Текст книги "Про Бабаку Косточкину"

Автор книги: Анна Никольская-Эксели

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Анна Никольская
Про Бабаку Косточкину

Читал дважды. Первый раз – с любопытством, второй – с удовольствием. Много раз от души смеялся, перечитывая некоторые абзацы. Это книга-игра, книга-парадокс, книга-фантазёрка. И, что мне особенно импонирует, часто игра словесная.

Анатолий Мороз, главный редактор журнала «Пионер»

Невероятная история «Про Бабаку Косточкину» сочинена с такой вдохновенной фантазией – лёгкой, радостной, весёлой, – что буквально каждой странице хочется аплодировать. И зачитывать друзьям, цитировать вслух. Дело даже не в фантастическом сюжете. Давно я не читал современных сказок, написанных таким хорошим русским языком.

Сергей Махотка, детский писатель

Анна Никольская обладает уникальным даром совмещать несовместимое – о сложных вещах говорить просто, но оригинально. Чтобы в этом убедиться, достаточно прочитать любую страницу в любом месте «Бабаки». Тем более что написана она таким полётным языком, что ты сам буквально летишь по строчкам и не успеваешь оглянуться, как уже долетаешь до конца книги.

Валерий Ронявший, детский писатель

При всём почтении к Л. Н. Толстому, утверждавшему, что «все счастливые семьи похожи», пожалуй, можно заметить, что не так уж они и похожи. По крайней мере не в каждой счастливой семье есть говорящая собака, которая не только друг человека, но и воспитатель человека и прямо-таки настоящий родственник человека с его же фамилией. Бабака Косточкина – именно такая собака. Лично я очень хотел бы с ней познакомиться.

Игорь Жуков, детский писатель

Вместо предисловия

Книга «Про Бабаку Косточкину» – настоящий фейерверк юмора, фантазии и доброты. В ней нет главных героев, вернее, здесь все главные. Ну может быть, чуточку главнее всех Бабака Косточкина, и то лишь только потому, что её имя фигурирует на обложке. Бабака – говорящая собака. Конечно, говорящими собаками сейчас никого не удивишь. Но, однако же, собака собаке рознь, даже и говорящая. Почитайте-ка, что именно говорит Бабака, – и вы сразу же поймёте, что таких говорящих собак вы в своей жизни ещё никогда не встречали.

Помимо суперсимпатичной Бабаки в книге полным-полно других не менее симпатичных персонажей – начиная от родившейся довольно-таки давно бабы Мони, любительницы «прогуляться по Интернету», и заканчивая пока что ещё не родившейся, но зато уже о-о-очень разговорчивой девочкой Аделаидой – будущей сестрой мальчика Кости, от имени которого ведётся повествование. А ещё в книге есть таинственный дождливый человек, не менее таинственные подсугробники и такса Матильда, которая на самом деле оказывается не таксой, а… Впрочем, пересказывать эту необыкновенную книгу – дело неблагодарное. Её обязательно надо читать, тем более что написана она таким полётным языком, что ты сам буквально летишь по строчкам и не успеваешь оглянуться, как уже долетаешь до конца книги.

Столь увлекательное повествование в равной степени увлечёт и детей, и взрослых, потому что дети – это те же самые взрослые, только ещё маленькие, а взрослые – это те же самые дети, только уже большие… Но, хотя книга и читается легко, она отнюдь не легковесна. Анна Никольская обладает уникальным даром совмещать несовместимое – о сложных вещах говорить просто, но оригинально. И чтобы в этом убедиться, достаточно прочитать любую страницу в любом месте книги.

Итак, читайте эту весёлую, солнечную, добрую и умную книгу и радуйтесь на здоровье!

