Текст книги "Эвтаназия (СИ)"

Автор книги: Анна Майская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Майская Анна
Эвтаназия

ЭВТАНАЗИЯ

Удивлённая Алёна резво соскочила с постели и направилась в выходу из спальни. У двери женщина с подоткнутым подолом мыла пол в коридоре. Она тотчас остановилась и смотрела на хозяйку с явно таинственным намерением поделиться секретом. Часы на стене пробили половину пятого утра. Алёна остановилась возле уборщицы.

– Мой муж уже ушел?

– Не знаю, не видела, – растерянно пролепетала она.

– Ты здесь давно?

– В четыре прихожу, чтобы никому не мешать.

Алёна посмотрела вторично на часы, нервно закусила губу. Подошла к окну, посмотрела, вернулась назад.

– А моя сестра Надежда, вы не знаете где она?

Женщина смущенно посмотрела на хозяйку. В поединке взглядов сошлись робость и нетерпение. – Говори! – приказала Алёна.

– Сестра ваша Надежда третий день ночует во флигеле. Разве она вам не сказала об этом? – склонившись над ведром с водой, ответила прислуга.

Алёна быстрой походкой вышла во двор. Подошла к флигелю. Прислушалась. Толкнула дверь, та поддалась не запертая. Рывком открыла её и замерла. Перед нею на тахте расположились предатели-любовники. Её сестра Надежда и муж Виталий Прозоров. Увидев жену, он, округлив глаза, нырнул под простынь, натянул её так, что оголились ноги до самого неприличного места. Беспорядочно проскреб подошвами, простыня вырвалась из рук и снова показалась его голова. Теперь он, не мигая, смотрел на жену. Надежда, не прячась от разгневанной сестры, в упор пепелила её взглядом. Алёна машинально начала собирать разбросанные по полу вещи и бросать их на изменников.

– И давно моя старшая сестричка развлекается с моим мужем?

– Прости, сестра!

– Бог простит, а я не уполномочена на это. Ты сейчас же соберешь свои вещи и уедешь навсегда из моего дома. Понятно? У меня больше нет сестры, есть ловкая пройдоха. А ты, трус, вылезай и собирайся следом за своей красоткой.

Алёна, пылая гневом, выскочила из флигеля. Её светлые волосы беспорядочно рассыпались по плечам, ладная фигурка согнулась под тяжестью нанесенной обиды.

Как только дверь захлопнулась, Виталий выскочил из постели, лихорадочно отыскал свои вещи и, подпрыгивая на одной ноге, натянул пижамные брюки. Надежда оставалась неподвижной. Она приподнялась на локоть и смотрела на бешеный ритм одевающегося любовника.

– Что я наделал? Как буду с нею объясняться? Ты что лежишь? Не поняла приказа. Я, по-твоему, должен разорваться между вами? Долгом и интрижкой? – выкрикивал он.

Надежда презрительно оценивающе смотрела на него.

– Хамелеон совдеповских времён. Заместитель председателя облисполкома. По совместительству трус и жалкий негодяй.

– Уходи. Я люблю свою жену, и расставаться с нею из-за случайной связи не намерен, – сосредоточенно глядя на раздетую женщину, бросил он.

– И это всё, что ты можешь сказать мне в данный момент? Не забывай, что она моя единственная сестра.

В доме Прозоровых поселилась ненависть. Молчаливая, но воинственная. Алёна избегала объяснений мужа. Он пытался несколько раз поговорить с нею, но непреклонность взгляда жены отбивала охоту искать компромисс.

Надежда вернулась в свою скромную квартирку. Она жила в ста километрах от Алёны. Сильно переживала разрыв с сестрой, не находила себе места от любовной лихорадки. Внутри неё всё разрывалось от невыносимого страдания. Казалось, что Виталий случайно вошел в её душу, а выйти забыл, остался там с ногами, топтал её изнутри. Часами сидела у телефона, ожидая звонка. Телефон молчал. Так в ожиданиях прошло время. И тут еще добавилась новость, неожиданная, неприятная. Надежда оказалась беременной. Вначале это испугало её, потом подарило робкую надежду на возможность примирения с Виталием. У них с Алёной детей не было, хотя супруги прожили вместе пять лет.

Прозоров сидел в кабинете, обставленном казенной мебелью. Все здесь говорило о нем, как о чиновнике высокого ранга. Часов в десять утра раздался междугородный звонок. Прозоров взял трубку.

