Текст книги "Разделенные (СИ)"
Автор книги: Анна Пляка
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)
– Видишь? Они как бы растягивают один знак, разбивают его на самые мелкие элементы.
Тетсуи наконец просиял улыбкой, поняв, а Акайо задумался. Получившиеся черточки и кружочки действительно странно напоминали эндаалорское письмо. Сходство было таким сильным, что он решил позже спросить об этом у Нииши. Впрочем, пока у него были и другие проблемы.
Уроки языка организовались будто сами по себе уже на следующий день. Коробки в библиотеке оказались очень большими, а Тетсуи, за ужином у всех на глазах без модулятора сообщивший Ниише на весьма правильном эндаалорском, что давать задачу и не давать к ней инструкцию непрофессионально с ее стороны, оказался лучшей рекламой. К концу разбора коробок в этом увлекательном занятии участвовало уже четверо рабов, в том числе Иола. Хоть с местным письмом у него было и не лучше, чем с имперским, в разговорном эндаалорском он быстро обогнал всех остальных. И именно он однажды вечером постучал в комнату Акайо, держа в руках книгу.
– Привет. Я одну книгу взял из библиотеки, думал почитать, чтобы заснуть быстрее, а половину слов не понимаю. Поможешь?
Акайо вышел в общую комнату, бросил взгляд в дальний угол, где обычно сидел Джиро. Тот смотрел на него и Иолу с неприязнью, но, заметив взгляд Акайо, отвернулся.
Оказалось, что остальные ученики уже устроились на подушках, и тоже хотели поучаствовать в чтении. Книга была знакомой, тот самый сокращенный Робинзон Крузо, и очень скоро Акайо пришлось вместо чтения пересказывать, что было в полной версии. Тетсуи предложил:
– Давай на эндаалорском, чтобы все-таки его учить.
И Акайо старательно вспоминал слова, сложные для него самого, составлял правильные предложения, заодно объясняя – подлежащее первым, сказуемое сразу за ним. До конца предложения тянуть с глаголом нельзя, так что провернуть классический трюк имперских ораторов с тем, чтобы долго-долго говорить что-то плохое, а затем резко обрубить отрицанием, не выйдет… Странно всплывали в памяти эти самые ораторы, их речи, и Акайо удивлялся, что до сих пор помнил их. Сейчас многое из их слов виделось в ином свете.
По комнатам рабы разошлись только когда Юки, пухлый парень с вечно слезящимися глазами, стал отчетливо клевать носом. Он, правда, протестовал, и просил почитать еще, но Иола, взявший на себя обязанности хозяина сбора, был непреклонен. Когда остальные разошлись, Акайо спросил:
– Зачем тебе это было нужно на самом деле?
Иола пожал плечами, одним этим эндаалорским движением ответив на вопрос. Сказал спокойно, не отводя глаз:
– Нам тут жить. Мы тут уже живем, хоть не все это понимают. Надо постараться устроиться здесь, улучшить что-то, что мы хотим улучшить. Понять, как свободными стать. А не делать вид, что все еще идет тот бой. Если в нем застрять, будешь проигрывать вечно.
Акайо кивнул. Значит, он понял правильно. Иола решил создать свой заговор, заговор тех, кто не присоединился к плану побега Джиро, а Акайо оказался их знаменем. Примером, как и хотела Нииша.
Даже несмотря на уроки, свободного времени у Акайо хватало. Нииша не успевала придумывать дела всем рабам и легко отпускала его читать или бродить по дому. Ему нравилось находить в комнатах новые книги, удивительно реалистичные картины на стенах, вазы с сухими цветами. Однажды он наткнулся на набор для чайной церемонии, хранящийся под стеклом, и очень удивился. Акайо подумал было, что эндаалорцы не поняли, что это, но на бумажке рядом с чайной доской все было написано вполне точно. Тогда зачем они пьют плохой, выдохшийся чай, заваривают его по пятнадцать минут, а потом еще и разбавляют кипятком?..
