Текст книги "Офелия (СИ)"

Автор книги: Анна Семироль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Посмотри на меня.

В голосе Леонарда Палмера не было гнева. Сдержанность – и только она. Спокойный тон, которым папа Питера, Агаты и Ларри обычно разговаривал по телефону со своими коллегами. Не страшный. И Питер несмело поднял взгляд от начищенных длинноносых ботинок к отцовскому лицу.

Отец не злился. Волновался, нервничал, то и дело касаясь то усов, то чисто выбритого подбородка. Но не злился, нет. Когда человек злится, он может только говорить сам. Или кричать. Мистер Палмер же был готов к диалогу с сыном и ждал, когда Питер успокоится. И заметив, что сын на него смотрит, он заговорил первым:

– Давай поговорим как взрослые люди. Ты уже не такой маленький, чтобы тебя просто наказывали. В двенадцать лет стоять в углу несолидно и нелепо. Ты меня слушаешь?

– Да, папа, – уныло откликнулся Питер.

Леонард Палмер выдвинул из-под письменного стола стул, поставил напротив сына, сел. Нахмурился, представив себе, как это смотрится со стороны, вернул стул на место и опустился в кресло рядом с Питером.

– Вот и хорошо. – облегчённо произнёс мистер Палмер и побарабанил пальцами по резным подлокотникам кресла. – Понравилась русалка?

– Очень, пап.

– Спасибо, что купил ей рыбы. Взрослый поступок. Я, признаюсь, о покупке просто забыл. Сдавал концепт новой модели, заработался, и… Спасибо, Питер. Только не стоило из-за этого прогуливать школу. Попросил бы Тревора, заехали бы с ним на дуврский рынок после учёбы.

– Рынок закрывался раньше, чем заканчивались занятия, – Питер старался говорить спокойно, как взрослый, а не ныть. – Я виноват. Я впервые прогулял, пап. Ты же знаешь, что я ответственный.

– И честный. Потому сейчас я хочу услышать от тебя два честных ответа на два важных вопроса.

Питер кивнул, немного успокоившись. Разговор – это всё же не четыре часа стояния в углу и не «завтра ты с Робертом и Клариссой убираешься в птичнике». И даже не «в наказание ты с нами на пикник не едешь».

– Хорошо, – продолжил отец. – Вопрос первый: ты думал о том, каково будет мне или Тревору ждать тебя у школы, а потом узнать от учителя, что ты сбежал? Не знать, где тебя искать и что сказать маме.

Питер покраснел до корней волос. Конечно, об этом он не подумал. Сбежал – и всё. Физкультура же – это не серьёзно. Не математика. А тут вон как. «А они могли решить, что меня похитили. Инопланетяне или русские», – вздохнул мальчишка. Ему стало чудовищно стыдно. Надо же: такой глупый, детский поступок!

– Я не подумал, папа, – пробормотал он. – Прости, пожалуйста.

– Перед ужином встанешь из-за стола и извинишься перед всей семьёй за свой поступок, – строго произнёс отец. – А теперь второй вопрос: что ты думаешь о существе в нашем пруду?

Мальчишка окончательно растерялся и застыл, обдумывая вопрос. «Что отец хочет от меня услышать? Здесь какой-то подвох, это точно. Но что я сказать-то должен?» – лихорадочно соображал он.

Леонард Палмер ждал, выбивая на подлокотниках незамысловатый ритм. Взгляд его скользил по корешкам книг в шкафах у стены напротив, по громоздкому ящику телевизора, по комоду у окна, уставленному антикварными статуэтками супруги. В дверь вежливо постучали, заглянула Агата. Отец нахмурил брови, качнул головой: я занят. Агата тут же исчезла.

– Питер? – вежливо обозначил конец ожидания Леонард Палмер.

– Я… Я думаю. Она красивая, пап. И как я. В смысле, она юная. Да? – отец сдержанно кивнул, и Питер продолжил, путаясь и запинаясь: – И мне кажется, ей надо показать, что мы рады, что… что она гость. И надо относиться к ней более… М-м-м… Более добро, что ли. Мне показалось, ей тут страшно. И я купил ей рыбу. Папа, я Кевину должен за автобус, он меня привёз, когда я… я…

– Понятно, – прервал словесные мучения Питера отец. – Ты видишь в ней кого-то, с кем можно подружиться. Так? Значит, я не ошибся. А теперь послушай меня очень внимательно, Питер.

