, а навстречу нам Костина бабушка. «Ты куда это, а? Марш молоко пить!» Костя обещал, как выпьет молоко, сразу прибежать ко мне.

Пришёл я на раскопки и стал Костю поджидать. Заглянул от нечего делать в один котлован – и вдруг увидел там в углу монетку. Дня два назад дождь был, вот её и вымыло из земли.

Я поглядел-поглядел – глубоко, Костю бы подождать. «Да вдруг, – думаю, – ещё кто из ребят монетку увидит? Докажи тогда, что она твоя». И как сигану туда!

Земля подо мной качнулась и ухнула вниз. Шахта там какая, может, в древности была…

Я летел и ничего не соображал. Потом меня здорово тряхнуло и полёт мой прекратился. Застрял.

Я поднял голову и увидел вместо неба кусочек неба, маленький, как ладонь. Крикнул, а голоса моего почти не слышно, будто под одеялом кричу. Конечно, я испугался, но головы всё-таки не потерял. Решил попробовать стену: крепкая ли она или мягкая, можно ли по ней вскарабкаться наверх. Но только я тронулся с места, как – раз! – провалился куда-то.

Очнулся в полной темноте. Голова гудит, ничего не помню. Потом стал приходить в себя и увидел, что я в каком-то большом помещении. Вроде пещеры. А высоко-высоко вверху, в черноте, тоненькое, как дырочка от иголки, что-то серое… Понял я тут, что это серое – моё родное, совсем теперь далёкое от меня небушко. Я заплакал.

Сижу, плачу – и вдруг чувствую, что по ноге у меня что-то ползёт. Как стукну я по тому, что ползло, как скину с ноги! Как крикну! А оно тоже как крикнет:

– Ты чего дерёшься?!

Человечий голос! Человечий, только тоненький-тоненький.

– Кто здесь? – спрашиваю. А сам обрадовался!

– Это я, тёмик, – отвечает. – А ты кто? Человек, что ли?

– Конечно, человек, – отвечаю, – кто же ещё?

А мне в ответ:

– Я догадался, что человек, но так близко я никогда ещё человека не видел.

Я всмотрелся туда, откуда голос, а там тоже чело… человечек. Маленький. Вот если нашу кошку, Касю-Каселину, поставить на задние лапы, точь-в-точь такого же роста будет.

– Откуда ты взялся? – спрашиваю.

– Ниоткуда не взялся, а здесь живу.

– Разве под землёй люди живут? Под землёй только червяки живут. Ну ещё кроты.

– Почему только кроты и червяки? Главное – мы здесь живём, тёмики. Не люди, а тёмики. Понятно? Ну и, конечно, червяки, кроты… У вас же на земле живут и люди, и всякие там… куры, лошади. У нас хорошо, сам увидишь. Вставай, идём, я тебе всё-всё покажу!

– Я ничего не хочу смотреть! Я здесь сидеть буду! Я домой хочу, к маме!

– К маме? А что такое «мама»?

– Ты… ты не знаешь, что такое «мама»? Мама – это… мама.

– Объяснил, – засмеялся тёмик. – Какой у тебя номер?

– Номер чего? Дома?

– Какого дома? Твой. Личный. Мой номер, например, сто двенадцатый тоннельный. А твой?

– А у меня нет никакого номера.

– А как же тогда тебя зовут?

– Меня зовут Тима. Тима Шанаев. У нас нет номеров, у нас, у людей, имена: Кирилка, Федя, Микола, Сергей…

– Понятно, что ничего не понятно, – сказал тёмик. – Плохо это. А вот у нас просто: у каждого свой номер. А ещё название цепочки: тоннельный, водяной, наблюдательный.

– У вас номера – у нас имена, – сказал я. Мне не хотелось с ним спорить. – Только давай я тебя Тёмой буду звать, а то у тебя номер длинный, забуду.

– Давай. Я буду как будто человек. А ты давай как будто тёмик: номер один, человечий.

– Нет, лучше Тима. Я привык быть Тимой.

