Текст книги "Мэрилин Монро"

Автор книги: Анна Плантажене

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

ПОСЛЕДНЯЯ ОСТАНОВКА ПЕРЕД ОТПЛЫТИЕМ

На Рождество 1944 года вернулся Джим. Норма Джин расстаралась, чтобы принять его как следует. Тонкое белье, номер в гостинице – она не поскупилась, тем более что заработала немного денег благодаря фотографиям Коновера, и они жгли ей карман. Они мешали ей, возможно, вызывали чувство вины… и уж наверняка обременяли. Она презирала и их ценность, и власть, которую они дают. Деньги созданы для того, чтобы немедленно их потратить.

Копить – значит беспрестанно отдалять момент жизни, а Норма Джин считает, что уже слишком долго ждала. Джим вернулся. Норма Джин играет истосковавшуюся женушку, калифорнийскую Пенелопу с незаконченным покрывалом, которая весь год жила лишь ради мужа-моряка. Среди множества своих личин она выбрала подходящую маску. Маска жены Джима еще существовала. Норма Джин надела ее и вновь заняла свое место на сцене семейной жизни. Короткая передышка в течении повседневной жизни, которое в последнее время ускорилось – она это чувствует, желает сама, это возбуждает и пугает.

Призналась ли Норма Джин супругу в своем желании стать манекенщицей? Как она преподнесла ему новость о фотосессиях с Дэвидом Коновером? Рассказала ли о неприятной обстановке, окружающей ее теперь на заводе, где остальные девушки уже не выносят, что мужчины смотрят только на нее, так что поговаривают даже о том, чтобы перевести ее в другую смену? Надеялась ли Норма Джин вновь найти в Джиме союзника, который привлечет ее к себе, к нему, не даст уплыть по течению, удержит в положении супруги, которое лишает ее свободы, но в то же время дает защиту? Если да, то напрасно. Джим Дагерти, конечно, был рад на несколько дней вновь сделаться хозяином тела своей жены, по меньшей мере поверить в это, но он здесь только проездом. Если Норма Джин думала, что он вернулся насовсем, то это недоразумение. Причем уже не первое. Молодой человек отнюдь не горит желанием немедленно вернуться в лоно семьи. Бывшая сиротка, конечно, знойная женщина, ее приятно обнять, но в ней по-прежнему, и даже еще больше, ощущается бездонная пропасть, куда страшно заглядывать. После первых объятий и часов всяких россказней супруги погрузились в одиночество и непонимание.

С тех пор как Норма Джин получила от Грейс фотографию якобы своего отца, ее все сильнее мучило желание обрести его по-настоящему. Она попыталась дозвониться до пресловутого Стэна Гиффорда, якобы ее биологического отца. Очевидно (если верить Дагерти), тот отшил ее без лишних разговоров. Был ли Гиффорд настоящим отцом Нормы Джин? Знал ли он об этом? Или плевать хотел? Без сомнения, этот вопрос неотступно преследовал Норму Джин (в этом сходятся все воспоминания), бередил незаживающую рану и был неутихающей обидой. Но где здесь правда? Что следует отнести на счет выдумки и мистификации? Действительно ли Гиффорд отказался с ней разговаривать? Действительно ли она ему звонила?

Джим вскоре снова снялся с якоря. Норма Джин опять одна, всеми отвергнутая. Кроме Дэвида Коновера. Как только уехал муж, фотограф, скромно отступивший в тень на время «праздника», с распростертыми объятиями принял бедную рабочую девушку в отчаянии и в комбинезоне, чьи слезы неиссякаемы, а мордашка неотразима. Если до сих пор они еще не были любовниками, то, весьма вероятно, стали ими весной 1945 года, когда Коновер, якобы для фотографирования, отвез Норму Джин в чистое поле, далеко от Ван-Нейса, и делил с ней номер в мотелях – из экономии, как он говорил. Можно без труда представить себе лицо Этель Дагерти при таком поведении ее невестки, и лица девушек с «Радиоплана», яростно завидующих беззаботной красоте Нормы Джин, которая то появляется, то исчезает, берет бюллетень, чтобы оправдать свое повторяющееся отсутствие, и забавляется тем, что рабочие смотрят на нее, раскрыв рот. В результате ее перевели в другой цех. Над ее головой собирались тучи.