Мистер Палмер подался вперёд, опёрся локтями на колени, склоняясь к сыну ближе.

– Ты ошибаешься. Она – не человек. Совсем. Она просто похожа на нас. Русалки не понимают речи, сынок. Абсолютно. Любой из языков нашего мира для них – тарабарщина. Потому что их мир – совершенно иной. Там нет людей. И там, откуда привезли Офелию, человек для них значит только одно: враг. И если у неё будет возможность напасть, навредить, покалечить или даже убить человека – она этим обязательно воспользуется. В воде она чудовищно сильна. Ей ничего не стоит свалить тебя в пруд и утопить. И никто из нас, взрослых, не успеет ничего сделать. Поверь, она это уже проделывала с другими людьми.

– Офелия убивала?! – глаза Питера стали совсем круглыми от изумления и ужаса. – Она же девчонка совсем…

– С такими «девчонками» мы воюем уже восемнадцать лет. Вдумайся, – отец поднялся из кресла, давая понять, что серьёзный разговор окончен. – Можешь идти. И не забудь извиниться перед семьёй за ужином.

Питер послушно покивал и поплёлся в свою комнату. В коридоре пересёкся с Агатой: та высокомерно вздёрнула подбородок и презрительно фыркнула. «Ну да, ты сегодня вся такая правильная и любимая родителями, – подумал Питер, глядя, как сестра скрывается за углом. – Зато я видел Офелию близко-близко».

До ужина Питер просидел над рисунками. Развевающиеся ленты и рюши ну никак не желали выходить из-под кончика карандаша, цвета все были не те, и мальчишка ужасно злился. Один за другим листы бумаги летели на пол, Питер несколько раз ломал и точил карандаш. Русалка не рисовалась ни в какую. В итоге он плюнул и нарисовал себя, тонущего в пруду вверх ногами.

И в один момент его вдруг до ужаса ясно накрыло осознание того, о чём говорил ему отец. Обычно, когда взрослые читают тебе мораль, в какой бы форме они этого не делали, ты стараешься побыстрее забыть то, что тебе говорили. Просто потому, что в тебе играет обида, и все слова «нравоучителя» хочется зачеркнуть из чистейшего противоречия. Но в этот раз Питер Палмер задумался. И испугался.

«Если мы столько лет воюем с обитателями того мира, что наслоился на наш, насколько же они сильны? – вглядываясь в линии своего рисунка, подумал Питер. – Это же именно настоящая война, где гибнут наши солдаты, защищая нас от вторжения! И договориться они не могут, потому что оттудыши не знают нашего языка, ведь верно же. И папа правильно сказал: они не люди, а люди для них – это боль и смерть, которую несёт оружие. И Офелия тоже видит в нас врагов. Она же военнопленная, получается… А если показать ей, что я – не враг? Если я попробую научиться понимать её, а её саму научу понимать нас? Но как это сделать? Заключить мир с тем, кто пленён, кто напуган и хочет тебя убить… Это вообще возможно? Ведь скорее всего так и случится, как отец сказал: я к ней с добром, а она меня убить захочет. Отомстить и съесть, как рыбу… Это сейчас она боится. А вдруг она пообвыкнет и начнёт всех нас уничтожать, как в комиксах?»

– Да ну, не… Может, папа всё же ошибается? – вслух произнёс Питер и решил: – Поговорю с Йонасом. А ещё найду в библиотеке всё, что писали про русалок. Я обязан знать всё о той, с кем хочу установить мир. Потому что в нашем доме войне не место.

Перед домашними Питер извинился, клятвенно пообещал вести себя осмотрительно и не ставить родных в неудобное положение перед своими друзьями. А на следующий день попросил отца заехать с ним в городскую библиотеку после уроков, где набрал здоровенную подшивку журналов и газет со статьями, посвящёнными изучению оттудышей. Мистер Палмер одобрил внезапный интерес сына и даже сам помог отобрать материал для чтения. Полтора часа Питер вчитывался в статьи, но они все были слишком похожи друг на друга, и не содержали почти ничего, кроме отсылок к фольклору, анатомии оттудышей с фотографиями кусков мёртвых тел, и немного информации о том, где тот или иной вид обитает.