– Это я, Надежда, – проговорили на другом конце провода.

– Что тебе нужно? – хмуро спросил он.

– У меня будет ребёнок, – пролепетала она, заикаясь.

– Оставь свои проблемы себе. Я не желаю тебя слушать. И больше не звони, – отчеканил он.

Растерянная Надежда разрыдалась. Жестокая телефонная трубка ответила короткими гудками.

В частной клинике профессора Калинина начался врачебный обход. Молодой, слегка небрежно одетый хирург Эдуард Смелов, со стетоскопом на груди ввалился в палату. Именно ввалился, влетел, а не вошёл, как это делают уже сложившиеся степенные врачи со стажем. На кровати лежал больной Николай Звягинцев, человек – скелет. Рука, похожая на клешню, скребла одеяло. Он протяжно со всхлипом стонал, дышал тяжело. Увидев врача, с мольбой уставился на него. Смелов отвел взгляд и смотрел мимо больного.

– Помоги, Слышишь, Эдик! Как сына своего друга прошу! Избавь от ада. Ты же доктор, помоги!

Смелов присел к нему на постель, сосчитал пульс, послушал грудь.

– Ты помоги мне, а не считай пульсы, – стонал больной.

– Ты просишь невозможного. Это противозаконно, противогуманно.

– А издеваться над человеком гуманно? Я, мужик, слёзы лью. Язык расплющил, чтобы криков моих не слышали. Все распинаются о гуманности, а медицина не может избавить человека от дикой боли. Я, раздавленный червяк, должен соглашаться с вашими доводами. Мне наплевать на закон, который насаждает жестокости. Не умеете лечить, избавьте, укол и все. Прошу Христа ради, помоги.

Вслед уходящему Смелову раздался протяжный вой-стон, душераздирающий, молящий о пощаде. Эдуард бежал по коридору, а в ушах стоял жалобный голос Николая Звягинцева, больного самой страшной мучительной болезнью. Он открыл двери кабинета заведующего клиникой и остановился. Профессор Калинин, лысеющий лев, любимец женщин, с манерами посла и голосом киноактера внимательно посмотрел на вошедшего.

– Что-то стряслось, коллега?

– Да, профессор, я в полном разладе с самим собой, во мне столкнулись жалость и долг.

– Это серьезный разлад. Чем могу помочь?

– В пятой палате лежит друг моего отца Николай Звягинцев.

Профессор пригласил Смелова присесть в кресло, достал пачку сигарет. Закурил.

– Помню такого. Лечение ты ему назначил правильное, уход за ним отличный. Большего ничего нельзя сделать.

– Летаем в космос, а людей от боли избавить не можем. Если мы не в состоянии дать человеку уйти от бессмысленной унизительной парализующей болезни, то нужно издать закон, разрешающий эвтаназию. Мы должны дать выбор самому человеку.

– Что ты хочешь услышать от меня? Добро на эвтаназию? Укольчик, и на тебе, безболезненная смерть избавляет человека от долгоиграющих мучений? Я освобождаю от тягот жизни твоего знакомого, а меня лишают прав, имущества, я обретаю нары вместо мягкой постели? – наклонившись вперед, спросил Калинин.

– Я не хочу, чтобы вы рисковали, но не согласен, с тем, что он невыносимо страдает, жить не способен, и нам нет до этого никакого дела. Закон разрешает мучить беззащитных от лютой болезни людей.

– Ничем не могу помочь, – сухо ответил профессор и встал, показывая этим визитёру, что разговор окончен.

Эдуард Смелов плелся по коридору, остановился у процедурного кабинета, окинул блуждающим взглядом молодую девушку. Люда, медсестра, умело накрашенная, нечто среднее между невинными и пресыщенными девицами, игриво посмотрела на него. Он не двинулся с места. Тогда она подошла к доктору, погладила ему плечо, одновременно наваливаясь грудью на его грудь. Её ножка, обутая в туфлю на низком каблуке, коленом вклинилась между его ног. Соблазнительница потихоньку обвила его рукой. Другою, медленно опускаясь вниз, попыталась проникнуть за ремень. Он осторожно освободился от ее объятий.

– Мне, Людочка, пора.

Насмешница снова попыталась продолжить начатую игру.

– Далеко? Надолго?