В июне теперь уже Коновер уехал на Филиппины. И ему тоже захотелось сбежать на край света? Уверенности нет никакой. Случайно ли все люди, за которых цеплялась Норма Джин, один за другим от нее ускользали? Она такая вялая, нерешительная. Одновременно – целеустремленная и колеблющаяся. Она твердит, что хотела бы стать моделью, а еще лучше актрисой. Почему же она тогда не побежала в агентство, которое указал ей Коновер и с директрисой которого уже не раз о ней говорил? Чего она ждет? Ее словно что-то парализует. Или кто-то. Что-то или кто-то по-прежнему удерживает ее в куцей и пустой жизни Ван-Нейса, где ей до смерти скучно, но она как будто предпочитает эту скуку возможности перебраться в другой мир, принимая ее как искупление, как плату за свои детские грехи. Настолько велико ее чувство вины. Так глубоко она увязла в громоздком прошлом. Потом она рассказывала, что стала тогда проводить воскресенья на вокзале Ван-Нейса, чтобы раствориться в чужой жизни, мысленно войти в незнакомые семьи, на время одной улыбки стать приемной дочерью этих счастливых людей, выходивших из поездов или шумно в них усаживавшихся. Ей нравилось ощущать эту толпу, которая окружала ее, поглощала, ожидать невозможного возвращения кого-то. По воскресеньям Норма Джин Дагерти приходила на вокзал Ван-Нейса, чтобы пожить чужой жизнью и неизменно опоздать на поезда, уходящие в любом направлении.

А ведь должен же там быть поезд и для нее.

Летом 1945 года она, наконец, решилась. Война заканчивалась, что означало возвращение «к нормальной жизни». То есть для Нормы Джин – окончание ее работы на «Радиоплане», конец зарождающейся финансовой независимости, возобновление повседневной жизни с Джимом, который, возможно, рано или поздно все-таки вернется, с субботними вечерними праздношатаниями вдвоем по мрачным окрестным танцулькам. Во всяком случае – крест, поставленный окончательно и бесповоротно на ее самых амбициозных планах, тем более что отныне ей не приходилось рассчитывать на Коновера. Короче, крушение всех надежд. Ее собственных, надежд Глэдис и Грейс. Сколько ей пришлось копать, чтобы совершить побег? Потихонечку, небольшими кучками, маскируя по вечерам то, что удалось выкопать накануне, пугливо, виновато.

И вот однажды, несколько часов меняя наряды, очень мало уверенная в себе, тренируясь ходить, беззастенчиво вихляя задом, наводя марафет, причесываясь, репетируя реплики, которые ей, возможно, придется произнести во время собеседования, улыбаясь зеркалу, находя себя жалкой: «Здравствуйте, мисс Снайвли, как поживаете, мисс Снайвли, Дэвид Коновер много мне о вас рассказывал, мисс Снайвли, мы с ним вместе работали, это он мне посоветовал к вам обратиться, вообще-то я хочу стать моделью, на самом деле, мне очень нужно стать моделью, это мое единственное спасение, умоляю, мисс Снайвли, вытащите меня отсюда, помогите, ради всего святого…» Итак, однажды, чуть не передумав десятки раз и снова сказав на заводе, что она больна, Норма Джин под гневным и обвиняющим взглядом своей свекрови отправилась на встречу, которую наконец-то решилась назначить с директрисой агентства «Блу Бук». 2 августа 1945 года.

И там тоже все могло оборваться не начавшись. Мисс Снайвли профессионал. Хорошеньких девушек она видит беспрестанно. Сколько честолюбивых устремлений осеклось в ее кабинете в отеле «Амбассадор», сколько карьер не состоялось, сколько иллюзий разрушилось. Красивых ножек или пышной груди недостаточно.

Норма Джин выходит вперед. Мисс Снайвли редко видела столько неестественного сразу: утрированная, если не сказать нелепая, походка, крикливый макияж, чересчур завитые, тусклые волосы, толстоватый нос (с небольшой горбинкой), чересчур облегающее платье. Чрезмерно слащавый голосок, срывающийся, как у астматика. Просто балаган. К тому же бедняжка невысокого роста (у нее остался такой же рост, как в тринадцать лет), да в завершение всего она еще и заикается! Но чем больше мисс Снайвли разглядывала Норму Джин, которой из вежливости не дала сразу от ворот поворот, чтобы не тратить лишней минуты, тем более ее поражала невероятная плотская нежность, исходящая от девушки. А еще, пусть и неловкая, уверенность тех, кому нечего терять. И воля, железная воля, блестящая среди пепла. Чем больше мисс Снайвли смотрела на Норму Джин, тем больше проступал вокруг нее сияющий ореол, она становилась высокой, белой и воздушной, ее тело преображалось и превращалось в орудие нестерпимого удовольствия с превосходными, тугими грудями, пышными бедрами, видом не слишком святой недотроги. Хрупкий, но яркий свет. Редкий, а потому ценный камень.

