Текст книги "Мэрилин Монро"

Автор книги: Анна Плантажене

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Роковой женщиной на киноэкране вновь стала брюнетка – Ава Гарднер. Она тоже попала в Голливуд исключительно благодаря своей привлекательной внешности, однако эра звука устанавливала свои требования: только после четырнадцати фильмов ее имя наконец-то появилось в титрах, но она еще долго не могла избавиться от своего провинциального акцента, брала уроки дикции и театрального мастерства.

В 1949 году у нее начался роман с Фрэнком Синатрой, который тогда переживал тяжелые времена: его уволили с радио, а концерты отменили. Отношения между сходящим со сцены музыкантом и восходящей кинозвездой на протяжении двух лет наполняли собой скандальную хронику: Синатра был женат и имел трех детей, за Авой Гарднер ухаживали Говард Хьюз и главный секс-символ того времени Роберт Тейлор. Когда роман между Синатрой и Гарднер стал достоянием общественности, на актрису обрушилась волна возмущения, ее поносили в прессе, католические священники забрасывали ее разоблачительными письмами, Лига защиты благонравия грозила бойкотировать ее фильмы. Но Нэнси Синатра положила этому конец, подав на развод, и влюбленные сочетались браком.

Для обоих в карьере начался новый взлет. Синатра, чуть не покончивший с собой в 34 года, когда осип после простуды, оправился и начал все сначала: в 1953 году он даже получил «Оскар» как лучший актер второго плана за фильм «Отныне и во веки веков». Ава Гарднер стала несравненной актрисой мелодрамы и была неподражаема в фильмах по произведениям Хемингуэя (она была знакома с писателем). Крупным успехом стала картина «Могамбо» – римейк «Красавицы из Сайгона», где Аве Гарднер досталась роль, исполненная в 1932 году блондинкой Джин Харлоу. Ее партнером, как и в старом фильме, стал Кларк Гейбл. Однако съемки проходили трудно, потому что Аве пришлось сделать два аборта: в начале работы над фильмом и в самом конце. Актриса сделала трудный моральный выбор между семьей и карьерой в пользу последней. «Нежеланный ребенок (а дети всегда это чувствуют) станет ущербным на всю жизнь. Не говоря уже обо всех санкциях, предусмотренных МГМ для рожающих звезд, – писала она позже в своих мемуарах. – Если бы я родила ребенка, мое жалованье бы урезали. И на что бы я тогда стала жить? Фрэнк сидел на мели, и это должно было продлиться еще долго». Настоящей семейной жизни у них не получилось, и они расстались после шести лет брака.

После Второй мировой войны США стали не только «страной великих возможностей», но и оплотом капитализма, ревностным хранителем либеральных ценностей и ярым борцом с «красной угрозой». 1950 год положил начало маккартизму – «охоте на ведьм». В то время как социалистический лагерь занимал все большее место на карте мира, в американском обществе нагнеталась антикоммунистическая истерия. От нее пострадали генерал Маршалл (автор плана экономической помощи Европе, которую приняли 16 несоциалистических стран), «отец атомной бомбы» Роберт Оппенгеймер (его исключили из Комиссии по атомной энергии) и 214 голливудских деятелей, в том числе Чарли Чаплин, который в 1952 году уехал обратно в Европу.

В том же году началась война в Корее, которая продолжалась до 1953 года. Для поддержания боевого духа солдат власти попросили выступить перед ними белокурую диву Мэрилин Монро – секс-символ мирового масштаба, очередное воплощение «американской мечты».

В 1952 году коммунистам запретили въезд в США, уже присутствующие в стране члены компартии были обязаны заявить о себе; в случае чрезвычайных ситуаций их должны были сразу арестовать.

Актера Эдварда Робинсона за три года трижды вызывали в Комиссию по расследованию антиамериканской деятельности для дачи показаний. Под угрозой попасть в «черный список», он назвал имена коммунистических пропагандистов и отвел от себя удар. После этого ему стали предлагать меньше ролей, только антикоммунист Сесиль де Милль дал ему сыграть в фильме «Десять заповедей», получившем «Оскар» за спецэффекты.