Домой Питер приехал с атласом-определителем оттудышей, выданным библиотекой для чтения дома и в такой задумчивости, что не услышал, как его окликнул подвязывающий пышные кусты пионов Йонас. Пришлось Йону бросить в него камушком для привлечения внимания.

– Эй, Пит-Безмолвный-Монолит, привет! – замахал он неизменной красной бейсболкой. – Ты от зубного, что ли? Молчишь и лицо такое… А?

– Привет, Йон, – Питер остановился и продемонстрировал другу книгу: – Вот, взял почитать. Книжка толстая, видимо, много полезного написано. Ты уже видел нашу русалочку?

Йонас неопределённо повёл плечами и коротко ответил:

– Я работал.

– Эх ты! А она такая классная, хоть и дикая. Отец назвал её Офелией.

– Ах-ха. Офелия, – кивнул Йонас и подбросил в руке секатор. – Ладно, мне ещё опоры под смородиной чинить.

– Не увлекайся, – подмигнул Питер и добавил: – Я переоденусь, поем и выйду.

Уминая сэндвич с тунцом, Питер листал библиотечную книгу. Пока дошёл до главы о русалках, насмотрелся на кентавров, баргестов, пикси, келпи, диких людей и сиринов. Подивился разнообразию видов и непохожести фотографий на то, как видели оттудышей художники. Особенно позабавили картинки из старинных, ещё рукописных книг. На них оттудыши выглядели настоящими исчадьями ада. Все с когтями, выпученными глазами, раззявленными зубастыми пастями. Даже пикси.

Про речных русалок было мало. То, что они красивы и изящны, Питер и без книги знал. Про «быстры, сильны и опасны» наслышан. А вот то, что окраска русалки меняется с возрастом, было для мальчишки в новинку. Оказывается, белыми у речных русалок были только дети. А потом белизну разбавляет слабый розовый, золотистый и голубой, появляющийся в окраске волос, ногтей и ушей. Речная русалка на цветной вклейке напоминала цветок лотоса из маминой оранжереи. Питер долго любовался этой картинкой, гадая, будет ли Офелия такой же.

– Ты прикинь, у неё платье – это она сама! – поделился он с Йонасом, когда тот устроился на скамейке передохнуть. – В смысле, что это не тряпочки, а её тело. Классно, да?

– Ах-ха, – потягивая воду из молочной бутылки, отозвался Йонас. – Я это знаю. И про окраску тоже. Русалки взрослеют быстрее людей, так что сам скоро увидишь, какого цвета ваша.

Питер, прищурившись, поглядел на облака, заволакивающие небо. Эх, сегодня, похоже, на великах им не покататься.

– Йон, я только одно никак не пойму: у них самцы-то есть? Ни на одной картинке нет чего-то, похожего на мужчину. Или они все такие… в платьях?

Йонас задумчиво почесал нос.

– Ну, я про мужиков речных русалок тоже не слышал. Но как-то они размножаться-то должны, верно… Может, к ним морские заплывают время от времени? Знаю, что в крупных реках морские русалки время от времени встречаются.

– Или они как самки лягушек. – Питер напрягся, вспоминая сложное словцо с занятий по биологии. – А! Это, партеногенез, вот! Когда самца нет, самки рожают сами себя, во.

– Как куры, что ли? – хмыкнул Йонас. – Дурацкие птицы.

– Ага. Я и подумал: может, и речные русалки так же?

– Ах-ха. Может, в бадминтон поиграем? Ну их, оттудышей этих. Ты только и говоришь, что о русалке сегодня. Давай лучше разомнёмся. У меня всё затекло от сидения в кустах. Смородина ваша – чистая бука, вот. И пионы безалаберные. Скажи миссис Палмер, чтобы иногда выливала под них то, что от чая остаётся.

– Заварку?

– Ах-ха. От неё стебли крепче будут, и кусты не станут так заваливаться.

– Ты ей сам скажи, вон они с Агатой и бишонами. А я пока за ракетками сбегаю.

Йонас поднял вверх правую руку с пальцами, растопыренными буквой V, положил на скамейку бейсболку, провёл рукой по растрёпанным волосам и пошёл к пруду, где на подстриженной лужайке хозяйка усадьбы вместе с дочерью играли с собаками. Питер подтянул шорты и поспешил в дом. Хотелось до дождя хоть часок пообщаться с другом. А потом опять за уроки.

