Текст книги "Офелия (СИ)"

Автор книги: Анна Семироль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Лу, отвяжись! – раздражённо прикрикнул Йонас, дёрнув плечом.

– Как ты его назвал? – спросил Питер, желая сменить тему.

– Лу. Я думал сперва, что это девка, звал несколько дней Венди. А это мальчишка.

– Э-э-э… А как ты узнал? Он же это… без отличительных признаков.

– Интуиция.

– Дурацкое имя – Лу. Ему идёт.

– Моего отца Луисом звали, – тихо сказал Йонас и отвернулся.

Питеру стало ужасно неудобно и стыдно. Аж загорелись уши.

– Прости, Йон. Я не хотел, – покаянно произнёс он.

– Ты не знал. А Лу и впрямь дурацкий.

– Тётка к нему как относится?

– Никак. Я его прячу. Она же вой поднимет тут же. И если не пришибёт его насмерть, то точно полиции настучит.

Пикси то ли улыбнулся, то ли оскалился – будто понял, что говорят о нём. Гордо выпятил округлившееся за неделю пузцо и протяжно запищал.

– Как тебе его удалось унести? – спросил Питер, разглядывая оттудыша. – Отлупцевали тебя знатно. Я бы точно после такого не встал.

– Я встал, но когда все уже ушли. – Йонас потрогал свежий шрам на виске. – А этот сам пришёл потом.

– Это как?

– Ну… Я что – не рассказывал?

– Не-а.

– Да ну! Ладно. – Йонас отколупнул кусочек коры, скинул его в ручей. – Короче, я, когда с местными стыкнулся, мелкого отбросил в бурьян. Думал, он там затеряется и всё. А потом приковылял домой, огрёб от тётки за всё и разом, она меня к врачу отволокла, меня немного заштопали и оставили на ночь в клинике. Видимо, ждали, что у меня что-нибудь отвалится. А ночью я проснулся – он сидит на подушке. И как комар пищит. Жалобно. Я его пытаюсь разогнать, а он за меня паукашками своими тощими хватается и скулит. Я его дважды выпроваживал, а на третий раз сдался.

– Расчувствовался? – усмехнулся Питер и подул пикси в макушку; Лу радостно пискнул.

– Типа того. Сперва обрадовался, думал, что этот наконец-то ушёл. Ну, минут десять его нет, за дверью тихо. Хотел в кровать вернуться, а потом решил дверь приоткрыть и глянуть. Так, на всякий случай. А он на крыльце лежит. Как будто умер. Паукашки в стороны, крыло сломанное подвёрнуто. – Йонас помолчал, кончиком пальца пощекотал пикси пузо. – На него бы обязательно наступили. Ну, я и… Ах-ха. Слушай, давай возвращаться? Мне ещё в автомастерскую надо.

Они спустились по кряжистому стволу: один – кряхтя и боязливо нащупывая опору под собой, второй – ловко спрыгивая с одной толстой ветки на другую, и Питер спросил:

– А как Лу тебя нашёл?

Йонас вытащил из кустов велосипед, приладил к нему самодельную удочку, вытряхнул в ручей оставшихся от рыбалки червяков.

– Пит, я тебе сейчас одну вещь скажу. Ты постарайся её осмыслить, ах-ха?

– Слушай, давай без нотаций. Ты всего на год старше, а иногда ведёшь себя как мои родители, – сказал Питер, стряхивая с рубашки и шорт кусочки приставшей коры.

– Ах-ха. Короче. Лу, видимо, нализался моей крови. Её там на траве было предостаточно, нос у меня очень щедрый. Кровь людей для них – как открытая книга, они нас считывают. Знают, где мы. Читают мысли. Мне иногда кажется, что при желании они могут испытывать наши эмоции. Если они очень сильные. Устанавливается такая вот односторонняя связь. Ну, Лу и решил избрать меня в папаши. Тебе помочь с ведром?

Питер кивнул. Йонас вытащил на дорожку его велосипед, подождал, пока друг привяжет к раме удочку и повесит на руль ведро с уловом. И только потом забрал свой велик. Шустрый пикси тут же перебрался на бляшку звонка.

– Выйдем на дорогу – сразу прячься! – сурово напомнил ему Йон.

– Слушай, а если человек попробует крови оттудышей, он начнёт их понимать? – оживился озарённый идеей Питер.

