Текст книги "Свинцовые башмачки (СИ)"

Автор книги: Анна Нероли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

Глава 2

Цемелла

В библиотеку Линн отправилась с первыми лучами солнца. Несмотря на свежее солнечное утро, на душе у нее скребли кошки: из головы не выходил разговор с отцом. Всей правды она не открыла: сказала лишь, что братья задолжали Маррону и сейчас находятся у него, сама же она ищет способ их вызволить. Как и ожидала Линн, отец накричал на нее: мол, вся семья на нее полагается, так кто, спрашивается, будет смотреть за Микки и Ру?! Разве он виноват, что сломал ногу и не ходит который год? Уж он бы не допустил до такого! Сгорая от стыда, Линн молча его выслушивала: возразить было нечего. Ее пугал этот злой, беспомощный старик, годами не покидавший своего кресла. Порой Линн просто не верилось, что это тот же ласковый, веселый человек, который водил ее гулять, играл и читал с ней, рассказывал ей истории и сказки. Всего за несколько месяцев он превратился из бодрого мужчины в расцвете лет в обрюзгшего старого человека, который только и делал что помыкал всеми и жаловался на жизнь, которая так несправедливо обошлась с ним.

– Ну и что ты собралась делать? – в конце концов спросил он, немного успокоившись. – Сколько они должны?

Линн хотела приуменьшить цифру, но лгать была не мастерица и призналась как есть, что вызвало новый шквал обвинений и упреков. Линн выслушала и их. Она молода, здорова, сильна, а отец горюет и болен. Она должна сочувствовать, а не возражать ему.

– Послушай, папа... ну подожди. Я говорила с Марроном. Ему нужна... одна вещь. Я узнаю, может быть, у меня получится ее достать. Я сейчас пойду в библиотеку...

– То есть лавка опять останется без присмотра?! Ты же знаешь, что Фимо нечист на руку. Сколько раз я говорил, что за ним нужен глаз да глаз!

Это была правда, Линн и сама подозревала управляющего, только вот поймать за руку его не удавалось, так ловко он прятал хвосты. Втихомолку Линн считала, что в одиночку ничуть не хуже заправляла бы лавкой, ведь она и так все уже делала: принимала, продавала и раскладывала товар, заведовала складом, вела счета. Только кто же поставит во главе девчонку, ведь Линн не сравнялось еще и пятнадцати.

– Прости, папа, – Линн примирительно положила руку ему на плечо. – Знаю, оставить Фимо одного все равно что запустить мышь в кладовку. Но я ненадолго, обещаю. Кто-то же должен выручить Микки и Ру.

Отец еще побухтел для вида, но видно было, что пусть и нехотя, он вынужден согласиться с Линн. Пока она накрывала стол к завтраку, пришла сиделка, госпожа Минна. К огорчению Линн, отец так и не оттаял: подчеркнуто холодный с дочерью, он с преувеличенной теплотой приветствовал Минну, словно говоря Линн: вот, снова ты оставляешь меня на милость чужого человека, который заботится обо мне за плату, и даже она относится ко мне лучше, чем ты. Расстроенная Линн попрощалась; госпожа Минна пожелала ей приятного дня, отец же едва повернул голову в ее сторону.

Утренний Беррин сиял красотой и свежестью. Почти на каждом окне и у каждой двери пестрели цветы: горожане любили украшать фасады своих домов, а в преддверии дня Избрания относились к этому с особенным рвением. День, когда Добрая Мать выбирала себе подопечную, был одним из самых больших праздников года – а для девушек самым важным и волнующим днем.

Потому что быть избранной Доброй Матерью – это все равно, что вытянуть счастливый билет на всю жизнь. И не только для себя, но и для своего семейства.

Церемония Избрания начиналась рано утром. Все достигшие четырнадцатилетия девушки, одетые в бледно-розовые платья, сшитые специально для этого дня, собирались на главной площади города. После короткой торжественной речи заклинатели выпускали вестницу Доброй Матери – лазурную бабочку. Та, кому она сядет на плечо, и станет избранницей.