Офелия (эпизод девятый)

Яркий, полосатый как арбуз мяч звонко бился об ладони, перелетая через натянутую сетку.

– Мама, поднажми! – азартно верещала Агата, бегая туда-сюда и стараясь поймать мячик.

Йонас, Ларри и Питер выигрывали этот тур в волейбол. Точнее, выигрывали Йонас и Ларри, а Питер только пыхтел и старался не путаться под ногами. Он вообще был посредственным игроком в любые активные игры, но всегда с удовольствием участвовал. «Бегать полезно, – думал мальчишка, перебегая вдоль сетки с места на место и пытаясь отбить мяч. – Это весело. Это все вместе. Это не уроки. Никто не засмеёт». Питер и в школе пытался играть в баскетбол, футбол и волейбол, но одноклассники над ним вечно подшучивали, посмеивались и старались в команду не брать. А двигаться хотелось. Питер Палмер, не взирая на лишний вес, обожал движение. То они с Йонасом гоняли на велосипедах, то играли в футбол с деревенскими, то запускали воздушных змеев. По выходным Питер с мамой и Агатой совершали конные прогулки. А пару раз в гостях у Кевина Блюма Питер играл с его собаками: бросать мячик или палку двум бордер-колли можно было часами, и он прекрасно с этим справился.

Но футбол и волейбол он любил больше всего. И велопрогулки – когда не слетала цепь.

– Пит, держи!

Ларри на лету поймал посланный Агатой мяч и бросил его Питеру. И впервые за всю сегодняшнюю игру младший брат его отбил. Носом.

Кровь хлынула мгновенно – жидкая, липкая, отдающая железом и солью. Больно почти не было, но обидно – до жути. Питер стоял, опустив голову, и всё старался зажать нос ладонями, но с пальцев капало на голубую футболку, на траву, ещё не подсохшую после дождя… Мама захлопотала, заахала, вытащила из кармана тряпицу, сунула её Питеру в руку, что-то начала говорить, только он не слушал. Ларри побледнел, принялся извиняться, а младший брат твердил, как заведённый: «Да ничего страшного, мне не больно, правда-правда». Агата стояла посреди лужайки, прижав ладони к щекам, и быстро-быстро моргала. Йонас подбежал, что-то спросил у неё, она не ответила. А дальше Питер зачем-то сел в траву, потом лёг. И всё куда-то отдалилось, померкло…

– Мам, может, к врачу? – донёсся издалека голос Ларри, и Питер открыл глаза.

Над ним склонилась вся семья – даже папа прибежал. Рядом скакали Фроззи, Сноу и Лотта и радовались, что Питер не умер. Мальчишка приподнялся на локтях, брезгливо сбросил мокрую тряпку, лежащую на переносице.

– Не надо врача, я живой, – попытался он сказать бодро, но получилось еле слышно и ужасно гундосо.

– Пирожок, как мы испугались! – плаксиво протянула мама. – Как ты себя чувствуешь?

– Да отвратительно, – мрачно ответил за него Ларри. – Глянь, носа не осталось, губа разбита. Давай вызовем ветеринара, пусть усыпит?

– Лоуренс! – воскликнули Агата и отец.

– Так жалко же, ему с такой рожей всю жизнь жить.

– Лоуренс!!! – к возмущённому хору присоединилась мама.

Брат отошёл, подняв руки. Питер было нахмурился, но тут услышал, как где-то позади него смеётся Йонас. Сперва тихонько, сдержанно, стараясь сохранять достоинство и уважение. Но смех было не унять, и спустя несколько секунд Йонас расхохотался во всё горло – звонко, заразительно и совершенно не обидно. И вот уже рассмеялся отец, прикрыла рот ладонью мама, от хохота согнулся пополам Ларри, и Питер тоже захихикал, представляя себя без носа и с распухшей губой. Одна Агата надулась, покраснела и произнесла:

– Ну, хватит вам! Как дураки, фу.

– Как жить без носа? – простонал Питер, всхлипывая от смеха.

– Во ты красавчик! – ржал поодаль Ларри. – Пит, можешь наложить на меня штраф! Обязуюсь выплатить!

Йонас подошёл, уселся на траву рядом с Питером, хлопнул его по колену:

– Пит-Словил-Метеорит! – провозгласил он весело. – У тебя вид, как будто ты подрался. И вышел победителем, ах-ха! Башка гудит?