– Ну и что получится: ты Тима, я Тёма? Ерунда какая-то! Запутаешься!

– Тогда зови меня по фамилии – Шанаев, – сказал я.

– Ну, пусть Шанаев, – согласился Тёма.

– А как мне выбраться отсюда? – спросил я. Спросил, а у самого дух замер: вдруг скажет, что это невозможно.

– А зачем тебе выбираться? Оставайся здесь. Я тебя везде с собой буду водить, всему тебя научу. Будешь у меня… ну, как это у вас называется, кто вместе с кем-нибудь ходит…

– Друг?

– Может, и друг. На четырёх ногах и с хвостом.

– Собака, что ли? – ахнул я. – Ты хочешь, чтоб я у тебя собакой был?

– Ага, собакой.

– Да ты что говоришь? Ты соображаешь, что говоришь? Человек всегда думать должен, прежде чем говорить. А ты… не человек ты.

– Конечно, не человек, – гордо сказал Тёма. – Я тёмик. Не беспокойся, дай срок – ты тоже тёмиком станешь.

– Не хочу я стать никаким тёмиком! Я хочу туда, где люди! У вас солнца нет, разве это жизнь? – закричал я.

– Ну и что, что солнца нет. Да вы и сами от солнца прячетесь, я в трубоглаз видел. Крышу с собой такую круглую носите. Глаза чёрными стёклами закрываете. Даже жалко вас! А нам хорошо.

– Подумаешь, очки да зонтики! И без них можно обойтись. А что такое «трубоглаз»?

– Труба такая. Длинная! Наблюдатели смотрят, что на земле делается. Мало ли: взрывать что-нибудь надумаете, или плотину строить, или ещё что опасное для нас. Мы про вас всё знаем. Я люблю в трубоглаз смотреть.

– Ну ладно, ты мне всё-таки скажи, как отсюда выбраться. Какие-нибудь ходы-выходы наверх есть?

– Может, и есть, я не знаю: нам нельзя наверх.

– Почему нельзя?

– От солнца ослепнем или от воздуха лопнем.

– Как лопнете?

– А так. Надуемся и лопнем.

– Ничего себе!

Я вспомнил, как по телику показывали рыбу, которая раздувается, когда её из глубины вытаскивают. Хорошенький номер! Вылезу наверх – и лопну. Да нет, это, наверное, только тёмикам опасно: маленькие они, да и привыкли всё время под землёй жить. Почему они под землёй живут? Странно.

– А много здесь вас, тёмиков?

– Много. Раньше тёмики на земле жили, людьми были, как и вы. Давно это было… Может, миллион лет назад, а может, сто тысяч – не знаю. Жили себе люди, жили, а потом придумали какую-то кумру-бумбру. Взорвалась эта кумра-бумбра – все и погибли. Только те, кто под землёй в это время был, работал здесь – «рабы» они назывались, – те и остались в живых. А наверху – никогошеньки! И отсюда наверх никто уже выйти не мог: воздух опасный там был, вода опасная. Всё опасное. Так и остались здесь жить. И называть себя стали не рабами, а тёмиками – это потому, что здесь темно. Ростом всё меньше да меньше становились. Большому трудно выжить: места много надо, пищи много, а где её взять столько? Ну, в общем, тёмики мы теперь. Настоящие. И я рад.

– Чему же ты рад? – удивился я.

– Что я тёмик. Мне наверху, у вас на земле, совсем не нравится.

– Ты же не жил там, как же ты можешь знать, нравится или не нравится?

– Не жил, а видел, как люди живут.

– Что ты видел, если ты даже не знаешь, что такое «мама»?

– Подумаешь, мама. Сам объяснить не можешь, что такое «мама».

– Мама, – рассердился я, – это… самый дорогой человек. Мама – это… У тебя, что ли, не было мамы? Кто тебя родил?

– Не знаю. Не всё ли равно, кто?

– Конечно, не всё равно. Мама родит ребёнка, а потом она… любит его.

– Любит? Это же не еда – ребёнок. Чего его любить? Не понимаю.

