Текст книги "Принцесса за 360 дней"

Автор книги: Анна Миланз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

7 глава

Отношений у меня никогда не было. Общения с мальчиками не шли к чему-то большему, чем просто слюнявые поцелуи за гаражами или в заброшке. Кто-то оказывался полным идиотом, кто-то просто хотел от меня постель, кто-то…учился клеиться к девчонкам. В последнем случае все сводилось к тому, что неуверенные самцы смущались, по сто раз извинялись и сбегали, как трусливые собаки. В целом в моей жизни все складывалось через одно место, как принято теперь выражаться, ― либо удачная фортуна, либо ты недоудачник.

Да, на меня заглядывались, оказывали внимание, флиртовали, старались обворожить, но это точно не сродни тому, что в данный момент времени происходит в моем подрывном теле. То ли взлетаешь к небесам, то ли теряешь сознание от нехватки воздуха. Сильнее, душевнее и будораживающее. Проживаешь чью-то жизнь, явно взяв качества личности под свое управление: вживаешься, действуешь на основе примитивных данных и проживаешь ситуацию. Как будто я ― странствующий призрак, постигающий знаний о человеческих чувствах.

Сознание давно перестало посылать предупреждающие знаки, ибо сопротивляться влечению хуже, чем выбирать, какой наряд надеть. Здесь ты всего лишь игрушка своего неугомонного сердца, стук которого слышен ему, прохожим.

Поцеловать тебя… Хрипотца, акцент и низкий тембр делают голос поистине угрожающе очаровательным. А еще признание в своих намерениях окончательно стреляют в упор.

Ночь. На улице никого. Свет от фонарей. И мы одни. Такого не бывает. Такое всегда прочитаешь в книгах, когда герои, в конце концов, под ливнем признаются в своих чувствах и утопают в страсти, агонии, мании. Это лишь сладкое, упоительное колдование…

Нам нужно всего ничего, но мы оттягиваем, выжидаем, чтоб возгорание произошло сразу же, без оглядывания назад. Я все никак не могу отвести глаз от перелива тягучей патоки, бездонность которой губит раз и навсегда.

– Аза… ― На улицу с грохотом выбегает Лера, но осекается.

В груди екает, и я тут же отскакиваю от парня, воздвигая мои любимые границы между дежурным общением и за пределами нормы. Парень сам чуть отворачивается, напяливаю на самые глаза кепку. Выдыхаю, словно все то время позабыла, как нужно дышать, убираю волосы с лица и поворачиваюсь к подруге, посматривающая на нас с любопытством и пытающаяся спрятать улыбку. О, нет. Теперь же от меня не отстанет.

– Что случилось? ― встревожено спрашиваю, опуская пункт, где она чуть меня не назвала по имени. Меньше всего хотелось, чтобы он знал меня.

К тому же. Парня вроде бы не заботит то, что нас застукали: взирает вдаль, задумчиво перекатывая во рту язык, не выражает смятения, при этом прислушивается к нашему разговору. Хотя повернулся к девушке спиной.

– Твоя мама звонила и… ― переводит взгляд на постороннего человека, ― …просит тебя приехать домой.

– Ох, хорошо. Возьми мои вещи и иди к главному входу. Я сейчас подойду.

– Хорошо, ― тянет она, вновь бросив на незнакомца странный взгляд, затем все же испаряется за мощенной дверью здания.

Не смело разворачиваюсь к нему, а он ― ко мне, застываю на месте, не зная, что и как лучше всего сказать. Провести с ним время было сказочно незабываемым сюрпризом под вечер. Все в нем приманивает к себе, кремирует самообладание и отключает голову, но не скажу же я ему такое в лицо. Слишком банально и вряд ли он оценит.

– Прости, мне пора идти, ― выдаю и все еще прокручиваю в голове упущенный момент, который теперь встречу только в своих снах.

– Получается, мне ждать следующего раза, когда ты согласишься на свидание? ― облачко пара, вырывающееся из его губ, разрезает воздух. На улице взаправду начинает нехило холоднеть, едва только отпускает, прохлада пробирает до костей, что меня начинает трясти. В его объятьях как плавящийся металл. ― А если завтра?