– На несколько дней. Лечу навстречу своему счастью.

Сельский дом родителей Смелова осветился радостью приезда любимого сына. Мать, улыбаясь, расставляла на столе завтрак. Посредине красовалась бутылка первача, постоянного спутника сельских застолий. Отец, уже хмельной, улыбаясь, ущипнул за заднее место, проходящую мимо жену.

– Охальник старый, прости Господи. Седой уже, а туда же, – ворчала она.

– Какого выбрала, таков и есть, – ответил тот, наливая самогон в стаканы.

На кухню выскочил Эдуард, на ходу застегивая пуговицы рубашки. Пиджак висел на одном плече. Он помчался к выходу, не остановившись у стола.

– Куда это он? – удивился отец.

– Даша приехала к родителям, я ему сдуру и сказала пять минут назад. Понесся.

– Так она ж замуж вышла. Сын знает об этом? – расстроился отец.

– Я ему доложила, а он шальной совсем, говорит, разведу и баста.

Смелов взбежал на крыльцо деревянного дома и постучал. Дверь открыла Даша, в косыночке, фартуке, домашняя, уютная. Эдуард впился в неё взглядом. Даша отступила, приглашая. – Ты? Входи, но ненадолго.

Эдуард сходу попытался ее поцеловать, но она отстранилась.

– Почему? Почему ты вышла замуж? – выдохнул он. – Ты обещала мне быть только со мной. Разве это не так? – выкрикивал он, сгорая от нетерпения неизвестности.

– Так получилось. У меня муж. Прости, но невесту так долго ждать не заставляют.

– Оставь его. Я за тобой приехал, – его сердце бешено стучало от ревности.

– Ты должен смириться, Эдуард. Сам виноват. Исчез на целый год. Ни звука. Я думала, что не нужна тебе.

– Я старался устроить поскорее нашу жизнь. Попал в лучшую клинику. Хирург. Большие перспективы. Сейчас я ассистент по пересадке органов. Хотел удивить большой зарплатой.

– Мне был нужен ты, а не твои деньги. Теперь поздно. Мой муж порядочный человек, я ему дала обещание быть верной, – она вздохнула и опустила глаза.

– Но ты его не можешь любить? Не можешь! – он не выдержал и обнял её.

Даша вывернулась из его теплых рук, поправила выбившийся локон из-под косынки, отчего её широкие рукава блузки оголились. Он снова не выдержал и схватил в свои объятия. Она сначала уворачивалась от поцелуя, потом нежно обняла за шею и тихонько прикоснулась губами лба, щек, губ. Он поцеловал её в ладонь, прижался щекой к ее щеке.

– Хватит. Иди на наше место. Я буду через полчаса.

– А муж?

– Приедет завтра. Иди.

Быстрым шагом Эдуард двигался по улице. Старый дед Степан стоял у плетня и, прищурившись, присмотрелся к Смелову.

– Никак дохтур. Приехамши, значитца, к батьке с маткой. А ты паря никак опять с Дашкой свидеться хошь? – лукаво подмигнул старик.

– Вы что провидец, дядя Степан? – остановился Смелов.

– Про ваши шуры-муры не знает только Дашкин муж. Ты это, паря, не влети в историю. А то бошку можно утерять за любовь, чтоб её приподняло, да шлёпнуло.

– Я пойду.

– Беги, коли неймется, невтерпеж. А я послухаю, что будет, колды прибудет ейный законный супруг, – говорил вслед Степан нетерпеливому Эдуарду.