Валерий Ронявший, писатель, автор более ста книг для детей и подростков

* * *

Анна Никольская написала книгу, которую, я уверен, ждёт счастливая читательская судьба. Невероятная история «Про Бабаку Косточкину» сочинена с такой вдохновенной фантазией – лёгкой, радостной, весёлой, – что буквально каждой странице хочется аплодировать. И зачитывать друзьям, цитировать вслух. Дело даже не в фантастическом сюжете. Давно я не читал современных сказок, написанных таким хорошим русским языком.

«Дворник дядя Сёма меланхолично гонял опавшие листья туда-сюда по асфальту. Он думал одному ему ведомую думу, и эта дума облагораживала его библейские черты».

Герой ожил, мы его видим и даже угадываем его характер и пытаемся представить его прошлое. Вообще, по моим давним наблюдениям, о мастерстве детского писателя можно судить по тому, как он описывает взрослых. В реальной жизни ребёнка взрослые такие же значимые персонажи, что и его ровесники. Но в детской прозе часто родители, учителя, соседи выглядят схематично и однообразно. Зато каких только взрослых нет в книге «Про Бабаку Косточкину»! Не только родители и учителя – тут и перевоспитавшийся грабитель-рецидивист, и оперативник, и артист драмтеатра, и бизнесмен-спонсор, и даже нигерийский принц с бывшим президентом Франции Саркози. Сказка соседствует с самыми реальными персонажами и самыми обыденными бытовыми ситуациями. Поэтому нас скоро перестаёт удивлять, что собака умеет разговаривать, готовить и воспитывать тех, кто её приручил. И мы с не меньшим увлечением следим за приключениями главного героя, обычного мальчика, который ходит в школу, шалит, влюбляется – словом, ведёт себя как многие тысячи его сверстников-читателей. Правда, не у каждого из них дома живёт говорящая собака по имени Бабака Косточкина.

Сергей Махотка, лауреат премии Маршака, лауреат почётного диплома Международного совета по детской книге

Глава 1
Кого воля сильнее

Физрук нам сказал как-то:

– Одно дело – борьба с противником, а другое – с самим собой.

Мы тогда сдавали зачёт – прыгали через козла на маты. Все прыгнули, кроме освобождённых и Нинели Колготковой. Она у от козла отвернулась и глядит в окно. А там монтёр в полуботинках лезет на столб – рисковый человек. Физрук говорит:

– Не отбивайся от коллектива, Колготкина. Смелей! Усилие воли творит с людьми чудеса!

– Она Колготкова! – обижается Виртуозов. Виртуозов влюблён в Нинель.

А Вектор Викторович – наш физрук – а Вектор Викторович, значит, ему:

– Это фонетика[1]1
  Фонетика – наука, которая изучает звуки языка (Здесь и далее – прим. автора).


[Закрыть], друг мой ситный. А мы тут физиТческую культуру тела развиваем. Учимся бороться, побеждать себя. Правильно я рассуждаю, Колготкова?

– Я же непластичная! Вы же на педсовете сказали, – говорит Нинель, а у самой голос трясётся от внутренней борьбы. – У вас нету козлика поменьше?

Так и я теперь, вместо того чтобы решительно жать на пимпочку звонка, отчаянно воюю с собой. И вот он – результат: титаническим усилием воли я таки на неё жму. Вектор Викторович сейчас гордился бы мною.

Дверь открывает папа, и я мысленно торжествую. Мама нам сейчас ни к чему. Разговор у нас будет мужским. Папин подбородок в мыльной пене, и папа похож на портрет Хемингуэя, который висит в спальне для прикрытия пятна на обоях. Папа пристально смотрит сначала на меня, а потом на собаку.

Некоторое время мы молчим. Нам обоим неловко.

– Кто это, сын?

– Я тебе сейчас всё объясню, – говорю. – Она там, во дворе, сидела, на канализационном люке, а я шёл мимо. А у неё глаза такие грустные, и я подумал, что, наверное, ей жить негде. И я ей говорю: «Ты чья?» А она мне…

– Повторяю вопрос: кто это?

Тут я сдаюсь и свожу заготовленную речь к минимуму:

– Собака.