У него появилась идея. Еще призрачная, неоформленная и странная, в которой он не был готов признаться даже себе. Так, не признаваясь, он нашел Ниишу. Ничего не решив, спросил про чайную доску. Нииша открыла ему витрину, выдала чай, научила пользоваться термосом. Поблагодарив и все еще не завершая в своей голове фразу “я хочу сварить чай для…”, он ушел в сад. Устроился на пустовавшей каменной площадке, расставил чашки. В чайнике, завернутый в тряпочку с символом чая, нашелся хранитель чайной доски. Акайо, поклонившись ему, аккуратно вытряхнул дракончика себе на ладонь, устроил на почетном месте в центре доски. Налил в пустой чайник горячей воды из термоса, подождал несколько мгновений, настраиваясь. Перелил воду в чахай, разлил по чашкам. Взяв широкую кисть, провел ей сначала по своей ладони, смахивая пыль с ворса. Окунул кисть в чашки, отточенным круговым движением обмахнул все стенки. Деревянными щипцами подхватил сначала одну чашку, затем другую, выливая горячую воду на маленького чайного дракона, который, поразмыслив немного, снизошел и пустил пару пузырьков.
Акайо смотрел только на доску, и все же вздрогнул, просыпал несколько чайных листьев, когда на краю зрения вдруг появились худые женские ноги. Таари немного понаблюдала за ним свысока, затем села напротив – не церемонно, на пятки, как он, а по-мужски скрестив ноги. У Акайо задрожали руки. Она молча смотрела, и он старался делать все идеально. Залил горячей водой чай, тут же слил первую заварку в чахай. Принюхавшись к нежному аромату горячих чайных листьев, решил, что ее можно пить. Наполнил маленькую глиняную чашечку, с поклоном подал, не поднимая глаз. Почувствовал, как она приняла напиток из его рук. И только наполнив свою чашку, решился поднять глаза.
Таари сидела перед ним, улыбка скрывалась за поднятой чашкой. Она сделала глоток, не открывая взгляд от Акайо, чуть приподняла брови, улыбнулась чуть-чуть шире, одними губами, тонко, как кайнская аристократка. Он быстро опустил глаза. Наполнил вернувшуюся на доску чашечку, выпил наконец свою. Чай вышел чуть-чуть терпким, все же первую заварку надо было вылить. Сладковатый привкус оказался слишком резким, как бывает у не слишком хорошо сделанного чая, но все равно итог не шел ни в какое сравнение с эндаалорской бурдой. Вторая заварка вышла еще лучше. Таари пошевелилась, сменила позу. Похвалила:
– Очень вкусно получается. Жаль, в обычном чайнике так не сделать.
Акайо качнул головой:
– Можно и в обычном. Только чай надо брать хороший, много, и заваривать быстро.
Он слил остатки чая на дракончика, тот булькнул благосклонно. Таари улыбнулась:
– Какие он смешные пузыри пускает.
– Не смейся над ним, пожалуйста, – попросил Акайо. – А то чай испортится.
Третья заварка и в самом деле вышла чуть менее удачной – то ли держать надо было уже чуть дольше, то ли хранитель и в самом деле оказался обидчивым. Таари на всякий случай перед ним извинилась. Наблюдая за четвертой заваркой, спросила:
– На сколько же его хватит?
– Еще на две, наверное, – чай и в самом деле слабел, раскрываясь, отдавая все грани вкуса. Пятая заварка была уже совсем прозрачной и нежной, так что шестую он держал еще дольше. Легкая терпкость оттенила сладковатый вкус, Акайо открыл чайник, поднес его с лицу. Вдохнул запах горячих листьев, передал Таари. Та повторила его движение.
– Интересно, чай пахнет совсем иначе!
Акайо кивнул, принимая чайник назад. Вытащил листья в чашку, попробовал пару на вкус. Они оказались нежными и уже совсем не горькими, так что он предложил их Таари. Та, попробовав, улыбнулась снова.
– Никогда не думала, что чай можно не только пить, но и есть!
Акайо кивнул, не поднимая головы. Вроде бы все получилось, но он все равно чувствовал себя дураком. Он не знал, что может сказать ей, не знал, что вообще может сделать, кроме как заварить чай еще раз. Он чувствовал себя неловко и нелепо, и злился сам на себя – зачем он вообще это затеял? Почему ему так захотелось удивить ее? Попытаться показать, что умеет не только кланяться и говорить импровизированные стихи, отчаянно краснея?