Мисс Снайвли увидела перед собой самую подвижную, волнующую девушку, которую когда-либо встречала, чье изящество проступало постепенно, подобно звездной пыли, как неверное мерцание неона при нарушении контакта. Как же она раньше не разглядела? Директриса агентства «Блу Бук» – женщина решительная. После нескольких занятий, улучшения осанки, походки, подбора одежды девочка станет что надо, она даже сможет стать лакомым кусочком, как раз из-за этого мерцающего, помаргивающего блеска, который временами ее преображает. На фотографии это получится. Это будет бомба. Мисс Снайвли выплатила Норме Джин трехмесячный аванс в счет ее будущего заработка и предложила приступить к работе немедленно.

«Небольшой совет, – добавила она, когда девушка прощалась с ней вне себя от радости, со слезами счастья и улыбкой благодарности. – У вас будет безумный успех у фотографов, если вы перекрасите волосы. В блондинку. Я вам это гарантирую. Обесцветьте волосы, станьте блондинкой, и они все будут у ваших ног. Поверьте мне».

Нет, спасибо, пробормотала Норма Джин. Ей не хочется. У нее будет такой неестественный вид. Она сама себя не узнает.

Став блондинкой, она перестанет быть собой.

МОДЕЛЬ

Она пошла прямо на «Радиоплан» и уволилась. Потом объявила матери Джима, что она теперь поступила в крупное модельное агентство. И приступает к работе уже завтра. Этель Дагерти стала возражать, и она собрала чемоданы. Прошло то время, когда ее отправляли, точно посылку, из одного дома в другой. Теперь она больше никому не позволит помыкать собой. Отныне она будет решать сама. А следовательно, вернется к доброй Ане Лоуэр, нежной тете Ане, которая никогда ее не судила и всегда любила всем сердцем. Расклад теперь иной. Нервная сиротка стала взрослой. Попозировав, она возвращалась заботиться о старушке, ослабленной болезнью.

Она начала рассчитываться по долгам.

Месяцами Норма Джин работала без устали, принимая все предложения агентства: была регистраторшей, моделью, позировала в самых дурацких нарядах. Всегда пунктуальная, готовая к работе, она не пропустила ни одного курса усовершенствования – сосредоточенная, любознательная, настолько стремящаяся сделать хорошо, безупречно, что готова тридцать раз переделывать один и тот же кадр. Потом она бесконечно долго рассматривала каждый снимок, выискивая малейшие недостатки, безжалостная к самой себе. Очень скоро она стала любимицей фотографов. Настоящая профессионалка, говорили они. Ее сияющее лицо и пышные формы регулярно появлялись на обложках иллюстрированных журналов. Ее портфолио превратилось в толстый том, хотя она по-прежнему отказывалась перекраситься в блондинку. Осенью 1945 года Норма Джин вернула долг мисс Снайвли и заработала достаточно, чтобы оплатить жилье Ане Лоуэр. Она много тратила, в основном на туалеты и косметику, внимательная к своей внешности. Но не забывала и о другой цели, плотно засевшей в ее голове, о плане, который уже давно вызревал в ней и который она не упускала из виду: вытащить мать из сумасшедшего дома и поселить в хорошенькой квартирке с белой мебелью и пресловутым роялем из ее детства, который так ни разу и не пригодился. Тогда она уже ничего никому не будет должна.

В ноябре мисс Снайвли сообщила Норме Джин, что она говорила о ней с Андре де Динсом (Dienes), набирающим известность фотографом, который сотрудничает с журналом «Вог». Профессионал, хотя еще молодой, специализирующийся на моде, на женской красоте, находящийся в постоянном поиске новых моделей.

«Я думаю, вы ему понравитесь. Вот его визитка. Не тяните».

