Текст книги "Свинцовые башмачки (СИ)"

Автор книги: Анна Нероли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Глава 5

Имя свое

Первое, что почувствовала Линн, просыпаясь, это тепло и покой. Она лежала на мягком матрасе, наброшенном на лавку. От подушки исходил запах трав. Ее одели в чистую льняную сорочку и укрыли простыней, поверх которой набросили шерстяной плед и козью шкуру. Бок, туго перевязанный чистой тканью, болел, но по телу разливалась приятная истома. Очевидно, она долго и крепко спала.

Она скользнула взглядом по комнате, подобной которой не видела никогда в жизни, пытаясь понять, где оказалась. На выскобленных деревянных полах были расстелены пестрые половики. Потолок подпирали резные деревянные столбы, резьба украшала и большой деревянный сундук. У стены стоял ткацкий станок с полотном в работе. На столике возле окна лежали принадлежности для рукоделия.

Линн никак не могла до конца проснуться и пыталась вспомнить, что случилось. Она упала в колодец, а потом... очнулась в пещере. Ее атаковали маленькие серые зверьки. Они щипали ее, царапали, кусали, и невзирая на обжигающую боль в кровоточащей ране, она поползла в том направлении, откуда в пещеру сочился слабый свет. Ей пришлось карабкаться по каменным уступам. Безуспешно пытаясь отбиться от злобных существ, она залезла на один уступ, немного полежала, пытаясь отдышаться, потом забралась на другой и улеглась на нем, наполовину высунувшись из пещеры и вдыхая соленый запах моря. Она помнила густой туман, сыпавшийся на черный песок белый снег, торчащие из воды острые черные скалы. Лежала, почти теряя сознание и пытаясь собрать силы, чтобы пошевелиться.

То, что произошло дальше, казалось сном или бредом. Возле нее появилась высокая девушка. У нее была коса из огня, которая сама собой взвилась вверх, что заставило зверьков броситься врассыпную. Девушка легко подняла Линн и оттащила от пещеры. Она была одета в легкие кожаные доспехи. Затем каким-то образом Линн оказалась у высокой стены, и следующее, что она помнила – девушка грубо толкает ее в спину и кричит: "Пошла!".

Путь помнился Линн урывками. Она то и дело падала. С каждым шагом рана болела все сильнее. Ей сказали идти – она шла, потому что не знала, что еще делать. Должна же была эта дорога куда-нибудь вывести. Возвращаться на берег Линн не хотела – девушка (с огненными волосами? должно быть, из-за лихорадки померещилось), пусть и помогла, пугала ее чуть ли не больше, чем жуткие красные всадники, которые неслись над волнами. Это видение Линн тоже приписала помрачению сознания.

С обеих сторон от нее высились скалы, почти закрывая небо. На редких деревцах и на тропинке лежал снег. Там, у моря, дул сильный ветер, но в ущелье было тихо. От платья Линн остались одни лохмотья, но холода она не чувствовала. Сколько времени заняла дорога, Линн не знала. Наверняка она была голодна, но от боли понять это было невозможно. Когда ей хотелось пить, она ела снег.

Когда она наконец выбралась из ущелья, почти совсем стемнело. Перед ней расстилалась белая долина, где горели редкие огни. В сгущающихся сумерках можно было различить очертания далеко друг от друга отстоящих домов с покатыми крышами. Вниз вела заснеженная тропинка, по которой спустилась, сползла и скатилась Линн.

Что было дальше, она не помнила.

Но ведь кто-то подобрал, взял в дом, перевязал ее. Где-то рядом журчала вода, и Линн поняла, что вот-вот описается.

Она попыталась встать, но бок тут же отозвался обжигающей болью. Сцепив зубы, чтобы не застонать, Линн осторожно перевернулась на бок и спустила ноги с кровати.

Полог, закрывавший дверной проем в соседнее помещение, откинулся, и на пороге появилась высокая молодая женщина. У нее была белая кожа с веснушками и рыжеватые волосы. На плече у женщины сидела белка.

– Проснулась? – без улыбки спросила она.

Линн кивнула.

– Мне нужно, – начала она и покраснела.

