Текст книги "Идущие в ночь"

Автор книги: Анна Ли

Соавторы: Владимир Васильев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 35 страниц)

Упругий столб все рос и рос, будто желая проткнуть собой небеса. Но, выдвинувшись на высоту вчерашнего гигантского дерева, он чуточку помедлил и стал заваливаться на бок. Очередной толчок сбил меня с ног, и я полетела кувырком, при этом действительно прикусив язык. От боли у меня на глазах выступили слезы. Пока я протирала глаза, огромная колонна успела согнуться до земли.

Длинное тело, содрогаясь, все лезло и лезло наружу. Теперь оно начало свиваться в кольца, укладываясь вокруг ямы. И я наконец поняла, что представлял собой округлый выступ, в который я так самонадеянно бросила камнем. Вовсе не то, что мне показалось сначала.

Это была задница.

Потому что, как известно любому ребенку, у земляных червей нет головы, есть только две задницы. А это был именно земляной червь. Только неописуемой величины. Тьма! Я не поверила бы ни демону, ни хорингу, ни чародею, если бы они попытались меня уверить, что я увижу задницу таких размеров. И, если честно, я предпочла бы ее не видеть.

Нет, шутки шутками, а разбуженное мной существо внушало истинный трепет.

Если бы я знала, что именно спит в этой яме, у меня бы не хватило духу его будить. Даже в полной уверенности, что это необходимо. Как полезно иногда быть невеждой!

Надо полагать, это все-таки оказалась следующая веха. Потому что вокруг творилось нечто ужасное. Не иначе как я растревожила стихию земли. Все тряслось и рушилось. Невидимая магическая буря бушевала под нами. От краев ямы побежали трещины.

Мудрый Ветер призывно заржал. Ох, твоя правда, вороной. Пора убираться отсюда!

Еще долго земля под ногами вздрагивала, и волны оглушительного грохота догоняли нас. Наверное, гигантский земляной червь вытаскивал наружу очередной виток своего тела. Или, наоборот, втягивал обратно под землю. Ветер каждый раз нервно прядал ушами и убыстрял бег. Я время от времени оглядывалась на тучу бурой пыли, зависшую над ямой.

Горы медленно приближались. Четтан, сползая к западу, уже коснулся их вершин. Длинные зубчатые тени простерлись в нашу сторону.

Наконец равнина перестала трястись. Разбуженное мной воплощение стихии земли успокоилось. Я прикинула расстояние, оставшееся до скал. И время, оставшееся до пересвета. Получалось, что пересвет мы будем встречать под самыми каменными стенами. Не опасно ли это? Мало ли какие отголоски породили в толще скал подземные толчки на равнине. Я вспомнила землетрясение, которое едва не стоило жизни Одинцу. С тех пор, как мы прошли сквозь арку, земля не тряслась. Но сейчас… может быть, дождаться нового дня здесь, на ровном месте?

– Пить хочу, – жалобно проскрипел Корняга.

На раскаленной Четтаном плоской каменной равнине нам не встретилось никаких источников воды. Я провела языком по пересохшим губам. Значит, едем дальше.

– Потерпи, – сказала я. – Доберемся до гор, поищем воду.

В тени скалистых стен было почти прохладно. Тихо потрескивали прогретые за день и неравномерно остывающие камни. Я расседлала Ветра и с Корнягой на плече отправилась на поиски воды. Нам повезло – откуда-то сверху по растрескавшейся стенке сбегал тоненький ручеек. Я оставила корневика собирать воду, а сама по лесенке из трещин взобралась на соседнюю скалу. Горы скрывали от меня западный горизонт, и мне не было видно, как садится Четтан, но я безошибочно чувствовала его движение.

Вот нижний край солнечного диска коснулся земли. Вот он наполовину ушел за горизонт… Я смотрела, как позади зубчатых верхушек скал медленно меркнет небо.

Четтан скрылся за краем земли. Я медленно потянулась, вздохнула и выскользнула из одежды.