Больше она не вернется в родительский дом. С площади избранница отправится в храм, чтобы провести ночь в молитвах. Наутро в сопровождении заклинателей она отправится в обитель, где сама Добрая Мать станет ее наставницей. Затем девушка навсегда покинет Беррин, чтобы стать супругой короля, принца или знатного вельможи. Семья больше никогда не увидит ее, но в утешение получит кошель серебра. На эти деньги можно купить хороший дом, открыть дело или выгодно выдать замуж других дочерей.

Попытать счастья можно было лишь раз – в церемонии принимали участие только четырнадцатилетние девушки. Уже за несколько недель до торжества в храме всегда было битком народу: каждая девушка, которой предстояло стать претенденткой в этом году, молилась о том, чтобы стать избранницей.

Линн не надеялась, что бабочка сядет ей на плечо: это было бы слишком большой удачей, а Линн никогда особенно не везло. Скорее уж Добрая Мать предпочтет Эллен или ей подобную – тех, кому и без того доставалось все. И тем не менее Линн добросовестно следовала обычаю: заглядывала в храм, чтобы подарить Доброй Матери цветов и возжечь благовония.

Зашла и сегодня. Просторный, светлый храм из сияющего розового мрамора широко распахнул позолоченные ворота. К ним от площади поднималась широкая лестница. Здание подпирали покрытые чешуей крылатые, с длинными когтями и оскаленными зубами чудовища, символизировавшие зло, поверженное добродетелью. Величественный, подавлявший собою жутких монстров храм словно говорил: Добрая Мать заботится о вас, зло побеждено и наказано.

Несмотря на ранний час, в храме уже было полно девушек. Линн никогда не умела пробивать себе локтями дорогу, а шепот, шорохи и теснота мешали сосредоточиться. Она возложила в сторонке свой скромный букет, зажгла благовония, пробормотала молитву и поспешила в библиотеку.

Это место, как и храм, навевало умиротворение. Здесь всегда можно было забыть о том, что за порогом, уйти в другой мир. Но если изваяния в храме напоминали о чем-то дурном и страшном, то в библиотеке не тревожило и не пугало ничего. Сквозь огромный витражный купол струился мягкий свет. Высоко вверх, к потолку, уходили стеллажи с бесчисленными томами: ровными рядами на полках выстроились тысячи, сотни тысяч книг! Чтобы достать одни, нужно было взять приставную лестницу, к другим поднимались на второй, третий ярус опоясывавшей зал галереи. В просторном читальном зале можно было разместиться за одним из центральных столов, а можно было отыскать укромный уголок, где никто не помешает полностью погрузиться в чтение.

Ни одного упоминания о цемелле не встретилось ни в первой, ни во второй, ни в шестой по счету книге, которые выбирала Линн. Ничего не сообщалось и в "Энциклопедии всех вещей" Ламаля. Близкая к отчаянию Линн решилась обратиться с вопросом к служительнице библиотеки. Госпожа Фиалка хорошо знала Линн: в детстве та глотала книжку за книжкой. В последние годы времени на чтение у Линн особенно не было, но она всегда здоровалась с госпожой Фиалкой при встрече. Кроме того, госпожа Фиалка была одной из немногих, относившихся к матери Линн без осуждения. Такие привычки Эйрен, как обыкновение надолго уходить в одиночестве в лес, плавать по ночам в реке или шататься в окрестностях Ничейной пустоши, никак не могли вызвать в Беррине симпатии, и Линн не раз приходилось испытывать неловкость за мать. А после того, как Эйрен пропала, уважаемые люди города сошлись на том, что пагубные наклонности ее и сгубили.

Госпожа Фиалка сидела за большим столом, располагавшимся на возвышении. Отсюда залитый светом читальный зал просматривался как на ладони. За спиной служительницы выстроились картотечные шкафы с бесчисленными ящичками. На столе громоздились стопки книг: одни ожидали читателей, другие предстояло водворить на место.

Линн дождалась, пока служительница закончит заполнять карточку, и изложила свой вопрос. Госпожа Фиалка откинулась в кресле и, скрестив руки, строго воззрилась на Линн.