Смелов вошел в калитку старого дома с заколоченными окнами. Увидел замок на двери. Ржавые петли охватили его дужку. Камешком, поднятым с земли, он поддел петлю, и она отскочила. Оглядываясь, вошел внутрь. Рассеянный свет падал причудливыми тенями сквозь доски, заколоченные крестом-накрест на окнах. Эдуард приземлился на старый топчан, прикрытый подобием одеяла. Услышав звук открываемой калитки, соскочил с места и одним прыжком одолел расстояние до двери. Даша вошла. Они молча стояли, не шевелясь, и смотрели друг на друга. Его шальной, дерзкий взгляд вступил в поединок с её нежным, призывным. Он тихонько дотронулся до ее кофты и медленно расстегнул неподдающиеся пуговицы. Она скользнула руками по его молнии на брюках и повела его, как в танце, вглубь комнатёнки, подталкивая к топчану. Оба бросились на ложе, не отрывая губ, друг от друга. Он впился в них, родных, любимых, она крепче обняла его и застонала от желания, извиваясь всем телом под его торсом. Её нога соскользнула с топчана и остановилась рядом на полу, притопывая в нетерпении. Он приподнял беглянку, по пути сбросил туфлю. Его рука заскользила по груди, животу, останавливаясь, поглаживала кругами места, поддающиеся на ласку. Вслед за рукой в обольщение вступили губы, и нежно, едва прикасались к извивающемуся животу. Даша, как рыба, выброшенная на берег, задыхалась от желания. Все исчезло для них в этом мире. Их остановил негромкий стук. В ворота заглянула мать Даши. Озираясь по сторонам, она прошла дальше и остановилась у двери. Потихоньку царапнулась в двери, заглянула в щелочку у косяка.

– Дашк, слышишь, твой благоверный прикатил. На такси. Тебя искать отправил. Скорее приходи.

– Сейчас буду, – ответила Даша и села на топчане, тихая, умиротворенная. Он взволнованный свиданием решительно взял ее за руку.

– Я не хочу с тобой прощаться. Решай, сейчас или никогда.

– Я замужем и этим все сказано. А ты женат?

– Пробавляюсь случайными романами. Так да или нет?

Даша нежно поцеловала его и молча вышла из калитки.

Смелов быстро шел по коридору клиники. Сначала остановился, услышав стоны, а затем вошел в палату. Присел на стул, не глядя на больного.

– Болит?

– Нет мочи. Ненавижу всех и жизнь и вас, не умеющих работать. Я хочу умереть. Но не могу сделать петлю, найти отраву, броситься под поезд, ничего. Я контур человека, а вы изгаляетесь надо мной.

Смелов вошел в кабинет и подошел к сейфу. Открыл его ключом, достал ампулу. Взял шприц и жгут. Положил в карман. Пошел к двери, но остановился. Сел на диван, и, охватив голову руками, начал раскачиваться из стороны в сторону. Его терзали разноречивые мысли. Ампула означала, что он был готов пойти на сделку с совестью, оказать больному неоценимую услугу, избавление от боли. Совесть врача не давала ему это сделать. Он снова открыл сейф, положил на место ампулу. Остановился у незакрытой дверки сейфа. Подумал. Круто повернулся, снова достал избавление от жестокой боли. Он медленно шел по коридору. Это не была его манера на скорости врываться повсюду. Шел так, как будто на плечах его, лежала непосильная ноша. Смелов вошел к Николаю и остановился. Тот с надеждой глядел на него. Эдуард молча, стоя у кровати больного отвернул рукав его рубахи, достал ампулу, отпилил её, завязал жгут. Не раздумывая, он ввел содержимое в вену больного. Вводил медленно, по закону "Не навреди". Лицо больного принимало выражение радости. Его растянутая улыбка потонула в затуманенном взгляде. Николай задышал ровнее. Веки начали смыкаться.

– Спасибо тебе. Ты настоящий человек, – прошелестел голос.

Эдуард остановился у окна кабинета.

– Вот ты и совершил преступление против жизни человека. Или наоборот? Помог ему? – терзали навязчивые мысли хирурга.

Вошедшая медсестра прервала поток его мыслей. – Эдуард Борисович, зайдите в пятую палату, там Звягинцев умер.

Лицо умершего было умиротворенным. Впервые за несколько месяцев.

Вскоре его вызвал к себе профессор. Он глядел на Смелова взглядом немигающего удава. – Всё еще в сомнениях?

– О чём вы?

– Все о нем же умершем Звягинцеве. Не робейте. Стыдливая память канет в небытие, а время поставит прививку от угрызений совести.

Надежда искала утешения у своих друзей. Они, Андрей и Лиза, выслушали её исповедь. Она как гору с плеч сняла своей откровенностью.

– Прозоров отпихнул меня как собачонку. Разговаривать не стал по телефону.

Не ты первая, не ты последняя будешь растить ребёнка без отца, – резюмировала Лиза. – Мы тебе поможем. Своих нет, твой нам родным будет. А то, что попала в переплет, сама виновата. Откуда ему знать, от кого ты беременна?

– Лиза, ты перегибаешь, – вмешался ее муж Андрей. – Прозоров, подлец и всё тут.