– Ты предлагаешь мне укусить Лу? – расхохотался Йонас.

Пикси испуганно пискнул, обнял звонок всеми четырьмя лапками. Питер поглядел на него, представил себе, как Йон пытается укусить синепузого за «паукашку», и тоже засмеялся.

Дурацкая мысль, да. Но что-то в ней Питеру не давало покоя. Он думал о том, что сказал Йонас, пока мальчишки возвращались домой.

«Мама выполоскала платок, которым мне унимали кровь, в пруду. Выходит, Офелия теперь меня чувствует? Здорово. Если я буду при ней усиленно думать, что я ей не враг, она меня услышит! – размышлял он, толкая велосипед по дороге, ведущей через поле. – Мы с ней сможем подружиться. Интересно, а мысли она читает? Может, её научить как-то общаться? Вряд ли её ума хватит только на игру в мяч. Одно не пойму: чего Йонас так боится? Ведь не договаривает же чего-то…»

Незрелая рожь по обе стороны дороги качала зелёными колосьями. От предзакатного солнца тени мальчишек напоминали комиксных пришельцев: длинноногих, с такими же вытянутыми головами. Ведро с уловом на руле «мэдисона» мягко покачивалось в такт шагам Питера. Йонас насвистывал «Я помню тебя», пикси мирно дремал, обхватив звонок велосипеда.

– Йон, а Йон, – Питер дождался, пока друг поравняется с ним и спросил: – Можно откровенно?

– Ах-ха.

– Откуда ты столько про оттудышей знаешь?

Зелёные глаза насмешливо блеснули, Йонас присвистнул:

– Я же умный. Настолько, что в школу решил больше не ходить.

– Я серьёзно.

Мальчишка состроил рожу, сплюнул в придорожную траву.

– Тогда такая версия: я умею здорово врать!

– Ага, спасибо. То есть, мне выкинуть из головы всю ту хрень, что ты мне рассказал про оттудышей и кровь? – ехидно прищурился Питер.

Йонас мигом посерьёзнел, поправил бейсболку, съехавшую на одно ухо.

– Пит-Дотошный-Аж-Тошнит, – с пафосом произнёс он. – Ладно. Мы жили возле «пятна междумирья». Недалеко от Дрездена. Маленький научный городок, у него даже названия не было. Только номер. И оттудыши у нас появлялись регулярно.

– Ого. Секретные разработки?

Йонас кивнул и продолжил:

– Люди пытались их изучать. Искали способ общения. Всё очень хорошо начиналось, а потом всё это закрыли. Оттудышей объявили поголовно опасными, работу учёных перевели в другое русло.

– Не изучение, а уничтожение?

– Ах-ха. Ну, дальше не интересно.

Питер снова погрузился в раздумья.

«Угу. Значит, скорее всего, родители Йона были учёными. И погибли, когда эксперимент вышел из-под контроля, как в книжках часто пишут. Он как-то упоминал, что он остался сиротой благодаря оттудышам. Но…»

– Йон, а почему ты их не ненавидишь? – спросил он.

– Кого? – отвлечённо отозвался приятель.

– Оттудышей. Я же знаю, что у тебя есть повод, чтобы…

– А у меня не получается, – перебил его Йонас.

Вроде, и сказал он это вполне добродушно, но в его голосе Питер уловил странную нотку. Фальшивую. Нехорошую.

– Да ладно тебе, можешь и не рассказывать, – поспешил он закрыть тему и добавил: – Всё равно это твоё дело.

Йонас пожал острыми плечами, толкнул пальцем язычок велосипедного звонка. Тот тренькнул, разбудив Лу. Пикси зевнул во всю иглозубую пасть и, быстро перебирая тонкими лапками, по руке перебрался к мальчишке за пазуху. Друзья преодолели подъём в горку, вытолкали велосипеды на шоссе и не спеша побрели к деревне.

– Каникулы же, – вспомнил Питер. – Чем займёшься?

– Подзаработаю, – мечтательно произнёс Йонас, глядя на тонкие линии облаков в вышине над головой. – Стив берёт меня в помощники на лето. Обещает научить мелкому авторемонту и всякой другой фигне.

– В карты играть на деньги? – улыбнулся Питер.

