Текст книги "Идущие в ночь"

Автор книги: Анна Ли

Соавторы: Владимир Васильев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 35 страниц)

Оторвавшись от края чаши, я поглядел в глаза Ульфенору и зачем-то сказал:

– Мне бы действительно не хотелось, чтобы вы ушли навсегда, хоринги. Мир станет без вас скучнее и тусклее. Возвращайтесь, даже если это будет вам дорого стоить.

Ульфенор не ответил. Он пристально смотрел в небо, где гасли самые яркие из звезд, растворяясь в густой синеве меарского дня.

Хоринги остались у костра, бросающего в небо яркие стремительные искры. Путь Старших – это путь Старших, он лишь ненадолго совпал с моим. Мы договорились о союзе, и пора было расходиться. До Каменного леса, до светлой У-Наринны, которая всех рассудит. Кстати, почему светлая? Ведь мы идем в Ночь.

Наверное, потому, что даже Ночи не под силу погрузить во тьму колдовской Каменный лес.

Меня даже накормили в дорогу – еда хорингов, как и все у них, была необычной. Очень сытной и ни на что не похожей. Я простился со всеми, отвесив вежливый поклон, и ушел к горам. Ульфенор подарил мне узкий клинок с украшенной крохотными топазами рукояткой. Он был меньше гурунарских метательных ножей и легче, а от совершенности работы неведомого мастера просто захватывало дух. Я с сожалением вернул его Ульфенору.

– Старший, я польщен подарком. Но на пересвете я стану вулхом, а звери не носят ни одежды, ни оружия.

– Ты перестал быть только зверем во время Четтана, Моран. Думаю, ты отыщешь способ сохранить до следующего пересвета и одежду, и этот клинок. Возьми его. Это дар мира, а дары никогда не возвращают прежним хозяевам. Удачи тебе… и до встречи в У-Наринне, какой бы она не получилась.

– Спасибо, Ульфенор. До встречи.

Я пристроил клинок на поясе и направился на запад, ломая голову, как облегчить вулху непосильную на первый взгляд задачу: сохранить одежду и подарок хорингов до завтрашнего синего дня. Разве что увязать все в плащ, свернуть на манер тюка и тащить в зубах целый день. Неудобно, конечно, зато в У-Наринне пригодится. Так и сделаю, пожалуй.

Я обернулся только один раз – когда отдалился на пять сотен шагов. Хоринги сидели вокруг костра, только самый молодой из них по имени Халимор стоя глядел мне вослед.

Теперь я знал: ему едва исполнилось шестьдесят семь кругов. Он был втрое старше меня и действительно совсем юн по меркам хорингов.

Местность все ощутимее поднималась. Еще снизу, из долины я увидел, что чуть выше по пологому склону начинается лес. Вскоре я вступил в него. Раскидистые деревья с широкими листьями напоминали дубы, огромные дубы, каких предостаточно росло и сразу за Юбеном, и в южных пущах, за Гурунаром. Замысловатые камни, торчащие из земли, продолжали попадаться, но реже, чем прежде. Под сенью деревьев было сумрачно, лиловые тени загадочно таились в зарослях и под камнями. Слежавшаяся подстилка поглощала звук шагов. Впрочем, я умел ходить по лесу не хуже вулха.

Хотя чего там, хуже, конечно. Но для человека – очень даже неплохо.

Я забирался все выше и выше. В просветы между ветвями я иногда разглядывал долину, оставшуюся внизу. Видно было далеко, но мешала сизая дневная дымка, похожая на пересветный туман у реки. Полюбовавшись, я шел дальше по склону. Огибал редкие обломки скал. И размышлял.

Как там госпожа Тури? Где она? Как знать, вдруг совсем недалеко от меня? Не может же ее путь так сильно отличаться от моего? Впрочем, тут можно гадать сколько угодно, а истина все равно отсидится в норе.

Пища и питье хорингов придали мне столько сил, что я ни разу не отдыхал до самого вечера. Меар проделал обычный дневной путь по небу, пройдя у меня над головой, и величаво уполз за горы. Сразу стало темнее, но мне ведь и темнота не помеха, не то что дневная тень от гор в лесу. Мир сразу стал другим; под каждым кустом зашевелились призрачные силуэты, замирая всякий раз, когда я бросал на них внимательный взгляд, и принимающиеся шевелиться вновь, едва я отводил глаза в сторону. Обычная игра воображения, то, от чего закоренелый горожанин сходит с ума в лесу. Хвала небу, я горожанином так и не стал, хоть и провел в городах уйму времени.