– Я не знаю, как тебе объяснить, что такое «мама». Надо, чтобы была у человека мама.

Совсем мы не понимали друг друга.

– Я тебя очень прошу: помоги мне наверх выйти.

– Ладно, если не хочешь оставаться, помогу.

У меня от радости сердце как молоток застучало: тук-тук-тук.

– Правда? А как ты мне поможешь?

– Буду делать ступеньки в стене, лестницу – по ней и выберешься.

– А чем делать лестницу? У тебя есть лопата?

– Сразу видно, что ты не тёмик. Смотри!

Тёма согнул в локте руку, напружинил её и стукнул по каменной стене ребром ладони. От стены отлетел хороший кусок камня.

– Годится такая лопата?

– Годится. – Я чуть не лопнул от зависти. Вот бы у меня такая была рука! – Долго тренировался?

– Всю жизнь. У нас иначе не проживёшь. Идёшь – вдруг завал. Как выберешься? Или захочешь поспать, а места подходящего нет – копай себе ямку и спи.

– У тебя что, дома нет, где спать? А мама?

– Заладил одно и то же: «мама», «мама»!

– Ну тогда – друзья у тебя есть?

– Как собака?

– Да нет – друзья, ребята. Вместе ходят, играют.

– Глупости. Зачем это я буду с кем-то ходить? Найду, например, что-нибудь съесть, а другой отнимет. Посильнее меня если. Я не дурак. Вот с тобой другое дело. Ты вон какой… Тебя все бояться будут. Оставайся.

– Нет, мне наверх надо. Не могу я здесь.

– Тогда такой уговор: я тебе лестницу сделаю, а ты мне за это еды какой-нибудь бросишь!

Тёма посмотрел наверх. Посмотрел и я. Только бы выбраться! Я его завалю едой!

А Тёма продолжал:

– У нас еды мало. А у вас её много. Все ходят и целый день жуют, жуют – смотреть противно. Даже бросают еду! Даже ногами пинают! Я сам видел, и другие тёмики тоже видели. Не хочешь есть – спрячь, пригодится. А вы… – Тёма пожал плечами.

Мне было стыдно, уши мои горели, потому что я тоже иногда выходил на улицу с каким-нибудь яблоком или пирожком. Не доем и швырну куда-нибудь в сторону. Если бы я знал, что за нами тёмики наблюдают в свои трубоглазы…

– А какой тебе еды прислать? – поскорее спросил я его.

– Какой?.. – задумался Тёма. – Видел я… такое большое, круглое, полосатое. А внутри – красное. Мне бы его на целую неделю хватило.

– А-а, это ты про арбуз говоришь! Хорошо. Только я его бросать не буду, а то он расколется. Я его в сетку положу и на верёвке спущу. Идёт?

– Кто?

– Что «кто»?

– Кто идёт?

– Где?

– Ты сам сказал, что кто-то идёт.

– Я не говорил этого. Я сказал: пришлю тебе арбуз.

– Договорились, – сказал Тёма. – А теперь пошли искать: может, где пониже отверстие есть, тут очень высоко. Не найдём – вернёмся.

– А вдруг заблудимся?

– А ты что, в своём городе можешь заблудиться? – удивился Тёма.

– Нет, – сказал я. – А заблудился бы – кого-нибудь спросил бы.

– Вот и мы не заблудимся. А если надо, спросим кого-нибудь.

Я подумал немного и решил, что меня могут искать где угодно, совсем не обязательно здесь, не оставил же я никаких следов. Кроме того, глаза мои почти совсем привыкли к темноте. Я отчаянно махнул рукой и сказал:

– Ладно. Пошли.

Глава вторая. Бррр… невкусно

– Для начала не худо бы поесть, – сказал Тёма.

– Хорошо бы, – сказал я. Мне не так хотелось есть, как интересно было узнать, чем питаются тёмики.

Тёма посмотрел на меня.

– У меня кое-что припрятано. Могу дать тебе. Уговор наш помнишь? Потом пришлёшь мне.

– Обязательно. Хочешь, я ещё тебе конфет пришлю?