– Ах-ха! И курить! – Йонас сделал страшное лицо, рассмеялся и загорланил: – Я помню тебя-а! Ты та, что сделала реальными мечты пару поцелуев наза-ад![1]

– И я помню колокольчик вдали, – пропустив куплет, присоединился к Йонасу Питер. – И как звёзды падали…

– …голубыми дождём, о-оу-у-у! – проорали они хором, вспугнув притаившихся во ржи перепёлок, и дурачась, продолжили: – Когда я помру-у, ангелы спросят, что я помню… Я скажу, что помню лишь тебя-а-а!

Неуклюже ворочался в ведре пойманный окунь и десяток плотвиц, солнце опускалось за далёкий горизонт, разливая золото по зелени лугов и бархату холмов. Пастух гнал в деревню овец, собаки радостным лаем собирали отбившихся от стада. Питер и Йонас горланили песни, весело пыля сандалиями, и наступающий вечер был напоен запахами цветущих трав, нагретого асфальта и потрясающим беззаботным настроением, присущим лишь тёплым летним дням в начале школьных каникул.

[1] Перевод с английского песни “I remember you” Фрэнка Айфилда

Офелия (эпизод тринадцатый)

С утра зарядил дождь. Как будто кто-то в вышине взял и заштриховал все планы Питера на прекрасный летний день простым карандашом. Капли обгоняли друг друга, размывая яркие краски мира за стеклом в скромную тихую акварель, на дорожке в луже сиротливо мок футбольный мяч. Под крышей дома монотонно курлыкали голуби. Бишоны бродили по дому за хозяевами и протяжно зевали от скуки. Агата с самого утра болтала по телефону с подругами и заливисто смеялась. Ларри и папа слушали по радио футбольный матч. Питер обычно присоединялся к ним, азартно болел за своих, но сегодня настроения не было. Он поднялся в оранжерею, посмотрел, как мама пересаживает орхидеи, посидел на подоконнике, наблюдая, как бегут наперегонки капли по стеклу.

– Мам, а почему орхидеи не могут просто расти в земле, как все остальные твои цветы? – спросил он.

– У них воздушные корни, – бережно подкладывая кусочки измельчённой коры в стеклянные сосуды с фаленопсисами, ответила миссис Палмер. – Это значит, что они не приспособлены к микромиру почвы. Воздушные корни впитывают ту влагу, что находится на коре деревьев, и в земле быстро пересыхают или загнивают. Или заболевают от бактерий, которые обитают в почве.

– Но теоретически они могут жить в земле, да?

– Теоретически да. Но им удобнее на стволах.

Питер понимающе кивнул и посмотрел в сторону пруда. Под ударами дождевых струй он больше не казался тёмным зеркалом. Скорее, гладким, монолитно-серым камнем. Мальчишка задумался: «Интересно, каким видит дождь Офелия? Что она считает небом: поверхность пруда или высокий свод над ним? Что она чувствует, когда в воду падают капли? Знает ли она, что такое дождь вообще? А вдруг в её мире всё по-другому?»

– О чём задумался, Пирожок?

– Наверное, об орхидеях, мам.

Оливия Палмер отряхнула руки об фартук, нагнувшись, прошла под широкими листьями высокорослых экзотов и присела рядом с сыном.

– Поделишься со мной? – мягко спросила она.

Питер на миг растерялся. Он не знал, поймёт ли его мама, захочет ли слушать, не скажет ли, что так думать неправильно… но решил рискнуть.

– Ты знаешь, где жила Офелия до того, как попала к нам? – спросил мальчик, заглядывая матери в лицо. – Где её поймали?

Миссис Палмер глубоко вздохнула, на лбу залегли морщины. Питер хорошо знал это выражение лица у мамы: так она делала всегда, когда ей требовалось время на обдумывание ответа. Или когда не хотела говорить то, что детям знать не положено.

– Я не знаю, милый, – развела руками мама. – И никогда не задавалась таким вопросом. Люди в большинстве своём не интересуются, откуда привезли фрукты, которые они едят, или какого цвета корова, молоко от которой мы берём в магазине. И это нормально, не так ли?

– Офелия – не фрукты. И тем более, не молоко, – возразил Питер. – Задумайся, мам. Ты ведь знаешь, что нужно каждому твоему цветку, чтобы они росли и цвели, да? И не сажаешь орхидеи в землю, а лотосы – в кусочки коры. Хоть орхидеи и могут недолго, но прожить в земле. Значит, кто-то знал, что им нужно, и ты спросила. А Офелия? Кто спросил, что ей нужно, что она любит? Йон рассказал, что речные русалки любят текущую воду. А у нас просто пруд… и вода еле движется.