– Только не говори мне, что ты стакнулась с Марроном, как твои братья!

– Я говорила с ним, – призналась Линн.

– Ну, ясно. Дело в том, что пару недель назад этот человек обратился ко мне с тем же самым. И я дала ему книгу. Но то Маррон, если он сгинет, пытаясь отыскать несуществующее сокровище, туда ему и дорога. Но ты, дитя!..

Госпожа Фиалка умолкла на полуслове: подошел молоденький заклинатель в мантии послушника. Он положил на стол стопку книг, поблагодарил служительницу вежливым поклоном и удалился.

– Послушай, я не могу тебе ничего запретить, ты не моя дочь, – понизив голос, продолжала госпожа Фиалка, и стала перекладывать книги, которые принес заклинатель: снизу вверх от большой книги к маленькой, названиями кверху, корешок к корешку. – Но я знаю тебя с детства и хочу по крайней мере предостеречь. Маррон – это же...

Тишину прорезал истошный визг, заставив Линн и госпожу Фиалку вздрогнуть.

Какая-то посетительница додумалась привести с собой ребенка. Пока она бродила по залу, тот вскарабкался по приставной лестнице и принялся скидывать с полки книги одну за другой. Мало того – он боялся слезать обратно и залился ревом. Мать суетилась, уговаривая дитя успокоиться, в то время как вокруг собрались служители библиотеки и наперебой давали множество бесполезных советов. Взобраться наверх и снять испуганного озорника в голову никому не пришло.

Госпожа Фиалка ринулась в самую гущу событий. Отчитала мать, одного служителя отправила за второй лестницей, второго подрядила собирать книги и сама присоединилась к нему. Поняв, что суета займет еще какое-то время, Линн, соскучившись, взяла верхнюю книгу из стопки, которую оставил послушник. Это была тонкая потрепанная рукопись в кожаном переплете, с такими ветхими страницами и архаичным языком, что Линн едва разбирала написанное. Заглавие гласило: "Проклятые, но прекрасные. Подлинная история великой войны". Линн открыла книгу наугад. Пожелтевшие, истончившиеся страницы готовы были в любой момент рассыпаться прямо в руках. Чернила до того выцвели, что некоторых слов было не разобрать.

"...вынужден был прибегнуть к обману, ибо никаким иным способом невозможно было победить лайхха".

"Им неведомо, что такое любовь. Они не знают милосердия, сострадания, жалости".

"...ибо они были полны силы и очарования. Мы хотели служить им".

"...четыре платы за защиту: свет по четырем сторонам света, свинцовые башмачки, молитва и чистая кровь. Под последним принято понимать чистоту помыслов, хотя заклинатели знают, что..."

"Самые страшные чудовища прячутся под маской любви".

– Чем это ты занята, позволь узнать?

Госпожа Фиалка стояла над ней, уперев руки в боки. Линн поспешно вскочила.

– Простите, госпожа Фиалка, я...

Служительница отобрала у нее книгу.

– Тебе нельзя это читать. Это только для заклинателей, ясно?

Госпожа Фиалка повела Линн вглубь библиотеки, предварительно убрав книги в ящик и заперев его на замок. Они пришли в самый дальний угол читального зала – скрытый от посторонних глаз закуток.

– Ну а теперь, – сказала она. – Выкладывай. Что там у тебя с Марроном. Зачем тебе надо знать про цемеллу.

– Маррон отпустит моих братьев, если я ему ее принесу, – простодушно ответила Линн.

Госпожа Фиалка вздохнула.

– Послушай, девочка. Есть вещи, с которыми не нужно иметь дела. Просто нельзя, и всё. Ты знаешь, я всегда хорошо относилась к твоей матери, но я готова на что угодно держать пари, что ее сгубил интерес к тому, о чем нельзя задавать вопросы, к чему нельзя приближаться. То, о чем ты спрашиваешь – наследие страшных времен, темных времен. Мы не случайно носим свинцовые башмачки и зажигаем огонь по четырем сторонам света. Не зря не задаем вопросов о том, от чего именно спас когда-то людей Эри Избавитель. Он победил древнее зло и умолил Добрую Мать беречь нас, но это не значит, что оно навеки погибло. Нам нельзя будить саму память о тех временах, ибо даже она может быть ядовитой.