Известный режиссер Элиа Казан (сын греческого торговца коврами Казанжоглу, эмигрировавшего из Турции в США) пришел в комиссию сам. Он рассказал о том, что вступил в компартию в 1934 году, но был исключен оттуда в 1936-м, и не стал скрывать имен своих бывших товарищей, прекрасно зная, что это может повредить их карьере. Левые газеты ополчились на Казана, обвиняя его в фашизме, однако в своих собственных глазах он был прав. Он тоже осуществил свою «американскую мечту» и был благодарен стране, которая дала возможность бедному мальчику, преследуемому на родине, стать богатым и знаменитым. По крайней мере, он не хотел ссориться с этой страной…

Среди выданных Казаном был его бывший друг Артур Миллер (незадолго до этого Казан экранизировал его пьесу «Смерть коммивояжера»). Вызванный в комиссию, Миллер признался, что присутствовал на некоторых собраниях, но в партии не состоял. В самом деле, компартия спонсировала некоторых «ангажированных» писателей, к коим причислял себя Миллер. Он также подписал тогда несколько воззваний и петиций. Однако назвать других участников собраний он отказался.

А ведь Миллер в каком-то смысле тоже осуществил «американскую мечту». Сын неграмотного дамского портного из Австрии, учившийся кое-как, предпочитая играть в бейсбол и американский футбол (из-за полученной им во время игры травмы он был признан негодным к военной службе во время войны), смог поступить в Мичиганский университет и получил стипендию драматурга (вторая стипендия досталась Теннесси Уильямсу). Но пережитые испытания, антисемитизм, с которым ему довелось столкнуться, прокрустово ложе цензуры, которое ему пришлось примерить на себя, лишили эту мечту розового флера. «Линкольн литературы» смотрел на жизнь трезвым взглядом мудрого еврея, за плечами которого были столетия гонений на многие поколения его предков.

В мае 1957 года Миллера обвинили в оскорблении конгресса за отказ назвать имена членов литературного кружка, подозреваемых в симпатиях к коммунистам, однако год спустя апелляционный суд отменил этот приговор и Миллеру удалось издать сборник своих пьес. Поговаривали, что его оправдали как мужа Мэрилин Монро.

Если Монро была воплощением женского соблазна, то мужским секс-символом пятидесятых, несомненно, был Марлон Брандо, снявшийся всего в пяти фильмах. Миллионы молодых людей во всем мире подражали ему, копируя стиль поведения. Главный герой фильма «Дикарь» в его исполнении повлиял на зарождение движения байкеров и послужил прообразом героя-бунтаря эпохи рок-н-ролла, воплощенных на экране Элвисом Пресли (в 1956 году он снялся в фильме «Люби меня нежно») и Джеймсом Дином.

Тем временем амбициозный и неразборчивый в средствах Фрэнк Синатра сталхаризматическим лидером «Крысиной стаи» – избранного кружка голливудских кинозвезд, сложившегося вокруг Хамфри Богарта. Кроме них, туда входили Джуди Гарланд, Лорин Бэколл, Сид Люфт, Свифти Лазар, Натаниэль Бенчли, Дэвид Нивен, Кэтрин Хепбёрн, Спенсер Трейси, Джордж Кьюкор, Майкл Романофф и Джимми ван Хейзен. Эта компания часто показывалась в Лас-Вегасе, в каком-то плане «раскрутив» эту столицу развлечений. По одной из версий, название для группы спонтанно родилось у Лорин Бэколл: увидев, какими усталыми и измотанными они вернулись после вечеринки в «Вегасе», она якобы воскликнула: «Вы похожи на жалкую крысиную стаю!» По другой версии, этот термин принадлежит журналистке, которую не приняли в компанию, а в характере крыс не пускать в свою стаю чужаков. Как бы то ни было, статус лидера «Крысиной стаи» позволил Синатре завязать связи с влиятельными политиками, например, с кланом Кеннеди и княжеской семьей Гримальди (являясь близким другом актрисы Грейс Келли, вышедшей замуж за монакского принца Ренье, Синатра стал крестным принцессы Стефании), а также с главарями мафии, с которыми он сошелся очень близко. По рассказам, Фрэнк Синатра даже перевозил деньги мафии из США в Гавану, на знаменитый съезд «коза ностра», чудом избежав задержания на таможне. Впоследствии с него был списан персонаж Джонни Фонтейна из фильма «Крестный отец».

«Крысиная стая» сыграла положительную роль в отмене расовой сегрегации: Синатра и его приятели отказывались играть или покровительствовать казино, в которые не принимали на работу чернокожих американцев. Поскольку явления «Крысиной стаи» всегда сопровождались наплывом журналистов и публики, Лас-Вегас был вынужден подчиниться.