– Питер… – мягко попыталась взять разговор в свои руки миссис Палмер, но мальчишка покачал головой, замахал руками.

– Мам! Ты наблюдаешь за ней? Ты часто приходишь посмотреть, что она делает? – Питер точно знал, что мама вообще старается не подходить к Офелии, и сейчас его голос звенел от обиды. – Папа её только кормит и дрессирует! Агата вспоминает о ней, только когда приезжают её подружки! Ларри иногда приходит покурить около пруда вечерами и молча посидеть на скамейке у воды. Мама! Нельзя так!

Он задышал часто-часто, стараясь не заплакать, сжал кулаки. Мамино лицо погрустнело, морщинки на лбу стали глубже. Она дождалась паузы в потоке слов сына и заговорила медленно и спокойно:

– Пирожок, послушай меня. Да, я не хожу к русалке. Нет, мне не интересны её потребности. Я была против этой покупки, но папа настоял. Я честно считаю, что в доме, где живут мои дети, нет места опасности. Я не желала бы видеть здесь змею, хищную большую кошку, медведя на цепи. И ещё больше меня пугают такие существа, как кентавры, баргесты, горгульи, сирины и русалки, которых люди, имеющие высокий доход, покупают и держат у себя, как экзотических животных. Эти существа условно разумны. Они враги людей. И будь у них шанс сделать человеку плохо – они им воспользуются. Потому раз уж твой отец привёл в наш дом военнопленного, который не хочет мира, я не стану думать о том, чтобы обеспечить этому существу комфорт. И со своей стороны максимально абстрагируюсь от него.

– Мама!..

– Не проси. Всё, Питер. Тема закрыта.

Она резко встала, задев листья пальмы плечом, и пошла к полке, где хранила садовый инструмент.

– Мы с ней играем, мам. Офелия это очень любит. Она радуется и улыбается. И собаки ей интересны вовсе не как еда, – сказал Питер ей вслед. – А папа даже наш мячик использует для дрессировки. И не разговаривает с ней. Только команды, команды, команды…

Дождь припустил сильнее, размыл контуры мира за окном. Питер посидел, немного успокоился и пошёл в гостиную, где папа и Ларри слушали трансляцию футбольного матча.

– Ливерпуль впереди, – напряжённо вслушиваясь в захлёбывающийся азартом голос диктора, сообщил мистер Палмер. – Пит, три -один. Садись.

– Я хотел с тобой поговорить, – начал было Питер, но тут в приёмнике возвопили трибуны, комментатор затараторил про опасный момент у «Ливерпуля» на левом фланге, Ларри привстал с места, дымя сигаретой, а папа коротко сказал:

– После.

Ничего не оставалось, кроме как уйти. Мужчины, следящие за футбольным матчем, не отвлекутся даже на ядерный удар «советов», сказала как-то мама, и Питер это запомнил. Похоже, мама была права.

Он утащил с кухни горсть конфет, сунул их в карман шорт. Поднялся в свою комнату, выложил конфеты на стол и плюхнулся на застеленную клетчатым пледом кровать. С шелестом сползла на пол гора комиксов и несколько библиотечных книг, и Питер с кряхтением принялся их подбирать. Книга про волшебные существа Европы открылась на картинке с келпи, до ужаса напоминающим обычную лошадь зелёного цвета. Питер поморщился, закрыл её и положил на стол, заваленный рисунками.

Внезапно его осенило. Он схватил книгу и помчался вприпрыжку в нижнюю гостиную. Закрыл за собой дверь, включил подсветку вокруг иллюминатора, погасил основной свет и сел на пол у окна ждать Офелию.

Она появилась быстро, двух минут не прошло. Привыкла, что если свет неяркий, позволяющий русалочке рассмотреть тех, кто находится в комнате – это пришёл Питер. С Питером интересно, с ним можно играть, он не обижает.

– Привет, Офелия, – сказал он и помахал рукой.

Девочка-цветок приблизилась к стеклу с то стороны и помахала ему. Питер улыбнулся: приятно, что она его не боится, что всегда приплывает. Мальчишка улыбнулся, надул щёки. Офелия попыталась повторить, но у неё ничего не получилось, и она крутанулась на месте, распушив белые оборки и воланы.