– А что такое «конфеты»?

– Они вкусные. Сладкие.

Тёма облизнулся своим длинным язычком. Зажмурил глаза.

– Похоже на хунзу?

– А что такое «хунза»?

Глаза Тёмы широко открылись.

– Не знаешь, что такое «хунза»? А ещё говоришь, что на земле хорошо. Ладно, дам тебе кусочек попробовать.

Тёма убежал. А когда вернулся, в руках у него был какой-то корешок и ещё что-то, похожее на халву.

Рукой-лопаткой Тёма разрубил корешок пополам и одну половину дал мне.

Я стал жевать… Это было похоже на петрушку, которую мама кладёт в суп. Правда, петрушка эта была какая-то деревянная, но ничего. Когда очень голодный, есть, наверное, можно.

– Вкусно? – спросил Тёма.

Чтобы не обижать его, я сказал, что вкусно.

– Знаешь, сколько я его растил? Водой поливал, прятал, чтобы никто не нашёл.

Он отделил маленькую частицу от комочка, похожего на халву.

– Теперь попробуй хунзу. Потом людям расскажешь, чем тебя угощали здесь.

Это было что-то не очень мягкое, не очень жёсткое, не сладкое, но и не солёное, не кислое и не горькое, как бумага. Я съел, потом спросил:

– Это тоже растёт?

– Нет, у нас тут живут такие червяки – ку́си, а это – их гнёздышки.

– Так я червивое гнездо съел?! – закричал я.

– Ничего оно не червивое, хорошее, – обиделся Тёма.

– Да не про то я совсем. Я говорю: я что… я червяльное гнездо съел?

– Червяльное? – удивился Тёма.

– Ну, червяльное, червяковое – какая разница, как оно называется? Главное, что я его съел!

– А тебе что, не понравилось? – наконец догадался Тёма.

– Ещё бы! Гадость какую-то дал, а потом спрашивает.

– Это хунза – гадость?

– Конечно, гадость!

– Ах вот как! – обиделся Тёма. – Я тебе хунзу дал – хунзу! – за какие-то конфеты, от которых меня, может, вообще тошнить будет, а ты так… Прощай!

И убежал.

Я остался один. А вдруг я отравился? Потрогал живот – вроде не больно. Потрогал лоб – пока не горячий. Может, ничего, обойдётся? Однажды дома – года три мне было – я съел сорок шариков поливитаминов. Мама перепугалась! Сначала ругала меня! Потом водой поила так, что я чуть не лопнул, к доктору водила… А тут – подумаешь! – гнёздышко червяка. Червячье гнёздышко – вот как правильно надо говорить. Да не всё ли равно, как назвать. Тёма ест их и не умирает. А я его обидел. Теперь что делать? И скучно одному. И… страшновато. И как без помощи Тёмы выбраться отсюда?

– Тёма, – позвал я. – Иди сюда!

Сначала никто не отзывался. Я снова позвал. Чувствовал, что Тёма где-то близко. И правда: из темноты послышался шорох и сердитый тоненький голос Тёмы:

– Чего зовёшь?

А всё-таки хороший он, Тёма, не бросил меня.

– Иди ко мне, не сердись.

– А мне и здесь хорошо. Никто не скажет, что я его гадостью угощаю.

– Извини, пожалуйста. Я был не прав. Раз ты ешь эту… хунзу, значит, это не гадость. Просто я не привык к ней. Первый раз в жизни пробовал.

– То-то же. Значит, хунза не гадость?

– Совсем не гадость, – обрадовался я. Я понял, что Тёма готов простить меня.

И Тёма пришёл. Он вскарабкался мне на ногу, устроился на моём колене, как на табуретке.

– Ну, раз не гадость, я тебе ещё кусочек дам, чтобы ты понял, как это вкусно.

Что делать? Тёма смотрел на меня. Я закрыл глаза, чтобы не видеть эту хунзу, и проглотил её. Бр-р-р-р!

– Ну вот видишь, – довольный, сказал Тёма. – Разве на земле такое попробуешь?