Линн помолчала.

– Он превратил моих братьев в свиней, – наконец сказала она. – И говорит, что не отпустит их, если я не принесу ему... это.

– Ох, – только и сказала госпожа Фиалка.

Некоторое время они молчали.

– Линн, – медленно заговорила госпожа Фиалка. – Посмотри мне в глаза. Я хочу, чтобы ты повторила: "Я осознаю, на какой иду риск. Я буду предельно осторожна". И если все же решишься на поиски – а я все-таки надеюсь, что нет, – ты ни за что, никогда, ни при каких обстоятельствах не снимешь свинцовые башмачки.

– Обещаю, – тихо и твердо ответила Линн, – что осознаю риск и буду предельно осторожна. И ни за что, ни при каких условиях не сниму свинцовые башмачки.

– И если почую опасность, развернусь и уйду и не буду рисковать жизнью.

– И если почую опасность, развернусь и уйду и не буду рисковать жизнью.

– Хорошо, – сказала госпожа Фиалка. – Ты взрослая, умная девочка, и надеюсь, что здравый смысл возьмет верх. Я расскажу тебе все, что знаю, по крайней мере, ты будешь хотя бы немного понимать, с чем имеешь дело. И дам почитать про цемеллу. В конце концов, предания говорят, что некоторым удавалось найти эти цветы и вернуться живыми и здоровыми. Кто знает, может, Добрая Мать будет благосклонна и тебе повезет.

Когда-то давно, много столетий назад, Беррин не принадлежал людям. На этих землях правили те, чье имя предано забвению. Это были страшные, могущественные существа, которые держали людей в рабстве. Ты, конечно, знаешь об Эри Избавителе. Он сумел вдохновить людей на борьбу, и в конце концов мы победили. Зло было повержено и изгнано. Но оно оставило след на нашей земле. Например, мы не ходим на Ничейную пустошь.

Линн кивнула.

– Только заклинатели могут появляться там, ибо они вооружены всей необходимой защитой. Это место таит опасности, которые тем страшнее, что каковы они, доподлинно неизвестно. Это могут быть непроходимые болота, которые выглядят как цветущие поляны. Ужасные чудовища, пожирающие людей. Обманы, которые нельзя распознать. Соблазны, которым невозможно противиться. Сейчас я говорю лишь о том, что подсказывает воображение: на самом деле я, как и все остальные, понятия не имею, с чем там можно столкнуться.

Ничейная пустошь – место, где состоялась последняя, решающая битва между силами зла и людьми. Тысячи воиснов пали в битве, но и немало врагов было уничтожено. В некоторых источниках пишут, земля была сплошь залита их черной кровью. Из нее-то и выросла цемелла – синий мак, который так интересен господину Маррону. Вернее, его плод – коробочка с семенами.

– То есть мне нужно пойти на Ничейную пустошь? – спросила Линн. – И я найду там этот цветок? Так просто?

– Вовсе нет! – сердито ответила госпожа Фиалка. – Ты слышишь, что я говорю? Это совсем, совсем не просто! Ничейная пустошь – гиблое место, впитавшее кровь проклятых существ, и находиться там страшно. Да и неизвестно, растут ли там еще эти цветы. Старинные рукописи позволяют утверждать, что в первые годы после великой битвы их собирали свободно: были то готовые к риску искатели сокровищ, или вооруженные против морока заклинатели, или же те и другие, я не знаю. Могу сказать лишь одно: со временем растение стало огромной редкостью, а на пустоши столько народу пропало или погибло, что туда перестали ходить. Маррон хитрец, а ты дурочка. Если б все было так легко, он бы отправил на пустошь своих молодчиков или пошел бы сам, чтобы не искушать их, все-таки плод цемеллы имеет огромную ценность. Но он не хочет рисковать ни собой, ни своими людьми, а вот ты подставилась, и послав тебя, он ничего не теряет.