В наступившей тьме зажглись яркие звезды. Я уже стала узнавать их рисунок. Вон там, на востоке, шесть звезд складываются в рисунок сидящей карсы. А прямо над головой я вижу очертания небесного вулха…

Мой вулх, земной, куда-то исчез, пока я расседлывала Ветра. Но я не беспокоилась, я была уверена, что он появится. И он появился. Из-за скалы выдвинулась человеческая фигура, смутно белеющая в темноте. Только ошейник выделялся черной полосой, перечеркивая шею.

– Тури? – окликнул меня анхайр.

Я улыбнулась и спрыгнула со скалы. Одинец отшатнулся.

– Ты это чего? – изумленно спросил он.

– Не знаю, – призналась я. – Захотелось ближе к звездам.

– А-а, – понимающе протянул анхайр.

Несколько мгновений мы молчали. Наверное, нет ничего лучше, чем молчать вместе с тем, кто понимает, о чем ты молчишь. Но долго молчать у нас не было времени. Я с сожалением нарушила тишину:

– Ну, веху земли мы прошли…

– Угу, – проворчал Одинец. – Куда Лю делся-то?

– Я это у тебя хотела спросить, – усмехнулась я. – Ты его последний видел. Сегодня одиннадцатый день пути, так что завтра нам вроде полагается быть в У-Наринне.

– Лю позавчера сказал – пять дней осталось, – флегматично заметил Одинец.

Я кивнула. Слова анхайра подтвердили тот вывод, к которому я уже пришла сама.

– Лю – урод, – веско сказал Одинец. – Я так думаю, нам у Трона надо будет полагаться только на себя.

– А здорово ты вампиру голову снес мечом, – вдруг вырвалось у меня. – Красиво. Я так не умею.

– Это ты молодец, Тури, – с неожиданным жаром сказал анхайр. – Без тебя и меча не было бы. А уж что ты с вампирами на верхотуре делала, я и знать не хочу…

Одинец усмехнулся с мрачной веселостью. Я усмехнулась в ответ. Отбивные я из них делала. С кровью. Это такое особое блюдо, называется «вампир по-карсьи».

– А ты, что ли, все помнишь? – спросил анхайр.

Я покачала головой:

– Не все. Кое-что.

Горизонт на востоке начал светлеть. Синий отблеск, предвестник восходящего Меара, лизнул лапы небесной карсы, как набегающая речная волна. Одинец вдруг застенчиво ухмыльнулся, наклонил голову и ткнулся лбом мне в плечо. Как вулх. Я порывисто обняла его за шею и прижалась щекой к лохматой голове.

Ослепительно-синий краешек Меара показался из-за горизонта. Одинец бережно отстранил меня.

Синий восход вновь обрекал меня стать зверем.

Глава двадцать вторая
Меар, день одиннадцатый

– Знаешь, Одинец, этот чародей – такая скотина! – сердито сказала Тури, мерно подпрыгивая в седле. Я покосился на нее. Не спорю, скотина. Чего уж тут возражать?

В следующий миг анхайр Моран, точнее, его человечья сущность, внутренне содрогнулась.

Я был в теле вулха. Красным четтанским днем. Не помнил о том, что делал и видел вулх накануне, а присутствовал при этом. Непосредственно, человеческим сознанием.

Ну и ну! Пробуждайся, память, пробуждайся. Интересно, а влиять на это тело я как-нибудь могу?

После десятка разнообразных попыток я убедился, что не могу. Вулх находился совсем рядом и с немым звериным изумлением взирал на мое трепыхание.

Нет. Власть над телом зверя еще не пришла. Я просто видел все, что видел вулх. И мог думать, что заблагорассудится. Ну, и подсказывать вулху тоже мог, только не знаю, стал бы он меня слушать. Все-таки сейчас его время, а не мое. Мое истекло с заходом Меара.

Кстати, похоже, что вулх неосознанно позвал меня, потому что Тури обратилась к нему с обычной человечьей речью, а вулх знал, что вторая половина оборотня понимает эту речь.

– И ты, серый брат, скотина изрядная, – добавила Тури мрачно. Мои изыскания в теле вулха заняли совсем немного времени – миг. Ведь ничего быстрее мысли под двумя солнцами не существует.

«Это я скотина, а не вулх!» – обиделся я за собрата. Чего зверя ругать? Ругать людей надо, все зло в мире от них. А звери чисты, как младенцы. Я силился донести это до сознания Тури, но тело вулха не умело говорить по-человечески даже с моей помощью.