– Я знаю, что отсюда меня не слышно, – сказал Питер. – Но ты невероятно красивая.

Он снова помахал рукой, привлекая её внимание. Русалка заложила вираж, сделала круг и повисла перед окном вниз головой. Белоснежные волосы переплетались с длинными ленточками её «одеяния», окутывая Офелию, словно сияние. Она склонила голову вбок, как будто спрашивала: «Ты так сможешь?». Питер в ответ развёл руками и покачал головой. А потом показал ей книгу. Сперва поднёс ближе к стеклу обложку, потом полистал страницы. Офелия заинтересовалась, перевернулась и подплыла к стеклу почти вплотную.

– Смотри, это книга, – начал объяснять Питер. – Её не едят.

Он сделал вид, будто грызёт уголок, скривился и сплюнул. Русалка открыла рот, показав острые мелкие зубы, ухватила себя за ленточку, выплюнула её и мотнула головой.

– Ага. Правильно. Это, – он постучал по книге кулаком, – не еда. Зато там есть картинки.

Питер нашёл изображение человека, поднёс раскрытую книгу к стеклу.

– Видишь? Это человек. Это я, Питер.

Он указал сперва на картинку, потом на себя. Кивнул, подтверждая: я, Питер, человек. Офелия потрогала стекло, словно пытаясь добраться до картинки. Взгляд её сосредоточился на изображении, потом переместился на Питера.

– Это я, – повторил мальчишка и снова указал сперва на картинку, потом на себя: – Человек. Я.

Он полистал книгу, нашёл картинку с русалкой. У той был хвост, но в целом, дамочка чем-то отдалённо напоминала Офелию.

– Это русалка. Как ты, – прокомментировал Питер, показывая на картинку, потом на Офелию. – Это ты.

Русалка мотнула головой, клацнула зубами, отпрянула. Питер засмеялся.

– Ага, не ты, понимаю. А это?

Он перевернул страницу и показал ей нечто мохнатое с бусинами горящих глаз. Кажется, брауни. Офелия подплыла поближе, замерла, вглядываясь в картинку, и снова резко отпрянула. Питер вернулся к картинке с человеком.

– Человек. Питер. Я.

Тонкие пальчики указали на картинку, затем Офелия коснулась себя. Поглядела на Питера: правильно? Он покачал головой. Снова показал сперва на человека, потом на себя, кивнул. Русалка замерла, будто задумалась.

– Не ты, а я, – сказал Питер. – Смотри дальше.

Он показал на картинку, потом на Офелию, покачал головой и сморщился. Затем пролистал до картинки с русалкой, продемонстрировал её в окно. Офелия опять показала, что ей это не нравится.

– Ты в тысячу тысяч раз красивее, – попытался утешить её Питер. – И хвоста дурацкого нет. Но всё-таки это почти ты. Не я, нет.

Он ткнул пальцем в изображение русалки, потом в себя и скривился. Офелия радостно открыла рот, крутанулась.

– Смешно, да? – заулыбался Питер.

Он показал ей единорога, кентавра, дурацкого зелёного келпи, потом пикси и фею. Офелия внимательно рассматривала каждое изображение, пыталась потрогать его пальцами через стекло. Реагировала по-разному. Пикси узнала, обрадовалась, даже сделала несколько виражей вокруг иллюминатора, открыв рот. От единорога шарахнулась, на картинку с кентавром смотрела очень долго, потом отплыла с недовольным лицом. Фею проигнорировала, а вот увидев келпи, почему-то ткнула пальцем в себя.

– Ого, – удивился Питер. – Но ты же совсем не лошадь! Посмотри ещё раз. Ну, это разве ты?

Офелия с упорством показывала на картинку, потом на себя. Питер на всякий случай тоже ткнул сперва в келпи, потом в себя, склонил голову набок, как бы спрашивая: ну что, это я? Офелия скривилась, качнула головой. Опять указала на себя.

– Почему ты думаешь, что это ты? – спросил мальчишка. – Ты больше на фею похожа, но совсем не на зелёную лошадь. А может, ты говоришь мне, что келпи тоже живёт в воде? Они же водяные лошади! Вот что ты пытается сказать!

Он снова вернул картинку с человеком.

– Это кто?

Русалка радостно толкнула ладонью стекло.