Когда тени налились темно-фиолетовым, я остановился и сбросил одежду. Завернул куртку, рубашку и сапожки в плащ, а нож хорингов тщательно спрятал в складках одежды. Завернув все это, я затянул складки плаща горловым шнурком. Получилось очень похоже на дорожный мешок. Потом концы шнурка связал колечком и подергал для верности. Вышло вполне крепко.

Ну что, вулх? Придется тащить тебе этот тюк, хоть тресни. До самой У-Наринны, которая уже рядом.

Мне казалось, что идти осталось совсем немного. Возможно, туда доберется еще завтрашний, послепересветный вулх. Если ничего не задержит в пути. Например, Стражи Каменного леса. Пять вех мы с Тури миновали, но кто их знает, Стражей. Неизвестно даже, каких именно.

С детства не люблю Стражей.

С востока, из мглы над долиной, вставал Четтан, возвещая о начале четырнадцатого красного дня пути к У-Наринне. Моран покорно отошел во мрак, велев вулху не двигаться с места до самого своего возвращения. Вулх послушно завилял хвостом. Сначала призрачным, а потом и настоящим, когда превращение завершилось.

Немногим восточнее восемь хорингов, все-таки просидевшие на одном месте весь синий день, погасили костер, тщательно засыпали пепелище землей и прикрыли дерном, а потом быстро и бесшумно направились вверх по еле заметному склону, к границе лиственного леса. Шли они, отклоняясь вправо, к северу, и скоро сошли со следа анхайра Морана.

Ведь путь к У-Наринне у каждого свой.

Глава двадцать седьмая
Меар, день тринадцатый. Четтан, день четырнадцатый

Превращение свершилось.

Я приняла звериный облик. И осталась собой.

Я с наслаждением потянулась гибким карсьим телом, выгнув спину и встопорщив хвост – в точности, как потягивается домашняя кошка, проснувшись в теплом уголке близ очага. И устремила взгляд на восток.

Голубое зарево восходящего Меара осветило уже пол-неба. Огромный шар солнца величаво поднимался из-под земли – ярко-синий, нестерпимо сверкающий. Легкие голубоватые облачка над самым горизонтом, похожие на лепестки незабудок, вспыхнули и запылали синим призрачным огнем.

Я смотрела, и не могла оторваться. Не было для меня прекраснее зрелища в мире, чем долгожданный синий восход.

Меар оттолкнулся от горизонта и всплыл над равниной. Я отвела взгляд, потому что на слепящее солнце стало невозможно смотреть. Синий день начался.

Впервые в жизни я встретила восход Меара в полном сознании. Наверное, через день-другой я привыкну. Наверное, через круг-другой я смогу бросить мимолетный взгляд на встающее синее солнце и отвернуться. Но сейчас мне хотелось скакать и вопить от восторга.

Так я и сделала.

Восседающий на жеребце Корняга ошалело взирал на то, как я с громким мяуканьем подпрыгиваю высоко в воздух, ловлю лапой собственный хвост, кувыркаюсь и катаюсь по земле. В конце концов я запыхалась и уселась привести себя в порядок. Рыжая шерсть оказалась изрядно пыльной. Хорошо, что мое карсье тело прекрасно умело вылизываться.

– Ты хорошо себя чувствуешь, госпожа Тури? – осторожно поинтересовался корневик.

Я возмущенно фыркнула. Пенек безмозглый! Неужели ему непонятно, что чело… в смысле оборотень радуется? Коню вот, например, понятно. Ветер смотрел на меня понимающе и даже одобрительно. Впрочем, Корняга сейчас должен чувствовать себя вроде как старшим и ответственным. Чувство ответственности здорово мешает понимать простые радости.

Я выплюнула щекочущие язык шерстинки и как можно выразительнее кивнула головой – дескать, хорошо. Лучше не бывает. И подняла правую переднюю лапу, указывая пеньку направление. Человеческий жест в зверином теле показался мне забавным до глупости.