– Через кухню, – без всякого выражения сказала та и отступила, чтобы дать Линн пройти. Белка исчезла.

У меня видения, подумала Линн. С трудом встала. Тело тут же ответило пульсирующей болью. Стыдясь того, что причиняет хлопоты, Линн, опираясь на стены и скрючившись, поковыляла туда, куда показала хозяйка.

В маленькой кухне с небольшим окошком царили чистота и порядок. Большие и маленькие кастрюли хранились сложенными одна в другую, рядком висели на крючках ложки и поварешки. Дверь из кухни вела в пристройку, где Линн наконец-то смогла облегчиться.

Тем же путем она вернулась назад. За все это время женщина не сделала ни малейшей попытки ей помочь. Когда Линн села, она подала ей кружку пахты. Линн выпила залпом и сразу почувствовала себя лучше.

– Что со мной случилось? – спросила она.

– Ты мне скажи, – ответила та. – Я нашла тебя у своего порога. Ты лежала без сознания. В разорванном платье, в крови.

– Я... я была в пещере.

Она рассказала, как ей помогла девушка с рыжими волосами.

– А, полуфойла, – сказала хозяйка непонятное слово. – Значит, она решила, что ты из долины. Но ты не отсюда. Откуда же тогда?

– Я из Беррина. Вы знаете Беррин?

– Нет.

– А это что за место?

– Хеннилен.

Плечи Линн опустились. Она почувствовала себя страшно одинокой. По полу тянуло холодом, и Линн убрала озябшие ноги под плед. На противоположной стене висел лук, и Линн, просто чтобы нарушить тягостное молчание, спросила:

– Вы охотитесь?

– Разумеется, нет, – в ее голосе было такое отвращение, будто бы речь шла о чем-то вроде поедания человечины.

Разговаривать с женщиной было трудно. Она смотрела на Линн настороженно, почти враждебно, будто искала что-то и не находила, и это ей очень не нравилось. Будто бы Линн если и не была врагом, могла им стать в любую минуту. Линн отчаянно желала узнать, где находится, но что-то удерживало ее от этого вопроса. Она боялась его задать, словно знала: произнеси эту фразу, и хозяйка дома, и без того по неизвестной причине не жаловавшая ее и явно желавшая от нее избавиться, разозлится еще сильнее.

Линн же вдруг поняла, что ей самой казалось странным в женщине. Она понимала все, что та говорила, но речь ее звучала иначе. Очень похоже на то, как говорили в Беррине, но тверже и в то же время более плавно. А некоторые слова произносила настолько по-другому, что Линн скорее догадывалась об их значении.

– Я пойду, – сказала Линн. – Может быть, вы дадите мне какую-нибудь одежду? Любую, какую не жалко. Самую старую.

Она просто вернется в пещеру и выберется назад. Она хорошо помнит дорогу: пересечь долину, подняться наверх, пройти через ущелье, а там и берег моря. Ничего сложного. Одна мысль о новой встрече с мантикорой ужасала, но, может, ей повезет и она как-нибудь выкрутится. Не могла же она оставаться здесь, в этом враждебном, холодном месте, где ей были не рады. Дома ее ждал больной отец и братья, которых колдун превратил в свиней.

Должно быть, с ней произошло то, о чем она читала в книгах. Пролетела сквозь землю или что-то вроде того и оказалась в другой стране. В Беррине Линн никогда не слышала ни о чем подобном, но если верить книгам, такое случается.

Женщина одела Линн так же, как была одета сама. Поверх белой льняной сорочки – платье из тонкой серой шерсти. На него – овчинная безрукавка: два сшитых между собой куска меха, надетые через голову, подвязываются узорчатым пояском. На ноги – плотные шерстяные чулки и мягкие кожаные сапожки со шнуровкой. Обувь оказалась Линн велика, но они с хозяйкой положили в мыски свернутые тряпочки, и получилось вроде бы ничего.

Свою косынку Линн потеряла – не то в пещере, не то убегая от мантикоры, но, похоже, тут никому не было до этого дела, во всяком случае, хозяйка ни словом не упомянула о том, что незваной гостье стоит прикрыть голову. Она дала Линн ломоть серого хлеба с куском соленого сыра, но все так же едва произнеся пару слов и не выказывая ни малейшего дружелюбия. Она явно хотела, чтобы Линн поскорее убралась.