Норма Джин помчалась на встречу с фотографом венгерского происхождения. Это очень красивый мужчина тридцати двух лет, мускулистый, с вьющимися русыми волосами и веселым взглядом прожигателя жизни. Кожа светлая, как у рыжих. Освобожденный от воинской повинности во время войны, в 1945 году Андре де Дине вел жизнь, о которой всегда мечтал. Величайшие европейские столицы, красивейшие женщины мира и деньги, в которых никогда не было недостатка. В первый раз Норма Джин предстала перед ним розовой девочкой со шляпной коробкой. Свежим и аппетитным пирожным, которое нужно попробовать, не теряя ни минуты. Вьющиеся, даже курчавые темно-русые волосы, заплетенные в две косички по обе стороны лица, как у девочки. Хорошенькие скулы, невероятная, огромная, щедрая, детская улыбка. Немного толстоватый и широковатый нос, но это неважно. С такими синими глазами, полными надежды, чистым лбом, сияющей кожей, как это сразу почувствовал фотограф, ее можно было принять за роскошную крестьянку из Центральной Европы – живую, естественную, одновременно лукавую и застенчивую, с которой любой разумный мужчина мечтал бы завалиться на сеновал. И этот розовый облегающий свитер, так близко к телу, как будто его связали прямо на коже, и под которым де Дине уже видит груди совершенной формы, налитые, круглые. Ее изящные и бледные ноги.

«Меня з… зо… вут Норма Джин. Б… Бейкер. Норма Джин Бейкер. X… хотите взглянуть на меня в купальнике?»

Он уже знает, что она само совершенство. Он знает, что это она. Из своей шляпной коробки она достала отвратительное бикини и надела его в ванной. Оттуда она вышла похожей на пикового туза. Де Дине улыбнулся. Ноги выше колен плотные и гладкие, бедра пышные.

«Завтра начнем», – сказал он.

На заре фотограф отвез девушку на пустынный пляж и целый день щелкал затвором. Норма Джин сияет, у нее широкая улыбка в пол-лица. Она подставляет объективу всю свою жажду жизни, свои надежды на лучшее будущее. Она так счастлива быть здесь, существовать, так признательна этому мужчине, который выбрал ее и придает ей большое значение, что она нарисовала сердечко на песке. В тот же вечер, проявляя снимки, де Дине был потрясен результатом.

«Я хочу уехать с тобой в калифорнийскую пустыню, в Долину Смерти, и целыми днями, неделями тебя фотографировать», – сказал он девушке.

Де Дине подготовил свой «бьюик», обегал магазины Лос-Анджелеса, покупая одежду и аксессуары для Нормы Джин. Он готов. Она тоже. В декабре 1945 года они уехали, с благословения тети Аны. В машине Норма Джин много спала, свернувшись клубком, как котенок. Фотограф без устали смотрел на нее, уже представляя себе позы, углы. Ранимая чувственность Нормы Джин, ее плотская невинность, ее заикание, с которым она временами не могла справиться, волновали его. Очень быстро, словно перед камерой, она открылась ему, рассказала ему все: про свое детство, свою мать, свое замужество, свое желание преуспеть, свое намерение развестись. Бейкер – это фамилия ее матери, а не ее мужа. Очень быстро Андре де Дине почувствовал, что желает ее, как безумный. Очень быстро он понял, что без памяти в нее влюблен.

За несколько дней они вдвоем проехали тысячи километров, сняли целые горы фотографий. Каждый день де Дине вылавливал красоту Нормы Джин в окружении гор и скал. Они одни посреди пустыни. У него такое чувство, будто он похитил ее, чтобы она принадлежала ему одному. С каждым днем Норма Джин все краше, всегда рано встает, красится, причесывается – и готова к работе. Каждый день фотограф сгорает от желания попросить ее позировать обнаженной, и каждый день ему недостает для этого дерзости. Каждую ночь желание мешает ему спать и побуждает постучаться в дверь Нормы Джин, которая мягко отправляет его в его постель. У де Динса нет больше сил. Он просит молодую женщину выйти за него замуж. Он оплатит все расходы на развод, надо просто поехать в Лас-Вегас, чтобы не затягивать с этим делом. У них будет много детей, он всю жизнь будет ее фотографировать, потому что она станет суперзвездой, твердит он ей ежедневно. Пока она никому не известна, говорит он, но однажды… Однажды, предсказывает он, ты станешь самой фотографируемой женщиной в мире.

Норма Джин смеется, она так счастлива. Приятно слышать такие вещи, приятно встретить человека, разделяющего ее бредни. Андре такой милый, просто прелесть. Он купил ей ее первые джинсы. Ей в них хорошо, хотя раньше она носила и любила только платья. Он фотографирует ее в брюках, в пуловере, в юбке, в платье, с волосами, собранными на затылке и распущенными по плечам. В национальном венгерском костюме. Она не уверена, что хочет его. Для нее важно желание, которая она ощущает в нем. Чем оно сильнее, тем больше она значит. Сам по себе половой акт – завершение, а следовательно, в какой-то мере конец. Она к этому не стремится. Но она должна это Андре, который ведет себя с ней так по-рыцарски, даже согласился отвезти ее в Портленд (в двух тысячах километрах отсюда), сутками сидя за рулем, чтобы навестить ее мать, которую только что выпустили из психиатрической лечебницы. Скоро Рождество – период года, который нагоняет тоску на Норму Джин. «Договорились, – сказал де Дине. – Съездим туда, а потом займемся твоим разводом».