Папа вдруг приходит в изумление:

– Ну нет! Это не собака никакая. Это бабака какая-то! У неё где морда?

Собака отворачивает заросшую морду и пристально рассматривает пол.

– У неё даже приличных ушей нет. А хвост?

– Хвост?

– Где, я у тебя спрашиваю, у неё хвост?

– Не горячись, папа, – говорю. – Она тебе сама сейчас всё объяснит.

Я легонько подталкиваю собаку вперёд:

– Давай, как мы договаривались… Не тушуйся!

– Видите ли, – неуверенно начинает собака картавым басом, – дело в том, что ваш сын зрит в корень. Мне действительно негде жить.

– А мы здесь при чём? – Папа смотрит сурово. Иногда он непоколебим. – И вообще, вы хоть представляете, в какую щекотливую ситуацию нас ставите? Посреди бела дня врываетесь, голосом какого-то Фёдора Шаляпина разговариваете… Это нормально, по-вашему?

– Папа, она росла в семье логопеда. У неё был неправильный прикус, а логопед исправил и научил её разговаривать.

– Всё так, – кивает собака, – всё так.

– Ну… – папа мешкает, не зная, чем ещё крыть. Вообще-то он человек старой закалки и стальных нервов, но непоследователен в поступках и мягкосердечен порой до крайности. – Это дела не меняет. Вы проходите, конечно, сейчас я поставлю чайник. Погреетесь… Пока мама не пришла… Там в холодильнике винегрет остался. Хотите винегрет?

– Премного благодарна, – отвечает собака и идёт на кухню.

– Папа, ты только не волнуйся! Маму я беру на себя, – шепчу я и в порыве нежности хлопаю его по плечу. Мы оба чувствуем единение.

– А где у вас тут можно помыть лапы? – раздаётся из кухни.

– Минуточку! Я вам сейчас чистое полотенце принесу, – спохватывается папа и убегает в ванную.

Нет, как ни крути, а папа у меня выдающийся! Он врач-психиатр. А мама артистка.

Вот так Бабака появилась в нашей квартире. А Нинель в тот раз всё-таки прыгнула через козла – на неё коллектив надавил – и сломала ногу. А монтёр – ничего. Провода починил и слез.

Глава 2
Страшная сила искусства

Нашего дядю Севу хлебом не корми – дай искупаться в лучах славы. Он задирает нос и приставляет к его кончику большой палец.

Но одного носа дяде Севе мало. Безымянным и указательным пальцами другой руки он оттягивает нижние веки вниз, одновременно раздвигает от уха до уха свой большой рот и говорит:

– Ы-ы-ы-ы! Прости, Господи!

Все смеются – мама, папа и я. Мы просто катаемся по кухонному полу. Хотя, вообще-то, нам не смешно. Но дядя Сева – желанный гость в нашем доме. И мы смеёмся, чтобы сделать ему приятное. Выражаясь папиной терминологией, мы льстим дяди-Севиному ЭГО.

Сегодня дядя Сева в ударе. Накануне он вместе с мамой отыграл премьеру «Отелло» в Алтайском краевом театре драмы имени Василия Макаровича Шукшина. Я сидел в первом ряду и всё видел.

Я видел, как грязно-коричневый, словно неочищенная картофелина, дядя Сева душит мою маму – заслуженного работника культуры. Душить маму получалось у него убедительно, но не очень. Может, оттого, что, по сути, дядя Сева – кроткий человек. А может, потому, что как раз во время удушения мне вспомнился один случай на рыбалке.

Мой папа – заядлый рыболов и мужчина компанейский. Однажды он взял с собой дядю Севу за компанию на утреннюю зорьку. Спросонок дядя Сева не понимал, куда его везут хмурым июньским утром, и поэтому не сопротивлялся. Но стоило ему увидеть на папином крючке первую жертву – зеркального карпа – и осознать весь трагизм происходящего, дядя Сева, что называется, отчубучил. Он бросился к рыбе со словами: «Иисусе, она сейчас задохнется!» – сорвал её с крючка и швырнул обратно в багряные от предрассветного марева воды великой Оби.