– Спасибо, что помогли мне, – у порога сказала Линн. – Я бы хотела отблагодарить вас, но, увы, мне нечем. Пожалуйста, простите, что причинила столько хлопот.

Женщина вышла вслед за ней и наблюдала, как Линн идет по тропинке, расчищенной среди сугробов, словно желая убедиться, что та направится к ущелью, а не куда-нибудь еще. Линн спиной чувствовала ее взгляд и шла так быстро, как позволяла ей боль в боку.

Стоял мягкий, прохладный солнечный день, и подтаявший снег похрупывал под ногами. Пахло дымом и мокрой землей. Большая долина со всех сторон была окружена горами, покрытыми редколесьем. Дом женщины, сложенный из земли и камней, с крышей, покрытой дерном, был ближайшим к ущелью и стоял под горой. Прямо за ним протекал звонкий прозрачный ручей – его-то Линн и слышала. На голых черных ветвях весело гомонили птицы. Похожие друг на друга дома, одни побольше, другие поменьше, были разбросаны по всей долине. Некоторые отстояли совсем далеко друг от друга, иные строились кучно. На склонах виднелись пастушьи хижины. На проталинах или роясь в снегу паслись овцы с черными ножками, казавшимися совсем тоненькими из-за пышного руна.

На юге к небу устремлялись голубоватые ледники. На севере горы были пониже, не такие крутые, и снег лежал не везде. С юга на север через всю долину, выложенная большими плоскими камнями и расчищенная от снега, шла широкая дорога. Она вела к подножию гор, а затем, сужаясь и петляя – к окруженному постройками замку, который выступал из горы, будто сам собой из нее вырастая. Белый, он взмывал над долиной, будто выточенный из каменного кружева, и вокруг него парили большие черные птицы.

Подгоняемая строгим взглядом рыжей, Линн прибавила ходу. Поднявшись к ущелью, она обернулась: женщина все еще стояла на пороге. Линн поспешила скрыться и только после этого почувствовала, как ее отпустило: знать она этого не могла, но почему-то была уверена, что только убедившись, что Линн ушла, женщина вернулась в дом.

Теперь, когда Линн выспалась, отогрелась, наелась и отдохнула, ущелье произвело на нее иное впечатление, нежели вчера, когда она брела здесь больная и измученная, не зная даже, куда идет и зачем. Царапины поджили и даже бок почти не болел. Тревожащий взгляд больше не упирался в спину, и Линн расхотелось торопиться. Она шла не спеша, присаживаясь на камень, когда уставала, и перекусывала хлебом с сыром, запивая их чистой холодной водой. Водопады здесь были повсюду, и углубляясь в ущелье, со всех сторон Линн слышала их успокаивающий равномерный шум. Прозрачная вода обрушивалась со скал, высоко в небе кружили дикие птицы. Порой Линн казалось, что земля говорит. Она что-то шептала, однако сколь Линн не силилась, не могла разобрать слов. Но в те мгновения, когда она просто сидела на камне или брела, позволяя мыслям течь своим чередом, звуки – хруст ветки, скрип снега, шум ветра, гул водопадов, редкие крики птиц, сама тишина – складывались в песню, которую пела земля, и смысл ее был внятен. Она грустила о детях, утративших дом, разлученных со своей душой, сломавших крылья.

Миновав ущелье, Линн вышла на открытое пространство, и перед ней открылся берег моря и крепость из черного камня, стоявшая на скале. Дул сильный ветер, и море волновалось, набегая белой пеной на черный песок. Что-то внутри Линн сжалось – она вспомнила, что вчера здесь пережила. Чуть дальше налево виднелись еще две крепости. Сегодня небо было серое, никакого зарева, никаких красных всадников. Доев остатки хлеба и сыра, Линн отряхнула ладони и пошла по тропинке вниз.