– Конечно нет! Никогда в жизни. И я тебя прошу: ты мне эту гадость…

– Гадость? – подхватил Тёма.

– Нет, не гадость, – испугался я. – Я сказал… я сказал: радость, приятное значит. Ты мне не присылай эту радость – хунзу – наверх. У нас и так много всего. А у тебя здесь, под землёй, ничегошеньки хорошего.

Тёма опять обиделся.

– Ты так говоришь, потому что ничего ещё у нас не видел. Вставай, пошли, я тебе покажу, как тёмики живут. Заодно поищем, где лучше лестницу наверх делать.

И мы пошли.

Глава третья. Вот это красотища!

Тёма прошёл чуть вперёд и исчез.

Осторожно прижимаясь к стене, я по узенькому уступу прошёл два шага вперёд. Стена свернула направо, я тоже – и оказался в длинном тоннеле. Его конец уходил в чёрную-пречёрную темноту. Я перевёл дух.

Тёма стоял у моих ног. Разве сможет он, такой маленький, выручить меня из такой большой беды? Куда мы идём?

– Тёма, – сказал я и сам почувствовал, как у меня задрожали губы. – Тёмушка, я боюсь.

– Тихо, – прошептал Тёма. – Услышат.

– Кто услышит? – Мороз пробежал у меня по коже. Кто ещё здесь есть? – Почему нельзя разговаривать?

– Разговаривай, – сказал Тёма. – Вот ныть нельзя. У нас знаешь, как с нытиками поступают?

– Как?

– Выгоняют. Иди куда хочешь, чтобы тебя никто никогда не видел и не слышал.

– Почему?

– Закон такой. Потому что от нытья у других начинает болеть голова, мысли появляются всякие нехорошие. Может, ещё и жалость проснётся. Это такое древнее чувство, оно делает тёмика слабым. Кому какое дело, что тебе холодно или голодно. Холодно – согрейся, голодно – раздобудь пищу, больно – терпи.

– А если страшно?

– А страшно – молчи. Иначе какой ты тёмик.

– Я не тёмик.

– А что, человек ныть должен?

– Я не буду ныть, – сказал я. Ещё выгонят неизвестно куда, потом ввек не выберешься.

– Пошли, – приказал Тёма.

Я рванулся – и тут же упал, ушиб коленку, но промолчал, хотя раньше обязательно бы заохал: такая была боль.

Мы прошли немного, и Тёма свернул за поворот. Я за ним. И здесь я увидел… Вы и вообразить себе не можете, что я увидел! Каменный коридор с гладковыточенными стенами, круглый, как труба, и труба эта вся внутри светится, сверкает, переливается. Тут и красный, и голубой цвет, и малиновый, и жёлтый! Во сне такое не увидишь, в сказке не придумаешь. И ещё этот свет, непонятно откуда. Потом, когда я немного опомнился, осмотрелся, я увидел, что вдоль коридора, на полу, лежат плоские камни, а на них – светящиеся огоньки. Я поднёс руку к одному такому огоньку – а он холодный и светится голубым огнём.

– Вот это да! Ну и чудо! – разахался я.

– Да, это у нас самый лучший тоннель, – скромно сказал Тёма. – Здесь не споткнёшься, не зацепишься… Сто двенадцатый тоннельный, – вдруг сказал он.

– Пятьдесят третий угольный, – ответил кто-то.

Я посмотрел и увидел, что в тоннеле появился ещё один тёмик. Взрослый. Он был, как и Тёма, без всякой одежды, только на поясе плотно накручена верёвка, так что это было похоже на спасательный круг.

– А я человек, – сказал я.

Я немножко встревожился: как отнесётся ко мне взрослый тёмик? Вдруг ему не понравится, что Тёма водит меня во все места и вообще – что человек забрался в их владения…

– Вижу, что человек, – строгим голосом ответил взрослый тёмик и – исчез.

– Ой, куда он провалился? – всполошился я.

Тёма фыркнул.

– Никуда не провалился, в угольный тоннель свернул. На дежурство, должно быть, шёл.