Популярность группы была такой, что когда Фрэнк Синатра трубил общий сбор, все журналисты и знаменитости мчались на зов, даже если в это самое время в Вашингтоне проходило совещание между президентом США Дуайтом Эйзенхауэром, французским президентом Шарлем де Голлем и советским лидером Никитой Хрущевым.

В начале 1960-х в группу вошли популярные молодые актеры, в том числе Питер Лоуфорд – зять сенатора-демократа Джона Фицджералда Кеннеди. Группа сыграла заметную роль во время президентской кампании молодого политика. В сентябре состоялись первые телевизионные дебаты между Кеннеди и его оппонентом – кандидатом от республиканцев Ричардом Никсоном. На экране Никсон выглядел нервным, к тому же он был небрит и обливался потом, а боль в колене заставляла его морщиться. Кеннеди же был спокоен и уверен в себе. Теледебаты Никсон проиграл, хотя те избиратели, которые слушали трансляцию по радио, полагали, что ответы Никсона были более убедительными. В очередной раз «казаться» возобладало над «быть».

После того как Кеннеди поселился в Белом доме, Синатра надеялся войти в ближний круг нового президента, однако, наоборот, был исключен из числа его знакомых. В результате Питера Лоуфорда изгнали из «Крысиной стаи», а его роль в новом фильме отдали кумиру Синатры Бингу Кросби, добавив несколько песен.

Вступив в должность, Кеннеди произнес знаменитую речь: «Не спрашивай, что твоя родина может сделать для тебя, – спроси, что ты можешь сделать для своей родины. Не спрашивай, что Америка может сделать для мира, – спроси, что ты можешь сделать для мира».

Момент для воззвания к патриотическим чувствам был выбран, возможно, не слишком удачно. В общественном сознании уже слишком глубоко укоренилась несколько деформированная «американская мечта», идеалом которой была легкая, богатая и беззаботная жизнь в ярких красках «Текниколор».

Однако компания «XX век Фокс» в каком-то смысле последовала совету президента. Когда у нее начались крупные финансовые проблемы из-за двух капризных звезд – Элизабет Тейлор, из-за которой бюджет блокбастера «Клеопатра» перевалил за десять миллионов долларов, и Мэрилин Монро, затянувшей до невозможности съемки фильма «Что-то должно случиться», студия создала эпопею «Самый длинный день» о высадке американского десанта в Нормандии. В окончательной версии этот фильм длился больше трех часов и на сегодняшний день считается одним из лучших фильмов о Второй мировой войне.

В апреле 1962 года погасла звезда Мэрилин Монро. Из-за этого остался неосуществленным важный кинопроект: экранная биография Джин Харлоу, которую предстояло сыграть крашеной блондинке. Приняв предложение, Мэрилин, однако, высказала надежду, что когда ее не станет, никому не придет в голову перенести на экран ее собственную биографию. В том же году легендарная Джоан Кроуфорд снялась в своем последнем фильме и окончательно ушла из света в тень…

«Золотой век» Голливуда завершился.

Екатерина Колодочкина

БРЮНЕТКА

Июль 1962 года. Она идет быстрым шагом. Одна, в самый разгар дня, почти бежит по тротуару престижного квартала Брентвуд в Лос-Анджелесе. Брюнетка среднего роста, даже коротконогая, в бесформенном плаще, скрывающем фигуру и доходящем ей до щиколоток. Никакой косметики, разве что совсем чуть-чуть. На носу большие черные очки, на ногах туфли без каблуков, самые обычные. Машины обгоняют ее, даже не замедляя ход. Это просто прохожая, чем-то напуганная, с растрепанными волосами, ночное создание, явно только что из постели. Чокнутая или обкуренная. Она словно убегает от опасности, спасается от кого-то. Бежит ли она с незаконного свидания, с оргии, устроенной голливудским бомондом на одной из богатых окрестных вилл, скрытых от взглядов за высоким забором? Откуда она пытается вырваться? Она торопится, задыхается, семенит своими ножками. Сколько ей лет? Трудно сказать из-за очков и черной челки, закрывающей лоб и контрастирующей с крайне бледной кожей. Но явно уже за тридцать. Ее не слишком изящное тело являет собой утомление, тяжкую усталость, в походке что-то тяжеловесное, смиренное.