От ближайшей крепости, у ворот которой пылал огонь в больших чашах, к ней направились два воина. Они летели верхом на огромных черных псах с большими кожистыми крыльями. Линн до ужаса испугалась, до того псы выглядели свирепыми, а воины – суровыми. Но когда воины приземлились перед ней, преграждая дорогу, выяснилось, что псы и не думают нападать. Они даже лаять и рычать не думали, а один, которого не успел удержать хозяин, кинулся к Линн с поцелуями. Она едва отбилась и не могла не рассмеяться, когда тот принялся скакать вокруг нее, приглашая к игре.

Воины были высокие, молодые, с длинными волосами, заплетенными в косы. На них были черные кожаные доспехи и узкие штаны, заправленные в сапоги до колен. Запястья защищали кожаные наручи. У каждого копье в руке и кинжал на поясе. У одного на плече сидел сокол, который то исчезал, то появлялся. Рядом со вторым бродил призрачный лось, которого Линн видела только боковым зрением.

Воины спросили Линн, куда и зачем она направляется. Тот же твердый и певучий говор, как у женщины из долины. Линн ответила, что ей нужно на берег.

– Зачем?

– А разве это запрещено?

Ей сказали, что да, запрещено, и им очень интересно, почему для нее это новость. На берегу могут находиться только стражники крепости. Об этом знают все в долине и странно, что не знает она.

– Я не из долины, – сказала Линн.

А откуда? Из Кельды? Она не похожа на ледяную.

– Я не ледяная, – неуверенно сказала Линн. – Я...

Она попыталась объяснить, что ей нужно. Она попала сюда из Беррина. Упала в колодец и очнулась в пещере. Там на нее напали какие-то зверьки.

– Провожорки, – подсказал один из стражников.

– Да? – Линн наморщила лоб. – Наверное.

Да, на нее напали провожорки, потом ее спасла огненная девушка.

– Диаль, – кивнули они.

И отправила в долину. А теперь Линн нужно домой, потому что дома у нее остались братья и больной отец.

На словах "больной отец" стражники переглянулись и переспросили Линн, что она имеет в виду. Она принялась объяснять, вернулась к своей истории, убеждала, что ей необходимо попасть в пещеру, чтобы... Чтобы что? Минуту назад цель представлялась ей простой и ясной, сейчас же она понимала, что несет бессмыслицу, и ей стало стыдно, что она отнимает у стражников время. Они были терпеливы и вежливы с ней. Линн оглянулась вокруг, будто проснувшись. В самом деле, что она здесь делает? Волны мерно накатывались на берег, дул ветер, пахло солью и сыростью. Пошел снег.

В это время в пещерах выводят детенышей провожорки. Это все знают.

– Вот что, – сказала Линн. – Пожалуйста, простите меня. Должно быть, я заболела. Я сейчас же вернусь домой.

И уверенно направилась к ущелью.

– Эй! – окликнул ее один из стражников, когда она отошла на несколько шагов. – Где твой леки?

Линн обернулась.

– А вот не знаю, – сказала она. – Но обязательно выясню.

Когда она вышла из ущелья, небо очистилось и зазеленело. Дул сильный ветер, принося запах снега и земли. В долину спустились сумерки, на замковой горе засияли мягкие белые огоньки. Линн подошла к дому рыжеволосой женщины и постучала в дверь. Та, открыв, вопросительно подняла брови.

– Послушайте, – сказала Линн. – Я заболела и ничего не помню. Кто я и откуда. Должно быть, со мной случилось что-то нехорошее. Кроме вас, я здесь никого не знаю. Пожалуйста, позвольте мне остаться. Уверена, со временем я все пойму. Я буду работать за кров и еду.

– Мне не нужна помощница. Мне нравится жить одной.

– Пожалуйста. Позвольте мне остаться. Я буду делать все, что вы скажете. И завтра же начну искать новое место. Может быть, кто-то другой захочет нанять меня. Но сегодня мне некуда деться. Пустите меня переночевать.

Впервые на лице женщины появилось что-то, похожее на улыбку.

– Ладно. Но хоть имя свое ты помнишь?

– Да. Меня зовут Линн.