– Все может быть, ― пожимаю плечами, отходя в сторону. ― Хочу рассчитывать на течение времени. Ведь…наши поступки решают исход истории.

– Скажи мне свое имя, незнакомка, ― с нажимом выговаривает, делает стремительный шаг вперед, выходя из оков ночи в свет фонарей. ― Один аспект может решить множество других, что упрощает жизнь.

– Может, я люблю усложнять все вокруг? ― игриво наклоняю голову набок. ― Может, с детства у меня повсюду излишние преграды, которые стали неотъемлемой частью жизни? Они как игра: действуй и проигрывай.

– Что же тебя удерживает? ― щурит один глаз, сжимая губы в тонкой линии. Настоящий хищник своих истерзанных ожиданий.

Как многое за моей спиной не дает шанс открыться полноценно. Как многое не подлежит рассматриванию посторонним личностям, ибо я хранитель своих верований. Я могу прямо здесь и сейчас сдаться, плюнуть на все, только где вероятность того, что меня примут такой, какая я есть?

Не стану издеваться над собой. Все равно ни к чему хорошему наш союз никогда не приведет.

– Мои скелеты в шкафу. ― Плечи опускаются от накатывающей усталости. За всеми пережитыми бурями не заметила свое подбитое состояние. ― Я пойду.

Направляюсь к двери, за которой недавно исчезла Костина, и парень не препятствует этому. Участок спины начинает жечь, будто там просверливают глубокую дыру, хотя это всего лишь взгляд грозы в тихую погоду. Вдогонку долетает утробный голос парня, вынуждая остановиться и прислушаться:

– Как же билеты в Париж? ― с неподдельным огоньком уточняет.

Я боюсь повернуться.

– Оставь себе. Повеселись на славу.

Ровно, монотонно и, главное, не оборачиваясь. «Всегда не сомневайся в том, в чем будешь предельно уверенна.» Не даю время ему на обдумывание, подрываюсь с места, прямо таки вбегая по лестнице. Все забудется уже завтрашним утром, ночь унесет остатки несбыточного, а утро подарит рассвет нового шанса.

За спиной дверь захлопывается с тяжелым грохотом. Стою на месте, приказывая себе забыть временное наваждение, спрятать в дальний ящик и принять тот факт, что таких, как я, будет у него еще тысячи. А у меня нет сил кидаться из крайности в крайность с удвоенным множителем. Еще рано. Слишком рано…

Лера ждет меня, встав в сторонку, у главного входа, пьяным взглядом наблюдая за так и не уменьшающей толпой желающих отдохнуть. Мнусь на месте посреди прохода между столиками, от чего некоторые специально задевают плечом, обходя, одариваю каждого безразличным взглядом, но все же ухожу и иду к ней.

В помещении стало еще душнее до танцев. Прямо затоплено парами лавы, поэтому снимаю с запястья резинку и собираю волосы в один пышный бант на макушке. Шея вся вспотела да и сама одежда уже пропиталась запахом, что, мягко говоря, никогда мне не нравится. Прилипает к коже, вызывает раздражение, начинаешь чесаться, вдобавок воняешь. Приду ― первым делом смою остатки вечера. Хоть как-то ослабит уязвимость воспоминаний.

Подхожу к Костиной, принимая из ее рук свои вещи, и кивком головы намекаю, можно идти домой. Друг другу мы ничего не говорим, следуем по узкому коридору на выход, разнимаясь с шумной группой студентов, и покидаем заведение, надеясь, сюда я никогда больше не вернусь…

***

– Итак, сегодня ты танцевала с парнем… ― решает первой из нас заговорить Лера, заходя с нижней планки, но я же слышу в ее голосе нетерпеливость, чрезвычайную потребность услышать мой рассказ. А я молчу.

Мы идем по тихим улицам Радожа, магазины, рестораны, развлекательные центры которого давно закрылись и напоминают картины про призраков; окна домов завешаны, но проступающие огоньки за плотными тканями напоминают о том, что многие еще не ложились спать, наверное, недавно пришли домой, готовили ужин, а теперь сидя в кресле, наслаждаются уютом дома. Только вода, шумящая в фонтане, на проезжей части или в канализации, подает признаки жизни. И мы, прогуливающиеся не в самое лучше время. Вблизи темный лес, приносящий из глубин туман и наводящий ужас.