– Можно подумать, что ты, Надежда сама добродетель. У собственной сестры позаимствовала мужа и желаешь получить его для себя.

– Я сама не желаю видеть ребёнка от того, кто оттолкнул меня как последнюю шлюху, – чеканя каждое слово, взъярилась Надежда.

Лиза вступила в разговор снова, – Сейчас не желаешь, а родится, никуда не денешься. Еще как любить будешь. Таких примеров много.

– Я узнала, что аборт мне уже делать поздно. Поэтому я просто оставлю его в роддоме.

– Неужели ты способна на это? – огорчился Андрей.

– Ещё как. Почему вам, мужчинам, можно отказываться от своих детей.

Лиза нервно встала, с грохотом свалила стул. Андрей закурил.

– Мы с тобой, Надежда, с пеленок знакомы. У меня нет, и не будет детей. Так что если ты серьёзно решила избавиться от ребенка, отдай его нам.

– Хорошо, друзья мои, прямо из роддома заберете его себе. Иначе в корзинку и к Алёне, моей сестре.

В палате роддома Надежда лежала, отвернувшись лицом к стене. Нянечка с ребёнком в руках появилась у ее кровати. Две мамаши кормили своих младенцев.

– Вы только гляньте, посмотрите на своего богатыря. Весит четыре килограмма. Проголодался. Вы нас слышите, мама! Кормить пора маленького.

Надежда продолжала молчать. Ребёнок кричал всё сильнее. Одна из мам положила своего малыша на кровать. Протянула руки к няне.

– Давайте я его покормлю. Моя дочь не справляется с молоком.

Нянечка приложила младенца к груди женщины. Тот сразу же замолк.

– Взял. Сосёт. Да еще как жадничает, – радостно объявила мамаша.

Лиза со свертком в руках спускалась по ступенькам. К ней навстречу бросился Андрей. Надежда шла следом.

– Куда прикажете, мама? – спросил он Надежду.

– Вы куда хотите с прибавлением, а я к себе домой.

– Ты серьезно так решила, Надежда? – опешила Лиза.

– Прощайте родители, – помахала им рукой несостоявшаяся мать и направилась к автобусной остановке.

Прошло три года. В песочнице двора Лизы и Андрея играл мальчик. Лиза наблюдала за ним, сидя на скамейке. К ним подошел Андрей. Увидев его, Вадим оставил совок и ведёрко, бросился навстречу ему.

– Папа пришел! – закричал радостно малыш.

Андрей поднял его с земли, посадил на плечи. Начал подтряхивать, бегая вокруг скамейки. – Поехали, поехали, с орехами, с орехами, – приговаривал он.

Малыш, размахивая ручонками, подпрыгивал на сильных плечах Андрея. Лиза встала со скамейки, и они направились к дому. Из-за угла неожиданно вывернулась Надежда. Взгляд у неё был беспокойный, вся ее внешность перешла в порывистые движения, нервно подергивались плечи. Они остановились. Замолчали. Надежда, не глядя на мальчика, обратилась к Лизе: – Надо поговорить! – Лиза сделала жест рукой Андрею, тот удалился с малышом в подъезд дома.

– Не ждали? Можно зайти, или здесь перетолкуем, подруга?

Лиза испуганно осмотрела её. Возвратилась на скамейку, за нею гостья. Присели, уставились друг на друга.

– Здорово, Надя. С добром или худом? Откуда и куда путь держишь? Мы с тобою не виделись три года.

– Столько вопросов и ни на один у меня нет ответа. Покоя тоже.

– И что же беспокоит мою подругу?

– Месть, – ответила отрывисто Надежда. – Самая низменная месть. Я не успокоюсь пока не отомщу сестрице с ее хамом, разрушившим мне жизнь.

– Погоди, подруга, он, что тебя принудил? – несмело задала вопрос Лиза.

– Создал возможность для любви и надежды.

– Но там твоя сестра, единственная.

– При чем тут родственные связи. В меня любовь вошла как молния. Сейчас в душе все выжжено дотла. Мне плохо. Я не знаю сама, чего хочу. Но месть стала моим постоянным спутником.

– Тогда я не скажу тебе ничего.

– Не скажешь – что? – отчеканила Надежда.

– Да так, пустяк, – уклончиво ответила Лиза.

– Уж если замахнулась, так бей.