– Я, впрочем, тоже скотина, – честно призналась моя рыжая спутница и даже вулх, неведомо как читающий смысл с моих чувств и настроения, излучил теплый поток задора и озорства. Кажется, он понял, что странные слова хозяйки не более чем дружеское покусывание в шутливой игровой свалке.

Я тоже внутренне усмехнулся. Ну и компания! Скотина-мадхет и скотина-анхайр топают в У-Наринну по поручению скотины-колдуна. Сквозила в этом некая мрачная символика.

Потом был бег, во время которого я, Моран, провалился в черную яму. Вулх еще не мог выдержать моего присутствия в течение всего дня. Я пробуждался в нем ненадолго, пятнами, пока он снова не увлекался чем-то своим, звериным и не изгонял меня во Тьму.

Я вторично обрел способность видеть и чувствовать, когда вокруг ходуном ходила земля, а из громадной воронки чуть впереди нас едва ли не до неба вздымалось кольчатое тело гигантского земляного червя. Сначала я растерялся, мимоходом подумав: «Весело же проводят Тури с вулхом красные дни!» Потом до меня дошло, что ничем иным, кроме вехи земли, это быть не может.

Благо, что Тури не стала долго пялиться на это безглазое чудище. Развернула Ветра и помчалась прочь, свистнув вулху, который присоединился с радостью. Я тоже присоединился к ним с радостью, правда, мысленно. Невольно вспомнились огни на дне неправильной реки – веха огня выглядела скромнее. Хотя джерхи их знают, эти стихии. Любой пожар начинается с очень маленького и безобидного на вид огонька. Уже проваливаясь в плотное море мрака, я подумал: а ведь около вехи наверняка слоняется Страж. Хорошо, что мы с ним не столкнулись.

Мельком я просыпался еще дважды: когда Корняга ныл, что хочет пить, и перед самым закатом Четтана, когда смерклось и стало почти темно. Вулх, как всегда, беспокоился перед превращением и не находил себе места. Его бесхитростное звериное «я» не хотело умирать даже временно, и, похоже, он искал поддержки у меня. Но могучие силы, которые полностью изменяли тела оборотней за какие-то мгновения, скорее всего, были несовместимы с бодрствующим разумом. Может, это и к лучшему.

Чувствуя, как толчками откатывает и отступает нестерпимый пересветный жар во всем теле, я, пошатываясь, поднялся на ноги. Я, Моран. Анхайр-человек.

Вокруг неровными зубьями торчали из почвы голые скалы. Невысокие, острые скалы. Эх-ма, опять горы! Честно говоря, я очень жалел, что не удалось постранствовать по дну неправильной реки еще некоторое время – день или два. Сколько там, поди, диковин! Отыскать бы туда дорогу от Юбена, я б такую торговлю открыл… Только от Юбена, боюсь, большинство караванов дошло бы лишь до Сунарры.

Однако хватит размышлять о пустяках. Где Тури? На этот раз я не стану прятаться и тратить зря драгоценные минуты, которые обязательно нужно употребить на разговор. Короткий… но разговор.

Я увидел ее, едва выскользнул из-за раздвоенного, как огромная рогатина, обломка.

– Тури!

Она кошкой прыгнула сверху, с покатой вершины ближайшего камня.

– Ты чего это? – я не понял, что ей понадобилось там, на макушке скалы.

– Не знаю. Захотелось поближе к звездам, – сказала Тури.

«Мечтательница…»

Ну вот. Встретились. Слова куда-то исчезли, и я глупо стоял перед ней, злясь на собственную тупость и стыдясь наготы. Тьма, уже который день я без своего плаща, который носил много кругов, от пересвета до пересвета! Не люблю оставаться голым, ужасно не люблю.

– Ну, – Тури нарушила тишину, – веху земли мы прошли…

– Угу, – проворчал я, обрадовавшись. Молчать дальше было невыносимо, и первый вопрос получился у меня достаточно дурацким:

– Куда Лю делся-то?

Тури усмехнулась:

– Я это у тебя хотела спросить! Ты его последним видел. Сегодня одиннадцатый день пути, так что завтра нам полагается быть в У-Наринне.