– Немного, – прислушавшись к ощущениям, ответил Питер. – Но всё отлично. Думаю, могу продолжать игру.

– Ну уж нет! – строго отрезал отец. – Давайте-ка вы оба пойдёте в дом и поиграете во что-то нетравматичное. Питер, тебе бы умыться и сменить рубашку.

Йонас помог Питеру подняться. В доме затрезвонил телефон, Агата мигом унеслась, и немного погодя прокричала из распахнутого окна:

– Папа, это тебя!

Мистер Палмер вежливо улыбнулся мальчишкам и поспешил в дом. Ларри последовал за ним, бросив по пути:

– С меня поездка в кафетерий в этот выходной! Во искупление грехов.

– Ах-ха! – довольно откликнулись Йонас и Питер.

Где-то у пруда залаяли бишоны. Йонас, который направился было за злополучным мячом, обернулся на лай и вдруг побледнел.

– Миссис Палмер! Не надо!!! – закричал он и бросился через лужайку за кусты рододендронов.

Перепуганный Питер побежал за ним.

Собаки радостно скакали вокруг хозяйки. Оливия Палмер с недоумением смотрела на Йонаса, выжимая носовой платок, которым Питер унимал кровь из носа. Йонас стоял перед ней – бледный, не на шутку испуганный, тяжело дышащий.

– Йон, милый, что с тобой такое? – заволновалась миссис Палмер. – Что случилось?

– Платок, – выдавил мальчишка. – Русалка…

Миссис Палмер обернулась на водоём, пожала плечами.

– Я посмотрела, где она, прежде чем прополоскать. Она и сейчас там, видишь? Вон, около решётки у дальнего края.

Офелия действительно была далеко. Покачивалась вверх-вниз, поглядывая туда, где вольно текла снабжающая пруд водой речушка. Последние несколько дней она проводила там почти всё время, лишь изредка приплывая схватить брошенную ей рыбу и по ночам прячась в гротах. Питер думал, что она тоскует по дому. Пару раз он обходил прудик и из зарослей жасмина рассматривал русалку. Она презабавно расправляла уши-плавнички и распушала платье. Питер весь блокнот изрисовал её портретами.

– Йон, да всё в порядке, – попытался мальчишка успокоить друга. – Сам же видишь. Пошли поглядим комиксы? Папа вчера привёз мне свежие выпуски «Марсианского охотника».

– А я вам какао сварю, – оживилась мама. – Будете?

– Я домой, – бесцветным тоном сказал Йонас. – Совсем забыл, что тётка велела до ужина выбить подушки и матрасы. Извините, миссис Палмер. Я пойду, Пит. Пока.

Он подобрал с земли оброненную бейсболку, привычным жестом отряхнул её, хлопнув об колено, и быстрым шагом удалился в сторону ворот. Питер и мама переглянулись.

– Я тоже не понял, мам, – вздохнул мальчик. – По-моему, он просто за тебя испугался. Мне от папы влетело, когда я чуть руку в пруд не сунул перед Офелией.

Он присел на корточки, погладил подбежавшую собаку и спросил:

– Мам, ты тоже думаешь, что Офелия опасна?

Миссис Палмер подхватила на руки Лотту, поправила на ней бархатный бант.

– Я не знаю, что сказать тебе, милый. – В голосе матери Питер расслышал грусть и растерянность. – Она не производит впечатление агрессивной. Если зубы не видеть. Но я не понимаю, что она такое. Потому опасаюсь. Да, пожалуй, она пугает меня.

– Мам, она просто девочка, которая живёт в воде. Посмотри: ей одиноко. И она нас боится гораздо больше, чем мы её.

Она глубоко вдохнула, чтобы ответить сыну, но передумала, и сказала:

– Идём в дом, Пирожок. Тебе необходимо переодеться. А я так и не узнала у Агаты, скольких она пригласила подружек.

– Подружки Агаты? А какой повод?

– Всем интересно поглазеть на русалку.

Она подозвала собак, обняла сына за плечи, и они пошли по дорожке к дому. На углу Питер обернулся и посмотрел на пруд: Офелия отплыла от решётки и скрылась под водой среди листьев кувшинки. Как будто поняла, что компании ей не будет.