По-карсьи взмахнув хвостом – «за мной!» – я длинными прыжками помчалась вперед.

Меарское утро было прохладным. Равнина послушно стелилась мне под лапы. Я развлекалась тем, что читала написанные на каменистой почве запахи. Следы живых существ, которые пробегали здесь до меня. Вот след прыгучего суслика. Вот – равнинного зайца. А вот… Тьма! Я шарахнулась в сторону. Чуткий нюх вовремя предупредил меня, что под камнем кроется гнездо земляных ос.

Ощущения звериного тела уже успели стать для меня привычными. В теле карсы я больше полагалась на нюх и меньше – на зрение. Вместо того чтобы тянуться к кинжалу, пускала в ход когти. Вместо того чтобы потрогать предмет рукой, склоняла к нему морду с чувствительными усами. Но суть моего поведения не менялась, менялся лишь способ действия.

Я бежала вперед, изредка бросая взгляд через плечо – не отстают ли Ветер с Корнягой. Верный жеребец послушно следовал за мной. Легкий пенек подпрыгивал на седле, цепляясь корнями за упряжь и отчаянно пытаясь хранить важный вид. Я мысленно улыбнулась.

Меар взбирался по небосклону, заливая мир ярким, пронзительно-синим светом своих лучей. Но ярче Меара, ярче обоих солнц вместе взятых, сияла впереди У-Наринна. Сияла магическим светом, который не дано разглядеть обычному существу – но я теперь видела магию столь же отчетливо, как предметы материального мира. И чуяла ее неописуемый, ни на что не похожий запах.

У-Наринна источала в мир магическое сияние. Но она не принадлежала миру, она была вне его, выше его… Как Солнечные Близнецы – только по-иному… Трудно думать, когда нет слов. Можно сказать «иной», «не такой», «отличающийся» – и в результате не сказать ничего. Интересно, придумывал ли кто-нибудь до меня слова, которых мне так не хватает?

Мысли мои струились неторопливо. Они ничуть не походили на тот сумбур, который творился у меня в голове каких-нибудь пару суток назад. Я обрела равновесие и была готова действовать.

Хотела бы я знать, как чувствует себя Одинец. Я коротко вздохнула на бегу. Мне не хватало присутствия анхайра. Вчера я смутно скучала по вулху, а сегодня то и дело ловила себя на том, что жду возгласа «Хэй, Тури! Иди сюда, киса!» и ласкового касания человеческой руки.

Темное небо! Хорошо бы постранствовать по миру с Одинцом и Корнягой, когда не нужно будет никуда спешить – просто так, без особой цели. Для собственного удовольствия. Интересно, согласится ли Одинец? И хотя жаль, что нам с анхайром не встретиться в человеческих телах до следующих Смутных дней, лучшего спутника я не знаю. Вот только Ветра чародей нам наверняка не отдаст. Я бы на его месте не отдала. Второго такого коня под солнцами нет. Ну да ладно, если не спешить, то можно путешествовать и на обычном коне. И даже пешком.

Когда Меар добрался до верхней точки своего небесного пути, впереди показался лес. Я обрадовалась. Во-первых, я просто люблю лес. Во-вторых, синий день вообще прохладнее красного, а сегодня еще с самого пересвета дул резкий, порывистый ветер. Он холодил мне бока и топорщил шерсть на спине. В лесу должно быть тише и теплее.

Я оглянулась на приунывшего жеребца. Вот кто терпеть не может лес! Если бы мир был сплошной равниной, вороной Ветер был бы счастлив безмерно. Он мчался бы по ней вперед и вперед, не возвращаясь и не оглядываясь. Я присмотрелась к деревянному седоку Ветра и фыркнула в усы.

Скособочившись в седле, но продолжая крепко держаться за него всеми корешками, Корняга спал. Даже не спал, а дрых самым бессовестным образом. Свесив ветки и разинув дупло. Похоже было, что он даже слегка похрапывает.

Но когда мы оказались на лесной опушке, корневик мгновенно проснулся.

– Хороший лес, – проскрипел он, осматриваясь по сторонам.

Лес был светлый. Здесь росли только лиственные деревья – ольха, клен, дуб, береза, многодрев. Ни сосен, ни игольников, ни терх. Негустой подлесок состоял из молодой поросли тех же деревьев. Кустарника в этом лесу тоже не было. Лес казался ухоженным, и в то же время было ясно, что ни хоринги, ни, тем более, люди, к этому рук не прикладывали.