Глава 6

Кисси

Наутро выяснилось, что Линн повезло. Они поднялись еще до рассвета и завтракали творогом с ягодами, когда в дверь постучали. На пороге стоял стройный молодой мужчина с бледной кожей и длинными белыми волосами. Он настороженно глянул на Линн и отдал хозяйке письмо. Они немного поговорили (слов Линн не могла разобрать и деликатно уставилась в пол, пусть не думают, что она подслушивает), и он ушел.

– Ну вот, – прочитав письмо, сказала хозяйка. – Эрна кильдирим заказала платье, а значит, предстоит много работы. Будешь мне помогать.

Женщину, приютившую Линн, звали Кисси. Она была известной мастерицей, лучшей в Хеннилене и за его пределами. Она шила, пряла, ткала, но превыше всего славилась своими кружевами. Эрна хотела платье, которое будет сверкать, как лед на солнце. Кильдирим, объяснила Кисси, это "ледяные лайхха", которые живут в Кельде – Холодных землях, что лежат за Ледяными горами.

– Они там любят наряжаться, – сказала Кисси и улыбнулась. – Не то что мы.

Правительница желала блистать на приеме у эрна Ингваллира в Несна-Хен ("верхнем Хеннилене"), до которого оставалось не так много времени, а значит, Кисси предстояло посвятить работе всю себя. Однако она не то что не расстроилась, но, напротив, воодушевилась: глаза заблестели, щеки зарумянились – рыжая белочка прыгала чуть не до потолка. Впрочем, она быстро успокоилась и, поразмыслив, принялась перечислять, чем следовало заняться Линн.

– Будешь следить за хозяйством. Чтобы я не думала об этом, а только о работе. Сейчас мне надо уйти, а ты приберись – когда начинаешь работу, дом должен быть чистым.

Оставшись одна, Линн прибралась после завтрака и вымыла полы. Половики она вынесла на улицу, хорошенько выколотила их на снегу и развесила на деревянной ограде. Когда Кисси вернулась, раскрасневшаяся и растрепанная, Линн сидела на порожке и чистила репу. Кисси похвалила ее старания и объявила, что они идут купаться.

– Чистым должен быть не только дом, но также тело и душа. Кроме того, тело не должно хотеть ничего, кроме работы.

Сразу за ручьем начиналась утоптанная тропинка. В лесу правила тишина. Снег пышными подушками лежал на широких еловых лапах, гнул ветви к земле и время от времени шлепался Линн за шиворот. Кисси казалась расслабленной и довольной, как сытая кошка.

Линн воспользовалась моментом, чтобы спросить Кисси, отчего она так к ней переменилась. Ведь накануне утром хозяйка не скрывала неприязни и явно стремилась спровадить гостью как можно скорее. Зато когда Линн вернулась, Кисси согласилась выслушать ее.

– Ты сама должна понимать, что значит не иметь леки, – ответила Кисси. – Если б я появилась на твоем пороге такая же пустая, ты бы тоже решила, что я квейрле. Я, конечно, проверила тебя орихалком, но даже сейчас мне не по себе рядом с тобой.

По словам Кисси, будь Линн демоницей, орихалк заставил бы ее завопить от боли, даже будь она сто раз без сознания. Несмотря на то, что с квейрле в Хеннилене не встречались, или встречались так давно, что об этом никто не помнил, кусочек орихалка каждый держал при себе на случай, если понадобится изобличить демона. Когда Кисси обнаружила Линн у своего порога и увидела, что у нее нет леки, она первым делом коснулась ее орихалком. Поскольку Линн даже не шевельнулась, Кисси сделала вывод, что она, скорее всего, не опасна.

– Но ты все равно вела себя странно. Конечно, я хотела, чтобы ты поскорее ушла.

– Что же заставило тебя передумать?

Кисси пожала плечами.

– Ты стала больше похожа на лайхха. Я поверила, что ты не демоница, просто с тобой случилась беда.

Связь с леки может исчезнуть после тяжелой болезни или глубокого душевного потрясения. Поскольку на Линн не подействовал орихалк, видимо, с ней это и произошло.

– Интересно еще было бы знать, куда подевался твой каррег. В самом деле, Линн, тебе следует хорошенько задуматься о том, что случилось. Я пока что помогу тебе, поскольку ты вроде бы безвредна, но не жди, что все в Хеннилене отнесутся к тебе так же. Пока ты пуста, ты будешь вызывать подозрения, где бы ни появилась. И каждый раз тебе придется объяснять, что с тобой, а ты этого даже не помнишь.