Ему на макушку легла легкая ладонь, провела по коротким еще волосам, коснулась щеки. Он поднял голову. На фоне темнеющего неба глаза Таари мерцали, как звезды.
– Завари мне чай еще раз. Завтра.
В комнату он вернулся на деревянных ногах. Закрыл за собой дверь, привалился к ней спиной. Прижал ладонь к щеке. Он до сих пор чувствовал тепло ее прикосновения.
В голове вились бессмысленным вихрем мысли, на поверхность то и дело всплывали отдельные обрывки – надо попросить другой чай, вот бы найти чайные пары с чашами для аромата, не забыл ли он завернуть хранителя в чайную тряпочку. Акайо опустился на кровать, все еще прижимая ладонь к щеке. Свернулся клубком, едва осознавая, куда лег, только самым краешком рассудка отмечая – странно, мягко, удобней, чем обычно. И заснул, так и не разобравшись в себе.
Он проснулся от ощущения опасности и вскочил раньше, чем понял, где находится. Ноги утонули в мягком матрасе, он чуть не потерял равновесие, спрыгнул с кровати, прижавшись спиной к стене.
Ошибка. Не к стене.
За ним распахнулась потайная дверь, и прежде, чем Акайо успел обернуться, висок взорвался болью. Он упал, перед глазами все плыло.
– Что, предатель? Не ждал, что я приду?
На него обрушился еще один удар, а с ним – темнота.
Он пришел в себя со жгучей болью в ладонях и стопах. Воздуха не хватало, Акайо попытался приподняться, чтобы вдохнуть, но его тут же впечатали спиной в доски. На груди затянулся широкий ремень, отошел назад зло усмехающийся Джиро.
– Ты же всегда считаешь себя правым, верно, предатель? А что ты на это скажешь? Смотри, как развлекается твоя любимая хозяйка!
Он оглянулся, пытаясь понять, что происходит. Руки были раскинуты в стороны, прижаты к толстым доскам. С ладоней текла кровь. “Меня распяли”, с медленно нарастающим ужасом понял Акайо. Дернулся, пытаясь освободиться, сжал зубы. Взгляд прыгал по стенам, цепляясь за…
Розги. Плети. Веревки. И еще множество приспособлений, назначения которым он не знал.
– Помнишь легенду? Хочешь побыть героем? Всепрощающим и всем воздающим? Давай же, посмотрим, кто из нас окажется прав!
Акайо перевел взгляд на злорадствующего Джиро. Он мог бы сказать, что вообще не знал, что они уже провернули свой побег и уже попались. Что невозможно предать группу, в которой не состоишь. Что заговорщики сами сделали все для того, чтобы их разоблачили.
Он промолчал. Все эти слова выглядели бы оправданием, мольбой, а умолять о пощаде Акайо не собирался. Он вообще не мог понять, почему хваленный ошейник, мешавший разбить даже вазу, никак не реагирует на то, что делает сейчас Джиро.
– Я не слишком хорошо учился в академии, не напомнишь, что там еще было? Ах да, вроде бы, избиение кнутом! Это не сложно будет устроить, здесь выбор как на рынке!
Джиро разглагольствовал, обходя комнату. На какое-то время он оказался у Акайо за спиной, остановился там, чем-то шурша. И вернулся, действительно держа в руках кнут.
Значит, вот как здесь наказывают рабов?
Акайо закрыл глаза, заставив себя отрешиться от происходящего. Он все равно не мог освободиться, шляпки у гвоздей были слишком большими, чтобы стащить с них руки, а играть про правилам Джиро, который хотел унизить его, было просто глупо. Ему нужно было понять, как сочетается существование этой комнаты со всем тем, что он узнал раньше. Иначе новое разрушение выстроенного в его разуме мира убило бы его надежней буйной фантазии оскорбленного мальчишки.