Может быть, здесь, в преддверии У-Наринны, деревья сами растут так особенно… по-хорошему, что ли? Опять не нахожу слов.

Мы медленно шли вперед, пока нам не встретился ручей. Я красноречиво уселась на берегу в знак того, что здесь мы сделаем привал. Но Ветер остановился бы и без меня. Жеребец склонил морду к воде, и Корняга, кряхтя, сполз у него с спины.

Я тоже подошла к ручью, чтобы напиться. В воде ощущался слабый привкус магии. Наверное, поблизости от У-Наринны магией пропитано все – и земля, и воздух, и вода.

Каменный лес был совсем близко. Если поспешить, я буду там завтра четтанским утром. А если не торопиться, то к четтанскому вечеру.

Что же мне делать? Можно продолжать двигаться вперед шагом. В зверином теле я не могу управлять Ветром, а сам он по лесу быстрее не пойдет. А можно остановиться здесь до меарского вечера, а после пересвета нагнать упущенное. Как будет лучше?

Я задумалась. А придя в себя, с удивлением обнаружила, что яростно точу когти о подвернувшийся дубовый пень, так что щепки летят. Корняга на всякий случай спрятался за Ветра и посматривал на меня с опаской. Да, интересно выглядит на карсий лад моя привычка в задумчивости подрезать ножом ногти!

Я отвернулась от ободранного пня. Для начала оставлю-ка я Корнягу с Ветром отдохнуть у ручья, а сама пойду на охоту. Оставить их вполне можно – вороной сумеет себя защитить, а пенек – позвать меня на помощь. А мне надо, наверное, чего-нибудь съесть. В смысле кого-нибудь. Потому что магия – магией, но тело надо кормить, даже если оно и не особенно просит. И если с магией нужно осторожничать, чтобы ее не оказалось слишком много, то жратвы для меня слишком много не бывает. Проверено. Видать, сколько оборотень ни съест, все излишки заберет превращение на пересвете.

Тьма! Как бы теперь объяснить Корняге, чтобы они ждали меня здесь? Кажется, знаю.

Я выбрала ровное место и принялась рыть яму. Как и следовало ожидать, любопытный пенек тотчас высунулся из-за коня.

– Что ты делаешь?

Я, разумеется, промолчала.

Корняга подобрался поближе и заглянул в яму. Я мигом ухватила его зубами за ветку и, придерживая лапой, стащила вниз.

– Ой-ей! – заорал корневик, трепыхаясь у меня в зубах, как рыбешка. – Куда? За что?

Я молча придавила его левой лапой, а правой стала нагребать землю ему на корни.

– Н-не надо… – неуверенно скрипнул Корняга.

Я свирепо глянула на него и приподняла губу, обнажая клыки.

– Хорошо! – быстро сказал пенек. – Надо – значит надо. Если очень надо, я могу даже сам закопаться. Закопаться?

Я покачала головой.

– А-а! Ты хочешь, чтобы я остался и ждал тебя здесь! – догадался Корняга. – Так бы сразу и сказала… Ой!

Терпение у меня иссякло. Я все-таки сдержала обещание, данное еще в лесу близ Слезы Великана. Корняга схлопотал по корням. Увесистой карсьей лапой.

Как только я оказалась в лесу одна, лес неуловимо изменился. Слышнее стали шумы и шорохи. Отчетливее – запахи. Я полностью перешла к звериному восприятию мира. Исчезло понятие времени. Стало неважным расстояние. Я воспринимала окружающее целиком, слитно, а не дробя картину на части, как это делают люди.

Лес вокруг меня жил своей жизнью. И все живые существа в нем делились на охотников и добычу.

Я была охотницей. Я бесшумно скользила среди деревьев, сливаясь с фоном. Меня безошибочно вела вперед сладкая струя запаха. Так сладко пахнет только добыча.

Лесные козы паслись на большой поляне. Шесть взрослых коз и десяток козлят. Я притаилась за стволом многодрева, не рискуя двинуться дальше, чтобы не спугнуть их. До сих пор они меня не почуяли. Может быть, влезть на дерево и спрыгнуть на стадо сверху? Я подняла взгляд.