Вечером мистер Палмер нарезал выпотрошенную рыбу на ломтики, сложил её в миску и спустился к пруду. Любопытствующие Агата и Питер увязались за ним. Воздух пах влагой, конюшней, разогретой за день солнцем жестяной крышей сарая, и все эти запахи тонули в тяжёлом, вязком аромате роз и лилий. В кустарнике у забора отрывисто тренькал крапивник. Солнце ещё час назад скрылось в пышных тёмных тучах, предвещая дождливый день. Мама в доме включила подсветку водоёма, и тёмная поверхность воды отразила светлые блики фонарей.

– Пап, а зачем тебе этот прут? – спросила Агата, поигрывая двухметровым гибким прутом с голубым огоньком на конце.

– Эта вещь поможет объяснить Офелии, чего я от неё хочу, – закатывая рукава рубашки, ответил отец. – Пожалуйста, не касайся огонька. Обожжёт.

Питер хотел спросить, чего же именно ждут от Офелии, но не стал. Леонард Палмер не любил дерзких вопросов от младших детей. Из всех троих только Ларри позволялось быть с ним на равных. Нарываться на недовольство отца не хотелось, и Питер просто сел на скамейку у пруда. Чтобы отвлечься от ненужных мыслей, он сосредоточился на ощущениях в распухшем раненом носу.

Леонард Палмер забрал у дочери прут, поставил миску с рыбой в полуметре от кромки воды, зачем-то разулся на каменных плитах дорожки, окаймляющей пруд, и присел на корточки на самом краю.

– Офелия, – позвал он, постукивая миской об камни. – Иди сюда.

Питер вытянул шею, пытаясь рассмотреть хоть что-то со своего места. Фонари пятнали воду ярким светом, и углядеть среди них белую русалочку было очень тяжело. Прошла минута, но Офелия не появлялась.

– Может, она спит? – предположила Агата. – Они же спят по ночам?

– Может, – согласился отец. – Но эта юная леди не ужинала. И вообще не ела сегодня. Потому ждём.

Он снова постучал миской, бросил в воду кусочек рыбы. Агата потопталась рядом, разочарованно вздохнула и полезла нюхать розы.

Питер представил себе, как в глубине спит девочка-цветок. Уютно, как в колыбели. Медленно колышутся оборки и ленты пышного платья, слабым током воды перебирает пряди белоснежных волос. Руки покоятся на груди, опущены густые ресницы…

«Офелия, проснись, – мысленно обратился к ней Питер. – Тебе папа рыбы принёс. Приходи».

Она появилась внезапно и бесшумно – как всегда. Показалась над водой аккуратная головка со смешными ушами, тут же скрылась – и вот уже русалочка вынырнула в нескольких метрах от мистера Палмера.

– А вот и ты, – дружелюбно произнёс он и показал ей кусочек рыбы: – Хочешь? Иди-ка сюда.

Русалка поглядела на рыбу, потом на Питера.

«Ты чего? – удивился про себя мальчишка. – Просто рыбка. Иди, возьми».

– Офелия, иди сюда, – в отцовском голосе прорезались нетерпеливые нотки. – Давай-давай. Хватит бояться. Кто трус, тот не ест.

«Просто рыба, – мысленно подбадривал её Питер. – Кушать. Не бойся, возьми».

Мистер Палмер перехватил поудобнее прут правой рукой, левой подбросил кусочек на ладони. Офелия снова нырнула, проплыла под поверхностью воды, высунулась у самого края водоёма. Почти под ладонью отца Питера.

– Молодец, – похвалил мистер Палмер. – Держи.

Осторожно держа рыбу двумя пальцами, он протянул её русалке. Офелия дёрнула ушками, опустила их, почти прижав к голове. «Боится, – подумал Питер, привставая с места, чтобы лучше видеть. – Не бойся. Папа принёс еду».

Русалка медленно-медленно протянула руку, взяла кусочек и сунула в рот. Сглотнула и замерла, глядя в сторону Питера.

– Чего я-то? – прошептал он. – У папы еда, не у меня.

– Офелия, – звал отец. – Бери ещё.

Второй кусочек она взяла смелее, за ним третий, четвёртый. Забирая очередной, русалка коснулась руки Леонарда Палмера, испуганно метнулась прочь.

– Всё хорошо, – поспешно сказал он. – Хорошая девочка, смелая. Иди, иди сюда.

Вскоре миска опустела. В ладони мистера Палмера остался один кусок – самый большой. Офелия смотрела то на пищу, то на человека, который предлагал её.