Мы снова пошли. Шли-шли и пришли… в лес.

Это я сначала так подумал, что в лес. Только лес этот был без листьев, каменный. А некоторые стволы были такие толстые, что даже два человека, если возьмутся за руки, и то их не обхватят. Между стволами там и тут лежали глыбы камней, и между ними – множество обломков.

Самым удивительным в этой пещере были звуки. Даже тихие-тихие раздавались звонко и отчётливо:

 
пк-пк, пк, пк-пк, пк,
лиль-лё, лиль-лё,
су-у-уз, су-у-уз,
клянь, клянь,
пи-кап, пи-кап…
 

Все эти разные звуки соединялись вместе, и получалась музыка не музыка, шум не шум… не знаю, как и назвать.

А всё дело было в воде. Она капала с потолка, со стен. И от того, быстро или медленно она капала и куда капала – на пол, на камни или на «деревья», – получались эти, то нежные, то странные, звуки.

Тут я заметил одного тёмика. Он сидел в дальнем углу, на камне, подперев голову руками, и как будто слушал этот водяной оркестр. Он не шевельнулся, не взглянул в нашу сторону.

– Что он здесь делает? – спросил я.

– Наверное, лечится, – ответил Тёма.

– Как лечится?

– Ну как лечатся, не знаешь, что ли? Может, у него что болит. Сидит и лечится. Вода, она от всех болезней. Без воды пропадёшь. А у вас как?

– И у нас так. «Без воды и не туды и не сюды» – песня такая есть. А эту воду можно пить?

– Эту нельзя. Из этой столбы растут. – И Тёма показал мне на «деревья».

Вдруг он насторожился.

– Зовут всех тоннельных. Я побежал.

Я не слышал, чтоб кто-нибудь кого-нибудь звал, но я очень боялся потерять Тёму и кинулся за ним.

– Я с тобой!

Тёма бежал быстро. А я то и дело спотыкался, чуть не падал. Один раз всё-таки здорово шлёпнулся, растянулся так, что ободрал себе все локти. Но быстро вскочил и помчался дальше. Только бы не отстать от Тёмы, только бы не потерять его!

Мы оказались на берегу громадного подземного озера. Сверху – издалека-издалека – просачивался сюда свет.

Возле озера стояло много тёмиков, подбегали всё новые и новые.

Один из тёмиков вскарабкался на большую глыбу.

– Слушайте, тоннельные! С угольной стороны ползёт грязь. Не остановим – заползёт всюду, во все пещеры, во все тоннели. Надо как можно скорее замуровать угольные ходы. – И крикнул: – Кумра-бумбра – нет, нет!

И все тёмики громко и дружно подхватили:

– Кумра-бумбра – нет! Нет! – И бросились к угольному тоннелю.

«Кумра-бумбра – это смертельная опасность», – понял я и стал скорее искать, что мне делать.

Тёма, как и остальные тёмики, начал орудовать своей рукой-лопатой. А я покатил к проёму тоннеля камень. Большущий камень. То есть большущий он для тёмиков, а для меня просто большой. Тёмики принялись укреплять камень, обкладывать его другими камнями, помельче. Обмазывать глиной. А я покатил ещё камень… В общем, я здесь был не лишний, никто не мог сказать, что от меня, человека, нет пользы.

Через некоторое время проход почти весь закрылся. Только сверху ещё оставалась щель, и вот в эту щель полезла вдруг грязь. Настоящая. Густая, чёрная. Значит, её там уже скопилось столько, что под потолок! Ещё немного – и она выползла бы сюда, потекла бы по всем коридорам. Куда тогда бежать? Где спасаться?

Тёмики, встав на плечи друг другу, чтоб быть повыше, быстро и ловко руками-лопатками заделывали щель, стряхивали грязь на пол. И когда стена полностью закрыла угольный тоннель, они стали делать вторую стену, чтобы подстраховать первую. Работали спокойно, уже не торопясь. А я почувствовал, что устал. Ужасно устал. Ничего не мог больше делать…