Одна из толстых ветвей многодрева действительно протянулась в сторону поляны. И там, над головами коз, изготовился к прыжку хищник. Огромный зверь, чья рыжая шерсть в свете Меара казалась темно-серебристой. Карса. Наши взгляды встретились, и я отвела глаза.

Что ж, значит, это не моя охота. Я здесь гостья. Нужно уважать чужие обычаи. Но все же я медлила уходить.

Рыжий зверь прыгнул. Он приземлился на все четыре лапы точно посреди стада и одним ударом могучей лапы свернул шею козленку. Испуганные козы с диким блеянием шарахнулись прочь, но хищник не собирался их преследовать. Он взял убитого козленка в зубы, мягкими шагами подошел ко мне и положил добычу у моих лап.

Хозяин леса давал понять, что я – желанная гостья.

Я мурлыкнула. И склонила голову, чтобы обнюхать добычу. Самец карсы отступил на шаг.

Добрые джерхи! Я вдруг растерялась. Это глупо и странно звучит, но я еще никогда не ела сырого мяса. Конечно, я помнила кур, кроликов и прочую живность, которой я питалась синими днями и за двадцать с лишним кругов сожрала немерено. Но воспоминания были окрашены уверенностью зверя. Карса, которая задумывается над тем, можно ли есть сырое мясо, – это бред почище говорящих пеньков. Пока я по синим дням честно ощущала себя зверем, я и не задумывалась. Как не задумывается человек над тем же кроликом, только разделанным и приготовленным.

Но сейчас я задумалась.

Рыжий нетерпеливо взрыкнул. Мол, что случилось? Плохое мясо?

Я – не карса. Я – мадхет. Не зверь и не человек. И никогда не была ни тем, ни другим. Хотя красную половину жизни считала себя человеком, а синюю – зверем. Но все это было давно. Прошлое осталось по ту сторону Юбена. Прежняя я, расколотая на две половины, умерла. И теперь новой мне придется решать, что для меня приемлемо, а что – нет. Звери едят сырое мясо, люди не едят. А я… я могу выбрать такой образ действий, какой нравится мне. И ни человеческие, ни звериные законы для меня не писаны.

А если и писаны кем-то законы для оборотней, то я их пока не знаю.

Ну?

Я лизнула окровавленную шерсть козленка. Кровь была горячей и солоновато-пряной. И я отбросила сомнения. В конце концов, чтобы решить, какой из двух вариантов поведения выбрать, нужно попробовать оба. Сильным ударом лапы я вспорола козленку бок.

…Хорошо еще, что человек и карса – оба хищники. Хоть здесь мне не нужно делать выбор.

Я подняла взгляд на гостеприимного хозяина и призывно заурчала. Раздели со мной трапезу, рыжий хищник! Я благодарю тебя за угощение и принимаю его.

Когда я вернулась к ручью, где меня ждали Корняга и Ветер, среди деревьев уже сгустились синие сумерки. Весь остаток меарского дня мы с самцом карсы провели вместе. Преимущественно валяясь на полянке после сытного обеда.

Наверное, мой рыжий знакомец был не совсем обычным зверем. В этом лесу трудно было быть обычным зверем. Сказывалось влияние магии, растворенной в воде и воздухе. Рыжий понимал, что я – не вполне карса. Больше, чем карса. Иная. Мне даже почти удалось объяснить ему, куда я иду и зачем.

Мне было в его обществе и хорошо, и странно. Одновременно уютно и тревожно. Он слишком напоминал того рыжего зверя, которого когда-то любила Тури-карса. Любила любовью равных. Как зверь – зверя.

А вот Тури-человеку не довелось полюбить человека. Из всех мужчин, которые оказывались в постели рыжей девчонки, ни один не оставил заметного следа в ее душе. В моей душе. Наверное, это и к лучшему.

Теперь, когда я осознала себя мадхетом, я больше не стану искать в людях того, чего в них нет. Буду любить или не любить их такими, какие они есть. Как, впрочем, и зверей.