– Каррег? – повторила Линн.

Кисси вытащила из-под одежды узкий кожаный ремешок с нанизанными на него прозрачным зеленоватым камнем и кусочком металла.

– Только не говори, что не помнишь даже таких вещей.

– Но я и в самом деле не помню! – воскликнула Линн. – Кисси, клянусь, я не хочу ничего плохого. Я точно знаю, что никакая не демоница. Просто я совсем, совсем не могу вспомнить, что случилось со мной.

– Лучше тебе обратиться к лекарю. Может, он знает, как вернуть леки, и тогда все встанет на свои места. Иначе нам придется сообщить о тебе в Несна-Хен, и уже там будут решать, что с тобой делать.

Каррег, "охранитель", всегда держат при себе, объяснила Кисси. Ремешок, цепочка на шею, браслет, на которых носят орихалк и камень памяти. В камне хранятся воспоминания, которые причиняют слишком сильную боль.

– А некоторые помнят?

– Кто может выдержать – да.

Было время, когда все лайхха могли обращаться в своих леки, и так поддерживалось равновесие в мире. Эта способность появится вновь, когда потеряет силу заклятье. Согласно пророчеству, это обязательно произойдет, но никто не знает когда. Вместе со способностью обращаться лайхха обретут былую силу. Камень расколется, и воспоминания вернутся.

– Тебе надо вспомнить, чья ты душа. Тогда к тебе вернется твой леки.

Они поднимались все выше и выше, пока не вышли на поляну. Со скалы, рассыпая пыль брызг, низвергался в небольшое озерцо водопад, а поляна исходила паром, который собирался на ветвях деревьев изморозью.

Кисси сбросила одежду, оставив только каррег, и с выдохом глубокого наслаждения погрузилась в ближайшую заводь. Линн разделась возле своей, аккуратно сложила одежду и размотала повязку. Рана почти затянулась, но сочилась белесой жидкостью, а вокруг образовался синяк.

Линн опустилась в воду. Все тело пронизало теплом до самых костей: какое блаженство! Рану тут же защипало, но по сравнению с удовольствием это было ничто. Линн лежала, наслаждаясь горячей водой и рассматривая узоры из белых веток. Кисси же, полежав какое-то время, вскочила и побежала к водопаду. Там она с воплем плюхнулась в озерцо, поплавала, затем побежала к горячей заводи и окунулась туда. Все это она проделала несколько раз и принялась носиться по поляне, прыгая, трясясь всем телом и исторгая громкие крики.

– Танцуй! – крикнула она Линн. – Танцуй!

Линн вылезла из своего источника и помчалась к водопаду. Ледяная вода обожгла ее, но затем тело налилось бодростью. Линн сделалось весело. Она опять окунулась в горячую воду, потом в холодную, потом опять туда и туда, с каждым разом ощущая новый прилив сил. Ей стало весело: вслед за Кисси она бегала, прыгала голышом по поляне, выкрикивая бессмыслицу вроде "Эй!", "Ой", "Ах!" и двигаясь как взбредет в голову.

Все мысли куда-то делись из ее головы, остались только ощущения: тепла, холода, снега под ногами – и ритма. Возникая из почвы, он через голые пятки проникал в самую середину ее тела – в живот, в сердце, в кости, и из беспорядочных криков и прыжков без всяких усилий со стороны Линн родились танец и песня. Она была лесным зверем, танцующим с биением сердца земли, и соки, текущие в стволах деревьев, были кровью в ее жилах, воздух – ее дыханием, потоки воды – жидкостью в ее теле, камни – костями ее. Она крутила головой, трясла волосами, и ветер запускал в них ласковую властную длань.

Потом они долго лежали в горячей воде и молчали, отдыхая.

Кисси сказала – голос ее звучал откуда-то издалека:

– Иди домой.

Линн вытерлась простыней, перевязала рану, оделась и взглянула на Кисси. Та нагишом распласталась на огромном плоском камне, с каждым мгновением становясь все бледнее. Снежинки падали на нее, поблескивая в волнах рыжих волос.