– Тебе хватило пяти минут, ― улыбаюсь и обнимаю себя. Не подумала, надо было взять джинсовку. ― Да, танцевала с парнем. Что дальше?

– И как это было? ― осторожно подступает, взглянув украдкой.

Опускаю голову вниз, смотря себе под ноги. Это оказалось лучше моих вечеров в школе, лучше свиданий с сопляками и лучше вязких откликов после провальных встреч. Эффект оказался неизгладимым, волшебным, пленительным и ужасно коварным.

– Хорошо, ― это все, что я ей отвечаю, не пытаясь вдаваться в подробности. Не зачем терзать себя по второму кругу. ― Надолго запомниться.

– Хорошо? ― повторяет мое слово. Киваю ей. ― Хорошо?! Да ты, наверное, шутишь. ― Резко встает передо мной, прерывая путь, и мы сталкиваемся. ― Как можно было описать свой танец с незнакомцем «хорошо»? Черт, Азалия. Я видела, как вы танцевали, и поверь, каждая девушка в том клубе завидовала вашему слитию.

– Не драматизируй.

Закатываю глаза, наблюдая, как Костина выгибает в немом вопросе бровь.

– Раньше я говорила, что ты чокнутая. Видимо, была права. Вы, голубки, выдели бы как разносили в пух и прах зал, взрывая своими кульминационными движениями.

– Лера…

– Цыц. Я не договорила, ― шумит на меня, выставив палец вперед. ― Мне даже захотелось оказаться на твоем месте. К тому же…на ваших лицах сквозила первобытная страсть, которую не каждый сможет испытать. Вы двигались неосознанно, под действием наркотического меда, пелены в глазах. И ты говоришь, «хорошо»?

– Да, хорошо, ― повторяю снова, сдерживая себя от смеха. Господи, эта женщина умеет из ничего сделать проблему года.

– Тебе надо лечиться, ― ставит диагноз и серьезно глядит на меня. ― У тебя не все дома.

– Да брось. Успокойся. Мы всего лишь танцевали…

– И чуть не поцеловались за клубом, ― лукаво поддевает она, а я смущенно опускаю глаза. Затем ее лицо снова обретает думающее выражение. ― Он реально горяч, Азалия. Тебе надо было остаться.

– Нет, не надо было.

Уголки губ опадают. Отхожу в сторону, опираюсь спиной об камень здания, возвращаясь в свои думы, из-за которых так подорвалось продолжение. Все могло выйти иначе.

– Почему же? ― Лерка прислоняется также к стене рядом со мной и поднимает голову к небу.

– Боязнь быть отвергнутой из-за своего положения. Плюс ко всему этому, у меня не было бы времени строить отношения.

– И это причины?

– Это пазлы. За счет них и собирается моя жизнь. Я никуда не выхожу, если это не магазин, ярмарка. Ни с кем не общаюсь. Живу в кафе, вставая в пять утра и заканчивая смену в восемь вечера.

– Все же никогда не стоит пробовать что-то новое. Такими темпами ты вовсе потеряешь осязание действительности.

– Знаю, ― прикрываю глаза и откидываю голову назад, ― но и нагружать своими дилеммами других, стараться разрываться в двух направлениях, забыть о том, как хотелось бы мне прожить, ― не мое.

– Ну и дура же ты, подруга. Чем больше ты начинаешь бояться внешних источников, тем сильнее деградируется самоуверенность. Подумай сама, ты же будешь считать себя в глазах других низшим существом…

– А если уже так? ― сурово говорю, повернув к ней голову. Ей не знакомо чувство безысходности. Она не пахала 24/7, не драила полы и стены в кафе, не готовила надоедливую выпечку, не хотела себя пристрелить от одной мысли, что никому ты не нужен. Она ничего этого не постигала. И уж точно не понимает всей сущности полного отрешения от мира сего. ― Я решила взять ответственность на себя будучи ребенком, забить на все и помочь умершему отцу окупить кафе. Но за всем этим стояли проблемы хуже работы: замкнутость, не принятие себя, давление, стресс, одиночество. Они давили на меня, психологически травмировали.