Записывалось и вычеркивалось в мысленных свитках – гарем, рабы для постели. Неверно. Рабы, дающие статус. Дающие любовь? Здесь в самом деле легче относились к этому. Тогда…
Акайо невольно распахнул глаза, когда грудь пересек тяжелый удар. Кнут обжег бок, уже почти безболезненно шлепнул со второй стороны, обвившись вокруг креста. Джиро насмешливо развел руками:
– Ну извини, я никогда раньше не порол людей! Но, уверяю тебя, я быстро научусь. Прямо сейчас. Зато твои драгоценные эндаалорки наверняка проделывают это постоянно! Я уверен, они…
Акайо заставил себя перестать слушать. Это были пустые домыслы, которые следовало отбросить. Комната была, это неоспоримый факт. Для наказаний? Для наказаний, несмотря на ошейники? Глупость. Все это нужно было для чего-то иного. Для чего же?
Он раньше не задумывался о том, что скрывалось за потайной дверью и это стало слабостью, из-за которой он проиграл. Забылся, перестал считать левую сторону комнаты опасной, и спрыгнул с кровати не вправо, в тупик, в котором спал все прошедшие ночи, а влево, глупо подставившись под удар. Не поняв, что ощущение засады исходило не от обычной двери.
А за дверью скрывалось это. Комната, созданная для причинения боли.
У него не получалось отстраниться от ударов. Джиро учился медленно и плохо, кнут попадал Акайо то по рукам, то по торсу, то по ногам. Кончик рассек губу, кровь капала с подбородка на грудь. Мысли завивались бесполезными кругами, разбивались от ударов, будто пустые вазы. Зачем могла быть нужна эта комната в гареме? Почему не действовали ошейники? Как так вообще может быть, он же своими глазами видел…
Новая мысль, пугающая больше прочих – могли ли ошейники считать, что именно в этой комнате их вмешательство не требуется?
Удары выбивали из легких с трудом добытый воздух, одежда превратилась в лохмотья. Джиро говорил что-то, Акайо не прислушивался. Мысли путались, смешивались, оставляя кровавые вспышки. Больно. Больно. Больно…
Пробилось сквозь пелену:
– Что, предатель, надеешься, что тебя спасут? О, я уверен, этим сумасшедшим эндаалоркам понравится такой твой вид!
– Нет.
Удар смазался, едва скользнув по коже. Акайо поднял голову. В дверях Таари, злая, как разбуженный дракон, а Джиро рухнул вдруг плашмя, будто срубленное дерево. Таари подошла, ткнула его носком туфли.
– Кретин! Нииша, забери этого идиота. – Управляющая, оказавшаяся рядом с хозяйкой, подхватила Джиро на руки. Посмотрела на распятого Акайо сочувственно, но ничего не сказала, вышла.
Таари подошла ближе, всматриваясь ему в лицо. Вздохнула, отвернулась. Вырвала гвозди из его ладоней и стоп, расстегнула ремень. Акайо попытался удержаться на ногах, но тело не слушалось, изметеленное болью. Таари придержала его, не позволяя упасть, усадила на пол, плеснула на кровоточащие ладони чем-то прозрачным, мгновенно схватившимся коркой. Ее лицо плыло, смазывалось, будто обесцвечивалось…
– Акайо? Не уходи от меня! А, дыра тебя подери, Акайо! Акайо!
Он провалил в темноту.
Акайо пришел в себя в своей постели, завернутый в одеяло. Рядом лежала Таари, читая что-то на планшете.
– А, очнулся, – улыбнулась она. – Как ты?
Акайо неуверенно пожал плечами. Он пока не мог понять, как, и не был уверен, что хочет об этом думать. Спросил вместо ответа:
– Что будет с Джиро?
Она хмыкнула, отложив планшет.
– Вообще-то я планировала дать тебе ему отомстить. Сделать с ним то же, что он сделал с тобой, и немного сверху.
Акайо несколько мгновений обдумывал предложение. Он с трудом понимал, что вообще произошло. Как Джиро оказался в той комнате. Почему он решил, что Акайо их предал.