Чушь, до Каменного леса еще больше трех дней пути. Почти четыре – по два красных и синих. Да и Лю, когда я его видел, говорил о пяти днях. Только я отвлекся тогда, увидев испорченные магией самоцветы, и принялся орать на Лю вместо того, чтобы подробнее расспросить о сроках. Даже удивительно, какой же я все-таки болван!

– Позавчера Лю сказал – пять дней осталось, – сообщил я спутнице.

Она кивнула, словно догадывалась о чем-то подобном. Наверняка догадывалась.

– Лю – урод, – вырвалось у меня. Впрочем, я действительно так думал. – Похоже, у Трона надо будет полагаться только на себя.

О том, что Тури может и не знать о Троне и неизбежной схватке рядом с ним, я подумал много позже.

– А здорово ты вампиру голову снес мечом! – вдруг сказала Тури, как мне показалось – с восторгом. – Красиво! Я так не умею!

Если бы я был вулхом – я бы завилял хвостом. Любой мужчина знает, что такое женская похвала, да еще если это именно та женщина, о которой думаешь чаще всего…

Впрочем, что там – мечом махать… Дурное дело нехитрое.

– Это ты молодец, Тури. Без тебя и меча не было бы. А уж что ты с вампирами на верхотуре делала, я и знать не хочу…

Тури опять улыбнулась.

– А ты, что ли, все помнишь? – спросил я. Интересно все-таки, как память пробуждается у нее.

– Не все. Кое-что.

Я хотел сказать сразу многое – что я вечно оставляю ее в таких дурацких ситуациях, что и врагу не пожелаешь, а ей приходится выкручиваться за себя и за вулха, который, конечно, предан и старателен, но с которого спросу все равно мало, что постоянно отвлекаюсь на свои ничего не значащие мелочи, вроде испорченных самоцветов, что, наконец, это именно я завел нас в Сунарру…

Но вместо этого во мне вдруг проснулся вулх. Не тот вулх, который живет красным днем, а та часть меня, Морана, которая сознает себя человеком, но хочет оставаться беззаботным зверем. Я наклонил голову и, словно малый щенок, ткнулся спутнице в плечо.

До сих пор не понимаю, почему мой внутренний щенок так нравится женщинам. Тури обняла меня и прижалась щекой к взлохмаченной шевелюре на макушке. А в следующий миг тело ее мучительно изогнулось – одновременно с первым лучом Меара, вырвавшимся из-за горизонта. Я бережно опустил спутницу на землю и отступил на шаг.

Вскоре в мои глаза взглянула карса. Взглянула – и стала старательно вылизывать и без того гладкую шерсть.

Женщина…

Надевая курткоштаны, я снова вспомнил свой плащ, оставшийся в старой мельнице на берегу Юбена. Слов нет, одежда хорингов хороша и удобна… Да и от всякого оружия спасает почище кольчуги. Стрелы, например, ее не берут. Не взяли и огненные шарики вампиров. Но почему-то вдруг мучительно захотелось запахнуться в привычный плащ, наведаться в нуртские трущобы и выколотить из Вара Гремячей Глотки очередную порцию дани, а потом сходить в «Маленькую карсу», испить доброго пива…

Тьфу! Опять я о пиве. Моран, по тебе точно Сунарра плачет!

О «Маленькой карсе» думать буду потом. Пока с меня достаточно и большой – Тури-кошка бесшумно явилась из-за скал и развалилась рядом с нетерпеливо гарцующим Ветром. Вот ведь конь неутомимый! Впрочем, от него так несет магией, что любое удивление относительно его необычной выносливости становится просто неуместным.

Корняга приплелся с почти полной флягой воды.

– Привет, Одинец! – буркнул он настороженно. У меня вообще складывалось вполне правдоподобное впечатление, что он постоянно ждет от меня какого-нибудь подвоха. А чего? Заслужит – получит. Пусть не сомневается.

– Привет, деревяшка, – отозвался я благодушно. – Как твои бока?

– Зарастают… Эх, и почему вы, люди, огонь так любите?

Я хмыкнул. Обыкновенно я промолчал бы, но сегодня хорошее настроение развязало мне язык.

– Потому что огонь – это жизнь, сколько бы ты, пень, не утверждал обратное. Да и не от людского огня ты пострадал.