Поистине, это была лучшая дяди-Севина мизансцена![2]2
  Мизансцена – то, как актёры и декорации расположены на сцене во время спектакля.


[Закрыть] А вот до мавра он, между нами говоря, не дотягивал. Зато мама задыхалась очень натурально – прямо как карп. Краснела, кашляла, закатывала глаза, а один раз даже прицельно плюнула дяде Севе в глаз.

В какой-то момент я занервничал, у меня даже ладошки вспотели. А всё из-за великой силы искусства. Обычно на людей красивые артистки очень действуют.

– Давайте выпьем, – говорит дядя Сева, – за лучшую Дездемону всех времён и народов!

– Подхалим, – улыбается мама. Она вся в гладиолусах и астрах от поклонников таланта. – Лучше полюбуйся на нашу красавицу. Бабака, идите к нам!

– О! Да вы никак четвероногим питомцем обзавелись, слава богу! – Дядя Сева хлопает себя по коленкам. – А ну, лохматка, шагай сюда! Кого сейчас за ухом почешу?

– Это тараканами, – говорит мама, – обзаводятся или хомяками. А Бабака у нас из интеллигентных. С её прапрапрадеда известный писатель Троепольский «Белого Бима» писал. Правда же, Бабакочка?

– Совершенно справедливо, – картавит причёсанная на пробор Бабака, и дядя Сева столбенеет.

– Всеволод, – говорит папа, – ты, главное, не волнуйся. Понимаешь, старина, научный прогресс не стоит на месте. Ещё вчера собаки сидели на цепи и лаяли почём зря на прохожих. А сегодня они отправляются в космос, катаются на трехколесных велосипедах и без акцента разговаривают по-русски.

– И считают до десяти, – добавляю я. – Я сам в цирке видел.

– И считают до десяти, – соглашается папа. Но на дядю Севу наши доводы не действуют.

Лучше всего на дядю Севу действует абрикосовое вино – я сам однажды видел за кулисами.

– Ему бы пустырничку, – советует Бабака. Житейский опыт у неё – ого-го! До нас Бабака жила у медиков.

Наконец дядя Сева приходит в себя.

– Вы, – интересуется он, – каких кровей будете? Из сенбернаров или ризеншнауцеров?

– Батюшку, к сожалению, я не помню. Он в наших краях был командировочный. А матушка из водолазов, царствие ей небесное, – говорит Бабака и усаживается на предложенный папой табурет.

Мама наливает ей чая и придвигает розетку с земляничным вареньем:

– Попробуйте, я сама покупала.

– Благодарю покорно, – застенчиво улыбается Бабака и чайной ложечкой зачерпывает из розетки варенье.

Дядя Сева молча наливает себе ещё чаю.

– Погоды нынче стоят чудесные, – светски говорит Бабака. Что-что, а впечатление на окружающих она умеет произвести. – Вы, Всеволод Андреевич, в театре служите?

– Так точно-с, – отчеканивает, как гусар, дядя Сева и подкручивает несуществующий ус. Актёры порой как дети. – Двадцать пять лет, почитай, – подумав, добавляет он.

– Как же, как же. – Оттопыривая мизинец, Бабака прихлёбывает из чашки. Любит она поломать комедию! – Я наслышана о вашем таланте. Сказать по правде, я неистовый театрал и неисправимый любитель прекрасного. Я не пропустила ни одной постановки Мейерхольда, а с Немировичем-Данченко у камелька мы спорили об искусстве до первых петухов.

– Я жизнь живу по Станиславскому – никому не верю на слово! – говорит на это дядя Сева и затягивает с тоской: – По-олюшко, по-оле, полюшко, широко по-оле!