Подруга плотно сжимает губы, прекрасно осознавая, как все обстоит на самом деле за занавесом моих натянутых улыбок. Я любила свою обязанность, любила заниматься тем, что родной человек считал родимым делом. Готовила выпечку изо дня в день, дни перетекали в недели, недели в месяцы, а там уже прошло восемь лет.

В тот роковой день я лишилась ни сколько отца, сколько саму себя. Стала безликой. Утратила энтузиазм и предел своих мечтаний. Многое собиралась воплотить, когда стану взрослой, хотя я уже не знаю, чего хочу и жду от судьбы.

– Азалия, ты всегда можешь оспорить свой выбор, ― выдыхает рыжая бестия, придвигаясь ко мне, давая увидеть в ее взгляде сожаление и печаль. ― Никогда ничего не бывает утерянным. Я всегда с тобой, поддержу тебя и помогу. Впусти ты в себя частичку светлого, попробуй отпустить иллюзии.

– Все не так просто, Лер. Я пыталась. Много раз. ― Ладонями закрываю лицо и устало его тру, стирая остатки пьяного состояния. Желудок ноюще урчит, немного сбивая тоску. ― Давай посмотрим, как судьба решит. Вероятно, впереди меня ждет кое-что интереснее…

– Ненавижу твой мазохизм, ― бурчит и неожиданно обнимает, утягивая нас в крепких дружеских объятьях. Целую ее в волосы, приобнимаю за плечи и наслаждаюсь тишиной города. ― Что-то ты погрустнела, как только мы ушли. Может, я останусь у тебя сегодня? ― предлагает, мягко поглаживая по спине.

– Со мной все хорошо. Немного накатил вихрь в голове, сейчас я готова упасть в кровать от усталости. Еще мама…

Я замолкаю, как только улавливаю стонущие звуки. Что такое? Прислушиваюсь, не понимая, то ли показалось, то ли доносится чей-то приглушенный вопль.

– Ты слышала? ― Отстраняюсь от девушки и осматриваюсь по округе.

В следующую секунду слышатся откуда-то удары, вслед за которыми тянется мычание. Кручу головой в надежде найти источник и, кажется, предполагаю, откуда именно он доносится. Сглатываю очень громко. Кого-то заманили на поля, подальше от многолюдности, света.

Как в такой ситуации лучше действовать? Без исключения другие бы уже стали звонить в полицию, суетиться в одном месте, ничего не предпринимая и дожидаясь помощи. Хотя есть другой тип людей, которые действуют на отказ здравым соображениям в случае непредвиденных ситуаций и интуитивно бредут, не запугивая себя мешающимися мыслями. Будь что будет. И, как бы была не велика значимость положения, ― две девушки точно не справятся с пугаями, я все равно отношусь ко второму типу. Я не умею думать осознанно, мною всегда движет четкая цель ― как-то помочь.

Не сразу понимаю, как ноги начинают меня вести сами по себе, а за мной поспевает Лера, также слушая тянущиеся голоса с подворотни, через которую ты попадаешь практически к границе темного леса. Там находится пустошь, по куда люди бывают от силы ради скосить траву или выгулять коров, овец и коз.

Протягивающийся путь между домов узок, завешен бельем и всякими отходами, поэтому пробираться дается тяжелее, чем предполагалось. Вонь стоит отвратная, заставляя морщить нос. Ужас! Тут что, фонтан из мусора? В конце прохода раскрывается пространство и тут же ускоряем шаг, чтобы поскорее избавиться от невидимых слоев смрада, разглядывая кое-как в темноте очертания силуэтов. Оглядываюсь на подругу, которая тоже переполошилась, и ужас застыл на ее лице.

Снова издается стон.

Слежу за движениями фигур и тут же подрываюсь, встречаясь с попутным легким ветром. Чем ближе я подбегаю к ним, чем лучше начинаю определять лица наподдавших из-за света луны, тем отчетливее понимаю, что это не просто избивают беспомощного человека одной стаей. Я ускоряюсь.