– Жизнь… Кому жизнь, а кому и наоборот. А что до людского огня, так от него как раз больше всего вреда. Пьянчуга какой-нибудь забредет куда не звали, костер не затопчет, а потом на том месте даже трава не растет. Знаем, встречались. Мы, корневики, давно усвоили: где людей поменьше – жизни всегда побольше. А вы несете лишь смерть. Или запустение.

– Ого! – я покачал головой. – Старина Унди Мышатник назвал бы тебя философом. Но вряд ли ты, деревяшка, знаешь такое слово.

– Спору нет, слов умных вы, люди, придумали много. Только лучше от этого не стало. И деревья продолжают безбедно расти только вдали от мест, где вы бываете. А рядом с вами вместо лесов всегда рано или поздно получаются вырубки.

Ну и ну! Во дает Корняга. Может, он и не знает умных человеческих слов, но в умных мыслях ему никак не откажешь. Интересно, все корневики такие головастые, или только этот уродец? Я почти не помнил событий в лесу корневиков. Надо будет поподробнее расспросить Корнягу. Только помнить покрепче, что он наврет по обыкновению. Впрочем, даже вранье этого пня-недомерка слушать забавно, а порой и поучительно. Спасибо Унди, он привил мне мысль, что научиться чему-нибудь полезному можно и у самого пустого человека. К пням это тоже относится.

Отобрав у Корняги флягу с водой, я немного отпил, потому что в горле, как всегда после превращения, было сухо, как в колодце, из которого ушла вода, а разговоры с Тури и пнем жажду отнюдь не утоляли.

– Ты-то напился, надеюсь? – спросил я Корнягу, утираясь рукавом.

– Напился… – буркнул тот в ответ. Кажется, он даже бояться меня перестал. Вот к чему приводит благодушное с пересвета настроение – народ распускается и начинает садиться на шею. Теперь я понимаю, почему старшины наемников всегда злы, как цепные псы, и в любой миг готовы вцепиться в глотку первому встречному.

Если, конечно, это хорошие старшины. Впрочем, плохих я не знал.

Ветер с удовольствием понес меня вдоль зубчатого разлома – казалось, мать-землю здесь надломили, будто каравай хлеба; обнажившаяся каменная плоть от времени обветрилась и осыпалась, скруглила края и утратила остроту. Много кругов назад неведомые великаны ломали каравай, на котором теперь живем мы. Сколько раз приходили с тех пор Смутные дни? Сколько раз вспыхивала и затихала битва у Трона? Сколько раз являлись Небу и исчезали во Тьме расы, которых даже извечные хоринги назвали бы Старшими?

Наверное, я никогда этого не узнаю. Но вряд ли сильно при этом огорчусь. Зато я испытал нечто другое, нечто, уже давно начавшее меня менять. Исподволь, незаметно, день за днем. Я испытал прикосновение к Вечности. Даже если у нас ничего не получится у Трона, можно считать, что анхайр Моран и его брат-вулх жили не зря. Потому что сотням и тысячам обычных людей не дано испытать подобного прикосновения.

Но только рановато пока считать, что у Трона ничего не получится. Это мы еще посмотрим. Оборотень сильнее многих существ этого мира. Два оборотня – сила вдвойне. Тем более, два оборотня, которые знают, на что идут.

Нет, Седракс или как там тебя! Нет, древние хоринги! Ничего еще далеко не решено. И не рассчитывайте на легкую победу. Вообще ни на что не рассчитывайте. Потому что от двух бестолковых молодых оборотней, начавших путь десяток красных и синих дней назад, уже мало что осталось. Путь в У-Наринну и прикосновение к Вечности сильно изменили нас.

Где-то в самой глубине сознания, там, где рождаются мысли, вдруг вспыхнуло и растеклось одобрение. Кажется, я опять ощутил Лю-чародея.

Вот Тьма, нигде от него не спрячешься! Впрочем, плевать. Мне скрывать нечего. А ему, скорее всего, приятно будет узнать, что я намерен честно отработать свою память и свою будущую свободу.