Норма Джин ничего не сказала и в этот вечер пустила Андре в свою постель.

Приезд к Глэдис стал катастрофой. Несчастная женщина жила в небольшом гостиничном номере в Портленде. «Какого черта ее так быстро выпустили из больницы?» – спросил себя де Дине, как только ее увидел. Она едва узнала Норму Джин, которая с лихорадочной поспешностью распаковывала подарки, купленные для матери на первые сбережения. Глэдис на них даже не взглянула. Ни слова не сказала. Сославшись на важную встречу, фотограф оборвал эту пытку и поскорее увел оттуда Норму Джин, которая не раскрыла рта всю обратную дорогу.

Незаживающая детская рана. Яростное бессилие, чувство несправедливости, вины и необходимости реванша терзали ее сильнее обычного. Однажды у нас будет свой домик, мама, только для нас двоих, однажды, домик, обещаю тебе…

В Лос-Анджелесе ее ждало письмо от Джима Дагерти, сообщающего о своем приезде. Андре де Дине сказал Норме Джин, что может уехать на время, пока она не уладит дела с разводом. Он поедет в Нью-Йорк, там только что скончался один его друг. Да, сказала Норма Джин, хорошо. Но набирающая популярность модель из агентства мисс Снайвли не намерена выходить сейчас замуж за кого бы то ни было, пусть даже за известного фотографа, благодаря которому ее портфолио прибавило в цене. Она думает только о карьере, расплывчато отвечает на письма и беспрестанные телефонные звонки безумно влюбленного, умирающего от тревоги и снедаемого сомнениями – там, на Восточном побережье. С Джимом Дагерти обходятся не лучше. Выйдя из поезда в конце декабря 1945 года, он с ошеломлением увидел, что Норма Джин не ждет его на перроне Ван-Нейса. Она работает. Никакого случайного совпадения. За три недели пребывания в Лос-Анджелесе молодой моряк почти не видал своей жены, которую со всех сторон осаждали фотографы. Джим Дагерти не узнавал девушки, на которой женился. Норма Джин напустила на себя уверенный вид. Она иначе причесывается, иначе одевается. Теперь она на обложках журналов в купальном костюме. Она зарабатывает деньги. Она горда этим и хочет, чтобы Джим разделял ее радость. А его, скорее, обуревает чувство стыда. Неизбежности. Фотография его полуодетой жены на стенах автозаправок или в шкафчиках его приятелей-военных – он бы прекрасно без этого обошелся. Между ними полнейшее взаимонепонимание. Оно выливается в окончательные, роковые слова Джима Дагерти, накрученного своей матерью, соседями, сплетнями, – твоя карьера или я.

Норма Джин не отвечает. Норма Джин действует втихаря, исподволь, стараясь никого не обидеть, неспособная встретить конфликт и других людей с открытым забралом. Норма Джин не любит ни правды, ни решений, разрывов, резких концов, внезапных перемен. Она предпочитает, чтобы все это тянулось, загнивало, умирало само собой, без шума и ярости, как нечто очевидное. Джим уехал, совершенно сбитый с толку. Несколько месяцев спустя, во время стоянки в Шанхае, он получил документы о разводе. Между тем Норма Джин, решившись как можно скорее отправиться на штурм кино, завела себе агента, который уверил ее, что положение замужней женщины повредит ее артистической карьере. Ни одна киностудия не подпишете ней контракт, опасаясь, что она забеременеет. Де Дине же весной вновь проехал через все Штаты из конца в коней, летя к своей любви, и нашел ее в обществе другого фотографа. Ее манеры показались ему немного нарочитыми. Она переигрывала. И все же такая притягательная, хрупкая. Такая красивая. Он не мог на нее сердиться. Партия проиграна. Перед Нормой Джин открывается другая судьба, де Дине это предчувствует, он молча проглотил досаду и в последнюю минуту отказался от попытки покончить с собой. Он навсегда останется ее другом. Она всегда сможет рассчитывать на него, чтобы фотографировать ее, когда она захочет. Хотя она и утратила немного своей невинности и девственной свежести. И отныне вся состоит из расчетов, карьеризма и честолюбия.

И даже ради рекламы какого-то шампуня, в конце концов, уступила и обесцветила волосы.