– Спокойной ночи, Костик, – говорит мама и выразительно смотрит на меня. – Сладких снов.

Я молча встаю и ухожу в детскую. Я расстилаю постель и надеваю фланелевую пижаму, всю в уточках. Я немного зол на дядю Севу и вспоминаю, что не почистил зубы. С этой тягостной мыслью ложусь в кровать и начинаю раздумывать о том, что сказал мне однажды театральный звукорежиссёр и разбиватель женских сердец Сивокозов:

– Я, братец Костя, зубов не чищу. Зубная паста губительна для микрофлоры кишечника. Чем толще зубной налёт, тем надёжней защищены резцы.

– …едут по полю красны ко-о-они! Едут по широку красны ко-о-они…

– …в моей ротовой полости знаешь сколько всего интересного? Один раз у меня в дупле даже белочка завелась…

– …Раневская Фаина Георгиевна собак терпеть не могла, но меня привечала украдкой… – доносится с кухни картавое Бабакино.

– …не горюй, старина Всеволод, ты молод, горяч; талант – дело десятое…

– …монеты древние, декоративные гвозди, пуговица от пальто, дензнаки Южноафриканской республики, осколок метеорита, пачка чипсов на чёрный день, реликтовый гриб, проездной на все виды городского наземного транспорта, гребень для волос из рога носорога – и всё нужное, архиважное. В карман сунешь – потеряешь, а во рту – сохранно…

– …я, между прочим, в четвёртом акте, пока Сева меня душил, чуть в самом деле Богу душу не отдала, – доносится до меня нежный мамин голос. – Слёзы ручьём, чешусь, чихаю – парик-то новый! Клавдия Петровна, реквизитор, на китайском рынке его с уценкой брала, а у меня на синтетическое волокно страшная аллергия…

Да-а, сила искусства – великая штука, братцы!

Глава 3
Бабака идёт в школу

Я когда рассказываю в школе про Бабаку, мне никто почему-то не верит. Учительница биологии Цецилия Артуровна – женщина на нервах – говорит:

– Нехорошо врать, Косточкин. Говорящих собак в природе не существует. Будешь врать – пойдёшь по кривой дорожке.

А я ей:

– В природе, может, и не существует, – говорю, – а у меня в квартире есть одна. Живёт в прихожей, на коврике, на отсутствие аппетита не жалуется.

– Вы чем её кормите? – спрашивает с первой парты Наташа Каланча.

– Котлетами по-киевски, главным образом. А ещё она любит сосиски с горошком. И варенье.

– А я суши, – говорит Дима Христаради. – И ещё устриц живьём.

У Димы греческие корни, вилла в Каннах и папа-олигарх. Когда Христаради рассказывает, как он и папа летали на похороны Майкла Джексона частным авиалайнером или что у его папы три жены и депутатский мандат, ему, в отличие от меня, все верят. Даже Цецилия Артуровна проникается к нему в такие моменты уважением. Папа Димы отстроил нашу школу с нуля и сам прослушивал соискателей в Димины одноклассники. Меня он взял для «культурной прослойки»: отец – врач, мать – артистка.

– Всё, Косточкин, – кричит Цецилия Артуровна, – моё ангельское терпение лопнуло! Завтра придёшь в школу с… Бабакой! С дворником дядей Сёмой я договорюсь.

Бывают в жизни женоненавистники, бывают мужененавистницы. А наш дворник дядя Сёма – собаконенавистник. Ещё он кошкоистребитель, мышепогубитель, крысоотравитель и голубеубивец. Его вересковая метла – оружие прицельного боя, а вставные стальные челюсти он кладёт на ночь в стакан.

Однажды его жена тётя Лета, заморив червячка казаном узбекского плова, легла спать на сытый желудок, что, как известно, чревато кошмарами. Проснувшись от сухости во рту, тётя Лета залпом осушила дяди-Сёмин стакан, который стоял на тумбочке. Обнаружив наутро пропажу, дядя Сёма запер жену на балконе, но в краже челюсти тётя Лета всё равно не созналась. Стойкая оказалась женщина. Челюсть канула в Лету, а дядя Сёма возненавидел свой возраст и впал в детство.