– Правильно! Это я! – обрадовался Питер. – Ты всё понимаешь! И мы с тобой можем общаться!

Офелия кружилась перед ним в толще воды, развевались длинные белесоватые, словно туман в низинах, ленты и пышные оборки платья. Мальчишка улыбался, показывал ей то одну картинку, то другую, наблюдая, как одних изображённых оттудышей она узнаёт, других пугается. А те, что не вызывали у русалочки никакой реакции, Питер решил считать или выдумкой, или плохо нарисованными, или не обитающими там, где жила раньше Офелия.

«Какая она умная! – с восторгом думал Питер. – Она многое понимает, и сама пытается объяснять. Но очень сложно это делать, когда не знаешь речь и сам не можешь говорить. Как же ей помочь? Надо ещё книг с картинками. Или фотографии. Или порисовать для неё».

Дверь в нижнюю гостиную приоткрылась, пропуская Ларри.

– Так и знал, что ты тут, – спускаясь по ступенькам к Питеру, произнёс он. – Чем занят?

Офелия отплыла от стекла, замерла на расстоянии. Питер отложил книгу, повернулся к брату:

– Мы с Офелией общаемся. Она мне рассказывает, кого из оттудышей знает. Кто ей друг, а кого она не любит. Помаши ей, поздоровайся.

– Э-э-э… – протянул Ларри неуверенно, но рукой помахал.

Русалочка махнула ему в ответ, но ближе не подплыла. Ларри присел в кресло, взял в руки книгу, полистал.

– Ого. А хорошее издание. Картинки крупные, красочные. Ты ей показываешь?

– Да. Ей тут тоже скучно, и я стараюсь её развлечь. Хочу научиться общаться с Офелией, – гордо произнёс Питер и добавил: – Не хочу, чтобы она боялась.

Брат кивнул.

– Вы с ней почти друзья, смотрю.

– Не «почти», а друзья, – поправил Питер.

– Именно «почти». Друзья – это гарантированно хорошие отношения. Без затаённого желания навредить. Если бы я был уверен в том, что она на тебя не нападёт, не употребил бы «почти». Понимаешь?

– Вы взрослые. Вы во всём ищете опасность, – вздохнул Питер, глядя на Офелию. – А мы просто дружим. Без гарантий.

Внезапно он вспомнил про Лу. «Ларри же адвокат. Ну, будет им через год. Значит, он обязан знать все законы. А спрошу-ка я…»

– Ларри, а если оттудыш убежит от хозяина, а тот не станет его искать, он может жить свободно? – осторожно задал вопрос Питер.

– У нас тут или вообще?

– У нас, в Великобритании.

– Вряд ли. Дело в том, что права и свободы гарантированы только гражданам. А оттудыши – это либо враги, либо собственность. Если на улицу выставить комод, он не сможет купить себе дом или участок земли. Он вещь. Или его кто-нибудь заберёт, либо отвезут на свалку.

– Оттудыши живые, – возразил Питер. – У нас же полно приблудных собак и кошек.

Ларри потёр чисто выбритый подбородок.

– Слушай, Пирожок, ты вроде и верно сравниваешь, но не учитываешь одного: если бездомная и ничья собака представляет опасность для людей, её уничтожают. Оттудыши поголовно считаются врагами, потому…

– И ты с этим согласен? – возмутился Питер. – Ты тоже считаешь, что любой оттудыш, который сбежал, потому что с ним плохо обращался хозяин, должен быть или возвращён, или убит?

– Пит, оттудыши стоят очень больших денег. Они дороже отцовской машины. Ну, кроме пикси. Потому дорогостоящую собственность надо возвращать. А если собственность откусила голову хозяину и разгуливает на свободе – уничтожать.

Питер вспомнил, каким тощеньким и слабым был пикси Лу, когда Йонас впервые показал его другу, и у него защипало в носу.

– Ларри, послушай. Вот представь себе. Тебя взяли в плен оттудыши и посадили в клетку. Они знают, что тебе надо кушать и в туалет, но не дают тебе ни еды, ни… И ты это, голодный и в мокрых штанах там сидишь. А потом тебя ещё и бить начинают, потому что ты собственность и вещь. Ты бы сбежал?