Видимо, это отразилось на его лице, так как Таари, чуть нахмурившись, начала рассказывать:
– Про то, что эти балбесы затевали побег я давно знала – услышала случайно их жутко тайный разговор. После того, что они с ошейниками хотели сделать, здесь были бы все спасательные службы города, а мне такой ажиотаж не нужен. Мы с Ниишей устроили альтернативную группировку цивилизованных кайнов. Надеялись, что этого хватит. Тут ты и Иола, конечно, очень помогли. А сегодня утром поймали Джиро и еще парочку идиотов за попыткой все-таки взломать ошейники. Отчитали, конечно, привели вас в пример… Я не знала, что этот дурак решит, что это ты их сдал. Вот что значит язык плохо учить… Он, вдобавок, в первый же день вскрыл дверь в комнату для сессий, и, конечно, все понял неправильно. И использовать тоже решил неправильно. Комната-то общая для всех спален, так что он из своей вышел, в твою вошел. Но зато благодаря этому Тетсуи услышал, что за стеной что-то происходит. Хороший мальчик, быстро догадался меня позвать.
Акайо медленно кивнул. “Комната для сессий”. Зал, полный приспособлений для пыток, в котором, похоже, в самом деле не работали ошейники, по крайней мере, пока в него не вошла Таари. Осталось узнать, что такое сессия. Вероятно, это было как-то связано с основной функцией гаремных рабов, но…
Хотел ли он вообще это знать?
Акайо мысленно подвел черту под рассуждениями. Смел и выбросил ворох мыслей-черновиков. Записал на новом свитке: “Возможно, эндаалорцы (только Таари?) практикуют пытки как дополнение (замену?) сексу”.
Думать такими рубленными, словарными определениями о том, что с ним случилось, было проще. Еще проще было бы не думать вовсе, но Акайо понимал, что не выйдет. Если он выкинет случившееся из головы днем, оно вернется ночью, усилившись стократ.
Пошевелилась Таари, подвинулась ближе, погладила по голове. Акайо замер сначала, затем, мысленно обругав себя, постарался расслабится.
Она спасла его от дальнейшего унижения. Он должен был быть ей благодарен, и действительно был благодарен. Но и боялся ее тоже. Прежнее чувство, слепое и глупое вдохновение от одного ее облика, не исчезло до конца, но будто смазалось, размылось, превратилось в дымку, окутанную стыдом и печалью.
Таари была для него гейшей. Императрицей, далекой и недоступной, прекрасной, чарующей, неприкосновенной. Идеальной. Сейчас ему казалось, что этот облик разрушился навек.
– Встать хоть можешь? Пошли, дай я тебе все-таки покажу Джиро.
Акайо медленно сел на кровати. Тело ломило, кружилась голова, саднили перебинтованные раны. Таари дала ему кружку, едва наполовину наполненную водой, пояснила:
– Больше пока нельзя, плохо будет.
Бинты не позволяли зажать ручку кружки в кулаке, и ему пришлось держать ее двумя руками. Он выпил воду маленькими глотками, катая во рту, стараясь успокоить пересохшее небо. Встал, покачиваясь, отказался от предложенной трости. Таари шагнула к потайной двери, Акайо последовал за ней лишь с секундной заминкой.
Наверное, это было правильно – самому прийти в комнату, где его только что избивали, куда его затащили силой. Прийти под защитой, находясь в безопасности.
От самого этого чувства защиты было неловко и обидно. Что-то внутри шипело придавленной змеей – ты не справился, ты был слаб, ты ошибся, ты мог этого не допустить.
Змея издохла, когда он увидел Джиро.
С его ладоней стекали тонкие ручейки крови, грудь вздымалась, когда он пытался надышаться впрок, упираясь пробитыми ступнями в дерево, пока ноги не соскальзывали по окровавленным доскам, расшатывая гвоздь и лишая его воздуха. Низ его лица закрывала черная плотная маска, не позволявшая говорить. Дышал Джиро только носом, и ноздри его широко раздувались на каждом вздохе.
Одежды на нем не было.
Акайо отвернулся. Он не хотел это видеть. Он вообще этого не хотел. Если бы даже он задумал мстить, он бы сделал все сам, а не вот так, когда врага подали ему, будто на подставке для суши, разделанного и готового к употреблению, разве что палочек недоставало.
Да и какой из этого мальчишки враг…
– Не хочешь? – спросила Таари, внимательно наблюдавшая за ним.
– Ты его хозяйка, – ответил Акайо. – Ты отмеряешь меру его вины.