Она вскидывает руку, чтобы остановить такси.

«Я… я не знаю. Поезжайте. П… прямо. Я в… вам скажу, к… когда остановиться».

Шофер удивлен. Не просьбой, он и не такое слыхал. Его поразил голос. Такой тонкий, хрупкий, что он посмотрел в зеркало заднего вида, испугавшись, что к нему в машину запрыгнула девчонка, сбежавшая из дома. Да еще и заика. Однако это женщина. Пассажирка сняла очки. Вокруг ее голубых глаз залегло множество мелких морщинок. Щеки покрыты довольно густым пушком – светлым, почти белым. Как и ее брови. Шофер успокоился. Он-то опасается грабителей, громил. Праздные женщины, садящиеся к нему в машину в поисках компании, его не беспокоят. Даже если от них не слишком приятно пахнет. Не страшно. Если надо, он может поговорить. Она сама начинает разговор, своим тоненьким, почти неслышным голоском – вежливым, умоляющим: «С какой ж… женщиной вам бы х… хотелось п… провести ночь?»

Она не спала до рассвета. Никак не получалось, несмотря на всё, что она проглотила, чтобы приручить – нет, не сон, а страх сна, засыпания, забытья, кошмаров. Смерти в миниатюре. Она не спала, и чтобы заставить замолчать окружающую тишину, вырваться на мгновение из давящего одиночества, схватила единственный предмет, который еще связывает ее с миром и доказывает ей, что ее плоть до сих пор сверкает, когда всё вокруг нее погасло. Телефон. Белый аппарат, подключенный в соседней комнате, со шнуром длиной в десяток метров, который она протащила под дверь и, дрожа, прижала трубку к себе, словно мягкую игрушку, под одеялом, под подушкой. Она звонит. Неважно кому – всем подряд: друзьям-подругам, любовникам, бывшим мужьям, докторам, массажистам, журналистам, сыновьям и родственникам высоких особ, соседям, пресс-атташе, фотографам, парикмахерам, гримерам, актерам, преподавателям, психиатрам.

– Угадай, кто это?

– Ты на часы смотрела?

Она сюсюкает своим голоском. Она не смотрела на часы. А зачем? Она живет по другому времени, иногда спит сто лет – принцесса, русалка; она порхает, плывет, она на пляже, обнаженная, напротив океана, ветер горячий, а она сама – награда. Она или, вернее, это чужое присутствие в ней, с которым она порой сталкивается, словно с соседом по лестничной клетке. В ее мире, свободном от условностей и лжи, всё позволено: расхаживать голой по белому пустому дому под ошеломленным взглядом посетителей, пить шампанское после пробуждения, приходить на свидание с опозданием в восемь часов. Звонить среди ночи по первому попавшемуся номеру.

Ее мир – мир детской сказки. В нем нет часов.

Белокожая и темноволосая женщина за тридцать, страдающая бессонницей, растрепанная, в широченном плаще, скрывающем ее явно округлые формы. Толстая и потасканная. Невзрачная.

Всё началось задолго до ее отъезда на восточное побережье, в тот знаменательный день в конце 1954 года, когда она ушла по-английски, показав кукиш кинокомпании «XX век Фокс», и села на ночной самолет Лос-Анджелес – Нью-Йорк, в бежевом костюме, спрятавшись под черным париком и за невероятным вымышленным именем – Зелда Зонк, чтобы освободиться от голливудской системы, использовавшей ее округлости, ее сосцы, точно дойную корову, и чтобы отделаться от целлулоидной блондинки, чья фотография в бикини была у всех мужчин без исключения, от рабочего до сенатора, а продюсеры держали ее в плену ролей неотразимой дурочки. Зелда Зонк была одним из ее самых блестящих творений. Образом, к которому она прибегала по мере необходимости – не таким фальшивым, не таким надуманным. Не знойная брюнетка латинского типа, а рассудительная, расчетливая женщина, холодная и решительная. Чужая личина, которая внушала уважение – то, к чему она стремилась больше всего. На самом деле она гораздо лучшая актриса, чем думают. В первый раз на нее это накатило однажды утром. Вдруг стало невозможно дышать. Ей хотелось выпрыгнуть из своего тела, выпростаться из этой розовой мясистой оболочки, взывавшей к наслаждению на экране, на обложках журналов, на постерах, на календарях. И тогда она нацепила черный парик, облачилась в самую простую одежду, не слишком облегавшую ее зад и груди, и вышла на улицу. Она хотела посмотреть, какой это произведет эффект, вновь испытать давно забытое ощущение, когда идешь, не вертя задницей, одна, не вызывая столпотворения, которое можно разогнать только с помощью армии. На несколько часов отделаться от того наносного, которое, в конце концов, проникло внутрь ее самой, словно неизлечимая болезнь. Как хорошо было вдруг примерить на себя безвестность, а еще лучше – испытать успокаивающее и острое сознание того, что может нарушить ее в любой момент. Нет ничего проще: достаточно снять накладные волосы, а главное – вернуть свою знаменитую «горизонтальную» походку, и сразу же произойдет чудо. Вообще-то ей даже парик был не нужен. Такая, как есть, обретшая свою природную хрупкость, она становилась неузнаваемой, никто не знал, кто она такая. И дело тут не в косметике и не в цвете волос. На самом деле, ее видели лишь тогда, когда она сама решала появиться. Вот доказательство: уже на вершине славы, на одной из известных нью-йоркских вечеринок ее спросили: «А вы чем занимаетесь?» – «Я актриса». – «И как вас зовут?»