– Аарон… ― шепчу, как проклятие, его имя, как только он поднимает на меня свои стеклянные глаза. ― Аарон!

Из горла вырывается удушающий вопль.

Это мой брат.

8 глава

― Не трогайте его, уроды! ― предупреждаю их, подбегая на близкое расстояние, но достаточно далекое, чтоб меня не задели и не тронули.

Их всего трое: высокие, худые, сгорбленные, дышащие шумно и явно очень рассерженные. Дернулась назад, испугавшись, ибо я одна полезла на этот рожон. Их внешний облик не солит расположением и тем более уверенностью, что отделаешься только словами. Может случиться любая кульминация, за которой следишь в оба глаза, уши и подчиняешь тело заострить ощущения. Важно учесть ― выбраться отсюда не пострадавшими.

Они прекращают бойню. Один из алкашей отделяется, лысый, перепачканный в какой-то грязи и с оборванными штанами, глядит в упор выпученными глазами, изгибая губы в отвращении.

– Слышь, малявка, иди отсюда. Это не место для детей, ― выплевывает, разминая плечи.

Сдерживая свое раздражение на его реплику, беру себя в руки, ноздрями вдыхая ночной воздух, и говорю мирно:

– Отпустите моего брата!

Мужчина ухмыляется. Оглядывает с головы до ног, как расценочный сувенир, застревает внимание на бедрах и снова смотрит в глаза. Меня передергивает внутренне. Предчувствие закрадывается на корке подсознания.

Двое остальных наблюдают за сценой приглушенно, строго приглядывая за моим неотесанным братцем. Значит, этот лысый дядька главный у них.

– Азалия, не смей… ― Он не договаривает, когда в его живот прилетает ботинок. Кашляет и сплевывает кровь, корчась от боли. Нестерпимой боли. Меня колотит, будто по мне также проходят руками, ногами, в этот раз применяя острые инструменты, разрезая органы.

Омерзительно.

– Твой брат? Хм, ― задумывается мужик. Глаза странно начинают блестеть. ― Ребят, может ну его? Кажется, есть вариант более альтернативный…

Оба каннибала лыбятся, демонстрируют сгнившие, серые зубы.

Я вся леденею. Придаю немало усилий не показать это внешне. Господи, почему моему брату не сидится дома в такое время? Во мне все сжалось в один комок паники.

– Не трогай ее! ― злобно шипит подруга, вставая рядом со мной. Более-менее расслабляюсь. Где она была?! ― Не хочешь проблем, тогда тебе лучше поскорее со своими дружками уходить отсюда. Я вызвала полицию!

В качестве доказательств предоставляет журнал звонков, тычет ему в лицо смартфоном.

– А ты не боишься, что и его могут взять за распространение наркотиков? ― излишне напыщенно выдает, показывает за спину, сузив один глаз.

Что?

Нахмуриваюсь, в основном недовольствуясь информацией, получаемой изо дня в день, гляжу на светловолосого парня и не узнаю в нем прежнюю красочность. Черными, с расширенными зрачками посматривает скованно, растеряно, боясь во мне увидеть разочарование. Оно уже там давно поселилось, с тех пор, как допустил все это!

– Поверь, сестра, я ничего не распространял! Я не такой! У меня нет наркотиков! ― орет, как огалделый, и прикрывается от кулака. Мычит, ворочаясь на земле, но мне нисколько не жалко за увиденное. Может, так вставят обратно мозги. ― Лучше уходи отсюда, пожалуйста…

– Мне плевать, что он делал! Отпустите его, и никто не попадет в полицейский участок, ― выступаю вперед, решительно заявляя. Рука подруги ложится на мое плечо, смягчая напор.

Как меня уже все достало! Достало это кафе, хозяйство по дому, помощь маме, вытягивание брата из говна. Когда уже я смогу почувствовать легкость от предстоящего отдыха? Даже сейчас что-то мне помешало продолжать не вспоминать о проблемах, выкинуть их на помойку, окунуться в беспамятство и плавать в воде веселья. А как приду домой, тогда будет позволено тяжести вновь облокотиться об мою спину. Но нет, все решилось куда наоборот. По его вине.

– Мало кому нужны неприятности. Вам уж точно. Отпустите и проваливайте, уроды!