– Однако оскорбил он тебя, а не меня, – нахмурилась она. Затем вдруг улыбнулась весело и хитро. – Хотя, почему бы и нет! Дарю. Теперь он твой раб. Что ты на это скажешь?
Акайо посмотрел в глаза Джиро. Ему показалось, что он увидел страх. Уже знакомое презрение. Отчаяние. Если он в самом деле сделает с Джиро то, что тот сделал с ним – этот мальчишка пойдет в сад и зарежет себя ножом из газонокосилки.
Акайо знал – он не умеет понимать людей. Тем более, когда у них половина лица скрыта маской.
Но рисковать не хотел.
Взять клещи перебинтованными руками было сложно, еще сложнее – сжать их под скользкой от крови шляпкой гвоздя, вогнанного глубоко в ладонь. Акайо старался делать все точно и резко, не расшатывая гвоздь, не надавливая на рану. Но когда он выдернул последний гвоздь из ступней, то почувствовал, как вытянулось струной тело над ним, а после обмякло, бессильно повиснув на ремне.
Таари молча наблюдала, хмурясь, как он, сам весь в повязках, расстегивает пряжку ремня и, едва не падая под тяжестью, осторожно кладет потерявшего сознание Джиро на пол. Раздраженно махнула рукой:
– Хватит. Нииша отнесет его к нему в комнату.
Акайо послушно встал, отпустив безвольно раскинувшееся у его ног тело. Бросил быстрый взгляд на Таари, опустил глаза.
Что-то исправилось, стало на место. Он еще не мог понять, что именно, но сейчас все было правильней, чем несколько минут назад, когда она лежала лядом с ним и гладила по голове.
А еще ему нужно было понять, что изменилось, если Джиро теперь его раб. Как это вообще возможно – раб, принадлежащий рабу.
Он старался не думать, имеет ли право владеть кем-то в принципе. Это все равно было бы бессмысленной риторикой, слабо относящейся к конкретной ситуации.
Сначала ему показалось, что ничего не изменилось. Нииша все так же нагружала работой всех поровну, хотя Акайо и замечал, как его она щадит, а вот Джиро, несмотря на раны, гоняет сильнее, чем раньше. Зачастую эта работа была даже не очень разумна – они все уже умели пользоваться пылесосом, но Нииша настояла, что пол хотя бы иногда надо мыть водой и что именно Джиро должен это сделать. Акайо наткнулся на него в одной из комнат и понял сразу многое. Во-первых, пол его заставили мыть не водой, а чем-то едким, так как вода в ведре пенилась, а мальчишка прижимал руки к груди, тихо скуля. Во-вторых, Акайо не собирался это терпеть.
Злости хватило на то, чтобы схватить Джиро за запястье и притащить на кухню. Злости хватило, чтобы ткнуть под нос Ниише покрасневшую от едкого средства ладонь Джиро с размякшими повязками. Злости хватило, чтобы совершенно неожиданно для себя прошипеть:
– Не портите моего раба!
И только тогда его отпустило. Нииша бурчала, что совсем они распоясались, почему-то одновременно довольно улыбаясь, Джиро стоял за спиной, не сопротивляясь и тихо шмыгая носом, а Акайо вдруг понял, чего от него ждали. Обернулся и сообщил на официальном эндаалорском:
– Имамото Джиро, ты был подарен мне. Отныне любую работу назначаю тебе я, если я не передам это право кому-то другому. Ты имеешь право не выполнять работу, которую назначает тебе Нииша. – А на кайнском пояснил: – ты не обязан слушаться ее приказов. Таари не твоя хозяйка, а значит, и приказы Нииши для тебя – только просьбы. Понял?
Джиро отвел глаза, но руку выдернуть так и не попытался. Кивнул. Ответил на эндаалорском, с трудом выговорив непривычные звуки:
– Да.
– Хорошо, – Акайо наконец отпустил его. На белой коже остались отпечатки пальцев. – Тогда иди в библиотеку и попробуй найти все книги на нашем языке.
Джиро ушел, а Акайо опустился на кухонный стул, странно опустошенный. Фыркнула Нииша:
– Ну-ну, хозяин нашелся. Да не переживай ты так, отлично получается! Молодец, что догадался.