Брат долго молчал, глядя то под ноги, то в сторону иллюминатора. Куда угодно, только не в глаза Питеру. А потом ответил, тщательно подбирая слова:

– Пит. Я бы сделал всё, чтобы вернуться домой. Но меня бы скорее всего уничтожили. Просто потому, что там я никто. Я не хочу, чтобы ты думал, что я одобряю то, во что люди превращают пойманных оттудышей. Я никогда бы не стал приобретать существо, живущее на воле. Я ни за что бы не дал денег тому, кто ловит их и привозит сюда. Но это лишь моё мнение. Оно ничего не решает против законов нашей страны. Ты меня понимаешь?

Питер кивнул. Ему очень хотелось рассказать брату про Лу, и про то, как Йонас дрался с целой оравой ради того, чтобы спасти существо, которое принято считать врагом. И что это ничего не враг, а привязчивая, как репейник, добрая малявка, которая может лопать конфеты в любых количествах… Но Ларри был взрослым. И Ларри готовился стать адвокатом. А адвокаты – это те, которые защищают интересы людей. Но никак не оттудышей. И Питер промолчал.

– Пойдём наверх? – предложил Ларри. – Там дождь закончился. Прогуляемся в деревню за хлебом к обеду?

– Ага! – обрадованно кивнул Питер. – Чур, я возьму твои гулливерские резиновые сапожищи!

– А я пошлёпаю в калошах, – кивнул брат. – Иди, собирайся.

Питер схватил книгу и умчался, помахав на прощенье Офелии. Ларри достал из кармана портсигар, вытряхнул сигарету, помял её в пальцах. Посмотрел на русалку, белым пятном маячащую в отдалении. Стиснул сигарету в кулаке.

– Если бы все знали, что за отвратительное действие нам преподносят как войну, о чём приказано молчать тем, кто возвращается оттуда… – пробормотал он. – Если бы люди читали предсмертную записку Мёрфи… Мир бы сгорел от стыда. Прости, девчонка. Я подписывал бумаги о том, что ты мне враг – и без вариантов. Я не смогу тебе помочь.

Офелия (эпизод четырнадцатый)

Овцы стояли плотным заслоном, полностью перегораживая узкую улочку. Перед отарой центральным нападающим выступал здоровенный, грязный до неузнаваемого цвета баран. Из-за его спины на Питера недобро косились ещё четыре такие же жутковатые зверюги.

Мальчишка остановился на краю лужи, разливающейся от края до края дороги и опасливо поглядел на овец.

– А ну, кыш! – грозно велел он отаре.

Баран-форвард пошевелил ушами и с места не сдвинулся. Питер огляделся вокруг в поисках какой-нибудь палки или ветки. Ничего. Только трава и грязь. И дома по обе стороны дороги.

– Эй, чья отара? – крикнул Питер, всматриваясь в окна окрестных домов.

Блеянье овец было ему ответом.

Проще всего было плюнуть, вернуться назад и объехать деревню вокруг, и уже с той стороны добираться до дома Йонаса. А можно рискнуть, разогнаться и помчаться на овец, рассчитывая напугать их. Но что-то подсказывало Питеру, что от барана можно и огрести. Лоб у форварда отары был широкий, глаза тупые и недобрые. Пару лет назад Питеру посчастливилось увидеть, как дрались два барана, и с тех пор он старался обходить этих животных стороной. Вот и сейчас он смотрел на перегородившее проезд стадо и вспоминал жутковатый стук, с которым сталкивались бараньи лбы.

Питер напрасно пытался увидеть хоть кого-то из взрослых. Деревенская улица была пуста, разогнать овец было решительно некому.

– И что за дурак вас тут оставил? – с досадой пробормотал мальчишка, запрыгивая на велосипед.

Он развернулся и покатил обратно. В объезд, так в объезд. Ну, будет у них с Йоном на полчаса меньше на общение. Ну, придётся продираться через высокую траву и переходить в двух местах ручей. Зато там не будет зловещего барана-вожака с командой поддержки. Ужасного твердолобого барана, грозного, как Пеле.

Питера никогда не бодали овцы или козы. Но он жутко боялся, что однажды в него с разбегу врежется животное в половину его роста и весящее… Сколько бы оно не весило, Питеру было страшно. Ему казалось, что это будет как попасть под машину. Бдыщ, жуткая боль и смерть. С кровью, переломанными костями и рыдающей на похоронах мамой.

Стоп.

Питер затормозил так резко, что чуть не перелетел через велосипедный руль.