– Алёна, сестричка твоя звонила и попросила найти тебя, где бы ты ни находилась.

– Зачем я ей сдалась? Она счастлива со своим мужем.

– Голос у неё тусклый и, по-моему, она серьезно больна.

– А ты ей не сказала о сыне? – с тревогой спросила Надежда.

– Конечно, нет. О нём никто не знает, все считают его нашим ребенком. Ты не хочешь взглянуть на Вадима?

– Вы его назвали Вадимом? Нет. Оставим душещипательные сцены на потом.

Алёна с большим животом, на последнем месяце беременности, едва поднялась с места, чтобы встретить сестру. Одетая небрежно, она тяжело дышала. Надежда осмотрела её и поняла всё происходящее. Сестра была явно больна.

– Сестрёнка! – закричала Алёна радостно, – Приехала. Как хорошо. Ты видишь, какая я красавица.

– Ты на меня не сердишься? – спросила, обнимая Алёну, Надежда.

– Оставь прошлое. Что было, то сплыло. А сейчас всё очень серьезно и ты должна мне помочь. Ты ведь не откажешь, нет?

– Я вся внимание. Но почему ты не в больнице? Твоё состояние...

Алёна перебила ее. – Я только что из стационара, приехала собрать необходимое в роддом. Мне всё хуже. Почки отказываются работать. Я должна успеть сказать тебе что делать. На вопросительный взгляд сестры, ответила. – Виталий в заграничной командировке, будет через десяток дней, а у меня нет времени.

– Ты не сообщила ему о своём состоянии?

– Зачем его пугать. Он уже два месяца как там. Сделку века решает. Слишком высока её цена. Чиновник его ранга не может отказаться от работы.

– Я надеюсь, что все будет нормально, – обнимаю сестру, шепнула Надежда, – а сейчас мы с тобою вызываем скорую и отправляемся в роддом. Вещи я соберу и привезу, когда понадобятся.

– Хорошо, – согласилась Алёна.

Надежде позвонили рано утром. Пригласили приехать. На её вопрос, почему так рано, не ответили и повесили трубку. Она явилась в больницу и увидела серьёзные бесстрастные глаза акушера. Поняла сразу, о чём он хотел ей сообщить. И ещё вспомнила, как вчера сказала главврачу, пригласившему её на беседу, что муж пожелал спасти ребёнка. Тот внимательно посмотрел на посетительницу. А сейчас она стояла перед акушером.

– Но как же так? Мы с нею вечером говорили, было некоторое улучшение.

– Запущенная патология. Обширное кровотечение. Гемофилия. Ничего невозможно было сделать. Он опустил глаза, уставился в пол. Надежда помолчала.

– А девочка? Как она?

– В полном порядке, – ответил акушер, меняя тему разговора. – Её можно будет забрать под контроль патронажной сестры и участкового врача. Справку я выписал. Можете регистрировать ребенка в ЗАГСе.

– А тело сестры? Когда его нужно забирать? Можно оставить до приезда ее мужа?

– Хорошо. Позвоните, когда он вернётся.

Надежда прижимала к груди сверток с малышкой. С нею происходило совершенно невероятное явление. Сама нежность проснулась в бросившей своего сына женщине. Словно она наверстывала упущенное, и волна любви хлынула на маленькое существо. Надежда целовала её в сморщенный носик. Нежно баюкала, не спускала с рук.

– Моя малышка, нет больше твоей мамы. Я обещаю, что не оставлю тебя никогда. Ты моя маленькая, ты моя славная девочка, Юленька, Юлия, Юля.

Надежда стояла с ребёнком у окна, когда в комнате появился Прозоров. Она не видела вошедшего, но услышала его шаги. Повернулась. Их глаза встретились. Немигающей вопрос был обращён к ней.

– Я в курсе, домработница просветила. Пока не могу говорить. Извини.

Он ушел, а смятенная Надежда еще долго шагала по комнате. Девочка спала. Утром за чаем, Прозоров подождал, пока домработница разольёт чай по чашкам, и обратился к свояченице.

– Вот что, Надежда, я решил, а ты смотри сама. Нам с тобою нужно оформить отношения официально. У малышки в свидетельстве о рождении должна быть мама. Я предлагаю тебе стать ей матерью, а мне женой.

Надежда опустила голову, молча водила пальчиком по бахроме скатерти.