– Иди сюда, – спокойно и твёрдо позвал мистер Палмер. – Ты меня потрогала, теперь это сделаю я. А ты получишь свою рыбу. Пит, ты здесь?

Мальчик подошёл, встал рядом. Офелия приподняла уши, склонила вбок голову и приоткрыла рот. Выглядело это так, словно она радовалась, что Питер близко.

– Возьми прут, – негромко сказал ему отец. – Если она сделает хоть одно резкое движение – просто ткни её огоньком.

Питер поднял странную штуковину с земли, сжал в кулаке и снова мысленно обратился к русалке: «Офелия, эта штука делает больно. Пожалуйста, будь умницей. Или мне придётся тебя обидеть, а я не хочу».

Леонард Палмер показал Офелии раскрытую ладонь. Русалка шарахнулась в сторону, прижав к груди кулачки, но быстро успокоилась, вернулась на прежнее место и уставилась на остатки рыбы. Мистер Палмер положил рыбу на край бортика, медленно занёс ладонь над головой девочки-цветка. Уши Офелии снова задрожали, прижались к мокрым волосам. Она мелко заморгала, губы вытянулись в напряжённую тонкую линию.

– Не бойся, не бойся, – тихо уговаривал её мистер Палмер. – Питер, ты следишь?

– Да, пап.

Большая сильная ладонь коснулась светлых волос. Офелия встрепенулась, зажмурилась – совсем как человек – и резко ушла под воду.

– Ну вот, – удовлетворённо произнёс Леонард Палмер, поднимаясь с колен. – На подзыв она приходит, пищу из рук берёт. К прикосновениям мы её быстро приучим, полагаю. И за месяц подготовим к первой выставке.

– К какой выставке? – упавшим тоном спросил Питер, всё ещё держа в руках прут с голубым огоньком.

– Увидишь, – улыбнулся отец. – Эта русалка принесёт нам много денег. Куда больше, чем я на неё потратил! Сперва эта маленькая красавица покорит Англию, потом Европу. А через годок-другой её можно будет привезти и на всемирную выставку прирученных оттудышей!

Утром Питер увидел, как рыбу, оставленную на краю дорожки у пруда, доедает соседский кот. Как будто он, а не Офелия, её заслужил. Будто это голодный дикий кот позволил себя погладить, а не пленённая девочка-цветок. И было в этом что-то настолько отвратительное, что Питер едва удержался, чтобы не швырнуть в кота комком земли.

Офелия (эпизод десятый)

Неделя выдалась жаркой и скучной. Учебный год подошёл к концу, готовить уроки хотелось всё меньше и меньше, но мистер Палмер поставил младшему сыну условие: если триместровая оценка по математике будет на балл выше, Питер едет на ежегодный автосалон с одним из друзей. Приходилось вечерами прорешивать столбцы ненавистных примеров вместо того, чтобы читать или гонять на велосипеде.

В редкие минуты свободного времени Питер слонялся по саду. Ларри уехал оформлять какие-то документы для корпорации, папа сдавал свой проект, и поговорить Питеру было не с кем. Он всё ждал, что придёт Йонас, но того что-то не было видно. «Наверное, учится, – вздыхал Питер, вяло гоняя по дорожкам сада футбольный мяч. – Тётка у него – чистый изверг, а оценки по большинству предметов так себе». Обычно Питер делал за Йона домашние задания по литературе и английскому, но оценки в классе его друг получал унылые. Он бы и в школе ему подсказывал и помогал, но Йонас учился в школе для мальчиков на другом конце Дувра.

Мяч закатился в дебри живой изгороди, Питер опустился на колени и полез его доставать. И столкнулся с Фроззи, азартно добывающим кого-то из раскопанной норы.

– Иди отсюда, грязное чудовище, – проворчал Питер, одной рукой выталкивая мяч, а другой подпихивая пса под белоснежный зад.

Бишон обиженно тявкнул и попытался вернуться к своему занятию. Питеру пришлось брать его на руки и относить маме.

Миссис Палмер на лужайке накрывала стол для подруг Агаты. Сама Агата торчала у ворот, то и дело поправляя локоны перед карманным зеркальцем.

– Мам, – окликнул Оливию Палмер младший сын. – У нас теперь два бишона и один грязевой монстр. Перед гостями будет неудобно.