– Я что – должен бояться барана? – спросил он сам себя и тут же ответил: – Вот ещё!

Он уверенно объехал лужу, разворачиваясь в сторону отары, нажимая на педали ногами в резиновых сапогах. Странно: если не думать о том, что ты в неудобной обуви, крутить педали куда проще. Питер решительно встряхнул подстриженными волосами и схватился за руль покрепче, широко расставив локти. Велосипед поскрипывал, слегка подскакивая на неровностях деревенской дороги. Питер нажимал на педали, разгоняясь, представляя себя Дереком Кеваном[1], несущимся на ворота противника.

«Пеле, ты – легенда, – стиснув зубы, думал Питер. – Ты суперигрок, но я тебя сделаю! Англия одолеет Бразилию сегодня – или никогда!»

Баран-форвард не сводил глаз с приближающегося мальчишки. Он низко наклонил голову, пожевал губами, стукнул копытом по краю лужи, словно подтверждал, что принимает брошенный вызов. Отара за его мощной спиной забеспокоилась, овцы принялись озираться по сторонам, потряхивать ушами. «Ищут, куда сбежать», – злорадно подумал Питер, пригибаясь в седле и неистово вращая педали. Жёлтый дождевик с откинутым капюшоном трепетал, надуваемый ветром, и мальчишке казалось, что он вот-вот взлетит. Ощущение близости чуда настолько захватило его, что на секунду он забыл об овцах, раскинул руки в стороны и радостно завопил во всё горло:

– На взлё-о-о-от!!!

Овцы дрогнули. Те, что нервничали за спиной вожака, заблеяли и бросились врассыпную. Питер, обрадованный увиденным, захохотал. Но мощный, как легендарный бразильский футболист, баран не сдвинулся с места. Лишь подался вперёд, качнув рогами. «Сейчас я в него врежусь! – понял Питер, и внезапно ему стало ужасно смешно: – Увидим, чей череп крепче!»

Страха не было. Страх уменьшился, заметался и спрятался в глазах стоящего перед мальчишкой барана-вожака. Питер смотрел только вперёд, стиснув руль велосипеда с такой силой, что побелели пальцы. Летел пущенной стрелой, позабыв о том, что ещё совсем недавно боязливо обходил овец, коров и коз стороной.

– А-а-а-а-а!!! – заорал Питер. – Про-о-о-очь!!!

Баран приближался со страшной скоростью, будто не Питер нёсся на него, а наоборот. Миг – и мальчишка увидел страх, что таился в круглых глазах зверя. Его, Питера, страх, изгнанный безжалостно.

И когда до столкновения оставались считанные метры, баран мотнул башкой и шарахнулся в сторону, а Питер на велосипеде пролетел сквозь отару улепётывающих в разные стороны овец.

Улица за его спиной ожила, наполнилась хлопаньем окон и дверей, испуганным блеяньем овец, гомоном домашней птицы и возмущёнными голосами людей:

– Эй! Овцы чьи? Джон, лови быстрей своих баранов! Мэгги, гуси за воротами! Гони их обратно!

Сердце Питера гремело, как городской оркестр на празднике, восторг переполнял мальчишку, заставляя губы растягиваться в счастливой улыбке. «Победа! Пеле сдрейфил! Я герой! – торжествующе повторял про себя он. – Я победитель! Они сами меня испугались! Да!»

На радостях он пролетел мимо калитки, затерянной в буйно зеленеющей живой изгороди. Пришлось проехать до поворота, вернуться обратно и спешиться у ворот дома тётки Йонаса. Питер спешился, потренькал велосипедным звонком, надеясь, что Йон его услышит и выйдет. Но вышла его тётка.

Конни Беррингтон была грозой всей округи. Невысокая, плотная, коротко, по-мужски, стриженная и невероятно горластая. Йонас как-то рассказывал, что его тётку боятся даже завсегдатаи местного паба в любой степени подпитости. Про Конни ходили слухи, что она может избить кого угодно. Или переорать. По части нецензурной ругани равных ей не было. Говорили, в порту она подрабатывала пароходной сиреной, а в выходные ходила в море за дополнительные деньги глушить голосом рыбу.

– Здравствуйте, миссис Беррингтон, – с максимальным почтением произнёс Питер.

– Мисс, – буркнула тётка, уперев руки в бока. – Что надо?