Иногда мне кажется, что в Бабаке скрывается врождённый дар предвидения. Только я переступил порог дома, как она говорит прямо с коврика:

– Что, Цецилия Артуровна вызывает в школу?

– Угу, – говорю, а сам мысленно недоумеваю: «И как это она знает всё заранее?»

– А у тебя очень выразительное лицо – на нём всё написано. Тебе надо по стопам матери идти. Сцена – твой удел.

«А я, – думаю, – по стопам Рихарда Зорге хотел. В разведчики».

– Сразу нет, – отрезает Бабака. – Тебя на первом же допросе, как спелый орешек, расколют. У них там намётанный глаз.

«Где это – „у них“? – думаю. – В ЦРУ, что ли?»

– И там тоже. Я когда работала в японской контрразведке, такого насмотрелась! До сих пор, как вспомню, шерсть дыбом. У тебя в левом кармане что? Котлета?

– По-киевски. Это тебе Дима передал, Христаради.

– Добрый мальчик. Давай-ка её скорее сюда.

Бабака выуживает из-за пазухи обеденный прибор, разглаживает на коленках салфетку и бормочет себе под нос что-то приятное. Бабака съедает котлету по-киевски, говорит: «Спасибо!» и отходит ко сну.

Следующим солнечным утром мы будем шагать в школу. Над нашими головами будут чиркать небо стрижи и нестись реактивные самолёты. Настроение у нас будет прикольное, а на щеках запылает румянец. Человек я не злой и честолюбив в меру, но мою грудь в этот час будут распирать желание мести и гордость. Вот сейчас, сейчас, совсем скоро они всё узнают! Уж они УЗНАЮТ и всё поймут! И вот тогда, ТОГДА! Что будет тогда – я не успел обдумать, а потому наслаждался моментом и мороженым в вафельном стаканчике.

Дворник дядя Сёма меланхолично гонял опавшие листья туда-сюда по асфальту. Он думал одному ему ведомую думу, и эта дума облагораживала его библейские черты.

Молча мы с Бабакой вошли в класс и под испытующими взглядами одноклассников сели за заднюю парту. Обычно я сижу с другом детства Валей Амфитеатровым, но в то осеннее утро всё было необычно. Валя уже сидел с Виртуозовым, от которого отсела Нинель Колготкова, пересев к Христаради. И только Гадов коротал урок в одиночестве. Такая миграция ничуть меня не обеспокоила. Чего скрывать, в то хмурое промозглое сентябрьское утро (погода в Сибири капризна, ребята) я был готов ко всему.

– Дети! – торжественно говорит Цецилия Артуровна. – Сегодня тема нашего урока – «Пресноводная флора и фауна озера Байкал», и у нас в гостях необычный че… Необычная со… Словом, в гостях у нас легендарная Бабака! Прошу вас, Бабака, пройдите за кафедру.

Бабака сидит рядом со мной за партой и не шевелится.

– Ну же, смелей! – подзадоривает её Цецилия Артуровна и прищёлкивает языком. – А Виртуозов поможет вам с раздаточным материалом.

– У нас с собой только говяжья кость, – говорю я, чтобы потянуть время, и пихаю Бабаку в бок.

– Прекрасно… – кисленько улыбается Цецилия Артуровна. – Уважаемая Бабака, мы ждём…

И тут моя Бабака, моя верная, моя преданная Бабака, моя ласковая и моя нежная Бабака делает то, что повергает меня в сильнейший шок. Бабака вспрыгивает четырьмя лапами на парту, гулко лает – «гав-гав» – и принимается неистово выкусывать блох.