Она не появлялась до самых сумерек. Вернулась тихая и прошла в свою комнату, ни слова не сказав Линн.

Утром они взялись за работу.

Сосредоточенная, строгая Кисси поручила Линн заниматься хозяйством. Линн должна была печь хлеб, готовить еду, подметать, чистить отхожее место, сбивать масло, делать пахту и творог и следить, чтобы в доме всегда было прибрано. Ей пришлось разбираться во всем самой. Задавать вопросы – где что лежит, что еще нужно сделать – Линн решалась лишь когда они садились за еду, но и тогда вид у Кисси был отсутствующий. Все время она проводила за ткацким станком.

Всем велено было отвечать, что мастерица занята, разве что придут из Несна-Хен от самого эрна. Но из замка никто не появлялся. Из Весса-Хен (долины, "нижнего Хеннилена") приходила женщина с заказом на детское одеяльце, и Линн пришлось сказать, что Кисси возьмется за него, как только освободится. Больше никто не приходил, кроме лекаря Карху, мужчины с янтарными глазами, длинными пышными волосами и бородой. Он был красивый и огромный, как медведь, и очень хотел увидеть Кисси. Линн с большим сожалением сказала, что Кисси не принимает никого-преникого, потому что работает. Тогда Карху попросил передать ей гостинец – он принес мед, который особенно любит Кисси. Увесистый бочонок смотрелся совсем крохотным в его огромной руке. Линн сказала, что конечно же передаст.

– Ты девочка, которую приютила Кисси, – сказал лекарь.

У него был низкий и мягкий голос. Наверное, он был очень добр. Линн кивнула.

– Чтобы скрылся леки, должно было случиться что-то очень, очень нехорошее.

– Наверное. Но я не помню, что. Вы знаете, как это вылечить?

– Не старайся вспомнить сама. Трудись. Люби то, что делаешь. Доверься земле, как матери. Она поможет тебе. Хочешь, я осмотрю рану?

Линн огляделась. Насколько хватало глаз, вокруг не было ни души – лишь поля, заметенные снегом. Зайди они в дом, побеспокоили бы Кисси, а Линн этого не хотелось. Она не стеснялась Карху, но он все равно отвернулся, пока она раздевалась. Линн сняла платье и повязала на бедра, а нижнюю рубашку закатала, чтобы открыть повязку.

– Судя по выделениям, какой-то яд. Потому и не заживает. Не помнишь, как ты ее получила?

Линн покачала головой.

– Тебе надо кое-то попить, чтобы очистить кровь. Иначе так и будет. Приходи, я дам тебе мазь и настойку. Может, еще что-нибудь подберу. Надо осмотреть тебя получше. Я живу на той стороне долины, вон там, – он протянул руку, показывая: где-то там, у подножия Ледяных гор, средь деревьев стоял его домик.

– Хорошо.

Лекарь сделал несколько шагов, потом обернулся.

– И передай Кисси, что из Кельды идет караван с голубой солью. Завтра будет здесь.

Стоя у двери, она смотрела, как Карху уходит, и ей взгрустнулось. Почему-то она подумала, что он должен очень любить Кисси и быть ласковым с ней. Захотелось, чтобы кто-то такой же большой и добрый заботился о Линн, думал о том, что она любит, чего ей хочется, дарил то, что ей нравится. Как было бы хорошо, чтобы этот кто-то крепко обнял Линн, прижал к себе и держал так долго-долго, и она бы знала, что он будет всегда любить ее и защитит от всякого зла.

Поговорить с Кисси не получилось: она ткала, как ополоумевшая паучиха, и отмахнулась, когда Линн робко позвала ее поесть. Линн так и заснула под шорох и постукивание станка. Зато когда на следующий день на краю долины появились телеги с большими мешками, на которых ехали беловолосые люди, Кисси напустилась на нее: почему не предупредила, что будет кильдиримский обоз?!