Акайо сердито глянул на нее исподлобья. Если это было ловушка, которая должна была заставить его принять опеку над Джиро, а не искренняя месть двух женщин… Впрочем, что он мог сделать? Только встать и уйти, отправившись догонять Джиро. Своего раба. Нужно было научить его все-таки эндаалорскому языку и здешней культуре, объяснить особенности странной системы, которую Акайо мысленно называл “раб моего раба – не мой раб”. Это правило сложно было понять – крестьянин ведь не может отказать императору? Правитель равно приказывает министрам, генералам и простолюдинам. Но здесь правила были иными, и их оставалось только запомнить. К тому же, несмотря на кажущуюся свободу каждой ступеньки здешней иерархической лестницы, она оставалась лестницей – Акайо быстро догадался спросить у Нииши, может ли он освободить Джиро. Ответом ему было недовольное фырканье и объяснение, что подарки выбрасывать невежливо, даритель тогда имеет право забрать дар назад. Акайо запомнил, но все равно не мог придумать, что можно поручить рабу. Да и зачем?.. Впрочем, для начала нужно было научить Джиро хотя бы просто здесь жить.
Впервые Акайо почти с сочувствием подумал об их хозяйке. Девять человек, часть из которых даже не говорили на понятном ей языке, – это, должно быть, было сложно.
За следующую неделю Акайо убедился, что даже один раб это не просто сложно, а невероятно сложно, и проклял себя, Джиро, Ниишу и саму концепцию рабства не один десяток раз. С противоположной стороны поводка все оказалось еще запутанней. Нужно было следить, чтобы Джиро был занят делом и не создавал проблем. Нужно было постоянно оказываться рядом с ним, объяснять элементарные вещи, угадывая вопросы по мельком брошенным взглядам. Когда Акайо догадался рассказать мальчишке, как их поймали и почему, стало чуть легче. По крайней мере, больше не приходилось выдерживать обжигающие ненавистью взгляды в спину, но надо было еще тщательней следить, не замышляет ли Джиро нового побега.
А хотелось учить грамоте увеличившуюся до семи человек группу, где Иола уже наизусть выучил Робинзона и принялся за Синдбада, где Тетсуи и Юки глотали один за одним и декламировали странные эндаалорские стихи, а только недавно присоединившийся к урокам Рюу доблестно продирался через тернии будущего времени.
Хотелось заваривать чай для Таари в саду – она приходила не каждый день, но достаточно часто, чтобы он не бросал попыток. Обычно они пили чай молча, лишь изредка она что-то спрашивала, а он отвечал, не поднимая глаз.
Хотелось чего-то необъяснимого. Он не раз и не два просыпался с гулко колотящимся сердцем, взмокший, отчаянно желающий… Чего-то. Непонятного. Пугающего. Если бы генерал Ясной империи Сугавара Акайо столкнулся с такими желаниями раньше, он бы убил себя задолго до злополучной битвы за никому не нужную крепость. Если бы ему сказали о самом существовании подобных желаний – он бы не поверил и вызвал человека, оскорбившего его этим рассказом, на поединок. Если бы не убил на месте.
Нынешний Акайо, просыпающийся по три раза за ночь, не так уж далеко ушел от того генерала. Он уже не приходил в священный ужас от этих мыслей, не пытался наказать себя – от подобных идей пугающий его жар разгорался лишь сильнее. Он просто раз за разом твердо говорил себе, что это не важно. Может быть, он даже смог бы однажды в это поверить, если бы не Таари. Акайо совершенно перестал поднимать на нее взгляд, но от этого становилось едва ли не хуже. Ее голос, звук ее шагов, шлейф аромата, который всегда сопровождал ее – сначала легкий и цветочный, а затем пряный, терпкий. Будто в складках тысячи шелковых одежд вдруг мелькала узкая полоска ничем не прикрытой кожи. От этого запаха Акайо совершенно терялся, пытаясь сосредоточится на деле, а не на мелькающих в голове видениях из снов. Ее образ, тот самый, в саду среди книг, оказался навеки зарисован на свитке в его голове, такой же яркий, как в первый миг, и так же смущающий его разум.
Она не могла не заметить этого.