– Спасибо, госпожа Фиалка, – сказала Линн. – Я все поняла. Пожалуйста, дайте мне те же книги, что вы показывали Маррону. Я почитаю и решу, как быть дальше.

– Что ж, – заметила госпожа Фиалка. – От всей души надеюсь, ты решишь правильно. Я понимаю тебя и мне жаль твоих братьев. Но никто не выиграет оттого, что ты будешь рисковать жизнью.

"Это темно-голубой цветок или светло-синий цветок, похожий на мак, – писал Флавий Тециал в "Практиках чудесных исцелений". – Строго говоря, цемеллой именуется растение, но так часто называют только семена – коробочку с порошком угольно-черного цвета. Порошок растворяют в пяти частях родниковой воды, в результате чего получается прозрачный эликсир золотистого цвета с горьковатым запахом и довольно-таки приятным вкусом. Его принимают в чистом виде, либо растворяют в воде и дают больному. Я не располагаю достоверными сведениями о рекомендуемых дозировках. Варидес Пирийский пишет о трех каплях на ложку воды, которые он считает достаточными для затягивания глубокой, но не повредившей жизненно важные органы раны, или снятия тяжелого приступа гемикрании. Для исцеления чумного, также по Варидесу, раствор готовят из равных частей эликсира и воды и принимают по три ложки пять раз в день, и так до полного выздоровления. Дефорен Симон пишет о том, что эликсир из цемеллы возвращает голос немым, поднимает с постели парализованных, делает слепых зрячими и дарит надежду женщинам, отчаявшимся родить здоровых детей. В работах Симона, однако, не найдено никаких точных указаний, что можно толковать двояко: либо эти записи не сохранились, либо можно предположить, что сам Симон никогда не имел дело с эликсиром и пишет о нем с чужого опыта или же на основании слухов и легенд – что снова возвращает нас к сомнениям относительно существования загадочного растения. При этом дошедшие до наших дней подробные описания его все-таки позволяют предположить, что оно по крайней мере существовало когда-то, если и не дожило до наших дней, истребленное жадными до наживы охотниками за сокровищами или же лекарями, стремившимися помочь болящим в час великой нужды".

Описание сопровождалось иллюстрацией, которую Линн, насколько хватало ее умения, перерисовала себе на листок, также переписав и всю статью. В комментариях содержались ссылки на другие источники, кроме упомянутых в статье, и Линн попросила у госпожи Фиалки эти книги.

– Так... "Легендарные растения" Тиосса, "Предания Беррина" Париала, "Мои сокровища" Лабусса... О, это очень смешная книга! Слог у разбойника невыносим, но читается на одном дыхании.

В общем и целом прочие описания перекликались с Тециаловыми, причем у него, на взгляд Линн, оно было лучшим – самым подробным и в то же время осторожным: Тециал не заявлял, будто знает то, чего на самом деле не знал, за счет чего его работа значительно выигрывала на фоне сочинений более самонадеянных авторов. Но уж кому было не занимать хвастовства, так это Лабуссу: описания его сражений с ужасными чудищами Ничейной пустоши не оставляли сомнений, что все это сплошное вранье. Столь же неправдоподобные, сколь забавные, они насмешили Линн, к тому же содержали полезные сведения. "Дабы добраться до Пустоши, – писал знаменитый авантюрист, – необходимо, чего многие не знают, значительно углубиться в буковый лес, являющийся охотничьими угодьями герцога. Миновав живописную рощу, в которой, рискуя жизнью, мне пришлось сразиться с внезапно выскочившим на меня из-за кустов диким кабаном, благодаря чему я чуть не отдал Доброй Матери душу, и лишь природная храбрость, стремительная реакция и превосходное оружие спасли меня, я поспешил углубиться в болотистый ельник, вскоре сменившийся мрачнейшим из виденных мною сухостоев. Тут надобно быть терпеливым и идти на восток, никуда не сворачивая и не пугаясь уныния этого места. В таком случае вскоре вы достигнете большого поля, сплошь заваленного камнями разной высоты (допущу, однако, что Ничейная пустошь может принимать разный вид для тех, кто ступает на нее – во всяком случае, мой друг и покровитель Морсир Селлан, в чьей честности у меня нет никаких сомнений, рассказывал, что увидел перед собою огромное вонючее болото), и ступив на него, вскоре встретите различных монстров, с коими вам необходимо будет, дабы продолжить путь, немедленно сразиться".