Ответить на это было нечего: сама же не велела отвлекать! Кисси забегала по дому, ворча на Линн и выбрасывая на середину комнаты старую обувь, ветхую одежду, какие-то тряпки, еду из кладовки, которую она сочла непригодной, и крикнула Линн, чтобы собирала и увязывала все в тюк. Среди вещей обнаружились изрядно поношенные, но довольно крепкие башмаки, и Линн их отложила. Кисси и так приютила ее из милости, и если эти башмаки ей больше не хороши, так не будет худого, если Линн оставит их для себя.

Тюк получился большой и увесистый, Линн с трудом тащила его даже волоком.

– Какая ты слабая! – сказала Кисси так, будто Линн была в этом виновата, и, без видимых усилий подхватив тюк, понесла его на улицу. Линн метнулась за своими сапожками, но шнуровать их было долго, а Кисси уже дошла до ограды, так что Линн сунула ноги в башмаки и кинулась вслед за ней. Башмаки были ужасно тяжелые, Линн будто придавило к земле, но несмотря на разболевшуюся рану, как следует припустила и догнала Кисси. Кружевница несла огромный тюк, даже не согнувшись, но все равно Линн, изо всех сил стараясь быть полезной, уцепилась за него с другой стороны. Уже через несколько шагов она обливалась потом, хотя помощи от нее было почти никакой. Как Кисси тащит такую тяжесть?!

Они подошли туда же, куда стекались остальные жители долины. Многие тоже принесли из своих домов старые вещи, которые складывали в общую кучу. Когда они с Кисси свалили туда же свой тюк, Линн издала облегченный "уффф" и некоторое время постояла, уперев руки в колени, дожидаясь, пока выровняется дыхание, и утирая обильно струившийся пот.

Обоз остановился. К первой телеге выстроилась очередь. Раскрыв один мешок, кильди отмерял покупателям соль в мешочки поменьше. Очень мелкого помола, она и правда имела голубоватый оттенок.

– Иди купи и нам, – сказала Кисси и дала Линн монету.

Та подошла и встала в очередь. Лайхха вокруг нее, все высокие, куда выше Линн, дружелюбно болтали между собой, и она чувствовала себя чужачкой. Одеты все были похоже: длинное платье или штаны из тонкой шерсти, заправленные в сапоги со шнуровкой, светлые рубахи, овчинные безрукавки, узорчатые пояса. У большинства по краям рукавов, по вороту, по подолу шла искусная вышивка. Женщины не носили ни косынок, ни корсетов, без которых Линн ощущала себя голой. Некоторые бросали на нее быстрые взгляды, иные даже кивали – явно, благодаря то ли Карху, то ли Кисси, все в Весса-Хен уже о ней знали, но враждебности вроде бы не проявляли. У каждого Линн видела леки – лису, ворону, оленя, воробья, а у одного лайхха даже рыбу. Что за леки у кильдирим, разглядеть не получалось, но они тоже были, их призрачные силуэты поблескивали, как лед на солнце. Их одежда выглядела элегантной, изящной – может быть, за счет тонких тканей, облегающих фасонов и нежных оттенков: бледно-зеленого, светло-голубого, жемчужно-серого, в то время как лайхха из Хеннилена предпочитали свободный крой и более грубую ткань.

Когда подошла ее очередь, она робко протянула монету парню, продававшему соль, и когда он глянул на нее, смущенно потупилась, заполыхав смущением. Его глаза, темно-зеленые, как морская вода, будто заглянули ей в самую глубину души, светлые волосы сияли. Она подумала, что он самое красивое существо, которое она когда-либо видела. Линн смутилась еще больше, когда ее стали поторапливать: она поняла, что соли ей давно уже отсыпали, продавец ждет, пока она заберет мешочек, а она все стоит как дура, разинув рот. Сгорая со стыда и бормоча извинения, она ринулась прочь, к Кисси.

К горе старья подошел один из кильдирим. Он протянул руку, из его ладони вырвалась молния, и заполыхало синее пламя, мгновенно охватив сложенные друг на друга мешки и тюки. Не прошло и нескольких мгновений, как на месте костра осталась лишь кучка золы, которую тут же подхватил и унес ветер.

Завороженная зрелищем, Линн не заметила наступившей тишины и опомнилась лишь когда Кисси больно ткнула ее между лопаток.

– Кланяйся дару келуна Хети, – прошипела она.