– Фроззи! Какой ужас! Давай его сюда, я попрошу Лорну его помыть.

Перепачканную собаку мама понесла в дом, а Питер ухватил со стола горсть клубники и побрёл к пруду. Попадаться на глаза подружкам Агаты ему совсем не хотелось. Они либо смотрели сквозь него, либо в их взглядах скользило лёгкое презрение. И то, и другое Питеру было одинаково противно.

Размышляя над тем, что никто из супергероев не страдал от лишнего веса, Питер уселся на скамейку у пруда и одну за другой съел прихваченные с собой клубничины. Над зеркальной гладью пруда гоняли мелких насекомых стрекозы, ветки ивы у дальнего берега почти касались воды. Офелии не было видно: в жару русалка предпочитала находиться в глубине. Всплывала она вечерами, когда к пруду спускался мистер Палмер с миской порезанной ломтиками рыбы. За неделю Офелия перестала его бояться, смело брала пищу из руки и вот уже два дня как терпела человеческие прикосновения. Прут с голубым огоньком на конце ни разу не понадобился, что очень радовало Питера. Меньше всего он хотел бы, чтобы девочка-цветок испытывала боль.

Он спрашивал отца, какая Офелия на ощупь. Мистер Палмер пожимал плечами, отвечал неопределённо: «Холодная и гладкая. И волосы мокрые». А Питеру так хотелось прикоснуться к ней самому…

Услышав его вздох, из сада прибежали Лотта и Сноу, притащили маленький мячик, звонким лаем принялись требовать внимания.

– Мам, забери их! – взмолился Питер, но ответа не последовало: миссис Палмер находилась где-то в доме.

Мальчишка с десяток раз кинул игрушку в сторону лужайки и ему надоело. Но неугомонные собаки раз за разом требовали продолжать игру.

– Идите донимайте Агату, – упрашивал их Питер, но бишоны неумолимо притаскивали мячик ему.

В очередной раз зашвырнув мяч подальше, Питер обернулся к пруду и заметил знакомые ушки-плавнички в десятке метров от берега. Офелия с интересом наблюдала за тем, как собаки весело носятся по каменной дорожке, отбирая друг у друга игрушку.

– Привет, – дружелюбно окликнул её Питер. – Я рад тебя видеть. Сегодня опять жарко, и я думал, ты будешь отсиживаться в гротах.

Он ждал, что она отпрянет и спрячется, но русалочка подплыла ближе. Лотта отобрала у Сноу мячик и принесла игрушку Питеру. Бросила у ног, требовательно затявкала. Офелия нырнула и тут же снова показалась над водой. Расправила ушки, приоткрыла рот и склонила голову набок. «Похоже, ей интересны собаки, – решил Питер. – А может, она хочет поиграть?»

Мальчишка забрал у Лотты мяч, повертел его в руках.

– Офелия, хочешь мячик? – спросил он, присаживаясь на край дорожки у воды.

Лотта вопила и прыгала, пытаясь достать игрушку. Питеру пришлось поймать собаку и зажать её под мышкой.

– Тихо! Лотта, фу! – скомандовал он и бросил мячик в пруд.

Русалка мгновенно скрылась под водой. Питер решил, что она испугалась, но тут под мячом, покачивающимся на поверхности, появилось светлое пятно. Офелия покружилась под ним, вынырнула рядом и уставилась на игрушку.

– Это мячик, – пояснил Питер, удерживая азартно вырывающуюся собаку. – Мячик. Мяч. Он красный. Красный мяч.

Офелия описала круг, рассматривая игрушку. Подплыла совсем близко, ткнула пальцем, отпрянула боязливо. Питер рассмеялся: знакомство русалочки с мячиком выглядело презабавно. Она отвлеклась, уставилась на мальчишку. Похоже, звук смеха интересовал её не меньше мяча.

Отчаявшись отыскать мячик в кустах вокруг лужайки, к пруду прибежал Сноу. Увидел русалку, заворчал, уселся под скамейкой.

– Хоть ты на неё не вопишь, – усмехнулся Питер и поднял перед собой лающую Лотту. – Видишь, Офелия? Лотта требует свой мячик обратно.

Русалка растянула губы в подобии улыбки, сверкнули острые зубки.

– Здорово! – воскликнул Питер. – Да ты улыбаешься! Офелия, мяч. Мяч. Давай его сюда. Мяч.