– Должок ты будешь выплачивать, сучка? ― огрызается, брызгая своими слюнями. Сжимаю от накатывающей ярости руки в кулаки. ― Ты не представляешь, сколько этот шакал задолжал нам. Да всей черной лиги! Придурок должен выплатить миллион рублей!

Сдерживаюсь от желания ухватиться за голову. Боже.

– Миллион… ― шевелю губами.

– Миллион! Не знаю как, но ваша семейка должна нам куча бабла. Если не выплатите в срок, вас будет ждать худшее, чем то, как вы на данный момент живете. Это все ― ягодки. Вас предупреждают! А так, ― приподнимает руки, выставляет ладони вперед в знак мира, ― мы не тронем его больше. Но будем о себе напоминать.

Уголок рта приподнимается в дьявольской усмешке.

Чутка расслабляюсь, но не даю спуска.

Разворачивается и направляется обратно к своим людям, засунув руки в карманы потрепанных штанов. Перенаправляю все напряжение в мышцах, кровь течет по жилам с бешенной скоростью, трепеща меня взорвать.

– А ты, ублюдок, живи. Пока. Не выплатишь долг, твоим родным людям в первую очередь будет капец. Понял? ― размахивается и ударяет в лицо брату.

Кривлюсь, не пытаясь отвернуться. Кровь из его носа новым потоком полилась, раскрашивая лицо и траву алой жидкостью смерти. Приспешники пинают поочередно брата, только потом решаются пойти отсюда прочь. Спасибо и на таком добром слове.

Долго не упускаю из виду их спины, вальяжно идущие по окраине города. Выглядят, как хозяева своего района. Тени исчезают за одним из поворотов переулка, тогда позволяю себе огрызнуться нравоучительным, агрессивным, мрачным взглядом в Аарона Родионова!

– Ли… ― полушепотом изрекает и осекается.

Меня могли называть так только самые близкие люди. Аарон сам придумал такое сокращение моего имени еще в детстве, когда мы долго валялись в полях на траве, перекатывающее волнами ветра, глядели в небо, выискивая в облаках очертания знакомых вещей, и ни о чем не думали. Нам было по-ребячески уморительно, комфортно друг с другом, никто не отвлекал и давал возможность фантазировать. И в одной истории говорилось про расцвет княжеств, когда три древних духа создали баланс между обычными людьми и существами, происхождения которых считали даром Матушки Вселенной.

Была среди них одна воительница Лили, духом крепче камня, сердцем мечтательнее разума. Она отказалась от многого, что предлагали ей родители: любовь, семью, купечество взамен на почет, уважение, место при дворе, служба. Ибо не имела она тяги к делам, не требующие острого запала, ударившего в самую голову и поражающего, как опасный вирус. Во всех сражениях Лили описывали стойкой, вероломной, проницательной, чуткой женщиной-воительницей, которую сломать было не так легко. Но мало кто видел, что происходило в сердце женщины, когда оставалась одна. Время текло неумолимо, просеивать пустоту становилось тягостно, а сердце бунтовало в попытке зажить по-другому, впустить мягкость. А бремя вытесняло любые просветы на что-то помимо своего долга, обязательства, поэтому женщина все тщательнее пряталась за маской коварства и холодности. Никто не должен был знать о чувствительных точках воителя, дабы избежать поражения, за которое поплатишься насмешками. Но она просчиталась… Точно уже не припомню, как именно пал воин, но скажу одно, ее подвели собственные чувства.

Брат видел в ней меня. Описывал меня в будущем, как некто иное совершенство, которое поможет изменить этот мир. Даст веру в новое, обязующееся навсегда искоренить недуг в виде темных существ. Я верила в его дурость. Тешила тем, что вряд ли окажется правдой. Только взрослость дало мне понять и помочь выкинуть из головы ерунду. Брешь маленького мечтательного ребенка.

– Что «Ли»? ― взмолилась я и подошла к нему. ― Тебе вообще следует молчать после всего того, что я услышала. Не могу тебя видеть. Ты мне отвратителен!

– Сестренка, поверь мне, не стал…

– Замолчи! ― гавкнула на него, и он послушно умолк.