Россыпи валунов живо напомнили мне местность, где в изобилии водились вильты, и я старался быть повнимательнее. Джерхи их знают, этих отродий, опять утащат в свои подземелья непонятно зачем… Кстати, надо будет спросить у Тури – что именно хотели от нас вильты несколько дней назад и как ей удалось от них улизнуть?

Но здесь вильтов, кажется, не водилось. Совсем. Зазубренная стена тянулась и тянулась, равнина постепенно повышалась, а среди каменных россыпей все чаще стали попадаться заросли густой жесткой травы.

Ветер косился на нее с неодобрением, заметным даже мне, а карса, брезгливо тряся лапами, обегала такие заросли десятой дорогой. Корняга тоже беспокойно завозился на плече. Что они чувствуют? И почему этого не чувствую я? Это опасно?

Я прислушался к себе. Вроде бы все было тихо и спокойно. Но скреблось в груди все же нечто гнетущее и тревожное. Только что?

На всякий случай я взвел тетиву арбалета. Протяжный скрип рычага подействовал на меня успокаивающе.

Шагов через триста я увидел валяющегося прямо на пути Ветра паука. Размером с крупного кролика. Слава динне, дохлого. Карса замерла перед ним и тихо, почти беззвучно, зашипела.

Странный это был паук, ей-право. Я соскочил с коня; Корняга сдавленно пискнул. Потрогал дохлое отродье носком сапога. И без особого изумления отметил, что паук, помимо размеров, странным казался главным образом оттого, что был железным.

Железный паук, каково, а? Час от часу не легче. Вчера вампиры, сегодня железные твари. Что же он жрет, джерхова сыть?! Сильно я сомневаюсь, что его железное нутро воспротивится теплой и трепещущей плоти живых. Это только мы, живые, железо жрать не можем, а наоборот – пожалуйста, сколько угодно. Могу ставить хоть сто монет без риска проиграть.

Брюхо паука сверху было начищено, как корабельный колокол, и украшено затейливым литым крестом. И клеймо посреди креста: одиннадцать звезд над кузнечным горном.

Скрюченные лапы паука вызывали неприятный холодок на спине. Поеду-ка я… Ветер охотно принял мой вес и поспешил прочь от металлического гада. Карса не отставала, а Корняга – тот, похоже, даже дышать перестал.

Арбалет я не убирал, хотя смутные подозрения, что стрела такому вот созданию повредит не больше, чем щуке ливень, у меня зародились. Глупо думать, что железо боится железа. Чего же, Тьма поперек, должно бояться железо?

«Воды», – подсказал вулх. Оказывается, он давно был рядом. С тех пор, как я пытался почуять неведомую опасность. Ну, правильно, это вулх умеет куда лучше меня, поэтому и откликнулся на мой неосознанный зов.

Вдруг я подумал, что, в сущности, мы с ним одно и то же существо, а не два разных. Просто нечто разделяющее нас мешает слиться. Стена. Непроницаемая стена. Впрочем, У-Наринна уже ударила в эту стену, и та пошла змеистыми трещинами, теряя камень за камнем, и с каждым днем из незыблемой кладки новые камни вываливались все легче и легче.

Но не следует отвлекаться. Итак, железные твари могут бояться воды. А могут и не бояться – с железными тварями я еще не встречался. Просто я следовал жизненной логике, которая чаще всего вполне оправдывала себя. А значит, придется следовать ей и впредь.

Кстати, ведь впереди еще одна веха, веха железа. Уж не ее ли это вестник? В самом деле, если вехой земли была пыльная яма с гигантским земляным червем, почему бы вехой железа не быть гигантскому железному пауку? Впрочем, этот паук, хоть и здоровый, но никак не гигантский. К тому же, предыдущие вехи выглядели совершенно непохожими друг на друга. Веха воздуха – колокол на Неспящей башне Запретного города, в который нужно ударить. Веха воды – фонтан, восставший из заброшенного колодца. Веха огня – множество костров на дне неправильной реки. Веха земли – логово земляного червя. Скорее всего, веха железа будет совершенно не такой, какой мы ее ожидаем узреть.

Но паучка со счетов сбрасывать все равно не следует.