Рыжий звал меня вернуться сюда, в лес, когда для карс настанет сезон любви – по человеческому счету, вскоре после синего урожая. Как говорят люди, он сделал мне недвусмысленное предложение, хотя и не облек его в слова. Он видел во мне не вполне карсу, но вполне женщину. То есть самку карсы. То есть…

Ну, в общем, я вежливо отказалась. Сказала, что подумаю, и все такое. То, что женщина обычно говорит мужчине, когда не хочет его обидеть, но и согласиться не намерена. Только, понятное дело, сказала не словами. А рыжий все равно обиделся. Как любой мужчина, который получил отказ даже в самой вежливой форме.

Тьма! Звери, люди… Где же разница? И есть ли она вообще?!

И неужели мне теперь, будучи последовательной, придется отказывать и всем самцам человеческой породы? Ждать – или разыскивать – такого же как я, то есть оборотня, причем именно мадхета. А с человеком – ни-ни. Чушь какая!

Тогда почему я отказала рыжему хищнику?

Я задумчиво почесала за ухом лапой. Задней.

Ладно. Любовь – это одно, постель – другое, а до синего урожая еще далеко. Может быть, я и вернусь в этот лес.

Но сначала надо побывать в У-Наринне. Выжить. И победить.

Я вдруг почувствовала прилив сил и уверенности. Ведь мы дошли до Каменного леса! Как ни трудно было, а дошли. Почти. А раз дошли – значит, сумеем выжить. И вырвать победу у соперников. Конечно, будет трудно. Нечеловечески трудно. Но ведь мы и есть нелюди. А там, где интересно, не может быть легко.

Как говаривал Унди Мышатник, упокой его Тьма, самое вкусное молоко у бодливой коровы.

Я не видела, как взошел Четтан. Деревья закрывали все, кроме клочка неба над головой. Небо было лиловым.

Я тихонько заурчала и потерлась боком о ствол старой березы. Рыжие шерстинки остались на шероховатой, посеревшей от времени коре.

Невидимый за лесом Четтан медленно поднимался над горизонтом. На западе медленно сползал под землю Меар. Небо в просветах крон меняло цвет. Из него постепенно уходила синева, а взамен оно наливалось вишневой спелостью. Когда Меар почти целиком скрылся за краем мира, в небе четтанского утра остался лишь легкий оттенок голубизны.

Жар превращения растекся по моим жилам. Мне сделалось зябко. Желудок подскочил к горлу мерзким комком. Перед глазами заколыхалась душная муть. Я вцепилась когтями в землю. Внутри меня с противным пощелкиванием зашевелились ребра. Тьма! Хуже всего, когда меняются кости… Последним распрямился позвоночник, и я поднялась с четверенек. Ноги почти не дрожали, и сердце уже билось ровно.

Боль.

Превращение – это боль. Неописуемая и всепоглощающая. Но боль по-настоящему страшна тем, что означает смерть или увечье. Я же на пересвете не умирала, я рождалась заново. Здоровой и невредимой. И мое новое, цельное «я» больше не стремилось погасить сознание, ускользнуть от боли и ужаса превращения в темноту.

Хвала богам, которые создали меня оборотнем. И спасибо тому, кто подтолкнул меня на путь в У-Наринну. Слышишь, Лю? Вместе с памятью синих дней ко мне пришло и воспоминание о том, как погиб Беш. Я вспомнила неопрятного старика, который двигался с быстротой оборотня и говорил со мной на языке карс. И крошечного котенка карсы, который невесть как оказался под ножами людей. Рыжий котенок был таким же беззащитным, как тот полосатый кошачий малыш, погибший девять кругов назад от ножа Сишара. И моя преданность Хозяину рухнула под стремлением уберечь и защитить кроху от людей.

Но откуда вдруг взялся рыжий котенок? Убивая Беша, я об этом не думала.

Зато теперь я отчетливо понимала – без магии тут не обошлось. А значит, это было делом рук чародея. Скорее всего, Лю. Кому еще нужно было, чтобы я осталась бездомной? И готова была бежать куда угодно – хоть к джерху в зубы, хоть в Каменный лес – прежде чем в Айетоте начнется охота на оборотня. На меня. Останься жив Беш, и я не пошла бы в У-Наринну. Не поверила бы обещанию Лю вернуть мне память меарских дней, будь он хоть четырежды чародей, и отмахнулась бы от него.