Аккуратно собрав книги, Линн отнесла их госпоже Фиалке, попрощалась и пошла домой. Как добраться до Пустоши, она теперь знала, сложенный вчетверо листок с описанием растения лежал в кармане ее передника, а день выдался такой чудесный, что раздобыть синий мак показалось Линн парой пустяков. Бредя по улицам Беррина, она наслаждалась прогулкой. Стояла середина дня, и в залитом солнцем городе царило оживление. Горожане спешили кто куда, отовсюду раздавался громкий смех молодежи, подоконники пестрели цветами, аромат свежей выпечки манил попробовать пышную булку, миндальное печенье или хлеб с румяной хрустящей корочкой. Возницы на телегах, протискивавшихся по узким улицам, кричали: "Посторонись!", гоготали гуси, квохтали куры, визжали свиньи, с шумом вспархивали стаи голубей. Линн глубоко вдохнула теплый воздух, напоенный запахами города. Само собой, не обошлось без гнилостного душка, но на дворе все-таки лето, а в пестром букете нотку помоев уверенно побеждали освежающая прохлада фонтанов, волнующие запахи фруктов, специй и пряностей, острый запах кож, сладковатый дым благовоний из храма Доброй Матери, таинственные, соблазнительные ароматы духов благородных дам, которых вынесли в паланкинах подышать воздухом. Занавески, конечно, задернуты – чем знатнее дама, тем реже она показывает свое лицо.

На площади выступали бродячие актеры, и Линн остановилась, чтобы успеть посмотреть представление, прежде чем их прогонят. Это было вопросом нескольких минут: стражники вот-вот покажутся с соседней улицы, а плясунья, потрясая бубном, танцевала вовсю. Каблучки задорно стучали по деревянным подмосткам, яркие юбки летали вихрем, приоткрывая стройные ножки, звенели браслеты, и Линн, невольно начавшая притоптывать в такт, воровато оглянулась, не заметили ли. Но вот и стражники, уже идут к актерам. Пора уходить. Линн осторожно протиснулась сквозь толпу и скользнула в ближайший переулок. Негоже, чтобы ее увидели глазеющей на танцовщицу. Однажды ей удалось увидеть сразу несколько танцев до того, как актеров оштрафовали и выгнали. (Линн только диву давалась: о том, что можно и что нельзя представлять, артисты подписывали бумагу при въезде в город. И все равно почти каждый упорно норовил поплясать.)

Это был самый сокровенный секрет Линн, еще более сокровенный, чем любовь к Пико. Стань о ее чувствах известно, она, конечно, будет унижена, но если откроется, что она мечтает танцевать... это будет стыд и позор на весь город. В "Наставлениях Доброй Матери" сказано ясно: танцы – телодвижения для дикарей, ни в каком виде не приличествующие людям цивилизованным. Это порок, они открывают все самое худшее в каждом. Танцевать – все равно как заниматься этим или испражняться у всех на виду. Порою Линн (очень-очень редко!), ступая как можно осторожнее, так, чтобы никто не догадался, чем она занимается, пыталась танцевать у себя в комнате, повторяя подсмотренные у уличных артистов па. Ее непреодолимо влекло это занятие, порою она часами мечтала о том, как парит и кружится, целиком отдаваясь музыке... Потом Линн долго плакала от стыда. Видимо, она насквозь порочна, раз не может не пробовать, не может не думать об этом. Однажды она танцевала, сняв башмачки! Потом всю ночь ей снились какие-то дикие, яркие сны, возбуждавшие странные желания, в которых Линн даже не хотела отдавать себе отчета, и она полдня провела в храме Доброй Матери, моля даровать ей прощение и навек забыть о желании танцевать.

Ну ничего. Завтра на пустоши ей точно будет не до танцев.