Стенка стала загибаться влево, на юго-восток, если верить Меару в небе. Путь в У-Наринну вынуждал нас с Тури постоянно менять направление, сворачивать, идти то на юг, то на запад, то на восток, и тем не менее приближал нас к цели. Я уже перестал придавать этому значение. У необычного пути необычные законы. Главное – знать, куда идешь, и полниться решимостью дойти. Впрочем, это касается не только пути в Каменный лес, а вообще всех дорог всех миров.

Железная птица выпорхнула из-за угрюмых серых глыб неожиданно, Ветер даже дернулся от испуга и всхрапнул. Ну, вот, начинается.

Потом появилось целых три паука. На этот раз не дохлых. Похожий на маленькое зеркальце глаз птицы отразил нас с Ветром и Тури. Даже Корняга на плече у меня был ясно виден. Бедная карса прижала уши и сжалась в комок. Я ее понимал – она могла проявлять чудеса храбрости в драке с вампирами, лютиками или даже хорингами, но против железа ее когти и ее зубы бессильны.

А потом появился Страж. Я сразу опознал его – это был Страж Руд. И, конечно, он был соткан из первородного металла, от кончиков когтей до сверкающей гребнеобразной макушки. И свита его была сплошь металлической: две птицы, пес, и три паука. Пес, похожий на угловатого уродливого вулха, присел и утробно заскрежетал. Наверное, эти звуки означали грозный рык. На рык они не очень походили, но были, бесспорно, грозными. Во всяком случае, мороз по коже они пускали.

Страж воззрился на меня. И я на мгновение умер.

Я не испытал ничего нового – сотни раз я умирал на пересвете. Поэтому и испугался не слишком.

Плоть моя была Стражу чужда, непонятна и неприятна. Он любил и искал только металл. И мое железо радостно откликнулось на его зов. Запели, потеплев, метательные ножи на запястьях. Коротко ухнул хадасский кинжал на поясе. Переливчато засвистели наконечники арбалетных стрел в колчанах. Тихо заурчали монеты в кошеле. Тренькнули бляшки на ошейниках, и моем, и карсы. Еле слышно зазвенели металлические части упряжи Ветра и звонко цокнули подковы. А поверх всего этого вплелся мощный и величественный аккорд Опережающего. Страж почтительно склонился в ответ этому звуку и, напоследок, сомневаясь, взглянул на Корнягу.

А, Тьма, вот уж где нет ни крупицы железа, так это в нашем бродячем пне. Вот незадача-то… Со Стражем Руд не сильно повоюешь…

Корняга мелко-мелко задрожал, но даже я почувствовал, как что-то старое, ржавое и рыхлое отозвалось в нем, где-то в самом сплетении корней. Я облегченно вздохнул, а Страж, секунду поколебавшись, решил, что этого все же достаточно. Лязгнув, как оброненый на каменный пол нож, он исчез в каменном разломе. Туда же порхнули и птицы; секундой позже скрылись пауки, беспорядочно перебирая тонкими звенящими лапами, а последним ушел недовольный пес. Чем он остался недоволен – уж и не знаю, но перечить хозяину своему не посмел. И на том спасибо.

– Уф! – сказал я с облегчением, когда все закончилось, и Страж убрался по каким-то своим загадочным рудным делам глубоко под землю. – Слава тебе, синяя корова, отбрехались…

Словечки из запаса любимых выражений Унди сами собой срывались с языка в минуты облегчения и расслабленности, да и в минуты наивысшего напряжения тоже.

Я обернулся к Корняге.

– Скажи на милость, деревяшка! В тебе-то он что нашел? Ты же пень-пнем, откуда в тебе железо?

– У меня гвоздь в корнях. Старый, правда, и ржавый весь… От пива, кажется, ржавый.

– Гвоздь? Тьма поперек, откуда в тебе гвоздь? Да еще железный?

– Люди, – уклончиво ответил Корняга. – Не в лесу же я его заработал?

То ли история была неприятной, то ли Корняга не нашелся, чего соврать, но углубляться в подробности он не стал. Да я и не допытывался. Интересная, однако, у нашего тихони-пня была молодость! Впрочем, что я знаю о корневиках? Еще меньше, чем о вильтах, и гораздо меньше, чем о хорингах. Собственно, только то и знаю, что понял из общения с Корнягой. К тому же, у меня сложилось впечатление, что лихая молодость у нашего пенька еще далеко не закончилась.