Для обычной барнаульской псины Бабака ведёт себя несколько нескромно, но, прямо скажем, в рамках разумного. Но для легендарной Бабаки, говорящей по-русски без акцента, для Бабаки с глазами глубокими, как дно Ледовитого океана, она ведёт себя ЗАУРЯДНО!

Если бы сейчас наша учительница по русскому и литературе Гульсара Сейдахметовна попросила меня подобрать синоним к выражению «смерть моя», то я бы подобрал. Уж я бы подобрал! И звучал бы он так:

«ЗАУРЯДНОСТЬ»!

Над классом зависает напряжённая пауза. Нечеловеческим усилием воли, как барон Мюнхгаузен из болота, я выкарабкиваюсь из шока и с тонкой улыбкой бросаю:

– Фу, Бабака!

Но Бабака меня не слышит – Бабака с усердием, достойным карликового пинчера, продолжает яростно ВЫКУСЫВАТЬ БЛОХ!

И тут класс не выдерживает – он взрывается от хохота так, что дребезжат в рамах стёкла, прыгают в шкафах чучела птиц, двери соскакивают с петель, ходят ходуном стены, а в лампочках сгорают вольфрамовые нити накаливания.

– Косточкин, твоя собака – просто гений! – вопит Христаради. – Ставлю сто баксов, сейчас она нагадит на кафедру!

– Поглядите, как виртуозно она воюет с блохами! – вопит Виртуозов.

– Умора! – вопит Нинель и стучит загипсованной ногой об пол.

И даже мой друг Амфитеатров что-то там вопит.

А Бабака-то и рада стараться. На кафедру вскочила, лает как оглашённая, крутит хвостом.

И какой бес в неё вселился? Всегда такая сдержанная…

«Вот я клоун, – думаю, переживая за свою репутацию. – В Средние века такой позор только кровью смывали».

Я закрываю глаза и вижу Христаради в плаще гвардейца; на нём шляпа со страусиным пером, а вместо шпаги у него живые устрицы, которых он швыряет в меня и норовит попасть в рот. «Не на того напал», – ухмыльнусь я холодно, и ни один мускул не дрогнет на моём мужественном непокрытом челе!

Я железной хваткой беру его за горло, поднимаю: «Ещё никто, слышишь, никто не смел называть меня культурной ПРОСЛОЙКОЙ!» – и небрежно бросаю его в озеро Байкал, как бросают в помойку одноразовый пакет с мусором.

– Тишина в классе! Тихо! – говорит Цецилия Артуровна. – Успокоились! Косточкин, нам всё ясно. Твоя Бабака – мало того что собака обыкновенная, она ещё и дурно воспитана. Стыдись, Косточкин! – говорит Цецилия Артуровна.

И я стыжусь. Я подхожу к кафедре, снимаю с неё Бабаку и стыжусь. Опускаю Бабаку на пол, поворачиваюсь к классу лицом и стыжусь. Иду к двери, не смея смотреть в глаза друзей и врагов, и стыжусь. Стыжусь изо всех сил, стыжусь, как последний раз в жизни, стыжусь, потому что отныне жизнь моя – копейка, и я подумываю, не сменить ли мне школу. Нет, лучше разменять квартиру и навсегда уехать в соседний район. Или эмигрировать по политическим причинам в Париж. В Париже я стану клошаром, буду петь под гитару, носить перчатки без пальцев и ночевать под мостом.

– Итак, тема сегодняшнего урока – «Пресноводная флора и фауна озера Байкал», – слышу я за спиной картавый голос Цецилии Артуровны. Странно, никогда раньше не замечал, что биологичка картавит.

Я оборачиваюсь и вижу за кафедрой стоящую на задних лапах Бабаку.

– Костя, займи своё место, – педагогично картавит Бабака. – Цецилия Артуровна, вы тоже присаживайтесь – в ногах правды нет. Открываем тетради, ребята, записываем…

Цецилия Артуровна как подстреленная падает на пол. Она у нас вся на нервах.