Наклонилась, небрежно хватая его руку, подтянула, для того чтобы ему было лучше встать, и помогла навалиться на меня. Ухватилась за худощавую талию брата, пальцами проходясь по измятой футболке, перекинула его руку через голову и более детальнее оглядела состояние. Грязь от ботинков следами оставались в тех районах, куда его пинали, так что не составляло труда определить ― завтра у него будут гематомы. Лицо было перепачкано грязью, засохшей и свежей кровью, травинками; губа распухшая, бровь с кровоточащей раной, на левой скуле синяк, один глаз распухший. Вот он мой покой!

Аарон вяло качнул головой. Волосы были до такой степени сальные, что на его голове смотрелись шваброй, и опадали на его глаза. За четыре года он страшно исхудал, потерял прежнюю массу волейболиста, последний раз стригся год назад, перестал соблюдать гигиену… Стал выглядеть как кот, попавший под лапы собаки.

Вспомнила я о Лере, стоило ей подойти к нам и удержать брата с другой стороны. Не заметила, как он начал заваливаться на другой бок и потянул меня следом.

– Прости меня, Ли, ― виновато выдавил, поднимая пьяные глаза. ― Я не хотел…не хотел такого…

В лицо ударил отвратный запах: здесь перемешались все виды алкоголя. Ему нужно проспаться, помыться и много обдумать. Последнее это навряд ли.

– Ты всегда не хочешь такой развязки, а все выходит с точностью наоборот, ― злобно ему отвечаю. ― Мне надоело. Ты сыплешь нас обещаниями, строишь грандиозные планы, и все смывается в унитаз, потому что боишься вернуться к нам.

– Это не так…

Делаем все вместе шаг, затем второй, третий… И направляемся домой.

– Азалия, права, ― поддерживает меня подруга. ― Ты пугаешься одной мысли о том, что не сможешь вытянуть из грязи свою семью. Считаешь, им лучше без тебя. Хотя им и без тебя намного хуже.

Как бы не было, разбираться я должна была только как сестра с братом, никого другого не касается полоса нашей семьи, вот только Костина стала заменой моего испортившегося брата. Она помогала мне, вытягивала из застоя, отвлекала, бодрила, словно мы были кровными частичками. Без нее бы не было меня нынешней, без нее я давно увядала, спрятавшись под слоями одеял. И как не ей лучше отчитывать моего братца, который в последнее время стал чересчур легкомысленным. Так до Аарона с посторонней стороны лучше дойдет информация.

– Не хочу никого здесь обидеть, но я скажу все по увидевшей картине. Ты, дурак, ― кряхтя от удержания тела, начинает Лера, ― повелся на свою дешевку скрупулезно, да так, что она поставила под удар твое будущее. Ты стал никем. Но ты решил сделать виноватыми родных. Очень по-мужски. Затем стал утешать свое самолюбие выпивкой, тусовками, продажей наркотиков, скатился до такой планки, что воротит от твоего вида…

Брат что-то не членораздельное мычит, прикрывая глаза. Вот черт! Тело еще сильнее обмякает, от чего тащить становится невыносимо трудно.

– Эй, не смей закрывать глаза! Я еще не закончила! ― Рукой бьет по щекам парня, бесстрастно смотрит на его жалкий вид и чуть не падает, когда он выскальзывает с ее рук. ― Мальчишка!

Помогаю ей вернуть в вертикальное положение уже провалившегося во тьму Аарона, немного меняю координацию, и мы выходим на освещенные улицы с направлением к нашему дому. Через три дома он должен показаться.

– Азалия, как ты? ― через минуту тихо спрашивает подруга, украдкой взглянув на меня.

Как я? Хороший вопрос. Еще несколько часов назад я была растворена в тумане соцветия, внимая в себя всю страсть, риск, желание, разливающееся между ног; уходила в танец без остатка груза, тонула в тенях, парящие вокруг парня с мятежным благоуханием, что ощущалось, будто они переливались фиолетовым скольжением, даруя вид на открытое лицезрение космоса, забывала, кто я на самом деле; хотела того убийственного поцелуя. А сейчас…я сломлена накатывающим отвращением к своей жизни. Родители мне всегда желали лучшего, но как они ничтожно просчитались со своими сказочными планами.