– Ну что, госпожа Тури, – обернулся я к карсе. – Похоже, одну причину, почему Лю нацепил на нас ошейники, я уже выяснил и нашел ее весьма убедительной. Поди попробуй угадать, в чей день мы бы столкнулись со Стражем Руд? Вот он и заставил носить ошейники обоих.

Но что-то мне подсказывало, что если это и причина, то не единственная. Не шли у меня из головы поиски хорингами Ведущего и бусина, зашитая в кожу ошейника. И у меня зашитого, и у Тури.

Итак, веха железа…

Хм. Я прислушался к себе, к непонятному чувству, которое вело меня в У-Наринну. И оно возражало.

Нет. Вовсе не пройдена веха железа. Страж к ней не имеет никакого отношения. Просто тут где-то недалеко от поверхности проходит богатая жила, вот он и является путникам, чтоб проверить, кто они. Рудокопов он даже допустил бы к породе. Меня просто не тронул, потому что я люблю железо и пользуюсь им, а, значит, жила частично предназначена и для меня.

Эх-ма! Попадись все диковины пути в моем родном мире, где-нибудь поближе к Юбену, я б такое дело затеял! Клянусь Тьмой и Небом – границы Диких земель сильно отдалились бы на запад!

Но сначала нужно отработать память. Я покосился на висящий в зените Меар и пустил Ветра галопом.

Впереди смутно маячил одинокий пологий холм, а на самой макушке его чернела каменная плита. Десять монет против одной, что там есть надпись!

Корняга зашевелил корешками, хватаясь за ремни курткоштанов, а карса лениво потрусила следом. Еще один шаг к У-Наринне. Еще один шаг.

Кажется, мы успеваем. Если в ближайшие дни не произойдет ничего особенно неприятного. Хотя неприятности имеют обыкновение случаться именно тогда, когда способны наиболее сильно повредить. Так что повременим с беспочвенными радостями и победным громом военных труб.

Конь впечатывал подковы в гладь залитой синим днем равнины. Стена из скал осталась позади. Да здравствует скорость и оба Ветра – один свободный, второй друг!

Холм медленно полз навстречу, словно панцирь исполинской черепахи. Ветер рысил так ровно, что я почти не подпрыгивал в седле. Плита на вершине холма из черной медленно обращалась в темно-серую.

В гору Ветер пошел тяжелее – спасибо Стражу, я сообразил, сколько в нас железа, а оно весит, известное дело, немало! Но Ветра это задерживало не слишком. Кажется, я уже упоминал, что говорил Унди (упокой Тьма его нетрезвую душу!) по поводу доброго скакуна.

На вершине я соскочил на гладкую, омытую многими дождями и облизанную терпеливым временем землю. Корняга немедленно сполз с плеча и заскрипел корешками, разминая их. Камень косо высился совсем рядом, глядя плоской стороной на север. Как я и полагал, на нем была выбита какая-то надпись, но письмен подобных я никогда прежде не встречал. Они были не похожи на письмо людей из-за Юбена, на затейливые сплетающиеся узоры-буквы хорингов, на старинную клинопись Хадаса. Правда, угадывалось нечто общее с полустертыми знаками на стенах пещер северных варваров, но сами варвары разучились писать и читать еще до прихода первых ледников, а секрет древних знаков давно утратили. Неудивительно, что до сих пор никто не разгадал смысла тех надписей.

Боюсь, что камень, серой тушей застывший передо мной, так и останется немым. Те, кто научил его говорить, явно не позаботились научить хоть кого-нибудь слышать его слова.

Я тупо таращился на несложные закорючки, гадая, что же они могут означать.

– Три монеты! – неприятный голос заставил меня вздрогнуть. – Всего лишь три монеты, и я расскажу тебе, что написано на камне.

Обладатель неприятного голоса был стар, морщинист, бородат, а росту в нем случилось не больше, чем в Корняге.

– А с чего ты взял, будто я отдам тебе деньги? – осведомился я подозрительно. Всегда ненавидел попрошаек! Хотя это чучело явно пытается изобразить, что продает знание, истинная его природа от меня не укроется: попрошаек я нутром чую за добрую милю.