Слышишь, Лю? Это действительно ты подстроил смерть Беша? Прежняя Тури попыталась бы убить тебя за это. Сегодня, накануне Ночи и в преддверии У-Наринны, я нынешняя говорю тебе «спасибо».

«Не стоит благодарности», – ехидно прозвучало у меня в мыслях. И снова настала внутренняя тишина.

Тьма тебе в печенку, колдун. Ну до чего же ядовитый старикашка! Я обнаружила, что улыбаюсь.

– Доброе утро, госпожа! – радостно приветствовал меня Корняга. – С превращеньицем!

– Доброе, – отозвалась я. – И я сегодня добрая, так что по корням не получишь. Но если еще когда-нибудь ляпнешь мне после пересвета про «превращеньице» – ох, и влетит тебе! Долго потом будешь сучья пересчитывать.

– За что? – надулся корневик. – Я же хотел как лучше! Вот Моран тоже всегда…

– Кто? – заинтересовалась я.

– А? Что ты говоришь? – Корняга вдруг скоропостижно оглох.

Я шагнула к нему. Надо полагать, на моем лице было написано, что доброта моя не беспредельна. Пенек замахал на меня ветками.

– Скажу, скажу! Только не трогай! Ты меня и так вчера поцарапала. А у меня еще ожоги от вампиров корой не затянулись! Все меня обижают, никто не любит…

– Я тебя люблю, – сурово сказала я. – Живо рассказывай, кто такой этот Моран. Не то опять поцарапаю. Любя.

– Да Одинец же, – скрипуче вздохнул Корняга. – Его по-другому еще Мораном зовут. Только он почему-то не хотел, чтобы ты знала. Беда мне с вами! Теперь еще и Одинец по стволу накостыляет. И чего вы, оборотни, такие беспокойные?

– Жизнь у нас такая, – сказала я.

Значит, у Одинца есть еще одно имя. Моран. Имя как имя, и почему он не хотел мне его говорить? Я пожала плечами. Какая мне, собственно, разница? Может быть, анхайр считал Мораном свое человеческое воплощение, а вулха всегда называл Одинцом. А может, побоялся доверить мне настоящее имя, отделался прозвищем? Ну и дурак же он тогда! За время совместного пути мы с анхайром успели узнать внутреннюю суть друг друга. А путешествие во Тьму за ушедшими половинками наших душ связало нас нитью, которую теперь не разорвать никогда. Если бы я захотела причинить вред Одинцу, мне не стало бы помехой незнание истинного имени.

Но разве я смогу пожелать вреда серому брату? Немыслимо.

Впрочем, Моран назвался Одинцом давно, еще до моста через каньон и землетрясения. Тогда он мог опасаться меня. А потом просто забыл сказать мне свое человеческое имя. Лопух потому что. И урод.

Я вздохнула и потянулась к двумеху за одеждой и сапогами.

А вот у меня только одно имя. Беш Душегуб, мой бывший Хозяин (сразу три имени!) пытался называть меня-карсу не Тури, а как-то иначе. Кажется, Висса. Но я откликалась только на имя Тури. Может быть, потому, что так звал меня Унди Мышатник. И красным днем, и синим.

Кстати, если уж интересоваться именами: почему у старого пьяницы Унди было такое прозвище – Мышатник? С мышами он на моей памяти дела не имел и вообще терпеть их не мог. Наверное, потому, что у всякого знающего Унди складывалось впечатление, что Мышатник постоянно занят какими-то своими делами. Кропотливыми и неприметными, как мышиная возня.

Я привычным движением подтянула ремни, поправила гурунарские ножи в наручах и ласково потрепала Ветра по холке. Жеребец всхрапнул и потянулся губами к моей руке. Эх… Скоро мы расстанемся, мой верный конь. Сегодня – последний день, когда ты несешь меня на могучей спине. Я собралась вскочить в седло и уже протянула руку пеньку, чтобы он взобрался ко мне на плечо. Но в последний миг остановилась и подозрительно глянула на Корнягу.

Пенек топтался на месте, растопырив сучки и путаясь в собственных корнях. Глазки-ягодки он зажмурил. Похоже было, что у корневика происходит внутренняя борьба.

– Что с тобой? – удивилась я.

Корняга открыл глаза. Кажется, одно из стремлений одержало верх. Вот только не знаю, какое именно.