– Дерьмо, ― все, что я могла ответить.

Мимо нас прошел мужчина, любопытно оглядев, но явно без намерения помочь бедным девушкам. Не удивительно. Никому нет дела до других, отмахиваясь отговорками по типу «сами справятся» или «ничего плохого не произошло». Каждый рассчитывает сам за себя. Только я не говорю, что все колоссально перестали верить и проявлять благородство, просто за стенами огромного скопления трудно увидеть истинные без сомнения мотивы.

В окне маминой комнаты тускло горел светильник. Всю оставшуюся дорогу мы прошли в полном молчании, никто не желал говорить об испортившейся ночи. Лерка помогла мне затащить тушу парня до второго этажа, оставить его на своем загаженном диване. Меня передернуло, понимая, что все наше положение в свете видит подруга: пыль, грязь, мрак, старость, серость. Поэтому, пока я провожала ее до двери, я все больше прятала голову, боясь даже поднять глаза. Мне стыдно за все, что происходит у нас. Стыдно показывать состояние. Стыдно признавать, как все запущено. Стыдно быть тем, кто ничего не может сделать.

Стоило ей уйти, оставить одну, как меня пробрало беспомощностью. Прижавшись спиной к обшарпанной двери, устало закрыла руками лицо и так долго простояла. В голове крутилось миллион нитей, они вырывались, давили, утомляли меня во много раз, что стала задыхаться. Я не плакала. Я никогда не плакала. И, видимо, просто не умела плакать. Я закалена чем-то очень прочным, преподносящий лишь ощущения внутри горького перешептывания и напоминающий утрату сумрачной сырости.

Но у меня в периоды отчаянной нужды в деньгах выпадала другая зараза ― паническая атака. Я задыхалась, словно кислород резко оборвали, сердце останавливалось, мелкая дрожь продирала тело. Больно. Ты на себе переносишь другой вид отчаяния, где сломая однажды, не возвратишь никогда.

Руки упали вдоль тела, и пустующим взглядом уставилась вперед, разглядывая фотографии моей семьи. Я помнила, когда и где были сделаны эти фотографии. Помнила, как мы, уставая, вместе смотрели телевизор, как ездили купаться, недалеко от города путешествовали, организовывали походы, принимали участие в волонтерстве, олимпиадах семейных и многое другое. Мы были счастливы. Сколько себя помню, я по-настоящему верила в то, что когда-нибудь нам не нужно будет ни в чем нуждаться и жить до неминуемой смерти. Могло быть все по-другому…

Стиснула челюсть.

Хотя это уже просто накручивание себя «А если бы..?». Не если бы! Не хочу больше вспоминать прошлое, не хочу его видеть в глазах родных и в этом чертовом кафе. Достало, по правде говоря.

Мне нужно развеяться. Но как?

Я перестала контролировать когти в сознании и позволила им отпустить недавние события гулять по воспоминаниям.

Хотелось бы мне вновь повторить нашу встречу. Я никогда не смогу забыть его и уж тем более вытиснуть из своего сердца. Он проник туда совершенно нагло, внезапно, переворошил улей неведомых ощущений и забрал с собой свое холодное превосходительство. Тогда на танц-поле я знала, среди десятки людей он был главным, такое не заметить по расточительному презрению, осанистой походки, будто бы божество спустилось с небес и прогуливается по окраинам города. И ни за что не исключить ту связь, что соединила нас в одном танце. Между нами была проведена нить. И она ярко сверкала, как только искра всколыхнуло от схлестнувшихся взглядов.

Может быть, мы когда-то еще встретимся. Но сейчас, стоя в полумраке, огороженная стенами, я никогда не забуду ликование, поселившееся в моей душе…

Моргнула пару раз, и в поле зрения невольно попал белый конверт. Ах да, почта утренняя. Я так и не посмотрела, что именно прислали.

Оторвалась от двери, лениво потянувшись за ним, перевернула на сторону, в котором указывался адресат. Попыталась что-то разглядеть в темноте, но лишь мое шипение было разборчивым. Ничего не видно.