Акайо переливал в чахай третью заварку, когда наблюдавшая за ним хозяйка спросила:
– Ты хотел бы повторить?
Чай пролился на доску, закапал между тонкими планками в поддон. Акайо насколько мог аккуратно поставил чайник на место. Сложил руки на коленях в позе спокойствия. Он знал, что Таари сейчас улыбается.
– Какой эффектный ответ.
Он склонил голову еще ниже. Ему хотелось бы сказать: “Я не понимаю вас, госпожа”, – но сама мысль о лжи перекрывала горло, и он молчал. С той стороны доски раздался шорох ткани, мелькнули в поле зрения белые ступни.
– Чай остынет, – заметила она. Акайо осторожно взялся за чайхай, разлил напиток по чашкам. Нииша нашла для него пуэр, настоящий рассыпной чай, черный, как тени за пределами костра. – Я вдруг подумала, что ты вряд ли нашел в книгах значение слова “сессия”, правда?
Он гордился тем, что не подавился чаем. Медленно покачал головой, со смутным страхом ожидая ее ответа.
– Ну конечно, – усмехнулась его хозяйка. Сделала паузу, отпивая чай. Она уже сказала, что зеленый ей нравится больше, но хотела распробовать необычный вкус до конца. – Мог бы почитать что-нибудь по обществознанию, между прочим, и мне не пришлось бы так много объяснять. Если максимально упростить и расширить рамки определения, то сессия – это встреча, во время которой Верхний или Верхняя совершает некие действия с нижним.
– Вы хотели сказать, хозяин или хозяйка с рабом, – тихо уточнил Акайо. Чай оставлял на языке теплое горьковатое послевкусие.
– Не обязательно, – возразила Таари. Тут же сбилась, замялась, вздохнула. – Небо, как все сложно! Человек, который во время сессий является нижним, и которого в это время могут называть рабом, не обязательно является рабом в обычной жизни. Сессии проводят добровольно, по договоренности между Верхним и нижним. Если нижний не хочет чего-то, или воздействие слишком сильное, – он говорит специальное слово, и Верхний тут же останавливается. Понятно?
Акайо кивнул. Снова наполнил чайник горячей водой, слил мгновенно заварившийся чай в чахай, разлил по чашкам. Выпил. Сказанное Таари фиксировалось в свитке, медленно и натужно, едва ли не побуквенно. Ему хотелось кричать, что он ничего не понимает – как может быть чтобы свободный человек добровольно стал рабом? Как может человек сам хотеть…
Он почувствовал, как становятся окончательно тесными его штаны, услышал, как хмыкнула Таари, и покраснел до корней волос. Она будто нехотя сказала:
– Вообще-то да, гаремные рабы покупаются в том числе для сессий. Я знала, что вы к этому совершенно не готовы, и не собиралась предлагать вам подобное. Но с тобой… – и вдруг приказала: – Посмотри мне в глаза, Акайо.
Он замер. Окаменели плечи и шея, он желал оставить все как есть и в то же время хотел подчиниться ей. Медленно, через силу его взгляд поднялся к дальнему краю доски. Прошел по ногам Таари, обтянутым черной тканью так плотно, что не оставалось никакой свободы воображения. Акайо моргнул, тут же моргнул снова, перескочив на длинную шею. Ему казалось, что линию его взгляда придавливает неведомый вес, никак не меньше тяжести флагманского корабля имперского флота. Невероятных усилий стоило проследить линию ее острого подбородка, тонкие губы, изогнутые в прекрасной и насмешливой улыбке, узкий нос с горбинкой…
Ее глаза были зеленовато-синими, как море. Акайо смотрел в них несколько мгновений, забыв, как дышать. Затем она пошевелилась, затянувшие его водовороты на мгновение прикрылись бледными веками, и Акайо поспешил использовать эту возможность, чтобы отвести взгляд. Бездумно проследил за кроной дерева, колышущейся на ветру, опустил глаза, упершись в свои сцепленные руки.
Таари засмеялась. Он почувствовал, как она коснулась его головы, погладила по отросшим волосам.
– Мне нравится твоя реакция! Думаю, мы вернемся к этому вопросу позднее. Ты не против?