– Ничего, – скрипнул он. – Ну-у… потом скажу. Ладно?

– Ладно, – согласилась я. – Поехали.

Четтанское утро уже вступило в свои права. В кронах дубов и кленов чирикали и щебетали птицы. Красные лучи пронизывали листву деревьев и падали на землю, рисуя причудливый узор из пятен света и тени. Крошечные бабочки-однодневки порхали в теплых лучах. Их крылышки сверкали, точно усыпанные алмазной пыльцой.

Но я не особенно засматривалась по сторонам. Тем более что светлый лиственный лес не таил никаких диковин. Он был приветливым, здесь царили спокойствие и порядок, здесь хотелось остановиться и отдохнуть душой. Но я торопилась дальше.

До У-Наринны оставалось лишь несколько часов пути.

Вперед, Ветер! Вперед!

Местность то повышалась, то понижалась. Нам то и дело приходилось пересекать неглубокие овраги, склоны которых поросли орешником. Если не считать орешника по оврагам, лес стал почти сплошь дубовым. Другие деревья встречались все реже и постепенно исчезли. Остались лишь могучие дубы-великаны с кряжистыми стволами и разлапистыми кронами да подрастающие им на смену молодые стройные дубки.

Вскоре на нашей дороге стали попадаться камни. Камни были светлыми и странно розовели в свете Четтана. Они торчали из опавшей листвы прошлого круга, как вымытые дождями черепа. Несколько раз я вздрагивала – мне казалось, что вот это наверняка человеческий череп. Но каждый очередной череп оказывался камнем с круглой макушкой.

Затем среди деревьев замаячили светлые каменные столбы. Сходство с костями осталось, только теперь камни напоминали части скелета чудовищного зверя. Причудливо изогнутые, в человеческий рост высотой, они словно бы росли из земли наравне с деревьями.

Мы въехали в Каменный лес.

Четтанский день шел к полудню.

Овраги кончились. Теперь местность пошла в гору. Дубняк стал редеть, а каменных столбов становилось все больше. Под копытами коня вместо желудей захрустел каменный щебень.

Подъем, поначалу пологий, делался все круче. Дубы исчезли. Повсюду, куда ни глянь, возвышались каменные столбы разной высоты и формы. Камень преимущественно был тот же самый, светлый как кость, однако встречались темно-серые и даже черные монолиты. Я остановила коня у каменной колонны, похожей на вычурный подсвечник, и спешилась.

Дальше я пойду одна.

Я бережно достала из двумеха окованные серебром ножны и пристегнула к поясу. Ножны показались мне неожиданно тяжелыми, тяжелей обыкновенного. Они легли на бедро так, словно внутри них был меч. Неужели я ощутила присутствие Опережающего? Здравствуй, магический меч! Здравствуй, древний клинок!

Далекий звон металла ответил моим мыслям.

Я вспомнила, как пели стальную песнь клинки возрожденного Железного поля. И потянулась к железной шишечке, в которую Страж Руд превратил смертоносный шипастый цветок. Подарок Стража я непременно возьму с собой в У-Наринну.

И еще один подарок может мне пригодиться. Я взяла в руки овальную деревянную шкатулку, которую получила от корневиков. На торжественном празднестве по случаю свершившегося пророчества, когда выяснилось, что награды за Корнягу я не хочу, старейший пень преподнес мне эту шкатулку. Со словами, что если открыть ее в трудный момент, может стать легче. А если просто так – то шкатулка окажется пустой. Я проверила. Внутри действительно ничего не было. Ну, трудные моменты нас в У-Наринне ждут наверняка, так что будет случай проверить и обещание старейшины насчет «станет легче».

Мои пальцы наткнулись на какие-то веревочки. Я вытащила ту самую штуку, которой Одинец сбил вампира – костяное кольцо с веревочками и шариками. Тьма! Так я толком и не поняла, что это такое. Возьму, пожалуй. Вдруг анхайру именно эта хреновина нужна позарез?

Цветок, шкатулку и кольцо с веревочками я сложила в оружейную сумку. Туда же отправился дренгертский арбалет и стрелы к нему. Вторую сумку, заплечную, я свернула и положила в первую – для Одинца. Метательные ножи были при мне, хадасский кинжал – тоже. Все? Все. Я перекинула сумку через плечо.