– Ты слышала Надежда, я сделал тебе предложение? Если хочешь услышать другие слова, изволь. Я к тебе до сих пор неравнодушен. Союз наш будет основан на любви.

– Я согласна, – ответила она и добавила, – с милым рай в шалаше.

– Если этот шалаш, построен из золота, – добавил он и встал. Подошел к ней, поцеловал руку. – Спасибо тебе, – добавил он сгорающей от долгожданного момента женщине. – Я на работу. Потом еду в морг.

Юле исполнилось четыре года. В день её рождения Надежда надевала на нее новое платье. Целуя девочку, одновременно завязывала ей пышный бант. Домработница Ульяна пригласила ее к телефону. Надежда взяла снятую трубку.

– Лиза? Ты здесь у нашего дома? Я сейчас, подожди.

Надежда не пригласила подругу зайти в дом. Они присели на скамеечке в сквере. Лиза достала из сумки фотографию и подала её Надежде. На нее смотрел серьезный человечек. Едва взглянув на фото, Надежда возвратила его Лизе.

– Неужели у тебя нет сердца? – удивилась подруга, – ты даже рассмотреть не хочешь лицо своего сына. Мальчику исполнилось семь лет и осенью он идет в школу. За эти годы ты ни разу не вспомнила о его дне рождения. Можно ли считать это согласием на усыновление нам с Андреем?

– Разбитого не склеишь. Давай короче. Сегодня у Юли день рождения, четыре года исполнилось. Гости собираются. Насчет усыновления надо подумать. Дело в том, что его отец очень богатый человек и оставить нищим ребёнка нежелательно.

– Ребенок числится за тобой. У него вместо отца, прочерк в свидетельстве о рождении. Матерью записана ты.

– Отец миллионер, а сын нищий? Нет так нельзя. Я хоть и бессердечная мать, но обеспечить сыну жизнь должна, он получит своё, законное.

Так Прозоров миллионер? – удивилась Лиза

– Тайный, но миллионер. Не знаю как, но я должна поговорить с ним и постараться помочь вам.

– Конечно, это меняет дело. Андрей потерял работу, мы ведем полунищенскую жизнь. Не стало спроса на умы в стране. Инженер торгует пирожками, а я, юрист, их пеку.

– Я постараюсь немедленно вам помочь.

– А вдруг он рассердится и выгонит тебя? – испугалась Лиза.

– Он без ума от дочери. Я её законная мать по документам. Меня он не отпустит. Совсем избаловал девчонку. Ты подожди, я скоро. У меня есть немного денег, я сейчас их принесу. Вскоре Надежда вернулась.

– Ты это называешь немного? – удивилась Лиза. – Да на них прожить можно год.

Дома веселились дети. Юля счастливая, довольная кружилась в хороводе с детьми. Отец смотрел на нее и улыбался. Вдруг он заметил отсутствие жены. Пошел искать и обнаружил её в полутёмной комнате. Она сидела в обнимку с диванной подушкой и лила слёзы. Вытирала их рукавом, пытаясь заглушить звук плача, кусала губы. Он притянул её к себе и как маленькой начал вытирать слёзы своим платком. Она не сопротивлялась.

– Ты почему сбежала от гостей? Что-то случилось? Хватит, расскажи, что за страшная тайна хранится в твоей хорошенькой головке?

– Я боюсь потерять тебя, – ответила, всхлипывая, она.

– Рассказывай, – настойчиво потребовал он. – Повинную голову с плеч не рубят.

– Помнишь, я тебе звонила после отъезда, когда Алёна обнаружила нашу связь? Я тогда почувствовала, что жду ребёнка.

– Ты теперь, конечно, скажешь, что от меня? За три ночки, лихо проведенные?

– Но он действительно твой, – запротестовала Надежда. – Ему семь лет и он скоро пойдёт в школу. В свидетельстве о рождении у него прочерк, вместо сведений об отце.

– Хорошая новость. Ребёнку семь лет, а я об этом ничего до сих пор не знаю.

– Так получилось, я боялась, что ты не поверишь мне.

– Почему ты молчала все эти годы?

– Пообещала Алёне перед ее смертью заботиться о ребёнке и боялась, что мое признание плохо подействует на нашу семью.

– С твоих слов получается, что ты жертва, а я изверг. И где этот твой предполагаемый ребёнок?