Тонкий голосок и извиняющийся вид. Невероятно, но факт. Самая желанная женщина в мире, которая вызывала чудовищные скопления народа при каждом своем появлении, могла намеренно исчезнуть, раствориться. Быть одной из студенток актерской студии, безвестной прохожей на Пятой авеню, почти дурнушкой, плохо сложенной, одной из женщин с невыразительным лицом, которые бросают крошки птичкам в Центральном парке, безвольной тенью под солнцем Калифорнии. Но этого она еще не знала, постепенно постигая, что лишь она одна обладает этой властью – вдохнуть жизнь в своего знаменитого двойника, вызвать его из небытия, если надо. С помощью Зелды Зонк или без нее. Одним мановением руки.

Живая – неживая.

Она одна могла приковать к себе взгляд других людей и расцвести прямо на улице, к великому потрясению зевак. Она воображала себе испуг: время как бы остановится, за ней погонятся, будут преследовать, окружат, набросятся. Как в аэропортах, которые приходилось закрывать на целый день, чтобы восстановить «прежнее» спокойствие, пока она не выйдет из самолета – сияющая, смеющаяся, больше чем через час после приземления, и не пройдет по дорожке, наглухо перекрытой охранниками ростом со сторожевую вышку, под обстрелом своры фотографов, а вдалеке, напирая на барьеры, толпа вопит ее имя (которое даже не ее собственное), мечтая топтать ее ногами. Продуманная мизансцена. Многократно отрепетированная. Воспроизводя ее, она при этом страшно боялась задохнуться. А вдруг люди опрокинут охрану и вырвутся на летное поле, прямо к ней? А вдруг Зелда Зонк сбросит маску прямо на улице? Смятение. Нарушение общественного порядка. Эта мысль приводила ее в панику, но она ни за что не позвала бы на помощь. Она заметила, что наслаждается и этим тоже – тем, что ее обирают, расплющивают, точно под весом тяжелого, очень тяжелого любовника. Или подушки. Когда забавляешься тем, что стараешься не дышать.

Иногда она этим забавлялась.

Уже давно она боролась с удушьем.

Теперь она вернулась домой. Весь день перескакивала из одного такси в другое. Каждый раз один и тот же вопрос – и почти единодушно все тот же ответ. Из двенадцати опрошенных шоферов десять брякнули не задумываясь: «С Мэрилин Монро».

Скомканный плащ валяется на полу, рядом с туфлями и черным париком. Ничего другого на ней не было. В зеркале отражается желтоватая солома ее волос, голое белое тело без грима – в последнее время она не мылась, годы цепляются за него, а ласки соскальзывают. Сегодня вечером она одна, и впереди ночь, и обнимать придется только телефон. Не страшно. За редким исключением, все мужчины горят желанием с ней переспать. Мужчины – сколько любовников скользнуло по ее телу, – которые набрасываются на нее, словно голодные. Если бы они знали. Если бы они только знали, что она была здесь, в нескольких сантиметрах, беззащитная, открытая. Фантазия номер один. Они ее не узнали. Они ее не увидели. Потому что Мэрилин Монро не существует.

Мэрилин Монро – это она.