– У моих друзей. Они его с пелёнок растят. Живут материально неважно. У Вадима нет самого необходимого.

– Вот с этого бы и начинала. Я дам твоему сыну необходимое финансовое обеспечение. Без вопросов. Ты заслужила, чтобы я помог ему. Мне дорог твой покой. И мою дочь ты любишь как родную.

– Но он и твой сын, – упрямо настаивала Надежда.

– Давай без мелодрамы по порядку. Ему нужно имя, чтобы никто не посмел его назвать незаконнорожденным. Я согласен. Готовь бумаги, подпишу всё, что необходимо для усыновления. Но Юля никогда не должна знать об этом. Слишком непонятно все запуталось.

Надежда с домработницей Ульяной, находилась на кухне.

– Ты мне покажи фотографии Вадима. Чай свой он, не чужой этой бестолковой семейке, – ворчала старая Уля.

– Ульяна, не зарывайся. Как ты смеешь так говорить?

– Смею. Витальку, твоего мужа выпестовала и Алёна при мне вышла сюда замуж. Я то знаю все про ваши фигли-мигли. Дитё родили и бросили на произвол судьбы. Подруге сыночка подарила. Как кутёнка или черепаху. Все Юльку ублажаете. Достанется вам от неё при таком воспитании. Попомните. Ему как там живется, бедному малому?

– Они любят Вадима. У них своих детей нет. А недавно Виталий отправил нарочного и вручил им сто тысяч валюты. Единовременную помощь оказал, и ежемесячно они будут получать вполне приличную сумму.

– Откупились, от родного дитяти суммами. Не видать вам добра в жизни.

– Ульяна, не каркай! – строго произнесла Надежда и встала. А у самой от такого разговора защемило сердце. – А ну, как и впрямь плохо выйдет с Юлей. Она поймала себя на мысли, что беспокоилась только о своей любимице, не о нём, оставленном сыне.

– Он уничтожил меня как человека и сделал одолжение как няньке своей дочери, – с досадой подумала Надежда.

Кабинет Смелова претерпел явные изменения. Появилась дорогая мебель, бар с напитками, подсобка, где на великолепной тахте можно отдыхать во время редкого здесь свободного времени. Смелов ждал звонка, но телефон молчал. Холеный, симпатичный он оказался в кабале у этого бестолкового телефона, не способного вызвать его на разговор с ней, любимой, Дашей. Он так и не женился, все еще надеясь, что произойдет перемена в её социальном статусе и они начнут новую жизнь вместе. Совершенно неожиданно звонок все же раздался.

– Даша? Ты что с Луны свалилась? Сейчас к тебе? В гостинице, номер, запомнил. Понятно, лечу.

Он распахнул дверь рывком. Она повисла на его шее. Он на ходу целовал её и мелкими шагами нёс драгоценную ношу к кровати. Добравшись до ложа, они опрокинулись в него молча, не размыкая губ.

Даша сидела на краешке кровати, свесив ноги. Он стал перед нею на колени и зарылся лицом в ее одежду.

– Как ты могла обречь меня на постоянные ожидания? Я даже не понял тогда, как ты крепко взяла меня в оборот. Я не могу без тебя существовать. Прошло несколько лет,

а я как школьник жду твоего звонка, редкого свидания. Я так и остался один, не женился. В последнее время не могу до тебя дозвониться.

– Я сменила телефон, так нужно.

– Из-за меня?

– Из-за него, муж нервничает.

– Он что же не работает, всегда дома торчит?

– Увы. Он не жилец на свете. Инвалид и притом не ходячий.

– Ты его любишь?

– Жалею. Это больше чем любовь.

– И долго он протянет?

– Не знаю. Знай, что я его в таком состоянии не оставлю.

– А как же я? Обречен быть вечно неженатым? Ожидать тебя до старости? Да что б он пропал скорее!

– Не сбывай постылого, потеряешь милого. Я приехала на три дня. Тоже не могу без тебя. Едва держалась эти годы. Я заболела тобой и болезнь – неизлечимая, любовью называется.

– Как же я люблю тебя, Дашок. Ни одна женщина не зацепила меня так, как ты.

Юле исполнилось семнадцать лет. С аттестатом зрелости в руках, она вместе с другими девчонками сбегала с крыльца школы. Надежда ждала ее. Юля бросилась к ней на шею, расцеловала.